Джеймс Хэдли Чейз. Невинный убийца

   – Вы хотите продать брошь, синьор Дэвид? – спросил Торчи.
   – Сколько она стоит?
   – Я дал бы вам за нее 200 тысяч лир.
   Симона вмешалась:
   – Ты с ума сошел! Она не стоит и 100 тысяч.
   Торчи улыбнулся ей.
   – Синьор Дэвид – мой хороший друг, а друга я не стану обманывать. 200 тысяч лир – это настоящая цена броши.
   – Идиот! – в ярости крикнула Симона. – Кто тебе за нее столько даст? Заплати ему 100 тысяч лир, и это будет больше чем достаточно. Или ты хочешь разориться ради своих друзей?
   – Не обращайте на Симону внимания, синьор Дэвид, – сказал Торчи. – Это только плохое настроение, а в душе она не такая. Я готов уплатить вам за эту брошь 200 тысяч лир.
   Неуверенной рукой я забрал у Торчи брошь и стал вертеть ее между пальцами.
   – Это та женщина отдала вам брошь, синьор Дэвид? – спросил Торчи, пристально наблюдая за мной.
   – Нет, она положила ее на столик и забыла.
   – Ни одна женщина не поступила бы так. Наверняка это подарок. Вы можете получить деньги в четыре часа.
   – Хватит их, чтобы купить паспорт, Торчи? – спросил я.
   – Думаю, что нет. Паспорт стоит гораздо больше, чем 200 тысяч лир, синьор Дэвид, но я постараюсь разузнать, что можно сделать для вас в этом смысле.
   – Хорошо. – Я допил виски и встал. – Можете вы одолжить мне 200 лир, Торчи?
   – Значит, вы не хотите продать брошь?
   – Вероятно, не продам. Я этого еще окончательно не решил.
   – Предлагаю вам за нее 230 тысяч лир, и это моя последняя цена.
   – Я подумаю. А пока мне нужно 500 лир.
   Торчи достал толстую пачку банкнот.
   – Возьмите больше. Возьмите 5000.
   – С меня хватит 500.
   Пожав плечами, он перебросил мне через стол деньги.
   – Сообщите, если получите от кого-то лучшее предложение. Оставьте право первой руки за мной.
   – Разумеется, – сказал я, засовывая деньги и брошь в карман. – До свидания.
   Я спустился вниз по лестнице и вышел на залитую солнцем улицу. Мне ничего не оставалось, как пойти к себе, чтобы спокойно обдумать, как поступить дальше с оказавшейся неожиданно у меня драгоценностью.
   Я лежал на кровати. Моя комната находилась в нижнем этаже дома позади оперного театра «Ла Скала». В жаркую погоду, когда вентиляционные люки театра были открыты, до меня доносились музыка и пение. Если ветер был постоянным и дул в мою сторону, то иногда удавалось прослушать всю оперу. Комната стоила не слишком дорого. Единственным ее достоинством была чистота, и то я сам заботился об этом. Обстановка была убогая, а при взгляде на обои человеку могло сделаться тошно. Вся меблировка состояла из стола, кровати, кресла, умывальника и дорожки на полу. На стене висела плохая репродукция «Весны» Боттичелли.
   На столе лежали моя записная книжка и сложенная в порядке рукопись, над которой я работал уже четыре года. Под столом я держал справочники, которые представляли для меня большую ценность.
   На деньги Торчи я купил пачку сигарет и бутылочку красного вина. Теперь я курил лежа, а рядом со мной стоял бокал вина.
   Было около семи часов. Я все еще не пришел ни к какому решению, хотя выбор у меня был не такой уж большой. Я мог или вернуть брошь, или оставить ее себе. Если бы на деньги, вырученные от ее продажи, можно было бы купить паспорт, то я, не раздумывая, отдал бы брошь Торчи. Правда, и без этого деньги дали бы мне возможность прилично одеться и полгода не работать. Я не солгал, когда сказал Лауре, что мне никогда не удастся получить прописку и работу в Милане. Это было невозможно потому, что итальянская и американская военные полиции разыскивали меня в связи с некоторыми событиями, случившимися в последние недели войны. Поэтому 200 тысяч лир были для меня большим искушением.
