Страница:
Эдуард Тополь
«Монтана», «Ванечка» и другие, или Почувствуйте разницу
Об Эдуарде Тополе и его книгах
«Тополь пишет с таким знанием российской жизни, которого не могут достичь ни Ле Карре, ни Дейтон. Головокружительные тайники информации…»
«Нью сосайети», Великобритания
«Тополь использует вся и всё, что делает бестселлер, – убийство, интригу, секс, любовь, юмор – и, самое главное, не разочаровывает в конце…»
«Бирмингем ньюс», США
«Тополь держит сюжет в напряжении и интригует тайной, разворачивая блистательную панораму российской жизни».
«Цинциннати пост», США
«Тополевские книги читаются запоем, от них трудно оторваться».
«Комсомольская правда», Москва
«Эдуард Тополь, по определению парижан, „самый крутой мастер современной прозы“».
«Общая газета», Москва
«Все романы Эдуарда Тополя – это большой захватывающий сценарий, который издается массовыми тиражами не только в России, но и в США, Европе, Японии… А все потому, что Тополь не лукавит с читателем, не морочит ему голову, не играет с ним в литературные игры, а прямым текстом излагает, что думает».
Ирина ИВАНОВА, газета «Версия»
«„Красная площадь“ – смесь реальности и авторской выдумки, написана в стиле типичного американского триллера в соединении с глубиной и сложностью русского романа».
«Файнэншл таймс», Великобритания
«„Журналист для Брежнева“ – высшая оценка за правдоподобие!»
«Таймс», Великобритания
«„Русская семерка“ – захватывающий триллер, любовный роман и панорама жизни современной России».
«Нью сосайети», Великобритания
«В „Красном газе“ Эдуард Тополь превзошел свои предыдущие романы и выдал захватывающий триллер… Богатый набор характеров, полных человеческих страстей, мужества и надежд… С прекрасной сибирской натурой и замечательной главной героиней, это глубокая и волнующая история…»
«Сёркус ревью», США
«Эдуард Тополь умеет создать грандиозную сцену. Его „Красный газ“ – возбуждающе-приключенческая история, где вместо автомобильных гонок герои мчатся на собачьих упряжках, оленях и вертолетах, где плевок замерзает, не долетев до земли, а эскимосы живут по законам тундры. Фабула полна неожиданных поворотов и сюрпризов, снабженных сексом и безостановочным действием…»
«Питсбург пресс», США
«„Любимые и ненавистные“… – бездонное море удовольствия. Притом гарантированного…»
«Известия», Москва
«„У.е.“ – наилучший из лучших триллеров Тополя. Супер!»
Сергей Юрьенен, радио «Свобода»
«Роман Тополя о „Норд-Осте“ читать и горько, и тяжело, но отложить невозможно».
«Версия», Москва
«Читайте Тополя!»КНИГИ ЭДУАРДА ТОПОЛЯ ИЗДАНЫ В США, АНГЛИИ, ФРАНЦИИ, ГЕРМАНИИ, ИТАЛИИ, ГОЛЛАНДИИ, НОРВЕГИИ, ПОРТУГАЛИИ, ШВЕЦИИ, ФИНЛЯНДИИ, БЕЛЬГИИ, ВЕНГРИИ, БОЛГАРИИ, ПОЛЬШЕ, ЯПОНИИ И В РОССИИ
«Бильд», Германия
Монтана
По рассказу «Убийца на экспорт»
Ladies and gentleman! It's your Capitan speaking…
Все дальнейшее он не понял, но голос перешел на русский, повторил с акцентом:
– Дамы и господа! Говорит командир самолета. Мы летим на высоте двенадцать тысяч метров, температура за бортом минус 57 градусов. Только что перелетели Атлантику, до аэропорта Кеннеди осталось два часа семнадцать минут. Температура в Нью-Йорке плюс 27 градусов…
– Ура! – воскликнул детский голос по соседству, и это разбудило его окончательно.
Он приподнял лицо, из-под козырька бейсболки посмотрел в сторону ребенка.
По соседству, через проход, на центральных креслах все четыре места занимала странная семья – рыжий и конопатый, с ожоговыми пятнами на лице, пацан лет шести, полная сорокапятилетняя американка с рюкзаком на коленях, конопатая четырехлетняя девочка, спящая в обнимку с плюшевым медвежонком, и пятидесятилетний, если не старше, американец – крупный, с крепким дубленым лицом сельского жителя.
– Нью-Йорк – ошен тепло, very worm, – мешая русский с английским, сказала мальчику американка. – Монтана not so worm, не так тепло. Look… – И достала из рюкзака небольшой фотоальбом, стала показывать пацану фотографии. – Ето твой брат Огив. It is your brother Steve. He is seventeen… Панимаешь?
Мальчик, опасливо оглянувшись на Николая, прижался к плечу американки.
– Да, мама, йес. Это Стив, май брат. Ему сэвэнтин…
Николай закрыл глаза и опустил голову, закрывая лицо козырьком бейсболки. Он давно привык к тому, что дети пугаются шрама на его лице.
– Good… – листала свой альбом американка. – Ето твой sister Anny. She is thirteen…
– Да, – послушно повторял мальчик, явно стараясь угодить ей. – Это май систер Аня…
– Right. And this is your sister Martha. She is nine years old[1]…
Мальчик ткнул пальцем в следующую фотографию:
– А это?
– Our home. Montana[2]…
Слово «Монтана» прозвучало второй раз, и Николай непроизвольно поднял голову, глянул на американку.
А она продолжала показывать мальчику фотографии в альбоме:
– Зыдес мы живьём. Shining Creek ranch. Ошен красиво. Много воздух и свет…
Тут из переднего ряда к ним повернулась какая-то девица в очках, сказала американке:
– Excuse me, are these children from Russian foster home?[3] – И мальчику по-русски: – Ты из детдома?
