Страница:
Вывод заключается в следующем: поскольку любая стратегическая атака оставляет собственные объекты незащищенными, необходимы какие-либо резервы для их обороны. Поэтому ясно, что, если целью является ограниченный территориальный объект, оборона потребует намного больше сил, чем если бы атака была направлена на главные силы противника. В неограниченной войне атака будет сама по себе защищать все необходимые объекты, вынуждая противника сосредоточить все свои силы для ее отражения. Поэтому Клаузевиц отмечает: оправданна ограниченная форма или нет – зависит от географического положения цели.
Британский опыт и поныне подтверждает выводы Клаузевица. Но далее он утверждает, что чем ближе цель к своим границам, тем безопаснее эта форма войны, поскольку наступательные действия одновременно прикрывают свою страну. В качестве примера он приводит Фридриха Великого, начавшего Семилетнюю войну с оккупации Саксонии, что существенно укрепило оборону Пруссии. О действиях британцев в Канаде[8] он не говорит ничего. Взгляды Клаузевица были сугубо сухопутными, и ему даже не пришло в голову проверить свою доктрину успешными действиями, когда послужившая целью территория была очень далеко от границ страны и наступление никак не прикрывало оставшиеся дома объекты. Сделав это, он непременно убедился бы, что случай с Канадой намного убедительнее в отношении ограниченной войны, чем случай с Саксонией. Более того, он сумел бы увидеть, что трудности, которые, несмотря на его веру в свое открытие, сопровождали попытки его применить, объясняются тем фактом, что выбранные им примеры вовсе таковыми не являются.
Когда Клаузевиц постиг эту идею, единственным видом ограниченных целей, которые он имел в виду, были, по его собственным словам, «завоевания на границах вражеской страны», такие как Силезия и Саксония для Фридриха Великого, Бельгия в его собственном военном плане и Эльзас – Лотарингия в плане Мольтке. Сейчас очевидно, что такие цели не являются действительно ограниченными, и тому есть две причины. Во-первых, такая территория обычно является органической частью вражеского государства, иначе говоря, настолько важна для него, что он захочет использовать неограниченные усилия, чтобы ее сохранить. Во-вторых, у противника не будет ни одного стратегического препятствия для использования всех своих сил, чтобы достичь этой цели. Для того чтобы полностью удовлетворить концепции ограниченной цели, необходимо одно из двух условий. Первое: она должна иметь не только ограниченную площадь, но и ограниченную политическую важность; второе: она должна быть стратегически изолирована или поддаваться практической изоляции посредством стратегических операций. Если это условие не выполняется, любая из воюющих сторон, и Клаузевиц сам это видел, в силах при желании перейти к неограниченной войне и, игнорируя территориальную цель, нанести удар в место сосредоточения сил противника и заставить его прекратить свою деятельность.
Кроме того, если мы будем рассматривать войну только между граничащими государствами, в которой целью является захват территории на одной из границ, мы не получим «родовой» разницы между ограниченной и неограниченной войной. Граница между ними в любом случае нестабильна и не способна придать классификации основательность. Собственно говоря, здесь вопрос в степени, а не в виде. Если, с другой стороны, мы будем рассматривать и войну между мировыми империями, разница сразу же станет органичной. Владения, лежащие за морями или в удаленных концах малозаселенных территорий, попадают в совершенно другую категорию, нежели ограниченные цели, рассматриваемые Клаузевицем. История показывает, что они никогда не обладают такой же политической важностью, как территории, являющиеся органичной частью европейской системы, и могут быть изолированы с помощью военно-морских операций, при создавшихся условиях для действительно ограниченной войны.
Жомини подошел к этой мысли, но четко ее не сформулировал. В главе «О великих вторжениях и дальних экспедициях» он указал, что далеко не безопасно применять условия войны между граничащими друг с другом государствами к тем случаям, когда воюющие стороны разделены большим пространством – сухопутным или морским. Он пребывал в нерешительности, рассматривая морской фактор, чувствовал, что он создает существенную разницу, но так и не сумел разобраться, какую именно. Его концепция взаимодействия флота и армий никогда не поднималась выше их фактического сотрудничества в пределах взаимной досягаемости на удаленном театре военных действий. Жомини имел в виду помощь, оказанную британским флотом Веллингтону на Пиренейском полуострове, и мечты Наполеона об азиатских завоеваниях, причем столь далекие экспедиции считались в то время невозможными, разве что в сотрудничестве с мощным флотом, который мог бы обеспечить для армии вторжения последовательные передовые базы. О значении изолирующих и превентивных функций флота он не упоминал.
Даже при рассмотрении заморских экспедиций, к которому он пришел в итоге, его понимание проблемы не стало четче. Интересно, что чисто континентальный взгляд так и не позволил ему правильно оценить проблему, и, посвятив более тридцати страниц перечислению заморских экспедиций, Жомини, как и Клаузевиц, даже не упомянул о завоевании Канады. Именно оно является основным примером того, как слабая военная держава добилась успеха, используя ограниченную форму войны, и навязала свою волю сильной державе, сумев действиями военно-морского флота обеспечить безопасность своей страны и изолировать территориальную цель.
