Джейн Остин. Разум и чувство

   – Милая моя! – сказала ее мать. – Ты не должна обижаться на Элинор, она ведь просто пошутила. Я бы сама отругала ее, если бы она на самом деле пыталась осудить радость от разговора с нашим новым другом.
   Марианна мгновенно успокоилась.
   Со своей стороны Уиллоби всем своим видом показывал, как приятно ему это новое знакомство и как хотел бы он его продолжить. Он навещал их каждый день. Вначале предлогом для визитов было желание узнать о состоянии здоровья Марианны, но прием, который ему оказывали, становился с каждым разом все ласковее, и потому предлог перестал ему требоваться намного раньше, чем пострадавшая полностью выздоровела. Она не могла покидать дом в течение нескольких дней, но еще ни разу подобное заключение не было столь приятным. Уиллоби обладал неплохими способностями, прекрасным воображением, хорошим чувством юмора и всегда был искренним и непринужденным. Он как будто был создан для того, чтобы покорить сердце Марианны. К привлекательной внешности прибавлялся живой и пытливый от природы ум, причем эти качества Марианна подпитывала своей энергией и сама же ими восхищалась.
   Его общество доставляло ей огромное наслаждение. Они читали, разговаривали, пели дуэтом. Пел и играл он превосходно, а читал с таким чувством и так выразительно, что Эдвард мог ему только позавидовать.
   Миссис Дэшвуд он нравился не меньше, чем Марианне, а Элинор не могла упрекнуть его ни в чем, кроме одного. Он, как и ее сестра, также по каждому поводу выражал свое собственное мнение, не обращая внимания на окружающих и на обстоятельства. Привычка поспешно формировать и немедленно высказывать во всеуслышание свое мнение о других людях, при этом пренебрегая общепринятыми правилами вежливости и нормами поведения в обществе ради велений сердца, выдавала некоторую легкомысленную неосторожность, которую Элинор не могла одобрить несмотря ни на что.
   Марианна начала понимать, что отчаяние, которое завладело ею в шестнадцать с половиной лет из-за того, что она до сих пор не встретила человека, который бы соответствовал ее идеалам, было поспешным. Уиллоби воплощал в себе все черты, которые в тот несчастливый час, как, впрочем, и в более счастливые периоды ее жизни, представлялись ей обязательными для ее воображаемого принца. А его поведение свидетельствовало о серьезности его намерений. Миссис Дэшвуд уже к концу первой недели начала с надеждой ожидать будущей свадьбы, при этом она вовсе не думала о богатстве молодого человека и втайне поздравляла себя с такими двумя зятьями, как Эдвард и Уиллоби.
   Страсть полковника Брэндона к Марианне, которая была открытием его друзей, узнавших об этом чувстве, казалось, раньше, чем сам полковник, теперь стала заметной и для Элинор, причем как раз в тот момент, когда друзья полковника переключились на другой предмет. Теперь их внимание и остроумие привлек счастливый соперник, и насмешки, которые сыпались на полковника, пока в его душе еще не сформировалось глубокое чувство, прекратились, как только для них действительно появились серьезные основания. Элинор пришлось признать, хотя и неохотно, что чувства, которые миссис Дженнингс приписывала ему ради собственного удовлетворения, имеют место в действительности. Понятно, что общность интересов явилась чрезвычайно привлекательной для Уиллоби, но вместе с тем поразительное несходство характеров вовсе не оттолкнуло Брэндона. Элинор это беспокоило: что могли сделать молчаливые тридцать пять лет против сильных двадцати пяти? Она не могла пожелать ему успеха и потому желала равнодушия. Полковник нравился ей, несмотря на его постоянную замкнутость и сдержанность, которые его не портили и даже вызывали в ней интерес. Его манеры поведения были серьезными, но мягкими, а сдержанность была результатом каких-то душевных травм, а не природным качеством. Сэр Джон постоянно намекал на частые разочарования полковника в прошлом, и это только подтверждало ее мнение о нем как о несчастном человеке, и она относилась к нему с уважением и состраданием.
   Возможно, уважение и сострадание появились от пренебрежительного отношения к нему Уиллоби и Марианны, которые относились к нему столь предвзято из-за того, что он был не молод и не весел, и которые просто не ценили его достоинств.