Мальчик, насупившись, промолчал, а американка ответила с легкостью и охотно:
– Yes, we've adapted them. This is my husband John, and these are our new children Vanja and Katja[4].
– That's what I thought, – сказала девица. – Но я слышу, у вас трое своих детей, right?
– Yes, we have three kids…
– But having three children how you can take another two? – не отставала девица. – Are you millionaires?[5]
– О, no! – улыбнулась американка. – Мы живьём Монтана, имеем маленький ранчо on Shining Creek… – И повернулась к мальчику: – How to say it in Russian?
Но девица опередила пацана:
– Ранчо на Сияющем Ручье.
Американка улыбнулась еще шире:
– Yes! Actually. – И она обняла пацана. – Мы хотеть брать один мальчик, этот. We found him through the Internet at a foster home in Syk… tyk…[6]
– Сыктывкар, – помог ей мальчик.
– Yes… – Американка попробовала повторить: – Syk-tyk-v-kar… Уф!.. But when we arrived in Syk-tyk… Oh God!..[7]
Мальчик, обняв ее, повторил с улыбкой:
– Сыктывкар, мама…
– Yes, when we came there, it's turned out that boy has a sister[8]. Of course, ми не могли ее оставлять. Так, Ванья? Мы не можем оставлять твой систер, ты спасать ее на пожар. You see, my dear, he is a hero. Their parents died being drunk and sleeping in fair, but he hangs his sister and jumped from the second floor. Real hero! Forty percents of his body burned. So we took both of them. But that's okay. We have so much love in our house – it will be enough for all[9]. – И, обняв левой рукой мальчика, а правой спящую девочку, американка повторила для них по-русски: – Мы иметь в наш дом стоко любов – хватит для все!.. – И девице в очках: – Welcome to our Shining Creek ranch! Монтана is a paradise!
Девица в очках повернулась к своей соседке:
– И вот так каждый раз! Сколько я летаю, каждые два месяца, постоянно они тащат в Америку наших детей! Причем многие специально выбирают уродов – вон там, впереди, еще одна сидит. С дистрофиком. Ему 15 месяцев, а весит пять килограмм. И ведь бабки за них платят – 30 тысяч баксов за ребенка! Ну? Больные на всю голову!
Николай из-под козырька бейсболки еще раз посмотрел на мальчика. Изо всей этой англо-русской мешанины он понял главное: американцы взяли этого пацана из Сыктывкарского детдома и везут на свое ранчо в Монтану…
Николай закрыл глаза. Нет, этот пацан не похож ни на него, ни на Юрку Монтану. Но…
Чиркнув колесами по посадочной полосе, «боинг» компании «Delta» катил к аэровокзалу.
У выхода с эскалатора толстая негритянка в синей униформе делила ручей пассажиров – граждан США к правым будкам паспортного контроля, а туристов – к левым.
– Visitor? This way…
Николай, проходя со своей дорожной сумкой налево, посмотрел вслед пацану и его сестренке, которые ушли направо со своими новыми родителями.
В будке паспортного контроля черная пограничница стала придирчиво рассматривать его паспорт и визу, но спросила вежливо:
– How long you are going to stay in US? Where are you going to live?[10]
Николай заученно отвечал по-русски:
– Я прилетел на пластическую операцию. Мой доктор Семен Шапиро, его телефон…
Пограничница нахмурилась:
– English! It's United States, not your Russia![11]
Николай достал из кармана пиджака листок бумаги и протянул ей.
– Йес, инглиш.
Она взяла листок, прочла вслух:
– «I came to USA for plastic surgery…» – Глянула на Николая и снова в бумагу: – «My doctor is Sam Shapiro Jr. His telephone number is (212) 423-97-99. I have one thousand dollars cash and VISA credit card to pay for surgery. I will stay with my friend at his house on Brighton beach. Thank you!»[12] – И опять подняла глаза на Николая: – H-mm… Why you need that surgery? I like your scar[13].
Шлепнув печать в паспорт, протянула его Николаю и – с белозубой улыбкой:
– Okay! Welcome to America, Mister Umansky!
Николай невольно улыбнулся:
– Спасибо, белоснежка.
– What?
– Сенкю.
– Good luck!
Пройдя мимо этой «белоснежки», Николай не удержался и оглянулся на нее еще раз.
Чемодана у него не было, и вслед за другими пассажирами налегке он направился к выходу. Но таможенник ткнул пальцем в его дорожную сумку:
– Open your bag.
Николай открыл сумку.
Таможенник заглянул в нее.
В сумке лежали два свитера, дождевик, спортивные шаровары, пара запасных трусов и потертый карманный русско-английский словарь. Таможенник взял в руки словарь, бегло пролистнул его, увидел, что какие-то страницы в нем загнуты, а некоторые слова аккуратно подчеркнуты, и, протянув Николаю словарь, повторил слова «белоснежки»:
– Welcome, Mister Umansky!
Николай вышел из зала досмотра и оказался перед широкой стальной стеной, которая медленно раздвинулась, впуская наконец-то его в Америку.
Он шагнул вперед с тем ознобом в животе и груди, с каким идут на первое свидание и на первое убийство.
Однако за дверью оказалась не Америка, а толпа русских эмигрантов, которые держали над головами картонные таблички с русскими надписями «ИНТУРИСТ», «Роза, с приездом!», «ПРИВЕТ УРАЛУ!» и громко звали своих новоприбывших родственников и друзей:
– Гарик, мы здесь!
– Саша, сюда!
Николай остановился в растерянности.
Но тут от толпы отделился плечистый сорокапятилетний испанец с табличкой «Уманский/Umansky», шагнул к Николаю.
