Джейн Остин. Разум и чувство

Глава 13

   В предполагаемой поездке в Уайтвелл Элинор готовилась промокнуть, утомиться, испугаться, но оказалось все гораздо хуже: они вообще никуда не поехали.
   В десять часов вся компания собралась в Бартон-Парке, чтобы позавтракать там. Утро было довольно приятное. Несмотря на то что всю ночь шел дождь, тучи рассеялись, и даже изредка выглядывало солнышко. Все были в хорошем настроении и решили вопреки всем лишениям и неприятным неожиданностям сохранять бодрость духа.
   Во время завтрака принесли почту. Одно из писем было адресовано полковнику Брэндону. Он взял конверт, взглянул на надпись на нем, переменился в лице и сразу же покинул комнату.
   – Что случилось с Брэндоном? – спросил сэр Джон.
   Никто не мог ответить.
   – Надеюсь, что он не получил никаких плохих известий, – сказала леди Мидлтон. – Только что-то экстраординарное могло заставить полковника Брэндона покинуть стол так поспешно.
   Минут через пять он вернулся.
   – Надеюсь, вы не получили дурных новостей, полковник? – спросила миссис Дженнингс, как только он вошел в комнату.
   – Нет, мадам. Благодарю вас.
   – Письмо из Авиньона? Надеюсь, вашей сестре не стало хуже?
   – Нет, мадам. Оно пришло из города. Это просто деловое письмо.
   – Но что могло вас так расстроить в обычном деловом письме? Нет, так не пойдет, полковник, расскажите нам правду.
   – Сударыня, – вмешалась леди Мидлтон, – подумайте, что вы говорите!
   – Может быть, в письме сообщается, что ваша кузина Фанни вышла замуж? – спросила миссис Дженнингс, не обращая внимания на упрек дочери.
   – Нет, в самом деле, нет.
   – Ну, тогда я знаю, от кого оно, полковник. И я надеюсь, что она здорова.
   – О ком вы говорите, мадам? – спросил полковник, слегка покраснев.
   – О, вы знаете, о ком я.
   – Я очень сожалею, сударыня, – сказал он, обращаясь к леди Мидлтон, – что получил это письмо именно сегодня, так как оно связано с делом, требующим моего присутствия в городе.
   – В городе?! – вскричала миссис Дженнингс. – Что вам могло понадобиться в городе в это время года?
   – Я глубоко сожалею, – продолжил он, – что должен вас покинуть сейчас и отказаться от столь приятной экскурсии. Тем более что без меня, боюсь, для вас доступ в Уайтвелл закрыт.
   Какой удар для них всех!
   – А если вы напишете записку экономке, – огорченно поинтересовалась Марианна, – разве этого не будет достаточно?
   Он покачал головой.
   – Мы должны ехать, – заявил сэр Джон, – мы не должны откладывать поездку, когда уже почти все готово. Вы не поедете в город сегодня, Брэндон, и точка.
   – Мне бы очень хотелось, чтобы все было так просто. Но не в моей власти отложить поездку на день.
   – Если бы вы хотя бы объяснили нам, в чем состоит ваше дело, – сказала миссис Дженнингс, – то мы могли бы сами судить, возможно его отложить или нет.
   – Вы задержитесь только на шесть часов, – сказал Уиллоби, – если отложите свое дело до нашего возвращения.
   – Я не могу себе позволить потерять даже час.
   В это время Элинор услышала, как Уиллоби сказал Марианне шепотом:
   – Есть люди, которые не слишком приятны в общении, и Брэндон один из них. Он испугался подхватить простуду и придумал этот трюк, чтобы не ездить. Я могу поставить пятьдесят гиней на то, что это письмо написано им самим.
   – Нисколько в этом не сомневаюсь, – ответила Марианна.
