Джеймс Элоиза. Поцелуй герцога

   Наблюдательная особа, такая как Оливия, могла заметить, что сначала в комнате появился нос герцога. Он был необычайно длинным, словно дверной молоточек. Однако герцог обернул этот недостаток себе на пользу. Оливия считала, что благодаря этому он держал голову высоко, а подбородок выставлял вперед.
   У герцога был такой вид, словно другие люди становились заметными лишь в его присутствии, хотя это мнение было несколько странно слышать от Оливии.
   «Леди не подобает высказывать причудливые мысли», – как всегда процитировала бы мать «Замшелое зеркало».
   Увы, причудливые мысли так и роились в голове Оливии, когда она с изяществом поклонилась и одарила герцога улыбкой, полной восхищения и уважения.
   На лице Руперта, наоборот, застыла фамильярная улыбка, которой он тщетно пытался придать хотя бы долю уважения.
   – Вот и ты! – как всегда радостно воскликнул он.
   Оливия снова сделала реверанс и протянула руку. Руперт был ростом ей до плеча, и ему не пришлось сильно нагибаться, чтобы поцеловать ее перчатку. К несчастью, он унаследовал нос отца, а не его властный характер. Благодаря носу внимание еще больше приковывали губы Руперта. Его рот всегда был приоткрыт, обнажая блестящие зубы.
   Оливия радовалась, что на ней перчатки: когда Руперт приветствовал ее, он всегда оставлял на ее руке влажный след.
   – Вот и ты, вот и ты! – повторил он, и его лицо озарилось широкой улыбкой. Руперт часто повторял бессмысленные слова.
   Оливия не могла с ним не согласиться и уже в который раз поразилась непохожести Руперта и его отца.
   Герцог Кантервик был очень умен. Он был безжалостен. Оливия считала, что большинство людей позволяют чувствам вставать на пути разума. Кантервик был не из таких.
   Принимая во внимание ясный ум герцога, было тем более странно, что его сын не только не отличался интеллектуальными способностями, но и зачастую не мог удержаться от эмоций. Находясь рядом с Рупертом, люди опасались, что он вот-вот запоет песню или, что хуже, заплачет. Если он сидел рядом с вами за столом, вы бы дважды подумали, прежде чем упомянуть о похоронах, пусть даже это и была престарелая двоюродная бабушка.
   – А вот и Люси! – еще более радостно воскликнул Руперт. Люси была маленькой, довольно невзрачной собачкой, которую он около года назад нашел брошенной в переулке.
   Люси с обожанием взглянула на Оливию, помахивая тонким крысиным хвостиком, словно это был метроном на быстром темпе.
   – Сегодня мясных пирогов не будет, – прошептала Оливия, потрепав длинные уши собачки.
   Люси была воспитана лучше всех. Даже после такого разочарования она облизнула Оливии руку и потрусила вслед за Рупертом.
   Он раскланивался и расшаркивался перед ее родителями, предоставив Оливии возможность хорошенько рассмотреть его длинный нос и отвисшую нижнюю губу. Уже не в первый раз ей пришла в голову мысль, что ей придется выйти замуж за человека, которому лучше было бы быть невидимым. Или по крайней мере безмолвным. Она с трудом сглотнула.
   – Я бы никогда не мог спать спокойно, если бы не был абсолютно уверен, что мисс Литтон желает союза с моим сыном так же сильно, как мы все, – объявил герцог. – Обещание, данное школьниками, не может заставить молодого человека связать себя священными узами брака.
   – Я ему сам это сказал, – с заметным удовольствием произнес Руперт. – Никто не может заставить меня жениться. Это мое решение. Никому не удастся подрезать мне крылья.
   – Никто и не пытается этого сделать, – отрезал отец.
   Мистер и миссис Литтон смотрели на будущего зятя со смешанным чувством тревоги и смущения.
   – Мой сын хочет сказать, что с радостью женится на мисс Литтон, как только закончится срок его военной службы, – пояснил герцог.
