Страница:
Прежде чем завинтить крышку, Майкл сделал третий глоток, посолиднее, и закрыл глаза. Голова уже не так раскалывалась. Да и мочевой пузырь как будто поутих.
– Вот уроды... – пробормотал он.
8
9
10
– Вот уроды... – пробормотал он.
8
Эшли была похожа на призрака. Ее обрамленное длинными каштановыми волосами лицо было таким же бледным и бескровным, как у больных, лежавших в палате у нее за спиной в хаосе трубок, проводов, вентиляторов и мониторов. Она ждала, прислонившись спиной к стойке поста дежурной медсестры отделения интенсивной терапии окружной больницы Суссекса. Такой беззащитной Марк не видел ее никогда, но сейчас она показалась ему еще красивее.
Несмотря на изнурительную бессонную ночь, Марк не забыл надеть строгий деловой костюм и безупречные черные кожаные туфли от Гуччи. Подойдя к Эшли, он обнял ее и притянул к себе, одновременно разглядывая окружающую обстановку. Торговый автомат с сандвичами, фонтанчик с питьевой водой, таксофон под прозрачным куполом из оргстекла... В больницах Марку всегда делалось не по себе. Он помнил, как пришел навестить отца, отходившего после тяжелого сердечного приступа, и внезапно осознал, что человек, еще недавно бывший таким сильным, превратился в хрупкое, жалкое и беззащитное существо, дрожащее от страха. И теперь он обнимал Эшли вовсе не для того, чтобы ее утешить, – нет, ему надо было хотя бы немного успокоиться самому. Рядом с ее головой на зеленом мониторе мерцал курсор.
Девушка приникла к нему так, как будто он был ее единственным спасением посреди бурного моря.
– Марк! Господи, какое счастье, что ты здесь!
Одна из медсестер разговаривала по телефону – похожее, утешала родственника какого-то больного, другая сидела на рабочем месте рядом с ними и стучала по клавиатуре компьютера.
– Какой ужас! – пробормотал Марк. – Просто не верится!
Эшли кивнула, сглотнув подступивший к горлу комок.
– Если бы не твои переговоры, ты бы тоже...
– Знаю. Сам все время об этом думаю. Как Джош?
От недавно вымытых волос Эшли исходил приятный аромат, а от нее самой едва заметно пахло чесноком – вчера вечером она с подругами устраивала девичник в каком-то итальянском ресторанчике.
– Плохо. С ним Зои.
Проследив за ее пальцем, Марк увидел в дальнем конце палаты, через несколько коек от них, жену Джоша, сидевшую на стуле в окружении шипящих вентиляторов и мерцающих мониторов. На ней была белая футболка, куртка от спортивного костюма и мешковатые брюки. Голова опущена, плечи поникли, всклокоченные кудряшки закрывают лицо...
– Майкл до сих пор не объявился. Где он, Марк? Ведь ты же наверняка знаешь?
Едва медсестра положила трубку, телефон зазвонил вновь, и она приступила к очередному разговору.
– Понятия не имею, – нахмурился Марк. – Не имею ни малейшего представления.
Эшли уставилась на него жестким немигающим взглядом:
– Но вы же готовились заранее! Люси сказала, что вы собирались расквитаться с Майклом за все дурацкие шутки, которые он сыграл с другими перед свадьбой! – Девушка отступила на шаг, откинула волосы со лба, и Марк увидел, что у нее потекла тушь. Она промокнула глаза рукавом.
– Наверное, ребята в последний момент передумали, – развел он руками. – Конечно, парни носились со всякими идеями – например, хотели напоить его до бесчувствия и усадить в самолет, но я сумел их отговорить – по крайней мере, мне так показалось.
На губах Эшли появилась бледная улыбка.
Марк пожал плечами:
– Я понимал, ты будешь волноваться, как бы мы не выкинули... ну... что-нибудь уж совсем дурацкое.
– Да, так оно и было. Я ужасно волновалась. – Девушка бросила взгляд на медсестру и шмыгнула носом. – Так где же он?
– Его точно не было в машине?
– Совершенно точно. Я уже звонила в полицию... они говорят, что... они говорят... они...
– Так что они говорят?
– Что ничего не могут поделать! – с неожиданной злостью выпалила она и всхлипнула, изо всех сил стараясь сдержать слезы. – Они говорят, что обшарили все вокруг места аварии, но никого не нашли. Возможно, он просто где-нибудь отсыпается с похмелья.
Марк промолчал, надеясь, что Эшли успокоится, но она продолжала плакать.
– Может, так оно и есть.
Эшли отчаянно замотала головой:
– Он обещал мне, что не напьется!
Марк посмотрел ей в глаза, и девушка кивнула:
– Я знаю, вы, ребята, всегда напиваетесь на мальчишниках. До потери сознания!
Марк опустил глаза и принялся разглядывать серые квадраты коврового покрытия.
– Давай-ка подойдем к Зои, – предложил он и направился в палату.
Эшли следовала за ним, держась чуть позади.
Зои всегда была стройной, но сегодня Марку показалось, что она похудела еще больше. Он положил руку ей на плечо. Господи, какая же она костлявая!
– Зои, мне так жаль!
Та едва заметно дернула плечом.
– Как он? – поинтересовался Марк, надеясь, что волнение в его голосе звучит достаточно правдоподобно.
Зои повернулась и посмотрела на него снизу вверх. По ее щекам текли слезы, лицо без косметики казалось прозрачным.
– Они выложились на полную катушку, но больше ничего не могут, – прошептала она. – Ему сделали операцию, и теперь остается только ждать.
Марк застыл возле койки, делая вид, что внимательно разглядывает Джоша. Глаза друга закрыты, лицо – сплошная каша из кровоподтеков и синяков, вокруг куча аппаратуры... Капельница, дыхательная трубка, трубка для искусственного питания через нос... Из-под простыни тянется целый клубок проводов, передающих на испещренные диаграммами мониторы компьютеров информацию о работе сердца, мозга, других органов. Кожа словно гипсовая. Короче говоря, друг напоминал жертву безжалостных лабораторных экспериментов.
Однако на Джоша Марк почти не смотрел. А смотрел он на дисплеи, пытаясь расшифровать, что означают все эти кривые. И вспоминал, как давным-давно стоял в такой же палате у постели умирающего отца. Один монитор показывает состояние сердца, другой – давление, третий – содержание кислорода в крови...
