Страница:
— Найди мне лодку, — бросил Мэт Истину, — и нескольких гребцов. — Истину приходилось напоминать даже об этом, иначе он запросто мог откопать где-нибудь пустую лодку. Тайренец растерянно уставился на Мэта, скребя в затылке. — Живее, приятель!
Истин закивал и, сорвавшись с места, пустился бегом.
Подойдя к краю ближайшего причала, Мэт вскинул копье на плечо и вытащил из кармана подзорную трубу Он поднес к глазу желтую медную трубочку, и корабль как будто оказался совсем рядом. Вне всякого сомнения, Ата'ан Миэйр чего-то ждали, узнать бы еще чего. Некоторые поглядывали в сторону Мироуна, но большинство, в том числе и все собравшиеся на юте, где должна была находиться Госпожа Парусов со всеми корабельными офицерами, уставились в противоположном направлении. Поводив трубой туда-сюда, Мэт приметил на реке длинную узкую лодку со смуглыми гребцами на веслах, направлявшуюся к кораблю.
На одном из длинных арингиллских причалов — все они представляли собой почти точную копию мироунских — царило оживление. Гвардейцы королевы в начищенных до блеска кирасах поверх красных с белыми воротниками кафтанов встречали гостей с корабля. Но что заставило Мэта тихонько присвистнуть, так это пара красных, с бахромой зонтиков над головами двух новоприбывших Один из зонтиков был двухъярусным. Порой старые воспоминания оказывались кстати. Благодаря им Мэт понял, что Арингилл посетила Госпожа Волн целого клана в сопровождении своего Господина Мечей.
— Мэт, Мэт, — позвал за его плечом запыхавшийся Истин. — Лодка готова. И гребцов я нашел.
Мэт снова перевел трубу на корабль. Судя по суете на палубе, узкая лодка уже причалила и ее поднимали на борт. Люди на кабестане выбирали якорь, другие расправляли паруса.
— Похоже, лодка мне не потребуется, — пробормотал Мэт.
На другом берегу посланцы Морского Народа поднялись на причал и в окружении гвардейцев удалились. Все это было довольно странно. Корабль Морского Народа более чем в девятистах милях от моря! Да еще и Госпожа Волн. Выше нее рангом была только Госпожа Кораблей; выше Господина Мечей был лишь Господин Клинков. Более чем странно, если верить воспоминаниям давно умерших людей. Благодаря им Мэт «помнил», что об Ата'ан Миэйр вообще мало известно, меньше, чем о них, знают разве что об айильцах. Но как раз об айильцах он кое-что знал, причем не из чужих воспоминаний, а из собственного опыта, и считал, что этого ему более чем достаточно. Но может быть, эти воспоминания устарели и нынче у Морского Народа многое по-другому? У кого бы узнать?
Носовой якорь еще вытаскивали на палубу, с него текла вода, а взвившиеся над кораблем паруса уже наполнял ветер. Команда спешила, причем спешила отнюдь не вернуться к морю. Медленно набирая скорость, судно заскользило вверх по реке, к находившемуся в нескольких милях севернее Мироуна окаймленному болотами устью Алгуэньи.
Так или иначе, с этим Мэт ничего поделать не мог. Бросив последний взгляд на корабль, куда, наверное, вместились бы припасы чуть ли не со всех нанятых им суденышек, он спрятал подзорную трубу в карман. Истин растерянно смотрел на него.
— Скажи гребцам, что они свободны, — со вздохом промолвил Мэт.
Бормоча что-то невнятное и почесывая голову, Истин отправился выполнять приказ.
С тех пор как Мэт побывал у реки в последний раз — всего-то несколько дней назад, — русло ее стало чуточку уже. Между водой и сухой, потрескавшейся прибрежной глиной добавилась клейкая, всего в ладонь шириной полоска донного ила. Эринин медленно высыхала. Впрочем, он и с этим не мог ничего поделать. Мэт повернулся и продолжил обход питейных заведений.
Когда солнце уже село, он вернулся в «Золотой олень» и снова пригласил на танец Бетсе, которая ради такого случая сняла свой передник. Музыканты наяривали вовсю. На сей раз играли просто сельский танец, который знали все. Столы сдвинули в сторону, освободив место для шести, а то и восьми пар. Когда стемнело, стало чуточку прохладнее, но только в сравнении с палящим дневным зноем. Все обливались потом. Мужчины, посмеиваясь, потягивали хмельное, служанки сновали туда-сюда, разнося репу, баранину, ячменный суп, эль и вино.
Удивительное дело, все эти девицы, кажется, считали танец лучшим способом отдохнуть от беготни с кувшинами и подносами. Во всяком случае, каждая расцветала, когда подходил ее черед утереть пот и скинуть передник. хотя и во время танца все они потели нещадно. Возможно, госпожа Дэлвин установила для них какую-то очередность, но если и так, для Бетсе было сделано исключение. Эта молоденькая стройная девица не приносила вина никому, кроме Мэта, танцевала только с Мэтом, а хозяйка гостиницы, глядя на них, лучилась, словно мамаша на свадьбе дочери, отчего Мэту становилось не по себе. Бетсе плясала с ним до тех пор, пока у него ноги не заболели, при этом она не переставала улыбаться, и глаза ее блестели от неподдельного удовольствия. Блеск, слегка тускнел, лишь когда они останавливались, чтобы перевести дух. Точнее, чтобы ему перевести дух, Бетсе, похоже, ни в чем подобном не нуждалась. Как только переставали двигаться ноги, она принималась молоть языком и к тому же, когда Мэт пытался ее поцеловать, всякий раз, не переставая тараторить, ловко уворачивалась, так что он целовал то ухо, то макушку. Похоже, эта игра тоже доставляла ей удовольствие. Он так и не понял, то ли она просто легкомысленная болтушка, то ли очень даже себе на уме.
Ближе к двум часам пополуночи Мэт сказал ей, что для одного вечера танцев более чем достаточно. Девушка разочарованно надула губки — не иначе как настроилась танцевать до утра. И не она одна. У большинства девушек горели глаза, и только одна служанка постарше, опершись о стену, массировала лодыжку. Зато многие мужчины выдохлись и, когда девицы стаскивали их с лавок, отвечали вымученными улыбками, а то и вовсе норовили отмахнуться. И почему так получается? — дивился Мэт. Не иначе как оттого, что мужчинам в танце достается больше — все эти подхваты да повороты, — а женщины знай себе порхают вокруг, вот и устают меньше. Взгляд Мэта упал на дородную служанку, которая крутила вокруг себя Истина — именно так, а вовсе не наоборот, — и он вздохнул. Видать, этот малый насчет танцев не промах, этак можно и всю ночь проплясать.
