Джонсон Оливер. Нашествие теней

   Минуты казались часами, и Уртред взмок так, будто выкупался в Пруду Слепцов, — но вот он преодолел последнюю ступень и оказался в густой тени портика, на двух третях высоты пирамиды. Он втащил на помост Фуртала. Потом показалось лицо Талассы с мокрыми прядями, прилипшими ко лбу, — Уртред и ей помог подняться. Сделав неотвратимый шаг вперед, она на миг приникла к его груди. Следом появился Сереш с Аландой — и все повалились на колени, ловя ртом воздух.
   Голубой свет все так же приближался к ним сквозь туман. Уртред поднялся на ноги. Перед ним был вход в гробницу. С фронтона в тридцати футах выше свисал плющ, частично заслоняя проем. Внутри виднелся пол из черных и белых плит. Уртред отвел в сторону плеть плюща, впустив в гробницу лунный свет. Квадраты пола покрывали вековые наслоения помета летучих мышей. В глубине открылась пробитая в полу глубокая траншея с кучами щебенки и грязи по бокам.
   Остальные присоединились к Уртреду. Сереш зажигал факелы от своего огнива, но трут отсырел, и трудно было высечь искру. Уртреду каждый миг промедления казался невыносимым. Голубой свет точно жег ему спину. Потом по телу прошел холодок — в который раз за эту ночь он почуял присутствие вампира. Уртред вышел на помост: голубой огонь пылал у самых ворот пирамиды, но источник его по-прежнему скрывался в тумане. Подъем вверх не займет у преследователей много времени.
   Уртред знал, что этот голубой огонь, кому бы он ни освещал дорогу, последует за ним хоть на край света. Где то пламя, что явилось из его рук под вечер на храмовой площади? То пламя, что могло бы преградить путь этому зловещему огню? Оно угасло со смертью Вараша. Верно сказал Манихей: Уртред согрешил, и сила покинула его как раз тогда, когда он в ней нуждается. Никогда он еще не чувствовал себя таким далеким от бога. Теперь полночь, а через два часа настанет Тенебра, самое темное время ночи: форгхольмские монахи в этот час встают со своих жалких постелей и молятся, чтобы солнце снова освободилось от черных цепей, которые держат его под землей.
   И Уртред наскоро вознес про себя эту молитву, обращаясь к семенам огня, заключенным во всем, что есть на земле, живом и неживом. В рыбе, птице и звере. В камне, почве и небесах. Во всем этом от начала времен была заложена искра огня. Этому-то семени и обязано все сущее своим возникновением и формой. Весь мир послушен солнцу, как железо — магниту, и весь он умрет вместе с солнцем.
   Тенебра, безмолвно молился Уртред: скоро настанет темнейший в мире час, но я даю обет богу, горящему во мне и во всем сущем, — обет выйти из этой тьмы с факелом и вновь возжечь солнце.
   Молитва окончилась, и Уртред, глядя на голубой свет, вновь ощутил в жилах знакомый трепет, точно бог услышал его и дал ответ.

* * *

   И в тот же миг факел Сереша наконец загорелся, бросая бледный отсвет на лица. Уртред, раздвинув зеленую завесу, присоединился к остальным. В глазах Сереша виден был страх.
   — Помните, мы ничего не знаем о том, что лежит за траншеей, знаем лишь, что Зараман и все остальные погибли там. — И он направился к пробитому в полу туннелю, светя себе чадящим факелом.
   — Погоди! — крикнул ему Уртред.
   — Ну, что там еще?
   — Гадиэль и Рат сказали, что Зарамана и его спутников убил огонь — надо как-то отвести от себя проклятие Ре.
   — Жрец прав, — сказала Аланда. — Однако поторопись — времени у нас мало.
   На поясе Уртреда висела дорожная сумка с разными принадлежностями его сана, и он достал оттуда цветные восковые палочки, не пострадавшие от купания в пруду.