   Почему, собственно говоря, Лаура оставила брошь на столике? Было ли это сделано из сочувствия ко мне, или она хотела таким образом мне помочь? Или она рассчитывала, что я верну брошь и это даст ей возможность еще раз увидеть меня?
   В итоге раздумий я пришел к решению не продавать брошь. До этих пор мне удавалось сводить концы с концами, обходиться без краж и сутенерства. Так будет и впредь.
   Хотелось ли мне снова увидеть Лауру Фанчини? Лежа на кровати в жаркой, душной комнате, я вызывал в памяти ее образ и увидел ее такой, какой она была в последний раз на пороге кабачка, и я почувствовал, что не просто хочу увидеть эту женщину, а даже должен. Теперь мне было безразлично, что нельзя бить лежачего. Муж Лауры прожил с ней целый год. И теперь ему нечего предложить ей, как и ей – ему. Я ничего не отниму у него. Ему просто не на что больше рассчитывать. Наиболее верным решением этого вопроса было предоставить право выбора самой Лауре. Там, в траттории Пьерро, она уже готова была это сделать, но я уклонился от шага навстречу. Теперь я снова должен предоставить ей возможность решать, и если она не захочет меня видеть, то мне придется забыть эту женщину. Однако возможность выбора я должен ей предоставить. Желание видеть Лауру подсказало мне, как я могу ее разыскать. Я поднялся с кровати и вышел из комнаты. Я прошел по коридору к телефонной кабине. Мне не сразу удалось найти нужный номер. Наконец я разыскал его под именем Бруно Фанчини. Я набрал номер, и Лаура тотчас же сняла трубку, как будто сидела у телефона в ожидании моего звонка.
   – Кто говорит? – тихо спросила она.
   Я попытался представить себе и комнату, из которой она говорит, и насколько близко находится муж Лауры, которому может быть слышен разговор.
   – Дэвид, – ответил я.
   – О, вот это неожиданность. Как вам удалось разыскать мой номер?
   – У меня находится ваша брошь.
   – Не может быть! Она лежала у меня в сумочке.
   – Вы забыли ее на столике. Я нашел ее сразу, как вы ушли.
   – Кошмар! Я до сих пор не обнаружила пропажи.
   – Как мне быть? – спросил я. – Послать ее вам по почте или занести самому? Я сделаю, как вы захотите.
   Наступила долгая пауза. Я слышал в трубке дыхание Лауры.
   – Алло! – сказал я. – Вы слушаете?
   – Конечно. Просто размышляю. Вы можете сделать мне одно одолжение?
   – Какое?
   – Приложите на минутку трубку к вашему сердцу.
   – Нет, этого я не сделаю, – сказал я. Мне не хотелось, чтобы она знала, как сильно оно бьется, хотя я подозревал, что ей это уже известно.
   – Разве это не называется бить лежачего?
   – Да, и раз мы об этом заговорили, то я должен сказать вам, что изменил свое мнение на этот счет. В будущем я буду поступать так, как вы.
   – Но это ведь несправедливо.
   – Мне это теперь безразлично.
   – В таком случае моя брошь слишком ценна, чтобы доверять ее почте. Как вы считаете?
   – Это ваша брошь и ваш риск, – сказал я, пытаясь вложить в голос металл.
   – По-моему, лучше не посылать брошь по почте.
   – Тогда я привезу ее вам.
   – О нет. Этого мне не хотелось бы. Где вы живете, Дэвид?
   – Виа Карпина, дом 23, сразу же за театром «Ла Скала», в нижнем этаже.
   – Я приеду за брошью завтра, около семи часов, Дэвид.
   – У меня очень примитивно, – сказал я. – Но как хотите.
   – Итак, до завтра, – сказала она. – Спокойной ночи, Дэвид.
   – Спокойной ночи.

Глава 2

   На следующий день я водил по собору одну пожилую пару. Людьми они оказались очень милыми и щедро отблагодарили меня за труд.