Достав золотую андорскую крону, Мэт вложил ее в руку Бетсе — пусть купит себе что— нибудь стоящее.
Девушка взглянула на монету, потом поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы, легонько, будто перышком провела.
— Я бы нипочем не стала тебя вешать, что бы ты ни натворил. Мы еще потанцуем завтра?
Он и рта раскрыть не успел, как она уже захихикала, убежала и, оглядываясь на него через плечо, принялась стаскивать с лавки Эдориона, чтобы поплясать и с ним. Однако госпожа Дэлвин пресекла эти попытки, вручив не в меру прыткой служанке фартук и указав ей пальцем на кухню.
Слегка прихрамывая, Мэт заковылял к столу у стены, где уютно устроились Талманес, Дайрид и Налесин. Талманес сосредоточенно пялился в свою кружку, словно надеялся увидеть на ее дне ответы на все жизненно важные вопросы. Дайрид с ухмылкой наблюдал за тем, как Налесин пытается отделаться от пухленькой сероглазой служаночки со светло— русыми волосами, не сознаваясь при этом, что уже отбил пятки. Мэт оперся кулаками на стол:
— Отряд выступает на юг с первыми лучами солнца. Займитесь приготовлениями.
Трое мужчин удивленно уставились на него.
— Но ведь до рассвета и осталось-то несколько часов, — протестующе воскликнул Талманес.
— И все это время уйдет на то, чтобы вытащить наших парней из кабаков,
— поддержал его Налесин.
— Видать, никто из нас сегодня ночью спать не ляжет, — добавил Дайрид, морщась и качая головой.
— Я лягу, — заявил Мэт. — А через два часа кто-нибудь из вас меня разбудит. Мы выступаем с рассветом.
Так оно и вышло. Рассвет едва забрезжил, когда Мэт уже сидел верхом на Типуне, своем крепком гнедом мерине, держа копье поперек седла. Длинный лук со спущенной тетивой, заткнутый под подпругу, терся о попону. Мэт не выспался, голова у него болела, но все шло, как было задумано. Отряд Красной Руки — все шесть тысяч человек — покидал Мироун. Воины — половина пешие, половина верхами — подняли такой шум, что разбудили бы и мертвеца. Несмотря на ранний час, горожане высыпали на улицы или повысовывались в окошки.
Впереди везли квадратное знамя отряда, белое, с красной бахромой, с изображением красной руки и вышитым снизу красными же буквами девизом' — Довиеанди. се товиа сагайн. Пора метнуть кости. Рядом со знаменем ехали Налесин, Талманес и Дайрид. Десяток всадников изо всей мочи колотили в подвешенные к седлам медные литавры с алой бархатной обивкой, столько же трубачей дудели в свои горны. За музыкантами ехали всадники Налесина — среди них были и Защитники Твердыни, и кайриэнские дворяне с флажками кон за спиной, сопровождаемые собственными вассалами, и кучка андорцев. Каждый эскадрон шел под собственным флагом с изображенными на нем красной рукой, мечом и присвоенным подразделению номером. Установить этот порядок Мэту удалось не сразу. Поначалу кайриэнские конники соглашались следовать лишь за Талманесом, а Тайренцы признавали своим командиром лишь Налесина. С пешими было полегче — те с самого начала представляли собой разношерстную компанию. Многие возражали против попыток присвоить эскадронам номера и разбить все войско на равные по численности подразделения. Это было непривычно, ; ведь до сих пор каждый лорд или капитан вел за собой столько людей, сколько ему удавалось собрать, и все они именовали себя людьми Эдориона, Мересина или Алхандрина, а вовсе не солдатами того или иного эскадрона. Конечно, старые привычки сохранялись, например, пять сотен всадников, которыми командовал Эдорион, упорно не желали называться первым эскадроном, предпочитая прозвание «Молоты» Эдориона, но, так или иначе, Мэт сумел вдолбить в упрямые солдатские головы, что всякий, откуда бы он ни был родом, прежде всего воин отряда, а уж потом чей-то земляк или вассал. Тем, кому такой порядок не по душе, было предложено уйти, но, что примечательно, желающих не нашлось.
Почему люди не уходили, для Мэта оставалось загадкой. Конечно, следуя за ним, они побеждали, но некоторые все же гибли или получали увечья. Мэту было нелегко обеспечить им сносную кормежку, не говоря уже о своевременной выплате жалованья, что же до воинской добычи, то на этом пока еще никому не удалось разбогатеть. И, скорее всего, не удастся. Безумие, чистой воды безумие.
Завидя Мэта, солдаты первого эскадрона принялись выкрикивать приветствия, тут же подхваченные четвертым и пятым — «Леопардами Карломина» и «Орлами Реймона», как они себя называли.
— Лорд Мэтрим и победа! Лорд Мэтрим и победа! Окажись у Мэта под рукой булыжник, он непременно запустил бы им в кого-нибудь из этих болванов.
Следом за конницей длинной, извилистой колонной маршировала пехота — рота за ротой. Впереди ротное знамя и отбивающий ритм барабанщик, следом двадцать рядов ощетинившихся копьями солдат, а за ними пять рядов стрелков — лучников или арбалетчиков. Почти в каждой роте вдобавок имелся еще и флейтист, а то и два. Гремела музыка, и солдаты горланили песню:
Нам пить всю ночь и целый день Плясать с девчонками не лень, На них не жаль спустить свои деньжата.
Когда ж разлуки час придет, Мы снова выступим в поход.
И грянут хором бравые солдаты:
Приспело времечко, ей-ей, сплясать и с Джаком-из-Теней! А ну-ка, спляшем с Джаком-из-Теней!
Мэт пропустил пехоту, выслушав всю песню до конца, дождался появления конницы Талманеса и пришпорил Типуна. За отрядом не тянулась длинная вереница обозных подвод, не гнали табуны запасных лошадей. В этом не было смысла. По пути отсюда до Тира заводные кони все едино или охромеют, или околеют от таких хворей, о каких отрядные коновалы и не слыхивали, а кавалерист без лошади немногого стоит. Вниз по реке, чуть опережая течение, следовали семь небольших судов под треугольными парусами, на мачте каждого реял маленький белый флаг с изображением красной руки. За ними тянулась стайка совсем уж утлых лодчонок с латаными-перелатаными парусами.