Чтобы получить точное представление о действительно ограниченных целях, нам придется покинуть континентальные театры и перейти к смешанным или морским войнам. Следует рассмотреть такие случаи, как Канада и Гавана в Семилетней войне, Куба в испано-американской войне, когда с помощью военно-морских операций стала возможной полная изоляция цели. Необходимо также упомянуть о таких примерах, как Крым и Корея, где достаточная изоляция была достижима благодаря протяженности и сложности вражеских наземных коммуникаций, а также стратегической ситуации поставленной на карту территории.
Эти примеры также могут проиллюстрировать и выделить второй отличительный признак такой войны. Как уже было сказано, чтобы цель считалась действительно ограниченной, необходима сила не только для изоляции, но и для обеспечения обороны дома, способной поставить заслон неограниченному контрудару. Во всех упомянутых выше случаях это условие существовало. В них воюющие стороны не имели общих границ, что чрезвычайно важно. Не приходится сомневаться в том, что, если две воюющих стороны имеют общую границу, более сильная из них всегда может перейти по своей воле к неограниченной войне.
И не важно, насколько удалена ограниченная цель и насколько просто ее изолировать. Процесс возможен и в том случае, когда воюющие стороны разделены нейтральным государством, потому что на территорию слабой нейтральной страны всегда можно вторгнуться, если цель достаточно важна. Когда нейтральное государство является сильным, всегда остается возможность сделать его союзником.
Таким образом мы приходим к последнему высказыванию – о том, что ограниченная война возможна только между островными государствами или государствами, разделенными морем, и только когда государство, желающее начать ограниченную войну, имеет преимущество на море и может обеспечить не только изоляцию удаленной цели, но и невозможность вторжения противника на свою территорию.
Мы, наконец, пришли к истинному смыслу и величайшей военной ценности того, что мы называем превосходством на море, и имеем возможность прикоснуться к секрету успеха Англии в борьбе с государствами, многократно превосходящими ее в военной силе. Очень хорошо, что в первую очередь этот секрет открылся англичанину. Но следует отметить, что без доктрины Клаузевица смысл известного изречения Бэкона не до конца понятен. «Определенно, – говорил великий елизаветинец об опыте первой имперской войны, – кто имеет преимущество на море, обладает большой свободой и волен принимать такое большое или такое малое участие в войне, какое захочет. Те же, кто сильнее на земле, тем не менее постоянно попадают в затруднительное положение». Трудно точнее определить важность доктрины Клаузевица. Ее основная истина обозначена ясно: ограниченные войны зависят не от вооруженной силы воюющих сторон, а от количества этой силы, которое они могут или хотят собрать в решающем сражении.
Остается только сожалеть, что Клаузевиц не мог взглянуть на мир глазами Бэкона и всесторонне доработать свою доктрину. Он стремился сформулировать теорию, которая объяснила бы все войны, и верил, что сделал это, но так и не узнал, каков был его успех и насколько широка область, которую он сумел охватить. Судя по всему, Клаузевиц до самого конца не был уверен, что нашел объяснение одной из самых непостижимых проблем истории – английской экспансии, – во всяком случае, насколько она была обязана успешным войнам. То, что маленькая страна со слабой армией сумела захватить самые желаемые районы земли, причем сделать это за счет величайших военных держав, – это парадокс, с которым военные державы мириться не желали. Явление казалось делом случая – случайностью, не имеющей никакой основы в основных законах войны. Именно Клаузевиц, сам того не подозревая, открыл объяснение этого явления, разъяснив нам силу, присущую ограниченной войне, когда условия и средства благоприятны для ее использования.
Если мы рассмотрим проблему в более широком смысле, чем это было доступно Клаузевицу, и подвергнем его последние идеи проверке современных имперских условий, они обретут более полное значение и прочную основу. А после применения их к морской войне становится очевидным, что различие между ограниченной и неограниченной войной, определенное Клаузевицем, опирается не только на моральный фактор. Война может быть ограниченной не только потому, что важность цели слишком ограниченна для того, чтобы потребовались силы всей нации, но также потому, что море может представлять собой непреодолимое физическое препятствие для использования сил всего народа. Иными словами, война может быть ограниченной физически – в связи со стратегической изоляцией цели или морально – из-за ее сравнительной неважности.
Глава 5
Британский опыт и поныне подтверждает выводы Клаузевица. Но далее он утверждает, что чем ближе цель к своим границам, тем безопаснее эта форма войны, поскольку наступательные действия одновременно прикрывают свою страну. В качестве примера он приводит Фридриха Великого, начавшего Семилетнюю войну с оккупации Саксонии, что существенно укрепило оборону Пруссии. О действиях британцев в Канаде[8] он не говорит ничего. Взгляды Клаузевица были сугубо сухопутными, и ему даже не пришло в голову проверить свою доктрину успешными действиями, когда послужившая целью территория была очень далеко от границ страны и наступление никак не прикрывало оставшиеся дома объекты. Сделав это, он непременно убедился бы, что случай с Канадой намного убедительнее в отношении ограниченной войны, чем случай с Саксонией. Более того, он сумел бы увидеть, что трудности, которые, несмотря на его веру в свое открытие, сопровождали попытки его применить, объясняются тем фактом, что выбранные им примеры вовсе таковыми не являются.
