Страница:
Но Сронцзэнгампо, достойный сын достойного отца, знаменит не только и не столько военными подвигами. Вступив на престол в 13 лет (а правление его длилось с 617 по 649 г.), Сронцзэнгампо фактически заменил господствовавшую в Тибете религию бон религией буддизма, что является его величайшей заслугой.
Будучи ревностным буддистом, Сронцзэнгампо достиг высоких степеней совершенства и обладал многими сверхъестественными способностями. Однажды, выйдя из тела и поднявшись высоко в небо, он взглянул вниз на землю и ужаснулся: Тибет был подобен телу упавшей на спину злобной демоницы, которую надлежало подавить. Для этого царь выстроил на теле этой демоницы «четыре монастыря четырех сторон света» и еще восемь буддистских монастырей, так что всего им было возведено 12 храмов. Кроме того, он перенес свою столицу из долины реки Ярлунг на место нынешней Лхасы и здесь, на искусственном острове посреди озера Отханг, выстроил первый лхасский монастырь – Рей Тулпанг.
История строительства этого храма чудесна. Вначале царь заложил фундамент из камня, обшитого деревом. Скрепляющее вещество было взято из земель нагое, богатого и мудрого племени змей, которые повелели горному козлу доставить этот древний цемент в Тибет. Когда строительство было завершено, рабочие сложили свой инструмент в северной нише монастыря, и здесь сама собой возникла прекрасная статуя одиннадцатиликого Авалокитешвары. Ей немедленно были возданы самые пышные почести, после чего она так и осталась там. С тех пор в каждом тибетском монастыре непременно сооружались стенные ниши для статуи главного храмового божества и делался проход, позволяющий совершать обход вокруг статуи по часовой стрелке. Правда, по другой версии статуя Авалокиты с одиннадцатью головами, также самовозникшая, из наилучшего сандалового дерева, была принесена в Тибет из Южной Индии.
После завершения строительства буддистского храма Сронцзэнгампо возвел в Лхасе свой прекрасный дворец на горе Марпо, что значит Красная, и дворец этот стал называться Марпори. И еще, для окончательного укрощения демоницы, царь провозгласил свод непреложных законов, соответствующих Учению буддизма. Эти законы категорически запрещали убийство, воровство, прелюбодеяние, ложь и другие скверные действия. Они предписывали непреложно следовать пути добродетели: верить в Три Драгоценности буддизма, то есть в Будду, Учение и Общину, воздавать родителям за их благодеяния, уважать высокородных и стариков, делать добро всем живым существам и во всем следовать святому учению Будды.
Созданное и упроченное великое государство более не могло существовать без письменности. И в 632 году царь посылает в Кашмир своего советника, сына Ану из племени Тхонми, который впоследствии прославился под именем Тхонми Самбхота. Цель поездки одна – изучение искусства письма. Посланец несколько лет тщательно изучал индийский язык, которым тогда был санскрит, у Ачарьи (Учителя) Дэвавитшимбхи, а затем вернулся в Тибет. На родине Тхонми Самбхота создал на основе древнего индийского письма брахми тибетский алфавит, а также тибетскую грамматику, написав ее, как это было принято в Индии, в стихах. После этого он, не медля, перевел сутры из шкатулки, упавшей с неба на царя Лхатхотхори, пророческий сон которого таким образом сбылся. Тхонми Самбхота стал знаменитым переводчиком и перевел на тибетский язык еще много индийских буддистских текстов. Согласно преданию, Сронцзэнгампо также принимал участие в создании тибетской письменности, для чего на три года уединился вместе с Тхонми Самбхотой в царском дворце Марпори, поскольку создание тибетского письменного языка мудрый правитель считал важнейшим государственным делом.
Кроме того, этот божественный цэнпо, воплощение Авалокиты – всевидящего милостивого владыки, проповедал в Тибете множество буддистских учений и многих посвятил в практику концентрации, так что большое количество тибетцев благодаря Сронцзэнгампо стали обладателями необыкновенных способностей, превосходящих наше разумение.
После всех этих великих деяний царю настало время жениться. Созданная Сронцзэнгампо военная мощь Тибета была столь велика и устрашающа, что он с полным правом стал добиваться руки китайской принцессы императорской династии. Принцессу звали Вэнь-Чэн, и была она несравненной красавицей. Царь отправил сватом своего первого министра Гаву во главе каравана, состоявшего из лучших слонов и лучших лошадей, тяжело нагруженных золотом, серебром, драгоценными камнями и многими другими диковинными дарами. Гава прибыл во дворец танского императора, но, увы, оказался здесь отнюдь не одинок, ибо многие искали руки прекрасной принцессы. Тогда владыка Китая устроил Гаве, как и полагается, три испытания, которых до тех пор не мог пройти ни один претендент.