Марк напряженно размышлял. У Джоша всегда все было схвачено. Смазливая внешность, богатые родители. Работал он в страховой компании специалистом по оценке размера страховых рисков, всегда все продумывал и просчитывал заранее, вечно толковал о пятилетних и десятилетних планах, о скорейшем способе достижения цели... Из их компании он женился первым, поскольку хотел обзавестись детьми пораньше, чтобы, когда они вырастут, быть еще молодым и успеть насладиться жизнью. Выбрал себе превосходную жену – славную девочку Зои из богатой семьи. Та оказалась плодовитой и помогла Джошу осуществить его намерение, родив одного за другим двоих очаровательных здоровеньких детишек.
Марк вороватым взглядом окинул палату – медсестер и врачей, – подмечая, где кто стоит, а затем поглядел на трубку капельницы, торчащую в руке Джоша возле пластиковой бирки с его фамилией. Покосился на вентилятор, потом – на электрокардиограф. Если частота сердечных сокращений упадет или снизится содержание кислорода в крови, аппарат немедленно подаст сигнал...
Тем не менее, если Джош выживет, ему, Марку, придется несладко. Он не спал почти всю ночь, размышляя о случившемся. Вывод – хоть и весьма неприятный – напрашивался сам собой: благоприятный исход его не устраивает.
Несмотря на изнурительную бессонную ночь, Марк не забыл надеть строгий деловой костюм и безупречные черные кожаные туфли от Гуччи. Подойдя к Эшли, он обнял ее и притянул к себе, одновременно разглядывая окружающую обстановку. Торговый автомат с сандвичами, фонтанчик с питьевой водой, таксофон под прозрачным куполом из оргстекла... В больницах Марку всегда делалось не по себе. Он помнил, как пришел навестить отца, отходившего после тяжелого сердечного приступа, и внезапно осознал, что человек, еще недавно бывший таким сильным, превратился в хрупкое, жалкое и беззащитное существо, дрожащее от страха. И теперь он обнимал Эшли вовсе не для того, чтобы ее утешить, – нет, ему надо было хотя бы немного успокоиться самому. Рядом с ее головой на зеленом мониторе мерцал курсор.
Девушка приникла к нему так, как будто он был ее единственным спасением посреди бурного моря.
– Марк! Господи, какое счастье, что ты здесь!
Одна из медсестер разговаривала по телефону – похожее, утешала родственника какого-то больного, другая сидела на рабочем месте рядом с ними и стучала по клавиатуре компьютера.
– Какой ужас! – пробормотал Марк. – Просто не верится!
Эшли кивнула, сглотнув подступивший к горлу комок.
– Если бы не твои переговоры, ты бы тоже...
– Знаю. Сам все время об этом думаю. Как Джош?
От недавно вымытых волос Эшли исходил приятный аромат, а от нее самой едва заметно пахло чесноком – вчера вечером она с подругами устраивала девичник в каком-то итальянском ресторанчике.
– Плохо. С ним Зои.
Проследив за ее пальцем, Марк увидел в дальнем конце палаты, через несколько коек от них, жену Джоша, сидевшую на стуле в окружении шипящих вентиляторов и мерцающих мониторов. На ней была белая футболка, куртка от спортивного костюма и мешковатые брюки. Голова опущена, плечи поникли, всклокоченные кудряшки закрывают лицо...
– Майкл до сих пор не объявился. Где он, Марк? Ведь ты же наверняка знаешь?
Едва медсестра положила трубку, телефон зазвонил вновь, и она приступила к очередному разговору.
– Понятия не имею, – нахмурился Марк. – Не имею ни малейшего представления.
Эшли уставилась на него жестким немигающим взглядом:
– Но вы же готовились заранее! Люси сказала, что вы собирались расквитаться с Майклом за все дурацкие шутки, которые он сыграл с другими перед свадьбой! – Девушка отступила на шаг, откинула волосы со лба, и Марк увидел, что у нее потекла тушь. Она промокнула глаза рукавом.
– Наверное, ребята в последний момент передумали, – развел он руками. – Конечно, парни носились со всякими идеями – например, хотели напоить его до бесчувствия и усадить в самолет, но я сумел их отговорить – по крайней мере, мне так показалось.
На губах Эшли появилась бледная улыбка.
Марк пожал плечами:
– Я понимал, ты будешь волноваться, как бы мы не выкинули... ну... что-нибудь уж совсем дурацкое.
– Да, так оно и было. Я ужасно волновалась. – Девушка бросила взгляд на медсестру и шмыгнула носом. – Так где же он?
– Его точно не было в машине?
– Совершенно точно. Я уже звонила в полицию... они говорят, что... они говорят... они...
– Так что они говорят?
– Что ничего не могут поделать! – с неожиданной злостью выпалила она и всхлипнула, изо всех сил стараясь сдержать слезы. – Они говорят, что обшарили все вокруг места аварии, но никого не нашли. Возможно, он просто где-нибудь отсыпается с похмелья.
Марк промолчал, надеясь, что Эшли успокоится, но она продолжала плакать.
– Может, так оно и есть.
Эшли отчаянно замотала головой:
– Он обещал мне, что не напьется!
Марк посмотрел ей в глаза, и девушка кивнула:
– Я знаю, вы, ребята, всегда напиваетесь на мальчишниках. До потери сознания!
Марк опустил глаза и принялся разглядывать серые квадраты коврового покрытия.
– Давай-ка подойдем к Зои, – предложил он и направился в палату.
Эшли следовала за ним, держась чуть позади.
Зои всегда была стройной, но сегодня Марку показалось, что она похудела еще больше. Он положил руку ей на плечо. Господи, какая же она костлявая!
– Зои, мне так жаль!
Та едва заметно дернула плечом.
– Как он? – поинтересовался Марк, надеясь, что волнение в его голосе звучит достаточно правдоподобно.
Зои повернулась и посмотрела на него снизу вверх. По ее щекам текли слезы, лицо без косметики казалось прозрачным.
– Они выложились на полную катушку, но больше ничего не могут, – прошептала она. – Ему сделали операцию, и теперь остается только ждать.
Марк застыл возле койки, делая вид, что внимательно разглядывает Джоша. Глаза друга закрыты, лицо – сплошная каша из кровоподтеков и синяков, вокруг куча аппаратуры... Капельница, дыхательная трубка, трубка для искусственного питания через нос... Из-под простыни тянется целый клубок проводов, передающих на испещренные диаграммами мониторы компьютеров информацию о работе сердца, мозга, других органов. Кожа словно гипсовая. Короче говоря, друг напоминал жертву безжалостных лабораторных экспериментов.