   – Мне давно известно, что нет смысла пытаться переубедить вас, Брэндон, вы все равно не поменяете своего мнения, – сказал сэр Джон. – Однако подумайте! Две мисс Кэри приехали из Ньютона, три мисс Дэшвуд пришли из коттеджа, и мистер Уиллоби встал на два часа раньше, чем обычно, – и все для того, чтобы попасть в Уайтвелл.
   Полковник Брэндон снова повторил, как он сожалеет, что стал причиной того, что пикник не удался, но, к сожалению, выбора у него нет.
   – Ну а когда же вы вернетесь?
   – Надеюсь увидеть вас в Бартоне, – сказала ее милость, – после того, как вы покинете город. А поездку в Уайтвелл отложим до вашего возвращения.
   – Вы очень любезны. Но пока неизвестно, когда я смогу вернуться, а потому я не могу ничего обещать.
   – О, он должен вернуться и обязательно вернется! – воскликнул сэр Джон. – А если он не вернется к концу недели, то я отправлюсь за ним.
   – Обязательно так и поступите, сэр Джон, – сказала миссис Дженнингс, – и, может быть, тогда вы узнаете, в чем состоит его дело.
   – Я не хочу совать нос в чужие дела. Но мне кажется, речь идет о чем-то, чего он стыдится.
   В это время подали лошадей полковника Брэндона.
   – Вы ведь не собираетесь ехать в город верхом, не так ли? – поинтересовался сэр Джон.
   – Нет, только до Хонитона, а там я пересяду в почтовую карету.
   – Ну, раз вы все-таки не передумали ехать, то счастливого вам пути. Но, по-моему, вам лучше передумать.
   – Уверяю вас, это не в моей власти.
   Затем полковник начал прощаться.
   – Есть ли шанс, мисс Дэшвуд, увидеть вас и ваших сестер зимой в городе?
   – Боюсь, что нет.
   – В таком случае я вынужден проститься с вами на гораздо больший срок, чем мне бы хотелось.
   Марианне он просто поклонился.
   – Но, полковник, – сказала миссис Дженнингс, – до того как вы уедете, расскажите нам, что это все-таки за дело.
   Он пожелал ей доброго утра и в сопровождении сэра Джона покинул комнату.
   Сожаления и причитания вырвались наружу, когда вежливость перестала их сдерживать. Все снова и снова соглашались в том, как досадно подобное разочарование.
   – Кажется, я знаю, в чем состоит его дело, – торжественно сообщила миссис Дженнингс.
   – И в чем же, мадам? – спросили все почти хором.
   – Я уверена, что это касается мисс Уильямс.
   – А кто такая мисс Уильямс? – спросила Марианна.
   – Что? Вы не знаете, кто такая мисс Уильямс? Нет, не может быть, что-то о ней вы точно слышали. Она родственница полковника, дорогая моя, очень близкая родственница. Мы не скажем, насколько близкая, чтобы не шокировать молодых девушек. – Затем, чуть понизив голос, она сказала Элинор: – Она его родная дочь.
   – Неужели?
   – О да. Она похожа на него как две капли воды. И смею предположить, что полковник оставит ей все свое состояние.
   Вернувшись в столовую, сэр Джон присоединился к общим стенаниям насчет неудавшейся поездки, а в заключение добавил, что раз они все-таки собрались вместе, то должен быть способ провести это время приятно. После недолгого обсуждения решили, что хотя по-настоящему счастливыми в этот день они могли стать только в Уайтвелле, то поездка по окрестностям будет неплохим утешением. Приказали подать экипажи. Карета Уиллоби была первой, а Марианна выглядела счастливее некуда, когда садилась в нее. Они быстро проехали через Парк и вскоре пропали из вида. Общество же увидело их только по возвращении, причем гораздо позднее всех остальных. Они выглядели очень довольными своей поездкой, но сказали только, что кружили по переулкам, а не отправились в холмы, как остальные.
