Страница:
Диксон. Я согласен с тем, что вы говорите, ибо если интеллектуальная потенция нашей души может быть бытием, отделенным от тела, и если она имеет смысл действующей причины, то тем более это необходимо утверждать относительно Мировой Души; ибо Плотин говорит в писаниях против гностиков, что «с большей легкостью Мировая Душа господствует над вселенной, чем наша душа над нашим телом», потому что большое различие есть между тем способом, каким управляет одна и другая. Одна, не будучи скованной, управляет миром таким образом, что сама не становится связанной теми вещами, над которыми господствует; она не претерпевает от другой вещи и не страдает вместе с другими вещами; она без затруднения возносится к высшим вещам; сообщая телу жизнь и совершенство, она не получает от него никакого несовершенства, и потому она вечно связана с одним и тем же предметом. Относительно же второй ясно, что она находится в противоположных условиях. Итак, если, сообразно вашему принципу совершенства, находящиеся в низших природах в более высокой степени должны быть приписаны высшим природам и познаны в них, то, без всякого сомнения, мы должны утверждать то различие, которое вы выставили. Это подтверждается не только Мировой Душой, но также каждой звездой, как полагает названный философ, говоря, что все они имеют возможность созерцать Божество, начала всех вещей и порядок всех частей вселенной; и он полагает, что это происходит не при помощи памяти, рассуждения и размышления, так как всякое их дело есть дело вечное и нет действия, которое было бы для них новым, и поэтому все, что они делают, они делают подходящим ко всему и притом совершенным способом, в определенном и предустановленном порядке, без действия размышления. Пример совершенного писателя и кифариста приводит также Аристотель; из того факта, что природа не рассуждает и не думает, полагает он, нельзя сделать вывод, что она действует без интеллекта и конечного намерения, потому что превосходные музыканты и писатели меньше размышляют о том, что делают, и однако не ошибаются, подобно людям более грубым и косным, которые хотя и более об этом думают и размышляют, однако создают произведения менее совершенные и кроме того не без ошибок.
Теофил. Вы правильно понимаете. Обратимся же к более частному. Мне кажется, что преуменьшают божественную доброту и превосходство этого великого одушевленного подобия Первого Начала те, кто не хочет понять и утверждать, что мир одушевлен вместе с его членами; как если бы Бог завидовал своему подобию, как если бы архитектор не любил своего отдельного произведения. Платон говорит о нем, что он радуется своему созданию благодаря тому, что в нем отражается его подобие. Может ли вещь более прекрасная, чем эта вселенная, представиться глазам Божества? И так как она состоит из своих частей, то каждую из них следует ценить больше, чем формальное начало? Я оставляю для лучшего и более частного рассуждения тысячи природных оснований, кроме этого топического, или логического.
Диксон. Я полагаю, что вам нет надобности стараться об этом, так как ни один более или менее известный философ, также и среди перипатетиков, не станет отрицать, что мир и его сферы известным образом одушевлены. Теперь я хотел бы понять, каким образом, полагаете вы, эта форма проникает в материю вселенной?
Теофил. Она присоединяется к ней таким образом, что природа тела, которая сама по себе не прекрасна, но обладает этой способностью, становится причастной красоте, так как нет красоты, которая не выражалась бы в каком-нибудь виде или форме, нет никакой формы, которая не была бы произведена из души.
Диксон. Мне кажется, я слышу совершенно новую вещь: не полагаете ли вы, что не только форма вселенной, но и все подобные формы природных вещей являются душой?
Теофил. Да.
Диксон. Следовательно, все они одушевлены?
Теофил. Да.
Диксон. Но кто же согласится с этим?
Теофил. Но кто же обоснованно это опровергнет?
Диксон. Общее мнение, что не все вещи живут.
Теофил. Мнение более общее не есть более истинное.
Диксон. Я легко готов допустить, что это можно защищать. Но для того, чтобы какая-либо вещь была истинной, недостаточно возможности ее защищать, так как необходимо, чтобы ее можно было также и доказать.
Теофил. Это не представляет трудности. Разве нет философов, которые полагали бы, что мир одушевлен?
Диксон. Конечно, таковых много, и притом первейших.
Теофил. Почему же им не утверждать, что все части мира одушевлены?
Диксон. Они утверждают это, конечно, но о главнейших частях, о тех, которые являются истинными частями мира, так как они полагают, что Душа находится вся во всем мире и вся в любой его части, с не меньшим основанием, чем душа живого существа, воспринимаемого нашими чувствами, есть вся для всего.
Теофил. Каковы же, вы полагаете, эти не истинные части мира?
Диксон. Те, что не суть первые тела, как говорят перипатетики, каковы земля с водами и другие части, которые, по вашему утверждению, образуют цельное одушевленное – Луна, Солнце и другие тела; кроме этих главных одушевленных имеются те, что не являются первыми частями вселенной; одним из них приписывают растительную душу, другим – чувственную, третьим – интеллектуальную.
Теофил. Итак, если душа тем самым, что находится во всем, находится также в частях, почему вы не допускаете, что она находится также и в частях частей?
Диксон. Я допускаю, но в частях частей одушевленных вещей.
Теофил. Каковы же те вещи, что не одушевлены или не являются частями одушевленных тел?
