Страница:
— Хорошо, — сказала ему женщина. — Вы составили смету? — И повернулась ко мне: — Сколько, вы думаете, я вам должна?
Я понял, что это хозяйка верхней квартиры, и промычал:
— Ну, я не знаю... Нужно посчитать... — И посмотрел на начальника ЖЭКа, который делал мне большие глаза, явно предлагая слупить с этой дамы раза в три больше, чем стоил бы ремонт, и поделиться с ним наваром.
Но что-то в темных глазах этой дамы говорило мне, что лупить с нее не надо, нельзя.
— Не знаю... — повторил я.
— Приезжайте завтра, мы все подсчитаем, — тут же сказал ей начальник ЖЭКа.
— Завтра я не могу, — ответила ему дама. — У меня муж в больнице, я и сегодня заехала только на две минуты. Послушайте, — вдруг обратилась она ко мне, — вы пенсионер? Полковник ФСБ?
— Подполковник, — уточнил я.
— А вы не могли бы присмотреть за этими рабочими наверху? Муж в больнице, и у меня совершенно нет времени следить за их работой. А без присмотра... вы же знаете, как у нас работают. Я вам заплачу, не беспокойтесь.
— А что я должен делать?
— Ну, просто следить за ремонтом. А если вы понимаете в строительном деле... — Она посмотрела на часы. — Знаете что? Мне через десять минут нужно быть в больнице, а то врачи разойдутся. Вот моя визитка. — Она открыла маленькую черную сумочку, достала визитку и протянула мне. — Позвоните и приезжайте ко мне на работу, мы там все обсудим. И захватите с собой смету на ущерб, причиненный вашей квартире и квартире нижних соседей. Как вас звать?
Я посмотрел ей в глаза:
— А что с вашим мужем?
— К сожалению, инсульт.
Российский Промышленно-инвестиционный Банк
СОЛОВЬЕВА Инна Петровна
Заместитель председателя правления
Начальник юридической службы
Кандидат юридических наук
Москва, ул. Палиха, 46.
Тел. (095) 452 12 73. Факс (095) 452 12 79.
E-Mail: solovyova@rpib.ru
Здание банка было новенькое, красно-кирпичное, семиэтажное, у входа в два ряда стояли «мерседесы», «БМВ» и импортные внедорожники. На гранитном крыльце дежурили крутоплечие охранники. Хотя на улице было по-прежнему всего плюс шесть или восемь, они были только в костюмах.
Впрочем, я тоже был не в зимнем пальто и даже не в куртке. Собираясь к Соловьевой, я привел себя в божий вид — побрился, извлек из шкафа свой единственный выходной костюм, надел белую сорочку и галстук. Конечно, в китайском плаще, финском костюме восьмилетней давности и с несвежим галстуком я все равно выглядел скорее милицейским дубарем, чем щеголем из ФСБ, но — I did my best, то есть я, как говорят американцы, сделал все, что мог.
— Вы к Инне Петровне? Чернобыльский? Идемте, я вас провожу.
Новенький лифт... ковровая дорожка на полу коридора... маленькая приемная с секретарем... небольшой, но дорого обставленный кабинет с видом на Палиху... телевизор, книжный стеллаж и стол, на котором в рамке с косой черной лентой — портрет сорокалетнего толстяка с залысиной и большими умными глазами.
Я изумленно посмотрел на Соловьеву. Только теперь я сообразил, почему она вся в черном — платье, лента в волосах и даже чулки.
— Да, — подтвердила она. — Он умер... вчера. Но вы садитесь. У меня есть четыре минуты, потом я должна ехать в Верховный суд, на процесс. Отменить я его не могу, поэтому я на работе, несмотря на смерть мужа... — Она заглянула в свой настольный календарь. — Павел Андреевич, правильно?
Я кивнул.
— Извините, я сразу к делу. Вы принесли смету вашего ущерба?
Я положил на стол бумагу, составленную и подписанную начальником и главным инженером нашего ЖЭКа. Хотя начальник ЖЭКа уговаривал меня слупить с этой Соловьевой тысячу долларов, я посчитал, что мой мелкий косметический ремонт (который я все равно делать не собираюсь) должен стоить две сотни, а у нижних соседей — от силы полторы.
Соловьева бегло глянула вниз страницы на «итого» и тут же открыла тумбу письменного стола, достала тонкую пачку новеньких пятидесятидолларовых купюр.