Когда Клаузевиц постиг эту идею, единственным видом ограниченных целей, которые он имел в виду, были, по его собственным словам, «завоевания на границах вражеской страны», такие как Силезия и Саксония для Фридриха Великого, Бельгия в его собственном военном плане и Эльзас – Лотарингия в плане Мольтке. Сейчас очевидно, что такие цели не являются действительно ограниченными, и тому есть две причины. Во-первых, такая территория обычно является органической частью вражеского государства, иначе говоря, настолько важна для него, что он захочет использовать неограниченные усилия, чтобы ее сохранить. Во-вторых, у противника не будет ни одного стратегического препятствия для использования всех своих сил, чтобы достичь этой цели. Для того чтобы полностью удовлетворить концепции ограниченной цели, необходимо одно из двух условий. Первое: она должна иметь не только ограниченную площадь, но и ограниченную политическую важность; второе: она должна быть стратегически изолирована или поддаваться практической изоляции посредством стратегических операций. Если это условие не выполняется, любая из воюющих сторон, и Клаузевиц сам это видел, в силах при желании перейти к неограниченной войне и, игнорируя территориальную цель, нанести удар в место сосредоточения сил противника и заставить его прекратить свою деятельность.
Кроме того, если мы будем рассматривать войну только между граничащими государствами, в которой целью является захват территории на одной из границ, мы не получим «родовой» разницы между ограниченной и неограниченной войной. Граница между ними в любом случае нестабильна и не способна придать классификации основательность. Собственно говоря, здесь вопрос в степени, а не в виде. Если, с другой стороны, мы будем рассматривать и войну между мировыми империями, разница сразу же станет органичной. Владения, лежащие за морями или в удаленных концах малозаселенных территорий, попадают в совершенно другую категорию, нежели ограниченные цели, рассматриваемые Клаузевицем. История показывает, что они никогда не обладают такой же политической важностью, как территории, являющиеся органичной частью европейской системы, и могут быть изолированы с помощью военно-морских операций, при создавшихся условиях для действительно ограниченной войны.
Жомини подошел к этой мысли, но четко ее не сформулировал. В главе «О великих вторжениях и дальних экспедициях» он указал, что далеко не безопасно применять условия войны между граничащими друг с другом государствами к тем случаям, когда воюющие стороны разделены большим пространством – сухопутным или морским. Он пребывал в нерешительности, рассматривая морской фактор, чувствовал, что он создает существенную разницу, но так и не сумел разобраться, какую именно. Его концепция взаимодействия флота и армий никогда не поднималась выше их фактического сотрудничества в пределах взаимной досягаемости на удаленном театре военных действий. Жомини имел в виду помощь, оказанную британским флотом Веллингтону на Пиренейском полуострове, и мечты Наполеона об азиатских завоеваниях, причем столь далекие экспедиции считались в то время невозможными, разве что в сотрудничестве с мощным флотом, который мог бы обеспечить для армии вторжения последовательные передовые базы. О значении изолирующих и превентивных функций флота он не упоминал.
Даже при рассмотрении заморских экспедиций, к которому он пришел в итоге, его понимание проблемы не стало четче. Интересно, что чисто континентальный взгляд так и не позволил ему правильно оценить проблему, и, посвятив более тридцати страниц перечислению заморских экспедиций, Жомини, как и Клаузевиц, даже не упомянул о завоевании Канады. Именно оно является основным примером того, как слабая военная держава добилась успеха, используя ограниченную форму войны, и навязала свою волю сильной державе, сумев действиями военно-морского флота обеспечить безопасность своей страны и изолировать территориальную цель.
Чтобы получить точное представление о действительно ограниченных целях, нам придется покинуть континентальные театры и перейти к смешанным или морским войнам. Следует рассмотреть такие случаи, как Канада и Гавана в Семилетней войне, Куба в испано-американской войне, когда с помощью военно-морских операций стала возможной полная изоляция цели. Необходимо также упомянуть о таких примерах, как Крым и Корея, где достаточная изоляция была достижима благодаря протяженности и сложности вражеских наземных коммуникаций, а также стратегической ситуации поставленной на карту территории.
Эти примеры также могут проиллюстрировать и выделить второй отличительный признак такой войны. Как уже было сказано, чтобы цель считалась действительно ограниченной, необходима сила не только для изоляции, но и для обеспечения обороны дома, способной поставить заслон неограниченному контрудару. Во всех упомянутых выше случаях это условие существовало. В них воюющие стороны не имели общих границ, что чрезвычайно важно. Не приходится сомневаться в том, что, если две воюющих стороны имеют общую границу, более сильная из них всегда может перейти по своей воле к неограниченной войне.
И не важно, насколько удалена ограниченная цель и насколько просто ее изолировать. Процесс возможен и в том случае, когда воюющие стороны разделены нейтральным государством, потому что на территорию слабой нейтральной страны всегда можно вторгнуться, если цель достаточно важна. Когда нейтральное государство является сильным, всегда остается возможность сделать его союзником.