Диксон. Разве не кажется вам, что некоторые из них у нас перед глазами? Все вещи, не обладающие жизнью.
Теофил. А каковы суть вещи, не обладающие жизнью или, по меньшей мере, жизненным началом?
Диксон. Следовательно, вы полагаете, что нет вещи, не обладающей душою или, по крайней мере, жизненным началом?
Теофил. Именно это я, в конце концов, полагаю.
Полиинний. Следовательно, мертвое тело имеет душу. Следовательно, мои башмаки, мои туфли, мои сапоги, мои шпоры, мое кольцо и мои перчатки оказываются одушевленными? Мой плащ и моя мантилья одушевлены?
Гервазий. Да, мессер, да, маэстро Полиинний, почему нет? Я крепко верю, что твой плащ и твоя мантилья, конечно, одушевлены, когда содержат внутри себя такое животное, как ты; сапоги и шпоры одушевлены, когда надеты на ноги; шляпа одушевлена, когда содержит в себе голову, которая не лишена души; и конюшня также одушевлена, когда содержит в себе лошадь, мула и самое вашу милость! Не так ли вы понимаете ее, Теофил? Не кажется ли вам, что я лучше понял это, чем господин магистр?
Полиинний. «Чей скот»? Как если бы не встречались среди ослов еще и еще утонченные? Как осмеливаешься ты, невежда, простофиля, приравнивать себя к архиученейшему, ко мне, руководителю школы Минервы?
Гервазий. Мир вам, господин магистр, я слуга слуг и скамейка для ног ваших.
Полиинний. Да проклянет тебя господь во веки веков!
Диксон. Без гнева! Дайте нам закончить обсуждение этих вещей.
Полиинний. Итак, пусть Теофил продолжает свои утверждения.
Теофил. Я так и сделаю. Итак, я утверждаю, что ни стол как стол не одушевлен, ни одежда, ни кожа как кожа, ни стекло как стекло; но как вещи природные и составные они имеют в себе материю и форму. Сколь бы незначительной и малейшей ни была вещь, она имеет в себе части духовной субстанции, каковая, если находит подходящий субъект, стремится стать растением, стать животным и получает члены любого тела, каковое обычно называется одушевленным, потому что Дух находится во всех вещах и нет малейшего тельца, которое бы не заключало в себе возможности стать одушевленным.
Полиинний. Итак, все, что существует, есть одушевленное.
Теофил. Не все вещи, обладающие душой, называются одушевленными.
Диксон. Следовательно, по меньшей мере, все вещи обладают жизнью.
Теофил. Я допускаю, что вещи имеют в себе душу, обладают жизнью сообразно субстанции, но не сообразно акту и действию в том смысле, какой им придают все перипатетики и те, кто жизнь и душу определяет сообразно известным, слишком грубым основаниям.
Диксон. Ваши слова кажутся мне известным образом правдоподобными; таким образом, можно было бы поддерживать мнение Анаксагора, полагавшего, что всякая вещь находится во всякой вещи, так как дух, или душа, или всеобщая форма, находится во всех вещах и из всего все может произойти.
Теофил. Я утверждаю не правдоподобное, но истинное, так как этот дух находится во всех вещах, каковые, если не суть живые, суть одушевленные; если они в действительности не обладают одушевленностью и жизнью, все же они обладают ими сообразно началу и известному первому действию. и я не утверждаю большего, так как в данном случае я не хочу говорить о свойствах многих камешков и драгоценных камней; будучи отшлифованными, гранеными и живописно расположенными в оправе, они имеют известную способность возвышать дух и возбуждать новые чувства и страсти не только в теле, но и в душе. И мы знаем, что подобные следствия не происходят и не могут происходить от чисто материального качества, но с необходимостью относятся к символическому жизненному и душевному началу; кроме того, то же самое мы чувственно наблюдаем в мертвых сучьях и корнях, которые, очищая и собирая соки, изменяя жидкости, с необходимостью проявляют признаки жизни. Я оставлю в стороне тот факт, что не без причины некроманты надеются произвести многое при помощи костей мертвецов и полагают, что эти кости удерживают если не то же самое, то все же то или другое жизненное действие, которое в известных случаях и приводит к необычайным следствиям[28]. Я еще буду иметь случай пространно рассуждать относительно Духа, Души, Жизни, Ума, который во все проникает, во всем находится и приводит в движение всю материю, наполняет ее лоно и скорее превосходит ее, чем она превосходит его полноту, и превышает ее скорее, чем ею превышен, принимая во внимание, что духовная субстанция не может быть превзойдена материальной, но скорее полагает ей предел.