Николай протянул ему руку:
– Николай Уманский.
Но тот, нахмурившись, открыто уставился ему в лицо, на шрам.
– А больше они никого не могли прислать?
На лице Николая обозначились желваки, но он продолжал стоять с протянутой для рукопожатия рукой.
– Родригес, – недовольно пожал ее испанец. – Let's go!
И двинулся к выходу из аэровокзала.
Николай последовал за ним, глядя на короткую, но мощную шею Родригеса.
Они вышли из аэровокзала, прошли к автостоянке, забитой машинами. Сев за баранку спортивного «бьюика» с откидным верхом, Родригес требовательно протянул Николаю правую ладонь:
– Документы! Всё из карманов!
– Зачем? – удивился Николай.
– Без вопросов! Или тут же полетишь назад! Ну!
Только теперь Николай уловил в русском произношении этого испанца какой-то нерусский акцент.
Поколебавшись, он нехотя отдал Родригесу паспорт, авиабилет, кредитную карточку и деньги.
– Это все? Точно? – Родригес положил его вещи в пластиковый пакет.
Николай, порывшись в карманах, выгреб несколько смятых русских сторублевок.
Родригес забрал и это, кивком показал на часы Николая и жестом потребовал их:
– Русские?
Николай снял часы. Родригес бросил их в пластиковый пакет с документами Николая. Затем тронул машину и сказал примирительно:
– Все отдам. Завтра перед вылетом.
– Перед вылетом куда?
– В Москву, куда! Утром выполнишь заказ, получишь десятку и сразу – домой! Чтоб с концами!
Николай отвернулся с непроницаемым лицом.
Родригес завел мотор, включил скорость и повел машину к выезду на хайвей.
Николай искоса посмотрел на ручку переключателя скоростей, затем на бычью шею Родригеса.
Родригес прибавил газ.
Мелькали гигантские рекламные стенды: «TOYOTA», «SONY», «FINLANDIA» и «JAMAICA». На последнем голая, чуть не на полкилометра, красотка в солнечных очках лежала на пляже под пальмами…
Потом поверх рекламы, деревьев и крыш выплыли – как в мираже – знакомые по фото и кино очертания американских небоскребов.
Когда проезжали через Манхэттен с Ист-Сайда на Вест-Сайд, Николай невольно завертел головой по сторонам – небоскребы… рикши… потоки авто… конные фаэтоны… аллеи Централ-парка…
– Нравится? – усмехнулся Родригес.
– А где работа? Здесь?
Родригес недовольно нахмурился:
– О работе завтра поговорим. Бздишь, что ли?
Николай насмешливо усмехнулся:
– Ага!.. Ты где по-русски дрочился?
– В Ленинграде! – с гордостью сказал Родригес. – Десантное училище Генерального штаба!
– Иди ты!
– Сука буду! Нас готовили прыгать в Боливию и строить там социализм.
– И?
– Что «и»?
Николай промолчал.
– Я нажрался социализма в Ленинграде, с меня хватило, – сказал Родригес.
– И в бандиты пошел? – усмехнулся Николай.
– Ну, – подтвердил Родригес. – А что еще делать с такой подготовкой?
В огромном, как ангар для «боинга», магазине, забитом мужской и женской одеждой, Родригес переодел Николая во все американское – костюм, туфли, рубашку, носки. И даже бейсбольную кепку купил американскую, с надписью «YANKEES». А пакет с российской одеждой выбросил в мусорный ящик. И пояснил:
– Чтоб от тебя не воняло этим московским дерьмом. Жалко, лицо тебе нельзя прикупить. Впрочем, американцы любят уродов – смотри, как на тебя эта сука вылупилась.
Действительно, молодая кассирша с открытым интересом разглядывала Николая.
Николай усмехнулся Родригесу:
– А ты не американец?
– Я что? Урод? – сказал тот. – Я испанец!
В сумерках за окном китайского ресторана вспыхивала и гасла неоновая реклама дешевого мотеля «Motor Inn». Чуть подальше мост Джорджа Вашингтона светился и гудел от постоянного потока машин. А за мостом был Нью-Йорк с его морем огней и сияющими небоскребами.
Объедая сладкие свиные ребрышки, Родригес разговорился:
– Не обижайся, друг. Думаешь, мне нравится торчать тут в Нью-Джерси? Я ненавижу эту китайскую жрачку. Нам бы сейчас русской соляночки съесть – брайтонской, в ресторане «Садко». Но Брайтон сейчас забит русскими туристами, я не могу тебя там светить, тем более – с таким шрамом…
Николай молча встал из-за столика, подошел к стойке раздачи, взял себе еще порцию свиных ребрышек. Пожилая толстуха американка, стоявшая за стойкой, пальцем показала на его шрам:
– Is it real?
Николай не понял, повернулся к Родригесу:
– Что она хочет?
– Я ж говорю: уроды, – усмехнулся тот. – Ей нравится твой шрам. Спрашивает – он натуральный? – И толстухе: – Real, real! Fuck off!
Николай вернулся от стойки, сел за столик и, продолжая есть, спросил после паузы:
– Слушай, а ты был в Монтане?
Родригес, перестав есть, изумленно уставился на Николая.
Но Николай продолжал есть.
– Нет, – сказал Родригес. – Я не был в Монтане, я из Коста-Рики.
Ночевали в том же «Motor Inn», в комнате с двумя кроватями. Под гул соседнего моста Родригес отвернулся в своей кровати и начал храпеть.
Николай на второй кровати, с усмешкой поглядев на Родригеса, закрыл глаза.
Спустя минуты три Родригес, продолжая храпеть, осторожно повернулся, посмотрел на спящего Николая.
Николай дышал глубоко и ровно, как во сне.
