Джули Кагава. Железный король

   Сначала я собиралась прятаться в туалете, пока уроки не кончатся. Но если в классе заметят мое отсутствие, то здесь начнут искать первым делом. В общем, в конце концов я набралась мужества и тишком добежала до медицинского кабинета: притворюсь, что дико разболелся живот, и укроюсь у школьной медсестры.
   Медсестра оказалась совсем маленького росточка – даже тапочки на толстой подошве не помогали, – но ужасно грозная: седые волосы стянуты в тугой пучок, кожа сморщенная, будто скорлупа грецкого ореха, кончик носа украшают крошечные очочки в золотой оправе. Едва я просунула голову в кабинет, она одним взглядом немедленно дала мне понять: без глупостей тут!
   – Ну-ну, мисс Чейз, – промолвила она высоким тонким голосом и отложила свой блокнот в сторону, – Что это вы тут делаете?
   Я моргнула, удивляясь, откуда она меня знает. Я бывала в медицинском кабинете только однажды, когда мне по носу случайно засветили футбольным мячом. Тогдашняя медсестра, высокая и костлявая, крупными зубами походила на лошадь. А эта незнакомая пухлая морщинистая старушка смотрела на меня как-то странно.
   – Желудок болит, – пожаловалась я, картинно хватаясь руками за живот, – Мне нужно полежать немного…
   – Конечно, мисс Чейз. Вот там, за дверью, есть койки. Я вам принесу лекарство.
   Я кивнула и зашла в соседнюю с кабинетом комнату, разделенную на несколько отсеков широкими занавесками. Кроме нас с медсестрой, здесь никого не было.
   Отлично. Я выбрала угловую койку и легла на застеленный клеенкой матрас.
   Через несколько минут появилась медсестра с одноразовым бумажным стаканчиком. Внутри пузырилось кипящее нечто.
   – Выпей, станет получше, – сказала старушка и вручила мне стаканчик.
   Я уставилась на шипящую белую жидкость, которая сильно пахла шоколадом и какими-то травами, – у меня даже глаза заслезились.
   – Что это? – спросила я.
   Медсестра улыбнулась и молча вышла из комнаты.
   Я сделала осторожный глоток; тепло разлилось по горлу и стекло прямо в желудок. Вкус был невероятный, насыщенный, как у лучшего в мире шоколада, с тончайшим горьковатым послевкусием. Я проглотила остатки лекарства в два глотка и даже перевернула стаканчик вверх дном, чтобы слизнуть последние капли.
   Почти немедленно захотелось спать. Я прилегла на скрипучую койку, закрыла глаза буквально на минуточку и провалилась в забытье.
 
   Проснулась я от негромкого, как бы намеренно приглушенного разговора совсем рядом, за занавесками. Попробовала пошевелиться, но тело точно спеленали, а голову набили опилками. Я силилась не закрывать слипающиеся глаза. По ту сторону занавески виднелись два силуэта.
   – Не теряй головы, – предостерег серьезный низкий голос.
   «Медсестра», – поняла я в полубреду. Интересно, даст ли она мне еще того же шоколадного лекарства?
   – Помни, твоя работа – присматривать за девочкой. Не привлекай внимания.
   – Мне? – переспросил мучительно знакомый голос, – Привлекать внимание? Да никогда!
   Медсестра хмыкнула.
   – Если вся группа поддержки превратится в мышей, Робин, я расстроюсь. Ты же знаешь, дети смертных слепы и жестоки. Мстить нельзя, как бы ты ни относился к девочке. Особенно теперь. Есть более насущные проблемы.
   «Это сон, – решила я, – Наверняка. И вообще, чем меня напоили?»
   В тусклом свете палаты два силуэта на фоне занавески двигались странно и удивительно. Медсестра казалась еще меньше, чем прежде, едва ли трех футов ростом. Вторая тень выглядела еще более необычно, нормального размера, но со странными отростками на голове… не то рога, не то уши?
   Тень повыше со вздохом опустилась на стул и скрестила длинные ноги.