Когда Мэт догнал голову колонны, солнце уже выглянуло из-за горизонта, осветив первыми лучами пологие холмы и разбросанные тут и там рощицы. Мэт пониже надвинул шляпу, чтобы не слепило глаза. Налесин, подавляя мощный зевок, поднес ко рту кулак в стальной рукавице, Дайрид болтался в седле, как куль с овсом, веки у него опускались, и сам он, казалось, вот-вот повалится на шею лошади и заснет. Только Талманес держался бодро, с прямой спиной и открытыми глазами. Мэт больше всех сочувствовал Дайриду — он его понимал.
Чтобы перекрыть рев труб и грохот барабанов, Мэту пришлось возвысить голос:
— Как только выйдем из города, вышлите вперед разведчиков. — Дальше на юг лежала открытая равнина, сменяющаяся порой небольшими перелесками. По ней проходила недурная дорога — хотя большая часть грузов перевозилась по воде, люди ездили и вдоль берега. — Вышлите разведчиков и прекратите наконец этот шум!
— Разведчиков? — недоуменно переспросил Налесин. — Сгори моя душа, да здесь во всей округе не найдется человека с копьем. Может, ты думаешь, что Белые Львы больше не удирают? Да коли и так, они и на пятьдесят миль к нам приблизиться не посмеют, такого мы им задали жару.
Мэт, не обращая на него внимания, продолжил:
— Двигаться будем быстро. Я хочу пройти сегодня тридцать пять миль. И не только сегодня. Посмотрим, не удастся ли делать по тридцать пять миль каждый день.
Тут уж на него уставились все. Даже лошадям не под силу выдерживать такой темп долго, что уж говорить о пехоте. Все, кроме, конечно, айильцев, считали, что для пеших дневной переход в двадцать пять миль — великолепный результат. Но Мэт должен совершить невозможное — приходилось играть не по правилам.
— Комадрин писал так: «Появляйся там, где тебя не ждут, атакуй внезапно. Отступай, когда враг ждет нападения, нападай, когда он ждет, что ты побежишь. Внезапность — залог победы, быстрота — залог внезапности. Для солдата быстрота — это жизнь».
— Кто он такой, этот Комадрин? — после недолгого размышления спросил Талманес.
Чтобы ответить, Мэту пришлось собраться с мыслями.
— Полководец. Он давно умер, просто я как-то прочел его книгу.
Мэт помнил, что читал эту книгу не раз, хотя сомневался, сохранился ли в мире хотя бы один экземпляр. К тому же он и сам встречался с Комадрином — проиграл ему сражение за шестьсот лет до Артура Ястребиное Крыло. Эти воспоминания подкрадывались незаметно, и слова сами просились на язык. Хорошо еще, что в последнее время он научился сдерживаться и не говорить на Древнем Наречии.
Проследив взглядом за рассыпавшимися веером по равнине конными разведчиками, Мэт позволил себе расслабиться. Он играл свою роль согласно намеченному плану. Отряд должен двигаться на юг стремительно, будто для того, чтобы никто не заметил этого маневра. В действительности его непременно должны были заметить. Со стороны действия Мэта могли показаться глупыми, но оно и не худо. Чем быстрее будет двигаться отряд, тем лучше; это поможет избежать в дороге ненужных стычек, а с реки колонну все равно углядят. Он поднял глаза. На небе не было ни ворон, ни воронов, даже голубей, но это ничего не значило. Мэт готов был слопать собственное седло, если сегодня утром кое-кто не покинул Мироун. Самое большее через несколько дней Саммаэль узнает, что отряд выступил в поход, а слухи, распущенные Рандом в Тире, заставят его поверить, будто это означает неминуемое и скорое вторжение в Иллиан. Как бы Мэт ни спешил, отряд доберется до Тира не раньше чем через месяц; так что, если повезет, Саммаэль будет раздавлен, словно вошь между скалами, прежде чем Мэт подберется на сотню миль к нему. Саммаэль видит и примечает все — почти все. Он думает, что всем придется плясать под его дудку, но как бы не так. Это будет совсем другой танец. Совсем другой. План, разработанный Рандом, Баширом и Мэтом, действительно позволял надеяться на успех. Мэт поймал себя на том, что принялся насвистывать. Хоть раз все шло так, как было задумано.
Истин закивал и, сорвавшись с места, пустился бегом.
Подойдя к краю ближайшего причала, Мэт вскинул копье на плечо и вытащил из кармана подзорную трубу Он поднес к глазу желтую медную трубочку, и корабль как будто оказался совсем рядом. Вне всякого сомнения, Ата'ан Миэйр чего-то ждали, узнать бы еще чего. Некоторые поглядывали в сторону Мироуна, но большинство, в том числе и все собравшиеся на юте, где должна была находиться Госпожа Парусов со всеми корабельными офицерами, уставились в противоположном направлении. Поводив трубой туда-сюда, Мэт приметил на реке длинную узкую лодку со смуглыми гребцами на веслах, направлявшуюся к кораблю.
На одном из длинных арингиллских причалов — все они представляли собой почти точную копию мироунских — царило оживление. Гвардейцы королевы в начищенных до блеска кирасах поверх красных с белыми воротниками кафтанов встречали гостей с корабля. Но что заставило Мэта тихонько присвистнуть, так это пара красных, с бахромой зонтиков над головами двух новоприбывших Один из зонтиков был двухъярусным. Порой старые воспоминания оказывались кстати. Благодаря им Мэт понял, что Арингилл посетила Госпожа Волн целого клана в сопровождении своего Господина Мечей.
— Мэт, Мэт, — позвал за его плечом запыхавшийся Истин. — Лодка готова. И гребцов я нашел.
Мэт снова перевел трубу на корабль. Судя по суете на палубе, узкая лодка уже причалила и ее поднимали на борт. Люди на кабестане выбирали якорь, другие расправляли паруса.
— Похоже, лодка мне не потребуется, — пробормотал Мэт.