Диксон. Это, мне кажется, соответствует не только мысли Пифагора, чье мнение приводит поэт, когда говорит:
Теофил. Итак, если Дух, Душа, Жизнь находится во всех вещах и сообразно известным степеням наполняет всю материю, то достоверно, что он является истинным действием и истинной формой всех вещей. Итак, Душа Мира – это формальное образующее начало вселенной и всего, что в ней содержится. Я утверждаю, что если жизнь находится во всех вещах, то, следовательно, душа является формой всех вещей; во всем она главенствует над материей и господствует в составных вещах, производит состав и конституцию частей. И поэтому устойчивость не менее подходит подобной форме, чем материи. Она, я полагаю, едина для всех вещей; сообразно же разнообразию расположений материи и сообразно способности активных и пассивных материальных начал[30], она производит различные формообразования и различные способности, показывая то действие жизни без чувства, то действие жизни и чувства без интеллекта; иногда же кажется, что все ее способности придавлены и подавлены или же неразумностью, или же другой особенностью материи. Так, при всей изменчивости местопребываний и превратностей этой формы невозможно, чтобы она уничтожалась, потому что духовная субстанция не менее существенна, чем материальная. Итак, одни только внешние формы изменяются и также уничтожаются, потому что они не вещи, но лишь относятся к вещам, не субстанции, но лишь акциденции и обстоятельства субстанций.
Полиинний. Не сущности, но от сущностей.
Диксон. Конечно, если бы что-либо от субстанций уничтожилось, исчез бы мир.
Теофил. Итак, мы имеем внутреннее начало формальное, вечное и существенное, которое несравненно лучше того, что выдумано софистами, занимающимися акциденциями, не знающими субстанций вещей и в результате полагающими субстанции исчезающими, потому что они называют субстанцией больше всего, в первую очередь и главным образом то, что возникает из состава; это же есть не что иное, как акциденция, не содержащая в себе никакой устойчивости и истины и разрешающаяся в ничто. Они утверждают, что человек поистине есть то, что возникает из состава, что душа поистине – то, что есть совершенство и действительность живого тела или же вещь, возникающая из известной соразмерности строения и членов; отсюда неудивительно, что они внушают другим такой страх перед смертью и сами столь страшатся смерти и разрушения, как люди, которым угрожает выпадение из бытия. Против этого неразумия природа кричит громким голосом, ручаясь нам за то, что ни душа, ни тело не должны бояться смерти, потому что как материя, так и форма являются постояннейшими началами:
Теофил. Это так. И кроме того, я не определяю, вся ли форма сопровождаема материей, тогда как относительно материи я уже уверенно утверждаю, что она не является частью, которая фактически была бы лишена формы, если только не определять ее чисто логически, как полагает Аристотель, который никогда не перестает разделять разумом то, что неделимо сообразно с природой и истиной.
Диксон. Не допускаете ли вы существования другой формы, кроме этой, вечно сопровождающей материю?
Теофил. Да, и еще тем более естественной, что это – материальная форма, о которой мы будем рассуждать дальше. Покамест заметьте то отличие формы, что она является видом первой Формы, которая формирует, расстилается в пространстве и зависит от материи; так как она формирует все, она есть во всем; так как она расстилается в пространстве, то она сообщает совершенство целого частям; так как она зависит и не действует сама по себе, она сообщает частям действие целого, а также его имя и бытие. Такова материальная форма, например, огня, ибо всякая часть огня согревает, называется огнем и есть огонь. Во-вторых, есть другой вид формы, которая формирует и зависит, но не расстилается в пространстве; и таковая, делая его совершенным и реализуя целое, находится в целом и во всякой его части; так как она не расстилается в пространстве, от этого происходит то, что действительности целого она не приобщает к частям, но так как она зависит, то действие целого она частям сообщает. Такова душа растительная и чувственная, так как никакая часть животного не есть животное, и тем не менее каждая часть живет и чувствует. В-третьих, есть еще иной вид формы, каковая реализует и делает совершенным целое, но не занимает пространства и не зависима от своей деятельности. Так как она реализует и делает совершенным, то находится во всем и во всякой части; так как она не занимает пространства, то совершенство целого она не приобщает к частям; так как она не зависит, то не сообщает действия. Такова Душа, поскольку она может возбуждать интеллектуальную потенцию, и она называется интеллектуальной; она не образует какой-либо части человека, которая могла бы называться человеком, была бы человеком и о которой можно было бы сказать, что она обладает разумом. Их этих трех видов первый – это материальная форма, которая не может быть понята без материи и не может существовать без нее; другие два вида (каковые, в конце концов, совпадают в одном, сообразно субстанции и бытию, и различаются вышеуказанным способом) знаменуют собою то формальное начало, которое отличается от начала материального[32].
Диксон. Понимаю.
Теофил. Кроме того, я хочу предупредить, что хотя по обычному способу выражения мы и говорим, что имеется пять степеней формы, то есть элементарная, смешанная, растительная, чувственная и интеллектуальная, мы, однако, не понимаем это в вульгарном смысле, так как это различение имеет силу только сообразно действиям, появляющимся и происходящим от предметов, но не по отношению к первичному и основному бытию этой формы и духовной Жизни, которая сама наполняет все, но не по одному и тому же способу.
Диксон. Понимаю. Так что эта форма, принимаемая вами за начало, есть форма существенная, образует совершенный вид, существует в собственном роде, а не является частью видов как форма перипатетическая.
Теофил. Именно так.
Диксон. Различие форм в материи не происходит сообразно случайным расположениям, зависящим от материальной формы.
Теофил. Верно.
Диксон. Отсюда также и та отделенная форма не умножается сообразно числу, так как всякое численное умножение зависит от материи.
Теофил. Так.