   – Я тоже это слышал, – пробормотал голос, – Ходят темные слухи. При дворах беспокойно. Как будто все чего-то испугались.
   – И потому ты должен оставаться ей защитой и хранителем, – Медсестра обернулась и с вызовом уперла руки в боки, – Удивительно, что ты еще не напоил ее дурман-вином. Сегодня ей исполнилось шестнадцать. Пелена спадает с глаз…
   – Знаю, знаю, я как раз хотел! – Тень уронила голову на руки, – Сегодня днем займусь. Как она?
   – Отдыхает, – ответила медсестра, – Бедняжка, она так расстроилась. Я дала ей слабенькое сонное зелье – проснется, когда можно будет ехать домой.
   Смех.
   – В прошлый раз от твоего «слабенького» зелья кое-кто две недели проспал! А еще призываешь вести себя прилично!
   – Она дочь своего отца, – заявила медсестра, – Ей не повредит.
   А может, мне это только померещилось. Все вокруг меня расплылось, как будто в плохо сфокусированном объективе, и какое-то время я ничего не слышала и не чувствовала.
 
   – Меган!
   Меня трясли за плечи. Я недовольно помотала головой, не понимая, кто я и где, и наконец пришла в себя. В глаза как будто по ведру песка насыпали, ресницы слиплись и никак не разлеплялись. Я застонала, потерла глаза и подслеповато уставилась в обеспокоенное лицо Робби. Я моргнула, и на лице друга возникла обычная широченная улыбка.
   – Просыпайся, просыпайся, спящая красавица, – поддразнил он меня, и я с трудом села, – Везет тебе, уроки-то уже закончились! Пора домой.
   – А? – очень сообразительно переспросила я и опять потерла глаза, просыпаясь окончательно.
   Робби фыркнул и поставил меня на ноги.
   – Держи, – Он протянул мне мой рюкзак с тяжелыми учебниками, – Тебе повезло, что я такой отличный друг. Добыл конспекты всех послеобеденных уроков, которые ты пропустила. Да, и, кстати, я тебя прощаю! Даже не стану повторять: «Я же тебе говорил!»
   Он не переставал тарахтеть, а я все никак не могла прийти в себя. Мысли путались, как в тумане.
   – О чем ты? – пробормотала я, копаясь в рюкзаке. И тут все вспомнила, – Нужно маме позвонить!
   Я снова упала на койку. Робби озадаченно нахмурился.
   – Она должна за мной приехать! – пояснила я, – Я больше никогда, ни за что не сяду в школьный автобус.
   Охваченная отчаянием, я спрятала лицо в ладонях.
   – Меган, я слышал, что случилось. Ничего страшного.
   – Ты спятил? – Я раздвинула пальцы и сердито сверкнула глазами в образовавшуюся щелочку, – Вся школа обо мне болтает! Это, может, даже в школьной газете напечатают. Меня распнут за появление на публике. А ты говоришь, ничего страшного? – Я подобрала ноги к груди и прижалась лицом к коленкам. Какая несправедливость! – А у меня ведь день рождения! – простонала я, уткнувшись в джинсовую ткань, – В день рождения такого не должно случаться!
   Робби вздохнул, отбросил рюкзак на пол, присел на корточки и, обхватив меня руками, притянул к себе. Я всхлипнула и, прислушиваясь сквозь футболку к его сердцебиению, уронила несколько слезинок на плечо друга. Сердце Робби колотилось так быстро, словно он только что промчался несколько миль.
   – Идем, – Робби встал, увлекая меня за собой, – Ты справишься. Никто и слова не скажет о случившемся, а до завтра все забудется, – Он улыбнулся и сжал мою руку, – К тому же тебе пора ехать за водительскими правами.
   Единственная надежда засияла в унылой черноте моей жизни. Я кивнула и мысленно приготовилась вытерпеть неизбежное. Мы вышли из медицинского кабинета.
   – Держись рядом со мной, – шепнул Робби, когда мы оказались в многолюдном коридоре.
   Возле шкафчиков стояла Анжи с тремя подружками, девицы болтали, надувая пузыри из жвачки.