— Я вижу, вы не рвач, спасибо, — сказала она, отсчитала ровно 350 долларов и подвинула ко мне. — Но это не все. Я хочу попросить вас об одной услуге. Дело в том, что эту квартиру купил мой муж. Вообще-то мы с ним живем... то есть жили, за городом, в Пахре, у нас там дом. Но ему было долго ездить на работу, он был юрисконсультом гостиницы «Аэростар», это рядом. И когда подвернулась эта квартира возле работы, он ее взял так, на всякий случай. И рабочих тоже он нанял. Но теперь... Мне эта квартира не нужна, я буду ее продавать. Поэтому вот вам еще 150 долларов, рассчитайте этих горе-рабочих. Я, честное слово, не знаю, сколько мы им должны. Если не хватит, вы мне позвоните, хорошо? Только не завтра, завтра похороны. Ладно? — И она встала из-за стола, показывая, что спешит.
— Конечно. — Я тоже встал. — Инна Петровна, примите мои соболезнования.
— Спасибо, — ответила она.
На ипподроме шел ремонт трибун, но по мокрым и еще грязным дорожкам уже катили двуколки — жокеи выгуливали коней по первой солнечной погоде, и кони с явным удовольствием бежали по кругу, высоко вскидывая свои тонкие сильные ноги. Был в их красивом грациозном беге даже какой-то завораживающий эффект.
Честно говоря, живя столько лет рядом с ипподромом, я никогда не увлекался бегами и не заглядывал сюда чуть ли не с детства. Но теперь... Теперь я вот уже третий день прихожу к гостинице «Бега», стою у металлической решетки ограды ипподрома, смотрю на бегущих по кругу лошадей и думаю...
Нет, я бы не сказал, что я думаю о чем-то определенном. Я пенсионер, о чем могут думать пенсионеры? Наверное, мне полагается думать о внуках, но у меня нет ни внуков, ни даже дочки... Может быть, мне полагается вспоминать прожитые годы и «битвы, где вместе сражались они». Но вспоминать битвы в Чечне — нет, нет, упаси меня Бог от этих воспоминаний! А вспоминать своих бывших женщин — зачем?
Нет, я ничего не вспоминал, ни о чем не думал, а только стоял и смотрел на бегущих по кругу лошадей. Если нет фарта, то его нет, как ни крути. Десять тысяч долларов уже практически были у меня в кармане — во всяком случае, я их честно заработал, я нашел эту Полину Суховей. И — все обломилось. И даже мелкий заработок — курировать ремонт верхней квартиры, долларов двести можно было на этом получить — тоже лопнул в связи со смертью мужа этой Соловьевой. You are a loser, mister Chernobylsky. Ты неудачник, ты проигрываешь все, что можешь...
А лошади все бежали по беговой дорожке. Они круто выгибали шеи и хвосты, ритмично стучали копытами, гордо вскидывали головы, и их шоколадные крупы влажно блестели под солнцем. Я любовался ими невольно, и какое-то зыбкое ощущение весеннего тепла, солнечно-знобящего ветерка и позыва к движению, к бегу вдруг стало заполнять мои суставы, расслабленные бездельем и отчаянием старости...
Какого черта?
Какого черта я тогда не выяснил, почему Кожлаев перед смертью хотел увидеть эту Полину?
Какого черта она отказывалась ехать к нему даже за деньги?
И кто стрелял в Кожлаева?
И что стало с его казино, строительными фирмами, прочими бизнесами и квартирой на Софийской набережной?
А что, если...
Или — да ну его?
Нет, а в чем дело? Почему бы мне, в самом деле, не попробовать — так, ради любопытства... Ну и ради ее зеленых глаз, конечно. В конце концов, разве я не имею права посидеть на скамейке у Патриарших прудов — просто посидеть, как пенсионер. И случайно встретить ее: «О, Полина! Здравствуйте, как поживаете? Извините, что я тогда так грубо...» Нет, лучше сразу на ты, по-свойски: «О, Полина! Привет, как поживаешь?» Да, именно так, сверху вниз, покровительственно. Ведь с бабами самое главное сразу взять верный тон — то есть быть хоть чуть-чуть, но выше. А если покажешь им, что они чего-то стоят или что ты их, не дай Бог, поставил на пьедестал, — все, пиши пропало. Нет, только на ты, сразу на ты...