Таким образом мы приходим к последнему высказыванию – о том, что ограниченная война возможна только между островными государствами или государствами, разделенными морем, и только когда государство, желающее начать ограниченную войну, имеет преимущество на море и может обеспечить не только изоляцию удаленной цели, но и невозможность вторжения противника на свою территорию.
Мы, наконец, пришли к истинному смыслу и величайшей военной ценности того, что мы называем превосходством на море, и имеем возможность прикоснуться к секрету успеха Англии в борьбе с государствами, многократно превосходящими ее в военной силе. Очень хорошо, что в первую очередь этот секрет открылся англичанину. Но следует отметить, что без доктрины Клаузевица смысл известного изречения Бэкона не до конца понятен. «Определенно, – говорил великий елизаветинец об опыте первой имперской войны, – кто имеет преимущество на море, обладает большой свободой и волен принимать такое большое или такое малое участие в войне, какое захочет. Те же, кто сильнее на земле, тем не менее постоянно попадают в затруднительное положение». Трудно точнее определить важность доктрины Клаузевица. Ее основная истина обозначена ясно: ограниченные войны зависят не от вооруженной силы воюющих сторон, а от количества этой силы, которое они могут или хотят собрать в решающем сражении.
Остается только сожалеть, что Клаузевиц не мог взглянуть на мир глазами Бэкона и всесторонне доработать свою доктрину. Он стремился сформулировать теорию, которая объяснила бы все войны, и верил, что сделал это, но так и не узнал, каков был его успех и насколько широка область, которую он сумел охватить. Судя по всему, Клаузевиц до самого конца не был уверен, что нашел объяснение одной из самых непостижимых проблем истории – английской экспансии, – во всяком случае, насколько она была обязана успешным войнам. То, что маленькая страна со слабой армией сумела захватить самые желаемые районы земли, причем сделать это за счет величайших военных держав, – это парадокс, с которым военные державы мириться не желали. Явление казалось делом случая – случайностью, не имеющей никакой основы в основных законах войны. Именно Клаузевиц, сам того не подозревая, открыл объяснение этого явления, разъяснив нам силу, присущую ограниченной войне, когда условия и средства благоприятны для ее использования.
Если мы рассмотрим проблему в более широком смысле, чем это было доступно Клаузевицу, и подвергнем его последние идеи проверке современных имперских условий, они обретут более полное значение и прочную основу. А после применения их к морской войне становится очевидным, что различие между ограниченной и неограниченной войной, определенное Клаузевицем, опирается не только на моральный фактор. Война может быть ограниченной не только потому, что важность цели слишком ограниченна для того, чтобы потребовались силы всей нации, но также потому, что море может представлять собой непреодолимое физическое препятствие для использования сил всего народа. Иными словами, война может быть ограниченной физически – в связи со стратегической изоляцией цели или морально – из-за ее сравнительной неважности.
Глава 5
ВОЕННАЯ ИНТЕРВЕНЦИЯ – ОГРАНИЧЕННОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО ИЛИ НЕОГРАНИЧЕННАЯ ВОЙНА
Прежде чем завершить общее рассмотрение ограниченной войны, необходимо поговорить о той форме, которая раньше не упоминалась. Клаузевиц дал ей предварительное название «война ограниченным контингентом» и не нашел для нее места в своей системе. Она представлялась ему в корне отличной от войны, ограниченной своей политической целью, или, как говорил Жомини, войны с территориальной целью. И все же ее необходимо принять во внимание и объяснить хотя бы из-за роли, которую она сыграла в европейской истории.
Мы должны рассмотреть этот тип войн с особым вниманием не только потому, что он поставил в тупик великого немецкого стратега, который не сумел согласовать его со своей военной теорией. Дело в том, что именно в таких войнах Великобритания успешнее всего демонстрировала потенциальную возможность прямого континентального вмешательства маленькой армии, действующей в союзе с доминирующим флотом.
Совместные операции, которые являлись обычным выражением британского метода ведения военных действий на ограниченном базисе, делились на два класса. В первый класс входили операции, направленные только на достижение цели, ради которой началась война, – обычно это были колонии или далекие заокеанские территории. Во второй класс входили операции в прибрежных европейских районах, направленные не на постоянное завоевание, а являвшиеся способом расстроить планы противника и укрепить положение союзников и свое собственное. Такие операции могли иметь форму второстепенных береговых операций или обрести первостепенную важность, как, например, в действиях Веллингтона на Пиренейском полуострове, когда они стали неотличимыми от регулярных континентальных военных действий.
Поэтому создается впечатление, что эти операции различались не столько по характеру цели, сколько по тому факту, что мы выделяли для них не всю нашу военную мощь, а только ее определенную часть. Следовательно, для них нужна особая классификация, и они органично впишутся в категорию, названную Клаузевицем «войной ограниченным контингентом».
Это был характер войны, достаточно хорошо известный на континенте. В XVIII веке имело место значительное число случаев, когда война велась действительно ограниченным контингентом, то есть страна, для которой цель войны не была жизненно важной, вела военные действия, выделяя главной воюющей стороне вспомогательные войска заранее оговоренной силы.