   Едва они отъехали в своем автомобиле, как ко мне подошел Торчи.
   – Очень рад, что ваши дела процветают, синьор Дэвид, – сказал он с дружеской улыбкой. – Два последних дня были очень удачными для вас.
   – Согласен, – сказал я, отдавая ему 500 лир. – Благодарю за заем. Эти деньги принесли мне счастье.
   – Вы решили в отношении броши? Я могу отдать вам деньги через час.
   – Я не продам ее. Она мне не принадлежит, и я собираюсь вернуть вещь хозяйке.
   Торчи пожал плечами.
   – Я люблю вас, как брата, синьор Дэвид, – сказал он. – Надеюсь, вы простите меня, если я выскажу вам свое убеждение: очень немногие женщины в мире стоят 200 тысяч лир.
   – Я не люблю, когда походя в одной фразе говорят о женщинах и о деньгах.
   – Прошу прощения, но я видел все, что произошло в соборе между той женщиной и вами. Это все естественно и приятно. Такая красивая женщина создана для любви. Но если вы продадите брошь мне, то сможете эти деньги употребить с пользой. Если же вы вернете брошь синьоре, то получите благодарность, а может быть, и нечто большее. Но по сравнению с тем, что она может вам предложить, это будет плохая сделка. Подумайте как следует, синьор Дэвид.
   – Убирайся, искуситель, – со смехом сказал я. – Я не продам брошь.
   – Подождите, не торопитесь с решением, – в страхе воскликнул Торчи. – Я делаю вам другое предложение: я дам за нее 230 тысяч лир и Симону в придачу. Это хорошая сделка. Симона – искусная девушка в домашнем хозяйстве и в любви.
   – Это действительно прекрасное предложение, но я не продам брошь. Если бы она была моей собственностью, то я и минуты не раздумывал бы, но она принадлежит не мне – и тут ничего не поделаешь. И поставим на этом точку.
   Торчи печально посмотрел на меня:
   – Боюсь, что синьора произвела на вас слишком большое впечатление. Это плохо. Мужчине нельзя влюбляться в женщину.
   – Хватит, Торчи.
   – Думаю, что вы еще раскаетесь в своем решении, – сказал он. – Человек, предпочитающий деньгам женщину, накличет на себя беду. Я буду молиться за вас.
   – Пошел к черту! – крикнул я, потеряв терпение.
   Я особенно разозлился на Торчи потому, что он говорил то, что я уже не раз повторял себе после телефонного разговора с Лаурой.
   – Я попрошу и Симону помолиться за вас, – с достоинством сказал Торчи. Потом он отошел от меня, благочестиво склонив голову и опустив глаза.
   Приближалось время свидания с Лаурой. Я поспешил к себе. Окинув комнату придирчивым взглядом, я остался доволен. Мои старания не пропали даром: убогое жилище приобрело мало-мальски приличный вид.
   Горшок с темно-красными бегониями украсил стол возле окна, картина Боттичелли была запрятана под кровать. У Филиппо я позаимствовал скатерть на стол, а у Умберто – шелковое голубое покрывало на кровать. Джузеппе дал мне красивый персидский ковер. Комната совершенно преобразилась. Я купил две бутылки бордо и попросил Пьерро сделать мне десять бутербродов. Он заботливо снабдил меня двумя бокалами и тарелками, а в последний момент настоял на том, чтобы прислать мне сверх этого бутылку коньяка. Мой костюм был выглажен и вычищен. Я заложил часы, чтобы купить себе пару приличных ботинок. Теперь мне не оставалось ничего кроме, как ждать. Я закурил сигарету и в шестой раз стал поправлять посуду на столе. Рот у меня пересох, сердце тяжело билось, и я немного задыхался. Я заставил себя во время курения усесться в кресло, но курил так невнимательно, что обжег себе язык, и сердито бросил сигарету. В этот момент во входную дверь постучали. Секунду я стоял неподвижно со сжатыми кулаками, прерывисто дыша, потом направился по коридору к входной двери. На улице стояла Лаура Фанчини и смотрела на меня. На ней были простое платье из голубого полотна и большая соломенная шляпа. Глаза прятались за темными очками.