Однако на Джоша Марк почти не смотрел. А смотрел он на дисплеи, пытаясь расшифровать, что означают все эти кривые. И вспоминал, как давным-давно стоял в такой же палате у постели умирающего отца. Один монитор показывает состояние сердца, другой – давление, третий – содержание кислорода в крови...
Марк напряженно размышлял. У Джоша всегда все было схвачено. Смазливая внешность, богатые родители. Работал он в страховой компании специалистом по оценке размера страховых рисков, всегда все продумывал и просчитывал заранее, вечно толковал о пятилетних и десятилетних планах, о скорейшем способе достижения цели... Из их компании он женился первым, поскольку хотел обзавестись детьми пораньше, чтобы, когда они вырастут, быть еще молодым и успеть насладиться жизнью. Выбрал себе превосходную жену – славную девочку Зои из богатой семьи. Та оказалась плодовитой и помогла Джошу осуществить его намерение, родив одного за другим двоих очаровательных здоровеньких детишек.
Марк вороватым взглядом окинул палату – медсестер и врачей, – подмечая, где кто стоит, а затем поглядел на трубку капельницы, торчащую в руке Джоша возле пластиковой бирки с его фамилией. Покосился на вентилятор, потом – на электрокардиограф. Если частота сердечных сокращений упадет или снизится содержание кислорода в крови, аппарат немедленно подаст сигнал...
Тем не менее, если Джош выживет, ему, Марку, придется несладко. Он не спал почти всю ночь, размышляя о случившемся. Вывод – хоть и весьма неприятный – напрашивался сам собой: благоприятный исход его не устраивает.
9
Зал заседаний номер 1 Льюисского суда всегда производил на Роя Грейса гнетущее впечатление. Казалось, он специально создан для того, чтобы посильнее воздействовать на присутствующих. В здании суда было еще несколько залов, но этот, в георгианском стиле, с высоким сводчатым потолком, доминировал над остальными. Места для публики на галерке, обшитые дубовыми панелями стены, скамья подсудимых из мореного дуба и место для дачи свидетельских показаний за барьером... Сейчас председательствовал облаченный в парик судья Дрисколл. Судье было давно пора на покой: похоже, он дремал в кресле с ярко-красной обивкой под гербом с надписью: «Dieu et mon droit»
[3]. Зал заседаний напоминал старую театральную декорацию, где витали «ароматы» давно не убиравшегося школьного класса.
Грейс стоял на месте для свидетелей. Как всегда, собираясь в суд, он оделся аккуратно: синий костюм, белая рубашка, неброский галстук и тщательно начищенные черные ботинки. Рой выглядел неплохо, но чувствовал он себя скверно: отчасти из-за недосыпа после вчерашнего свидания – кстати, обернувшегося очередной катастрофой, – а отчасти от волнения. Держа в одной руке Библию и озираясь по сторонам, он в тысячный раз клялся всемогущим Господом, что будет говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Присяжные выглядели как обычно: словно стайка туристов, потерявшихся на вокзале. Пестрая группа, одетая в кричащих расцветок свитера, рубашки без галстуков и мятые блузки, а над ними – два ряда ничего не выражающих бледных лиц. На столах перед присяжными – графины с водой, стаканы и множество разбросанных как попало листков с записями. Возле судьи громоздится техника: видеоплеер, слайд-проектор и огромный магнитофон. Перед столом судьи из-за кучи электронного оборудования выглядывает чопорная стенографистка. Электрический вентилятор на стуле поворачивается то вправо, то влево, почти не освежая удушливый и спертый послеполуденный воздух. На галерке полным-полно журналистов и зевак. Ничто так не привлекает посетителей, как дела по обвинению в убийстве. А этот процесс стал местным событием года.
Рой Грейс считал все происходящее своей огромной победой.
На скамье подсудимых восседал Суреш Хоссейн – толстяк с рябой физиономией и зачесанными назад волосами, одетый в коричневый костюм в узкую белую полоску и пурпурный атласный галстук. Он наблюдал за происходящим с таким видом, словно был владельцем всего зала, а процесс затеян для его личного удовольствия. Мерзавец, подонок, хозяин жалких меблирашек в трущобах. Последние десять лет к нему было невозможно подступиться, однако Рою Грейсу, наконец, удалось поймать негодяя с поличным. Преступный сговор с целью совершения особо тяжкого преступления. Впрочем, убитый – Рэймонд Коэн, конкурент Хоссейна – был ничуть не меньшим мерзавцем. Если процесс пойдет как положено, то Хоссейну предстоит отсидеть больше, чем ему отпущено судьбой, а сотни мирных граждан Брайтона и Хоува наконец-то вздохнут спокойно без его прихвостней, чуть ли не ежечасно превращавших их жизнь в ад.
Грейс мысленно вернулся ко вчерашнему вечеру. Клодин. Клодин-чтоб-тебя-Ламонт!Да, он виноват – опоздал на час сорок пять. Но ведь и ее фото, вывешенное на веб-сайте, было сделано в лучшем случае десять лет назад! Кроме того, она не предупредила о том, что не пьет, не ест мяса и терпеть не может полицейских, а в жизни ее, кажется, интересуют только девять подобранных на улице кошек.
А Грейс любил собак. Нет, он ничего не имел против кошек, но еще не встречал ни одной, с которой бы у него сразу установились дружеские отношения – в отличие от практически любой собаки. За два с половиной часа, проведенных в мрачноватом вегетарианском ресторане в Гилдфорде, он прослушал целую лекцию о свободолюбивом нраве кошек, подробный отчет о мерзостях, творимых британской полицией, а также доклад о мужчинах, видящих в женщине исключительно сексуальный объект. Избавившись от Клодин Аамонт, Рой вздохнул с облегчением.
Ночью он спал плохо, то и дело просыпаясь, и все утро проторчал в суде, ожидая, когда его вызовут. Ох и туго же ему придется! Дождь все не утихал, однако влажный воздух заметно прогрелся, и Грейс чувствовал, как по спине стекают струйки пота.
Встал адвокат обвиняемого. К удивлению суда, в качестве свидетеля он вызвал Грейса. Вид у защитника в коротком сером парике и просторной черной мантии был весьма надменный – он стоял, презрительно поджав губы. Ричард Чаруэлл, королевский адвокат. Грейс уже встречался с ним раньше, но добрых воспоминаний эти встречи не оставили. Он терпеть не мог адвокатов, для которых суд – всего лишь игра. Им не приходится рисковать жизнью, чтобы схватить преступника. И им совершенно наплевать на то, что натворил их подзащитный.