   Ресницы миссис Литтон затрепетали.
   – Сначала я должен прославить наше имя, – вставил Руперт.
   Герцог откашлялся и сердито взглянул на сына.
   – Сейчас речь идет не о том, чтобы показать свою воинскую доблесть, сын, а о том, будет ли мисс Литтон ждать твоего возвращения. Бедняжка уже давно помолвлена с тобой.
   На лице Руперта появилось забавное выражение беспокойства.
   – Я должен добыть славу ради семьи, – обратился он к Оливии. – Я ведь последний в нашем роду. Остальных убили при Каллерон-Дур.
   – Куллоден-Мур, – поправил герцог. – Восстание якобитов. Глупцы все до одного.
   – Понимаю, – ответила Оливия, борясь с желанием отнять руку у Руперта.
   Он сжал ее ладонь еще крепче.
   – Мы поженимся, как только я вернусь. Вернусь, увенчанный славой.
   – Конечно, – выдавила Оливия.
   – О нашей дочери можете не беспокоиться, – обратилась миссис Литтон к Руперту. – Она будет вас ждать. Месяцы, нет, даже годы.
   Это было уже слишком, но, очевидно, время неподвластно Оливии. Если ее родители настоят на своем, ей придется ждать целых пять лет, пока Руперт не вернется в Англию, покрытый славой или, скорее, позором. Мысль о Руперте на поле битвы пугала: подобным людям нельзя давать в руки даже перочинный нож, не говоря уже о таком смертельном оружии, как меч.
   – Что вы, миледи, – успокоил миссис Литтон герцог. – Разве матери дано знать, что на сердце у дочери?
   Миссис Литтон открыла было рот, чтобы поспорить: ведь она-то познала самые глубины сердца Оливии и убедилась, что там не было ничего, кроме таблички с выгравированными на ней словами «будущая герцогиня Кантервик».
   Однако герцог вежливо, но твердо поднял руку и повернулся к Оливии. Она снова присела в изысканном реверансе.
   – Я поговорю с мисс Литтон в вашей библиотеке, – объявил его милость. – А ты, Руперт, – тут он чуть было не прищелкнул пальцами, – сообщи мистеру Литтону о ситуации во Франции. Дорогой сэр, маркиз изучал происходящие там события с большим энтузиазмом, и я уверен, сможет просветить вас о серьезных опасностях перехода Ла-Манша.
   Они вышли из комнаты под болтовню Руперта. В библиотеке Оливия позволила себе занять стул, а герцог остался стоять в своей любимой позе, расставив ноги и заложив руки за спину, словно находился на носу корабля.
   Вообще-то он стал бы неплохим капитаном. Этот нос легко бы учуял ветер, несущий шторм или гниющие товары в трюме.
   – Если тебя это беспокоит, дорогая, Руперт не появится вблизи французского берега, – заявил герцог.
   Оливия кивнула.
   – Рада это слышать.
   – Он отправляется в Португалию.
   – В Португалию? – Она была права, когда думала, что Руперта станут держать подальше от Франции.
   – Французы сражаются неподалеку в Испании. Но Руперт высадится на побережье Португалии и останется там. Он хочет быть рядом с Веллингтоном, но я просто не могу этого позволить.
   Оливия склонила голову.
   Герцог переминался с ноги на ногу, и она впервые увидела неуверенность на его лице.
   – Вот увидишь, Руперт послушный парень. Обычно он спокойно делает все, что ему говорят. Даже научился танцевать. Конечно, не кадриль, зато почти все остальное. Но когда он вобьет себе что-то в голову, то не отступит. И вот в чем проблема: он внушил себе, что не женится, пока не стяжает воинскую славу.
   Оливия и бровью не повела, однако герцог что-то уловил в ее лице.
   – Удивительно, правда? Во всем виноваты учителя, которые вбили ему в голову историю нашей семьи. Первый герцог повел в битву пятьсот человек, и это было величайшее поражение. Но конечно, между нами мы называем ту битву доблестной. По крайней мере так поступали глупцы учителя. Руперт хочет повести в бой солдат и добиться славы.