Во-первых, следовало узнать, какой кобылой рожден каждый из жеребят, предварительно отделенных от кобылиц. Гава вышел из испытания с честью: он стал выводить кобылиц по одной к жеребятам, и каждый малыш бегом бросался к своей матери. Далее Гаве предложили за день съесть целого барана и выпить большой кувшин вина. Многие до него просто умерли в ходе этого испытания. Но Гава взял в руки тушу барана, а кувшин пристроил за плечом и стал медленно расхаживать по двору, постепенно отправляя в рот кусочки мяса и запивая их глотком вина. К вечеру с угощением было покончено, и Гава ушел в свои апартаменты. К великому удивлению наблюдателей, тибетский посланец заказал еще целый чайник вина и выпил его с нескрываемым удовольствием. Он оказался самым умным, тогда как другие послы пытались съесть и выпить все сразу, но просто падали на землю, с криками хватаясь за раздутые животы. Третьим заданием было найти принцессу среди пятисот одинаково одетых девушек. Учтите, что Гава ни разу не видел будущую невесту царя. Конечно же, он призадумался и пригорюнился, но случайно разговорился во дворце со старой женщиной, которая поведала Гаве, что вокруг головы принцессы постоянно вьются две пчелки, серебряная и золотая. Мудрый Гава очень легко нашел принцессу.
Однако именно мудрость и доставила Гаве много неприятностей, так как император потребовал, чтобы Гава не покидал его, – только при таком условии он соглашался отдать свою дочь. Гаве пришлось остаться в Китае, а прекрасная Вэнь-Чэн отправилась в Тибет. Она захватила с собой семена пяти видов злаков и овощей: ячменя, гороха, рапса, гречихи и пшеницы, – белых и черных овец, а также много искусных ремесленников и много прекрасных девушек из своей свиты. Но главным, что она взяла с собой, была ее ревностная приверженность буддизму, а также дивная статуя Будды Шакьямуни, которую по прибытии поместили в тибетском храме Рей Тулпанг. А мудрый Гава нашел способ сбежать из Китая обратно в Тибет.
Затем Сронцзэнгампо добился брака с принцессой Бхрикути, дочерью непальского правителя Асуравармы. Бхрикути также была ревностной буддисткой и привезла с собой изваяние дхьяни-будды Акшобхьи, а также статуи богини Тары и грядущего будды Майтрейи, выточенные из сандалового дерева. Поговаривают, что царь женился на обеих принцессах исключительно с целью завладеть знаменитыми изображениями. Статуи, привезенные двумя женами Сронцзэнгампо в Тибет, бережно хранились в Лхасе в храме Джо-кханг вплоть до 1959 года, до вторжения китайцев, учинивших в Тибете страшные разрушения.
Сронцээнгампо впоследствии женился неоднократно, в основном из политических соображений, но главными его женами всегда оставались Вэнь-Чэн и Бхрикути.
Поскольку с хронологией на Востоке всегда очень сложно, буддистская традиция, несмотря на фиксированные европейцами 617-649 годы правления Сронцээнгампо, утверждает, что этот царь правил 69 лет и умер в возрасте 82 лет. Собственно говоря, когда наступило время смерти царя, он сам и две его главные жены, Вэнь-Чэн и Бхрикути, растворились в солнечном луче, вместе с ним вошли в статую одиннадцатиликого Авалокиты в монастыре Рей Тулпанг и без остатка растаяли в божестве.
В такой кончине нет ничего удивительного, потому что сам Сронцээнгампо был воплощением Авалокитешвары, который лишь на минуту, по божественным временным меркам, сошел со своего лотосового трона, чтобы оказать помощь живым существам и даровать им буддистскую веру. Ибо для чего же иначе было Авалоките зачинать тибетцев? А две жены царя, конечно же, были воплощениями всемилостивейшей богини Тары. Поскольку божество может по своей воле принимать столько обликов, сколько ему нужно, царица Вэнь-Чэн была воплощением Белой Тары, а царица Бхрикути – воплощением Зеленой Тары.
Необычность кончины закрепила за Сронцээнгампо титул Дхармараджи – Владыки Учения. А две его главные жены вошли в историю буддизма своим религиозным рвением и добрыми делами, направленными на укрепление Учения. Кроме того, именно они стали традиционными прообразами для создания изображений Белой и Зеленой Тары.
Богиня Тара
Белая Тара изображается на танках в белом цвете, в облике очень юной и очень чистой девушки, какой была принцесса Вэнь-Чэн; ей всегда шестнадцать лет. Она воплощает мудрость и сострадание, дарует адепту долгую жизнь. Она всевидяща, о чем говорят ее семь глаз: два обычных, два на ладонях рук, два на ступнях ног и один во лбу. Белая Тара всегда рисуется или ваяется сидящей на лотосовом троне со скрещенными ногами, что говорит о ее некоторой отдаленности от мира, отрешенности от земных интересов: ее задача – спасать от круговорота существования, а не участвовать в нем.