На другом берегу посланцы Морского Народа поднялись на причал и в окружении гвардейцев удалились. Все это было довольно странно. Корабль Морского Народа более чем в девятистах милях от моря! Да еще и Госпожа Волн. Выше нее рангом была только Госпожа Кораблей; выше Господина Мечей был лишь Господин Клинков. Более чем странно, если верить воспоминаниям давно умерших людей. Благодаря им Мэт «помнил», что об Ата'ан Миэйр вообще мало известно, меньше, чем о них, знают разве что об айильцах. Но как раз об айильцах он кое-что знал, причем не из чужих воспоминаний, а из собственного опыта, и считал, что этого ему более чем достаточно. Но может быть, эти воспоминания устарели и нынче у Морского Народа многое по-другому? У кого бы узнать?
Носовой якорь еще вытаскивали на палубу, с него текла вода, а взвившиеся над кораблем паруса уже наполнял ветер. Команда спешила, причем спешила отнюдь не вернуться к морю. Медленно набирая скорость, судно заскользило вверх по реке, к находившемуся в нескольких милях севернее Мироуна окаймленному болотами устью Алгуэньи.
Так или иначе, с этим Мэт ничего поделать не мог. Бросив последний взгляд на корабль, куда, наверное, вместились бы припасы чуть ли не со всех нанятых им суденышек, он спрятал подзорную трубу в карман. Истин растерянно смотрел на него.
— Скажи гребцам, что они свободны, — со вздохом промолвил Мэт.
Бормоча что-то невнятное и почесывая голову, Истин отправился выполнять приказ.
С тех пор как Мэт побывал у реки в последний раз — всего-то несколько дней назад, — русло ее стало чуточку уже. Между водой и сухой, потрескавшейся прибрежной глиной добавилась клейкая, всего в ладонь шириной полоска донного ила. Эринин медленно высыхала. Впрочем, он и с этим не мог ничего поделать. Мэт повернулся и продолжил обход питейных заведений.
Когда солнце уже село, он вернулся в «Золотой олень» и снова пригласил на танец Бетсе, которая ради такого случая сняла свой передник. Музыканты наяривали вовсю. На сей раз играли просто сельский танец, который знали все. Столы сдвинули в сторону, освободив место для шести, а то и восьми пар. Когда стемнело, стало чуточку прохладнее, но только в сравнении с палящим дневным зноем. Все обливались потом. Мужчины, посмеиваясь, потягивали хмельное, служанки сновали туда-сюда, разнося репу, баранину, ячменный суп, эль и вино.
Удивительное дело, все эти девицы, кажется, считали танец лучшим способом отдохнуть от беготни с кувшинами и подносами. Во всяком случае, каждая расцветала, когда подходил ее черед утереть пот и скинуть передник. хотя и во время танца все они потели нещадно. Возможно, госпожа Дэлвин установила для них какую-то очередность, но если и так, для Бетсе было сделано исключение. Эта молоденькая стройная девица не приносила вина никому, кроме Мэта, танцевала только с Мэтом, а хозяйка гостиницы, глядя на них, лучилась, словно мамаша на свадьбе дочери, отчего Мэту становилось не по себе. Бетсе плясала с ним до тех пор, пока у него ноги не заболели, при этом она не переставала улыбаться, и глаза ее блестели от неподдельного удовольствия. Блеск, слегка тускнел, лишь когда они останавливались, чтобы перевести дух. Точнее, чтобы ему перевести дух, Бетсе, похоже, ни в чем подобном не нуждалась. Как только переставали двигаться ноги, она принималась молоть языком и к тому же, когда Мэт пытался ее поцеловать, всякий раз, не переставая тараторить, ловко уворачивалась, так что он целовал то ухо, то макушку. Похоже, эта игра тоже доставляла ей удовольствие. Он так и не понял, то ли она просто легкомысленная болтушка, то ли очень даже себе на уме.
Ближе к двум часам пополуночи Мэт сказал ей, что для одного вечера танцев более чем достаточно. Девушка разочарованно надула губки — не иначе как настроилась танцевать до утра. И не она одна. У большинства девушек горели глаза, и только одна служанка постарше, опершись о стену, массировала лодыжку. Зато многие мужчины выдохлись и, когда девицы стаскивали их с лавок, отвечали вымученными улыбками, а то и вовсе норовили отмахнуться. И почему так получается? — дивился Мэт. Не иначе как оттого, что мужчинам в танце достается больше — все эти подхваты да повороты, — а женщины знай себе порхают вокруг, вот и устают меньше. Взгляд Мэта упал на дородную служанку, которая крутила вокруг себя Истина — именно так, а вовсе не наоборот, — и он вздохнул. Видать, этот малый насчет танцев не промах, этак можно и всю ночь проплясать.
Достав золотую андорскую крону, Мэт вложил ее в руку Бетсе — пусть купит себе что— нибудь стоящее.
Девушка взглянула на монету, потом поднялась на цыпочки и поцеловала его в губы, легонько, будто перышком провела.
— Я бы нипочем не стала тебя вешать, что бы ты ни натворил. Мы еще потанцуем завтра?
Он и рта раскрыть не успел, как она уже захихикала, убежала и, оглядываясь на него через плечо, принялась стаскивать с лавки Эдориона, чтобы поплясать и с ним. Однако госпожа Дэлвин пресекла эти попытки, вручив не в меру прыткой служанке фартук и указав ей пальцем на кухню.
Слегка прихрамывая, Мэт заковылял к столу у стены, где уютно устроились Талманес, Дайрид и Налесин. Талманес сосредоточенно пялился в свою кружку, словно надеялся увидеть на ее дне ответы на все жизненно важные вопросы. Дайрид с ухмылкой наблюдал за тем, как Налесин пытается отделаться от пухленькой сероглазой служаночки со светло— русыми волосами, не сознаваясь при этом, что уже отбил пятки. Мэт оперся кулаками на стол:
— Отряд выступает на юг с первыми лучами солнца. Займитесь приготовлениями.
Трое мужчин удивленно уставились на него.
— Но ведь до рассвета и осталось-то несколько часов, — протестующе воскликнул Талманес.
— И все это время уйдет на то, чтобы вытащить наших парней из кабаков,
— поддержал его Налесин.
— Видать, никто из нас сегодня ночью спать не ляжет, — добавил Дайрид, морщась и качая головой.
— Я лягу, — заявил Мэт. — А через два часа кто-нибудь из вас меня разбудит. Мы выступаем с рассветом.
Так оно и вышло. Рассвет едва забрезжил, когда Мэт уже сидел верхом на Типуне, своем крепком гнедом мерине, держа копье поперек седла. Длинный лук со спущенной тетивой, заткнутый под подпругу, терся о попону. Мэт не выспался, голова у него болела, но все шло, как было задумано. Отряд Красной Руки — все шесть тысяч человек — покидал Мироун. Воины — половина пешие, половина верхами — подняли такой шум, что разбудили бы и мертвеца. Несмотря на ранний час, горожане высыпали на улицы или повысовывались в окошки.