В шестой главе своей последней книги Клаузевиц намеревался рассмотреть эту аномальную форму военного противостояния. Внезапная смерть прервала его работу, и до нас дошел лишь фрагмент этой главы, в которой он признается, что подобные случаи не вписываются в его теорию. Если, добавляет он, вспомогательные силы без ограничений отдаются в распоряжение главной воюющей стороны, проблема довольно проста. Тогда в действительности получается то же самое, что неограниченная война с помощью дополнительно выделенных сил. Но фактически, утверждает он, такое случалось редко, потому что контингент всегда был в той или иной степени управляем особыми политическими целями правительства, которое его направило. Единственный вывод, к которому сумел прийти Клаузевиц, заключался в том, что такую форму войны необходимо принимать в расчет и она является видом ограниченной войны, которая существенно отличается от войны, ограниченной по цели. После чего у нас создается впечатление, что должно быть два вида ограниченных войн.
Но если следовать историческому методу Клаузевица и рассмотреть случаи, когда этот характер войны оказался успешным, и те, в которых успех достигнут не был, мы обнаружим, что, где бы успех ни принимался во внимание, как показатель разумного применения сил, практическая разница между двумя типами ограниченной войны исчезает. Там, где существенные факторы, оправдывающие войну, ограниченную по цели, присутствуют в войне ограниченным контингентом, эта форма войны имеет тенденцию к успеху, и не иначе. Таким образом, мы подходим к предположению, что отличительная черта войны ограниченным контингентом не является неотъемлемой особенностью военных действий, не вписывается в имеющуюся теорию и, следовательно, является не формой войны, а методом, который может применяться и в ограниченной, и в неограниченной войне. Иными словами, война ограниченным контингентом, если ее считать отдельным видом войны, должна принимать одну форму или другую. Контингент должен действовать как органичное подразделение сил, ведущих неограниченную войну без каких бы то ни было ограничений, или ему необходимо дать определенную территориальную цель с независимыми ограниченными функциями и организацией.
Британский опыт показывает, что война ограниченным контингентом достигает максимального успеха, когда ближе всего подходит к настоящей ограниченной войне. Так было на Пиренейском полуострове и в Крыму, где целью войны было отвоевать у противника определенный участок территории, который в большей или меньшей степени может быть изолирован действиями военно-морского флота. Эффективность такой войны на деле зависит от слаженности, с которой будут действовать флот и сухопутные силы, чтобы дать контингенту силу и мобильность, превосходящие его собственные.
Если уж мы выявили сложности войны ограниченным контингентом, представляется необходимым определить различия между ее британской и континентальной формами. Континентальная форма, как мы уже убедились, не слишком отличается по концепции от неограниченной войны. Контингент, по крайней мере официально, должен использоваться главной воюющей стороной для помощи в уничтожении общего врага, и его цель – организованные силы противника или его столица. Другой вариант – контингент может использоваться в качестве армии наблюдения, чтобы предотвратить контрудар и тем самым облегчить и обезопасить наступательное движение главной воюющей стороны. В любом случае, каким бы ни был его вклад в союзнические силы, используется неограниченная, а не отдельная территориальная цель.
Если теперь обратиться к британскому опыту ведения войны ограниченным контингентом, можно увидеть, что континентальная форма использовалась довольно часто, но она всегда сопровождалась народной антипатией, как будто в ней было нечто антагонистичное национальному инстинкту. Хороший пример – помощь Британии Фридриху Великому в Семилетней войне. В начале войны народная антипатия была столь велика, что мера была признана невозможной, и только великолепное сопротивление Фридриха католическим державам, давшее ему славу протестантского героя, дало Питту возможность сделать то, что он желал. Старый религиозный костер был раздут. Самый мощный из всех национальных инстинктов возбудил в людях чувства, оказавшиеся сильнее врожденной антипатии к континентальным операциям, и стала возможной отправка солидного контингента на помощь Фридриху. В конце поддержка достигла своей цели, но следует заметить, что даже в этом случае операции были ограниченными не только по контингенту, но и по цели. Это правда, что Фридрих вел неограниченную войну, ставкой в которой было само существование Пруссии, и что британские силы стали органичным элементом в его военных планах. Тем не менее они являлись частью британской армии под командованием принца Фердинанда Брансвика, который, хотя и был назначен Фридрихом, считался британским главнокомандующим. Организация его армии была совсем не такой, как у Фридриха, и у нее была очень определенная и ограниченная функция – предотвратить французскую оккупацию Ганновера, для чего обойти пруссаков с правого фланга. И наконец, нельзя не отметить, что своей способностью выполнить эту функцию британская армия обязана тому факту, что назначенный ей театр военных действий был специально организован таким образом, чтобы ни при каких условиях не был потерян контакт с морем и враг не мог перерезать пути подвоза и возможного отступления.