   Внезапно Оливии стало жаль герцога. Конечно, он не одобрил бы подобного проявления чувств.
   – Возможно, он сумеет поучаствовать в небольшой схватке? – предположила она.
   – Я думал о том же, – вздохнул герцог. – Я приложил немало усилий, но зато он возглавит отряд в сотню человек.
   – И что он будет с ними делать?
   – Поведет в бой. В Португалии, подальше от солдат, которые способны нанести ответный удар.
   – Ясно.
   – Конечно, я переживаю всякий раз, выпуская его из виду.
   Оливия бы тоже переживала, если хотя бы немного любила Руперта. Он был из тех, кто способен на самоубийство. Конечно, в мыслях у него этого не было, но он мог появиться в монастыре кармелитов с украшенной драгоценными камнями табакеркой и бриллиантовой брошью на галстуке. Настоящее самоубийство.
   Герцог постучал тростью о плиты у камина, словно пытался выровнять камни.
   – По правде говоря, опасаюсь, что Руперт не согласится на брак, если я заставлю его пойти к алтарю.
   Оливия снова кивнула.
   Герцог бросил на нее беглый взгляд и снова как следует ударил палкой по камням.
   – Конечно, я мог бы привезти его в церковь, но не удивлюсь, если в самый решающий момент он скажет «нет», даже если в соборе Святого Павла будет полно свидетелей. Он с радостью пояснит всем, почему отказывается произнести клятву, ведь он собирается жениться на тебе, после того как добьется… – Голос герцога ослабел.
   – Воинской славы, – подсказала Оливия. Ей действительно было очень жаль герцога. Никто не заслуживал подобного унижения.
   – Точно. – Раздался очередной стук и треск дерева.
   – Не сомневаюсь, что из Португалии маркиз вернется, довольный своими подвигами, – сказала Оливия. Если кто-нибудь убедит его, что поход по сельской дороге является доблестной атакой невидимого врага, Руперт вернется домой счастливым.
   – Уверен, ты права. – Герцог прислонил треснувшую трость к камину и сел напротив Оливии. – Но я бы хотел попросить у тебя нечто, о чем джентльмену не пристало говорить с юной леди.
   – Это имеет отношение к общему праву? – поинтересовалась Оливия.
   Герцог наморщил лоб.
   – Общее право? При чем тут оно?
   – Новое и старое право. Мои родители что-то упоминали о старых и новых правилах относительно помолвки…
   – Английский закон только один, и насколько я знаю, общее право не имеет никакого отношения к помолвке. – Герцог в упор взглянул на Оливию. – Женщины не должны вмешиваться в юридические дела. Хотя тебе не мешало бы кое-что о них узнать, потому что самостоятельно принимать решения Руперт не сможет. Но я тебя всему научу. Как только вы поженитесь, ты приедешь в поместье, и я начну обучать тебя.
   Оливия могла гордиться собой, потому что ее улыбка осталась неизменной, хотя сердце бешено билось, а взволнованный голос внутри так и кричал: «Обучение? Опять обучение?»
   Герцог не придал значения ее молчанию.
   – Я научу тебя, как должен вести дела герцог, поскольку Руперт на это не способен. Но ты достаточно умна. Я понял это, еще когда тебе было пятнадцать лет.
   Оливия кивнула.
   – Ясно. – Ее голос звучал слабо, но герцог все равно не слушал.
   – Возможно, тебе это неизвестно, но мы ведем свой род от древней шотландской линии, – продолжал герцог, избегая взгляда Оливии. Он взял треснувшую трость и положил себе на колени, внимательно разглядывая, словно решая, можно ли ее еще починить.
