Джулия Тиммон. Так задумано свыше

   Я замерла в ожидании. Хотелось ли мне, чтобы Эдвин, как поступили бы девяносто девять мужчин из ста, просто записал бы мой номер телефона, позвонил на следующий день и предложил бы повозить меня по Нью-Йорку? Представьте себе, нет. Я ждала от этого знакомства чего-то большего, мечтала, чтобы оно продлилось совершенно необычным образом – благодаря новым неожиданностям или очередному посланию с небес.
   – Давай мы специально не будем говорить друг другу ни наших фамилий, ни телефонных номеров? – не сводя с меня блестящих выразительных глаз, предложил Эдвин. – Я чувствую, почти знаю… – он поднял кулак и постучал им по груди, – что эта наша встреча не случайна.
   – Но хочешь рассеять остатки сомнений? – спросила я, сгорая от нетерпения проверить, не ошиблась ли жизнь, сведя нас.
   – Гм… – Эдвин приподнял мою руку, снова посмотрел на шрам – так, будто это волшебная картинка-предсказание из рассказа Брэдбери, наклонил голову и поцеловал белую черточку. – Не то чтобы рассеять сомнения… – пробормотал он. – Понимаешь, если то, что я чувствую, подтвердится, тогда… Тогда… – И, то ли не найдя подходящих слов, то ли смутившись, то ли просто не желая облекать почти сказочную мысль в слова, он улыбнулся.
   Я с готовностью кивнула.
   – Отличная идея! Но… как же мы поступим?
   Во взгляде Эдвина отразился восторг. Я поняла его, приняла игру, которую другая назвала бы ребячеством и глупостью. Он какое-то время помолчал и с таинственным видом поднял указательный палец.
   – Придумал! Сейчас мы посадим тебя на такси, и ты поедешь в отель, но в какой – не скажешь. Я угадаю, где ты поселилась, оставлю для тебя сообщение, и, когда мы снова встретимся… – Он опять не договорил, но огоньки в его глазах разгорелись пуще прежнего, превратившись в крошечные серебряные звездочки.
   Сама не своя от небывалых чувств, бьющих внутри фонтаном, я поежилась в предвкушении новой, еще более необыкновенной встречи и кивнула.
   – Отличная идея.
   Мы тотчас пошли прочь из бара. На стоянке такси я в порыве неизвестно откуда взявшейся нежности обняла Эдвина и быстро, по-детски поцеловала его в щеку. Он стоял на тротуаре, растерянно-счастливый, выражая взглядом, улыбкой, даже тем, как держал голову, уверенность в нашей встрече, и махал мне рукой, пока не исчез из виду.
   Первые минуты, даже, наверное, час, я ничуть не сомневалась, что Эдвин не ошибется и оставит для меня сообщение именно в той гостинице, в которую я вселилась. Но, приняв душ и заказав перекусить в номер, я вдруг задумалась: как он это сделает, если не знает моей фамилии?
   Забыв про тосты с ветчиной, я тотчас позвонила портье, спросила, не оставляли ли сообщения для Кэтлин Мэрфи из восемьсот шестьдесят третьего, и услышала отрицательный ответ.
   Мне сделалось страшно, горло, будто руки невидимого убийцы, сдавило отчаяние. Зачем я пошла у Эдвина на поводу? Почему не рассмеялась, не отклонила его бредовую затею, не сказала себе и ему: давай взглянем на вещи трезво! Отелей в Нью-Йорке не счесть, ты в жизни не угадаешь, какой именно выберу я. Вот мой телефонный номер. Хочешь – позвони. А нет… Значит, и правда не судьба.
   В дверь постучали, и я негромко вскрикнула от испуга – настолько глубоко была погружена в мысли и до того остро переживала, что в самую важную минуту в жизни так сглупила. На смену испугу пришла пьянящая надежда. Я вскочила со стула, на котором сидела, и подлетела к двери.
   В коридоре стоял человек из обслуживания номеров.
   – Тосты заказывали?
   – Что? – переспросила я, не желая верить, что мне принесли не весть от Эдвина, а хлеб с мясом.