   – Брэндон просто такой человек, – однажды сказал Уиллоби, когда речь зашла о полковнике, – о котором всегда говорят хорошо, но чьего общества никогда не ищут, которого все рады видеть, но с кем часто забывают побеседовать.
   – Как раз таким он мне и представляется! – воскликнула Марианна.
   – Ну и чем вы оба хвастаетесь, своей несправедливостью к нему? – сказала Элинор. – Его уважают все в Бартон-Парке, и я никогда не упущу возможности поговорить с ним.
   – Ваше снисходительное отношение к нему, – ответил Уиллоби, – явно свидетельствует в его пользу, но что касается уважительного отношения соседей, то это как раз чести ему не делает. Кто же станет терпеть унижение, радуясь одобрению таких женщин, как леди Мидлтон и миссис Дженнингс, которые могут повелевать настроением общества?
   – Но, возможно, оскорбления, наносимые такими людьми, как вы и Марианна, компенсируют уважение леди Мидлтон и ее матери. Если их похвала – это осуждение, то ваши упреки вполне могут быть похвалой. И они не более непрозорливы, чем вы предвзяты и несправедливы.
   – В защиту вашего протеже вы становитесь весьма язвительной.
   – Мой протеже, как вы изволили выразиться, разумный человек, а ум всегда был и остается для меня привлекательным. Да, Марианна, даже если человек уже разменял четвертый десяток. Он повидал мир, был за границей, много читал и, в отличие от многих, умеет думать. Он поведал мне немало интереснейшей информации по самым разным темам и всегда отвечал на мои вопросы с готовностью и очень любезно.
   – Ну конечно, – скривилась Марианна, – он рассказал тебе, что в Вест-Индии жаркий климат и полчища москитов.
   – Не сомневаюсь, что он непременно рассказал бы мне это, если бы я спросила. Но получилось так, что это я и без него знала.
   – Возможно, – вмешался Уиллоби, – его наблюдательности хватило еще и на то, что он заметил существование набобов и паланкинов.
   – Осмелюсь заметить, что его наблюдательность простирается значительно дальше, чем ваша язвительность. Почему вы его так не любите?
   – Что вы, вовсе нет. Я, право, считаю его почтенным человеком, которого все хвалят, но никто не замечает, у которого значительно больше денег, чем он может потратить, столько времени, что он не знает, как им распорядиться, да еще и по два новых костюма каждый год.
   – Добавьте к этому, – воскликнула Марианна, – что у него нет ни талантов, ни вкуса, ни решительности! Его ум лишен остроты, чувства – пылкости, а голос – выразительности.
   – Вы наградили его таким количеством недостатков, – возразила Элинор, – что мне кажется, у вас непомерно развито воображение. В сравнении с этим мои похвалы могут показаться холодными и незначительными. Я могу только повторить, что он разумный, хорошо воспитанный и прекрасно образованный человек с благородными манерами и, мне кажется, добрым сердцем.
   – Мисс Дэшвуд, – вскричал Уиллоби, – вы поступаете со мной жестоко! Вы стараетесь переубедить меня, опираясь исключительно на доводы рассудка, но, смею вас заверить, у вас ничего не получится. Вашему искусству убеждения я могу противопоставить равное ему упрямство. У меня есть как минимум три причины не любить полковника Брэндона. Во-первых, он пригрозил мне дождем, когда мне хотелось, чтобы была ясная погода. Во-вторых, ему не понравились сиденья в моей коляске, а в-третьих, я никак не могу заставить его купить мою гнедую кобылу. Однако если вам доставит удовольствие услышать, что во всех остальных отношениях считаю его личностью безупречной, то я готов это признать немедленно. А вы, в ответ на это признание, которое далось мне весьма нелегко, уж позвольте мне недолюбливать его так же, как и раньше.

Глава 11

   Миссис Дэшвуд и ее дочери, когда приехали в Девоншир, даже не могли вообразить, что они практически никогда не будут находиться в одиночестве и что постоянные гости и частые приглашения погостить где-нибудь оставят им так мало времени на серьезные занятия. Но именно так и произошло. Когда Марианна выздоровела, сэр Джон решил привести в исполнение свой план развлечений для всей семьи как на свежем воздухе, так и дома. Начались танцевальные вечера в Бартон-Парке, а вечеринки на воде устраивались так часто, как позволяла дождливая октябрьская погода. Уиллоби посещал каждый подобный бал, а легкость этих вечеров и их некоторая фамильярность только способствовали укреплению дружбы между ним и Дэшвудами и давали ему возможность воочию убедиться в исключительных достоинствах Марианны. Он выражал ей свое восхищение, а в ее поведении пытался обнаружить свидетельство ее расположения к нему.