Диксон. Кроме того, в себе неизменная, она изменчива посредством предметов и разнообразия материи. И подобная форма, хотя в предмете она заставляет делать отличие части от целого, сама не различается в части и в целом; хотя один смысл ей подходит как существующей самой по себе, другой – поскольку она действительность и совершенство какого-нибудь предмета; иной смысл – в отношении предмета, расположенного одним способом, опять-таки другой – в отношении предмета, расположенного иным способом.
Теофил. Точно так.
Диксон. Вы не понимаете эту форму как случайную или подобную случайному, ни как примешанную к материи, ни как извне присущую ей, но как существующую внутри ее, связанную с ней, в ней присутствующую.
Теофил. Так я утверждаю.
Диксон. Кроме того, эта форма определена и ограничена материей, так как, имея в себе способность установить частности бесчисленных видов, она ограничивается установлением одного индивида; с другой же стороны, потенция неограниченной материи, могущей принять любую форму, приходит к ограничению одним видом, так что одна есть причина определения и ограничения другой.
Теофил. Очень хорошо.
Диксон. Итак, вы известным образом согласны с мнением Анаксагора, называющего частные формы природы скрытыми, отчасти с мнением Платона, выводящего их из Идей, отчасти с мнением Эмпедокла, для которого они происходят из разума, и известным образом с мнением Аристотеля[33], для которого они как бы исходят из потенции материи?
Теофил. Да, ибо, как мы уже сказали, где есть форма, там есть известным образом все; где есть Душа, Дух, Жизнь, там есть все. Формообразователь есть интеллект для идеальных видов и формирует их; если он не извлекает их из материи, то все же не вымаливает их вне ее, так как этот дух наполняет все.
Полиинний. Я хотел бы знать, каким образом форма является Душою Мира, присутствующей повсюду как целое, если она неделима. Она, следовательно, необходимо должна быть весьма велика, даже бесконечного размера, если утверждается, что мир бесконечен.
Гервазий. Есть достаточное основание, чтобы она была большой. Один проповедник в Грандаццо, в Сицилии, утверждал то же о нашем Господе. В знак того, что последний присутствует во всем мире, он соорудил распятие столь большого размера, как церковь, наподобие Бога-Отца, для которого эмпирейное небо служит балдахином, звездное небо – сиденьем и у которого столь длинные ноги, что они касаются земли, служащей ему скамеечкой. К нему пришел с вопросом один крестьянин, говоря: «Уважаемый отец мой, сколько же локтей сукна потребуется, чтобы сделать ему штаны?», а другой сказал, что не хватило бы всего гороха, фасоли и бобов из Мелаццо и Никозии, чтобы наполнить ему брюхо. Итак, смотрите, чтобы также и эта Душа Мира не была сделана по этому образцу.
Теофил. Я не знаю, как ответить на твое сомнение, Гервазий, но легко могу ответить на сомнение маэстро Полиинния. Все же я скажу с известным уподоблением, чтобы удовлетворить просьбу обоих, так как я хочу, чтобы также и вы унесли какой-нибудь плод от наших рассуждений и разговоров. Итак, вкратце, вы должны знать, что Душа Мира и Божество не целиком присутствуют во всем и во всякой части таким же образом, каким какая-либо материальная вещь может там быть, так как это невозможно для любого тела и любого духа; они присутствуют таким образом, который нелегко вам объяснить иначе, чем так: вы должны заметить, что если о Душе Мира и о всеобщей форме говорят, что они суть во всем, то при этом не понимается – телесно и пространственно, так как таковыми они не являются и таким образом они не могут быть ни в какой части; но они суть целиком во всем духовным образом. Так, например, грубо говоря, вы можете вообразить себе голос, который есть целиком во всей комнате и в любой ее части, так как он отовсюду слышим весь; так эти слова, которые я произношу, слышимы все всеми, даже если бы присутствовали тысячи; и мой голос, если бы он мог распространиться по всему миру, был бы весь во всем. Итак, я говорю вам, маэстро Полиинний, что Душа не является неделимой, как точка, но известным образом она неделима, как голос. И я отвечаю тебе, Гервазий, что Божество не есть во всем, как Бог из Грандаццо во всей его капелле, так как последний хотя и находится во всей церкви, однако не находится в ней целиком, но голова его в одной части, ноги – в другой, руки и бюст – в новой и новой части. Но это находится все в любой части, как мой голос слышим весь из всех частей этого зала.
Полиинний. Я прекрасно понял.
Гервазий. Я же воспринял ваш голос.
Диксон. Я верю, что касается голоса; что же касается утверждения, я думаю, что оно вошло в одно ухо и ушло через другое.
Гервазий. Я думаю, что оно здесь еще и не вошло, так как уже поздно и часы, что у меня в желудке, указали час ужина.
Полиинний. Это значит, то есть, что ты помышляешь о еде.
Диксон. Итак, достаточно. Завтра мы соберемся, чтобы рассуждать, быть может, о материальном начале.
Теофил. Я вас буду поджидать или вы меня поджидайте на этом месте.