   – Тосты. – Коренастый отнюдь не молодой мальчик на побегушках кивнул на поднос в руке.
   Не помню, ответила ли я, дала ли ему чаевые и что сталось с заказом. Скорее всего, он простоял нетронутым до той минуты, пока я не освободила номер и не явилась горничная в костюме для уборки. Но отчетливо помню, что, закрыв дверь, я стрелой подлетела к телефону и снова позвонила в приемную. Мною никто и не думал интересоваться. Голос портье прозвучал учтиво, но, как мне показалось, с легкой усмешкой. Скорее всего, мне это в самом деле лишь показалось. Портье ни до меня, ни до Эдвина, ни тем более до нашей идиотской орлянки с судьбой не было ни малейшего дела.
   Любая другая, более здравомыслящая девица на моем месте посмеялась бы над собой, наплевала бы на потерявшегося в бурном водовороте нью-йоркской жизни парня и принялась бы строить планы на ожидавшие впереди каникулы. Я же, как одержимая, поклялась себе, что буду ждать и надеяться до последнего, тогда непременно случится чудо.
   Невероятно, но так и вышло. Когда я позвонила вниз раз в пятнадцатый, портье с легким недоумением сообщил, что некое сообщение оставили, только он не уверен, что адресат именно я.
   – Кому его просили передать? – с замиранием сердца спросила я.
   – Молодой даме по имени Кэтлин с кофейно-темными волосами, синими глазами и детской улыбкой. – Он кашлянул. – Я все записал. Если эта дама вы, тогда, пожалуйста…
   – Что?! – выкрикнула я, задыхаясь от волнения. Как я могла усомниться?! Почему не почувствовала, что иначе и не может быть?!
   – Простите, мисс? – опасливо, будто он имеет дело с пациенткой психбольницы, спросил портье.
   – Что конкретно передали? – суетливо, боясь упустить свой счастливый шанс, спросила я.
   – Вы уверены, что речь идет о вас? – вежливо, но с нотками строгости в голосе, дабы не допустить ошибки и не поплатиться за это рабочим местом, поинтересовался портье.
   – Да, да, да! – выпалила я. – Я названиваю вам каждые пять минут! Говорите же, говорите, что он сказал!
   – Никто ничего не сказал, – быстро, но четко произнес служащий, явно молясь про себя, как бы не вляпаться в историю. – Принесли конверт. Он запечатан…
   Я пулей вылетела из номера, бросив трубку на кровать. Если бы лифт не стоял на моем этаже и не раскрылся бы тут же, я бы в своем счастливом сумасшествии помчалась бы вниз по лестнице, не задумываясь о том, что на лифте в любом случае доехала бы быстрее.
   Как мне не пришло в голову, что Эдвин и здесь соригинальничает – передаст сообщение не на словах, а пришлет старомодное и куда более романтичное бумажное письмо. Конечно! В нашу сказочную историю ничто другое не вписывалось.
   – Давайте! – выскочив из лифта и несясь к стойке, прокричала я.
   Портье взглянул на мои волосы, на глаза и с сомнением немного склонил голову набок.
   Улыбка! – пронеслась у меня в голове мысль. Эдвин что-то сказал про улыбку. Надо улыбнуться, чтобы этот чурбан отбросил дурацкую неуверенность.
   Я растянула губы в подобии улыбки, портье окинул мое лицо последним оценивающим взглядом, кивнул и протянул нежно-желтый, как мякоть дыни, конверт. Я взяла его дрожащими руками и прижала к сердцу. Оно билось так встревоженно, будто не в силах перенести подобное потрясение.
   Надо успокоиться, подумала я, чувствуя, что едва держусь на ослабевших ногах. Посреди вестибюля вокруг высокой кадки с декоративной пальмой стояли обтянутые кожей кушетки. Насилу добравшись до них, я села спиной к приемной и на минуту закрыла глаза.