   — Я начерчу на ваших лбах знак Огня: это отгонит враждебных духов. — Сереш, кажется, мало верил в пользу этого, но Аланда с Фурталом тут же вышли вперед, и старик склонил свою лысую голову. Уртред, придерживая его за шею и стараясь побороть легкую дрожь в руках, зажал мелок между когтями правой перчатки и принялся тщательно вырисовывать на лбу руну Огня.
   — Скорее! — поторопил Сереш. Он вышел наружу и смотрел на свет, который миновал ворота и горел у самого подножия пирамиды.
   — Пусть горит в тебе Огонь, — произнес Уртред, заканчивая рисунок.
   — И в тебе тоже, жрец, — ответил Фуртал.
   Теперь подставила лоб Аланда, и Уртред вновь поднял свою дрожащую руку. Аланда, пронзив его пристальным голубым взглядом, сжала его пальцы.
   — Времени мало, жрец, сделай это как следует. — Ее пожатие и пристальный взгляд вселили в Уртреда уверенность. Голубой взор Аланды страшил, серый взор Талассы завораживал. Уртред представил себе то, что видит она: безобразную демонскую личину, осклабленную в безгубой ухмылке. Нетвердой рукой он отвел золотистые локоны со лба, мимолетно восхитившись его мраморным совершенством, и тщательно вычертил руну. Таласса снова подняла на него глаза, словно стараясь проникнуть за маску — не с ужасом, а с мягкой пытливостью. Потом слегка пожала его руку и отошла в тень. С гримасой на лице подошел Сереш.
   — Постарайся, жрец, — пробурчал он, — если ты вообще знаешь, как это делается! — Уртред начертал знак, со злостью нажимая мелком на кожу. Сереш сердито глянул на него и устремился к траншее. Остальные последовали за ним, но остановились, видя, что Уртред медлит.
   — В чем дело, жрец? — спросила Аланда, глаза которой при свете факела светились, как у кошки.
   — Мне нужно нарисовать знак и на себе, но для этого я должен снять маску.
   — Ну так сними.
   — Я поклялся никому не показывать моего лица. Прошу вас, идите — я догоню.
   — Пусть его, — бросил Сереш, — если он достанется Фарану, я не стану горевать. — Он прыгнул в яму и свет факела стал отдаляться. Аланда с Фурталом последовали за ним, по Таласса задержалась.
   — Ступай, — глухо сказал ей Уртред. — Тогда поспеши. Мы подождем тебя. — И она ушла, растаяв в сумраке, словно сильфида, таинственный дух. Уртред, оставшись один в темноте, посмотрел ей вслед. Потом стряхнул с себя задумчивость, отвернулся, на случай если Таласса останется в начале траншеи, и отстегнул маску. Чертить руну на собственном исковерканном, бугристом лбу, да еще в зеркальном отражении, было нелегко, но он все же справился со своей задачей и с панически бьющимся сердцем вернул маску на место.
   И тут случилось странное.
   Туман у входа в гробницу осветился зловещим голубым светом — погоня, должно быть, была совсем близко. Уртреду следовало бы поскорее нырнуть в канаву, но он вдруг ощутил в себе дух противоречия, и на него снизошел покой — точно такой же, как в день Ожога. Что-то толкало его встретить опасность лицом к лицу, а не бежать от нее.
   Не раздумывая, он вышел наружу и взглянул на исполинскую лестницу, где голубой свет пылал, словно поджидая его. Теперь стали видны фигуры, выстроившиеся полукружием у подножия пирамиды.
   Одна из них, намного выше остальных, выступила из тумана и взглянула вверх. Уртред со своей высоты встретился с ней взглядом — и на несколько мгновений оба замерли в этом положении. Вся кровь в жилах Уртреда обратилась в лед, но этому сопутствовали покой и готовность принять смерть, позволявшие ему смотреть без трепета в глаза грозной судьбе.
