Страница:
— Хочешь ускользнуть? — горько спросил Фрэнсис.
— Да нет. Просто не я все это затеял и участвовать не хочу. А если и попытаюсь, то всё обязательно провалится — ты и сам знаешь. Мне не везёт. Со мной вам никогда не выбраться ночью из дома — я непременно потеряю ботинок на лестнице или чихну, а ты — нет.
Бернард исполнился печальной гордости, свойственной мальчикам, которые всегда попадаются. Скорее всего, для таких детей подобное отношение к существующему положению дел — наилучший выход. Фрэнсису пришлось признать, что слова Бернарда не лишены смысла. А мальчик продолжил:
— И потом, Кэтлин — моя любимая сестра, и я не собираюсь втягивать её в сомнительные предприятия («А я хочу» — вставила неблагодарная Кэтлин). Ну что, вы с Мэйвис согласны всё сделать самостоятельно?
После небольшого спора, в котором все крайне тактично обращались с Кэтлин, было решено, что так они и поступят. Тогда Бернард изложил свой план.
— Как только придём домой, — рассказывал мальчик, — начнём играть с той старой тачкой — катая друг друга и так далее, а когда придёт время идти в дом, мы оставим её в дальнем конце поля за старой овцой, недалеко от ворот. Так вам будет удобнее ночью. Вы должны взять что-нибудь вроде полотенец и обвязать колесо, дабы оно не скрипело. Лечь спать можете с моим игрушечным будильником, положив его под подушку, тогда никто кроме вас не проснётся. Из дома выберетесь через окно в гостиной и вернётесь тем же путём. Я одолжу вам мой новый нож с тремя лезвиями и штопором (если будете с ним осторожны), чтобы разрезать брезент и зайти с заднего переулка, который доходит до цирка, но последуйте моему совету и не ходите вообще. Эта Русалка не подарок. Я бы предпочёл тюленя. А вот и Мама с Папой. Пошли.
Друзья ускорили шаг.
План, набросанный Бернардом, выполнялся без каких-либо препятствий. Всё шло хорошо, только Фрэнсис и Мэйвис удивлённо обнаружили, что напуганы больше, чем думали. Любое, по-настоящему большое приключение, такое, как спасение Русалки, всегда кажется более опасным, когда вы принимаетесь за дело под покровом ночи, нежели когда планируете всё это днём. И, хотя они знали, что не совершают ничего предосудительного, ребятам было не по себе от того, что родители могли с ними не согласиться. Вряд ли детей отпустили бы среди ночи с тачкой ради спасения Русалки. Всё-таки это не то, о чём можно вот так попросить. И чем подробнее вы будете объяснять всю необходимость подобного действа, тем меньше взрослые сочтут вас подходящим для такой экспедиции.
Фрэнсис лежал полностью одетым, натянув сверху пижаму. На Мэйвис под рубашкой были короткая голубая юбка и свитер. Будильник, к его чести, залился оглушительным свистом и стуком под подушкой Фрэнсиса, но кроме мальчика этого никто не услышал. Он осторожно прокрался в комнату Мэйвис и разбудил её; стараясь не шуметь, друзья сняли обувь, и, пока они спускались по лестнице, не скрипнула ни одна ступень. Окно в гостиной открылось бесшумно, тачка дожидалась ребят там, где они её и оставили, к счастью, они захватили достаточно верёвок, чтобы привязать груду полотенец и чулков к ободу колеса. Дети не забыли и про нож.
Тачка была довольно тяжёлой и они приуныли, представив, насколько тяжелее та станет, когда в ней свернётся Русалка. Тем не менее, толкая по очереди, они благополучно добрались до нужного переулка, расположенного над пустырём, где проводится бичфилдская ярмарка.
— Думаю, уже достаточно поздно, — прошептала Мейвис, когда показался цирк, белый при лунном свете, — уже почти два часа ночи, по-моему.
— Вроде всё тихо… пока, — просипел Фрэнсис, — но вдруг цыгане не спят? Разве они не засиживаются допоздна, изучая астрономию для предсказания судьбы? Вдруг эту ночь они как раз решили посвятить астрономии? Думаю, нам стоит оставить тачку здесь и отправиться на разведку.
Так они и поступили. Покрытая росой трава приглушала звук от их босоножек, и, осторожно ступая на цыпочках, дети подкрались к шатру. Фрэнсис чуть не споткнулся об опорную верёвку, но вовремя заметил её.
— Будь я Бернардом, точно бы грохнулся, переполошив всю округу — пробормотал он себе под нос. Они крадучись обогнули шатёр, добравшись до небольшого квадратного выступа, означавшего, что здесь — комната с аквариумом, заполненным водорослями и Русалкой.
— Они погибают в неволе, они погибают в неволе, они погибают в неволе, — твердила себе Мэйвис, пытаясь подбодрить себя напоминанием о безотлагательной важности ночного предприятия. — Это вопрос жизни и смерти, — повторяла она, — жизни и смерти.
Они уже пробирались между колышками и растяжками, всё ближе подбираясь ко входу. Трепещущей душой Фрэнсиса овладели сомнения относительно бесшумности и прочности ножа. А сердце Мэйвис билось с такой скоростью, что, как она потом рассказывала, расслышать собственные мысли было практически невозможно. Пока Фрэнсис нащупывал нож с тремя лезвиями и штопором, девочка осторожно поскреблась в брезентовую дверь, ожидая, что пленённая Русалка подаст какой-нибудь ответный знак. Но Русалка не стала скрестись. Вместо этого по стене побежала чёрная полоса, и её руки раздвинули разрезанный сверху донизу брезент. Показалось знакомое белое лицо.
— Где колесница? — спросила она слабым шёпотом, правда, не скрывшим от детей того, что она, если такое вообще возможно, ещё сердитее, чем раньше.
Фрэнсис боялся отвечать. Он знал, что его слова прозвучат не столь тихо, как вопрошавший голос, подобный шёпоту волн летней ночью и шелесту колосьев, колеблемых ветром в лучах утреннего солнца. Тем не менее мальчик указал на дорогу, где осталась тележка, и, вместе с Мэйвис, отправился за колесницей. Перегоняя тележку через пустырь, оба они преисполнились благодарностью к Бернарду. Особенно за его идею приглушить скрип колеса, без чего им бы не спустить эту неповоротливую громадину по такому ухабистому склону. Но поскольку всё было предусмотрено, ребята, подобно арабам из стихотворения, тихо прокрались к цыганскому шатру, и бесшумно подкатили тачку к самому разрезу в брезентовой стене. Тогда Мэйвис вновь поскреблась и створки самодельной двери расдвинулись, как и в прошлый раз.
— Вы захватили верёвки? — прошелестел голос, и Фрэнсис извлёк из кармана оставшиеся ленты.
Русалка проткнула брезентовую стену в двух местах, пропустив верёвки через отверстия и закрепив болтавшуюся материю.