   – Привет, Дэвид, – сказала она. – Я точна, не правда ли?
   – Да, – хрипло выдавил я. – Прошу вас, войдите.
   Я отстранился от двери и пропустил ее.
   – Вот сюда, – сказал я, распахивая дверь своей комнаты.
   Она вошла и огляделась. Потом сняла темные очки и улыбнулась мне.
   – Здесь очень красиво.
   – У меня щедрые друзья, – я прикрыл дверь. – Вам было сложно найти?
   – Не очень. Было время, когда я чуть ли не каждую неделю ходила в «Ла Скала».
   Лаура сняла шляпу и положила вместе с сумочкой на комод, а потом остановилась перед зеркалом.
   Я смотрел на нее и не мог поверить, что та, которую я так жаждал видеть, что она действительно у меня.
   – Когда ветер дует в мою сторону, то можно услышать музыку, – сказал я.
   Она повернулась с улыбкой.
   – Музыка и соборы – подходящее сочетание. Как продвигается ваша книга?
   – Последнее время я мало работаю. Иногда по целым неделям не прикасаюсь к ней. – Я понимал, что веду себя по-идиотски, официально и напряженно, но ничего не мог поделать. В присутствии Лауры я смущался и был чем-то обеспокоен.
   Воцарилось молчание. Тишина действовала на меня угнетающе, и у меня вдруг появилось чувство, что наше свидание будет неудачным.
   Присутствие Лауры заставляло меня так нервничать, что я почти жалел, что она пришла.
   – Может быть, возьмете бутерброд? – беспомощно предложил я. – Вы, видно, голодны.
   – Голодна? – спросила она. – Да, Дэвид, я голодна вот уже четыре года.
 
   Часы на церковной башне пробили девять, когда Лаура шевельнулась и освободилась из моих объятий.
   – Мне нужно идти, Дэвид, – сказала она. – Я должна быть дома к 11 часам.
   Она стала в ногах кровати, а я молча наблюдал, как в сумерках Лаура поспешно одевается.
   Когда я хотел встать, она сказала:
   – Лежи, дорогой. Тут не хватит места для нас обоих.
   – Как ты поедешь?
   – У меня поблизости стоит машина. Если я потороплюсь, то через час смогу быть дома.
   – Прошу тебя, будь осторожней.
   Она засмеялась.
   – Разве я представляю теперь какую-то ценность, Дэвид?
   – Да, самую большую на свете.
   – Это меня радует.
   – Тебе не жаль немного?
   – Нет, а тебе?
   – Немного жаль. Каждая новая любовь приносит с собой волнение и боль.
   – Да, но зато она вознаграждает людей и счастьем.
   Застегнув платье, Лаура надела шляпу и взяла сумочку.
   – Оставайся, Дэвид. Я найду дорогу одна.
   – Как глупо, – со смехом сказал я. – Ты не съела ни кусочка, и все мои труды пропали даром.
   Она присела ко мне на кровать.
   – У меня теперь нет аппетита, дорогой, – сказала она, склоняясь надо мной и нежно целуя.
   – Когда ты придешь опять? – спросил я, сжав ее руку.
   – Я не знаю. А тебе хочется, чтобы я пришла опять?
   – Конечно, и чем чаще, тем лучше.
   – Может быть, я приеду на следующей неделе, но это зависит от того, как мне удастся вырваться.
   – Подожди, не уходи, – сказал я. – Как насчет понедельника?
   – В понедельник выходная сиделка, которая ухаживает за моим мужем.
   – А во вторник?
   – По вторникам я читаю ему вслух.
   – Так когда же?
   – Не знаю. Сегодня и то непросто было вырваться. Я же говорила тебе, Дэвид, что я четыре года живу как в монастыре. Так долго, как сегодня, я, вероятно, редко могу у тебя оставаться.
   – Черт возьми! Не делай из меня дурака! Мы должны увидеться как можно скорее. Может быть, тебе удобнее приезжать сюда днем? Между двумя и пятью часами здесь тихо. Как насчет среды?