Родригес, продолжая похрапывать, встал, взял с кресла одежду Николая, стал проверять карманы.
Николай сквозь ресницы смотрел на него.
Но карманы у Николая были пусты, Родригес вернулся в свою кровать и через минуту захрапел по-настоящему.
Утром по нью-джерсийскому хайвею катил маленький серый грузовичок с запыленным номером. В его кузове лежали старая машинка для стрижки травы, складная лестница, грабли, садовые ножницы и прочий садовый инструмент.
А в кабине сидели Родригес и Николай, на ходу доедали гамбургеры. На Николае был новый недорогой пиджак и бейсбольная кепка «Yankees».
– О'кей, – сказал Родригес и свернул под указатель «Scarsdale». – Мы у цели.
Грузовичок углубился в безлюдные зеленые улицы, больше похожие на парковые аллеи.
Николай присмотрелся. Настоящие поместья – каждый двор как парк, и в глубине – двухэтажный или трехэтажный особняк, плавательный бассейн, стриженые газоны, детская площадка, теннисный корт и гараж на пару машин.
– Well… – сказал Родригес. – D'you like it?[14]
Николай молчал.
Родригес сбавил скорость:
– Okay. Here we are. – И, достав из бардачка широкий, в упаковке, лейкопластырь «Bendaid», протянул его Николаю.
– Что это? – спросил тот.
Родригес вскрыл упаковку, извлек пластырь:
– Заклей свой шрам.
– Зачем?
Родригес разозлился:
– Do it! Делай!
Николай нехотя повиновался.
Родригес дал ему темные очки и сказал миролюбивее:
– И это…
Затем остановил машину, с озабоченным видом вышел из кабины, открыл капот. Держа в руке тряпку, свернул пробку радиатора и тут же резко отстранился от выброса пара.
– Shit!
Николай подошел к нему.
– О'кей! – Родригес посмотрел на часы и кивнул в сторону выезда со двора, который они проехали. – Сейчас оттуда выедет синий «торус». Это домработница поедет в магазин. И тогда – твое время. Войдешь во двор, там, в глубине – оранжерея. В оранжерее баба, слегка чокнутая, у нее эта болезнь… ну, с еврейской фамилией – Кацнельсон, Паркинсон?.. Ты понял?
– Еще нет…
– Fuck! Ну, муж хочет избавиться от нее. Ты, как случайный грабитель, влез, изнасиловал и… На все – сорок минут. Ясно?
Николай посмотрел ему в глаза:
– И?
– И возвращаешься! – нервно сказал Родригес. – Я буду здесь. Буду ездить вокруг квартала. Что ты смотришь? Мы говорили с Москвой, нам сказали – ты профессионал. Так?
– Так… – Николай протянул руку Родригесу.
– Что? – удивился Родригес.
– Пушку.
– Are you creasy? Какая пушка?! Руками! Пушкой тут любой черный…
В глубине двора показался верх синего «торуса» с тридцатилетней мулаткой за рулем.
– There she goes! – прервал себя Родригес. – Атас!
Проехав за деревьями и кустами, «торус» выехал из каменной арки, мулатка притормозила, бросила Родригесу «Shi is there. Go[15]» и укатила прочь.
– Все! – сказал Родригес Николаю. – Пошел!
Но Николай не спешил:
– А в оранжерее кто эта баба? Русская?
Родригес вспылил:
– Какая разница? Фули ты время тянешь?
Николай усмехнулся:
– У меня же сорок минут. Она русская?
– Нет! Не русская! Иди! Или у тебя не встанет на нерусскую?
Николай усмехнулся и еще раз взглянул на шею Родригеса.
Да так, что Родригес невольно провел по шее рукой – словно закрываясь. Но в следующую секунду Николай уже закрыл глаза темными очками и пошлепал ладонью по липкому пластырю на своей щеке.
– За сорок минут мы с корешем два ларька взяли, – сообщил он. – В детстве еще.
И расслабленной походкой направился к каменной арке.
Пройдя под каменной аркой выезда со двора, Николай – на виду у Родригеса – шел в глубь аллеи. Затем, когда кусты и деревья парка скрыли его от Родригеса, снял темные очки и сорвал со щеки пластырь.
Впереди, в глубине аллеи открылся вид на плавательный бассейн, а подле бассейна стоял большой каменный дом и сбоку прилегала к дому стеклянная оранжерея.
Но Николай не спешил туда. Оглядевшись по сторонам и посмотрев поверх кустов на соседнюю виллу, он круто свернул и пошел туда через кусты, изгородью разделявшие территорию двух дворов.
Однако угрожающий собачий рык и взлай остановили его и заставили отпрянуть.
За кустами две оскаленные псиные пасти с белыми клыками и красными от злобы глазами роняли слюни в ожидании его крови и мяса.
– Мать вашу! – в сердцах сказал им Николай, вернулся на аллею и увидел Ее.
Она – пожилая худенькая блондинка с тростью во вздрагивающей руке – вышла из оранжереи, приветливо говоря ему по-английски:
– I've seen your car. You have some problems with it and need a phone, right? Come here…
Ее чистый оксфордский английский журчал таким слитным ручьем, что понять ее смог бы далеко не каждый американец. А уж Николай тем паче не разобрал в этой каше ни слова и попробовал знаками объяснить, что хочет только пройти через ее двор на соседнюю улицу.
Она закивала, как будто поняла, а потом жестами стала зазывать его в оранжерею.
– Come here, sir. Come here…
Николай в растерянности огляделся.
За живым забором из кустарника продолжали рычать два черных ротвейлера, за воротами его ждал Родригес…
Он снова посмотрел на эту американку.