   Уртред знал отчего-то, что эта фигура внизу не кто иной, как князь Фаран Гатон Некрон.
   Уртред с усилием отвел глаза. Колдовские чары вампира могли проявляться и на таком расстоянии, но Уртред был в силах их побороть. В его жилы вернулся огонь. Ему предстояла схватка не на жизнь, а на смерть, но теперь он знал, на что способен Фаран. Уртред вернулся внутрь и пошел на свет факела, слабо мерцавший в траншее.
 
   Фаран Гатон хорошо разглядел человека, появившегося на вершине лестницы. Князь уже много десятилетий жил в полумраке, в склепах и пыльных подземельях, где даже в полдень царила тьма. И с течением этих лет, подобному течению песка сквозь пальцы, его глаза, которые при первой жизни могли разглядеть ласточку в полете на расстоянии мили, медленно привыкли к отсутствию света. Теперь он превосходно видел в полной темноте, в то время как солнечный свет пронзал его зрачки тысячами копий. Он увидел на лице фигуры, стоявшей в трехстах футах над ним, страшную маску — в этом помог ему Эревон, светящий сквозь туман, — и понял, что это тот самый человек, которого он искал всю ночь: жрец, убивший Вараша.
   Стража сомкнулась вокруг князя, а первые вампиры из числа сопровождавших процессию уже карабкались на пирамиду. Фаран был рад избавиться от них, полагая, что они вряд ли доберутся до Талассы прежде него. Жрец владеет магической силой, притом он там не один — с ним должны быть бойцы получше тех двоих, что лежат теперь мертвые среди могил. Половина вампиров, увязавшихся за Фараном с площади, осталась при этих трупах. А те, что лезут на пирамиду, примут первый удар на себя и очистят дорогу князю.
   Быстрота, с которой вампиры взбирались наверх, равнялась их жажде. Время тех, кто не успел еще напиться вдосталь, было на исходе: Эревон стоял низко, над самой грядой западных гор. Через каких-нибудь два часа он зайдет, и всякий вампир, не утоливший жажды до его заката, умрет второй смертью.
   Фаран хорошо знал силу их желания. Кровь живого тела, в котором еще бьется сердце, — лишь она способна полностью насытить неживого. Кровь из пиявок — труха по сравнению с этим сладострастным текучим нектаром. Фаран ощущал вкус свежей крови даже сквозь едкий дым Голонова кадила. Ею пахло от двух женщин. Фаран дивился тому, как за последний час помолодела кровь Маллианы, прежде имевшая затхлый привкус.
   В Городе Мертвых они вышли из носилок. Маллиана шла рядом с ним, трясясь от холода. Она тоже видела человека наверху, но ей он представлялся мутным пятном.
   — Это был тот жрец, — сказал Фаран, борясь с желанием, которое возбуждал в нем ее запах.
   Маллиана, видя в его глазах жажду крови, отвела взгляд. Фаран был так близко, и запах плесени дурманил ей голову: она была уверена, что не переживет эту ночь. Лишь колдовской свет Голонова кадила удерживал вампиров на расстоянии, а Фаран мог в любой миг, по своему капризу, отменить эту защиту. Маллиана жалась к Вири, которая пребывала в не меньшем ужасе: жрица вся побелела, и глаза у нее были круглые. Фаран смотрел на них с полоской слюны на губах.
   Князь, — робко заговорила Маллиана, стараясь его отвлечь, — ты нашел своего жреца, прошу тебя, отпусти меня и мою служанку.
   Из горла Фарана вырвался сухой скрипучий звук: не то смех, не то презрительное ворчание.
   — Нет, жрица, это было бы слишком легко. Ты ударила в гонг, ты пробудила Братьев — далеко вам все равно не уйти.
   Маллиана поняла, что и впрямь оказалась в западне; не только Город Мертвых, но и весь Тралл полон теперь ожившими мертвецами, которых она сама же и подняла. Она сама обрекла себя на гибель, не зная, какой властью обладает этот гонг. Фаран прав: в город возврата нет.