— Теперь, — сказала она, приподнявшись и ухватившись руками за края аквариума, — Вы оба должны помочь мне — поднимите мой хвост. Подойдите ближе — по одному с каждой стороны.
Это было мокрое, брызгающееся, скользкое и тяжёлое дело; Мэйвис думала, что надорвётся, с упорством продолжая повторять: «Погибают в неволе». Когда она уже думала, что больше не выдержит, напряжение ослабло, и Русалка свернулась в тележке.
— А теперь, — тихо приказала та, — поехали, живо.
Но сказать это было легче, чем сделать. Дети, с мокрой Русалкой в тачке, едва вообще могли идти. И, очень и очень медленно, они начали продвигаться по пустырю. Добравшись до высокого забора, ребята остановились.
— Толкайте же, — приказала Русалка.
— Мы должны немного передохнуть… — задыхаясь, пробормотала Мэйвис. — Как тебе удалось разрезать брезент?
— Моим ракушечным ножом, конечно же, — ответила особа в тачке. — Мы всегда носим такие в волосах, на случай встречи с акулой.
— Ясно, — тяжело дыша пропыхтел Фрэнсис.
— Вам бы лучше отправиться дальше, — заметила обитательница тележки. — Эта колесница чрезвычайно неудобна и слишком мала. Кроме того, медлить опасно.
— Двинемся через полсекунды, — буркнул Фрэнсис, а Мэйвис дружелюбно добавила:
— Вы уже практически в безопасности.
— Но вы-то нет, — ответила Русалка. — Неужели не понимаете, что я — похищенное имущество, и, если вас со мной поймают, последуют крайне неприятные объяснения.
— Но, может, нас не поймают, — с надеждой в голосе пискнула Мэйвис.
— Все нормальные люди сейчас спят, — сказал Фрэнсис. Просто потрясающе насколько храбрыми и самоуверенными они стали, когда цирк остался позади. — Мы в абсолютной безопасности… Ой, что это! А-а-а!!!
От чёрной тени забора отделилась чья-то фигура и схватила его за руку.
— Что произошло, Франс? Что это? — испугалась Мэйвис, которой не было видно случившегося.
— Да что там на этот раз?! — ещё более сердито, чем ранее, воскликнула Русалка.
— Кто это? Эй, ты кто? — выдохнул Фрэнсис, корчась в железной хватке невидимого противника. И тут из темноты последовал такой простой и такой ужасный ответ:
— Полиция!
— Да нет. Просто не я все это затеял и участвовать не хочу. А если и попытаюсь, то всё обязательно провалится — ты и сам знаешь. Мне не везёт. Со мной вам никогда не выбраться ночью из дома — я непременно потеряю ботинок на лестнице или чихну, а ты — нет.
Бернард исполнился печальной гордости, свойственной мальчикам, которые всегда попадаются. Скорее всего, для таких детей подобное отношение к существующему положению дел — наилучший выход. Фрэнсису пришлось признать, что слова Бернарда не лишены смысла. А мальчик продолжил:
— И потом, Кэтлин — моя любимая сестра, и я не собираюсь втягивать её в сомнительные предприятия («А я хочу» — вставила неблагодарная Кэтлин). Ну что, вы с Мэйвис согласны всё сделать самостоятельно?
После небольшого спора, в котором все крайне тактично обращались с Кэтлин, было решено, что так они и поступят. Тогда Бернард изложил свой план.
— Как только придём домой, — рассказывал мальчик, — начнём играть с той старой тачкой — катая друг друга и так далее, а когда придёт время идти в дом, мы оставим её в дальнем конце поля за старой овцой, недалеко от ворот. Так вам будет удобнее ночью. Вы должны взять что-нибудь вроде полотенец и обвязать колесо, дабы оно не скрипело. Лечь спать можете с моим игрушечным будильником, положив его под подушку, тогда никто кроме вас не проснётся. Из дома выберетесь через окно в гостиной и вернётесь тем же путём. Я одолжу вам мой новый нож с тремя лезвиями и штопором (если будете с ним осторожны), чтобы разрезать брезент и зайти с заднего переулка, который доходит до цирка, но последуйте моему совету и не ходите вообще. Эта Русалка не подарок. Я бы предпочёл тюленя. А вот и Мама с Папой. Пошли.
Друзья ускорили шаг.
План, набросанный Бернардом, выполнялся без каких-либо препятствий. Всё шло хорошо, только Фрэнсис и Мэйвис удивлённо обнаружили, что напуганы больше, чем думали. Любое, по-настоящему большое приключение, такое, как спасение Русалки, всегда кажется более опасным, когда вы принимаетесь за дело под покровом ночи, нежели когда планируете всё это днём. И, хотя они знали, что не совершают ничего предосудительного, ребятам было не по себе от того, что родители могли с ними не согласиться. Вряд ли детей отпустили бы среди ночи с тачкой ради спасения Русалки. Всё-таки это не то, о чём можно вот так попросить. И чем подробнее вы будете объяснять всю необходимость подобного действа, тем меньше взрослые сочтут вас подходящим для такой экспедиции.
Фрэнсис лежал полностью одетым, натянув сверху пижаму. На Мэйвис под рубашкой были короткая голубая юбка и свитер. Будильник, к его чести, залился оглушительным свистом и стуком под подушкой Фрэнсиса, но кроме мальчика этого никто не услышал. Он осторожно прокрался в комнату Мэйвис и разбудил её; стараясь не шуметь, друзья сняли обувь, и, пока они спускались по лестнице, не скрипнула ни одна ступень. Окно в гостиной открылось бесшумно, тачка дожидалась ребят там, где они её и оставили, к счастью, они захватили достаточно верёвок, чтобы привязать груду полотенец и чулков к ободу колеса. Дети не забыли и про нож.
Тачка была довольно тяжёлой и они приуныли, представив, насколько тяжелее та станет, когда в ней свернётся Русалка. Тем не менее, толкая по очереди, они благополучно добрались до нужного переулка, расположенного над пустырём, где проводится бичфилдская ярмарка.
— Думаю, уже достаточно поздно, — прошептала Мейвис, когда показался цирк, белый при лунном свете, — уже почти два часа ночи, по-моему.
— Вроде всё тихо… пока, — просипел Фрэнсис, — но вдруг цыгане не спят? Разве они не засиживаются допоздна, изучая астрономию для предсказания судьбы? Вдруг эту ночь они как раз решили посвятить астрономии? Думаю, нам стоит оставить тачку здесь и отправиться на разведку.
Так они и поступили. Покрытая росой трава приглушала звук от их босоножек, и, осторожно ступая на цыпочках, дети подкрались к шатру. Фрэнсис чуть не споткнулся об опорную верёвку, но вовремя заметил её.