Илл. 5. Белая Тара. Статуя работы Дзанабадзара
Зеленая Тара изображается с зеленым телом и лицом, она – молодая женщина в полном расцвете красоты. Эта прекрасная богиня дарует освобождение от всех печалей, от боли и бедности. Она способна уничтожить даже величайшее зло, с которым встречается смертный человек, она дарит людям радость. Ее называют также Арья Тара, где Арья значит Освобожденная, перешедшая границы мирского существования. Другое ее имя – Долма, то есть Освобожденная и одновременно Освобождающая, выводящая человека из темного леса сансары. Зеленая Тара – любимая богиня тибетцев. Танка с ее изображением имеется в каждом тибетском доме, где ее благоговейно почитают и поклоняются ей. Считается, кстати, что исключительно благодаря ее милости в Тибете возникли религиозное искусство и литература.
Зеленую Тару изображают сидящей на лотосовом троне с опущенной вниз правой ногой, что говорит о ее готовности немедленно, по первому зову прийти на помощь страдающему живому существу. Правая рука Долмы пребывает в шудре (жесте) высшей щедрости, «дарующей дары», левая рука – в мудре защиты, жесте «дарования прибежища». Зеленая Тара очень близка к людям и готова помочь им в любой нужде, встречающейся в повседневной жизни, ее основное призвание – спасать все живые существа, снисходя к их сансарическому существованию. Малейшего возгласа страдания, обращенного к Таре, достаточно для того, чтобы немедленно обеспечить себе защиту от ужасов этого мира. А еще лучшая защита – правильное ритмичное повторение ее мантры-заклинания Ом-таре-тут-та-ре-ту -ре-сваха, которая в сочетании с зеленым цветом богини дает очень чистые и светлые вибрации. Спешащая на помощь Зеленая Тара быстра и бесстрашна, она наделена особой сверхъестественной силой немедленно помогать людям. Она рассеивает любой хаос и удовлетворяет любые нужды, исполняя всякое доброе желание, воплощая собой молодость, красоту и великое сочувствие.
Белая и Зеленая – это мирные формы богини Тары, о чем говорят их цвета. Тибетцы же верят, что Тара всегда испускает те мистические формы, которые требуются в данный момент для блага живых существ. Иконография Тары знает 21 ее форму, 21 ипостась одной и той же Тары, причем ипостаси эти не только и не столько мирные, сколько гневные. Считается, что в случаях, когда человеку нельзя помочь милостью, даже беспредельной, следует для его же блага прибегнуть к гневу, который является более действенным помощником, и потому яростные формы божеств рассматриваются как более сильные, нежели мирные. Но Тара, как и ее вечный спутник Авалокитешвара, обладает еще и триумфальной тысячерукой и тысячеглазой формой, которую невозможно вообразить неподготовленному.
Илл. 6. Зеленая Тара. Статуя работы Дзанабадзара
Пламенный адепт Тары кашмирский поэт Сарваджнямитра, воспевая богиню, говорит, что она принимает на себя пять священных цветов: белый, зеленый, желтый, красный и синий. Ее можно видеть алой, как солнце, синей, как сапфир, белой, как морская пена, ослепительной, как блистающее золото. Ее вселенская форма подобна кристаллу, меняющему свой вид, когда окружающее переживает перемену, – то есть вселенская, триумфальная форма не фиксирована, трансформируется в зависимости от обстоятельств и поэтому не имеет своей иконографии, ибо она невообразима и недоступна для земных очей.
Таре воздают поклонение не только индивидуально, но и публично, при большом стечении людей во время религиозных празднеств. Так, когда в Тибете происходит Монлам Ченмо – грандиозный молитвенный праздник, который длится в Лхасе две недели и собирает более 20 000 священнослужителей, – обязательно каждый день исполняется цикл садхан (медитаций) на богиню Тару и рецитируются канонические гимны, восхваляющие ее. При этом многократно повторяется мантра Тары. Считается, что правильно интонированная мантра, произнесенная 100 000 раз, силой вызываемых ею вибраций оказывает мощную помощь ищущему, если, конечно, он не занят механическим повторением звуков, а всей душой сосредоточен на любви к призываемому божеству, в данном случае к Таре, канонический образ которой, запечатленный в иконах и скульптурах, адепт постоянно держит в своем воображении. Именно для этого и предназначены и статуи, и танки.
Зеленая Тара изображается с зеленым телом и лицом, она – молодая женщина в полном расцвете красоты. Эта прекрасная богиня дарует освобождение от всех печалей, от боли и бедности. Она способна уничтожить даже величайшее зло, с которым встречается смертный человек, она дарит людям радость. Ее называют также Арья Тара, где Арья значит Освобожденная, перешедшая границы мирского существования. Другое ее имя – Долма, то есть Освобожденная и одновременно Освобождающая, выводящая человека из темного леса сансары. Зеленая Тара – любимая богиня тибетцев. Танка с ее изображением имеется в каждом тибетском доме, где ее благоговейно почитают и поклоняются ей. Считается, кстати, что исключительно благодаря ее милости в Тибете возникли религиозное искусство и литература.