   Мне стало дурно, сердце бешено заколотилось. Робби стиснул мою ладонь.
   – Все хорошо. Держись за меня и ни с кем не заговаривай. Нас никто не заметит.
   Мы приблизились к девчонкам, и я мысленно настроилась, что они вот-вот обернутся и станут мерзко насмехаться надо мной. Мы прошли мимо и, как ни странно, не удостоились ни взгляда, хотя Анжи как раз описывала мое позорное бегство из столовой.
   – А потом она, такая, как захнычет! – Гнусавый голос Анжи раздавался по всему коридору, – А я, такая, говорю: о господи, какая дурочка! Но чего ждать от глупой деревенщины? – Гол ос ее упал до шепота, и она склонилась ближе к подружкам, – Я слышала, ее мамаша питает противоестественную слабость к поросятам, если вы понимаете, о чем я.
   Девицы разразились непристойным смехом, и я едва не кинулась на них с кулаками. Робби сжал мою ладонь и потянул меня прочь. Он что-то буркнул вполголоса, и воздух слегка содрогнулся, словно от беззвучного грома.
   Анжи закричала.
   Я хотела обернуться, но Робби потянул меня вперед, протискиваясь сквозь визгливо устремившуюся назад толпу школьников. Я успела только заметить, как Анжи зажала нос руками, а крики позади нас все сильней напоминали поросячий визг.

3
Подменыш

   По дороге домой в автобусе молчали… во всяком случае, мы с Робби.
   В какой-то степени это объяснялось моим нежеланием привлекать к себе внимание, но главным образом я сидела молча потому, что мне было над чем подумать. Мы устроились в углу на заднем сиденье; я прилипла к стеклу и рассматривала пролетающие за окном деревья. Уши я заткнула наушниками, а сама вцепилась в айпод и включила плеер на оглушительную громкость – в основном для того, чтобы ни с кем не разговаривать.
   Поросячий визг Анжи эхом отдавался у меня в голове. Я в жизни ничего ужаснее не слышала и отчего-то чувствовала себя виноватой в том, что приключилось с этой противной козой. В глубине души я подозревала, что это дело рук Робби, однако доказательств у меня не было, а спрашивать я боялась. Робби казался сейчас совсем другим человеком: он молчал, погруженный в раздумья, настойчиво и хищно рассматривая соседей по автобусу. Мой друг вел себя странно – странно и жутко, – а я не понимала, в чем дело.
   А потом еще этот странный сон, хотя я догадывалась, что разговор в медицинском кабинете мне вовсе не приснился. Чем дольше я об этом размышляла, тем больше убеждалась, что знакомый голос, отвечавший медсестре, принадлежал Робби.
   Вокруг меня происходило что-то странное, опасное и пугающее, и, похоже, опасность скрывалась за знакомыми лицами. Я украдкой покосилась на Робби. Насколько хорошо я его знаю? Мы дружили с незапамятных времен, но я ни разу не была у него в гостях, никогда не видела его родителей. В те редкие разы, что я предлагала встретиться у него дома, он всегда чем-то отговаривался: то родители уезжали из города, то в доме ремонтировали кухню… которой я, кстати, тоже никогда не видела. Все это было странно, но еще страннее то, что я ни разу не задумывалась об этом, никогда не расспрашивала… до сегодняшнего дня. Робби просто был всегда при мне, точно появился, как по волшебству, из ниоткуда: без прошлого, без дома, без причины. Какая у него любимая музыка? Какие цели в жизни? Влюблялся ли он хоть раз в жизни?
   «Ты ничего о нем не знаешь, – тревожно твердил мне мой внутренний голос, – Ты его вообще не знаешь».
   Я поежилась и снова отвернулась к окну.
   Автобус проехал перекресток; мы выехали за пределы города и теперь направлялись в болотистое захолустье. Ко мне домой. Дождь по-прежнему заливал все окна, размытый пейзаж поблек, сквозь стекло неясно виднелись смутные силуэты деревьев.