— Будь я Бернардом, точно бы грохнулся, переполошив всю округу — пробормотал он себе под нос. Они крадучись обогнули шатёр, добравшись до небольшого квадратного выступа, означавшего, что здесь — комната с аквариумом, заполненным водорослями и Русалкой.
— Они погибают в неволе, они погибают в неволе, они погибают в неволе, — твердила себе Мэйвис, пытаясь подбодрить себя напоминанием о безотлагательной важности ночного предприятия. — Это вопрос жизни и смерти, — повторяла она, — жизни и смерти.
Они уже пробирались между колышками и растяжками, всё ближе подбираясь ко входу. Трепещущей душой Фрэнсиса овладели сомнения относительно бесшумности и прочности ножа. А сердце Мэйвис билось с такой скоростью, что, как она потом рассказывала, расслышать собственные мысли было практически невозможно. Пока Фрэнсис нащупывал нож с тремя лезвиями и штопором, девочка осторожно поскреблась в брезентовую дверь, ожидая, что пленённая Русалка подаст какой-нибудь ответный знак. Но Русалка не стала скрестись. Вместо этого по стене побежала чёрная полоса, и её руки раздвинули разрезанный сверху донизу брезент. Показалось знакомое белое лицо.
— Где колесница? — спросила она слабым шёпотом, правда, не скрывшим от детей того, что она, если такое вообще возможно, ещё сердитее, чем раньше.
Фрэнсис боялся отвечать. Он знал, что его слова прозвучат не столь тихо, как вопрошавший голос, подобный шёпоту волн летней ночью и шелесту колосьев, колеблемых ветром в лучах утреннего солнца. Тем не менее мальчик указал на дорогу, где осталась тележка, и, вместе с Мэйвис, отправился за колесницей. Перегоняя тележку через пустырь, оба они преисполнились благодарностью к Бернарду. Особенно за его идею приглушить скрип колеса, без чего им бы не спустить эту неповоротливую громадину по такому ухабистому склону. Но поскольку всё было предусмотрено, ребята, подобно арабам из стихотворения, тихо прокрались к цыганскому шатру, и бесшумно подкатили тачку к самому разрезу в брезентовой стене. Тогда Мэйвис вновь поскреблась и створки самодельной двери расдвинулись, как и в прошлый раз.
— Вы захватили верёвки? — прошелестел голос, и Фрэнсис извлёк из кармана оставшиеся ленты.
Русалка проткнула брезентовую стену в двух местах, пропустив верёвки через отверстия и закрепив болтавшуюся материю.
— Теперь, — сказала она, приподнявшись и ухватившись руками за края аквариума, — Вы оба должны помочь мне — поднимите мой хвост. Подойдите ближе — по одному с каждой стороны.
Это было мокрое, брызгающееся, скользкое и тяжёлое дело; Мэйвис думала, что надорвётся, с упорством продолжая повторять: «Погибают в неволе». Когда она уже думала, что больше не выдержит, напряжение ослабло, и Русалка свернулась в тележке.
— А теперь, — тихо приказала та, — поехали, живо.
Но сказать это было легче, чем сделать. Дети, с мокрой Русалкой в тачке, едва вообще могли идти. И, очень и очень медленно, они начали продвигаться по пустырю. Добравшись до высокого забора, ребята остановились.
— Толкайте же, — приказала Русалка.
— Мы должны немного передохнуть… — задыхаясь, пробормотала Мэйвис. — Как тебе удалось разрезать брезент?
— Моим ракушечным ножом, конечно же, — ответила особа в тачке. — Мы всегда носим такие в волосах, на случай встречи с акулой.
— Ясно, — тяжело дыша пропыхтел Фрэнсис.
— Вам бы лучше отправиться дальше, — заметила обитательница тележки. — Эта колесница чрезвычайно неудобна и слишком мала. Кроме того, медлить опасно.
— Двинемся через полсекунды, — буркнул Фрэнсис, а Мэйвис дружелюбно добавила:
— Вы уже практически в безопасности.
— Но вы-то нет, — ответила Русалка. — Неужели не понимаете, что я — похищенное имущество, и, если вас со мной поймают, последуют крайне неприятные объяснения.
— Но, может, нас не поймают, — с надеждой в голосе пискнула Мэйвис.
— Все нормальные люди сейчас спят, — сказал Фрэнсис. Просто потрясающе насколько храбрыми и самоуверенными они стали, когда цирк остался позади. — Мы в абсолютной безопасности… Ой, что это! А-а-а!!!
От чёрной тени забора отделилась чья-то фигура и схватила его за руку.
— Что произошло, Франс? Что это? — испугалась Мэйвис, которой не было видно случившегося.
— Да что там на этот раз?! — ещё более сердито, чем ранее, воскликнула Русалка.
— Кто это? Эй, ты кто? — выдохнул Фрэнсис, корчась в железной хватке невидимого противника. И тут из темноты последовал такой простой и такой ужасный ответ:
— Полиция!
Глава IV
Благодарность
Трудно себе представить ситуацию более не привлекательную, чем та, в которую попали Мэйвис и Фрэнсис. Положение свернувшейся втачке Русалки, разлученной с родной стихией, тоже было незавидным, но, по крайней мере, это было куда лучше, чем аркан вокруг хвоста. Но бедные дети! Так отважно бросить вызов опасностям ночного приключения, воплотить в жизнь отчаянный план по спасению Русалку, и, когда до счастливой развязки, как и до моря, рукой подать: каких — то четверть мили, вдруг всё — венец победителя сорван, а кубок победы разбит, и кем — полицией!
И без того нелегкая ситуация теперь становилась опасной.
«О, боже, мы проведем ночь в тюрьме», — со страхом подумала Мэйвис, — «что же будет с Мамой, когда она поймет, что мы пропали?»
Воображение девочки нарисовало подземные темницы — сырые и мрачные с низкими потолками, где обитают жабы и ящерицы, и куда не проникает дневной свет, — в точности как их описывали в книгах об Инквизиции.
Из кустов раздалось «Полиция!», и вокруг воцарилась гробовая тишина. Во рту у Фрэнсиса пересохло, «словно сухарей наелся», — рассказывал он потом. Парень сглотнул и с трудом выдавил:
— Что за…?
— Отпустите его, — попросила Мэйвис невидимого противника. — Мы не сбежим, честное слово!
— Вы же не бросите меня? — воскликнула Русалка. — Вы просто не можете меня бросить!
— Отпустите! — Фрэнсис попытался вырваться.
Неожиданно Мэйвис резко схватила руку, державшую брата, и гневно зашептала:
— Никакой это не полицейский! Ну-ка вылезай, вылезай, кому сказала!
Она дёрнула руку, и некто скрывавшийся в кустах вылез, и это определенно был не полицейский. Полицейские ведь не бывают маленькими и худенькими, они почти все высокие и крепкие, к тому же наши стражи порядка носят синюю форму, а не вельветовые бриджи и твидовые курточки. По правде сказать, был он совсем ещё ребёнком.