   Судьба… Получается, Эдвин прав. Теперь можно не сомневаться, что мы друг другу нужны и что обязаны беречь, лелеять и всячески укреплять эти невообразимые, еще слишком хрупкие, только-только родившиеся отношения.
   От конверта исходило тепло. И тонкий, волнующий кровь аромат с легким оттенком восточных пряностей. Я на миг затаила дыхание и перенеслась мыслями в те минуты, когда мы с Эдвином сидели бок о бок в самолете. Да-да, от него пахло точно так же.
   Во мне все настолько возликовало, что пошла кругом голова. Я порывисто поднесла конверт к губам, поцеловала его и разорвала до сих пор дрожавшими пальцами.
   Мне на колени выпорхнул блокнотный лист весь в бледно-розовых сердечках. Посередине темнела выведенная аккуратными печатными буквами единственная строчка.
   «Встретимся там же, в то же время. Идет?»
   Не знаю каким образом, но я мгновенно поняла, что речь о баре в аэропорту и что встреча состоится завтра, в четыре дня – именно в четыре мы вошли туда сегодня. Бар не представлял собой ничего особенного и был отнюдь не лучшим местом для многообещающего свидания, но мне в те минуты он казался стократ более милым и уютным, чем самые изысканные рестораны Лос-Анджелеса.
   Там же, в то же время… Ждать оставалось целую ночь и еще полдня. По тогдашним моим меркам – вечность.
 
   Чтобы убить время, в одиннадцать утра я отправилась на Пятую авеню и зашла в Метрополитен-музей, где битый час бродила по залам с рыцарскими доспехами, старинной английской мебелью и штуковинами, которые выглядели как обычные фарфоровые изделия. Однако ни буфеты красного дерева, ни вдавленные внутрь стеклянные потолки почти не останавливали на себе моего внимания. Думать я могла об одном – о предстоящей встрече, а изучить сокровища музея пообещала себе чуть погодя.
   Около трех, даже не думая, что пора перекусить – от волнения у меня совершенно пропал аппетит, – я вышла из музея с намерением взять такси и ехать в аэропорт.
   Лучше явиться раньше и подождать в баре, решила я, сбегая по лестнице. Чем опоздать и упустить столь неправдоподобно редкую возможность, а потом всю жизнь кусать локти.
   Эх, верно говорят: не допускай черных мыслей. Не стоит даже в шутку рисовать себе злополучное будущее. Случается, мрачные фантазии становятся реальностью. Причем в самую неподходящую пору.
   Напротив входа желтело такси, и я уже было сделала шаг в его сторону, но тут услышала заливистый детский плач, резко остановилась и принялась крутить головой. Сначала мне подумалось, что надрывается какой-нибудь озорник, которого отчитала строгая мать, но никаких матерей поблизости не было. На нижней ступеньке сидел и ревел мальчик лет четырех, совершенно один.
   – Едете, мэм? – спросил таксист, выглядывая в окно.
   – Гм, минутку… – пробормотала я. Бросать малыша одного было нельзя, следовало хотя бы подойти и узнать, что стряслось, где его родители.
   – Скорее решайте, не то уеду, – нетерпеливо предупредил таксист, будто в упор не видя мальчика. – Время – деньги. Торчать там, где нет клиентов, сами понимаете…
   Уже направляясь к ребенку, я бросила через плечо:
   – Да-да, понимаю. Я сейчас.
   Увидев меня, мальчик задрал голову. Его личико было красное от слез и перепуганное, рот – перекошенный прямоугольник – ни на миг не закрывался, плечики содрогались от рыданий.
   – В чем дело? – спросила я, присев перед малышом на корточки.
   Ребенок залился еще более пронзительным плачем, закачал головой и схватился за штанишки. Я только теперь заметила, что они сверху и до самых колен мокрые.
   – Описался?
   Мальчик закивал.
   – Ну-ну, не расстраивайся. Такое с каждым случается. – Я подсела к нему, прижала его к себе и стала утешающе похлопывать по спинке. – Перестань, слышишь? Плакать совершенно не из-за чего.