   Решили вечером устроить танцы, а день провести как можно веселее. Другие члены семьи Кэри подъехали к обеду, а потому за стол село почти двадцать человек, что заметил сэр Джон с большим удовольствием. Уиллоби занял свое обычное место между двумя старшими мисс Дэшвуд, миссис Дженнингс села справа от Элинор. Еще не начали подавать яства, когда она, наклонившись за спиной Элинор и Уиллоби к Марианне, сказала достаточно громко, чтобы услышали и они:
   – А я все узнала, несмотря на ваши хитрости! Я знаю, где вы провели утро.
   Марианна покраснела и быстро спросила:
   – И где же?
   – А разве вы не знали, – поинтересовался Уиллоби, – что мы катались в моем кабриолете?
   – Как же не знать, мистер бесстыдник. Знаю, и очень хорошо, и именно поэтому я решила узнать, где вы катались. Надеюсь, вам нравится ваш дом, мисс Марианна. Я знаю, он очень большой, и когда я приеду навестить вас, то вы поставите в нем новую мебель. Я была там шесть лет назад, и тогда он очень в этом нуждался.
   Марианна в смущении отвернулась. Миссис Дженнингс весело рассмеялась, а Элинор поняла, что для того, чтобы узнать правду, она подослала свою горничную к груму мистера Уиллоби. Таким образом она установила, что они ездили в Алленхейм и провели там достаточно много времени, гуляя по саду и осматривая дом.
   Элинор с трудом могла поверить в подобное. Она не могла даже предположить, что Уиллоби пригласил, а Марианна согласилась войти в дом, когда миссис Смит, с которой она даже не знакома, находилась там.
   Как только они покинули столовую, Элинор спросила об этом Марианну, и, к величайшему ее удивлению, все, что говорила миссис Дженнингс, оказалось правдой. Марианна даже рассердилась на нее за эти сомнения.
   – Почему ты думаешь, Элинор, что мы не ездили туда и не осматривали дом? Разве ты не хотела побывать там?
   – Да, Марианна, но я ни за что не отправилась бы туда без ведома миссис Смит, тем более с одним мистером Уиллоби.
   – Мистер Уиллоби – единственный человек, который имеет право показывать этот дом, а так как мы ехали в кабриолете, то никто третий с нами поехать не мог. Это было самое приятное утро в моей жизни.
   – Боюсь, – ответила Элинор, – что приятность не всегда залог приличия.
   – Напротив, другого более верного залога не найти. Если бы я переступила истинные требования приличия в том, что сделала, то постоянно бы чувствовала это. Ведь когда мы поступаем неправильно, то всегда это сознаем, а потому практически не получаем от этого удовольствие.
   – Но, милая Марианна, теперь, когда тебе пришлось выслушать такие дерзкие намеки, неужто ты не усомнилась в правильности своего поступка?
   – Если считать дерзкие намеки миссис Дженнингс доказательством неприличного поведения, то все мы только и делаем, что нарушаем приличия в каждый миг нашей жизни. Меня ее осуждение трогает не более чем ее похвалы. Я не чувствую, что поступила неправильно, когда согласилась погулять в саду миссис Смит и осмотреть ее дом. Со временем они будут принадлежать мистеру Уиллоби и…
   – Даже если бы со временем они стали принадлежать тебе, Марианна, то все равно твоему поступку нет оправдания.
   Марианна после этих слов покраснела, но было видно, что ей понравился этот намек. Минут через десять она подошла к сестре и сказала с большим удовольствием:
   – Пожалуй, Элинор, было ошибкой ездить в Алленхейм, но мистер Уиллоби так хотел показать мне поместье! Уверяю тебя, дом просто очарователен. Наверху есть милая гостиная, такого размера, которую вполне можно было бы постоянно использовать. А будь она хорошо обставлена, то ничего лучше и представить себе нельзя. Это угловая комната, и окна выходят на две стороны. С одной стороны они выходят на лужайку для боулинга, которая простирается до леса. А с другой стороны видны церковь и деревня, а также холмы, те самые, которые нам так нравились. Но вид гостиной мне не понравился: мебель хуже даже представить себе нельзя, но если ее обставить заново… Уиллоби считает, что двухсот фунтов вполне хватит для того, чтобы сделать ее одной из самых очаровательных летних гостиных во всей Англии.