Приветливая и еще совсем не старая леди, похожая на актрису Гурченко и сразу располагающая к себе. Стройная фигура, длинная юбка в обтяжку, попка – класс, и грудка торчит под мужской рубашкой. А на руках белые перчатки, перепачканные землей. Да, она еще вполне…
Все дальнейшее он не понял, но голос перешел на русский, повторил с акцентом:
– Дамы и господа! Говорит командир самолета. Мы летим на высоте двенадцать тысяч метров, температура за бортом минус 57 градусов. Только что перелетели Атлантику, до аэропорта Кеннеди осталось два часа семнадцать минут. Температура в Нью-Йорке плюс 27 градусов…
– Ура! – воскликнул детский голос по соседству, и это разбудило его окончательно.
Он приподнял лицо, из-под козырька бейсболки посмотрел в сторону ребенка.
По соседству, через проход, на центральных креслах все четыре места занимала странная семья – рыжий и конопатый, с ожоговыми пятнами на лице, пацан лет шести, полная сорокапятилетняя американка с рюкзаком на коленях, конопатая четырехлетняя девочка, спящая в обнимку с плюшевым медвежонком, и пятидесятилетний, если не старше, американец – крупный, с крепким дубленым лицом сельского жителя.
– Нью-Йорк – ошен тепло, very worm, – мешая русский с английским, сказала мальчику американка. – Монтана not so worm, не так тепло. Look… – И достала из рюкзака небольшой фотоальбом, стала показывать пацану фотографии. – Ето твой брат Огив. It is your brother Steve. He is seventeen… Панимаешь?
Мальчик, опасливо оглянувшись на Николая, прижался к плечу американки.
– Да, мама, йес. Это Стив, май брат. Ему сэвэнтин…
Николай закрыл глаза и опустил голову, закрывая лицо козырьком бейсболки. Он давно привык к тому, что дети пугаются шрама на его лице.
– Good… – листала свой альбом американка. – Ето твой sister Anny. She is thirteen…
– Да, – послушно повторял мальчик, явно стараясь угодить ей. – Это май систер Аня…
– Right. And this is your sister Martha. She is nine years old[1]…
Мальчик ткнул пальцем в следующую фотографию:
– А это?
– Our home. Montana[2]…
Слово «Монтана» прозвучало второй раз, и Николай непроизвольно поднял голову, глянул на американку.
А она продолжала показывать мальчику фотографии в альбоме:
– Зыдес мы живьём. Shining Creek ranch. Ошен красиво. Много воздух и свет…
Тут из переднего ряда к ним повернулась какая-то девица в очках, сказала американке:
– Excuse me, are these children from Russian foster home?[3] – И мальчику по-русски: – Ты из детдома?
Мальчик, насупившись, промолчал, а американка ответила с легкостью и охотно:
– Yes, we've adapted them. This is my husband John, and these are our new children Vanja and Katja[4].
– That's what I thought, – сказала девица. – Но я слышу, у вас трое своих детей, right?
– Yes, we have three kids…
– But having three children how you can take another two? – не отставала девица. – Are you millionaires?[5]
– О, no! – улыбнулась американка. – Мы живьём Монтана, имеем маленький ранчо on Shining Creek… – И повернулась к мальчику: – How to say it in Russian?
Но девица опередила пацана:
– Ранчо на Сияющем Ручье.
Американка улыбнулась еще шире:
– Yes! Actually. – И она обняла пацана. – Мы хотеть брать один мальчик, этот. We found him through the Internet at a foster home in Syk… tyk…[6]
– Сыктывкар, – помог ей мальчик.
– Yes… – Американка попробовала повторить: – Syk-tyk-v-kar… Уф!.. But when we arrived in Syk-tyk… Oh God!..[7]
Мальчик, обняв ее, повторил с улыбкой:
– Сыктывкар, мама…
– Yes, when we came there, it's turned out that boy has a sister[8]. Of course, ми не могли ее оставлять. Так, Ванья? Мы не можем оставлять твой систер, ты спасать ее на пожар. You see, my dear, he is a hero. Their parents died being drunk and sleeping in fair, but he hangs his sister and jumped from the second floor. Real hero! Forty percents of his body burned. So we took both of them. But that's okay. We have so much love in our house – it will be enough for all[9]. – И, обняв левой рукой мальчика, а правой спящую девочку, американка повторила для них по-русски: – Мы иметь в наш дом стоко любов – хватит для все!.. – И девице в очках: – Welcome to our Shining Creek ranch! Монтана is a paradise!
Девица в очках повернулась к своей соседке:
– И вот так каждый раз! Сколько я летаю, каждые два месяца, постоянно они тащат в Америку наших детей! Причем многие специально выбирают уродов – вон там, впереди, еще одна сидит. С дистрофиком. Ему 15 месяцев, а весит пять килограмм. И ведь бабки за них платят – 30 тысяч баксов за ребенка! Ну? Больные на всю голову!
Николай из-под козырька бейсболки еще раз посмотрел на мальчика. Изо всей этой англо-русской мешанины он понял главное: американцы взяли этого пацана из Сыктывкарского детдома и везут на свое ранчо в Монтану…
Николай закрыл глаза. Нет, этот пацан не похож ни на него, ни на Юрку Монтану. Но…
Железные щипцы ухватили его за голову и потащили на свет… Ножницы отрезали пуповину… От страха и боли он запищал, открыл щелочки глаз… Какие-то страшные, размытые фигуры вверх ногами… И голоса:
– Всё, в зону…
– Ну дайте хоть на руках его подержать!
– Обойдешься. Уведите ее.
И откуда-то издали слышны музыка и песня: «Утро красит нежным светом стены древнего Кремля…»
Чиркнув колесами по посадочной полосе, «боинг» компании «Delta» катил к аэровокзалу.
У выхода с эскалатора толстая негритянка в синей униформе делила ручей пассажиров – граждан США к правым будкам паспортного контроля, а туристов – к левым.