   Вопли ребенка, вместо того чтобы пойти на спад, стали еще более невыносимыми. Мою душу мало-помалу уже обволакивало страшное предчувствие.
   – Ну же, малыш, успокойся. Успокойся и скажи, как тебя зовут.
   – Дэн-ни, – сквозь плач выдавил он.
   – Отлично! – как можно бодрее воскликнула я. – Теперь объясни, где ты живешь, я отведу тебя домой, а мама переоденет и вытрет твои щечки.
   До меня только теперь дошло, что жилых домов поблизости нет, и стало еще тревожнее. Мимо проходили люди, но до плачущего Дэнни никому не было дела.
   – Ну как хотите! – крикнул таксист, заводя двигатель.
   Я мысленно чертыхнулась, но тут же взяла себя в руки. Пусть проваливает. Разберусь с Дэнни и возьму другое такси, они здесь на каждом шагу. А времени еще достаточно.
   – Так где ты живешь? – повторила я вопрос, наклоняясь к мальчику, который, слава богу, пригревшись у меня под боком, начал успокаиваться и больше не верещал как резаный.
   – Не знаю, – всхлипывая ответил он.
   Вот тебе раз! – подумала я, быстро соображая, как быть. Может, купить ему в ближайшем ларьке мороженое или леденцов и оставить его здесь? Пока он будет занят угощением, отыщется куда-то запропастившаяся мать или в крайнем случае найдется другой доброхот, не спешащий на самую важную в жизни встречу?
   Я уже стала осматриваться по сторонам, ища глазами магазинчик или торговую палатку со сладостями, когда во мне заговорила совесть. А вдруг с его матерью что-нибудь стряслось? Попала в аварию, поскользнулась на лестнице и свернула себе шею? Или вдруг он был вовсе не с матерью, а с несознательной старшей сестрой, престарелой бабушкой или с нерадивой няней? Что, если он выскочит на дорогу и угодит под колеса? Или станет жертвой мерзавцев, которые продают детей на органы или заставляют их сниматься в жутких фильмах для извращенцев. Мой взгляд невольно упал на штанишки притихшего Дэнни.
   Во мне все громче говорила совесть. Ведь, если он просидит мокрый на ветру еще часок-другой, не иначе заболеет. Нет, бросать его нельзя.
   Я с тяжелым вздохом поднялась и взглянула на часы. Десять минут четвертого. Черт!
   Дэнни в ужасе округлил красные глаза.
   – Ты куда? – Его личико снова скривилось, и опять задрожали губы.
   Я положила руку ему на голову.
   – Не бойся, малыш, я тебя не оставлю. Но ты должен мне рассказать, почему сидишь здесь один.
   – П-потому… что… – стараясь не плакать и заикаясь, начал Дэнни. – Было очень много людей… Я шел и шел, звал папу, но он не слышал меня… Потом людей больше не было… Нет, были, но мало. А папа не приходил… Я испугался, захотел кушать… Заплакал и побежал… Потом очень устал и сел…
   – Все ясно. Ты заблудился.
   Дэнни посмотрел на меня несчастным взглядом и вытер кулачком беззвучно выкатившуюся из глаза слезу.
   – Заблудился – значит, потерялся, – объяснила я. – И не знаешь, где папа и где твой дом.
   Ребенок всхлипнул и кивнул. Я протянула ему руку.
   – Пойдем. Сейчас я отведу тебя к дядям, которые знают, как разыскивать пап и дома. Но сначала… – Я опять взглянула на его штанишки.
   На мое счастье, в эту минуту к музею подъехало другое такси.
   – До ближайшего торгового центра, пожалуйста, – попросила я, сажая Дэнни на заднее сиденье и садясь рядом с ним.
   – Понял, – без лишних вопросов ответил водитель.
   Я уже надеялась, что успею справиться с непредвиденной трудностью самое большее за полчаса, а потом на всех парах помчусь в аэропорт. Не беда, даже если чуть-чуть опоздаю. Но такси вдруг остановилось. Я выглянула в окно. Ни светофоров, ни пешеходных дорожек. И недвижимое море машин впереди. Водитель со скучающим видом взял с соседнего сиденья газету и принялся ее листать.