   Если бы их не прерывали, то Элинор пришлось бы выслушать восторженное описание всех комнат в доме.

Глава 14

   Внезапный отъезд полковника Брэндона, причину которого открыть он так и не пожелал, занимал мысли миссис Дженнингс еще дня два-три. Она продолжала строить всевозможные домыслы, благо фантазии ей на это хватало. Как все любопытные, жаждущие узнать все и вся о своих знакомых, она без конца прикидывала, что могло произойти, но не сомневалась, что он получил плохие новости. Она неустанно перебирала многочисленные беды, которые могли его постигнуть, абсолютно уверенная, что он не мог избежать их всех разом.
   – Случилось что-то плохое, я уверена, – говорила она. – Это было видно по его лицу. Бедный! Должно быть, он находится в довольно тяжелом положении. Поместье в Делафорде никогда не приносило более двух тысяч дохода, а его брат оставил все в очень плохом состоянии. Я думаю, он был так срочно вызван из-за денежных проблем. Из-за чего же еще? Интересно, так ли это? Я бы отдала все на свете, только бы узнать правду. Но, возможно, дело касается мисс Уильямс. Я, наверное, могу так говорить, ведь недаром он столь сильно смутился, когда я упомянула ее имя. Может быть, она заболела? Вполне возможно, насколько я знаю, она никогда не обладала крепким здоровьем. Я могу поспорить на что угодно, что что-то произошло с мисс Уильямс. Вряд ли у него проблемы с деньгами: он хороший хозяин и точно уже давно освободил поместье от долгов. Интересно, что же все-таки произошло? Может, его сестре стало хуже, и она послала за ним. Вот почему он так торопился! Ну что ж, я от чистого сердца желаю ему благополучного завершения всех тревог и забот и хорошую жену.
   Так думала миссис Дженнингс, меняя свое мнение каждые две минуты, и каждый вариант казался ей правдоподобнее другого. Элинор, несмотря на искреннюю заботу о полковнике Брэндоне, не могла посвящать все свое время мыслям о столь неожиданном его отъезде, как того хотелось бы миссис Дженнингс. По ее мнению, это обстоятельство не требовало столь длительного удивления и уж тем более столь тщательного обсуждения, ее мысли занимало другое. Ее удивляло молчание сестры и Уиллоби по тому поводу, который, они знали, интересовал всех. С каждым днем это молчание становилось все более интригующим и столь непохожим на их обычное поведение. Почему они не объявят открыто о том, что, судя по их поведению друг с другом, уже произошло, Элинор понять не могла.
   Она легко могла допустить, что с браком придется повременить, так как, несмотря на независимость, Уиллоби нельзя было назвать богатым. Его поместье, по расчетам сэра Джона, приносило в год примерно шестьсот-семьсот фунтов. И этот доход не позволял ему жить на широкую ногу, хотя так он и делал. Именно поэтому Уиллоби часто жаловался на отсутствие денег. Но Элинор не понимала того покрова тайны, под которым они пытались скрыть факт своей помолвки, ведь этот покров ничего не прятал. Но это было так не похоже на их обычное поведение, что в душу Элинор закрадывались сомнения, произошла ли помолвка на самом деле, и эти сомнения мешали спросить Марианну прямо.
   Поведение Уиллоби было лучшим доказательством его привязанности ко всей семье Дэшвуд. Марианну он окружал всей нежностью, на которую способно только любящее сердце, а с ее матерью и сестрами он держался как любящий сын и брат. Коттедж он полюбил и считал его своим вторым домом. Он проводил в нем гораздо больше времени, чем в Алленхейме. И если их не приглашали в Парк, то его утренняя прогулка завершалась там, где он весь оставшийся день проводил с Марианной и любимым пойнтером, который лежал у его ног.