   Фаран двинулся вперед. Рядом с ним шел Голон со своим кадилом. Неодобрительно оглядев первую гранитную ступень, словно карабкаться на нее было ниже его достоинства, князь подозвал знаком двух Жнецов. Они взобрались на ступени, нагнулись и втащили за собой Фарана. Затем подняли бряцающего кадилом Голона. Это сопровождалось густым облаком голубовато-белого дыма. Маллиана влезла сама, отчаянно цепляясь руками за выемки в камне — Жнецы даже и не подумали помочь ей. Взобравшись на первую ступень, она протянула руку Вири.
   Но Вири рассудила иначе. Солдаты, собравшись лезть наверх, отпустили ее, и жрица колебалась, то задирая голову вверх, то оглядываясь на кладбище. Потом, решившись, отступила назад на шаг, еще на шаг — и бросилась бежать прочь между могилами. Маллиана хотела предостеречь ее криком, но навстречу Вири из мрака уже вылезали вампиры, не насытившиеся кровью Гадиэля и Рата.

ГЛАВА 32. ОТЧАЯНИЕ

   Джайала привязали к одному из других пленников Двойника — светловолосому юноше с таким цветом лица, что и вампир бы не постыдился. Их связали не только за руки, но еще и захлестнули веревочными петлями за шею; за юношей шли прочие пленники. Один из людей Двойника держал в руке конец веревки, грубыми рывками побуждая всю связку двигаться быстрее — на шее Джайала уже проступила кровавая борозда.
   Узники, выведенные из подвалов, держались совершенно безучастно и лишь при виде Двойника стали пятиться, ожидая продолжения мук, которым подвергались ежедневно. Но когда двоих из них оставили вампирам, они встрепенулись и все время поглядывали то на Двойника во главе колонны, то на оставшихся позади товарищей, словно прикидывая, кто будет следующим.
   Хотя Двойник вел свой отряд кружной дорогой вдоль подножия утесов, они не замедлили напороться на вампиров, которых было не меньше полусотни. Люди Двойника все, как один, бросились наутек, а вампиры за ними. Джайал слышал шелест их заплесневелых одежд, вопли убегающих, потом веревка вновь врезалась в израненную шею, и вожатый, изрыгая брань велел им бежать что есть мочи. Сзади натяжение веревки ослабло, и лишь через пять минут, когда вампиры непонятно почему растаяли в тумане, Джайал понял причину. Двое задних пленников исчезли, схваченные живыми мертвецами. Недосчитались и пятерых членов шайки. Веревка впилась в шею с новой силой, заставив Джайала сморщиться от боли.
   Колонна быстро следовала по улицам, постепенно спускаясь вниз. По оценке Джайала, они были уже в Нижнем Городе, но уверенности он не чувствовал. Он пересчитал в тумане людей Двойника — их осталось около двадцати. Двойник хорошо их подобрал — все они казались вытесанными из одной глыбы: они были увешаны награбленными драгоценностями и ругались, словно одержимые демоном безумия. Глаза у всех как на подбор были свинцовые, лишенные даже тени сочувствия. Опять вампиры? Джайал пытался оглянуться, но веревка не пускала, и они продолжали мчаться, имея возможность смотреть только вперед.
   Потом их внезапно остановили, и Джайал стал жадно ловить воздух своей поврежденной гортанью. Двойник прошел в хвост отряда и улыбнулся при виде страданий Джайала.
   — Ну как прогулка, братец? — спросил он, явно не опасаясь того, что таилось в ночи. Не услышав ответа, он только рассмеялся и перешел к пленнице, шедшей позади всех, темноволосой и хорошо сложенной — ей было не более тридцати лет, но багровые рубцы на лице лишали ее, возраста. Двойник, легонько взяв ее за подбородок, заглянул ей в глаза. Женщина принялась неистово дергать головой, натягивая веревку и причиняя еще большую боль шее Джайала.