   – Мне это известно. – Очевидно, герцог не был в курсе, насколько хорошо Оливия знала о владениях и истории Кантервиков. Она могла бы назвать ему имя старшего сына его троюродного брата. А также имя седьмого сына того же брата, который появился на свет на постоялом дворе «Оленья голова», потому что его мать выпила слишком много эля.
   – Благодаря нашим корням можно воспользоваться шотландским наследственным правом.
   Герцог надавил на трость, и она треснула пополам. Он даже не поднял глаз.
   – Если ты забеременеешь прежде, чем мой сын отправится в Португалию, по шотландским законам этот ребенок будет считаться рожденным в браке. Однако ты не станешь маркизой, пока мой сын не вернется и не женится на тебе. Кое-кто может говорить о тебе дурные вещи, как о любой другой незамужней женщине, которая носит ребенка, хотя я, конечно, позабочусь о тебе.
   – Да, – пробормотала Оливия.
   – Я не позволю Руперту увильнуть от выполнения долга. Если счастливое событие произойдет, я немедленно пошлю ему извещение в Португалию. Если с бумагами ничего не случится, а это вряд ли возможно, ты станешь маркизой еще до рождения ребенка.
   Герцог помолчал.
   – Если с Рупертом что-нибудь случится до прибытия бумаг, ты сможешь удовольствоваться тем, что станешь матерью будущего герцога.
   Оливия с трудом сдержалась, чтобы не процитировать строчку из «Зеркала комплиментов»: «Нет ничего более ценного, чем честь девственницы». Однако промолчала. Герцог даже не подумал о том, что может родиться девочка.
   – Появится ребенок или нет, я отпишу тебе часть наследства и поместье, – продолжал Кантервик.
   – Понимаю.
   Кажется, герцог только что предложил ей поместье в обмен на то, чтобы она потеряла свою девственность до брака. Поразительно.
   – Я попросил леди Сесили Бамтринкет сопровождать тебя за город. Конечно, ты не сможешь остановиться в поместье Кантервик, пока не будут подписаны бумаги или мой сын не женится на тебе. Это было бы неправильно.
   – Леди Сесили Бамтринкет? Почему я просто не могу остаться дома?
   – Тебе не подобает больше здесь оставаться. – Герцог с чуть заметным презрением оглядел комнату. – Ты и твоя сестра будете жить в поместье герцога Сконса, пока мы не разрешим все юридические вопросы. Вдова собиралась пригласить юную леди к себе, чтобы проверить, достойна ли она стать герцогиней. Я убедил ее, что твоя сестра тоже подходит на эту роль. Ее приглашение – это награда твоим родителям, о чем я и сообщу твоей матери.
   – Джорджиана будет счастлива узнать, что вы верите в нее, – пробормотала Оливия.
   – Вот и хорошо. Я попросил мадам Кларисиллу с Бонд-стрит в течение двух недель подготовить вам гардероб, подобающий новому положению. Тебе стоит понять, дорогая, что мы, представители герцогских родов, обычно держимся особняком. Конечно, мы можем заключать браки между собой, подобно тому, как скрещивают собак и лошадей, но все же предпочитаем собственное общество.
   Мысли Оливии путались. Кажется, она стала частью эксперимента по скрещиванию. И ей придется жить у герцогини Сконс. Той самой герцогини, которая написала ужасное «Зеркало комплиментов».
   Герцог поднялся и наконец взглянул на нее. У него были кустистые, насупленные брови, нос, похожий на клюв, но все равно Оливия видела в его глазах доброту и отчаяние.
   – Не волнуйтесь, – внезапно произнесла она, вставая. – Мы с Рупертом сделаем все возможное.
   – Знаешь, это не его вина. Он не сразу начал дышать после рождения, и врачи решили, что это повлияло на его умственные способности. Твои дети не унаследуют пороки бедняги.
   Оливия шагнула вперед и взяла руку герцога. Впервые она ощутила настоящее тепло по отношению к нему. Ее будущий свекор – единственный из всех Кантервиков, кого ей не стоит опасаться.