ДИАЛОГ ТРЕТИЙ
Теофил. Вы правильно понимаете. Обратимся же к более частному. Мне кажется, что преуменьшают божественную доброту и превосходство этого великого одушевленного подобия Первого Начала те, кто не хочет понять и утверждать, что мир одушевлен вместе с его членами; как если бы Бог завидовал своему подобию, как если бы архитектор не любил своего отдельного произведения. Платон говорит о нем, что он радуется своему созданию благодаря тому, что в нем отражается его подобие. Может ли вещь более прекрасная, чем эта вселенная, представиться глазам Божества? И так как она состоит из своих частей, то каждую из них следует ценить больше, чем формальное начало? Я оставляю для лучшего и более частного рассуждения тысячи природных оснований, кроме этого топического, или логического.
Диксон. Я полагаю, что вам нет надобности стараться об этом, так как ни один более или менее известный философ, также и среди перипатетиков, не станет отрицать, что мир и его сферы известным образом одушевлены. Теперь я хотел бы понять, каким образом, полагаете вы, эта форма проникает в материю вселенной?
Теофил. Она присоединяется к ней таким образом, что природа тела, которая сама по себе не прекрасна, но обладает этой способностью, становится причастной красоте, так как нет красоты, которая не выражалась бы в каком-нибудь виде или форме, нет никакой формы, которая не была бы произведена из души.
Диксон. Мне кажется, я слышу совершенно новую вещь: не полагаете ли вы, что не только форма вселенной, но и все подобные формы природных вещей являются душой?
Теофил. Да.
Диксон. Следовательно, все они одушевлены?
Теофил. Да.
Диксон. Но кто же согласится с этим?
Теофил. Но кто же обоснованно это опровергнет?
Диксон. Общее мнение, что не все вещи живут.
Теофил. Мнение более общее не есть более истинное.
Диксон. Я легко готов допустить, что это можно защищать. Но для того, чтобы какая-либо вещь была истинной, недостаточно возможности ее защищать, так как необходимо, чтобы ее можно было также и доказать.
Теофил. Это не представляет трудности. Разве нет философов, которые полагали бы, что мир одушевлен?
Диксон. Конечно, таковых много, и притом первейших.
Теофил. Почему же им не утверждать, что все части мира одушевлены?
Диксон. Они утверждают это, конечно, но о главнейших частях, о тех, которые являются истинными частями мира, так как они полагают, что Душа находится вся во всем мире и вся в любой его части, с не меньшим основанием, чем душа живого существа, воспринимаемого нашими чувствами, есть вся для всего.
Теофил. Каковы же, вы полагаете, эти не истинные части мира?
Диксон. Те, что не суть первые тела, как говорят перипатетики, каковы земля с водами и другие части, которые, по вашему утверждению, образуют цельное одушевленное – Луна, Солнце и другие тела; кроме этих главных одушевленных имеются те, что не являются первыми частями вселенной; одним из них приписывают растительную душу, другим – чувственную, третьим – интеллектуальную.
Теофил. Итак, если душа тем самым, что находится во всем, находится также в частях, почему вы не допускаете, что она находится также и в частях частей?
Диксон. Я допускаю, но в частях частей одушевленных вещей.
Теофил. Каковы же те вещи, что не одушевлены или не являются частями одушевленных тел?
Диксон. Разве не кажется вам, что некоторые из них у нас перед глазами? Все вещи, не обладающие жизнью.
Теофил. А каковы суть вещи, не обладающие жизнью или, по меньшей мере, жизненным началом?
Диксон. Следовательно, вы полагаете, что нет вещи, не обладающей душою или, по крайней мере, жизненным началом?
Теофил. Именно это я, в конце концов, полагаю.
Полиинний. Следовательно, мертвое тело имеет душу. Следовательно, мои башмаки, мои туфли, мои сапоги, мои шпоры, мое кольцо и мои перчатки оказываются одушевленными? Мой плащ и моя мантилья одушевлены?
Гервазий. Да, мессер, да, маэстро Полиинний, почему нет? Я крепко верю, что твой плащ и твоя мантилья, конечно, одушевлены, когда содержат внутри себя такое животное, как ты; сапоги и шпоры одушевлены, когда надеты на ноги; шляпа одушевлена, когда содержит в себе голову, которая не лишена души; и конюшня также одушевлена, когда содержит в себе лошадь, мула и самое вашу милость! Не так ли вы понимаете ее, Теофил? Не кажется ли вам, что я лучше понял это, чем господин магистр?
Полиинний. «Чей скот»? Как если бы не встречались среди ослов еще и еще утонченные? Как осмеливаешься ты, невежда, простофиля, приравнивать себя к архиученейшему, ко мне, руководителю школы Минервы?
Гервазий. Мир вам, господин магистр, я слуга слуг и скамейка для ног ваших.
Полиинний. Да проклянет тебя господь во веки веков!
Диксон. Без гнева! Дайте нам закончить обсуждение этих вещей.
Полиинний. Итак, пусть Теофил продолжает свои утверждения.
Теофил. Я так и сделаю. Итак, я утверждаю, что ни стол как стол не одушевлен, ни одежда, ни кожа как кожа, ни стекло как стекло; но как вещи природные и составные они имеют в себе материю и форму. Сколь бы незначительной и малейшей ни была вещь, она имеет в себе части духовной субстанции, каковая, если находит подходящий субъект, стремится стать растением, стать животным и получает члены любого тела, каковое обычно называется одушевленным, потому что Дух находится во всех вещах и нет малейшего тельца, которое бы не заключало в себе возможности стать одушевленным.