   — Атанша, Атанша, — укоризненно сказал Двойник. — Разве ты забыла, как нам хорошо было вместе?
   Посмотри на меня: это же я, Сеттен!
   — Ты убил моего мужа и моих детей! — выкрикнула она.
   — Твой муж был простой возчик, а дети — писклявые выродки. Разве тебе не лучше было со мной?
   Вместо ответа женщина плюнула в него пересохшим ртом. Двойник грустно покачал головой.
   — Что ж, тогда нам придется расстаться, Атанша. Женщине порой хочется свободы — я это понимаю и даже приветствую. — Атанша тревожно переводила взгляд с Двойника на вожатого, который подошел и перерезал веревку, связывавшую ее с остальными. Не успела она опомниться, как разбойник схватил ее и поволок к столбу посреди улицы, к которому и привязал. За все это время она не произнесла ни слова, и темная грива волос скрывала ее лицо. Разбойник рванул спереди лохмотья, в которые она была одета, обнажив ей груди, и оставил ее стоять так, дрожащую от холода.
   Двойник достал из-за пояса кинжал и подошел к женщине.
   — Мне жаль терять тебя, — почти искренне произнес он, — но у меня будет много других еще до конца этой ночи. — Он сухо засмеялся, глядя, как женщина рвется в своих путах, и вдруг провел кинжалом по ее соскам, сделав два глубоких крестообразных разреза, из которых сразу хлынула кровь. Удовлетворенно посмотрев на дело рук своих, он сделал сладострастное движение языком и рассмеялся. Какой-то миг Атанша молчала глядя на свою порезанную грудь, а потом испустила душераздирающий вопль. Двойник, больше не обращая на нее внимания, вернулся к колонне.
   — Вперед — своими воплями она скоро созовет к себе всех вампиров на милю вокруг, — сказал он, дергая за веревку.
   Пронзительные крики женщины вытеснили все мысли из головы Джайала. Он надеялся, что ей не придется долго страдать. Темное отчаяние обуревало его. Не только от сознания своего положения, но и оттого, что все это творила его темная половина, которая когда-то составляла с ним одно целое и без которой он не мог существовать.
   Джайала душило отвращение к себе. Если им суждено умереть обоим, когда он убьет Двойника, быть по сему. Нельзя оставлять на земле подобное существо. Джайал чувствовал себя раздавленным, уничтоженным и жаждал конца — он желал бы, чтобы это его оставили на съедение вампирам, но знал, что его ждет куда более тяжкая участь.
 
   Подобное отчаяние находило на него и раньше, когда после битвы он несколько лет странствовал по Хангар Парангу. Наяву он ничего не мог вспомнить о битве, но она являлась в его сны. Лицо Вортумина, бредущего к нему со стрелой в горле, пылающие погребальные костры, изодранные в клочья нарядные шатры, завеса дыма над Траллом при взгляде с Огненных Гор. Он ехал своим путем, измученный, почти все время погруженный в какой-то полусон, и, качаясь в седле, видел страшные сны. Полюсо и Эдрик, такие же, как в день своей гибели, шли впереди него по пыльной дороге. Он окликал их, поравнявшись с ними, но они смотрели прямо перед собой — их лица и волосы покрывала пыль, кровавые раны зияли. У Полюсо внутренности свисали до колен. А Туча не останавливался, хотя Джайал во сне натягивал поводья, кричал и ругался. Всаднику оставалось лишь оглядываться с отчаянием на тающие вдали фигуры Полюсо и Эдрика.
   Зачем жить, если все, кого он знал, умерли? Джайал впервые познал вину оставшегося в живых, вину столь тяжкую, что даже и наяву перед ним все время вставали лица мертвых. Вину столь жестокую, что даже гибель казалась желаннее по сравнению с такими страданиями.