— Ах ты маленькое… животное! — расслабившись, засмеялся Фрэнсис. — Ну, и напугал ты меня!
— Сам ты — животное, раз уж на то пошло. А про эту с хвостом я вообще молчу, — грубо ответил мальчик, но Мэйвис его голос показался вполне дружелюбным.
— Надо же! Ну, не классная ли получилась шутка? А она, что, вас всё еще не тяпнула и даже рыбьим отростком не врезала?
И тут они его узнали: незваным гостем оказался никто иной, как Сверкающий Мальчик. Правда, вне стен цирка блестел он ничуть не больше, чем мы с вами.
— Зачем ты так поступил? — сердито спросила Мэйвис. — Такого страху на нас нагнал!
— Ну, я же не просто так пошутил, — начал оправдываться мальчишка. — Днем я крутился рядом и слышал, про что вы трепались, ну, и подумал, дай-ка и я тоже. Правда, после всех этих кувырков и скачек дрыхну я как убитый вот и проснулся уже, когда вы её спёрли. Ну, срезал в пути немного. И, вот он я. А ничё такой фараон получился, а?
— И что ты будешь делать теперь? Расскажешь отцу? — напрямик спросил Фрэнсис.
Но Мэйвис уже стало понятно, что мальчишка ещё ничего не говорил отцу и, скорее всего, не собирался.
— Нет у меня ни папки, ни мамки, — грустно ответил Сверкающий мальчик.
— Если вы уже отдохнули, пора бы двигаться дальше, — напомнила Русалка, — а то я насквозь просохла.
Мэйвис догадалась, что для Морской Дамы просохнуть насквозь так же плохо, как для нас — насквозь промокнуть.
— Мне очень жаль, — мягко сказала девочка, — но…
— Должна заметить, с вашей стороны очень бестактно всё время держать меня в сухости, — продолжала Русалка, — право же, мне следовало предположить, что вы…
Но её перебил Фрэнсис.
— Так что ты будешь делать? — спросил он у Сверкающего Мальчика.
— Делать? Ну, для начала, подсоблю вам с тачкой.
Русалка протянула белую руку и дотронулась до него.
— Ты — настоящий герой, — сообщила она, — уж я-то в состоянии разглядеть истинное благородство даже под блёстками. Можешь поцеловать мне руку.
— Ну, так…. — начал Фрэнсис.
— Целовать или нет? — спросил мальчик, обращаясь скорее к себе, чем к окружающим.
— Давай, — шепнула Мэйвис, — делай что угодно, лишь бы у неё настроение не испортилось.
Сверкающий Мальчик, поцеловав ещё влажную ручку Морской Дамы, взялся за оглобли тачки, и ребята тронулись в путь.
Мэйвис и Фрэнсис были так рады неожиданному помощнику, что даже не стали его ни о чём расспрашивать, хотя просто сгорали от любопытства, каково это воровать русалку у собственного отца. Но уже на следующем привале мальчик сам объяснил свой поступок:
— Понимаете, — сказал он, — эту особу в тачке…
— Я уверена, что ты вовсе не хотел мне нагрубить, а потому… — пропела Русалка, — давай-ка ещё разок, но теперь без «особы» и «тачки».
— Дама, — подсказала Мэйвис.
— Так вот, эту даму в колеснице похитили, я так это понимаю. Так же, как и меня.
— Тебя украли? Вот это да! — воскликнула Мэйвис, предчувствуя начало романтической истории.
— Угу, — подтвердил мальчик-блёстка, — когда я ещё совсем дитём был. Мне так сказала Старая Мамаша Рамона, перед тем, как её кондрашка хватила, а потом уж она больше не разговаривала.
— Но зачем, — спросила Мэйвис, — зачем цыгане крадут детей? Сколько читала об этом в книгах, всё никак не могла понять. Вроде у них и своих полно — намного, намного больше, чем надо.
— Да, это уж точно, — согласилась Русалка, — и вся эта орава деток тыкали в меня палками.
— Да дети им как раз и не нужны, — пояснил мальчик, — это всё месть. Вот что рассказывала Мамаша Рамона: мой отец был cудьёй и дал Джорджу Ли восемнадцать месяцев за браконьерство. Когда Джорджа пришли арестовать, колокола в церкви звонили, как бешеные, и тот возьми да и спроси: «Чего звонят — то? Сегодня же не воскресенье». А ему кто-то да и ответь, что, мол, у Судьи-то — у моего папки тоись — сын родился и подследник — то бишь я. По мне, правда, не скажешь, — добавил он, поплевал на руки и подхватил оглобли, — что я и сын, и подследник.
— А что случилось потом? — поинтересовалась Мэйвис, пока ребята тяжело тащились по дороге.
— Ну, Джордж отсидел срок. Я тогда вовсе малявкой был, годик с половиной, весь в кружевах, лентах, ботинки такие голубые из тонкой кожи. Тогда — то Джордж меня и стащил. И вообще, я уже выдохся сразу трепаться и тачку толкать!
— Остановись и отдохни, мой сверкающий друг, — проворковала Русалка, — и продолжи своё волнительное повествование.
— Да нечего больше рассказывать, — сказал мальчик, — кроме того, что у меня есть один ботинок. Мамаша Рамона его сберегла, да ещё рубашонку маленькую, как дамский платок, с вышитыми буквами Р.В. Она никогда не говорила, где мой папка был Судьёй. Пообещала, что в другой раз расскажет. А другой раз так и не наступил, ни для нее, ни для рассказа, вот так вот.
Малыш утёр рукавом глаза.
— Не такой уж и плохой она была, — всхлипнул он.
— Ну, не плачь, — попыталась успокоить его Мэйвис.
— Я? Плачу? — презрительно процедил он. — Да у меня насморк! Чувствуешь разницу между насморком и хныканьем? В школу — то ведь ходишь? Там тебя должны были научить!
— Интересно, и как только цыгане еще не отобрали эти вещички?
— Они даже не догадываются: я их под рубашкой храню, в бумагу завернул, а когда переодеваюсь в цирке, прячу. Когда-нить я пойду искать, кто девять лет назад потерял дитё в голубых ботинках и рубашке.
— Значит тебе десять с половиной, — сказала Мэйвис.
— Как вам удалось так быстро сосчитать, мисс? — восхищённо воскликнул мальчик. — Да, именно столько.
Тачка, слегка подпрыгивая, двинулась вперед, и до следующего привала никто не проронил ни слова. Остановку сделали только там, где дорога к морю резко сворачивала вниз и переходила в пляж, так ровно и незаметно, что вы бы и не поняли, где кончается одно и начинается другое. Здесь было намного светлее, чем сверху, на пустыре. Из пушистых белых облаков только что выглянула луна, отразившись в морской глади множеством дрожащих блёсток. Дорога к берегу шла под уклон, и детям стоило немалых усилий, удержать тачку в равновесии, потому что Русалка, завидев море, принялась подпрыгивать, словно маленький ребенок у рождественской ёлки.