   Их взаимная привязанность не могла не удивить Элинор. Она только хотела, чтобы они не показывали ее столь открыто, и раз или два пыталась убедить Марианну, что некоторая сдержанность пришлась бы очень кстати. Но Марианна не любила скрытность и потому всегда была откровенна, а стремление сдержать чувства, которые нельзя назвать предосудительными, было бы пустой тратой сил и уступкой банальным и ошибочным понятиям. Уиллоби разделял ее мнение, и их поведение было прямым доказательством их убеждений.
   В его присутствии она не сводила с него глаз. Все, что он делал, было правильно. Все, что он говорил, он говорил с умом. Если вечер в Бартон-Парке завершался картами, то он делал так, чтобы она выиграла, пусть и в ущерб всем остальным. Если же танцы были главным развлечением вечера, то они танцевали вместе половину из них, а остальное время стояли рядом и говорили только между собой. Разумеется, подобное поведение вызывало у окружающих только смех, но стыдно им не стало, казалось, что они этого просто не замечают.
   Миссис Дэшвуд слишком симпатизировала им, чтобы попытаться умерить их столь открытое выражение чувств. Для нее это было естественное последствие сильной привязанности пылких юных душ.
   Для Марианны настала счастливая пора: ее сердце принадлежало Уиллоби, и удовольствие от его общества постепенно изгладило из ее памяти нежную привязанность к Норленду, которую она привезла с собой из Суссекса.
   У Элинор не было повода для такого же безоблачного счастья, на сердце у нее не было легко, а развлечения вовсе не приносили ожидаемой радости. Они не могли заменить ей то, что осталось в прошлом, как не могли и заставить думать о Норленде без грусти. Ни леди Мидлтон, ни миссис Дженнингс не были умными и приятными собеседницами, которых ей так не хватало, хотя последняя была невероятно болтлива и с первого взгляда начала испытывать к Элинор расположение. Она уже три или четыре раза рассказала Элинор историю своей жизни, и если бы Элинор запоминала все нюансы, то она еще в самом начале знакомства знала бы все подробности последней болезни мистера Дженнингса, а также те слова, которые он произнес за несколько минут до кончины. Элинор относилась с большей приязнью к леди Мидлтон, но только потому, что чаще молчала. Элинор не потребовалось особой наблюдательности, чтобы убедиться, что ее сдержанность была признаком спокойствия и некоторой вялости, но не ума. К мужу и матери она относилась так же, как к гостям, поэтому дружеской близости с ней не приходилось ни искать, ни желать. Сегодня она могла сказать только то, что уже говорила вчера, ничего нового. Она была пресна и скучна, даже ее настроение никогда не менялось. И хотя она не возражала против приемов, которые устраивал ее муж, конечно, при условии, что правила хорошего тона будут неукоснительно соблюдаться и двое ее старших сыновей останутся при ней, но от этих вечеров она получала удовольствия не больше, чем от сидения дома в одиночестве. Ее присутствие тоже не доставляло радости гостям. Она почти не принимала участия в беседе, и часто о ней вспоминали лишь тогда, когда она начинала успокаивать своих шаловливых мальчишек.
   Полковник Брэндон явился приятным исключением из всех новых знакомых Элинор. Она нашла в нем человека, обладающего определенными талантами, способного вызвать дружеский интерес и быть приятным спутником. Вопрос об Уиллоби даже не поднимался. Он внушал ей уважение, теплые сестринские чувства, но он был влюблен, а значит, все свое внимание уделял Марианне. Поэтому временами казалось, что со значительно менее приятными людьми было бы интереснее общаться, чем с ним. На свою беду, полковник Брэндон не имел повода думать об одной только Марианне и в разговорах с Элинор находил великое утешение от полного безразличия ее сестры. Сочувствие Элинор к полковнику возросло еще больше, когда у нее появилась причина подозревать, что муки несчастной любви ему уже знакомы. Это подозрение возникло из-за случайно оброненных слов на одном из вечеров в Бартон-Парке. Они сидели и мирно беседовали в то время, как остальные танцевали. Полковник несколько минут не сводил глаз с Марианны, потом вздохнул и со слабой улыбкой проговорил:
   – Ваша сестра, насколько я понимаю, не одобряет вторые привязанности.