Впереди везли квадратное знамя отряда, белое, с красной бахромой, с изображением красной руки и вышитым снизу красными же буквами девизом' — Довиеанди. се товиа сагайн. Пора метнуть кости. Рядом со знаменем ехали Налесин, Талманес и Дайрид. Десяток всадников изо всей мочи колотили в подвешенные к седлам медные литавры с алой бархатной обивкой, столько же трубачей дудели в свои горны. За музыкантами ехали всадники Налесина — среди них были и Защитники Твердыни, и кайриэнские дворяне с флажками кон за спиной, сопровождаемые собственными вассалами, и кучка андорцев. Каждый эскадрон шел под собственным флагом с изображенными на нем красной рукой, мечом и присвоенным подразделению номером. Установить этот порядок Мэту удалось не сразу. Поначалу кайриэнские конники соглашались следовать лишь за Талманесом, а Тайренцы признавали своим командиром лишь Налесина. С пешими было полегче — те с самого начала представляли собой разношерстную компанию. Многие возражали против попыток присвоить эскадронам номера и разбить все войско на равные по численности подразделения. Это было непривычно, ; ведь до сих пор каждый лорд или капитан вел за собой столько людей, сколько ему удавалось собрать, и все они именовали себя людьми Эдориона, Мересина или Алхандрина, а вовсе не солдатами того или иного эскадрона. Конечно, старые привычки сохранялись, например, пять сотен всадников, которыми командовал Эдорион, упорно не желали называться первым эскадроном, предпочитая прозвание «Молоты» Эдориона, но, так или иначе, Мэт сумел вдолбить в упрямые солдатские головы, что всякий, откуда бы он ни был родом, прежде всего воин отряда, а уж потом чей-то земляк или вассал. Тем, кому такой порядок не по душе, было предложено уйти, но, что примечательно, желающих не нашлось.
Почему люди не уходили, для Мэта оставалось загадкой. Конечно, следуя за ним, они побеждали, но некоторые все же гибли или получали увечья. Мэту было нелегко обеспечить им сносную кормежку, не говоря уже о своевременной выплате жалованья, что же до воинской добычи, то на этом пока еще никому не удалось разбогатеть. И, скорее всего, не удастся. Безумие, чистой воды безумие.
Завидя Мэта, солдаты первого эскадрона принялись выкрикивать приветствия, тут же подхваченные четвертым и пятым — «Леопардами Карломина» и «Орлами Реймона», как они себя называли.
— Лорд Мэтрим и победа! Лорд Мэтрим и победа! Окажись у Мэта под рукой булыжник, он непременно запустил бы им в кого-нибудь из этих болванов.
Следом за конницей длинной, извилистой колонной маршировала пехота — рота за ротой. Впереди ротное знамя и отбивающий ритм барабанщик, следом двадцать рядов ощетинившихся копьями солдат, а за ними пять рядов стрелков — лучников или арбалетчиков. Почти в каждой роте вдобавок имелся еще и флейтист, а то и два. Гремела музыка, и солдаты горланили песню:
Нам пить всю ночь и целый день Плясать с девчонками не лень, На них не жаль спустить свои деньжата.
Когда ж разлуки час придет, Мы снова выступим в поход.
И грянут хором бравые солдаты:
Приспело времечко, ей-ей, сплясать и с Джаком-из-Теней! А ну-ка, спляшем с Джаком-из-Теней!
Мэт пропустил пехоту, выслушав всю песню до конца, дождался появления конницы Талманеса и пришпорил Типуна. За отрядом не тянулась длинная вереница обозных подвод, не гнали табуны запасных лошадей. В этом не было смысла. По пути отсюда до Тира заводные кони все едино или охромеют, или околеют от таких хворей, о каких отрядные коновалы и не слыхивали, а кавалерист без лошади немногого стоит. Вниз по реке, чуть опережая течение, следовали семь небольших судов под треугольными парусами, на мачте каждого реял маленький белый флаг с изображением красной руки. За ними тянулась стайка совсем уж утлых лодчонок с латаными-перелатаными парусами.
Когда Мэт догнал голову колонны, солнце уже выглянуло из-за горизонта, осветив первыми лучами пологие холмы и разбросанные тут и там рощицы. Мэт пониже надвинул шляпу, чтобы не слепило глаза. Налесин, подавляя мощный зевок, поднес ко рту кулак в стальной рукавице, Дайрид болтался в седле, как куль с овсом, веки у него опускались, и сам он, казалось, вот-вот повалится на шею лошади и заснет. Только Талманес держался бодро, с прямой спиной и открытыми глазами. Мэт больше всех сочувствовал Дайриду — он его понимал.
Чтобы перекрыть рев труб и грохот барабанов, Мэту пришлось возвысить голос:
— Как только выйдем из города, вышлите вперед разведчиков. — Дальше на юг лежала открытая равнина, сменяющаяся порой небольшими перелесками. По ней проходила недурная дорога — хотя большая часть грузов перевозилась по воде, люди ездили и вдоль берега. — Вышлите разведчиков и прекратите наконец этот шум!
— Разведчиков? — недоуменно переспросил Налесин. — Сгори моя душа, да здесь во всей округе не найдется человека с копьем. Может, ты думаешь, что Белые Львы больше не удирают? Да коли и так, они и на пятьдесят миль к нам приблизиться не посмеют, такого мы им задали жару.
Мэт, не обращая на него внимания, продолжил:
— Двигаться будем быстро. Я хочу пройти сегодня тридцать пять миль. И не только сегодня. Посмотрим, не удастся ли делать по тридцать пять миль каждый день.
Тут уж на него уставились все. Даже лошадям не под силу выдерживать такой темп долго, что уж говорить о пехоте. Все, кроме, конечно, айильцев, считали, что для пеших дневной переход в двадцать пять миль — великолепный результат. Но Мэт должен совершить невозможное — приходилось играть не по правилам.
— Комадрин писал так: «Появляйся там, где тебя не ждут, атакуй внезапно. Отступай, когда враг ждет нападения, нападай, когда он ждет, что ты побежишь. Внезапность — залог победы, быстрота — залог внезапности. Для солдата быстрота — это жизнь».
— Кто он такой, этот Комадрин? — после недолгого размышления спросил Талманес.