   Дэнни больше не плакал. Сидел с видом паиньки и доверительно держал меня за руку. Я боялась даже представить, что будет, если мы простоим на месте пусть даже минут пятнадцать.
   – В чем дело? – Мой голос слегка дрожал и прозвучал так тихо, что водитель то ли вовсе не услышал вопроса, то ли решил, что я обращаюсь к ребенку. – Что случилось? – громче и легонько шлепая водителя по плечу, спросила я.
   – Не могу знать, – не поворачиваясь и не убирая газету, невозмутимо отозвался он. – Может, где-то впереди авария, а может, обычная пробка. Теперь в Нью-Йорке такое случается даже не в часы пик.
   – И долго мы будем здесь торчать? – Я уже чуть не плакала.
   Таксист пожал плечами.
   – Не имею понятия.
   – Понимаете, я очень спешу! – взмолилась я.
   – Сочувствую, но, к сожалению, ничем не могу помочь. – Он перевернул следующую страницу, сложил газету вдвое и углубился в чтение.
   От отчаяния я чуть не разревелась, как потерявшийся Дэнни, но сумела взять себя в руки. Следовало действовать, бороться до последнего, а не распускать нюни.
   – А далеко до торгового центра? – спросила я как можно более твердо, чтобы доказать прежде всего самой себе, что помехи мне не страшны и я в силах их преодолеть.
   – Пешком минут двадцать, – безразлично ответил водитель. – А на метро – пять.
   – А где ближайшая станция?
   Не поднимая глаз от газеты, водитель указал рукой туда, где футах в тридцати виднелся знак метро. Я тотчас расплатилась, схватила Дэнни на руки, выскочила из машины и стала как можно расторопнее пробираться между другими автомобилями к тротуару.
   У кассы метро из-за образовавшейся наверху пробки скопилась очередь, увидев которую, я чуть не вскрикнула. До торгового центра мы добрались лишь спустя четверть часа. Купив в детском отделе первые попавшиеся штанишки, я снова взяла Дэнни на руки и понеслась туда, где светилась вывеска – значок туалета.
   Обновка оказалась Дэнни велика. Подворачивая штанины, я не выдержала и бесшумно заплакала. Заметив слезы на моих щеках, он наклонился и принялся заботливо вытирать их своими грязными маленькими ладошками. Растроганная, я вымучила улыбку.
   – Давай-ка вымоем руки. Какая-нибудь минута погоды не сделает.
   К этой минуте прибавилось еще десять, потом еще и еще. В торговом центре полицейских не оказалось, а отделение располагалось в соседнем квартале. Потеряв всякую надежду, заплаканная, промокшая под начавшимся дождем, еще и с ушибленным о косяк коленом, я прихрамывая вбежала в наш бар с опозданием в полтора часа.
   Эдвина не было. Ни за тем столиком, за которым мы сидели накануне вечером, ни у окна, ни в дальнем конце зала. Совершенно опустошенная и потерянная, я тяжело опустилась на первый свободный стул и уставилась в одну точку на столе.
   – Вам нехорошо? – прозвучал где-то надо мной обеспокоенный женский голос.
   Я медленно подняла голову. У моего столика остановилась женщина средних лет в джинсах, спортивной куртке и с большой дорожной сумкой через плечо.
   – Нет, все в порядке. Почему вы спрашиваете?
   Незнакомка пожала плечами.
   – У вас странный вид… И кровь.
   Она кивнула куда-то вниз. Без особого интереса я проследила за ее взглядом. По моей ноге, из царапины на колене, змеились алые струйки. Я взяла со стола салфетку и хихикнув махнула рукой.
   – Ерунда. Это я… ударилась.
   Незнакомка кивнула, продолжая настороженно смотреть на меня и о чем-то раздумывая. Я было собралась вытереть кровь, но тут мне в голову пришла одна мысль, и я забыла про свою ногу.
   – Вы здесь давно? – спросила я у женщины.
   – Зашла выпить кофе. Около получаса назад.