– Visitor? This way…
Николай, проходя со своей дорожной сумкой налево, посмотрел вслед пацану и его сестренке, которые ушли направо со своими новыми родителями.
В будке паспортного контроля черная пограничница стала придирчиво рассматривать его паспорт и визу, но спросила вежливо:
– How long you are going to stay in US? Where are you going to live?[10]
Николай заученно отвечал по-русски:
– Я прилетел на пластическую операцию. Мой доктор Семен Шапиро, его телефон…
Пограничница нахмурилась:
– English! It's United States, not your Russia![11]
Николай достал из кармана пиджака листок бумаги и протянул ей.
– Йес, инглиш.
Она взяла листок, прочла вслух:
– «I came to USA for plastic surgery…» – Глянула на Николая и снова в бумагу: – «My doctor is Sam Shapiro Jr. His telephone number is (212) 423-97-99. I have one thousand dollars cash and VISA credit card to pay for surgery. I will stay with my friend at his house on Brighton beach. Thank you!»[12] – И опять подняла глаза на Николая: – H-mm… Why you need that surgery? I like your scar[13].
Шлепнув печать в паспорт, протянула его Николаю и – с белозубой улыбкой:
– Okay! Welcome to America, Mister Umansky!
Николай невольно улыбнулся:
– Спасибо, белоснежка.
– What?
– Сенкю.
– Good luck!
Пройдя мимо этой «белоснежки», Николай не удержался и оглянулся на нее еще раз.
Чемодана у него не было, и вслед за другими пассажирами налегке он направился к выходу. Но таможенник ткнул пальцем в его дорожную сумку:
– Open your bag.
Николай открыл сумку.
Таможенник заглянул в нее.
В сумке лежали два свитера, дождевик, спортивные шаровары, пара запасных трусов и потертый карманный русско-английский словарь. Таможенник взял в руки словарь, бегло пролистнул его, увидел, что какие-то страницы в нем загнуты, а некоторые слова аккуратно подчеркнуты, и, протянув Николаю словарь, повторил слова «белоснежки»:
– Welcome, Mister Umansky!
Николай вышел из зала досмотра и оказался перед широкой стальной стеной, которая медленно раздвинулась, впуская наконец-то его в Америку.
Он шагнул вперед с тем ознобом в животе и груди, с каким идут на первое свидание и на первое убийство.
Однако за дверью оказалась не Америка, а толпа русских эмигрантов, которые держали над головами картонные таблички с русскими надписями «ИНТУРИСТ», «Роза, с приездом!», «ПРИВЕТ УРАЛУ!» и громко звали своих новоприбывших родственников и друзей:
– Гарик, мы здесь!
– Саша, сюда!
Николай остановился в растерянности.
Но тут от толпы отделился плечистый сорокапятилетний испанец с табличкой «Уманский/Umansky», шагнул к Николаю.
Николай протянул ему руку:
– Николай Уманский.
Но тот, нахмурившись, открыто уставился ему в лицо, на шрам.
– А больше они никого не могли прислать?
На лице Николая обозначились желваки, но он продолжал стоять с протянутой для рукопожатия рукой.
– Родригес, – недовольно пожал ее испанец. – Let's go!
И двинулся к выходу из аэровокзала.
Николай последовал за ним, глядя на короткую, но мощную шею Родригеса.
Они вышли из аэровокзала, прошли к автостоянке, забитой машинами. Сев за баранку спортивного «бьюика» с откидным верхом, Родригес требовательно протянул Николаю правую ладонь:
– Документы! Всё из карманов!
– Зачем? – удивился Николай.
– Без вопросов! Или тут же полетишь назад! Ну!
Только теперь Николай уловил в русском произношении этого испанца какой-то нерусский акцент.
Поколебавшись, он нехотя отдал Родригесу паспорт, авиабилет, кредитную карточку и деньги.
– Это все? Точно? – Родригес положил его вещи в пластиковый пакет.
Николай, порывшись в карманах, выгреб несколько смятых русских сторублевок.
Родригес забрал и это, кивком показал на часы Николая и жестом потребовал их:
– Русские?
Николай снял часы. Родригес бросил их в пластиковый пакет с документами Николая. Затем тронул машину и сказал примирительно:
– Все отдам. Завтра перед вылетом.
– Перед вылетом куда?
– В Москву, куда! Утром выполнишь заказ, получишь десятку и сразу – домой! Чтоб с концами!
Николай отвернулся с непроницаемым лицом.
Родригес завел мотор, включил скорость и повел машину к выезду на хайвей.
Николай искоса посмотрел на ручку переключателя скоростей, затем на бычью шею Родригеса.
Родригес прибавил газ.
Мелькали гигантские рекламные стенды: «TOYOTA», «SONY», «FINLANDIA» и «JAMAICA». На последнем голая, чуть не на полкилометра, красотка в солнечных очках лежала на пляже под пальмами…
Потом поверх рекламы, деревьев и крыш выплыли – как в мираже – знакомые по фото и кино очертания американских небоскребов.
Когда проезжали через Манхэттен с Ист-Сайда на Вест-Сайд, Николай невольно завертел головой по сторонам – небоскребы… рикши… потоки авто… конные фаэтоны… аллеи Централ-парка…
– Нравится? – усмехнулся Родригес.
– А где работа? Здесь?
Родригес недовольно нахмурился:
– О работе завтра поговорим. Бздишь, что ли?
Николай насмешливо усмехнулся:
– Ага!.. Ты где по-русски дрочился?
– В Ленинграде! – с гордостью сказал Родригес. – Десантное училище Генерального штаба!
– Иди ты!
– Сука буду! Нас готовили прыгать в Боливию и строить там социализм.
– И?
– Что «и»?