— О, посмотрите, как красиво! — воскликнула она. — Разве это не самый лучший дом в мире?
— Ну, не совсем, — возразил мальчик.
— Ах! — произнесла дама из тачки. — Конечно, ты же наследник одного из… как они называются?
— О замки Англии, как вы прекрасны среди величественных парков вековых …[1] — продекламировала Мэйвис.
— Да, да, — сказала Русалка, — внутренний голос мне подсказывал, что он благородного происхождения:
"Прошу, позаботься об этом не воспитанном ребёнке, — сказал он, — ибо он знатного рода" — хмыкнул Фрэнсис. Он был слегка раздражен и сердит. На них с Мэйвис свалились все неприятности ночной авантюры, а любимчиком Русалки стал почему — то только Сверкающий Мальчик. Как это не справедливо.
— Но твой родовой замок мне не подойдет, — продолжала Русалка, — свой дом я вижу весь украшенный вплетенными в водоросли жемчугами и кораллами, — такой восхитительно уютный и мокрый. А теперь — подтолкнёте мою колесницу к воде или сами донесёте меня?
— Нет уж, не понесем, — отказался Сверкающий Мальчик, — мы толкнём тебя подальше, как получится, а потом придётся ползти самой.
— Я сделаю всё, что скажешь, — Русалка была сама любезность, — но что ты подразумевал под «ползти»?
— Двигаться как червяк, — пояснил Фрэнсис
— Или как угорь, — добавила Мэйвис.
— Гадкие, мерзкие существа, — скривилась Русалка; дети так и не поняли, имела ли она ввиду червяков или угрей, или же их самих.
— Давайте-ка, все вместе! — скомандовал Сверкающий Мальчик.
И тачка, подпрыгивая, покатилась к морю. Но почти у самой кромки берега колесо съехало в яму, тачка завалилась набок, и Русалку выбросило из её колесницы на водоросли.
Водоросли были сочными, упругими и мягкими, так что она не ушиблась, но рассердиться ей это вовсе не помешало.
— Вы ведь ходите в школу, как напомнил мой благородный спаситель, — проворчала Дама. — Там вас должны были научить, как не опрокидывать колесницы.
— Ваши спасители — это мы! — не сдержался Фрэнсис.
— Конечно, вы, — холодно согласилась Русалка, — но вы — низкорожденные спасители, а не благородные. Но таки и быть, я вас прощаю. Вам ли не быть неуклюжими и неловкими — в этом вся ваша сущность, я полагаю, тогда как его…
— Прощайте, — оборвал её на полуслове Фрэнсис.
— Это ещё не всё, — остановила его Дама. — Вы должны пойти со мной, а вдруг я не смогу везде передвигаться тем грациозным червеподобным способом, о котором вы упомянули. Теперь встаньте справа, слева и сзади, и не ходите по моему хвосту — вы не представляете, как это раздражает!
— О, я представляю, — сказала Мэйвис. — Знаете, у моей Мамы тоже есть хвост.
— Однако! — удивился Фрэнсис. Но Сверкающий Мальчик понял.
— Только она его иногда снимает, — пояснил он, и Мэйвис показалось, что мальчик подмигнул ей. Хотя в лунном свете трудно быть в чём — то уверенной.
— А твоя мама куда более высокого происхождения, чем я полагала, — сказала Русалка, — но ты уверена насчет хвоста?
— Я часто на него наступаю, — ответила Мэйвис, и тут Фрэнсис понял, что речь идёт о мамином подоле.
Извиваясь, скользя и подталкивая себя вперед — иногда при помощи рук, иногда с помощью детей, Русалка, наконец — то, добралась до воды.
— Чудесно! Сейчас я вся намокну! — крикнула она.
Но в тот же миг мокрыми стали и остальные: Русалка подпрыгнула, кувыркнулась и нырнула в воду, обдав детей фонтаном брызг. И скрылась в глубине.
И без того нелегкая ситуация теперь становилась опасной.
«О, боже, мы проведем ночь в тюрьме», — со страхом подумала Мэйвис, — «что же будет с Мамой, когда она поймет, что мы пропали?»
Воображение девочки нарисовало подземные темницы — сырые и мрачные с низкими потолками, где обитают жабы и ящерицы, и куда не проникает дневной свет, — в точности как их описывали в книгах об Инквизиции.
Из кустов раздалось «Полиция!», и вокруг воцарилась гробовая тишина. Во рту у Фрэнсиса пересохло, «словно сухарей наелся», — рассказывал он потом. Парень сглотнул и с трудом выдавил:
— Что за…?
— Отпустите его, — попросила Мэйвис невидимого противника. — Мы не сбежим, честное слово!
— Вы же не бросите меня? — воскликнула Русалка. — Вы просто не можете меня бросить!
— Отпустите! — Фрэнсис попытался вырваться.
Неожиданно Мэйвис резко схватила руку, державшую брата, и гневно зашептала:
— Никакой это не полицейский! Ну-ка вылезай, вылезай, кому сказала!
Она дёрнула руку, и некто скрывавшийся в кустах вылез, и это определенно был не полицейский. Полицейские ведь не бывают маленькими и худенькими, они почти все высокие и крепкие, к тому же наши стражи порядка носят синюю форму, а не вельветовые бриджи и твидовые курточки. По правде сказать, был он совсем ещё ребёнком.
— Ах ты маленькое… животное! — расслабившись, засмеялся Фрэнсис. — Ну, и напугал ты меня!
— Сам ты — животное, раз уж на то пошло. А про эту с хвостом я вообще молчу, — грубо ответил мальчик, но Мэйвис его голос показался вполне дружелюбным.
— Надо же! Ну, не классная ли получилась шутка? А она, что, вас всё еще не тяпнула и даже рыбьим отростком не врезала?
И тут они его узнали: незваным гостем оказался никто иной, как Сверкающий Мальчик. Правда, вне стен цирка блестел он ничуть не больше, чем мы с вами.
— Зачем ты так поступил? — сердито спросила Мэйвис. — Такого страху на нас нагнал!
— Ну, я же не просто так пошутил, — начал оправдываться мальчишка. — Днем я крутился рядом и слышал, про что вы трепались, ну, и подумал, дай-ка и я тоже. Правда, после всех этих кувырков и скачек дрыхну я как убитый вот и проснулся уже, когда вы её спёрли. Ну, срезал в пути немного. И, вот он я. А ничё такой фараон получился, а?
— И что ты будешь делать теперь? Расскажешь отцу? — напрямик спросил Фрэнсис.
Но Мэйвис уже стало понятно, что мальчишка ещё ничего не говорил отцу и, скорее всего, не собирался.