На эти черты операции следует обратить особое внимание. Они отличают ее от более раннего использования британцами войны ограниченным контингентом в континентальных действиях, типичным представителем которых являлась кампания Мальборо. Они проявляют особую форму, которую выбрал бы и Мальборо, если бы позволили политические реалии его времени, и которой предстояло стать характерной для британских операций со времен Питта и далее. В методе величайшего британского военного министра мы имеем не только ограниченность контингента, но и ограниченность определенных и независимых функций и, наконец, контакт с морем. Это очень важный фактор, и именно от него зависит сила британского метода.
В начале великой войны англичане использовали ту же форму в своих операциях на северо-западе Европы. Там у них также имелась ограниченная функция обеспечить безопасность Голландии, поддерживался постоянный контакт с морем, но только ход операций не был независимым. Имели место согласованные действия с другими силами, и результат в каждом случае оказывался неудачным. Позднее на Сицилии, где полная изоляция оказалась достижимой, сила метода позволила англичанам достичь серьезного результата крайне ограниченными средствами. Но результат был чисто оборонительным. Только война на Пиренейском полуострове предоставила идеальный театр для войны ограниченным контингентом, где имелись все условия для успеха. Но даже там, поскольку британская армия считалась вспомогательным контингентом испанской армии, последовала неудача. Только в Португалии, защита которой была действительно ограниченной целью и где существовал окруженный морем театр военных действий, независимый от внешних союзников, с самого начала англичанам сопутствовал успех. Здесь метод оказался так силен, а действия, навязанные противнику, настолько изматывающими, что баланс сил изменился, и англичане смогли перейти в решительное наступление.
Настоящий секрет успеха Веллингтона, помимо его собственной гениальности, заключался в том, что в совершенных условиях он применил ограниченную форму к неограниченной войне. Цель англичан была неограниченной. В конечном счете целью было свержение Наполеона. Полным успехом на море она не была достигнута, но этот успех дал англичанам возможность применить ограниченную форму, которая была самой действенной формой наступления в их распоряжении. Ее важнейший вклад в итоговое достижение цели сейчас признан всеми.
Основной вывод из указанного выше заключается в том, что война ограниченным контингентом в континентальной форме редко или вообще никогда не отличается по характеру от неограниченной войны. Причиной этому является факт, что условия, требуемые для ограниченной войны, создаются редко или никогда. Но то, что может быть названо британской или морской формой войны, в действительности является применением ограниченного метода к неограниченной форме, как помощь в более крупных операциях союзников, – этот метод обычно был доступным для англичан, потому что преимущество на море позволило нам выбирать театр в самом деле ограниченный[9].
Но что, если условия борьбы, в которую мы собираемся вмешаться, таковы, что действительно изолированный театр недоступен? В этом случае придется выбирать: отдать ли контингент безоговорочно в распоряжение союзников или ограничиться мелкими операциями на берегу, как те, что выполнялись англичанами по требованию Фридриха Великого в начале Семилетней войны. Подобные операции редко могут стать удовлетворительными для любой стороны. Небольшие положительные результаты попыток англичан вмешаться в боевые действия таким образом на деле больше, чем что-либо другое, дискредитировали эту форму войны, выказав ее нестоящей для великой державы. И все же факт, что все великие континентальные военачальники боялись подобного британского вмешательства и высоко ценили его даже при самых неблагоприятных условиях, является неоспоримым. Все потому, что они искали эффект скорее в угрозе, чем в исполнении, и вообще не рассчитывали на положительный результат. Поскольку это вмешательство обычно имело форму десантной операции, его воздействие на европейскую ситуацию всегда было непропорционально велико, если сравнивать с фактической мощью и возможными позитивными результатами. Его продуктивность заключалась в том, что оно грозило позитивными результатами, если не встречало достаточно сильный отпор. Короче говоря, его воздействие было негативным, а ценность заключалась в возможности сдерживать силы, превышающие собственные. Это все, что можно сказать о нем, но, может быть, от него больше и не требуется. Такое вмешательство – не самый радикальный метод интервенции, но он является наилучшим для державы, чьи силы не приспособлены для методов более высокого уровня. Фридрих Великий был первым великим солдатом, признавшим это. А Наполеон оказался последним. В течение многих лет французский император закрывал глаза на этот метод, насмехался над ним, всячески демонстрировал презрение. В 1805 году он назвал экспедицию Крейга «шайкой пигмеев», и все же подготовка другого объединенного отряда, которому предстояло отправиться в другое место, заставила его понять, что игнорировать такие вещи нельзя. Наполеон даже пожертвовал своим флотом в бесплодной попытке дать отпор.
Мы должны рассмотреть этот тип войн с особым вниманием не только потому, что он поставил в тупик великого немецкого стратега, который не сумел согласовать его со своей военной теорией. Дело в том, что именно в таких войнах Великобритания успешнее всего демонстрировала потенциальную возможность прямого континентального вмешательства маленькой армии, действующей в союзе с доминирующим флотом.
Совместные операции, которые являлись обычным выражением британского метода ведения военных действий на ограниченном базисе, делились на два класса. В первый класс входили операции, направленные только на достижение цели, ради которой началась война, – обычно это были колонии или далекие заокеанские территории. Во второй класс входили операции в прибрежных европейских районах, направленные не на постоянное завоевание, а являвшиеся способом расстроить планы противника и укрепить положение союзников и свое собственное. Такие операции могли иметь форму второстепенных береговых операций или обрести первостепенную важность, как, например, в действиях Веллингтона на Пиренейском полуострове, когда они стали неотличимыми от регулярных континентальных военных действий.