   Как-то вечером, когда после отъезда полковника Брэндона прошло около недели, он, казалось, дал волю своему чувству привязанности ко всему, что его окружало. Стоило миссис Дэшвуд упомянуть о своем намерении заняться весной перестройкой коттеджа, как он стал с жаром возражать против любых изменений дома, который ему казался верхом совершенства.
   – Что?! – воскликнул он. – Вы собираетесь перестроить этот милый коттедж? Нет, ни за что, на это я никогда не соглашусь. Ни камня не будет добавлено к этим стенам, ни дюйма – к его высоте, если здесь считаются с моими чувствами.
   – Не волнуйтесь, – сказала мисс Дэшвуд, – ничего подобного не произойдет, просто потому что у мамы не будет денег на такую перестройку.
   – Искренне рад этому! – вскричал он. – Пусть уж она всегда будет бедна, если не может найти другого применения деньгам.
   – Спасибо, Уиллоби. Но вы можете быть уверены, что я никогда не пожертвую нежностью и привязанностью, которую вы или кто-то еще, кого я люблю, испытываете к этим стенам, ради каких-либо улучшений. Поверьте, что, какая бы сумма ни оказалась у меня после приведения в порядок счетов весной, я лучше оставлю ее без употребления, чем потрачу на то, что причинит вам боль. Но неужто вам так нравится этот домик, что вы не видите в нем никаких недостатков?
   – О да, – сказал он, – для меня он прекрасен. Более того, мне кажется, что счастье возможно только в таком домике. И будь я достаточно богат, непременно снес бы Комбе и построил бы его заново точно по плану вашего коттеджа.
   – С темной узкой лестницей и дымящейся плитой на кухне, я полагаю? – заметила Элинор.
   – Да, – вскричал он с тем же жаром, – и с ними, и со всем, что здесь есть еще! Со всеми удобствами и неудобствами – он должен быть абсолютно таким же. Тогда и только под такой крышей я смогу быть так же счастлив в Комбе, как в Бартоне.
   – Позволю себе предположить, – ответила Элинор, – что даже несмотря на более просторные комнаты и более широкую лестницу, вы найдете свой собственный дом таким же привлекательным, как и наш.
   – Разумеется, есть вещи, – сказал Уиллоби, – которые могут сделать его гораздо дороже для меня. Но к вашему коттеджу у меня всегда будет особенная привязанность.
   Миссис Дэшвуд с радостью посмотрела на Марианну, которая глаз не сводила с Уиллоби с выражением, которое явно свидетельствовало о том, как хорошо она его понимает.
   – Как часто я мечтал, – добавил Уиллоби, – когда год тому назад был в Алленхейме, чтобы бартонский коттедж перестал пустовать. Проезжая мимо, я всегда восхищался его местоположением и очень огорчался, что в нем никто не живет. Я даже и не думал, что, когда приеду в следующий раз, первая новость, которую я услышу от миссис Смит, будет о том, что бартонский коттедж снят. Эта новость пробудила во мне такой живой интерес и острое любопытство, которое сейчас можно объяснить предчувствием счастья, которое меня ждало. Не так ли, Марианна? – спросил он, немного понижая голос. Затем продолжил тем же тоном: – И сейчас вы хотите испортить этот чудесный домик, миссис Дэшвуд. Вы хотите украсть у него простоту ради воображаемых улучшений. Эту чудесную гостиную, где началось наше знакомство, где мы провели столько счастливых часов, вы превратите в обыкновенную переднюю, и каждый сможет пройти через комнату, которая до сих пор была гораздо уютней и удобней, чем самые величественные апартаменты, которые только есть в мире.
   Миссис Дэшвуд еще раз уверила его, что о перестройке больше и речи быть не может.
   – Вы хорошая женщина, – тепло сказал он. – Ваше обещание меня успокоило. Но добавьте к нему другое, и вы сделаете меня счастливейшим человеком на земле. Пообещайте мне, что не только дом останется прежним, но и вы, ваша семья, что ваше отношение ко мне останется теплым и добрым. Именно ваша доброта делает для меня столь дорогим все, что с вами связано.