   Я сморгнула наваждение и выпрямилась. Вдалеке, под ветвями гигантского дуба, неподвижно, как сами деревья, застыл всадник на огромном вороном коне. Лошадиная грива, несмотря на ливень, развевалась, словно ни чуточки не промокла. Высокую и стройную фигуру всадника окутывало серебристо-черное одеяние, за спиной трепетал темный плащ.
   Сквозь дождь я едва разглядела лицо незнакомца: юное, бледное, невыразимо прекрасное… Он смотрел прямо на меня. Сердце мое оборвалось, я затаила дыхание…
   – Роб, – пробормотала я, вытаскивая из ушей наушники, – Взгляни на…
   Робби сидел близко-близко и тоже смотрел в окно. Глаза друга превратились в зеленые щелочки, взгляд сделался пристальный и страшный.
   Я испуганно отшатнулась, но Роб даже не заметил.
   – Ясень, – еле слышно прошептал он.
   – Ясень? – переспросила я, – В каком смысле ясень?
   Автобус фыркнул и прибавил скорость. Робби с застывшим лицом откинулся на спинку сиденья. Я сглотнула и выглянула в окно: под дубом никого не было. Всадник и лошадь пропали, как не бывало.
 
   Странности накапливались.
   – Какой еще ясень? – повторила я, поворачиваясь к Робби, который, кажется, ушел в себя, – Робби? Эй!
   Я потыкала его в плечо. Он дернулся и наконец-то посмотрел на меня.
   – Почему ясень?
   – Ясень? – Глаза его хищно вспыхнули, лицо стало маской дикого зверя. Потом он сморгнул и опять стал собой, – А, это мой старинный приятель. Не бери в голову, принцесса.
   Его слова оказали на меня странное действие, как будто Роб пытался заставить меня все забыть. Мне показалось, он что-то скрывает, но ощущение тут же растаяло, потому что я не могла вспомнить, о чем мы только что говорили.
   На нашей остановке Робби подскочил как ужаленный и бросился к выходу. Я подивилась его странному поведению, аккуратно убрала айпод в рюкзак и тоже вышла из автобуса. Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы дорогущая игрушка намокла.
   – Мне пора, – заявил Робби, когда я догнала его на обочине.
   Зеленые глаза его обшаривали листву, будто Роб боялся, что из чащи что-то выскочит. Странно… в лесу стояла тишина, не считая птичьей трели высоко над нами.
   – Э-э… я кое-что дома забыл, – Он виновато посмотрел на меня, – До вечера, принцесса. Принесу шампанское, как обещал, договорились?
   – А! – Я совсем об этом позабыла, – Конечно.
   – Иди домой, – Робби прищурился и пристально посмотрел на меня, – Не останавливайся и ни с кем не заговаривай по дороге, поняла?
   Я нервно хихикнула.
   – Ты что, моя мамочка? Скажи еще, чтоб с ножницами в руках не бегала и чтобы смотрела в обе стороны, когда перехожу дорогу, – Робби ухмыльнулся и снова стал похож на себя обычного. Я продолжила: – И вообще, кого тут можно встретить на болотах?
   Перед моим мысленным взором вдруг всплыл образ давешнего юноши на коне, и в груди защемило. Кто он такой? И почему я не могу о нем не думать? Ведь он мне просто примерещился? Все это очень непонятно. Если бы не странное поведение Робби в автобусе, я бы сочла прекрасного юношу очередной своей безумной галлюцинацией.
   Робби помахал мне рукой и лукаво улыбнулся.
   – До скорого, принцесса. Берегись маньяков и нигде не задерживайся!
   Я топнула ногой. Он захохотал и вприпрыжку помчался прочь. Я вскинула рюкзак на плечи и поплелась домой.
 
   – Мам? – позвала я, распахивая дверь, – Мам, я дома!
   В ответ – тишина, отразившаяся эхом от пола и стен, повисшая густой пеленой в воздухе. Почти живая тишина сгущалась в центре комнаты и холодно следила за мной. Сердце громко и прерывисто забилось у меня в груди.
   Что-то произошло.