Зеленую Тару изображают сидящей на лотосовом троне с опущенной вниз правой ногой, что говорит о ее готовности немедленно, по первому зову прийти на помощь страдающему живому существу. Правая рука Долмы пребывает в шудре (жесте) высшей щедрости, «дарующей дары», левая рука – в мудре защиты, жесте «дарования прибежища». Зеленая Тара очень близка к людям и готова помочь им в любой нужде, встречающейся в повседневной жизни, ее основное призвание – спасать все живые существа, снисходя к их сансарическому существованию. Малейшего возгласа страдания, обращенного к Таре, достаточно для того, чтобы немедленно обеспечить себе защиту от ужасов этого мира. А еще лучшая защита – правильное ритмичное повторение ее мантры-заклинания Ом-таре-тут-та-ре-ту -ре-сваха, которая в сочетании с зеленым цветом богини дает очень чистые и светлые вибрации. Спешащая на помощь Зеленая Тара быстра и бесстрашна, она наделена особой сверхъестественной силой немедленно помогать людям. Она рассеивает любой хаос и удовлетворяет любые нужды, исполняя всякое доброе желание, воплощая собой молодость, красоту и великое сочувствие.
Белая и Зеленая – это мирные формы богини Тары, о чем говорят их цвета. Тибетцы же верят, что Тара всегда испускает те мистические формы, которые требуются в данный момент для блага живых существ. Иконография Тары знает 21 ее форму, 21 ипостась одной и той же Тары, причем ипостаси эти не только и не столько мирные, сколько гневные. Считается, что в случаях, когда человеку нельзя помочь милостью, даже беспредельной, следует для его же блага прибегнуть к гневу, который является более действенным помощником, и потому яростные формы божеств рассматриваются как более сильные, нежели мирные. Но Тара, как и ее вечный спутник Авалокитешвара, обладает еще и триумфальной тысячерукой и тысячеглазой формой, которую невозможно вообразить неподготовленному.
Пламенный адепт Тары кашмирский поэт Сарваджнямитра, воспевая богиню, говорит, что она принимает на себя пять священных цветов: белый, зеленый, желтый, красный и синий. Ее можно видеть алой, как солнце, синей, как сапфир, белой, как морская пена, ослепительной, как блистающее золото. Ее вселенская форма подобна кристаллу, меняющему свой вид, когда окружающее переживает перемену, – то есть вселенская, триумфальная форма не фиксирована, трансформируется в зависимости от обстоятельств и поэтому не имеет своей иконографии, ибо она невообразима и недоступна для земных очей.
Таре воздают поклонение не только индивидуально, но и публично, при большом стечении людей во время религиозных празднеств. Так, когда в Тибете происходит Монлам Ченмо – грандиозный молитвенный праздник, который длится в Лхасе две недели и собирает более 20 000 священнослужителей, – обязательно каждый день исполняется цикл садхан (медитаций) на богиню Тару и рецитируются канонические гимны, восхваляющие ее. При этом многократно повторяется мантра Тары. Считается, что правильно интонированная мантра, произнесенная 100 000 раз, силой вызываемых ею вибраций оказывает мощную помощь ищущему, если, конечно, он не занят механическим повторением звуков, а всей душой сосредоточен на любви к призываемому божеству, в данном случае к Таре, канонический образ которой, запечатленный в иконах и скульптурах, адепт постоянно держит в своем воображении. Именно для этого и предназначены и статуи, и танки.
Что такое танка
Танка, или «знамя» – это иконописное изображение божества в тибетском буддизме, которое во время религиозных процессий прикрепляют к шесту и несут как знамя, как военный стяг. Танки, как и русские иконы, пишутся по строго определенным каноническим правилам и в совершенно особых состояниях сознания, в которые вводит себя мастер. Художником является непременно духовное лицо, лама достаточно высокого ранга, хорошо знающий священные тексты. Достаточно часто он ведет жизнь странника, постоянно переходя с места на место.
В создании танки участвуют несколько человек. Канву обычно делает ученик, который также является духовным лицом. В точном соответствии с каноном на предварительно покрытый слоем клея и мела, а затем отполированный раковиной шелк, холст или бумагу черной и красной тушью наносятся контуры изображения по строго заданным пропорциям, чаще же просто накладывается трафарет, так как соблюсти все предписанные требования чрезвычайно трудно.
Только после этого к работе приступает лама-мастер, который расцвечивает нанесенный рисунок красками. Вначале он пишет окружение божества, затем расписывает фигуру главного персонажа. Самые важные детали, такие, как лики будд и бодхисаттв, а также надписи на танке, можно прорисовывать лишь по благоприятным дням, которые специально определяет лама-астролог. Существуют также фиксированные благоприятные дни, которыми в Тибете считаются 15-й и 30-й дни каждого месяца. В тибетском лунном календаре каждый месяц имеет 30 дней; 15-й день соответствует полнолунию, в этот день максимально выражена женская энергия, а 30-й день – новолунию, в нем максимально выражена мужская энергия. Лик прорисовывается в 15-й день месяца, а краски на него накладываются в 30-й. В течение всего времени работы ламы-художника другой лама, непременно присутствующий при живописании, читает специальные мантры изображаемого божества.