   – Мы постараемся, – повторила она. – И в Португалии с Рупертом ничего не случится. Вы очень добры, что позволили ему следовать за своей мечтой. Уверена, путешествие за границу ему понравится.
   Губы герцога дрогнули.
   – Его мать хотела бы этого. Я знаю. Она бы мне сказала, что я должен позволить ему стать мужчиной, как бы мне ни хотелось видеть его все время привязанным к себе.
   Оливия почти ничего не знала о герцогине, родители всегда говорили, что она больна и ведет уединенный образ жизни.
   – Элизабет чуть не умерла во время родов, – с трудом произнес герцог. – Она выжила, но стала другой. Не может самостоятельно есть и не узнает меня. Она живет за городом.
   – Значит, и ваша жена, и сын оба пострадали? – не сдержавшись, спросила Оливия.
   – Да, в этом-то и беда. Но у Руперта доброе сердце. Он добродушен и весел, и если особо не задумываться, мы с ним довольно неплохо ладим. Я всегда говорил тебе о твоих мозгах и бедрах, но самое главное, ты была добра к нему. Это нелегко. Он часто говорит вздор, но ты никогда не смеялась над ним.
   Оливия крепче сжала руку герцога.
   – Я обещаю, что буду добра к нему. – И в тот момент ей показалось, будто она произнесла клятву.
   Герцог снова странно улыбнулся.
   – Я пришлю его к тебе.
   После этого он покинул комнату.

Глава 5
События, не требующие вступления

   Обычно Руперт входил в комнату с напыщенными приветствиями: его отлично научили это делать, и он с радостью соблюдал принятые правила. Однако сейчас он вошел в библиотеку без единого слова, лишь мельком взглянув на Оливию и тут же отведя взгляд в сторону.
   Про себя Оливия от души выругала их родителей. Она снова забыла о том, что может думать Руперт. Судя по выражению его лица, они с Джорджианой правильно предположили: он и понятия не имеет, как справиться с возникшей сложностью.
   Вообще-то и Оливия этого тоже не знала.
   Однако люди годами как-то справлялись с этим. К счастью, отец хранил в библиотеке графин с коньяком, и она налила Руперту до краев, не забыв и про себя, пусть даже ее мать и считает алкоголь неподобающим напитком для леди. Они молча сели на диван у камина.
   – Я оставил Люси в гостиной, – внезапно сказал Руперт. – Ей тут не место.
   Оливия кивнула.
   – Там ей будет удобно.
   – Нет, не будет. Мой отец ее не любит. Говорит, она хороша лишь для ловли крыс. А она не хочет убивать крыс. Она даже не знает, как это делать. Твоим родителям она тоже не нравится.
   – Мои родители никогда не позволяли нам завести домашнее животное.
   – Но ты любишь собак.
   – Да.
   – Я сказал, что соглашусь из-за этого.
   Оливия моргнула.
   – О чем ты?
   – О женитьбе.
   Очевидно, она недооценила силу воли Руперта; кажется, у него тоже было право голоса при выборе будущей герцогини. Не знала Оливия и того, что припасенные ею для Люси мясные пироги сыграли в этом выборе свою роль.
   Лучше бы она сама их съела.
   – Нет, ты мне тоже нравишься, – серьезно сказал Руперт. – Но ты ведь любишь Люси, правда?
   – Она милая собачка. – И снова они заговорили о привычных вещах. В прошлом году они с Рупертом провели не один вечер за беседой о Люси.
   Когда тема исчерпала себя, атмосфера в комнате стала снова напряженной и нервной.
   – Знаешь, мы не обязаны делать это, – помолчав, заметила Оливия.
   – Я должен. – Руперт поежился и сделал большой глоток коньяка. – Сказал отцу, что сделаю. Буду мужчиной. – Вид у него был смущенный.
   Оливия тоже выпила и подумала о том, как бы ей хотелось сбросить родителей и герцога с Баттерси-Бридж.
   – Может быть, не будем, а им скажем, что все было? – предложила она.