   – Мам? – окликнула я, входя в коридор, – Люк? Есть кто дома?
   Дверь у меня за спиной скрипнула. Я на цыпочках прокралась в гостиную. Экран телевизора мигал (показывали какую-то старую черно-белую комедию) перед пустым диваном.
   Я выключила телевизор и пошла в кухню.
   На первый взгляд все выглядело как обычно, вот только дверь у холодильника повисла на одной петле. На полу валялась какая-то грязная тряпка, но, вглядевшись, я узнала Ушастика, игрушку Итана.
   Плюшевому кролику оторвали голову, из дырки в шее торчал клок набивки.
   Из-за стола послышался какой-то звук. Я выпрямилась и пошла посмотреть, что там такое. К горлу подступил ком, и внутри все сжалось от недоброго предчувствия.
   Мама лежала навзничь на кафельном полу, широко раскинув руки и ноги, на лице у нее виднелись влажные алые пятна. Сумочка выпала из безжизненной бледной руки, содержимое рассыпалось по всему полу. В дверях стоял Итан, склонив голову набок, точно любопытный крысеныш.
   Он улыбался.
 
   – Мама! – закричала я, бросаясь к ней, – Мама, что с тобой?
   Я схватила ее за плечо, потрясла, но тело вяло трепыхнулось, точно снулая рыба. Неужели мама умерла? Кожа-то теплая…
   И куда подевался Люк?
   Я снова потрясла ее; мамина голова безжизненно запрокинулась. Меня замутило.
   – Мама, очнись! Ты меня слышишь? Это я, Меган!
   Я лихорадочно озиралась, потом схватила кухонное полотенце, стала вытирать окровавленное мамино лицо, и только тут опомнилась. Итан застыл в дверях, его широко раскрытые глаза наполнились слезами.
   – Мамочка поскользнулась, – прошептал он.
   На полу возле холодильника расплылось прозрачное липкое пятно.
   Дрожащим пальцем я мазнула пол, понюхала. Растительное масло? Что за ерунда? Я снова стала промокать кровь с маминого лица; под кровью и спутанными волосами нащупала небольшую ссадину на затылке.
   – Она умрет? – спросил Итан.
   Я внимательно взглянула на него. Огромные глаза округлились, наполнились слезами, но в голосе звучало только любопытство.
   Я отвернулась от сводного брата. Нужно позвать на помощь. Люк куда-то пропал, оставалось только вызвать «скорую». Едва я поднялась за телефоном, мама застонала, шевельнулась и открыла глаза.
   Наконец-то!
   – Мама! – окликнула я, а она, оглушенная ударом, все старалась сесть прямо, – Не двигайся. Я позвоню в «скорую».
   – Меган? – Мама заморгала и стала оглядываться. Поднесла руку к щеке, уставилась на пальцы, перепачканные кровью, – Что случилось? Я… я, кажется, упала…
   – Ты головой ударилась, – объяснила я, озираясь в поисках телефона, – Наверное, сотрясение. Подожди, я вызову «скорую помощь».
   – «Скорую помощь»? Ох, не надо, – Мама села и выглядела гораздо увереннее, – Не волнуйся, милая, все хорошо. Умоюсь, забинтую голову. Ничего страшного…
   – Но, мама…
   – Все в порядке, Мег, – Мама подняла с пола отброшенное посудное полотенце и промокнула кровь с лица, – Извини, что я вас напугала. Обычная царапина, пройдет. К тому же врачу платить нечем, – Она неловко поднялась и оглянулась, – Где Итан?
   Я резко обернулась к двери, но братишка исчез.
 
   Мама напрасно противилась вызову «скорой». Люк вернулся, взглянул на ее бледное лицо в бинтах и со скандалом заставил поехать в больницу. Люк умеет упрямиться, когда захочет, и мама в итоге сдалась под его напором. Она до последнего бормотала мне наставления («Присматривай за Итаном, ему нужно вовремя спать лечь, пицца в морозилке»), но Люк все же усадил ее в свой подержанный «форд» и увез из дома.