   – Нет, – ответила Элинор, – она ведь необыкновенно романтична.
   – Или, как мне кажется, она не верит в возможность их существования.
   – Думаю, что да. Но как ей удается примирить подобные убеждения с тем фактом, что ее собственный отец был женат дважды, я не могу объяснить. Но полагаю, что через несколько лет она, несомненно, смягчится и станет выносить свои суждения, опираясь на здравый смысл и наблюдения. Тогда они определенно станут более трезвыми и ясными, причем не только для нее самой, но и для окружающих.
   – Скорее всего, так и будет, – сказал полковник. – И все же в предубеждениях юного ума есть некая необъяснимая прелесть, поэтому, когда они со временем уступают место здравому смыслу, невольно испытываешь сожаления.
   – Я не могу согласиться с вами, – возразила Элинор, – чувства подобные тем, что испытывает Марианна, чреваты множеством неудобств и даже некоторой опасностью. Никакая искренность, наивность или неопытность искупить этого не может. Она вечно пренебрегает правилами приличия. Я очень жду, когда она лучше узнает жизнь, поскольку это принесет ей одну только пользу.
   После короткой паузы полковник снова заговорил:
   – Ваша сестра безоговорочно отрицает возможность второй привязанности, не делая никаких различий? Она считает ее одинаково преступной для всех? Получается, что те люди, на долю которых выпало разочарование в своем первом выборе, из-за непостоянства ли предмета привязанности или из-за неудачно сложившихся обстоятельств, должны оставаться равно безразличными ко всему до конца своих дней?
   – Откровенно говоря, все тонкости, касающиеся ее принципов, мне неизвестны. Я только знаю, что никогда не слышала, чтобы она признавала хотя бы один случай второй привязанности извинительным.
   – Это не может продолжаться долго, – сказал он. – Но перемена… Полная перемена привычных убеждений… Нет, нет, не стоит ей этого желать! Ведь когда юному уму приходится отказываться от возвышенного романтизма, очень часто им овладевают мнения очень распространенные и опасные. Я сужу по собственному опыту. Когда-то я знал юную даму, которая и темпераментом, и складом ума была очень похожа на вашу сестру. Она думала как ваша сестра и судила о самых разных вещах тоже подобно ей, но затем пришло время насильственной перемены, да к тому же так сложились обстоятельства… – Тут он внезапно замолчал, очевидно решив, что сказал слишком много.
   Именно тогда у Элинор возникли подозрения. Она, вероятнее всего, не обратила бы внимания на его слова, если бы не увидела, как он сожалеет, что они сорвались с его губ. И тут уже не нужно было обладать особой фантазией, чтобы связать его волнения с грустными воспоминаниями о прошлом. Дальше рассуждать Элинор не стала. А вот Марианна на ее месте не удовольствовалась бы малым. Ее живое воображение незамедлительно нарисовало бы ей печальные события истории о трагической любви.

Глава 12

   На следующее утро во время прогулки Марианна сообщила сестре новость, которая, несмотря на то что опрометчивость и порывистость Марианны ни для кого не являлись секретом, неприятно удивила Элинор, поскольку явилась слишком уж экстравагантным подтверждением этих качеств. Приплясывая от восторга, Марианна поведала, что Уиллоби подарил ей лошадь, которую сам вырастил в сомерсетширском поместье. Она была специально приучена к дамскому седлу. Марианна ни на минуту не задумывалась о том, что ее мать вовсе не собиралась держать лошадь. Если же из-за этого подарка она будет вынуждена изменить решение, ей придется нанять лакея и купить для него лошадь, а затем и построить конюшню для этих двух лошадей. Марианна же приняла подарок без всяких колебаний и рассказала о нем сестре, захлебываясь от счастья.