   – Я постараюсь, Дэвид, но обещать ничего не могу. Разве ты забыл, что сам сказал…
   – Что я сказал?
   – Ты сказал, что есть очень чуткие люди в отношении окружающих. Возможно, муж что-то заметит. Скорее всего я сама себя выдам, а это ему будет больно.
   – Зачем ты напоминаешь все это? – резко спросил я. – Хочешь лишний раз уколоть меня моей же подлостью?
   – Не валяй дурака, Дэвид. О подлости не может быть и речи. Ведь мы любим друг друга. Я хотела тебе только сказать, что мы должны быть очень осторожны, чтобы не причинить боли Бруно.
   – Значит, я просто должен ждать твоего прихода?
   – Больше ничего не придумаешь. Но ты помни: если я не с тобой, значит, я думаю о тебе.
   Лаура раскрыла сумочку и вынула записную книжку.
   – Дай мне твой номер телефона.
   Я назвал его.
   – Я дам тебе знать, когда смогу приехать. И прошу тебя, Дэвид, не звони мне. Это опасно. Второй телефон находится у Бруно в комнате, а его сиделка очень любопытна. Она может подслушать нас. Обещай мне, что ты не будешь звонить.
   – Обещаю. Но ты действительно приедешь как только сможешь?
   – Конечно. А теперь мне нужно спешить. Прощай.
   – Подожди, ты забыла брошь. – Я вскочил с кровати и вынул драгоценность из ящика стола. – Забавно, если бы ты еще раз забыла ее.
   Лаура взяла брошь и спрятала ее в сумочку.
   – Поцелуй меня, Дэвид.
   Я стиснул ее в объятиях и впился губами в ее подкрашенный рот. Я долго не отпускал ее. Потом она освободилась и сказала, задыхаясь:
   – Дэвид, ты – потрясающий любовник. С какой радостью я еще осталась бы у тебя! Не забывай меня, Дэвид!
   И она исчезла. А для меня наступили часы и дни ожидания следующего свидания. Я надеялся получить известие от Лауры еще до понедельника. Однако суббота и воскресенье прошли без звонка. Оба дня я работал гидом и заработал 5000 лир. В понедельник я опять долго ждал звонка Лауры, что она сможет приехать в четверг или в пятницу. Поскольку она не сказала мне, когда именно позвонит, я не выходил даже обедать. Но время шло, проходили дни, а звонка все не было. Я начал ненавидеть Бруно Фанчини. Я радовался, что он не мог ни двигаться, ни говорить, и желал ему скорейшей смерти. В четверг я опять сидел в кресле и ждал. Я не брился в течение двух дней и почти не спал. Настроение у меня было убийственное. В пятницу я снова не получил от Лауры никаких известий. Выдержав лишь до шести часов вечера, я направился к телефону и набрал номер. В состоянии полнейшего отупения я стоял в душной кабине и ждал. Мое сердце тяжело билось. Наконец на другом конце провода раздался щелчок и женский голос произнес:
   – Номер синьора Фанчини. У аппарата сестра Флеминг.
   Я стоял, держа трубку около уха, и напряженно прислушивался к шуму, который мог бы выдать пребывание Лауры в той комнате, откуда мне ответил чужой голос. Но я не услышал ничего, кроме дыхания сестры Флеминг и потрескивания на линии.
   – Кто говорит? – нетерпеливо спросила сестра.
   Я медленно повесил трубку. Чувствуя себя как после хорошей схватки, я направился в свою комнату. Я понимал, что для меня Лаура означает больше, чем кто-либо другой в мире. Она была у меня в крови, как болезнь, а это ожидание лишало меня последних остатков мужества. Я видел, что все мои планы на будущее лопаются как мыльный пузырь. И все только из-за того, что женщина с алым ртом не удосужилась снять трубку и позвонить мне. Взявшись за ручку двери, я решил поступить так, как поступают в таких случаях все неудачники: пойти напиться и подцепить какую-нибудь девушку на улице. Открыв дверь, я вошел в свою грязную комнату. На ручке кресла сидела Лаура, сложив руки на коленях и скрестив стройные ноги. На ней было все то же голубое платье. Прислонившись к двери, я смотрел на нее.