   Руперт впервые взглянул на нее, округлив глаза.
   – Солжем?
   – Скорее, выдумаем.
   Руперт покачал головой.
   – Я не лгу. Это не дело для джентльмена. Лучше взять себя в руки. – Он снова сделал большой глоток из бокала.
   Руперт был по-своему очарователен. Оливии впервые пришло в голову, что из него получился бы выдающийся герцог, будь он чуточку умнее – у него была сила воли, как у отца, и к тому же понятие о чести, чем его отец похвастаться не мог.
   – Понимаю, – произнесла она.
   – Другого случая не будет.
   – Мне выключить лампу?
   – А как я тогда увижу, что мы делаем?
   Хороший вопрос.
   – Конечно, – поспешила ответить Оливия.
   Руперт встал и поставил пустой бокал на столик.
   – Я знаю, как это делается. Я двигаюсь вперед, а ты назад. – Казалось, Руперт старался успокоить больше себя, чем Оливию. – Это легко. Все так говорят.
   – Отлично. – Оливия встала и зашла за диван, чтобы снять белье, потом вернулась к камину. Стоит ли снимать домашние туфли?
   Быстрого взгляда на Руперта было достаточно, чтобы понять: в его планы это не входит. Брюки уже были спущены до колен. Он отпил большой глоток коньяка.
   – Возможно, тебе лучше допить до конца, – предложил он Оливии.
   Она так и сделала и посмотрела на жениха. Его лицо покраснело, а глаза казались остекленевшими. Очевидно, он успел налить себе второй бокал, когда она отвернулась.
   – Вот так! – слабо произнес Руперт и прикончил бокал.
   Оливия глубоко вздохнула, легла на диван, подняв платье, и застыла.
   – Хорошо. Мне поставить колено вот сюда, рядом с твоим бедром? Тут подушка мешается.
   Пару минут они пытались занять более или менее удобное положение.
   – Хочешь еще коньяку? – спросил Руперт. – Это болезненно для женщины. Так говорит мой отец.
   – Нет, спасибо. – К несчастью, выпитый коньяк ударил Оливии в голову, и она с трудом сдерживала смех. Что бы на это сказала ее мать?
   – Если захочешь плакать, я принес носовые платки. – Кажется, у Руперта не было особого желания приступать к делу.
   – Спасибо, я никогда не плачу. – Оливия с трудом подавила смех.
   – Правда? А я плачу все время, – сказал Руперт.
   – Я помню, как ты рыдал во время праздника в саду, когда с дерева упал мертвый воробей.
   Лицо Руперта сморщилось.
   – Это всего лишь птица, – быстро добавила Оливия.
   – Быстрая, веселая и дикая.
   – Воробей?
   Кажется, Руперт совершенно забыл о том, чем они собирались заняться, хотя и стоял по-прежнему на коленях, держа наготове свое достоинство. Его глаза пристально смотрели в одну точку.
   – Я написал стихотворение, – сказал он.
   Оливии показалось, что сейчас Руперт не в состоянии приступить к делу.
   – Какое стихотворение? – Жизнь с Рупертом будет подчиняться своему особому ритму. Не стоит его торопить.
   – Быстрая, пестрая птица упала на землю, и деревья окутала тьма.
   Оливия подняла голову.
   – Это все?
   Руперт кивнул, не сводя с нее глаз.
   – Мило, – искренне ответила она. Впервые в жизни она говорила своему жениху правду. – Тьма окутывает деревья. Мне нравится.
   – Мне было очень жаль эту птицу, – кивнул Руперт. – Почему ты никогда не плачешь?
   Оливия плакала один раз, встретив своего будущего жениха. Ей было десять лет, ему пять. В то утро мечты о сказочном принце, за которого она выйдет замуж, разбились вдребезги.
   Хотя ей было всего десять лет, она поняла, что у Руперта что-то не в порядке с головой. Однако когда она сказала об этом матери, та нахмурилась.