– Вы – детектив – суперинтендент Рой Грейс из отдела уголовного розыска – Суссекс-Хаус, Холлингбери, Брайтон? – прищурился адвокат.
– Да, – ответил Грейс. Почему-то вместо его обычного голоса из горла вырвалось какое-то сипение.
– И вы вели расследование по данному делу?
– Да, – вновь прохрипел Рой.
– Представляю суду данного свидетеля.
Последовала короткая пауза. Все молчали. Королевский адвокат Ричард Чаруэлл приковал к себе внимание всего зала. Опытный актер с безукоризненной внешностью, он держал паузу нарочно. Когда Чаруэлл заговорил, внезапная перемена тона должна была продемонстрировать, что совершенно неожиданно он превратился в лучшего друга Роя Грейса.
– Суперинтендент, я прошу вашей помощи в разъяснении одного вопроса. Знакома ли вам фигурирующая в деле улика – коричневый мокасин крокодиловой кожи с золотой цепочкой?
Прежде чем ответить, Грейс несколько секунд смотрел адвокату в глаза.
– Да, знакома. – Его охватило волнение. Еще до того, как Чаруэлл произнес следующую фразу, у детектива возникло ужасное предчувствие. Он понял, куда тот метит.
– Пожалуйста, сообщите нам добровольно, кому вы показывали мокасин. В противном случае мне придется выжимать из вас это признание.
– Сэр, мне не совсем понятно, к чему вы клоните.
– А по-моему, суперинтендент, вы прекрасно понимаете, о чем речь.
– Мистер Чаруэлл, прошу вас, ближе к делу! – вмешался раздраженный, словно пробудившийся от спячки медведь, судья Дрисколл. – Мы не можем тянуть целый день.
– Слушаюсь, ваша честь, – елейным голоском протянул адвокат и вновь повернулся к Грейсу: – Суперинтендент, верно ли, что вы использовали эту важнейшую улику, а именно – мокасин, в личных целях?
Чаруэлл взял туфлю со стола и помахал ею над головой, словно только что завоеванным спортивным кубком.
– Я бы не стал применять для описания своих действий слово «использовать», – буркнул Грейс, раздраженный высокомерием адвоката, в то же время прекрасно понимая, что тот нарочно пытается разозлить его, вывести из себя...
Чаруэлл неторопливо поставил мокасин на место.
– Понятно. Значит, вы не считаете, что использовали улику. – Не дожидаясь возражений Грейса, он продолжал: – Заявляю, что вы злоупотребили служебным положением, забрав улику и отнеся ее черному магу-любителю!
Повернувшись к судье Дрисколлу, защитник продолжал:
– Ваша честь, я намерен доказать суду, что соскоб для анализа ДНК, взятый с данной туфли, не заслуживает доверия, так как суперинтендент Грейс на некоторое время самовольно изымал улику и мог проделать с ней любые манипуляции.
Он вновь повернулся к Грейсу:
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, суперинтендент. 9 марта сего года, в четверг, вы возили данное вещественное доказательство в Гастингс, к так называемому медиуму – женщине по имени миссис Стемп. Вероятно, сейчас вы заявите, будто мокасин побывал в ином мире, не так ли? В нематериальном мире!
– Миссис Стемп – особа, о которой я придерживаюсь весьма высокого мнения, – возразил Грейс. – Она...
– Суперинтендент, нас не интересует ваше мнение. Нас интересуют только факты.
– По-моему, его мнение в данном вопросе имеет очень большое значение! – внезапно оживился судья.
После нескольких секунд молчаливой дуэли Чаруэлл нехотя кивнул.
– В прошлом она очень помогла мне в ряде расследований, – продолжал Грейс. – Три года назад Мэри Стемп снабдила меня важными сведениями, благодаря которым удалось установить имя подозреваемого в убийстве. Ее помощь привела к его аресту и последующему осуждению.
Рой осекся, заметив, что публика и присяжные не сводят с него напряженных взглядов, и, обращаясь к защитнику, заговорил:
– Позвольте ответить на ваше обвинение о якобы самовольном изъятии важной улики. Если бы вы внимательно изучили все записи и взглянули на упаковку, то увидели бы, что на ярлыке указано время, когда я забрал вещдок и когда вернул его на место. Защита знала о данной улике с самого начала. Туфлю обнаружили у дома мистера Коэна в ночь его исчезновения. Однако защита ни разу не попросила предоставить улику для подобной проверки.
– Стало быть, вы, суперинтендент Грейс, старший офицер полиции, в своей работе регулярно прибегаете к помощи темных сил?
В зале послышались смешки.
– Я бы не называл это «темными силами», – возразил Грейс. – Скорее, это – источники дополнительной информации. А долг полиции – использовать для раскрытия преступления все возможные средства.
– Значит, вас можно со всеми основаниями назвать оккультистом? – нахмурился Чаруэлл. – Вы верите в сверхъестественное?
Грейс посмотрел на судью Дрисколла. Тот сверлил его таким взглядом, словно Рой сам выступал на процессе в качестве обвиняемого. Отчаянно пытаясь придумать достойный ответ, Грейс оглядел присяжных, галерку, а потом снова посмотрел на адвоката. И тут его внезапно осенило.
– Что от меня потребовали первым делом, как только я занял место в кабине для свидетелей? – Приободрившись, Грейс чуть повысил голос и, не дожидаясь ответа адвоката, продолжил: – От меня потребовали присягнуть на святой Библии!– Он перевел дух. – Бог – это сверхъестественное существо – точнее, высшеесущество сверхъестественного происхождения. И если суд признает свидетелей, присягающих именем сверхъестественного существа, было бы странно утверждать, что я, как и все остальные в этом зале, не верю в сверхъестественное!
– Больше вопросов не имею, – проворчал адвокат, садясь.
Встал обвинитель – тоже в парике и шелковой мантии – и обратился к судье Дрисколлу:
– Ваша честь, прошу перенести обсуждение вопроса в ваш кабинет.
– Все это довольно необычно, – пожал плечами судья Дрисколл, – но я рад, что дело разрешилось надлежащим образом. Однако, – он перевел взгляд на Грейса, – надеюсь, что дела, которые я рассматриваю, основаны на реальных уликах, а не на высказываниях какой-нибудь колдуньи!
Зал взорвался хохотом.