Чтобы ответить, Мэту пришлось собраться с мыслями.
— Полководец. Он давно умер, просто я как-то прочел его книгу.
Мэт помнил, что читал эту книгу не раз, хотя сомневался, сохранился ли в мире хотя бы один экземпляр. К тому же он и сам встречался с Комадрином — проиграл ему сражение за шестьсот лет до Артура Ястребиное Крыло. Эти воспоминания подкрадывались незаметно, и слова сами просились на язык. Хорошо еще, что в последнее время он научился сдерживаться и не говорить на Древнем Наречии.
Проследив взглядом за рассыпавшимися веером по равнине конными разведчиками, Мэт позволил себе расслабиться. Он играл свою роль согласно намеченному плану. Отряд должен двигаться на юг стремительно, будто для того, чтобы никто не заметил этого маневра. В действительности его непременно должны были заметить. Со стороны действия Мэта могли показаться глупыми, но оно и не худо. Чем быстрее будет двигаться отряд, тем лучше; это поможет избежать в дороге ненужных стычек, а с реки колонну все равно углядят. Он поднял глаза. На небе не было ни ворон, ни воронов, даже голубей, но это ничего не значило. Мэт готов был слопать собственное седло, если сегодня утром кое-кто не покинул Мироун. Самое большее через несколько дней Саммаэль узнает, что отряд выступил в поход, а слухи, распущенные Рандом в Тире, заставят его поверить, будто это означает неминуемое и скорое вторжение в Иллиан. Как бы Мэт ни спешил, отряд доберется до Тира не раньше чем через месяц; так что, если повезет, Саммаэль будет раздавлен, словно вошь между скалами, прежде чем Мэт подберется на сотню миль к нему. Саммаэль видит и примечает все — почти все. Он думает, что всем придется плясать под его дудку, но как бы не так. Это будет совсем другой танец. Совсем другой. План, разработанный Рандом, Баширом и Мэтом, действительно позволял надеяться на успех. Мэт поймал себя на том, что принялся насвистывать. Хоть раз все шло так, как было задумано.
ГЛАВА 6. Паутина Тени
Оставив проход открытым на тот случай, если придется отступать, и не от саидин, Саммаэль осторожно шагнул на узорчатый шелковый ковер. Обычно он соглашался на встречи лишь у себя или, на худой конец, на нейтральной территории, но сюда приходил уже во второй раз. Приходил по необходимости. Он никогда не отличался доверчивостью и, уж конечно, не проникся ею после того, как узнал — разумеется, лишь отчасти, — что произошло на встрече Демандреда с тремя женщинами. У Саммаэля не было сомнений, что Грендаль рассказала ему лишь то, что сочла нужным, — у нее были свои планы, которыми она не собиралась делиться с другими Избранными. Ведь только один из них сможет стать Ни'блисом, а это стоит самого бессмертия.
Он стоял на огражденном с одной стороны мраморной балюстрадой помосте, где были расставлены золоченые столы и стулья, украшенные довольно фривольной резьбой и инкрустацией. Эта площадка не менее чем на десять футов возвышалась над длинным колонным залом. Лестница туда не вела. С помоста можно было наблюдать за увеселительными выступлениями внизу — по сути. весь зал представлял собой огромную сцену. Солнечный свет искрился в высоких окнах с причудливыми цветными витражами, но жара сюда не проникала. Воздух был прохладен и свеж, хотя Саммаэль ощущал это лишь отдаленно. Грендаль нуждалась в прохладе ничуть не больше его самого, но тем не менее не пожалела усилий на пустую прихоть. Удивительно, что она еще не оплела сетью весь дворец.
Со времени его последнего посещения в нижнем зале кое-что изменилось, но он пока не мог сообразить, что именно. По центральной оси зала располагались три неглубоких продолговатых бассейна с изысканных форм каменными фонтанами, посылавшими струи воды чуть ли не к резным мраморным выступам на высоком сводчатом потолке. В бассейнах и рядом с ними показывали свое искусство мужчины и женщины, едва прикрытые лоскутами тончайшего шелка. Здесь выступали жонглеры, акробаты, танцовщики и музыканты. Разного роста и телосложения, разных оттенков кожи, волос и глаз, они были прекрасны и соперничали друг с другом в совершенстве. Все это предназначалось для услаждения взоров стоящих на помосте. Бессмысленная трата времени и сил, как раз в духе Грендаль.
Когда Саммаэль ступил на помост, там никого не было, но он все равно удерживал саидин, а потому ощутил сладковатый, словно благоухание цветочного сада, аромат духов Грендаль и услышал легкий шелест ступавших по коврам туфелек задолго до того, как позади него раздался голос:
— Ну разве мои зверушки не прекрасны? Она подошла к балюстраде и встала рядом с ним. с улыбкой поглядывая на представление внизу. Тонкое голубое платье доманийского покроя облегало ее стройное тело, более открывая взору, нежели скрывая. Как обычно, все ее пальцы были унизаны перстнями — ни один самоцвет не повторялся, — на запястьях красовались усыпанные драгоценными камнями браслеты, а высокий ворот платья обвивало колье из огромных сапфиров. Хотя Саммаэль и не слишком хорошо разбирался в подобных вещах, он не без оснований полагал, что ее прическа — нарочито небрежно ниспадающие на плечи золотые кудри, усеянные мерцающими тут и там лунниками, — являлась плодом сознательных усилий и точного расчета.
Саммаэлю случалось задумываться о Грендаль. Он никогда не встречал эту женщину до тех пор, пока она не решила бросить безнадежное дело и последовать за Великим Повелителем, но, конечно же, слышал о ней. Эту аскетичную отшельницу высоко чтили повсюду, ибо она врачевала умы и души, что неподвластно Целительству. Принеся клятву Великому Повелителю, она тут же забыла о воздержании, отбросила благочестие и стала вести жизнь, противоположную той, какой славилась прежде. Создавалось впечатление, будто жажда удовольствий захватила ее полностью, не оставив места даже стремлению к власти. На деле все обстояло иначе. Грендаль всегда умела скрывать свою истинную суть. Саммаэль полагал, что знает ее лучше, нежели любой другой из Избранных, — ведь это она сопровождала его в Шайол Гул, когда он отправился туда выразить почтение Великому Повелителю, — но даже ему было не под силу проникнуть в ее истинные помыслы. Слишком сложной и многогранной натурой была эта женщина. Каждое ее слово, каждая мысль несли столько оттенков смысла, сколько чешуек у джегала, причем переходить от одного к другому она умела с быстротой молнии. Тогда хозяйкой положения была она, а Саммаэль, при всех своих воинских заслугах, мог лишь следовать за нею. Теперь, однако же, обстоятельства изменились.