— Нет у меня ни папки, ни мамки, — грустно ответил Сверкающий мальчик.
— Если вы уже отдохнули, пора бы двигаться дальше, — напомнила Русалка, — а то я насквозь просохла.
Мэйвис догадалась, что для Морской Дамы просохнуть насквозь так же плохо, как для нас — насквозь промокнуть.
— Мне очень жаль, — мягко сказала девочка, — но…
— Должна заметить, с вашей стороны очень бестактно всё время держать меня в сухости, — продолжала Русалка, — право же, мне следовало предположить, что вы…
Но её перебил Фрэнсис.
— Так что ты будешь делать? — спросил он у Сверкающего Мальчика.
— Делать? Ну, для начала, подсоблю вам с тачкой.
Русалка протянула белую руку и дотронулась до него.
— Ты — настоящий герой, — сообщила она, — уж я-то в состоянии разглядеть истинное благородство даже под блёстками. Можешь поцеловать мне руку.
— Ну, так…. — начал Фрэнсис.
— Целовать или нет? — спросил мальчик, обращаясь скорее к себе, чем к окружающим.
— Давай, — шепнула Мэйвис, — делай что угодно, лишь бы у неё настроение не испортилось.
Сверкающий Мальчик, поцеловав ещё влажную ручку Морской Дамы, взялся за оглобли тачки, и ребята тронулись в путь.
Мэйвис и Фрэнсис были так рады неожиданному помощнику, что даже не стали его ни о чём расспрашивать, хотя просто сгорали от любопытства, каково это воровать русалку у собственного отца. Но уже на следующем привале мальчик сам объяснил свой поступок:
— Понимаете, — сказал он, — эту особу в тачке…
— Я уверена, что ты вовсе не хотел мне нагрубить, а потому… — пропела Русалка, — давай-ка ещё разок, но теперь без «особы» и «тачки».
— Дама, — подсказала Мэйвис.
— Так вот, эту даму в колеснице похитили, я так это понимаю. Так же, как и меня.
— Тебя украли? Вот это да! — воскликнула Мэйвис, предчувствуя начало романтической истории.
— Угу, — подтвердил мальчик-блёстка, — когда я ещё совсем дитём был. Мне так сказала Старая Мамаша Рамона, перед тем, как её кондрашка хватила, а потом уж она больше не разговаривала.
— Но зачем, — спросила Мэйвис, — зачем цыгане крадут детей? Сколько читала об этом в книгах, всё никак не могла понять. Вроде у них и своих полно — намного, намного больше, чем надо.
— Да, это уж точно, — согласилась Русалка, — и вся эта орава деток тыкали в меня палками.
— Да дети им как раз и не нужны, — пояснил мальчик, — это всё месть. Вот что рассказывала Мамаша Рамона: мой отец был cудьёй и дал Джорджу Ли восемнадцать месяцев за браконьерство. Когда Джорджа пришли арестовать, колокола в церкви звонили, как бешеные, и тот возьми да и спроси: «Чего звонят — то? Сегодня же не воскресенье». А ему кто-то да и ответь, что, мол, у Судьи-то — у моего папки тоись — сын родился и подследник — то бишь я. По мне, правда, не скажешь, — добавил он, поплевал на руки и подхватил оглобли, — что я и сын, и подследник.
— А что случилось потом? — поинтересовалась Мэйвис, пока ребята тяжело тащились по дороге.
— Ну, Джордж отсидел срок. Я тогда вовсе малявкой был, годик с половиной, весь в кружевах, лентах, ботинки такие голубые из тонкой кожи. Тогда — то Джордж меня и стащил. И вообще, я уже выдохся сразу трепаться и тачку толкать!
— Остановись и отдохни, мой сверкающий друг, — проворковала Русалка, — и продолжи своё волнительное повествование.
— Да нечего больше рассказывать, — сказал мальчик, — кроме того, что у меня есть один ботинок. Мамаша Рамона его сберегла, да ещё рубашонку маленькую, как дамский платок, с вышитыми буквами Р.В. Она никогда не говорила, где мой папка был Судьёй. Пообещала, что в другой раз расскажет. А другой раз так и не наступил, ни для нее, ни для рассказа, вот так вот.
Малыш утёр рукавом глаза.
— Не такой уж и плохой она была, — всхлипнул он.
— Ну, не плачь, — попыталась успокоить его Мэйвис.
— Я? Плачу? — презрительно процедил он. — Да у меня насморк! Чувствуешь разницу между насморком и хныканьем? В школу — то ведь ходишь? Там тебя должны были научить!
— Интересно, и как только цыгане еще не отобрали эти вещички?
— Они даже не догадываются: я их под рубашкой храню, в бумагу завернул, а когда переодеваюсь в цирке, прячу. Когда-нить я пойду искать, кто девять лет назад потерял дитё в голубых ботинках и рубашке.
— Значит тебе десять с половиной, — сказала Мэйвис.
— Как вам удалось так быстро сосчитать, мисс? — восхищённо воскликнул мальчик. — Да, именно столько.
Тачка, слегка подпрыгивая, двинулась вперед, и до следующего привала никто не проронил ни слова. Остановку сделали только там, где дорога к морю резко сворачивала вниз и переходила в пляж, так ровно и незаметно, что вы бы и не поняли, где кончается одно и начинается другое. Здесь было намного светлее, чем сверху, на пустыре. Из пушистых белых облаков только что выглянула луна, отразившись в морской глади множеством дрожащих блёсток. Дорога к берегу шла под уклон, и детям стоило немалых усилий, удержать тачку в равновесии, потому что Русалка, завидев море, принялась подпрыгивать, словно маленький ребенок у рождественской ёлки.
— О, посмотрите, как красиво! — воскликнула она. — Разве это не самый лучший дом в мире?
— Ну, не совсем, — возразил мальчик.
— Ах! — произнесла дама из тачки. — Конечно, ты же наследник одного из… как они называются?
— О замки Англии, как вы прекрасны среди величественных парков вековых …[1] — продекламировала Мэйвис.
— Да, да, — сказала Русалка, — внутренний голос мне подсказывал, что он благородного происхождения:
"Прошу, позаботься об этом не воспитанном ребёнке, — сказал он, — ибо он знатного рода" — хмыкнул Фрэнсис. Он был слегка раздражен и сердит. На них с Мэйвис свалились все неприятности ночной авантюры, а любимчиком Русалки стал почему — то только Сверкающий Мальчик. Как это не справедливо.
— Но твой родовой замок мне не подойдет, — продолжала Русалка, — свой дом я вижу весь украшенный вплетенными в водоросли жемчугами и кораллами, — такой восхитительно уютный и мокрый. А теперь — подтолкнёте мою колесницу к воде или сами донесёте меня?
— Нет уж, не понесем, — отказался Сверкающий Мальчик, — мы толкнём тебя подальше, как получится, а потом придётся ползти самой.