   – Мне очень жаль, Дэвид, – сказала она, – но я ничего не могла поделать. Мне так хотелось услышать твой голос, но за телефоном у нас постоянно наблюдают. Я понимала, что ты с нетерпением ждешь моего звонка. Ты мучился так же, как и я. Я сказала дома, что собираюсь совершить поездку вокруг озера. Из Милана я позвонила сиделке и соврала, что у меня прокол шины и я вынуждена остаться в городе.
   Я не верил своим ушам.
   – Значит, ты сегодня не уедешь?
   – Да, Дэвид. Я остаюсь у тебя.
   Шатаясь, я добрался до кровати и рухнул на нее.
   – Если бы ты только видела меня в коридоре, – сказал я, стиснув голову руками. – Я звонил тебе, но к телефону подошла сестра. Я был так разочарован, что хотел уйти из дома и напиться. Еще пять минут – и ты бы не застала меня. А теперь повтори еще раз, что ты сможешь остаться у меня на всю ночь.
   – Я не хотела тебя мучить, Дэвид, – сказала она. – Ты решил, что я забыла тебя?
   – Нет, это мне в голову не приходило, но я уже с понедельника жду твоего звонка. Я чуть не начал колотиться головой об стенку.
   – Ну вот я и здесь.
   – Это так чудесно, что я не верю своим глазам.
   Я оглядел комнату и увидел беспорядок. Пятна на обоях, казалось, бросались в глаза больше обычного. А отсутствие ковра, заимствованных покрывала на кровати и скатерти делали комнату еще более убогой.
   – Ты действительно хочешь остаться в этой конуре, Лаура?
   – Ты думаешь, меня шокирует эта обстановка? С тобой я могла бы быть счастлива и в шалаше, Дэвид. Не сходи с ума. Для меня ничего не важно, кроме часов, проведенных с тобой.
   Я встал и посмотрел на себя в зеркало. С запавшими глазами и двухдневной щетиной на лице я выглядел ужасно.
   – Я сейчас побреюсь, – сказал я.
   – Я тебе не мешаю? Может быть, мне лучше подождать на улице? Я могу пока прогуляться.
   – Неужели ты думаешь, что я отпущу тебя хоть на пять минут? Но мне нужно побриться, иначе я не смогу тебя поцеловать.
   Я налил воду в мисочку и стал рукой намыливать щеки. Лаура сидела и молча наблюдала за мной. Когда я закончил, она сказала:
   – Нам нужно что-то предпринять, Дэвид. Такая ситуация может повториться. И что тогда?
   – Ты должна уйти от мужа, Лаура. Неужели ты этого не понимаешь? Он не имеет права принуждать тебя оставаться с ним.
   – Я уже думала об этом. Но, если я его оставлю, Дэвид, значит, я должна буду переехать к тебе, сюда.
   Я медленно повернулся и посмотрел на Лауру. Я глядел на ее дорогие чулки, платье хорошего покроя, холеные руки с маникюром, золотые часы, на дорогую бриллиантовую брошь и прическу, на которую парикмахер затратил много времени и труда. Потом я оглядел свою комнату с ее грязными, выцветшими обоями, узкой кроватью и вытертым ковром возле нее.
   – Сюда ты, конечно, не хочешь переехать.
   – Куда же мне тогда деваться, Дэвид? Я располагаю только теми деньгами, которые мне дает муж. Может быть, я смогу разбогатеть вместе с тобой? Наверное, из меня получится неплохой экскурсовод. Бывают вообще женщины-гиды?
   – Прошу тебя, не говори глупостей, – сказал я, чувствуя, что кровь бросилась мне в лицо.
   – Я не шучу, дорогой. Я говорю вполне серьезно. Может быть, тебе удастся найти лучшее место или закончить твою книгу? Во всяком случае, я могла бы работать где-нибудь. Мне не хотелось бы сидеть сложа руки. Как ты посмотришь на то, если я стану официанткой?