Никто из выступающих внизу даже не поднял глаз, но с появлением Грендаль у них будто добавилось вдохновения и даже, если это вообще возможно, грации. Все они старались показать себя с наилучшей стороны, ибо существовали лишь для того. чтобы угождать своей госпоже. В этом Грендаль была уверена.
Она небрежным жестом указала на могучего мужчину, удерживающего на весу трех стройных женщин. Тела акробатов были умащены маслом и лоснились.
— Вот эти, пожалуй, мои любимцы. Рамзид — брат доманийского короля. На плечах он держит свою жену, а две другие женщины — младшая сестра короля и его старшая дочь. Право же, просто удивительно, чего могут добиться люди, если наставить их на путь истинный. Сколько талантов пропадает впустую.
Это было одно из любимых высказываний Грендаль. Она утверждала, что каждый должен занимать предназначенное ему место и делать свое дело в соответствии с собственными способностями и потребностями общества. Каковые потребности, похоже, сосредоточивались на удовлетворении прихотей Грендаль. Саммаэля эта философия раздражала — исходя из подобных соображений, он и сейчас должен бы оставаться тем, кем был.
Акробат медленно повернулся, чтобы с возвышения можно было лучше рассмотреть живую пирамиду — одна женщина стояла у него на плечах с распростертыми руками, а две другие — на его руках, тоже расставленных в стороны.
Грендаль тем временем обернулась к темнокожей курчавой паре. Мужчина и женщина, стройные и очень красивые, играли на странных продолговатых арфах, увешанных колокольчиками, которые хрустальным эхом вторили струнам.
— Каковы, а? Мое последнее приобретение — они из тех земель, что лежат за Айильской Пустыней. Им следует благодарить меня за то, что я их спасла. Чиап была там ШГбоан, что— то вроде императрицы. Она только что овдовела, а Шаофан должен был жениться на ней и стать ПГботэй. Ей предстояло править своей страной семь лет, а на восьмом году умереть. После того ему надлежало избрать новую ЦГбоан и править так же безраздельно следующие семь лет — до своей смерти. Можешь себе представить, они следовали этому правилу три тысячи лет без перерыва! — Грендаль издала смешок и недоуменно покачала головой. — Самое удивительное, что и Шаофан, и Чиап считают эти смерти естественными. Воля Узора — так они это называют. У них на все один ответ — Воля Узора.
Саммаэль продолжал смотреть на выступающих. Грендаль щебетала без умолку, словно легкомысленная глупышка, но только настоящий дурак мог бы счесть ее таковой. Вся эта болтовня была тщательно продумана, каждое будто бы случайно оброненное слово направлено точно в цель, как игла конджи. Не помешало бы выяснить, зачем она все это затеяла и что хотела для себя выгадать. С чего это, например, она стала набирать себе любимцев в таких дальних краях? Ее поступки никогда не бывали случайными. Может быть, она хотела отвлечь его внимание, убедить, будто ее интересы связаны со странами, отрезанными от остального мира Пустыней. Но поле будущей битвы находилось здесь. Именно здесь коснется мира Великий Повелитель после своего освобождения. Весь прочий мир скроется за завесой бурь, бури истерзают землю, но рассылаться они будут именно отсюда.
— Странно, что ты не удостоила своим вниманием все королевское семейство Арад Домана, — сухо заметил Саммаэль.
Если она хотела его отвлечь, то этот номер не пройдет. Сама угодит в собственную ловушку. Ей ведь и в голову не приходит, что кто-то может знать о ней достаточно, чтобы разгадать ее хитрости.
Гибкая темноволосая женщина, уже не молодая, но отличающаяся той неувядающей красотой и изяществом, какие останутся с нею до конца дней, появилась у его локтя, бережно держа в руках хрустальный кубок с пуншем. Саммаэль взял его, хотя пить не собирался. Новички всегда наблюдают за направлением главного удара, покуда глаза не заболят, а одинокий убийца тем временем подкрадывается сзади. Союзники, пусть даже временные, это, конечно, неплохо, но чем меньше Избранных уцелеет ко Дню Возвращения, тем больше будет у каждого из них шансов быть названным Ни'блисом. Великий Повелитель всегда поощрял такого рода… соперничество. Служить ему достойны лишь самые способные. Порой Саммаэлю казалось, что править миром, как обещано, будет последний, единственный Избранный, оставшийся в живых.
Он стоял на огражденном с одной стороны мраморной балюстрадой помосте, где были расставлены золоченые столы и стулья, украшенные довольно фривольной резьбой и инкрустацией. Эта площадка не менее чем на десять футов возвышалась над длинным колонным залом. Лестница туда не вела. С помоста можно было наблюдать за увеселительными выступлениями внизу — по сути. весь зал представлял собой огромную сцену. Солнечный свет искрился в высоких окнах с причудливыми цветными витражами, но жара сюда не проникала. Воздух был прохладен и свеж, хотя Саммаэль ощущал это лишь отдаленно. Грендаль нуждалась в прохладе ничуть не больше его самого, но тем не менее не пожалела усилий на пустую прихоть. Удивительно, что она еще не оплела сетью весь дворец.
Со времени его последнего посещения в нижнем зале кое-что изменилось, но он пока не мог сообразить, что именно. По центральной оси зала располагались три неглубоких продолговатых бассейна с изысканных форм каменными фонтанами, посылавшими струи воды чуть ли не к резным мраморным выступам на высоком сводчатом потолке. В бассейнах и рядом с ними показывали свое искусство мужчины и женщины, едва прикрытые лоскутами тончайшего шелка. Здесь выступали жонглеры, акробаты, танцовщики и музыканты. Разного роста и телосложения, разных оттенков кожи, волос и глаз, они были прекрасны и соперничали друг с другом в совершенстве. Все это предназначалось для услаждения взоров стоящих на помосте. Бессмысленная трата времени и сил, как раз в духе Грендаль.