   Пикап скрылся за поворотом, и дом окутала леденящая тишина. Я поежилась и обхватила себя за плечи, остро чувствуя холодок, дохнувший в шею. Дом, в котором я прожила большую часть жизни, казался незнакомым и страшным, будто странные создания таились в шкафчиках, прятались по углам и выжидали, как бы на меня напасть. На глаза попались изодранные останки Ушастика, разбросанные по кухне, и мне почему-то стало очень грустно и страшно. Никто не стал бы рвать любимую игрушку Итана. Что-то было не так.
   По полу прошлепали шаги. Я обернулась: в дверях стоял Итан и смотрел на меня. Без кролика в руках он выглядел странно, и я удивилась, почему это братишка не расстроен.
   – Есть хочу, – потребовал он, – Дай поесть мне, Мегги.
   Я скривилась от требовательного тона.
   – Ужинать еще рано, мелкий, – объяснила я ему, решительно скрестив руки, – Подожди пару часиков.
   Он сузил глазки и оскалился.
   На миг мне померещились кривые, острые зубки.
   – Сейчас голодный! – рявкнул он и сделал шаг ко мне.
   Я испуганно отшатнулась.
   Почти мгновенно лицо его разгладилось, глаза сделались огромные и умоляющие.
   – Пожалуйста, Мегги, – заканючил он, – Пожалуйста! Я так проголодался! – В голосе явственно сквозила угроза, – Мамочка меня тоже не покормила…
   – Ладно, только заткнись!
   Грубые слова вырвались у меня от страха и от жаркого стыда за то, что я боялась. Итана, своего четырехлетнего братишку. Я не понимала, что это за дьявольские смены настроения, и боялась, как бы это не вошло в привычку.
   Может, он просто расстроился из-за того, что случилось с мамой? Может, если нахаленка покормить, он уснет и оставит меня в покое на целый вечер?
   Я бросилась к холодильнику, достала пиццу и запихнула ее в духовку.
   Пока пицца разогревалась, я попробовала оттереть лужу растительного масла под холодильником. Интересно, как это оно пролилось? Вот и пустая бутылка в мусорке… После уборки от меня ужасно воняло, но пол так и остался скользким – полностью пятно не отмылось.
   Дверца духовки скрипнула. Я резко обернулась: Итан пытался влезть внутрь!
   – Итан! – Я схватила его за локоть и оттолкнула в сторону, не обращая внимания на возмущенные вопли протеста, – Что ты делаешь, дурачок? Обожжешься!
   – Голодный!
   – Сядь на место! – рявкнула я, швыряя его на стул.
   А он замахнулся на меня, неблагодарная бестолочь!
   Я едва сдержалась, чтобы не ударить в ответ.
   – Какой же ты сегодня мерзкий! Сиди тихо, сейчас я тебе все подам.
   Я поставила перед ним пиццу, и маленький негодник набросился на еду, точно дикий зверек, не дожидаясь, пока хоть немного остынет. Я изумленно наблюдала, как братишка разрывал пиццу на куски, будто изголодавшийся пес, и заглатывал, практически не жуя. Вскоре он весь перемазался сыром и соусом, а пицца стремительно исчезала. За две минуты он подъел все до крошки, облизал пальцы и хмуро посмотрел на меня.
   – Все равно голодный.
   – Ничего ты не голодный, – Я с трудом пришла в себя, – Хватит, иначе стошнит. Иди к себе, поиграй.
   Он надулся; кожа у него как будто потемнела, сморщилась, пухлое детское тельце стало тщедушным и жалким. Без всякого предупреждения он спрыгнул со стула, подскочил ко мне и впился зубами мне в ногу.
   – Ай!
   Боль пронзила мне икру, точно электрический ток.
   Я схватила Итана за волосы и попыталась отодрать от себя, но он вцепился как пиявка и только крепче стиснул зубы. В ногу как будто вонзились осколки стекла. Слезы затуманили мне взгляд, ноги подкосились от боли.
   – Меган!
   В дверях стоял Робби с рюкзаком за спиной, а зеленые глаза расширились от ужаса.