Поэтому создается впечатление, что эти операции различались не столько по характеру цели, сколько по тому факту, что мы выделяли для них не всю нашу военную мощь, а только ее определенную часть. Следовательно, для них нужна особая классификация, и они органично впишутся в категорию, названную Клаузевицем «войной ограниченным контингентом».
Это был характер войны, достаточно хорошо известный на континенте. В XVIII веке имело место значительное число случаев, когда война велась действительно ограниченным контингентом, то есть страна, для которой цель войны не была жизненно важной, вела военные действия, выделяя главной воюющей стороне вспомогательные войска заранее оговоренной силы.
В шестой главе своей последней книги Клаузевиц намеревался рассмотреть эту аномальную форму военного противостояния. Внезапная смерть прервала его работу, и до нас дошел лишь фрагмент этой главы, в которой он признается, что подобные случаи не вписываются в его теорию. Если, добавляет он, вспомогательные силы без ограничений отдаются в распоряжение главной воюющей стороны, проблема довольно проста. Тогда в действительности получается то же самое, что неограниченная война с помощью дополнительно выделенных сил. Но фактически, утверждает он, такое случалось редко, потому что контингент всегда был в той или иной степени управляем особыми политическими целями правительства, которое его направило. Единственный вывод, к которому сумел прийти Клаузевиц, заключался в том, что такую форму войны необходимо принимать в расчет и она является видом ограниченной войны, которая существенно отличается от войны, ограниченной по цели. После чего у нас создается впечатление, что должно быть два вида ограниченных войн.
Но если следовать историческому методу Клаузевица и рассмотреть случаи, когда этот характер войны оказался успешным, и те, в которых успех достигнут не был, мы обнаружим, что, где бы успех ни принимался во внимание, как показатель разумного применения сил, практическая разница между двумя типами ограниченной войны исчезает. Там, где существенные факторы, оправдывающие войну, ограниченную по цели, присутствуют в войне ограниченным контингентом, эта форма войны имеет тенденцию к успеху, и не иначе. Таким образом, мы подходим к предположению, что отличительная черта войны ограниченным контингентом не является неотъемлемой особенностью военных действий, не вписывается в имеющуюся теорию и, следовательно, является не формой войны, а методом, который может применяться и в ограниченной, и в неограниченной войне. Иными словами, война ограниченным контингентом, если ее считать отдельным видом войны, должна принимать одну форму или другую. Контингент должен действовать как органичное подразделение сил, ведущих неограниченную войну без каких бы то ни было ограничений, или ему необходимо дать определенную территориальную цель с независимыми ограниченными функциями и организацией.
Британский опыт показывает, что война ограниченным контингентом достигает максимального успеха, когда ближе всего подходит к настоящей ограниченной войне. Так было на Пиренейском полуострове и в Крыму, где целью войны было отвоевать у противника определенный участок территории, который в большей или меньшей степени может быть изолирован действиями военно-морского флота. Эффективность такой войны на деле зависит от слаженности, с которой будут действовать флот и сухопутные силы, чтобы дать контингенту силу и мобильность, превосходящие его собственные.
Если уж мы выявили сложности войны ограниченным контингентом, представляется необходимым определить различия между ее британской и континентальной формами. Континентальная форма, как мы уже убедились, не слишком отличается по концепции от неограниченной войны. Контингент, по крайней мере официально, должен использоваться главной воюющей стороной для помощи в уничтожении общего врага, и его цель – организованные силы противника или его столица. Другой вариант – контингент может использоваться в качестве армии наблюдения, чтобы предотвратить контрудар и тем самым облегчить и обезопасить наступательное движение главной воюющей стороны. В любом случае, каким бы ни был его вклад в союзнические силы, используется неограниченная, а не отдельная территориальная цель.
Если теперь обратиться к британскому опыту ведения войны ограниченным контингентом, можно увидеть, что континентальная форма использовалась довольно часто, но она всегда сопровождалась народной антипатией, как будто в ней было нечто антагонистичное национальному инстинкту. Хороший пример – помощь Британии Фридриху Великому в Семилетней войне. В начале войны народная антипатия была столь велика, что мера была признана невозможной, и только великолепное сопротивление Фридриха католическим державам, давшее ему славу протестантского героя, дало Питту возможность сделать то, что он желал. Старый религиозный костер был раздут. Самый мощный из всех национальных инстинктов возбудил в людях чувства, оказавшиеся сильнее врожденной антипатии к континентальным операциям, и стала возможной отправка солидного контингента на помощь Фридриху. В конце поддержка достигла своей цели, но следует заметить, что даже в этом случае операции были ограниченными не только по контингенту, но и по цели. Это правда, что Фридрих вел неограниченную войну, ставкой в которой было само существование Пруссии, и что британские силы стали органичным элементом в его военных планах. Тем не менее они являлись частью британской армии под командованием принца Фердинанда Брансвика, который, хотя и был назначен Фридрихом, считался британским главнокомандующим. Организация его армии была совсем не такой, как у Фридриха, и у нее была очень определенная и ограниченная функция – предотвратить французскую оккупацию Ганновера, для чего обойти пруссаков с правого фланга. И наконец, нельзя не отметить, что своей способностью выполнить эту функцию британская армия обязана тому факту, что назначенный ей театр военных действий был специально организован таким образом, чтобы ни при каких условиях не был потерян контакт с морем и враг не мог перерезать пути подвоза и возможного отступления.