Николай промолчал.
– Я нажрался социализма в Ленинграде, с меня хватило, – сказал Родригес.
– И в бандиты пошел? – усмехнулся Николай.
– Ну, – подтвердил Родригес. – А что еще делать с такой подготовкой?
В огромном, как ангар для «боинга», магазине, забитом мужской и женской одеждой, Родригес переодел Николая во все американское – костюм, туфли, рубашку, носки. И даже бейсбольную кепку купил американскую, с надписью «YANKEES». А пакет с российской одеждой выбросил в мусорный ящик. И пояснил:
– Чтоб от тебя не воняло этим московским дерьмом. Жалко, лицо тебе нельзя прикупить. Впрочем, американцы любят уродов – смотри, как на тебя эта сука вылупилась.
Действительно, молодая кассирша с открытым интересом разглядывала Николая.
Николай усмехнулся Родригесу:
– А ты не американец?
– Я что? Урод? – сказал тот. – Я испанец!
В сумерках за окном китайского ресторана вспыхивала и гасла неоновая реклама дешевого мотеля «Motor Inn». Чуть подальше мост Джорджа Вашингтона светился и гудел от постоянного потока машин. А за мостом был Нью-Йорк с его морем огней и сияющими небоскребами.
Объедая сладкие свиные ребрышки, Родригес разговорился:
– Не обижайся, друг. Думаешь, мне нравится торчать тут в Нью-Джерси? Я ненавижу эту китайскую жрачку. Нам бы сейчас русской соляночки съесть – брайтонской, в ресторане «Садко». Но Брайтон сейчас забит русскими туристами, я не могу тебя там светить, тем более – с таким шрамом…
Николай молча встал из-за столика, подошел к стойке раздачи, взял себе еще порцию свиных ребрышек. Пожилая толстуха американка, стоявшая за стойкой, пальцем показала на его шрам:
– Is it real?
Николай не понял, повернулся к Родригесу:
– Что она хочет?
– Я ж говорю: уроды, – усмехнулся тот. – Ей нравится твой шрам. Спрашивает – он натуральный? – И толстухе: – Real, real! Fuck off!
Николай вернулся от стойки, сел за столик и, продолжая есть, спросил после паузы:
– Слушай, а ты был в Монтане?
Родригес, перестав есть, изумленно уставился на Николая.
Но Николай продолжал есть.
– Нет, – сказал Родригес. – Я не был в Монтане, я из Коста-Рики.
Ночевали в том же «Motor Inn», в комнате с двумя кроватями. Под гул соседнего моста Родригес отвернулся в своей кровати и начал храпеть.
Николай на второй кровати, с усмешкой поглядев на Родригеса, закрыл глаза.
Спустя минуты три Родригес, продолжая храпеть, осторожно повернулся, посмотрел на спящего Николая.
Николай дышал глубоко и ровно, как во сне.
Родригес, продолжая похрапывать, встал, взял с кресла одежду Николая, стал проверять карманы.
Николай сквозь ресницы смотрел на него.
Но карманы у Николая были пусты, Родригес вернулся в свою кровать и через минуту захрапел по-настоящему.
Репродуктор висел над дверью барака, рядом с транспарантом «БЕРЕГИ ЧЕСТЬ СМОЛОДУ!», и гремел на всю зону:
Под эту песню двести зэчек строились в колонну, а начальник по режиму бегал вдоль рядов и кричал: «Быстрей! Построились, девки, быстрей! На работу колонной! Шагом – арш!» Колонна двинулась и зашагала – вдоль забора с колючей проволокой… лагерных вышек с охраной… да тощей свиноматки с грязными поросятами, которые рылись под окнами лагерной кухни…
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
Вся советская страна!..
В сопровождении вохры и собак колонна уже выходила через ворота лагеря за зону, когда на кухне открылось окно и повар выбросил во двор чан с картофельными очистками. Эти очистки шмякнулись рядом с трехлетними Юркой и Николаем, и в ту же секунду к ним подлетели поросята со свиноматкой. Хрюкая и чавкая, свиньи набросились на очистки. А повар, глядя на них сверху, из окна, очистил себе яблоко и швырнул яблочную кожуру детям. Юрка и Николай дернулись за кожурой, схватили и стали жевать, но и свиноматка ринулась на эту кожуру, уткнулась рылом Юрке в лицо.
Кипучая! Могучая!
Никем не победимая,
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая!..
Юрка упал и стал реветь, но свиноматка продолжала тыкаться рылом ему в лицо, чтоб отнять яблочные очистки.
Испугавшись, что она сожрет его дружбана, трехлетний Николай схватил ее за ухо, потянул от Юрки. Свиноматка задергала головой, пытаясь отбросить его, но Николай не отпускал, а впился ей в ухо зубами. Свиноматка завизжала и, словно тряпичную куклу, отшвырнула его, он шмякнулся в грязь.
Тут из колонны, проходящей через лагерные ворота, вырвались две молодые женщины и с криками «Коля!!», «Юра!!!» побежали к малышам.
Начальник охраны закричал им: «Назад!! Стой, стрелять буду!», но женщины, не обращая внимания, продолжали бежать к своим детям.
Собаки рванули с поводков, начальник охраны выстрелил в воздух, колонна бросилась врассыпную, собаки кинулись на женщин, и начальник выстрелил еще раз.
Одна из женщин – круглолицая, с ямочками на щеках – упала, не добежав двух шагов до Николая, и прошептала последнее:
– Коля…
А репродуктор продолжал греметь:
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах слышней.
С добрым утром, милый город,
Сердце Родины моей…
Утром по нью-джерсийскому хайвею катил маленький серый грузовичок с запыленным номером. В его кузове лежали старая машинка для стрижки травы, складная лестница, грабли, садовые ножницы и прочий садовый инструмент.