Когда Саммаэль ступил на помост, там никого не было, но он все равно удерживал саидин, а потому ощутил сладковатый, словно благоухание цветочного сада, аромат духов Грендаль и услышал легкий шелест ступавших по коврам туфелек задолго до того, как позади него раздался голос:
— Ну разве мои зверушки не прекрасны? Она подошла к балюстраде и встала рядом с ним. с улыбкой поглядывая на представление внизу. Тонкое голубое платье доманийского покроя облегало ее стройное тело, более открывая взору, нежели скрывая. Как обычно, все ее пальцы были унизаны перстнями — ни один самоцвет не повторялся, — на запястьях красовались усыпанные драгоценными камнями браслеты, а высокий ворот платья обвивало колье из огромных сапфиров. Хотя Саммаэль и не слишком хорошо разбирался в подобных вещах, он не без оснований полагал, что ее прическа — нарочито небрежно ниспадающие на плечи золотые кудри, усеянные мерцающими тут и там лунниками, — являлась плодом сознательных усилий и точного расчета.
Саммаэлю случалось задумываться о Грендаль. Он никогда не встречал эту женщину до тех пор, пока она не решила бросить безнадежное дело и последовать за Великим Повелителем, но, конечно же, слышал о ней. Эту аскетичную отшельницу высоко чтили повсюду, ибо она врачевала умы и души, что неподвластно Целительству. Принеся клятву Великому Повелителю, она тут же забыла о воздержании, отбросила благочестие и стала вести жизнь, противоположную той, какой славилась прежде. Создавалось впечатление, будто жажда удовольствий захватила ее полностью, не оставив места даже стремлению к власти. На деле все обстояло иначе. Грендаль всегда умела скрывать свою истинную суть. Саммаэль полагал, что знает ее лучше, нежели любой другой из Избранных, — ведь это она сопровождала его в Шайол Гул, когда он отправился туда выразить почтение Великому Повелителю, — но даже ему было не под силу проникнуть в ее истинные помыслы. Слишком сложной и многогранной натурой была эта женщина. Каждое ее слово, каждая мысль несли столько оттенков смысла, сколько чешуек у джегала, причем переходить от одного к другому она умела с быстротой молнии. Тогда хозяйкой положения была она, а Саммаэль, при всех своих воинских заслугах, мог лишь следовать за нею. Теперь, однако же, обстоятельства изменились.
Никто из выступающих внизу даже не поднял глаз, но с появлением Грендаль у них будто добавилось вдохновения и даже, если это вообще возможно, грации. Все они старались показать себя с наилучшей стороны, ибо существовали лишь для того. чтобы угождать своей госпоже. В этом Грендаль была уверена.
Она небрежным жестом указала на могучего мужчину, удерживающего на весу трех стройных женщин. Тела акробатов были умащены маслом и лоснились.
— Вот эти, пожалуй, мои любимцы. Рамзид — брат доманийского короля. На плечах он держит свою жену, а две другие женщины — младшая сестра короля и его старшая дочь. Право же, просто удивительно, чего могут добиться люди, если наставить их на путь истинный. Сколько талантов пропадает впустую.
Это было одно из любимых высказываний Грендаль. Она утверждала, что каждый должен занимать предназначенное ему место и делать свое дело в соответствии с собственными способностями и потребностями общества. Каковые потребности, похоже, сосредоточивались на удовлетворении прихотей Грендаль. Саммаэля эта философия раздражала — исходя из подобных соображений, он и сейчас должен бы оставаться тем, кем был.
Акробат медленно повернулся, чтобы с возвышения можно было лучше рассмотреть живую пирамиду — одна женщина стояла у него на плечах с распростертыми руками, а две другие — на его руках, тоже расставленных в стороны.
Грендаль тем временем обернулась к темнокожей курчавой паре. Мужчина и женщина, стройные и очень красивые, играли на странных продолговатых арфах, увешанных колокольчиками, которые хрустальным эхом вторили струнам.
— Каковы, а? Мое последнее приобретение — они из тех земель, что лежат за Айильской Пустыней. Им следует благодарить меня за то, что я их спасла. Чиап была там ШГбоан, что— то вроде императрицы. Она только что овдовела, а Шаофан должен был жениться на ней и стать ПГботэй. Ей предстояло править своей страной семь лет, а на восьмом году умереть. После того ему надлежало избрать новую ЦГбоан и править так же безраздельно следующие семь лет — до своей смерти. Можешь себе представить, они следовали этому правилу три тысячи лет без перерыва! — Грендаль издала смешок и недоуменно покачала головой. — Самое удивительное, что и Шаофан, и Чиап считают эти смерти естественными. Воля Узора — так они это называют. У них на все один ответ — Воля Узора.
Саммаэль продолжал смотреть на выступающих. Грендаль щебетала без умолку, словно легкомысленная глупышка, но только настоящий дурак мог бы счесть ее таковой. Вся эта болтовня была тщательно продумана, каждое будто бы случайно оброненное слово направлено точно в цель, как игла конджи. Не помешало бы выяснить, зачем она все это затеяла и что хотела для себя выгадать. С чего это, например, она стала набирать себе любимцев в таких дальних краях? Ее поступки никогда не бывали случайными. Может быть, она хотела отвлечь его внимание, убедить, будто ее интересы связаны со странами, отрезанными от остального мира Пустыней. Но поле будущей битвы находилось здесь. Именно здесь коснется мира Великий Повелитель после своего освобождения. Весь прочий мир скроется за завесой бурь, бури истерзают землю, но рассылаться они будут именно отсюда.
— Странно, что ты не удостоила своим вниманием все королевское семейство Арад Домана, — сухо заметил Саммаэль.
Если она хотела его отвлечь, то этот номер не пройдет. Сама угодит в собственную ловушку. Ей ведь и в голову не приходит, что кто-то может знать о ней достаточно, чтобы разгадать ее хитрости.
Гибкая темноволосая женщина, уже не молодая, но отличающаяся той неувядающей красотой и изяществом, какие останутся с нею до конца дней, появилась у его локтя, бережно держа в руках хрустальный кубок с пуншем. Саммаэль взял его, хотя пить не собирался. Новички всегда наблюдают за направлением главного удара, покуда глаза не заболят, а одинокий убийца тем временем подкрадывается сзади. Союзники, пусть даже временные, это, конечно, неплохо, но чем меньше Избранных уцелеет ко Дню Возвращения, тем больше будет у каждого из них шансов быть названным Ни'блисом. Великий Повелитель всегда поощрял такого рода… соперничество. Служить ему достойны лишь самые способные. Порой Саммаэлю казалось, что править миром, как обещано, будет последний, единственный Избранный, оставшийся в живых.