   Обещание было немедленно дано, и до конца вечера нельзя было усомниться в его счастье и искренних чувствах.
   – Вы придете к нам завтра ужинать? – спросила Марианна, когда он начал прощаться. – Я не прошу вас прийти утром, потому что утром мы собираемся нанести визит леди Мидлтон.
   Он пообещал быть у них в четыре часа.

Глава 15

   Миссис Дэшвуд навестила леди Мидлтон на следующее утро вместе с двумя дочерьми. Марианна отказалась идти с ними под каким-то не слишком благовидным предлогом, а ее мать, которая не сомневалась в том, что дочь пригласила Уиллоби прийти во время их отсутствия, не слишком ее уговаривала.
   По возвращении они обнаружили перед коттеджем кабриолет Уиллоби и его слугу, и миссис Дэшвуд убедилась в правильности своей догадки. Именно это она и предвидела. Но в доме она обнаружила то, что меньше всего ожидала увидеть. Едва они вошли в дом, как из гостиной вышла сильно возбужденная Марианна, прижимая платок к глазам, и, не замечая их, взбежала наверх. Удивленные и встревоженные, они вошли в комнату, из которой только что вышла Марианна, и обнаружили там Уиллоби. Он стоял спиной к ним, прислонившись к камину. Он мгновенно обернулся, заслышав их шаги. Весь его вид говорил о том, что он испытывает те же чувства, что и Марианна.
   – Что с ней?! – воскликнула миссис Дэшвуд, как только вошла. – Она заболела?
   – Надеюсь, нет, – ответил он, стараясь взять себя в руки. И с вымученной улыбкой продолжил: – Заболеть должен я, так как меня постигло жестокое разочарование.
   – Разочарование?
   – Да. Я вынужден отказаться от вашего любезного предложения. Миссис Смит этим утром воспользовалась властью, данной богатством, над бедными, зависимыми родственниками. Она дала мне срочное поручение в Лондон. Я только что отправился в дорогу, после того как простился с Алленхеймом, а для утешения заехал проститься с вами.
   – В Лондон? И вы уезжаете сегодня утром?
   – Теперь же.
   – Очень жаль. Но миссис Смит вы отказать не можете. Остается надеяться, что ее поручение не разлучит нас надолго.
   Он покраснел, отвечая:
   – Вы очень добры! Но я не смогу немедленно вернуться в Девоншир. Я навещаю миссис Смит не чаще одного раза в год.
   – А разве миссис Смит – ваш единственный друг? Разве в Алленхейме ее дом единственный, где вы сможете остановиться? Постыдились бы, Уиллоби! Неужели вам нужно особое приглашение?
   Он покраснел еще сильнее, потупился и только затем ответил:
   – Вы слишком добры.
   Миссис Дэшвуд удивленно взглянула на Элинор, которая выглядела не менее шокированной. Некоторое время все молчали. Миссис Дэшвуд заговорила первая:
   – Могу лишь добавить, милый Уиллоби, что в бартонском коттедже вам всегда будут рады. Я не настаиваю на вашем немедленном возвращении, так как только вы можете судить о том, как отнеслась бы к этому миссис Смит. Я не подвергаю сомнению ни ваши намерения, ни ваши суждения.
   – Мои обязательства, – пробормотал Уиллоби, – таковы, что я… боюсь… не могу тешить себя надеждой…
   Он замолчал. Миссис Дэшвуд была слишком удивлена, чтобы говорить, поэтому пауза затянулась. На этот раз ее прервал Уиллоби, который сказал с легкой улыбкой:
   – Мешкать неразумно. Я не буду более терзать себя, оставаясь среди друзей, общество которых мне не будет более приносить радость.
   Затем он попрощался со всеми и торопливо покинул комнату. Они увидели, как он вскочил в кабриолет и спустя минуту скрылся из вида.