Илл. 7. Бурятский лама, расписывающий танку с изображением Вайрочаны
Мантры – это набор определенных слогов, в которых смысл имеет не столько значение, сколько определенные звуковые вибрации, возникающие при их произнесении. Поэтому очень важно правильное интонирование мантр. Каждый слог мантры окрашивается в специальный цвет, так как существуют строго определенные соотношения цвета и звука. Правильно произнесенная мантра своими вибрациями попадает в резонанс с определенными высшими слоями реальности, которая отражает их и спускает обратно вниз уже заряженными ее божественными энергиями. По сути, мантра оказывается средством общения с божеством.
В Тибете считается, что делать скульптуру или танку значит вызывать реальное присутствие изображаемого персонажа, а потому скульптуры и танки рассматриваются как искусственные перерождения божества. Потому и художник рассматривается как творец божества. Вибрации мантр воздействуют на творца, очищая его сознание, предварительно подготовленное садханой – специальной серией медитаций в строгом уединении, а также постом и непродолжительным сном. Очевидно, что творение танки – это сакральный процесс. А каждый цвет, присутствующий в этой своеобразной иконе, имеет свое четкое соответствие в звуке, так что знающий лама может услышать танку как симфонию звуков, связанную и со звуками-цветами мантр изображенных божеств.
Законченная танка-знамя обводится парчовой каймой и после этого обязательно освящается высоким ламой, живым буддой, который оставляет отпечаток своей руки или ноги на ее заднике. Теперь танка готова для выполнения своего предназначения – служить опорой при медитации над определенной формой божества. Такой освященный предмет запрещается брать на хранение непосвященному и тем более увозить за пределы ламаистского мира.
В создании танки участвуют несколько человек. Канву обычно делает ученик, который также является духовным лицом. В точном соответствии с каноном на предварительно покрытый слоем клея и мела, а затем отполированный раковиной шелк, холст или бумагу черной и красной тушью наносятся контуры изображения по строго заданным пропорциям, чаще же просто накладывается трафарет, так как соблюсти все предписанные требования чрезвычайно трудно.
Только после этого к работе приступает лама-мастер, который расцвечивает нанесенный рисунок красками. Вначале он пишет окружение божества, затем расписывает фигуру главного персонажа. Самые важные детали, такие, как лики будд и бодхисаттв, а также надписи на танке, можно прорисовывать лишь по благоприятным дням, которые специально определяет лама-астролог. Существуют также фиксированные благоприятные дни, которыми в Тибете считаются 15-й и 30-й дни каждого месяца. В тибетском лунном календаре каждый месяц имеет 30 дней; 15-й день соответствует полнолунию, в этот день максимально выражена женская энергия, а 30-й день – новолунию, в нем максимально выражена мужская энергия. Лик прорисовывается в 15-й день месяца, а краски на него накладываются в 30-й. В течение всего времени работы ламы-художника другой лама, непременно присутствующий при живописании, читает специальные мантры изображаемого божества.
Мантры – это набор определенных слогов, в которых смысл имеет не столько значение, сколько определенные звуковые вибрации, возникающие при их произнесении. Поэтому очень важно правильное интонирование мантр. Каждый слог мантры окрашивается в специальный цвет, так как существуют строго определенные соотношения цвета и звука. Правильно произнесенная мантра своими вибрациями попадает в резонанс с определенными высшими слоями реальности, которая отражает их и спускает обратно вниз уже заряженными ее божественными энергиями. По сути, мантра оказывается средством общения с божеством.
В Тибете считается, что делать скульптуру или танку значит вызывать реальное присутствие изображаемого персонажа, а потому скульптуры и танки рассматриваются как искусственные перерождения божества. Потому и художник рассматривается как творец божества. Вибрации мантр воздействуют на творца, очищая его сознание, предварительно подготовленное садханой – специальной серией медитаций в строгом уединении, а также постом и непродолжительным сном. Очевидно, что творение танки – это сакральный процесс. А каждый цвет, присутствующий в этой своеобразной иконе, имеет свое четкое соответствие в звуке, так что знающий лама может услышать танку как симфонию звуков, связанную и со звуками-цветами мантр изображенных божеств.
Законченная танка-знамя обводится парчовой каймой и после этого обязательно освящается высоким ламой, живым буддой, который оставляет отпечаток своей руки или ноги на ее заднике. Теперь танка готова для выполнения своего предназначения – служить опорой при медитации над определенной формой божества. Такой освященный предмет запрещается брать на хранение непосвященному и тем более увозить за пределы ламаистского мира.
Гений Дзанабалзар
А теперь я предлагаю уважаемому читателю перенестись ненадолго в Монголию. Здесь, бродя в свободное время по Улан-Батору, я впервые зашла в храм-музей Чойджин-ламын-сумэ, где испытала глубокое потрясение. В этом храме высшие адепты тибетской версии буддизма, бытующей в Монголии, собирались для исполнения своих тайных ритуалов; теперь он превращен в музей, бережно хранящий таинственную атмосферу храма, его прежние интерьеры и изображения. Обходя музей по часовой стрелке, как это принято в буддизме (и не только в нем), посетитель медленно переходит из одного святилища в другое, они все более и более высоки и загадочны, и в каждом из храмовой полутьмы смотрят на тебя прекрасные танки и великолепные бронзовые скульптуры.