   – Вы случайно не видели тут молодого человека? – с вспыхнувшей в сердце слабой надеждой поинтересовалась я, приковывая к незнакомке молящий взгляд. – Он шатен, в темной вельветовой куртке… – Я осмотрелась по сторонам. Народу полный бар. Друг на друга почти никто не смотрел – в аэропорту все мысли лишь о дороге. – Впрочем… – Я заставила себя улыбнуться и закачала головой. – Если даже он приходил, вряд ли вы обратили на него внимание.
   Незнакомка развела руками.
   – Тут полбара шатенов.
   Я кивнула.
   – Да, конечно.
   – Если нужно, я позову врача, – предложила она, вновь кивая на мое колено.
   – Спасибо, не стоит, – ответила я.
   В Лос-Анджелес я вернулась на следующий же день. А потом еще дважды летала в Нью-Йорк, не желая мириться с мыслью, что столь необычайная история ничем не закончилась. Но с Эдвином так больше и не встречалась.

3

   Спрыгиваю с дивана так суматошно, что чуть не переворачиваю столик с кофейной чашкой. Хорошо, что он на колесиках и лишь отъезжает в сторону.
   – Эдвин!.. Почему ты вдруг про него вспомнила? – Одним прыжком подскакиваю к подруге, хватаю ее за руки и поднимаю их к своей груди, словно для совместной молитвы.
   Мэгги смотрит на меня, разинув рот от изумления.
   – Эй, что это с тобой? За кого ты собралась замуж? Может, я неправильно тебя поняла?
   Сознаю, что веду себя по отношению к Дугласу предательски, опускаю руки, разжимаю пальцы, освобождая Мэгги, и потупляюсь.
   – Нет, все правильно. Я выхожу за своего парня, за Дугласа Рейлли.
   – Даже имя которого нагоняет на тебя смертную тоску, – многозначительно и вполне справедливо замечает Мэгги.
   Возвращаюсь на диван и обхватываю голову руками.
   – Да нет, вовсе не тоску. Я добровольно согласилась быть его женой, и, думаю, правильно сделала. Только вот… – Безвольно опускаю руки, потом неожиданно для самой себя вдруг снова вскидываю их и опять вскакиваю. – Понимаешь, вчера, когда я вернулась домой…
   – Ты вернулась домой? – изумленно переспрашивает Мэгги, перебивая меня. – Одна? Не осталась у Дугласа? В такой-то вечер!
   Часто киваю и спешу оправдаться:
   – Да, я знаю, что лучше было провести ночь с ним… Он этого хотел, просил меня…
   Мэгги хмыкает.
   – Еще бы!
   – Но мне вдруг стало как-то не по себе, – тараторю я, отчаянно надеясь на понимание.
   Мэгги неодобрительно качает головой.
   – Могла бы разок пересилить себя.
   – Да нет же! – восклицаю я, хватая ее за плечи. – Мне стало так не по себе, что было необходимо побыть одной! Иначе не знаю, что бы со мною приключилось. Очень надеюсь, что Дуглас все понял, – гораздо тише добавляю я, глядя прямо подруге в глаза.
   Она кивает и скрещивает руки на груди.
   – Ладно, допустим.
   Отпускаю ее плечи.
   – Наверное, это естественно. Грядут колоссальные перемены, я немного растерялась, вот и почувствовала острую потребность в непродолжительном одиночестве. Но речь не об этом. – Беру со столика чашку, с жадностью допиваю остывший кофе, смачивая горло, и перехожу к самому главному: – Когда я приехала домой, вдруг до боли ясно осознала, что дала согласие принадлежать единственному мужчине и что об остальных должна забыть. И тут мне в мельчайших подробностях вспомнилась история… С кем бы ты думала?
   Мэгги корчит гримасу и не отвечает.
   – Не со школьной любовью Реем и не с историком Уэсли, хоть и с ним мы встречались целых два года, а… да-да, с Эдвином! Парнем, которого я практически не знаю – более того, почти не помню! В смысле не помню отдельных черт, например формы глаз или носа. Можешь себе представить?