   Миссис Дэшвуд не могла говорить от изумления и сразу же вышла из гостиной, чтобы в одиночестве предаться тревоге и волнениям, вызванным этим неожиданным отъездом.
   Элинор была встревожена не меньше матери. С недоумением и беспокойством она снова и снова вспоминала то, что только что произошло. Поведение Уиллоби, когда он прощался с ними, его смущение, притворная веселость и, главное, абсолютное нежелание принять приглашение ее матери, выслушанное с неохотой, неестественной для влюбленного, неестественной для него, – все это сильно беспокоило ее. Сначала она боялась, что у него никогда не было серьезных намерений; затем, что между ним и Марианной произошла серьезная ссора. Именно поэтому Марианна могла выбежать в таких расстроенных чувствах из комнаты. Но, с другой стороны, любовь Марианны была такова, что ссора между ними казалась невероятной.
   Но каковыми бы ни были причины их разлуки, горе ее сестры не вызывало ни малейших сомнений. Элинор сочувственно представляла себе глубокую печаль, которой вынуждена была предаваться Марианна, не ища в ней успокоения, а, наоборот, считая своим долгом усугублять ее.
   Примерно через полчаса вернулась миссис Дэшвуд, ее глаза покраснели, но на лице не было печали.
   – Наш дорогой Уиллоби сейчас в нескольких милях от Бартона, – сказала она Элинор, беря в руки рукоделие, – а с какой тяжестью на сердце он уехал.
   – Так странно! Столь срочно уехать! Будто бы решил сделать это только сейчас. Ведь прошлым вечером он был так счастлив, весел и мил со всеми. А сегодня после десятиминутной беседы уехал без намерения вернуться. Произошло что-то, о чем он умолчал. Он был не похож сам на себя: говорил и вел себя как-то не так. Вы тоже должны были это заметить. Что могло произойти? Может быть, они поссорились? Почему же еще он так уклонялся от вашего приглашения?
   – Уж точно не из-за отсутствия желания приехать, Элинор! Это было видно. Просто это было не в его силах. Я все обдумала и, поверь мне, теперь могу объяснить все, что вначале мне, как и тебе, показалось странным.
   – Неужели?
   – Да. Я нашла вполне убедительные объяснения всему. Но ты, Элинор, любишь сомневаться всегда и во всем, поэтому тебя они не убедят, я уверена. Но меня тебе не переубедить. Я убеждена, что миссис Смит знает о его чувствах к Марианне, не одобряет их (возможно, у нее на его счет были другие планы) и поэтому отсылает его прочь. Дело было придумано как оправдание его отъезда. Именно так, я пред полагаю, все и произошло. Она не одобряет его привязанности, а он не решается признаться, что помолвлен с Марианной, и вынужден из-за своего зависимого положения уехать из Девоншира на некоторое время. Ты, конечно, скажешь, что, может быть, все и так, а может быть, и нет. Но я не буду тебя слушать, если ты не найдешь другого столь же убедительного объяснения. И что же ты теперь скажешь, Элинор?
   – Ничего. Ведь вы предвосхитили мой ответ.
   – Значит, по-твоему, все могло быть и так и не так. О, Элинор, твои чувства непостижимы. Ты скорее веришь в плохое, чем в хорошее. Ты скорее сделаешь Марианну несчастной, а Уиллоби виноватым, чем найдешь для него оправдание. А думаешь ты о нем так, потому что он вел себя с нами не столь сердечно, как обычно. И не испытываешь к нему никакого сочувствия после такого удара. Попробуй представить его чувства и сразу поймешь, почему он был невнимателен. Неужели все правдоподобные объяснения следует отвергать заранее только потому, что их можно опровергнуть? И разве человек, которого у нас есть множество оснований любить и никаких – думать о нем плохо, не должен в наших глазах стоять выше обидных сомнений? Почему-то сразу забывается, что могут существовать серьезные причины для подобного поведения, которые, вероятно, некоторое время должны оставаться в тайне. И в чем, в конце концов, ты его обвиняешь?