Изумительное исполнение и живая тайна изображений завораживали меня, но в каждом святилище надолго притягивали к себе определенные бронзовые изваяния, выполненные, судя по всему, одним и тем же человеком. В конце концов я не выдержала и спросила у смотрительницы: «Кто автор этих работ?». – «Дзанабадзар», – ответила она очень сухо. «Кто это?» – искренне изумилась я, так как слышала это имя впервые, несмотря на все мои прежние востоковедные штудии. «Наш великий скульптор», – ответила смотрительница и, уже не скрывая обиды, отвернулась. Скульптуры своим совершенством и внутренней напряженной жизнью поистине превосходили все, что я когда-либо и где-либо видела. Мне стало очень стыдно за себя, за высокомерное невежество европейцев, которых совершенно миновало великое искусство Востока (и, к сожалению, не только искусство).
Илл. 8. Дзанабадзар, великий скульптор и первый глава буддистской церкви Монголии
Позже я многое узнала об этом великом человеке, который воплотил в себе идеальный тип служителя буддистского искусства, поэтому я и расскажу здесь о нем. В древней знатной семье халхасского Тушету-хана Гомбодорджа 25-го числа девятого месяца в год Деревянной Свиньи, что соответствует нашему 1635 году, в местности Есон зуйл (в настоящее время это Зуйл сомон Убурхангайского аймака) родился мальчик. Его матерью была «совершеннейшая из княгинь» Ханджамц. Ребенок с детства был предназначен родителями к религиозной деятельности, а потому уже в четыре года его посвятили в духовное звание гэгэна, что в монгольском языке значит «светлый», и присвоили ему имя Дзанабадзар. Тогда же было установлено, что он является хубилганом, то есть перерождением известного деятеля буддизма, и уже имел 18 предыдущих перерождений. Первым его земным воплощением был пандит (ученый) Лодойгэндэннамдаг, который жил в Индии во времена исторического Будды Шакьямуни и являлся одним из 500 ученых и священнослужителей знаменитого буддистского монастыря-университета в Наланде. Одиннадцатым его перерождением был Дашбалдан, ученик великого тибетского реформатора буддизма Цзонхавы, основавший в Тибете известнейший монастырь Галданбрайбун и прославившийся под именем Жамьянцорж. Пятнадцатым воплощением Дзанабадзара был выдающийся проповедник буддизма в Тибете, прекрасный знаток санскрита Жавзан Таранатха Гунганьинбо, который на 35-м году своей жизни в год Желтой Обезьяны, что соответствует 1609 году нашего календаря, написал подробную историю возникновения буддизма в Индии – шастру Жагар Чойпзун.
Мальчик, имевший столь выдающийся ряд земных жизней, с ранних лет прекрасно знал санскрит и тибетский язык. В возрасте 13 лет он основал Иххурэ, главный монастырь, при котором возникли семь аймаков – монашеских общин. Весь этот комплекс образовал тот центр, вокруг которого впоследствии вырос город Урга – столица Монголии, после революции переименованная в Улан-Батор (Красный Богатырь).
В 15 лет, в 1650 году, Дзанабадзар отправился в столицу Тибета Лхасу, где принял духовное посвящение от Панчен-ламы Лувсанчойжанцана и был провозглашен Далай-ламой перерождением святого Джебдзундамба-хутухты. Таким образом он получил высший духовный титул хутухты, «живого бога». Дзанабадзар был первым из духовных лиц Монголии, получившим титул лично от Далай-ламы, и с тех пор титул Джебдзундамба-хутухты стал постоянным для главы буддистской церкви Монголии. Первым главой этой церкви и стал Дзанабадзар по особому благословению Далай-ламы, который даровал ему в качестве свидетельства, как это и положено по обычаю, желтый шелковый балдахин и личную золотую печать вместе с правом отныне самому присваивать духовные титулы. Преемственность этой линии перерождений Джебдзундамба-хутухты закончилась в Монголии в 1924 году со смертью последнего главы церкви, который был восьмым по счету носителем титула Джебдзундамба-хутухта.
По возвращении из Тибета Дзанабадзар стал известен под этим именем как скульптор, а под именем Ундур-гэгэн (Великий Просветленный, Высокий Наставник) или Богдо-гэгэн – как глава церкви. Его дальнейшая деятельность протекала в основном в этих двух направлениях. Но не только в них. Так, он создал новый монгольский алфавит со́нбо, построил множество храмов и монастырей. Будучи, как глава духовенства, еще и видным политическим деятелем, он много способствовал делу объединения Монголии.