   – Прекрати, – сердито сказал я. – Мне не удастся найти лучшей работы, а моя книга не обещает много денег. Кроме того, пройдет немало времени до тех пор, пока она будет готова, даже если мне придется работать над ней с утра до вечера. Как только тебе пришло в голову – «стать официанткой»?
   – Но мы же должны работать, Дэвид.
   Я выплеснул воду.
   – У тебя совсем нет денег? – спросил я, не глядя на Лауру.
   – К сожалению, нет. Правда, я могла бы продать свои драгоценности. Это позволит нам прожить некоторое время, пока ты не станешь зарабатывать больше.
   – Зачем мы обсуждаем эту чепуху? – спросил я. – Ведь мы оба понимаем, что не сможем так поступить и так жить. Я скорее предпочел бы отказаться от тебя, чем втянуть в такую жизнь. Ты скоро возненавидела бы меня.
   Она взяла мою руку.
   – Нет, тебя я никогда не возненавижу. Я говорила уже тебе, что могу быть счастлива с тобой и в шалаше.
   – Поговорим хоть минуту серьезно, – сказал я. – Есть только один выход.
   – Какой?
   – Я должен найти себе место поближе от Лагомаджиора. Возможно, мне в этом поможет Джузеппе. Ему известны все ходы и выходы. Тогда нам будет легче встречаться. На один час тебе всегда удастся освободиться.
   – Тебя бы это устраивало, Дэвид? – спросила Лаура, потянувшись за сигаретой. – Тебе этого было бы достаточно?
   – Во всяком случае, это лучше, чем то, что мне пришлось пережить за последние три дня. По крайней мере я мог бы иногда видеть тебя. Когда все спят, ты приходила бы ко мне.
   – Возможно, – сказала Лаура усталым и разочарованным голосом.
   – У тебя в голосе не так уж много воодушевления, – сказал я и посмотрел на нее. – Кажется, ты не в восторге от моего предложения?
   – Я думаю, что оно довольно опасно. Ты не знаешь этой местности. Там столько любопытных глаз. Нам не удастся сохранить наши встречи в тайне, и мне придется быть очень осторожной. Если Бруно узнает, что я обманываю его, он разведется со мной и не оставит мне ни лиры. Только подумай: после его смерти я стану обладательницей прекрасного дома и целой кучи денег. Но один неверный шаг – и все потеряно.
   – Ах, вот как, – сказал я. – Об этом я не подумал. Я не знал, что после смерти мужа ты станешь богатой. Это, конечно, углубляет пропасть между нами.
   – Наоборот, Дэвид.
   – Неужели ты думаешь, что я буду жить на твои деньги?
   – Нет. Но, во-первых, это не мои деньги, а Бруно. А во-вторых, ты мог бы взять у меня некоторую сумму и вложить ее в какое-нибудь дело, а потом вернуть долг.
   – Ты все обдумала, – сказал я. – Но раз твой муж прожил после катастрофы четыре года, почему бы ему не прожить еще столько же или больше?
   – Дорогой, мы сейчас поссоримся, – сказала Лаура.
   – Мне очень жаль, Лаура, но совсем не хотелось бы еще раз выносить что-нибудь похожее на любой другой день, так как он может оказаться последним или предпоследним в наших с тобой встречах, омрачить которые я вовсе не желаю. Обсуждение подобной темы мне так же тяжело, как и твое отсутствие. Я же сказал тебе, что собирался делать перед твоим приходом.
   – Да. Я знаю. Все мужчины поступают так, когда они разочарованы. Ты не исключение. – Она стряхнула пепел в камин. – Ты же обещал мне не звонить.
   – Знаю, но это было как наваждение.
   – Если бы ты поселился у озера, это еще больше осложнило бы все. Не увидев меня несколько дней, ты подходил бы к вилле… Нет, это не выход.
   – Как же тогда быть?
   Лаура молча смотрела на меня некоторое время. Наконец она сказала:
   – Есть только один выход, Дэвид.