Полиинний. Итак, все, что существует, есть одушевленное.
Теофил. Не все вещи, обладающие душой, называются одушевленными.
Диксон. Следовательно, по меньшей мере, все вещи обладают жизнью.
Теофил. Я допускаю, что вещи имеют в себе душу, обладают жизнью сообразно субстанции, но не сообразно акту и действию в том смысле, какой им придают все перипатетики и те, кто жизнь и душу определяет сообразно известным, слишком грубым основаниям.
Диксон. Ваши слова кажутся мне известным образом правдоподобными; таким образом, можно было бы поддерживать мнение Анаксагора, полагавшего, что всякая вещь находится во всякой вещи, так как дух, или душа, или всеобщая форма, находится во всех вещах и из всего все может произойти.
Теофил. Я утверждаю не правдоподобное, но истинное, так как этот дух находится во всех вещах, каковые, если не суть живые, суть одушевленные; если они в действительности не обладают одушевленностью и жизнью, все же они обладают ими сообразно началу и известному первому действию. и я не утверждаю большего, так как в данном случае я не хочу говорить о свойствах многих камешков и драгоценных камней; будучи отшлифованными, гранеными и живописно расположенными в оправе, они имеют известную способность возвышать дух и возбуждать новые чувства и страсти не только в теле, но и в душе. И мы знаем, что подобные следствия не происходят и не могут происходить от чисто материального качества, но с необходимостью относятся к символическому жизненному и душевному началу; кроме того, то же самое мы чувственно наблюдаем в мертвых сучьях и корнях, которые, очищая и собирая соки, изменяя жидкости, с необходимостью проявляют признаки жизни. Я оставлю в стороне тот факт, что не без причины некроманты надеются произвести многое при помощи костей мертвецов и полагают, что эти кости удерживают если не то же самое, то все же то или другое жизненное действие, которое в известных случаях и приводит к необычайным следствиям[28]. Я еще буду иметь случай пространно рассуждать относительно Духа, Души, Жизни, Ума, который во все проникает, во всем находится и приводит в движение всю материю, наполняет ее лоно и скорее превосходит ее, чем она превосходит его полноту, и превышает ее скорее, чем ею превышен, принимая во внимание, что духовная субстанция не может быть превзойдена материальной, но скорее полагает ей предел.
Диксон. Это, мне кажется, соответствует не только мысли Пифагора, чье мнение приводит поэт, когда говорит:
– но также мысли богослова, который говорит: Дух «переполняет и наполняет землю, и он все ограничивает». А другой, говоря, быть может, о связи формы с материей и потенцией, заявляет, что последнюю превышают акт и форма.
Небо вначале с землей и с водяною равниной,
И сияющий шар луны, и светило Титана
Дух питает внутри, и всею, разлившись по членам,
Движет громадою ум, смесившись с телом великим[29],
Теофил. Итак, если Дух, Душа, Жизнь находится во всех вещах и сообразно известным степеням наполняет всю материю, то достоверно, что он является истинным действием и истинной формой всех вещей. Итак, Душа Мира – это формальное образующее начало вселенной и всего, что в ней содержится. Я утверждаю, что если жизнь находится во всех вещах, то, следовательно, душа является формой всех вещей; во всем она главенствует над материей и господствует в составных вещах, производит состав и конституцию частей. И поэтому устойчивость не менее подходит подобной форме, чем материи. Она, я полагаю, едина для всех вещей; сообразно же разнообразию расположений материи и сообразно способности активных и пассивных материальных начал[30], она производит различные формообразования и различные способности, показывая то действие жизни без чувства, то действие жизни и чувства без интеллекта; иногда же кажется, что все ее способности придавлены и подавлены или же неразумностью, или же другой особенностью материи. Так, при всей изменчивости местопребываний и превратностей этой формы невозможно, чтобы она уничтожалась, потому что духовная субстанция не менее существенна, чем материальная. Итак, одни только внешние формы изменяются и также уничтожаются, потому что они не вещи, но лишь относятся к вещам, не субстанции, но лишь акциденции и обстоятельства субстанций.
Полиинний. Не сущности, но от сущностей.
Диксон. Конечно, если бы что-либо от субстанций уничтожилось, исчез бы мир.
Теофил. Итак, мы имеем внутреннее начало формальное, вечное и существенное, которое несравненно лучше того, что выдумано софистами, занимающимися акциденциями, не знающими субстанций вещей и в результате полагающими субстанции исчезающими, потому что они называют субстанцией больше всего, в первую очередь и главным образом то, что возникает из состава; это же есть не что иное, как акциденция, не содержащая в себе никакой устойчивости и истины и разрешающаяся в ничто. Они утверждают, что человек поистине есть то, что возникает из состава, что душа поистине – то, что есть совершенство и действительность живого тела или же вещь, возникающая из известной соразмерности строения и членов; отсюда неудивительно, что они внушают другим такой страх перед смертью и сами столь страшатся смерти и разрушения, как люди, которым угрожает выпадение из бытия. Против этого неразумия природа кричит громким голосом, ручаясь нам за то, что ни душа, ни тело не должны бояться смерти, потому что как материя, так и форма являются постояннейшими началами:
Диксон. В согласии с этим, мне кажется, говорит Соломон, считавшийся мудрейшим среди евреев: «Что такое то, что есть? То же, что было. Что такое то, что было? То же, что есть. Ничто не ново под солнцем». Так что эта форма, которую вы полагаете, не является существующей в материи и присущей ей сообразно бытию; ее существенность не зависит от тел и материи.