Процесс продолжался – вызвали еще одного свидетеля защиты, некоего Рубиро Вальенте, собиравшего с жильцов квартплату для Суреша Хоссейна. Рой Грейс остался послушать, что будет заливать этот итальяшка. Обвинитель коршуном налетел на свидетеля и к дневному перерыву не оставил от его показаний камня на камне. Грейс мог только надеяться, что вранье Вальенте затмит историю с мокасином.
Однако надежда померкла, стоило ему выйти на улицу подышать воздухом и перекусить сандвичем. Висевшая на противоположной стороне улицы светящаяся бегущая дорожка с новостями местной газеты «Аргус» извещала весь мир:
СТАРШИЙ ОФИЦЕР ПОЛИЦИИ – ОККУЛЬТИСТ!
Неожиданно Грейсу нестерпимо захотелось выпить и закурить.
Грейс стоял на месте для свидетелей. Как всегда, собираясь в суд, он оделся аккуратно: синий костюм, белая рубашка, неброский галстук и тщательно начищенные черные ботинки. Рой выглядел неплохо, но чувствовал он себя скверно: отчасти из-за недосыпа после вчерашнего свидания – кстати, обернувшегося очередной катастрофой, – а отчасти от волнения. Держа в одной руке Библию и озираясь по сторонам, он в тысячный раз клялся всемогущим Господом, что будет говорить правду, только правду и ничего, кроме правды.
Присяжные выглядели как обычно: словно стайка туристов, потерявшихся на вокзале. Пестрая группа, одетая в кричащих расцветок свитера, рубашки без галстуков и мятые блузки, а над ними – два ряда ничего не выражающих бледных лиц. На столах перед присяжными – графины с водой, стаканы и множество разбросанных как попало листков с записями. Возле судьи громоздится техника: видеоплеер, слайд-проектор и огромный магнитофон. Перед столом судьи из-за кучи электронного оборудования выглядывает чопорная стенографистка. Электрический вентилятор на стуле поворачивается то вправо, то влево, почти не освежая удушливый и спертый послеполуденный воздух. На галерке полным-полно журналистов и зевак. Ничто так не привлекает посетителей, как дела по обвинению в убийстве. А этот процесс стал местным событием года.
Рой Грейс считал все происходящее своей огромной победой.
На скамье подсудимых восседал Суреш Хоссейн – толстяк с рябой физиономией и зачесанными назад волосами, одетый в коричневый костюм в узкую белую полоску и пурпурный атласный галстук. Он наблюдал за происходящим с таким видом, словно был владельцем всего зала, а процесс затеян для его личного удовольствия. Мерзавец, подонок, хозяин жалких меблирашек в трущобах. Последние десять лет к нему было невозможно подступиться, однако Рою Грейсу, наконец, удалось поймать негодяя с поличным. Преступный сговор с целью совершения особо тяжкого преступления. Впрочем, убитый – Рэймонд Коэн, конкурент Хоссейна – был ничуть не меньшим мерзавцем. Если процесс пойдет как положено, то Хоссейну предстоит отсидеть больше, чем ему отпущено судьбой, а сотни мирных граждан Брайтона и Хоува наконец-то вздохнут спокойно без его прихвостней, чуть ли не ежечасно превращавших их жизнь в ад.
Грейс мысленно вернулся ко вчерашнему вечеру. Клодин. Клодин-чтоб-тебя-Ламонт!Да, он виноват – опоздал на час сорок пять. Но ведь и ее фото, вывешенное на веб-сайте, было сделано в лучшем случае десять лет назад! Кроме того, она не предупредила о том, что не пьет, не ест мяса и терпеть не может полицейских, а в жизни ее, кажется, интересуют только девять подобранных на улице кошек.
А Грейс любил собак. Нет, он ничего не имел против кошек, но еще не встречал ни одной, с которой бы у него сразу установились дружеские отношения – в отличие от практически любой собаки. За два с половиной часа, проведенных в мрачноватом вегетарианском ресторане в Гилдфорде, он прослушал целую лекцию о свободолюбивом нраве кошек, подробный отчет о мерзостях, творимых британской полицией, а также доклад о мужчинах, видящих в женщине исключительно сексуальный объект. Избавившись от Клодин Аамонт, Рой вздохнул с облегчением.
Ночью он спал плохо, то и дело просыпаясь, и все утро проторчал в суде, ожидая, когда его вызовут. Ох и туго же ему придется! Дождь все не утихал, однако влажный воздух заметно прогрелся, и Грейс чувствовал, как по спине стекают струйки пота.
Встал адвокат обвиняемого. К удивлению суда, в качестве свидетеля он вызвал Грейса. Вид у защитника в коротком сером парике и просторной черной мантии был весьма надменный – он стоял, презрительно поджав губы. Ричард Чаруэлл, королевский адвокат. Грейс уже встречался с ним раньше, но добрых воспоминаний эти встречи не оставили. Он терпеть не мог адвокатов, для которых суд – всего лишь игра. Им не приходится рисковать жизнью, чтобы схватить преступника. И им совершенно наплевать на то, что натворил их подзащитный.
– Вы – детектив – суперинтендент Рой Грейс из отдела уголовного розыска – Суссекс-Хаус, Холлингбери, Брайтон? – прищурился адвокат.
– Да, – ответил Грейс. Почему-то вместо его обычного голоса из горла вырвалось какое-то сипение.
– И вы вели расследование по данному делу?
– Да, – вновь прохрипел Рой.
– Представляю суду данного свидетеля.
Последовала короткая пауза. Все молчали. Королевский адвокат Ричард Чаруэлл приковал к себе внимание всего зала. Опытный актер с безукоризненной внешностью, он держал паузу нарочно. Когда Чаруэлл заговорил, внезапная перемена тона должна была продемонстрировать, что совершенно неожиданно он превратился в лучшего друга Роя Грейса.
– Суперинтендент, я прошу вашей помощи в разъяснении одного вопроса. Знакома ли вам фигурирующая в деле улика – коричневый мокасин крокодиловой кожи с золотой цепочкой?
Прежде чем ответить, Грейс несколько секунд смотрел адвокату в глаза.
– Да, знакома. – Его охватило волнение. Еще до того, как Чаруэлл произнес следующую фразу, у детектива возникло ужасное предчувствие. Он понял, куда тот метит.
– Пожалуйста, сообщите нам добровольно, кому вы показывали мокасин. В противном случае мне придется выжимать из вас это признание.
– Сэр, мне не совсем понятно, к чему вы клоните.
– А по-моему, суперинтендент, вы прекрасно понимаете, о чем речь.