   – Возможно, маркиз не так умен, как ты, но это все равно что ожидать от герцога умения составлять букеты. Ты слишком умна для твоего же блага.
   – Но… – с отчаянием начала было Оливия.
   – Ты самая счастливая девочка на свете, – с непоколебимой уверенностью заявила мать. Оливия не смогла возразить.
   Даже годы спустя, когда стало ясно, что Руперт просто случайно смог овладеть речью, не говоря уже о том, чтобы говорить правильно, ее мать ни на йоту не изменила своего мнения.
   – Может быть, пора начинать? – предложила Оливия, махнув рукой.
   – Верно, – храбро отозвался Руперт. – За дело. – Он начал чуть заметно раскачиваться. – Кажется, слишком много коньяка, – пробормотал он, занимая устойчивое положение.
   Но тут достоинство Руперта опало.
   – Не действует, – произнес он, опустив взгляд. – А ведь все должно было быть так легко.
   Оливия оперлась на локти. Ей показалось, будто в руках у Руперта стебель жухлого сельдерея. Поникший и вялый, хотя о таких вещах не стоит говорить вслух.
   – Попробуй снова, – предложила она.
   – Туда?
   – Да.
   Руперт снова попытался, что-то бормоча себе под нос. Оливия не мешала ему и с трудом разобрала, что он повторяет «внутрь, внутрь». Ей снова захотелось смеяться, и она с силой прикусила губу.
   – Я слышала, что часто не получается с первой попытки.
   Руперт не смотрел на нее, с отчаянием сжимая руку.
   – Это же легко, – повторил он.
   – Думаю, он должен быть твердым, чтобы все получилось, – предположила Оливия.
   Руперт растерянно посмотрел на нее.
   – Ты об этом много знаешь? – В его голосе не было упрека, лишь любопытство.
   – Это всего лишь сильный укол в темноте. – Оливия с трудом сдерживала смех, мысленно называя Руперта бедолагой.
   – Я думал, самое важное – размер.
   – Кажется, я слышала то же самое, – осторожно согласилась Оливия.
   Руперт встряхнулся.
   – Он большой. Я знаю.
   – Мило!
   – Но не работает. – Руперт с несчастным видом взглянул на Оливию. – И это тоже не работает.
   Оливия села.
   – Ты никогда не лжешь, Руперт?
   Он кивнул.
   – Мы просто полежим вместе. – Она похлопала по подушке. – А потом скажем им.
   – То есть не скажем?
   – Это не будет ложью.
   – Нет.
   – Мы просто скажем, что вместе лежали на диване.
   – Вместе лежали, – повторил Руперт. – Мне бы не хотелось… Пожалуйста, не говори отцу. И остальным.
   Оливия взяла его за руку.
   – Я никогда им не скажу, Руперт. Никогда.
   Он широко улыбнулся.
 
   В тот же вечер Оливия, хмурясь, говорила сестре:
   – Родители настояли, чтобы мы с Рупертом стали близки вне брака, и мы согласились, словно пара охотничьих собак, которых надо спарить.
   – Зачем так драматизировать. Хотя, – Джорджиана одарила сестру редкой улыбкой, – после сегодняшнего способности Руперта к размножению под вопросом.
   – Если бы ты так улыбалась мужчинам, Джорджи, то тебя бы просто забросали предложениями руки и сердца.
   – Я улыбаюсь, – возразила Джорджиана.
   – Но часто с таким видом, будто презираешь их за то, что они ниже герцога, – заметила Оливия. – Почему бы тебе не улыбаться так, словно перед тобой сам герцог?
   Сестра кивнула.
   – Приму к сведению. В любом случае нельзя сравнивать будущего мужа с охотничьей собакой.
   – Его светлость именно так и выразился. После чего добавил, что вознаградит меня за сегодняшний вечер деньгами и поместьем. Кажется, он упомянул маленькое поместье. Понятия не имела, что после пары часов разврата продажная женщина может так разбогатеть.