О запуганный род перед ужасом смерти холодной:
Что же вы Стикса, ночей и пустых названий боитесь,
Лишь поэтических грез и опасностей лживого мира?
Хоть бы тело костер огнями иль плесенью ветхость
Уничтожили, все не считайте, что вред ему выйдет.
Смерти не знает душа и всегда, первобытный покинув
Дом, избирает иной и, в нем водворясь, проживает.
Все изменяется, но ничто не гибнет[31].
Теофил. Это так. И кроме того, я не определяю, вся ли форма сопровождаема материей, тогда как относительно материи я уже уверенно утверждаю, что она не является частью, которая фактически была бы лишена формы, если только не определять ее чисто логически, как полагает Аристотель, который никогда не перестает разделять разумом то, что неделимо сообразно с природой и истиной.
Диксон. Не допускаете ли вы существования другой формы, кроме этой, вечно сопровождающей материю?
Теофил. Да, и еще тем более естественной, что это – материальная форма, о которой мы будем рассуждать дальше. Покамест заметьте то отличие формы, что она является видом первой Формы, которая формирует, расстилается в пространстве и зависит от материи; так как она формирует все, она есть во всем; так как она расстилается в пространстве, то она сообщает совершенство целого частям; так как она зависит и не действует сама по себе, она сообщает частям действие целого, а также его имя и бытие. Такова материальная форма, например, огня, ибо всякая часть огня согревает, называется огнем и есть огонь. Во-вторых, есть другой вид формы, которая формирует и зависит, но не расстилается в пространстве; и таковая, делая его совершенным и реализуя целое, находится в целом и во всякой его части; так как она не расстилается в пространстве, от этого происходит то, что действительности целого она не приобщает к частям, но так как она зависит, то действие целого она частям сообщает. Такова душа растительная и чувственная, так как никакая часть животного не есть животное, и тем не менее каждая часть живет и чувствует. В-третьих, есть еще иной вид формы, каковая реализует и делает совершенным целое, но не занимает пространства и не зависима от своей деятельности. Так как она реализует и делает совершенным, то находится во всем и во всякой части; так как она не занимает пространства, то совершенство целого она не приобщает к частям; так как она не зависит, то не сообщает действия. Такова Душа, поскольку она может возбуждать интеллектуальную потенцию, и она называется интеллектуальной; она не образует какой-либо части человека, которая могла бы называться человеком, была бы человеком и о которой можно было бы сказать, что она обладает разумом. Их этих трех видов первый – это материальная форма, которая не может быть понята без материи и не может существовать без нее; другие два вида (каковые, в конце концов, совпадают в одном, сообразно субстанции и бытию, и различаются вышеуказанным способом) знаменуют собою то формальное начало, которое отличается от начала материального[32].
Диксон. Понимаю.
Теофил. Кроме того, я хочу предупредить, что хотя по обычному способу выражения мы и говорим, что имеется пять степеней формы, то есть элементарная, смешанная, растительная, чувственная и интеллектуальная, мы, однако, не понимаем это в вульгарном смысле, так как это различение имеет силу только сообразно действиям, появляющимся и происходящим от предметов, но не по отношению к первичному и основному бытию этой формы и духовной Жизни, которая сама наполняет все, но не по одному и тому же способу.
Диксон. Понимаю. Так что эта форма, принимаемая вами за начало, есть форма существенная, образует совершенный вид, существует в собственном роде, а не является частью видов как форма перипатетическая.
Теофил. Именно так.
Диксон. Различие форм в материи не происходит сообразно случайным расположениям, зависящим от материальной формы.
Теофил. Верно.
Диксон. Отсюда также и та отделенная форма не умножается сообразно числу, так как всякое численное умножение зависит от материи.
Теофил. Так.
Диксон. Кроме того, в себе неизменная, она изменчива посредством предметов и разнообразия материи. И подобная форма, хотя в предмете она заставляет делать отличие части от целого, сама не различается в части и в целом; хотя один смысл ей подходит как существующей самой по себе, другой – поскольку она действительность и совершенство какого-нибудь предмета; иной смысл – в отношении предмета, расположенного одним способом, опять-таки другой – в отношении предмета, расположенного иным способом.
Теофил. Точно так.
Диксон. Вы не понимаете эту форму как случайную или подобную случайному, ни как примешанную к материи, ни как извне присущую ей, но как существующую внутри ее, связанную с ней, в ней присутствующую.
Теофил. Так я утверждаю.
Диксон. Кроме того, эта форма определена и ограничена материей, так как, имея в себе способность установить частности бесчисленных видов, она ограничивается установлением одного индивида; с другой же стороны, потенция неограниченной материи, могущей принять любую форму, приходит к ограничению одним видом, так что одна есть причина определения и ограничения другой.