   Однажды ночью он сидел у колодца в деревне, сожженной бандитами, рыскавшими по всей округе. По мерзкому сладковатому запаху, идущему со дна, было ясно, что колодец завален трупами, чтобы отравить воду. Бандитам не стоило так утруждаться: камушек, брошенный в колодец Джайалом на глубине около пятидесяти футов, ударился обо что-то мягкое, а потом о камень. Колодец был пуст, и негде было достать воды, а вокруг простиралась пустыня.
   Тогда-то Джайал и решил добавить свой труп к тем другим. В его жизни не осталось ничего — ни дома, ни отца, ни Талассы. Он привязал себе на шею камни и задумал броситься в колодец, как только взойдет солнце. Если он не разобьется, привешенный груз наверняка сломает ему шею. Он сидел в темноте и ждал, когда Ре выйдет из темного царства своего брата. Он ждал целую вечность, не смыкая глаз.
   Отчего эта ночь тянется так долго? Неужто Ре на сей раз так и останется в темных лабиринтах Исса? Или само время умерло? Но вот черное небо как-то неуловимо просветлело, стало сереть, потом над землей прорезался золотой край, и солнце медленно поднялось над дюнами пустыни. Джайал сел на край колодца и свесил ноги, готовясь прыгнуть. Потом в последний раз взглянул на солнце. Верхняя половина светила, красная и раздутая, висела над песками зажигая их багрянцем. И вдруг Джайал увидел яркую вспышку на красном диске. Что это — знак? Джайал заколебался. Рядом нетерпеливо заржал Туча, которому не терпелось убраться из этого места, где пахло смертью, — и Джайал точно очнулся ото сна. Что он такое задумал? В тот миг Джайал познал еще одну истину: лишить себя жизни — это слишком просто, мертвых этим не вернешь. Он снял камни с шеи, сел в седло и весь день ехал в отупении по дюнам и голым камням. Жажда населяла его мозг множеством видений. Под вечер Туча остановился и коротко заржал, вырвав Джайала из дремы. Тот устало поднял голову, не понимая, что могло потревожить коня, и вдруг ощутил в воздухе соленую влагу: рядом было море! Запах оживил Джайала, он пришпорил коня и увидел вдали серебристую ленту воды. Скоро они оказались на берегу. Волна тихо шуршала, разбиваясь о мокрую гальку каскадами бриллиантов. Налево, за входящими в море утесами, начиналось болото, а посреди него виднелась далекая башня, в поисках которой Джайал объехал полмира — башня, в которой, согласно отцовским свиткам, Червь много тысяч лет назад спрятал Зуб Дракона...
 
   Все это было год назад, в южных странах, где слабое солнце все-таки греет землю. Там куда теплее, чем в Городе Черепов. Теперь былое отчаяние вновь вернулось к Джайалу: что толку, если он нашел меч, раз тот висит на поясе у Казариса; отец неведомо где, отцовские тайны вырваны у Джайала его кривым отражением, Двойником; невеста Джайала стала падшей женщиной, а его самого бесславно влекут на веревке, как раба. Джайал слишком долго вел свои поиски, и время стало его главным врагом: теперь уж мечу не суждено послужить добру. Отчего, однако, его свет из белого преобразился в медно-красный, словно у заходящей луны? Этого не случилось ни разу за весь тот год, когда меч принадлежал Джайалу. Что предвещает это превращение?
   Новая внезапная остановка прервала размышления Джайала. На маленькой площади, где они оказались, туман был чуть пореже и видно было, что ее дальний край примыкает к Городу Мертвых.
   Двойник шел обратно вдоль колонны.
   — Ну, как тут наши псы на сворке? — сказал он, подходя к пленным. Двое, связанные с Джайалом, беспокойно зашевелились, но Двойник и не смотрел на них, уставившись в глаза Джайала. Потом дернул за веревку, и шею Джайала ожгло как огнем. — Ну вот, теперь очухался. Гляди — экий хельский фейерверк! — Он указал в сторону, откуда они пришли. Джайал оглянулся. Вокруг цитадели и храма Ре полыхало багровое зарево. — Храм Ре горит, а с ним авось сгорят и все жрецы. Теперь взгляни туда! — Джайал проследил за пальцем Двойника, указывающим на площадь, и увидел за пеленой тумана в Городе Мертвых какой-то странный голубой свет.