А в кабине сидели Родригес и Николай, на ходу доедали гамбургеры. На Николае был новый недорогой пиджак и бейсбольная кепка «Yankees».
– О'кей, – сказал Родригес и свернул под указатель «Scarsdale». – Мы у цели.
Грузовичок углубился в безлюдные зеленые улицы, больше похожие на парковые аллеи.
Николай присмотрелся. Настоящие поместья – каждый двор как парк, и в глубине – двухэтажный или трехэтажный особняк, плавательный бассейн, стриженые газоны, детская площадка, теннисный корт и гараж на пару машин.
– Well… – сказал Родригес. – D'you like it?[14]
Николай молчал.
Родригес сбавил скорость:
– Okay. Here we are. – И, достав из бардачка широкий, в упаковке, лейкопластырь «Bendaid», протянул его Николаю.
– Что это? – спросил тот.
Родригес вскрыл упаковку, извлек пластырь:
– Заклей свой шрам.
– Зачем?
Родригес разозлился:
– Do it! Делай!
Николай нехотя повиновался.
Родригес дал ему темные очки и сказал миролюбивее:
– И это…
Затем остановил машину, с озабоченным видом вышел из кабины, открыл капот. Держа в руке тряпку, свернул пробку радиатора и тут же резко отстранился от выброса пара.
– Shit!
Николай подошел к нему.
– О'кей! – Родригес посмотрел на часы и кивнул в сторону выезда со двора, который они проехали. – Сейчас оттуда выедет синий «торус». Это домработница поедет в магазин. И тогда – твое время. Войдешь во двор, там, в глубине – оранжерея. В оранжерее баба, слегка чокнутая, у нее эта болезнь… ну, с еврейской фамилией – Кацнельсон, Паркинсон?.. Ты понял?
– Еще нет…
– Fuck! Ну, муж хочет избавиться от нее. Ты, как случайный грабитель, влез, изнасиловал и… На все – сорок минут. Ясно?
Николай посмотрел ему в глаза:
– И?
– И возвращаешься! – нервно сказал Родригес. – Я буду здесь. Буду ездить вокруг квартала. Что ты смотришь? Мы говорили с Москвой, нам сказали – ты профессионал. Так?
– Так… – Николай протянул руку Родригесу.
– Что? – удивился Родригес.
– Пушку.
– Are you creasy? Какая пушка?! Руками! Пушкой тут любой черный…
В глубине двора показался верх синего «торуса» с тридцатилетней мулаткой за рулем.
– There she goes! – прервал себя Родригес. – Атас!
Проехав за деревьями и кустами, «торус» выехал из каменной арки, мулатка притормозила, бросила Родригесу «Shi is there. Go[15]» и укатила прочь.
– Все! – сказал Родригес Николаю. – Пошел!
Но Николай не спешил:
– А в оранжерее кто эта баба? Русская?
Родригес вспылил:
– Какая разница? Фули ты время тянешь?
Николай усмехнулся:
– У меня же сорок минут. Она русская?
– Нет! Не русская! Иди! Или у тебя не встанет на нерусскую?
Николай усмехнулся и еще раз взглянул на шею Родригеса.
Да так, что Родригес невольно провел по шее рукой – словно закрываясь. Но в следующую секунду Николай уже закрыл глаза темными очками и пошлепал ладонью по липкому пластырю на своей щеке.
– За сорок минут мы с корешем два ларька взяли, – сообщил он. – В детстве еще.
И расслабленной походкой направился к каменной арке.
Оглушительно кудахча и хлопая крыльями, куры метались по темному ночному курятнику. Пух и помет летели в разные стороны. Шестилетние Юрка и Николай, растопырив руки, пытались загнать в угол одну из кур. Курица бегала от них кругами, кося глазом…
Пройдя под каменной аркой выезда со двора, Николай – на виду у Родригеса – шел в глубь аллеи. Затем, когда кусты и деревья парка скрыли его от Родригеса, снял темные очки и сорвал со щеки пластырь.
Впереди, в глубине аллеи открылся вид на плавательный бассейн, а подле бассейна стоял большой каменный дом и сбоку прилегала к дому стеклянная оранжерея.
Но Николай не спешил туда. Оглядевшись по сторонам и посмотрев поверх кустов на соседнюю виллу, он круто свернул и пошел туда через кусты, изгородью разделявшие территорию двух дворов.
Однако угрожающий собачий рык и взлай остановили его и заставили отпрянуть.
За кустами две оскаленные псиные пасти с белыми клыками и красными от злобы глазами роняли слюни в ожидании его крови и мяса.
– Мать вашу! – в сердцах сказал им Николай, вернулся на аллею и увидел Ее.
Она – пожилая худенькая блондинка с тростью во вздрагивающей руке – вышла из оранжереи, приветливо говоря ему по-английски:
– I've seen your car. You have some problems with it and need a phone, right? Come here…
Ее чистый оксфордский английский журчал таким слитным ручьем, что понять ее смог бы далеко не каждый американец. А уж Николай тем паче не разобрал в этой каше ни слова и попробовал знаками объяснить, что хочет только пройти через ее двор на соседнюю улицу.
Она закивала, как будто поняла, а потом жестами стала зазывать его в оранжерею.
– Come here, sir. Come here…
Николай в растерянности огляделся.
За живым забором из кустарника продолжали рычать два черных ротвейлера, за воротами его ждал Родригес…
Он снова посмотрел на эту американку.
Приветливая и еще совсем не старая леди, похожая на актрису Гурченко и сразу располагающая к себе. Стройная фигура, длинная юбка в обтяжку, попка – класс, и грудка торчит под мужской рубашкой. А на руках белые перчатки, перепачканные землей. Да, она еще вполне…