Однако более всего он интересен нам в ипостаси художника, творчество которого рассматривалось как одна из форм служения божеству. Именно Дзанабадзар стал основателем монгольского религиозного искусства, принадлежавшего к позднетибетской школе. Лепить из глины и рисовать Дзанабадзар начал с детства, а из Тибета вместе с его свитой прибыли профессиональные художники, обучившие юношу канонам тибетского искусства, строгое следование которым необходимо при изображении каждого божества. Но Дзанабадзар был гением, а потому сумел, ни в чем не нарушая канона, создать произведения, отмеченные печатью его глубокой индивидуальности. Он жил в одно время с Рубенсом, Веласкесом, Рембрандтом и превосходил их своей духовной одаренностью – они же превзошли его своей всемирной славой.
Великий монгольский мастер создал за свою долгую жизнь большое количество иконописных и скульптурных изображений главных буддистских божеств, и эти изображения являются вполне совершенными в своей одухотворенности. Скульптуры, как и танки, всегда выполнялись в атмосфере глубокой мистической сосредоточенности, и глубина медитации творца нашла свое выражение во всех его творениях. Одной из особенных удач Дзанабадзара стал круг скульптурных изображений 21 формы богини Тары. Но с этой работой связана отдельная история.
Дзанабадзар был не только главой духовенства Монголии, но и живым человеком, и у него была горячо любимая женщина. Она была женственно-прекрасна, добра, умна и искренне религиозна и отвечала художнику нежной и страстной любовью. Но окружение Дзанабадзара не могло простить ему этой связи, порочащей в глазах людей светлый образ Высокого Наставника, Ундур-гэгэна. Для хубилгана, которым был Дзанабадзар, пристрастие к женщинам считалось непростительным грехом. Причем монголы более снисходительно относятся к тем случаям, когда хутухтыа просто меняет женщин, не испытывая особой привязанности ни к одной из них. Если же хубилган живет лишь с одной женщиной, то есть открыто заводит себе наложницу, он теряет в народе всякое уважение.
Дело в том, что добродетелью для высокого духовного лица в буддизме является отсутствие привязанности к чему-либо или кому-либо мирскому, одинаковое, равно сострадательное отношение ко всем живым существам. Отметим, что точно так же дело обстоит и в христианстве: монах не должен быть особенно привязан ни к одному предмету или живому существу, все его привязанности – в Боге. Знаменитый христианский авва Дорофей, обучая своего самого лучшего ученика, однажды заметил, что тот принес откуда-то красивый нож и очень любит им пользоваться, просто смотреть на него, то есть внутренне привязался к этому предмету. Тогда авва Дорофей категорически запретил ученику прикасаться именно к этому ножу, тогда как всем остальным позволялось делать с ним что угодно. Это запрещение действовало до тех пор, пока эмоционально окрашенная привязанность к красивому предмету не ушла из сердца послушника.
Изумительное исполнение и живая тайна изображений завораживали меня, но в каждом святилище надолго притягивали к себе определенные бронзовые изваяния, выполненные, судя по всему, одним и тем же человеком. В конце концов я не выдержала и спросила у смотрительницы: «Кто автор этих работ?». – «Дзанабадзар», – ответила она очень сухо. «Кто это?» – искренне изумилась я, так как слышала это имя впервые, несмотря на все мои прежние востоковедные штудии. «Наш великий скульптор», – ответила смотрительница и, уже не скрывая обиды, отвернулась. Скульптуры своим совершенством и внутренней напряженной жизнью поистине превосходили все, что я когда-либо и где-либо видела. Мне стало очень стыдно за себя, за высокомерное невежество европейцев, которых совершенно миновало великое искусство Востока (и, к сожалению, не только искусство).
Позже я многое узнала об этом великом человеке, который воплотил в себе идеальный тип служителя буддистского искусства, поэтому я и расскажу здесь о нем. В древней знатной семье халхасского Тушету-хана Гомбодорджа 25-го числа девятого месяца в год Деревянной Свиньи, что соответствует нашему 1635 году, в местности Есон зуйл (в настоящее время это Зуйл сомон Убурхангайского аймака) родился мальчик. Его матерью была «совершеннейшая из княгинь» Ханджамц. Ребенок с детства был предназначен родителями к религиозной деятельности, а потому уже в четыре года его посвятили в духовное звание гэгэна, что в монгольском языке значит «светлый», и присвоили ему имя Дзанабадзар. Тогда же было установлено, что он является хубилганом, то есть перерождением известного деятеля буддизма, и уже имел 18 предыдущих перерождений. Первым его земным воплощением был пандит (ученый) Лодойгэндэннамдаг, который жил в Индии во времена исторического Будды Шакьямуни и являлся одним из 500 ученых и священнослужителей знаменитого буддистского монастыря-университета в Наланде. Одиннадцатым его перерождением был Дашбалдан, ученик великого тибетского реформатора буддизма Цзонхавы, основавший в Тибете известнейший монастырь Галданбрайбун и прославившийся под именем Жамьянцорж. Пятнадцатым воплощением Дзанабадзара был выдающийся проповедник буддизма в Тибете, прекрасный знаток санскрита Жавзан Таранатха Гунганьинбо, который на 35-м году своей жизни в год Желтой Обезьяны, что соответствует 1609 году нашего календаря, написал подробную историю возникновения буддизма в Индии – шастру Жагар Чойпзун.