Теофил. Очень хорошо.
Диксон. Итак, вы известным образом согласны с мнением Анаксагора, называющего частные формы природы скрытыми, отчасти с мнением Платона, выводящего их из Идей, отчасти с мнением Эмпедокла, для которого они происходят из разума, и известным образом с мнением Аристотеля[33], для которого они как бы исходят из потенции материи?
Теофил. Да, ибо, как мы уже сказали, где есть форма, там есть известным образом все; где есть Душа, Дух, Жизнь, там есть все. Формообразователь есть интеллект для идеальных видов и формирует их; если он не извлекает их из материи, то все же не вымаливает их вне ее, так как этот дух наполняет все.
Полиинний. Я хотел бы знать, каким образом форма является Душою Мира, присутствующей повсюду как целое, если она неделима. Она, следовательно, необходимо должна быть весьма велика, даже бесконечного размера, если утверждается, что мир бесконечен.
Гервазий. Есть достаточное основание, чтобы она была большой. Один проповедник в Грандаццо, в Сицилии, утверждал то же о нашем Господе. В знак того, что последний присутствует во всем мире, он соорудил распятие столь большого размера, как церковь, наподобие Бога-Отца, для которого эмпирейное небо служит балдахином, звездное небо – сиденьем и у которого столь длинные ноги, что они касаются земли, служащей ему скамеечкой. К нему пришел с вопросом один крестьянин, говоря: «Уважаемый отец мой, сколько же локтей сукна потребуется, чтобы сделать ему штаны?», а другой сказал, что не хватило бы всего гороха, фасоли и бобов из Мелаццо и Никозии, чтобы наполнить ему брюхо. Итак, смотрите, чтобы также и эта Душа Мира не была сделана по этому образцу.
Теофил. Я не знаю, как ответить на твое сомнение, Гервазий, но легко могу ответить на сомнение маэстро Полиинния. Все же я скажу с известным уподоблением, чтобы удовлетворить просьбу обоих, так как я хочу, чтобы также и вы унесли какой-нибудь плод от наших рассуждений и разговоров. Итак, вкратце, вы должны знать, что Душа Мира и Божество не целиком присутствуют во всем и во всякой части таким же образом, каким какая-либо материальная вещь может там быть, так как это невозможно для любого тела и любого духа; они присутствуют таким образом, который нелегко вам объяснить иначе, чем так: вы должны заметить, что если о Душе Мира и о всеобщей форме говорят, что они суть во всем, то при этом не понимается – телесно и пространственно, так как таковыми они не являются и таким образом они не могут быть ни в какой части; но они суть целиком во всем духовным образом. Так, например, грубо говоря, вы можете вообразить себе голос, который есть целиком во всей комнате и в любой ее части, так как он отовсюду слышим весь; так эти слова, которые я произношу, слышимы все всеми, даже если бы присутствовали тысячи; и мой голос, если бы он мог распространиться по всему миру, был бы весь во всем. Итак, я говорю вам, маэстро Полиинний, что Душа не является неделимой, как точка, но известным образом она неделима, как голос. И я отвечаю тебе, Гервазий, что Божество не есть во всем, как Бог из Грандаццо во всей его капелле, так как последний хотя и находится во всей церкви, однако не находится в ней целиком, но голова его в одной части, ноги – в другой, руки и бюст – в новой и новой части. Но это находится все в любой части, как мой голос слышим весь из всех частей этого зала.
Полиинний. Я прекрасно понял.
Гервазий. Я же воспринял ваш голос.
Диксон. Я верю, что касается голоса; что же касается утверждения, я думаю, что оно вошло в одно ухо и ушло через другое.
Гервазий. Я думаю, что оно здесь еще и не вошло, так как уже поздно и часы, что у меня в желудке, указали час ужина.
Полиинний. Это значит, то есть, что ты помышляешь о еде.
Диксон. Итак, достаточно. Завтра мы соберемся, чтобы рассуждать, быть может, о материальном начале.
Теофил. Я вас буду поджидать или вы меня поджидайте на этом месте.
Конец второго диалога
ДИАЛОГ ТРЕТИЙ
Гервазий. Время уже наступило, а они еще не пришли. Так как у меня нет никакого другого занятия, которое бы меня увлекало, я хочу заполнить свое время тем, чтобы послушать, как они рассуждают. От них я могу получить различные сведения о шахматах философии, во всяком случае я хорошо провожу время благодаря сверчкам, поющим в этом испорченном мозгу педанта Полиинния. Он заявляет, что желает судить, кто правильно говорит, кто лучше рассуждает, кто совершает непоследовательности и ошибки в философии, когда же затем наступает время ему самому высказаться с своей стороны, он, не зная, что преподать, начинает тебе вытягивать изнутри своего ветром подбитого педантства салат изречений из латинских и греческих фраз, которые никогда не приходятся кстати к тому, что говорят другие; поэтому нет слепца, который бы без особой трудности не мог увидеть, насколько он глуп в своем образовании, между тем как другие мудры в своей необразованности. Но вот и он, честное слово! Он так идет, что кажется, даже шагая, и то продвигается по-ученому. Господин магистр, благополучно прибыл?