– Мистер Чаруэлл, прошу вас, ближе к делу! – вмешался раздраженный, словно пробудившийся от спячки медведь, судья Дрисколл. – Мы не можем тянуть целый день.
– Слушаюсь, ваша честь, – елейным голоском протянул адвокат и вновь повернулся к Грейсу: – Суперинтендент, верно ли, что вы использовали эту важнейшую улику, а именно – мокасин, в личных целях?
Чаруэлл взял туфлю со стола и помахал ею над головой, словно только что завоеванным спортивным кубком.
– Я бы не стал применять для описания своих действий слово «использовать», – буркнул Грейс, раздраженный высокомерием адвоката, в то же время прекрасно понимая, что тот нарочно пытается разозлить его, вывести из себя...
Чаруэлл неторопливо поставил мокасин на место.
– Понятно. Значит, вы не считаете, что использовали улику. – Не дожидаясь возражений Грейса, он продолжал: – Заявляю, что вы злоупотребили служебным положением, забрав улику и отнеся ее черному магу-любителю!
Повернувшись к судье Дрисколлу, защитник продолжал:
– Ваша честь, я намерен доказать суду, что соскоб для анализа ДНК, взятый с данной туфли, не заслуживает доверия, так как суперинтендент Грейс на некоторое время самовольно изымал улику и мог проделать с ней любые манипуляции.
Он вновь повернулся к Грейсу:
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, суперинтендент. 9 марта сего года, в четверг, вы возили данное вещественное доказательство в Гастингс, к так называемому медиуму – женщине по имени миссис Стемп. Вероятно, сейчас вы заявите, будто мокасин побывал в ином мире, не так ли? В нематериальном мире!
– Миссис Стемп – особа, о которой я придерживаюсь весьма высокого мнения, – возразил Грейс. – Она...
– Суперинтендент, нас не интересует ваше мнение. Нас интересуют только факты.
– По-моему, его мнение в данном вопросе имеет очень большое значение! – внезапно оживился судья.
После нескольких секунд молчаливой дуэли Чаруэлл нехотя кивнул.
– В прошлом она очень помогла мне в ряде расследований, – продолжал Грейс. – Три года назад Мэри Стемп снабдила меня важными сведениями, благодаря которым удалось установить имя подозреваемого в убийстве. Ее помощь привела к его аресту и последующему осуждению.
Рой осекся, заметив, что публика и присяжные не сводят с него напряженных взглядов, и, обращаясь к защитнику, заговорил:
– Позвольте ответить на ваше обвинение о якобы самовольном изъятии важной улики. Если бы вы внимательно изучили все записи и взглянули на упаковку, то увидели бы, что на ярлыке указано время, когда я забрал вещдок и когда вернул его на место. Защита знала о данной улике с самого начала. Туфлю обнаружили у дома мистера Коэна в ночь его исчезновения. Однако защита ни разу не попросила предоставить улику для подобной проверки.
– Стало быть, вы, суперинтендент Грейс, старший офицер полиции, в своей работе регулярно прибегаете к помощи темных сил?
В зале послышались смешки.
– Я бы не называл это «темными силами», – возразил Грейс. – Скорее, это – источники дополнительной информации. А долг полиции – использовать для раскрытия преступления все возможные средства.
– Значит, вас можно со всеми основаниями назвать оккультистом? – нахмурился Чаруэлл. – Вы верите в сверхъестественное?
Грейс посмотрел на судью Дрисколла. Тот сверлил его таким взглядом, словно Рой сам выступал на процессе в качестве обвиняемого. Отчаянно пытаясь придумать достойный ответ, Грейс оглядел присяжных, галерку, а потом снова посмотрел на адвоката. И тут его внезапно осенило.
– Что от меня потребовали первым делом, как только я занял место в кабине для свидетелей? – Приободрившись, Грейс чуть повысил голос и, не дожидаясь ответа адвоката, продолжил: – От меня потребовали присягнуть на святой Библии!– Он перевел дух. – Бог – это сверхъестественное существо – точнее, высшеесущество сверхъестественного происхождения. И если суд признает свидетелей, присягающих именем сверхъестественного существа, было бы странно утверждать, что я, как и все остальные в этом зале, не верю в сверхъестественное!
– Больше вопросов не имею, – проворчал адвокат, садясь.
Встал обвинитель – тоже в парике и шелковой мантии – и обратился к судье Дрисколлу:
– Ваша честь, прошу перенести обсуждение вопроса в ваш кабинет.
– Все это довольно необычно, – пожал плечами судья Дрисколл, – но я рад, что дело разрешилось надлежащим образом. Однако, – он перевел взгляд на Грейса, – надеюсь, что дела, которые я рассматриваю, основаны на реальных уликах, а не на высказываниях какой-нибудь колдуньи!
Зал взорвался хохотом.
Процесс продолжался – вызвали еще одного свидетеля защиты, некоего Рубиро Вальенте, собиравшего с жильцов квартплату для Суреша Хоссейна. Рой Грейс остался послушать, что будет заливать этот итальяшка. Обвинитель коршуном налетел на свидетеля и к дневному перерыву не оставил от его показаний камня на камне. Грейс мог только надеяться, что вранье Вальенте затмит историю с мокасином.
Однако надежда померкла, стоило ему выйти на улицу подышать воздухом и перекусить сандвичем. Висевшая на противоположной стороне улицы светящаяся бегущая дорожка с новостями местной газеты «Аргус» извещала весь мир:
СТАРШИЙ ОФИЦЕР ПОЛИЦИИ – ОККУЛЬТИСТ!
Неожиданно Грейсу нестерпимо захотелось выпить и закурить.
10
Как ни старательно Майкл гнал от себя мысли о еде, от голода сосало под ложечкой. Желудок терзала тупая боль, словно его жгло изнутри. Голова кружилась, руки дрожали, перед глазами мелькали сочные гамбургеры с толстенькими ломтиками жареной картошки и кетчупом... Не успел он отделаться от картошки, как ее сменили вареные омары, потом – поджаристая кукуруза, а дальше – грибы под чесночным соусом... яичница... сосиски... шипящий на сковородке бекон...