Мальчик, имевший столь выдающийся ряд земных жизней, с ранних лет прекрасно знал санскрит и тибетский язык. В возрасте 13 лет он основал Иххурэ, главный монастырь, при котором возникли семь аймаков – монашеских общин. Весь этот комплекс образовал тот центр, вокруг которого впоследствии вырос город Урга – столица Монголии, после революции переименованная в Улан-Батор (Красный Богатырь).
В 15 лет, в 1650 году, Дзанабадзар отправился в столицу Тибета Лхасу, где принял духовное посвящение от Панчен-ламы Лувсанчойжанцана и был провозглашен Далай-ламой перерождением святого Джебдзундамба-хутухты. Таким образом он получил высший духовный титул хутухты, «живого бога». Дзанабадзар был первым из духовных лиц Монголии, получившим титул лично от Далай-ламы, и с тех пор титул Джебдзундамба-хутухты стал постоянным для главы буддистской церкви Монголии. Первым главой этой церкви и стал Дзанабадзар по особому благословению Далай-ламы, который даровал ему в качестве свидетельства, как это и положено по обычаю, желтый шелковый балдахин и личную золотую печать вместе с правом отныне самому присваивать духовные титулы. Преемственность этой линии перерождений Джебдзундамба-хутухты закончилась в Монголии в 1924 году со смертью последнего главы церкви, который был восьмым по счету носителем титула Джебдзундамба-хутухта.
По возвращении из Тибета Дзанабадзар стал известен под этим именем как скульптор, а под именем Ундур-гэгэн (Великий Просветленный, Высокий Наставник) или Богдо-гэгэн – как глава церкви. Его дальнейшая деятельность протекала в основном в этих двух направлениях. Но не только в них. Так, он создал новый монгольский алфавит со́нбо, построил множество храмов и монастырей. Будучи, как глава духовенства, еще и видным политическим деятелем, он много способствовал делу объединения Монголии.
Однако более всего он интересен нам в ипостаси художника, творчество которого рассматривалось как одна из форм служения божеству. Именно Дзанабадзар стал основателем монгольского религиозного искусства, принадлежавшего к позднетибетской школе. Лепить из глины и рисовать Дзанабадзар начал с детства, а из Тибета вместе с его свитой прибыли профессиональные художники, обучившие юношу канонам тибетского искусства, строгое следование которым необходимо при изображении каждого божества. Но Дзанабадзар был гением, а потому сумел, ни в чем не нарушая канона, создать произведения, отмеченные печатью его глубокой индивидуальности. Он жил в одно время с Рубенсом, Веласкесом, Рембрандтом и превосходил их своей духовной одаренностью – они же превзошли его своей всемирной славой.
Великий монгольский мастер создал за свою долгую жизнь большое количество иконописных и скульптурных изображений главных буддистских божеств, и эти изображения являются вполне совершенными в своей одухотворенности. Скульптуры, как и танки, всегда выполнялись в атмосфере глубокой мистической сосредоточенности, и глубина медитации творца нашла свое выражение во всех его творениях. Одной из особенных удач Дзанабадзара стал круг скульптурных изображений 21 формы богини Тары. Но с этой работой связана отдельная история.
Дзанабадзар был не только главой духовенства Монголии, но и живым человеком, и у него была горячо любимая женщина. Она была женственно-прекрасна, добра, умна и искренне религиозна и отвечала художнику нежной и страстной любовью. Но окружение Дзанабадзара не могло простить ему этой связи, порочащей в глазах людей светлый образ Высокого Наставника, Ундур-гэгэна. Для хубилгана, которым был Дзанабадзар, пристрастие к женщинам считалось непростительным грехом. Причем монголы более снисходительно относятся к тем случаям, когда хутухтыа просто меняет женщин, не испытывая особой привязанности ни к одной из них. Если же хубилган живет лишь с одной женщиной, то есть открыто заводит себе наложницу, он теряет в народе всякое уважение.
Дело в том, что добродетелью для высокого духовного лица в буддизме является отсутствие привязанности к чему-либо или кому-либо мирскому, одинаковое, равно сострадательное отношение ко всем живым существам. Отметим, что точно так же дело обстоит и в христианстве: монах не должен быть особенно привязан ни к одному предмету или живому существу, все его привязанности – в Боге. Знаменитый христианский авва Дорофей, обучая своего самого лучшего ученика, однажды заметил, что тот принес откуда-то красивый нож и очень любит им пользоваться, просто смотреть на него, то есть внутренне привязался к этому предмету. Тогда авва Дорофей категорически запретил ученику прикасаться именно к этому ножу, тогда как всем остальным позволялось делать с ним что угодно. Это запрещение действовало до тех пор, пока эмоционально окрашенная привязанность к красивому предмету не ушла из сердца послушника.