   Итан разжал зубы и обернулся на крик. Губы его были перемазаны кровью. При виде Робби он зашипел и… Не знаю, как это описать… по-паучьи взбежал вверх по лестнице и скрылся из виду.
   Меня так трясло, что пришлось сесть на диван. Нога ныла от боли, я испуганно хватала ртом воздух. На джинсах расплывалось алое пятно, как страшный живой цветок. Я в изумлении уставилась на кровь, внутри все похолодело.
   Робби в три прыжка преодолел кухню, склонился надо мной и ловко, со знанием дела принялся закатывать мне штанину.
   – Робби, – прошептала я, пока он на удивление бережно работал длинными пальцами, – Что происходит? Кругом безумие. Итан только что набросился на меня… как дикая собака.
   – Это не твой братишка, – пробормотал Робби, сдвигая ткань над коленкой. Под штаниной открылась кровавая ссадина. Овальный след острых зубов сочился кровью, кожа вокруг наливалась багровым цветом. Роб негромко присвистнул, – Плохо. Жди здесь, я быстро.
   – Можно подумать, я куда-то убегаю, – машинально откликнулась я и лишь потом осознала, что он только что сказал, – Погоди-ка. В каком смысле, не Итан? А кто же?
   Роб проигнорировал мои вопросы, покопался у себя в рюкзаке и вытащил длинную зеленоватую бутылку и миниатюрный хрустальный бокал. Я нахмурилась. Зачем ему сейчас шампанское? Меня только что укусили, больно! Мой младший брат превратился в чудовище!
   Праздновать уж точно нечего.
   С чрезвычайной осторожностью Робби налил шампанское в бокал и понес ко мне, стараясь не расплескать ни капли.
   – Держи, – Бокал сверкнул хрусталем, – Выпей это. Где у вас полотенца?
   Я с подозрением приняла напиток.
   – В ванной. Только белые не трогай, это мамины любимые.
   Роб ушел, а я уставилась в миниатюрный бокальчик. Жидкость внутри – едва на один глоток – совсем не похожа на шампанское. Я ожидала что-то белое или розовое, с пузырьками, однако напиток насыщенного темно-красного цвета больше походил на кровь. Над влагой мерцала и тонко курилась таинственная дымка.
   – Что это?
   Робби вернулся из ванной с белым полотенцем, подбежал ко мне и закатил глаза.
   – Неужели обязательно все выспрашивать? Это боль уймет, да пей уже!
   Я осторожно принюхалась, ожидая почувствовать нотки роз, или ягод, или чего-нибудь сладкого, смешанного с алкоголем.
   Жидкость ничем не пахла. Совершенно ничем.
   Ну ладно. Я подняла бокал в безмолвном тосте: «С днем рождения меня!»
   Один глоток – и все органы чувств затопила буря ощущений. На вкус не ощущалось ничего… и все на свете. Сумерки и туман, лунный свет и мороз, пустота и жажда. Комната поплыла, и я опять упала на диван, настолько крепким оказалось странное шампанское.
   В глазах у меня помутилось, я едва осознавала окружающую действительность. Меня одновременно и подташнивало, и клонило в сон.
   Когда в голове немного прояснилось, Робби уже почти забинтовал мне ногу. Я даже не помнила, обработал ли он рану. Меня сковало отупляющее недоумение, как будто на мысли набросили одеяло; было трудно сосредоточиться.
   – Вот так, – Робби выпрямился, – Готово. Хотя бы нога у тебя не отвалится, – Он смерил меня оценивающим взглядом, – Как ты себя чувствуешь, принцесса?
   – Угум, – бессвязно пробормотала я, силясь стряхнуть с мозга паутину оцепенения.
   Я что-то позабыла, что-то важное… Почему это Робби бинтовал меня? Я порезалась?
   Внезапно я подскочила.
   – Итан меня укусил! – с вновь нахлынувшей яростью возмутилась я и набросилась на Робби, – А ты… ты сказал, будто это не Итан! Что ты имел в виду? Что происходит?