— Я сделаю всё, что скажешь, — Русалка была сама любезность, — но что ты подразумевал под «ползти»?
— Двигаться как червяк, — пояснил Фрэнсис
— Или как угорь, — добавила Мэйвис.
— Гадкие, мерзкие существа, — скривилась Русалка; дети так и не поняли, имела ли она ввиду червяков или угрей, или же их самих.
— Давайте-ка, все вместе! — скомандовал Сверкающий Мальчик.
И тачка, подпрыгивая, покатилась к морю. Но почти у самой кромки берега колесо съехало в яму, тачка завалилась набок, и Русалку выбросило из её колесницы на водоросли.
Водоросли были сочными, упругими и мягкими, так что она не ушиблась, но рассердиться ей это вовсе не помешало.
— Вы ведь ходите в школу, как напомнил мой благородный спаситель, — проворчала Дама. — Там вас должны были научить, как не опрокидывать колесницы.
— Ваши спасители — это мы! — не сдержался Фрэнсис.
— Конечно, вы, — холодно согласилась Русалка, — но вы — низкорожденные спасители, а не благородные. Но таки и быть, я вас прощаю. Вам ли не быть неуклюжими и неловкими — в этом вся ваша сущность, я полагаю, тогда как его…
— Прощайте, — оборвал её на полуслове Фрэнсис.
— Это ещё не всё, — остановила его Дама. — Вы должны пойти со мной, а вдруг я не смогу везде передвигаться тем грациозным червеподобным способом, о котором вы упомянули. Теперь встаньте справа, слева и сзади, и не ходите по моему хвосту — вы не представляете, как это раздражает!
— О, я представляю, — сказала Мэйвис. — Знаете, у моей Мамы тоже есть хвост.
— Однако! — удивился Фрэнсис. Но Сверкающий Мальчик понял.
— Только она его иногда снимает, — пояснил он, и Мэйвис показалось, что мальчик подмигнул ей. Хотя в лунном свете трудно быть в чём — то уверенной.
— А твоя мама куда более высокого происхождения, чем я полагала, — сказала Русалка, — но ты уверена насчет хвоста?
— Я часто на него наступаю, — ответила Мэйвис, и тут Фрэнсис понял, что речь идёт о мамином подоле.
Извиваясь, скользя и подталкивая себя вперед — иногда при помощи рук, иногда с помощью детей, Русалка, наконец — то, добралась до воды.
— Чудесно! Сейчас я вся намокну! — крикнула она.
Но в тот же миг мокрыми стали и остальные: Русалка подпрыгнула, кувыркнулась и нырнула в воду, обдав детей фонтаном брызг. И скрылась в глубине.
Глава V
Последствия
Они переглянулись.
— Ну и ну! — развела руками Мэйвис.
— Я считаю, что она неблагодарная, — важно сказал Фрэнсис.
— А чего вы ждали-то? — удивился Сияющий Мальчик.
Дети насквозь промокли… Было очень поздно, облака в небе поспешно укладывали луну в постель. Русалка исчезла. Приключение окончилось.
Детям ничего не оставалось, кроме как пойти домой и лечь спать, зная, что, когда они проснутся, придётся весь день объяснять родителям, почему их вещи промокли.
— И тебе тоже придётся, — сказала Мэйвис Сияющему Мальчику.
В ответ на это, как они потом вспоминали, он удивительно долго молчал.
— Ума не приложу, как нам это объяснить, — нахмурился Фрэнсис. — Честно. Ну ладно, пошли домой. Хватит с меня приключений. Бернард был прав.
Мэйвис, которая и вправду очень устала, согласилась.
К этому времени дети уже пересекли пляж, достали тачку и покатили её по дороге. Когда они дошли до перекрестка, Сияющий Мальчик неожиданно сказал:
— Ну, пошёл я, до скорого, приятели!.. — и исчез на узкой, уходящей в сторону, тропинке.
Оставшись вдвоём, дети побрели, толкая тачку, которая, напомню вам, была такой же мокрой, как и они сами. Они прошли вдоль изгороди, обошли мельницу и поднялись к дому. Внезапно Мэйвис схватила брата за руку.
— Там свет! — прошептала она.
Действительно, в доме горел свет. Дети почувствовали то безысходное ощущение пустоты, которое все мы испытываем, когда попадаемся с поличным.
Они не знали, в какой комнате горела лампа, — часть окна закрывал плющ, — но это точно было окно первого этажа. У Фрэнсиса всё ещё теплилась слабая надежда пробраться в спальню незамеченным; они с сестрой подкрались к окну, из которого вылезли (казалось, это было так давно!). Но окно было закрыто. Тогда мальчик предложил спрятаться на мельнице и пробраться в дом позже.
— Нет уж, я слишком устала, — возразила Мэйвис. — Я так устала, что, кажется, не могу дальше жить. Давай уж пойдём, покончим с этим всем, зато потом мы сможем лечь в кровать и спать, спать, спать…
Дети подошли к дому и заглянули в окно. На кухне была миссис Пирс, которая ставила на огонь чайник. Они вошли с чёрного хода.
— Что-то вы рано, — сказала миссис Пирс, не оборачиваясь.
В её словах явственно прозвучал сарказм. Это было уже слишком. Мэйвис всхлипнула, и миссис Пирс тотчас же обернулась.
— Ради всего святого! — всплеснула руками она. — Да что же с вами случилось? Где вас носило?! — она положила руку Мэйвис на плечо. — Почему вы мокрые насквозь? Ах ты, скверная, непослушная девочка! Вот погодите, расскажу я вашей мамаше! Это ж надо, — это я про вашу ловлю креветок — да кто ж так ловит, не спросивши про прилив! А ведь при нынешней волне вам ни одной креветочки не поймать, уж я-то знаю! Вот погодите, ваша маменька вам задаст!.. И гляньте-ка на мой чистый пол! Вон, какие с вас лужи натекли, словно здесь две недели ливень поливал!
Мэйвис чуть повернулась в объятьях миссис Пирс.
— Ну, пожалуйста, миссис Пирс, миленькая, не ругайте нас, — сказала она, мокрой рукой обнимая миссис Пирс за шею. — Мы и так такие… такие несчастные!
— Значит, вы это заслужили, — важно заключила миссис Пирс. — Вы, молодой человек, идите в ванную, снимите там одежду и бросьте её за дверь. И хорошенько разотритесь полотенцем! Маленькая мисс может раздеться здесь, у огня, и положить вещи в корыто для стирки. А я тихонечко поднимусь наверх, так, что ваша мама и не услышит, и принесу вам сухие одёжки.