Крышка гроба давила на лицо, и Майкла вновь охватила паника. Пульс участился, воздуха не хватало. Он закрыл глаза и попытался представить, что ему хорошо, что он в теплых краях, на яхте – где-нибудь в Средиземном море. Вокруг плещут волны, над головой кружат чайки, он вдыхает ароматный соленый воздух. Но с обеих сторон давили стенки гроба, стискивали, душили... Он нашарил на груди фонарик и включил его. Батарейка садилась – скоро вырубится совсем. Дрожащими пальцами Майкл осторожно отвинтил колпачок бутылки, поднес ее к губам и, хлебнув немного виски, прополоскал запекшийся рот. Он растягивал каждую каплю, наслаждаясь этими мгновениями. Вскоре паника отступила, и Майкл задышал ровнее.
Прошло несколько минут после того, как он проглотил жидкость, и тепло, прокатившись по пищеводу, ушло вниз, в желудок. И только тогда он вспомнил, что нужно завинтить колпачок. Осталось полбутылки. По глотку в час!
Во всем нужен порядок.
Майкл выключил фонарик, пытаясь сберечь батарейки. Любое движение давалось с трудом. Руки и ноги онемели: он то дрожал от холода, то покрывался липким, горячим потом. Голова гудела – как бы пригодилась сейчас таблетка парацетамола! Отчаянно хотелось услышать сверху какой-нибудь шум, голоса... выбраться отсюда.
И поесть.
Каким-то чудом батарейки, от которых работала портативная рация, оказались такими же, как и в фонарике. По крайней мере, они остаются про запас. Хоть что-то. Единственная хорошая новость. А еще каждый час он может отпивать по глоточку виски.
Порядок сдерживает панику.
Если есть чем заняться, остаешься в здравом уме. Пять лет назад Майкл переплывал Атлантику на тридцативосьмифутовом шлюпе – прошел от Чичестера до Барбадоса. Провел двадцать семь дней в открытом море, пятнадцать из них – в сплошных штормах: в основном не ниже семи баллов, но бывало и десять – одиннадцать. Пятнадцать дней в аду. Вахтенные сменялись каждые четыре часа. Волны сотрясали все кости, и шлюп то подбрасывало, то швыряло вниз. Дрожали переборки, цепи и оснастка бились о палубу и мачту, ложки, вилки и ножи звенели в отсеках. Команда справилась с трудностями благодаря неуклонному соблюдению режима. Они разбили каждый день на часы, а часы – на более мелкие промежутки. Отламывали по кусочку от плитки шоколада. Отмеряли глотки воды. Прочитывали определенное количество страниц. Сверялись с компасом. По очереди выкачивали помпой воду из трюма.
Порядок придает сил и уверенности. Уверенность позволяет смотреть вперед. А когда смотришь вперед, перед тобой открывается горизонт.
А видя горизонт, конечно же успокаиваешься.
Майкл решил отмечать начало каждого нового часа маленьким глотком виски. Осталось полбутылки, а его «горизонтом» стала тонкая часовая стрелка. Часы подарила ему Эшли – оправленный в серебро хронометр швейцарской фирмы «Лонжин» со светящимися римскими цифрами. Самые классные часы из всех, какие у него когда-либо были. У Эшли потрясающий вкус. Она вообще потрясающая. В ней все прекрасно – и каштановые волосы, вьющиеся на концах, и классические точеные черты лица, и походка, и уверенность в разговоре. Майкл любил ходить с ней куда-нибудь. Где бы они ни появлялись, взоры всех присутствующих устремлялись на девушку. Боже, как его это заводило! Эшли не такая, как все. Она уникальна.
Мама тоже так считает, а ведь она обычно не одобряла его подружек. Но Эшли – совсем другое дело. Она не пожалела сил и очаровала маму. Вот за что еще он ее любит: она способна очаровать любого. Даже самого жалкого клиента. Майкл влюбился в Эшли в тот самый день, когда она вошла в их с Марком кабинет на собеседование, чтобы устроиться на работу. Минуло всего полгода, и вот они женятся!
Промежность и ягодицы чертовски зудели. Дерматит! Он давно плюнул на все приличия и опорожнил мочевой пузырь. Прошло уже двадцать шесть часов.
Наверное, что-то стряслось, но Майкл понятия не имел, что именно. Двадцать шесть часов он, как проклятый, орет в рацию, жмет кнопки на мобильнике и получает тот же ответ. Нет связи.
Вторник. Эшли хотела, чтобы мальчишник устроили задолго до свадьбы. Ты напьешься и будешь паршиво себя чувствовать. А я не желаю, чтобы тебя тошнило в день свадьбы. Отгуляйте пораньше, и ты успеешь очухаться.
Майкл в сотый раз – а может, в тысячный – стукнул по крышке. Какая разница? Да никакой! Он уже пытался пробить в крышке дыру корпусом рации – единственной прочной вещью, имевшейся в его распоряжении.
Мобильник и фонарь – пластмассовые. Но даже металлический корпус уоки-токи не годился.
Майкл включил рацию.
– Алло! Отзовитесь кто-нибудь! Алло!
Треск помех.
Внезапно Майкла охватило страшное подозрение: а вдруг Эшли в курсе? И поэтому так настаивала, чтобы он устроил мальчишник пораньше, во вторник... Чтобы его засунули сюда и промариновали целые сутки, а то и больше, и никто не хватился...
Нет, не может быть! Эшли знает, что у него клаустрофобия, а она ведь совсем не жестока. Она всегда в первую очередь думает о других!
Потрясающе, сколько подарков она накупила для них с мамой. И не какое-нибудь барахло: мамины любимые духи... компакт-диск Робби Уильямса, которого она обожает... тот самый кашемировый свитер, что она приглядела на витрине... Радио фирмы «Боуз», о чем Майкл втайне мечтал. И как только Эшли удалось узнать, что именно купить в подарок? Это не случайность, у нее такой дар – один из бесконечного списка достоинств, которые и делают ее таким чудом.
А его – счастливейшим человеком в мире.
Луч фонарика заметно потускнел. Майкл выключил его, чтобы сберечь батарейку, и снова оказался в темноте. Он лежал и слушал собственное учащенное дыхание. Что, если...
Что, если они так и не вернутся?
Почти половина двенадцатого. Майкл напряженно вслушивался в темноту. Вот сейчас... сейчас раздастся смех, сейчас он услышит голоса вернувшихся за ним друзей.
Господи, дай мне только выбраться отсюда! Они пожалеют об этой идиотской выходке, да еще как! Майкл снова посмотрел на часы. Без двадцати пяти двенадцать. Наверняка вот-вот явятся – в любую минуту.