   – Он намерен сегодня же отправить своего грума в Сомерсетшир за ней, – добавила она, – а когда лошадь прибудет, мы будем каждый день ездить верхом. Ты, конечно, тоже сможешь кататься, Элинор. Ты только представь себе, какое наслаждение скакать галопом по нашим просторам.
   Она никак не желала пробудиться от блаженных грез и понять, сколько неприятностей сопряжено с этой затеей. Что такое еще один слуга? Пустячный расход. Да и мама ничего не будет иметь против. Кстати, для слуги подойдет любая кляча. Да и покупать ее не обязательно, всегда можно взять какую-нибудь захудалую лошаденку в Бартон-Парке. Какие конюшни? Достаточно самого простого сарая. Устав спорить, Элинор решилась выразить сомнения, прилично ли ей принимать подобный подарок от человека, с которым она так мало, ну или, во всяком случае, так недолго знакома. Марианна решила, что это уже слишком.
   – Ты ошибаешься, Элинор, – возразила Марианна, – если считаешь, что я плохо знаю Уиллоби. Да, я недолго с ним знакома, но нет в мире человека, разумеется кроме тебя и мамы, кого бы я знала так хорошо. Не время и не обстоятельства определяют близость между людьми, а общность характеров. Некоторые люди могут знать друг друга в течение семи лет, но так и не научиться понимать друг друга, а некоторым и семи дней будет достаточно. Я бы чувствовала себя гораздо больше виноватой, если бы приняла в подарок лошадь от брата, а не от Уиллоби. Джона я знаю очень плохо, несмотря на то что мы прожили рядом много лет, а об Уиллоби у меня составилось мнение уже давно.
   Элинор, зная о характере своей сестры, решила больше не затрагивать эту тему. Возражения по этому поводу только усилят ее уверенность в собственной правоте. Но обращение к ее привязанности к матери, представление всех неудобств, на которые должна будет пойти мама, если – что вполне вероятно – она согласится на подобное увеличение их домашнего хозяйства… После этого Марианна сдалась и обещала ничего не говорить матери, чтобы не подвергать ту искушению совершить добрый, но абсолютно неблагоразумный поступок.
   Она была верна своему слову, и в тот же день, когда Уиллоби пришел их навестить, Элинор услышала, как ее сестра выражает свое глубокое сожаление, что не может принять его подарок. Затем она объяснила причины, из-за которых вынуждена была поменять свои намерения, и они были таковы, что не давали ему возможность настаивать и упрашивать. Но его разочарование было очевидным и казалось совершенно искренним, и, выразив свое огорчение, он тихо добавил:
   – Лошадь по-прежнему принадлежит вам, Марианна, несмотря на то что вы не можете сейчас на ней ездить. Она останется у меня до тех пор, пока вы ее не потребуете. До того времени, как вы покинете Бартон и будете жить в своем собственном доме, Королева Мэб будет вас ждать.
   Вот что услышала мисс Дэшвуд. Эти слова, а также тон, которым они были произнесены, равно как и обращение к сестре просто по имени – все недвусмысленно указывало на то, что между этими людьми существуют особые отношения. С этой минуты Элинор уже не сомневалась, что они помолвлены. Это открытие ее нисколько не удивило, разве что она слегка недоумевала, почему эти столь откровенные натуры не рассказали обо всем прямо.
   На следующий день Маргарет рассказала ей нечто усилившее ее уверенность. Накануне Уиллоби провел у них весь вечер, и Маргарет некоторое время оставалась с влюбленной парой в гостиной одна, таким образом, у нее было время сделать кое-какие наблюдения, которыми она, напустив на себя важный вид, поделилась с сестрой.
   – Ах, Элинор, – воскликнула она, – я тебе такое расскажу про Марианну! Я уверена, они с мистером Уиллоби очень скоро поженятся.
   – Ты это говорила, – ответила Элинор, – почти каждый день с тех пор, как они познакомились. По-моему, они еще и недели не были знакомы, когда ты известила нас, что Марианна носит на шее медальон с его портретом. Правда, при ближайшем рассмотрении в медальоне оказался портрет нашего двоюродного деда.
   – Но сейчас совсем другое дело. Я не сомневаюсь, что они вот-вот поженятся. У него даже есть ее локон.
   – Будь осторожнее, Маргарет. Локон вполне может принадлежать его двоюродному деду.