На эти черты операции следует обратить особое внимание. Они отличают ее от более раннего использования британцами войны ограниченным контингентом в континентальных действиях, типичным представителем которых являлась кампания Мальборо. Они проявляют особую форму, которую выбрал бы и Мальборо, если бы позволили политические реалии его времени, и которой предстояло стать характерной для британских операций со времен Питта и далее. В методе величайшего британского военного министра мы имеем не только ограниченность контингента, но и ограниченность определенных и независимых функций и, наконец, контакт с морем. Это очень важный фактор, и именно от него зависит сила британского метода.
В начале великой войны англичане использовали ту же форму в своих операциях на северо-западе Европы. Там у них также имелась ограниченная функция обеспечить безопасность Голландии, поддерживался постоянный контакт с морем, но только ход операций не был независимым. Имели место согласованные действия с другими силами, и результат в каждом случае оказывался неудачным. Позднее на Сицилии, где полная изоляция оказалась достижимой, сила метода позволила англичанам достичь серьезного результата крайне ограниченными средствами. Но результат был чисто оборонительным. Только война на Пиренейском полуострове предоставила идеальный театр для войны ограниченным контингентом, где имелись все условия для успеха. Но даже там, поскольку британская армия считалась вспомогательным контингентом испанской армии, последовала неудача. Только в Португалии, защита которой была действительно ограниченной целью и где существовал окруженный морем театр военных действий, независимый от внешних союзников, с самого начала англичанам сопутствовал успех. Здесь метод оказался так силен, а действия, навязанные противнику, настолько изматывающими, что баланс сил изменился, и англичане смогли перейти в решительное наступление.
Настоящий секрет успеха Веллингтона, помимо его собственной гениальности, заключался в том, что в совершенных условиях он применил ограниченную форму к неограниченной войне. Цель англичан была неограниченной. В конечном счете целью было свержение Наполеона. Полным успехом на море она не была достигнута, но этот успех дал англичанам возможность применить ограниченную форму, которая была самой действенной формой наступления в их распоряжении. Ее важнейший вклад в итоговое достижение цели сейчас признан всеми.
Основной вывод из указанного выше заключается в том, что война ограниченным контингентом в континентальной форме редко или вообще никогда не отличается по характеру от неограниченной войны. Причиной этому является факт, что условия, требуемые для ограниченной войны, создаются редко или никогда. Но то, что может быть названо британской или морской формой войны, в действительности является применением ограниченного метода к неограниченной форме, как помощь в более крупных операциях союзников, – этот метод обычно был доступным для англичан, потому что преимущество на море позволило нам выбирать театр в самом деле ограниченный[9].
Но что, если условия борьбы, в которую мы собираемся вмешаться, таковы, что действительно изолированный театр недоступен? В этом случае придется выбирать: отдать ли контингент безоговорочно в распоряжение союзников или ограничиться мелкими операциями на берегу, как те, что выполнялись англичанами по требованию Фридриха Великого в начале Семилетней войны. Подобные операции редко могут стать удовлетворительными для любой стороны. Небольшие положительные результаты попыток англичан вмешаться в боевые действия таким образом на деле больше, чем что-либо другое, дискредитировали эту форму войны, выказав ее нестоящей для великой державы. И все же факт, что все великие континентальные военачальники боялись подобного британского вмешательства и высоко ценили его даже при самых неблагоприятных условиях, является неоспоримым. Все потому, что они искали эффект скорее в угрозе, чем в исполнении, и вообще не рассчитывали на положительный результат. Поскольку это вмешательство обычно имело форму десантной операции, его воздействие на европейскую ситуацию всегда было непропорционально велико, если сравнивать с фактической мощью и возможными позитивными результатами. Его продуктивность заключалась в том, что оно грозило позитивными результатами, если не встречало достаточно сильный отпор. Короче говоря, его воздействие было негативным, а ценность заключалась в возможности сдерживать силы, превышающие собственные. Это все, что можно сказать о нем, но, может быть, от него больше и не требуется. Такое вмешательство – не самый радикальный метод интервенции, но он является наилучшим для державы, чьи силы не приспособлены для методов более высокого уровня. Фридрих Великий был первым великим солдатом, признавшим это. А Наполеон оказался последним. В течение многих лет французский император закрывал глаза на этот метод, насмехался над ним, всячески демонстрировал презрение. В 1805 году он назвал экспедицию Крейга «шайкой пигмеев», и все же подготовка другого объединенного отряда, которому предстояло отправиться в другое место, заставила его понять, что игнорировать такие вещи нельзя. Наполеон даже пожертвовал своим флотом в бесплодной попытке дать отпор.