Крышка гроба давила на лицо, и Майкла вновь охватила паника. Пульс участился, воздуха не хватало. Он закрыл глаза и попытался представить, что ему хорошо, что он в теплых краях, на яхте – где-нибудь в Средиземном море. Вокруг плещут волны, над головой кружат чайки, он вдыхает ароматный соленый воздух. Но с обеих сторон давили стенки гроба, стискивали, душили... Он нашарил на груди фонарик и включил его. Батарейка садилась – скоро вырубится совсем. Дрожащими пальцами Майкл осторожно отвинтил колпачок бутылки, поднес ее к губам и, хлебнув немного виски, прополоскал запекшийся рот. Он растягивал каждую каплю, наслаждаясь этими мгновениями. Вскоре паника отступила, и Майкл задышал ровнее.
Прошло несколько минут после того, как он проглотил жидкость, и тепло, прокатившись по пищеводу, ушло вниз, в желудок. И только тогда он вспомнил, что нужно завинтить колпачок. Осталось полбутылки. По глотку в час!
Во всем нужен порядок.
Майкл выключил фонарик, пытаясь сберечь батарейки. Любое движение давалось с трудом. Руки и ноги онемели: он то дрожал от холода, то покрывался липким, горячим потом. Голова гудела – как бы пригодилась сейчас таблетка парацетамола! Отчаянно хотелось услышать сверху какой-нибудь шум, голоса... выбраться отсюда.
И поесть.
Каким-то чудом батарейки, от которых работала портативная рация, оказались такими же, как и в фонарике. По крайней мере, они остаются про запас. Хоть что-то. Единственная хорошая новость. А еще каждый час он может отпивать по глоточку виски.
Порядок сдерживает панику.
Если есть чем заняться, остаешься в здравом уме. Пять лет назад Майкл переплывал Атлантику на тридцативосьмифутовом шлюпе – прошел от Чичестера до Барбадоса. Провел двадцать семь дней в открытом море, пятнадцать из них – в сплошных штормах: в основном не ниже семи баллов, но бывало и десять – одиннадцать. Пятнадцать дней в аду. Вахтенные сменялись каждые четыре часа. Волны сотрясали все кости, и шлюп то подбрасывало, то швыряло вниз. Дрожали переборки, цепи и оснастка бились о палубу и мачту, ложки, вилки и ножи звенели в отсеках. Команда справилась с трудностями благодаря неуклонному соблюдению режима. Они разбили каждый день на часы, а часы – на более мелкие промежутки. Отламывали по кусочку от плитки шоколада. Отмеряли глотки воды. Прочитывали определенное количество страниц. Сверялись с компасом. По очереди выкачивали помпой воду из трюма.
Порядок придает сил и уверенности. Уверенность позволяет смотреть вперед. А когда смотришь вперед, перед тобой открывается горизонт.
А видя горизонт, конечно же успокаиваешься.
Майкл решил отмечать начало каждого нового часа маленьким глотком виски. Осталось полбутылки, а его «горизонтом» стала тонкая часовая стрелка. Часы подарила ему Эшли – оправленный в серебро хронометр швейцарской фирмы «Лонжин» со светящимися римскими цифрами. Самые классные часы из всех, какие у него когда-либо были. У Эшли потрясающий вкус. Она вообще потрясающая. В ней все прекрасно – и каштановые волосы, вьющиеся на концах, и классические точеные черты лица, и походка, и уверенность в разговоре. Майкл любил ходить с ней куда-нибудь. Где бы они ни появлялись, взоры всех присутствующих устремлялись на девушку. Боже, как его это заводило! Эшли не такая, как все. Она уникальна.
Мама тоже так считает, а ведь она обычно не одобряла его подружек. Но Эшли – совсем другое дело. Она не пожалела сил и очаровала маму. Вот за что еще он ее любит: она способна очаровать любого. Даже самого жалкого клиента. Майкл влюбился в Эшли в тот самый день, когда она вошла в их с Марком кабинет на собеседование, чтобы устроиться на работу. Минуло всего полгода, и вот они женятся!
Промежность и ягодицы чертовски зудели. Дерматит! Он давно плюнул на все приличия и опорожнил мочевой пузырь. Прошло уже двадцать шесть часов.
Наверное, что-то стряслось, но Майкл понятия не имел, что именно. Двадцать шесть часов он, как проклятый, орет в рацию, жмет кнопки на мобильнике и получает тот же ответ. Нет связи.
Вторник. Эшли хотела, чтобы мальчишник устроили задолго до свадьбы. Ты напьешься и будешь паршиво себя чувствовать. А я не желаю, чтобы тебя тошнило в день свадьбы. Отгуляйте пораньше, и ты успеешь очухаться.
Майкл в сотый раз – а может, в тысячный – стукнул по крышке. Какая разница? Да никакой! Он уже пытался пробить в крышке дыру корпусом рации – единственной прочной вещью, имевшейся в его распоряжении.
Мобильник и фонарь – пластмассовые. Но даже металлический корпус уоки-токи не годился.
Майкл включил рацию.
– Алло! Отзовитесь кто-нибудь! Алло!
Треск помех.
Внезапно Майкла охватило страшное подозрение: а вдруг Эшли в курсе? И поэтому так настаивала, чтобы он устроил мальчишник пораньше, во вторник... Чтобы его засунули сюда и промариновали целые сутки, а то и больше, и никто не хватился...
Нет, не может быть! Эшли знает, что у него клаустрофобия, а она ведь совсем не жестока. Она всегда в первую очередь думает о других!
Потрясающе, сколько подарков она накупила для них с мамой. И не какое-нибудь барахло: мамины любимые духи... компакт-диск Робби Уильямса, которого она обожает... тот самый кашемировый свитер, что она приглядела на витрине... Радио фирмы «Боуз», о чем Майкл втайне мечтал. И как только Эшли удалось узнать, что именно купить в подарок? Это не случайность, у нее такой дар – один из бесконечного списка достоинств, которые и делают ее таким чудом.
А его – счастливейшим человеком в мире.
Луч фонарика заметно потускнел. Майкл выключил его, чтобы сберечь батарейку, и снова оказался в темноте. Он лежал и слушал собственное учащенное дыхание. Что, если...
Что, если они так и не вернутся?
Почти половина двенадцатого. Майкл напряженно вслушивался в темноту. Вот сейчас... сейчас раздастся смех, сейчас он услышит голоса вернувшихся за ним друзей.
Господи, дай мне только выбраться отсюда! Они пожалеют об этой идиотской выходке, да еще как! Майкл снова посмотрел на часы. Без двадцати пяти двенадцать. Наверняка вот-вот явятся – в любую минуту.