В сердцах детей загорелся огонёк надежды — пока ещё тусклый и неясный, как дорожка лунного света на морских волнах, где исчезла Русалка. Может быть, миссис Пирс всё-таки не расскажет маме? Ведь, если бы собиралась, зачем она говорит шёпотом и ходит так тихо? Может быть, она сохранит их секрет? Может быть, высушит их одежду? Может быть, в конце концов, им и не придётся говорить в своё оправдание невероятные вещи?
На кухне было очень уютно. Ярко сияли медные кастрюли, на круглом трёхногом столе, покрытом чистой скатертью, стояли бело-голубые чашки.
Миссис Пирс принесла пижамы и тёплые халаты, которые тётя Энид в своё время положила в багаж, несмотря на бурные протесты детей. Как же они были рады им теперь!
— Вот, так-то лучше, — сказала миссис Пирс, — и не смотрите на меня так, словно я собираюсь вас съесть, вы, маленькие непослушники! Я согрею молока, вот вам хлеб и капли, чтобы вы не простудились. Повезло вам, что я не спала, — готовила завтрак для мальчиков. Они скоро возвращаются. Вот парни-то мои посмеются, как я им про это расскажу! Хохотать будут до упаду!
— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Мэйвис, — не рассказывайте! Ну, очень-очень вас прошу, пожалуйста, никому не говорите!
— Вот ведь потеха! — сказала миссис Пирс, наливая себе чаю. Чайник, как позже узнали дети, стоял на огне весь день и почти всю ночь. — Ну, до чего же смешно! Ловить креветок — в прилив!
— Ну и ну! — развела руками Мэйвис.
— Я считаю, что она неблагодарная, — важно сказал Фрэнсис.
— А чего вы ждали-то? — удивился Сияющий Мальчик.
Дети насквозь промокли… Было очень поздно, облака в небе поспешно укладывали луну в постель. Русалка исчезла. Приключение окончилось.
Детям ничего не оставалось, кроме как пойти домой и лечь спать, зная, что, когда они проснутся, придётся весь день объяснять родителям, почему их вещи промокли.
— И тебе тоже придётся, — сказала Мэйвис Сияющему Мальчику.
В ответ на это, как они потом вспоминали, он удивительно долго молчал.
— Ума не приложу, как нам это объяснить, — нахмурился Фрэнсис. — Честно. Ну ладно, пошли домой. Хватит с меня приключений. Бернард был прав.
Мэйвис, которая и вправду очень устала, согласилась.
К этому времени дети уже пересекли пляж, достали тачку и покатили её по дороге. Когда они дошли до перекрестка, Сияющий Мальчик неожиданно сказал:
— Ну, пошёл я, до скорого, приятели!.. — и исчез на узкой, уходящей в сторону, тропинке.
Оставшись вдвоём, дети побрели, толкая тачку, которая, напомню вам, была такой же мокрой, как и они сами. Они прошли вдоль изгороди, обошли мельницу и поднялись к дому. Внезапно Мэйвис схватила брата за руку.
— Там свет! — прошептала она.
Действительно, в доме горел свет. Дети почувствовали то безысходное ощущение пустоты, которое все мы испытываем, когда попадаемся с поличным.
Они не знали, в какой комнате горела лампа, — часть окна закрывал плющ, — но это точно было окно первого этажа. У Фрэнсиса всё ещё теплилась слабая надежда пробраться в спальню незамеченным; они с сестрой подкрались к окну, из которого вылезли (казалось, это было так давно!). Но окно было закрыто. Тогда мальчик предложил спрятаться на мельнице и пробраться в дом позже.
— Нет уж, я слишком устала, — возразила Мэйвис. — Я так устала, что, кажется, не могу дальше жить. Давай уж пойдём, покончим с этим всем, зато потом мы сможем лечь в кровать и спать, спать, спать…
Дети подошли к дому и заглянули в окно. На кухне была миссис Пирс, которая ставила на огонь чайник. Они вошли с чёрного хода.
— Что-то вы рано, — сказала миссис Пирс, не оборачиваясь.
В её словах явственно прозвучал сарказм. Это было уже слишком. Мэйвис всхлипнула, и миссис Пирс тотчас же обернулась.
— Ради всего святого! — всплеснула руками она. — Да что же с вами случилось? Где вас носило?! — она положила руку Мэйвис на плечо. — Почему вы мокрые насквозь? Ах ты, скверная, непослушная девочка! Вот погодите, расскажу я вашей мамаше! Это ж надо, — это я про вашу ловлю креветок — да кто ж так ловит, не спросивши про прилив! А ведь при нынешней волне вам ни одной креветочки не поймать, уж я-то знаю! Вот погодите, ваша маменька вам задаст!.. И гляньте-ка на мой чистый пол! Вон, какие с вас лужи натекли, словно здесь две недели ливень поливал!
Мэйвис чуть повернулась в объятьях миссис Пирс.
— Ну, пожалуйста, миссис Пирс, миленькая, не ругайте нас, — сказала она, мокрой рукой обнимая миссис Пирс за шею. — Мы и так такие… такие несчастные!
— Значит, вы это заслужили, — важно заключила миссис Пирс. — Вы, молодой человек, идите в ванную, снимите там одежду и бросьте её за дверь. И хорошенько разотритесь полотенцем! Маленькая мисс может раздеться здесь, у огня, и положить вещи в корыто для стирки. А я тихонечко поднимусь наверх, так, что ваша мама и не услышит, и принесу вам сухие одёжки.
В сердцах детей загорелся огонёк надежды — пока ещё тусклый и неясный, как дорожка лунного света на морских волнах, где исчезла Русалка. Может быть, миссис Пирс всё-таки не расскажет маме? Ведь, если бы собиралась, зачем она говорит шёпотом и ходит так тихо? Может быть, она сохранит их секрет? Может быть, высушит их одежду? Может быть, в конце концов, им и не придётся говорить в своё оправдание невероятные вещи?
На кухне было очень уютно. Ярко сияли медные кастрюли, на круглом трёхногом столе, покрытом чистой скатертью, стояли бело-голубые чашки.
Миссис Пирс принесла пижамы и тёплые халаты, которые тётя Энид в своё время положила в багаж, несмотря на бурные протесты детей. Как же они были рады им теперь!
— Вот, так-то лучше, — сказала миссис Пирс, — и не смотрите на меня так, словно я собираюсь вас съесть, вы, маленькие непослушники! Я согрею молока, вот вам хлеб и капли, чтобы вы не простудились. Повезло вам, что я не спала, — готовила завтрак для мальчиков. Они скоро возвращаются. Вот парни-то мои посмеются, как я им про это расскажу! Хохотать будут до упаду!
— Пожалуйста, не надо, — взмолилась Мэйвис, — не рассказывайте! Ну, очень-очень вас прошу, пожалуйста, никому не говорите!
— Вот ведь потеха! — сказала миссис Пирс, наливая себе чаю. Чайник, как позже узнали дети, стоял на огне весь день и почти всю ночь. — Ну, до чего же смешно! Ловить креветок — в прилив!