   Джайал снова посмотрел в голубой глаз Двойника, так похожий на его собственные глаза, — он вглядывался в эти черты, как в зеркало, с нездоровым собственническим чувством. Лицо Двойника перекосилось в знакомой кривой усмешке.
   — Хельский огонь! — радостно вскрикнул он, брызжа слюной. Брызги попали Джайалу в лицо, и он поморщился, но Двойник придвинулся еще ближе. — Нам туда Джайал Иллгилл, так что давай-ка шевелись. — Он дернул за веревку, и Джайал, спотыкаясь, пролетел несколько шагов по булыжнику. Но обратное натяжение веревки остановило его, и он упал, тщетно пытаясь смягчить удар связанными руками.
   — Ну-ну, — хмыкнул Двойник, поднимая его на ноги, — не надо так обращаться с нашим драгоценным телом — ведь оно будет моим, когда мы найдем Жезл! Поосторожнее, не надо так спешить! — Двойник повел Джайала за собой по булыжному спуску. Казарис и все остальные шли следом. Пятеро из шайки уже пропали, и нервы у всех явно были напряжены до предела. Глаза разбойников так и бегали, стремясь проникнуть в мрак и туман. Но все же они шли за Двойником, совершенно как будто равнодушные к опасности, и их разнообразное оружие: мечи, топоры, арбалеты и алебарды — торчало в стороны, точно иглы дикобраза. Только один Казарис мог похвастать хладнокровием в подражание вожаку. В одной руке маг нес пожелтевший свиток, в другой — длинный ритуальный кинжал. Джайал не сводил глаз с Зуба Дракона. За те пять минут, что прошли с их последней остановки, меч словно стал еще краснее — и Джайал снова задался вопросом, что это означает.
   Они вошли в полосу густого тумана, оказавшись в странном белом мире, где ничего не было видно на расстоянии двух вытянутых рук, и все звуки глохли или искажались. Колонна двигалась мимо прогоревших караульных костров по сырому, заваленному битым камнем переулку — здесь давно никто не ходил, судя по густой траве под ногами. По сторонам стояли сгоревшие дома. Потом двое шедших впереди уперлись в обвалившуюся стену и перелезли на ту сторону, распугав жаб, которые запрыгали у них из-под ног.
   Джайала толкнули вперед, и он на миг задержался на гребне стены, думая, не нырнуть ли в спасительный туман. Но тогда с ним должны были бежать и двое других пленников, а в них, кроме страха, не осталось ничего человеческого. Двойник, словно читая его мысли, не сводил с него глаз — потом кольнул Джайала мечом сквозь грубый плащ, и тот побрел вниз по каменной осыпи. В тумане возникли надгробные памятники: они были в Городе Мертвых.
   Отряд продвигался вперед, совсем уже ничего не видя из-за тумана. Внезапный треск впереди заставил всех снова замереть на месте. Треск повторился — словно кто-то переломил ветку через колено. Джайал оглянулся. Двойник, едва различимый в зареве пожаров, бушующих в тысяче футов над кладбищем, тоже прислушивался. Потом он подтолкнул связку пленников вперед.
   Из-за обманчивых свойств тумана Джайал едва не споткнулся о лежащее на земле тело — оттуда, снизу, доносился треск. Это был труп человека в изодранных в клочья кожаных доспехах и с полусъеденной головой. Над ним присели два существа: один человек, хоть и упырь, другой — получеловек-полугиена. Один вгрызался в развороченный череп, высасывая оттуда мозг, другой рвал зубами ногу. Хруст повторился — чудовище отгрызало кусок кости вместе с мясом.