   Ловлю себя на том, что мой голос звучит плаксиво, а в глазах стоят слезы. Мэгги смотрит на меня, сдвинув брови, и явно не знает, что говорить.
   Шмыгаю носом.
   – Это еще не все. Далеко не все.
   Брови Мэгги подпрыгивают, и в сережке мигает неуместно праздничный отблеск света.
   – Далеко?
   Киваю. Мы обе, будто сговорившись, возвращаемся на диван. Я откидываюсь на спинку, смотрю в пространство перед собой и продолжаю:
   – Ночью мне приснился сон, который утром не рассеялся вместе с темнотой, а прочно засел в памяти, будто воспоминание о настоящем событии из жизни.
   – Догадываюсь, что снился тебе снова не Дуглас и не свадебное торжество.
   Качаю головой.
   – Да. Я опять была в том баре и ясно видела звездочки в глазах Эдвина. – Поворачиваюсь и смотрю на Мэгги просящим взглядом. – Ты моя лучшая подруга, Мэг. Хочешь, скажи, что я дура, но мне очень нужно, чтобы ты меня поняла.
   Во взгляде Мэгги отражается снисходительность матери, знающей, что дочь не права, но все равно ее любящей.
   – Хорошо, предположим, я понимаю тебя. Но что с того? Так тебе будет проще поверить в то, что твоя судьба Дуглас?
   – Гм… – Хлопаю ресницами, сознавая, что я противоречу сама себе и морочу голову подруге. – Видишь ли, я не вполне уверена, что смогу в это поверить.
   – То есть как?! – возмущается Мэгги. – Ты ведь сама твердишь: добровольно согласилась. Готовлюсь принять на себя море новых обязанностей!
   Киваю, чувствуя себя человеком, обреченным до скончания века носить прозвище «сумасброд».
   – Я не все рассказала…
   Мэгги сужает глаза.
   – Сегодня во время перерыва, – ужасно волнуясь, произношу я, – мне стукнуло в голову снова наведаться в «Сакс» и спросить у девочек, не появлялся ли в отделе косметики парень, ньюйоркец…
   О себе я успела рассказать Эдвину лишь то, что работаю в «Саксе», но оттуда я перешла в другое место буквально месяц спустя после нашего знакомства, а надежду, что он в поисках меня прилетит в Лос-Анджелес и что придет в универмаг, не теряла чуть ли не год.
   Мэгги фыркает.
   – Опять ты за старое! Мне казалось, своей безумной игрой ты насытилась по горло еще два года назад. И я ведь тогда бегала как шальная! Просыпаюсь, и первый вопрос в голове, не сколько у меня сегодня клиентов и не в чем пойти на свидание, а не разыскался ли сказочный принц нашей Кэтлин. – Она грозит мне пальцем. – Если ты задумала в последние перед замужеством месяцы снова побыть чокнутой, меня в эту историю не втягивай!
   – Да подожди же ты, дай я закончу! – дребезжащим голосом прошу я. – В уличном кафе перед гостиницей, которая стоит недалеко от «Сакса», я увидела парня, который… – Сглатываю – в горле вновь пересохло.
   Мэгги вонзает в меня пристальный взгляд.
   – Хочешь сказать…
   Приподнимаю руку.
   – Наверняка сказать не могу. Но чувствую сердцем… – стучу кулаком по груди, – это был он.
   – Слушай, как это у тебя получается, а? – с прищуром спрашивает Мэгги, глядя на меня поверх бокала с вином, который держит в руке. – Таких взбалмошных и упрямых, как я, еще поискать. Мне никто не указ, только под твою дудку я снова и снова соглашаюсь плясать.
   – У тебя талант шить, а у меня – заражать тебя умопомешательством, – говорю я, глядя сквозь окно на кафе через дорогу.
   Мы дежурим здесь второй вечер. Хорошо, что Дуглас уехал вчера утром в срочную командировку, иначе не знаю, под каким предлогом я каждый день спешила бы на встречи с Мэгги.