   – Нет, Элинор, я точно знаю, что локон Марианны. Я не могу ошибиться, потому что я видела, как он его отрезал. Вчера вечером после чая, когда вы с мамой вышли из комнаты, они начали друг с другом шептаться. Мне показалось, что он ее о чем-то упрашивал, потом взял ножницы и отрезал длинную прядь. У нее ведь волосы были распущены по плечам. Потом он поцеловал локон, аккуратно завернул его в белую бумагу и положил в карман.
   Столь уверенное перечисление подробностей не могло не убедить Элинор, к тому же она лишь получила лишнее подтверждение тому, что видела и слышала сама.
   Проницательность Маргарет временами чрезвычайно досаждала ее сестре. Однажды, когда миссис Дженнингс принялась самым настойчивым образом требовать, чтобы она назвала имя молодого человека, пользующегося расположением Элинор, миссис Дженнингс просто умирала от желания это узнать, Маргарет взглянула на сестру и проговорила:
   – Я ведь не должна его называть, не так ли, Элинор?
   Разумеется, все рассмеялись, и Элинор тоже заставила себя улыбнуться. Однако удалось ей это с трудом. Она не сомневалась, что Маргарет имеет в виду вполне конкретного человека, и чувствовала, что не вынесет назойливых шуточек миссис Дженнингс над ним.
   Марианна всем сердцем сочувствовала сестре, но лишь ухудшила положение, когда отчаянно покраснела и сердито сказала Маргарет:
   – Запомни, каковы бы ни были твои догадки, ты не имеешь никакого права высказывать их вслух.
   – Да нет у меня никаких догадок, – возмутилась Маргарет, – ты ведь мне сама об этом сказала.
   Компания оживилась, и Маргарет подверглась настойчивому допросу.
   – Ради бога, мисс Маргарет, расскажите нам скорее обо всем! – воскликнула миссис Дженнингс.
   – Я не должна, мэм, но я его хорошо знаю, даже знаю, где он живет.
   – Ну, где он живет, мы можем догадаться. В собственном доме в Норленде, как же иначе. По всей видимости, он приходской священник.
   – А вот и нет. У него пока нет никакой профессии.
   – Маргарет, – вмешалась Марианна, – ты же отлично знаешь, что сама все это придумала и такого человека не существует.
   – Ну, значит, он недавно отдал Богу душу, Марианна, потому что я точно знаю, что раньше он существовал, а фамилия его начинается на букву «Ф».
   В этот момент Элинор испытала горячую и искреннюю признательность к леди Мидлтон, которая громко высказала свое тонкое наблюдение о том, что «погода стоит очень дождливая». Хотя мисс Дэшвуд прекрасно понимала, что ее милость вмешалась в разговор отнюдь не ради спокойствия своей гостьи, но лишь потому, что не выносила несветские насмешки, которые так любили ее матушка и супруг. Полковник Брэндон с присущей ему деликатностью поддержал предложенную тему для беседы, и в течение следующих нескольких минут они оба с интересом рассуждали о дожде. Затем Уиллоби открыл фортепьяно и попросил Марианну сыграть. Таким образом, старания разных людей увести разговор в сторону увенчались успехом, и неприятная тема была позабыта. Но Элинор еще долго не могла прийти в себя от чувства тревоги, которое она в ней пробудила.
   На следующий день общество собралось отправиться осмотреть великолепное имение в двенадцати милях от Бартона, принадлежащее родственнику полковника Брэндона. Причем без участия последнего экскурсия не могла состояться, потому что владелец, находившийся в то время за границей, отдал строгое распоряжение не пускать в дом посторонних. Тамошние места славились удивительной красотой, а сэр Джон, который их так горячо расхваливал, вполне мог считаться надежным судьей, потому что возил туда своих гостей по меньшей мере дважды каждое лето на протяжении последних десяти лет. Там было довольно большое озеро, а значит, утро можно было посвятить прогулке на лодках. В путь надо было отправляться пораньше в открытых экипажах, прихватив с собой достаточное количество холодных закусок, и можно не сомневаться, что пикник удастся на славу.
   Кое-кто из присутствующих счел этот план несколько не соответствующим времени года, тем более что на протяжении последних двух недель каждый день шел дождь. Миссис Дэшвуд уже была немного простужена, и Элинор убедила ее остаться дома.