Как назло, именно в эту субботу с ночи вдруг пошел снег. Да, весь март было плюс шесть — восемь, все уже думали, что весна, а оказалось — дудки, ни с того ни с сего минус пять, и утром метель со снегом. Лебеди на Патриарших обиженно уплыли в свой зеленый дощатый домик; цветочница спрятала гладиолусы и тюльпаны в киоск; на поплавке-ресторанчике, что возле памятника Крылову, официант опустил матерчатые грибки и унес под навес стулья из-за столиков; на детской площадке тоже никого; «бегуны от инфаркта», промочив в снегу свои «найки», разбежались по домам; и даже на стройке соседнего жилого дома для новых русских рабочие ушли на перекур.
Я подмерз вышагивать по дорожке вдоль заснеженных скамеек. Туда-сюда мимо подъезда Полины, туда-сюда... Конечно, были бы деньги, можно было бы зайти в кафе «Маргарита», что рядом с домом Полины, или в бар «Под роялем», или в «Экипаж» — тут эти заведения со всех сторон пруда, воистину как в Брюсселе, Париже или Амстердаме. Но и цены такие же! На мою месячную пенсию в этом районе нельзя даже пообедать.
Девять утра...
Десять...
Одиннадцать...
Я уже изучил все эскизы будущих здешних дворцов, вывешенных на заборах новостроек, а также все вывески и витрины кафешек, бутиков и маленьких продовольственных магазинчиков. И я уже устал вскидываться и напряженно замирать каждый раз, когда у подъезда Полины притормаживает очередная машина. Черт возьми, а кто мне сказал, что она каждыйдень приезжает домой после девяти утра? И вообще, может быть, она сейчас в Париже, в Лондоне, в Риме... Она же сказала тогда, что у нее кастинг. То есть она не профессиональная проститутка, а модель. Или это одно и то же? Во всяком случае, она сейчас может быть за границей на каком-нибудь фестивале мод или просто с любовником. А я тут мерзну, как последний дурак...
Я подошел к ее подъезду. О, тут появился последний штрих евроремонта — новенький домофон с инструкцией на красивом медном щитке. Следуя этой инструкции, я набрал сначала "0", а потом номер квартиры — «16».
— Who is it? [2] — вдруг спросил из домофона мужской голос.
— ФСБ, — ответил я и добавил по-английски: — Open up! [3]
К моему изумлению, дверь тут же негромко загудела, я потянул ее на себя и открыл.
Затем, гадая, кто же это мне ответил — или я ошибся и набрал не 16 ю квартиру? — я поднялся лифтом на шестой этаж. Дверь 16 й квартиры была открыта, в ней стоял какой-то взлохмаченный конопатый парень в шортах и майке «Toronto Maple Leafs».
— Oh, shit! [4] — сказал он. — Я думать, это Fed-Ex. Who are you? [5]
— I'm from FSB, Federal Security Service [6]. — И я показал свои корочки, но издали, не давая их ему в руки. — And you? [7]
— Вы должны знать, кто я, если звоните мне, — резонно ответил он по-английски. — Я Кристофер Рафф, корреспондент «Торонто стар».
— Nice meeting you [8], — сказал я по-книжному. — Is Polina home? [9]
— Polina who? [10]
— Полина Суховей. Девушка, которая жила здесь несколько месяцев назад.
— О, эта! К сожалению, она тут больше не живет.
— А вы не знаете, куда она переехала?
— Не-а...
— А вы давно здесь?
— Я въехал две недели назад. Она красива?
— Кто?
— Ваша Полина.
Я усмехнулся:
— Да! А почему ты спрашиваешь?
Он тоже усмехнулся:
— На случай, если она появится забрать свою почту.
Я заинтересовался:
— А ты получил ее почту?
— Только одно письмо.
— Дай посмотреть.
— Why? — разом напрягся он и перешел на русский: — Пошему?
— Потому что я из ФСБ. That why, — сказал я жестко. — The girl has vanished, девушка исчезла, и мы ее ищем. Понимаешь?
— But that letter came from her mother. Or sister... [11]
— Откуда ты знаешь?
— 'Cose I can read Russian! [12] — гордо ответил он. — Это написано на конверте: «от Нади Суховей». Надя — это женское имя, верно?
— Дай мне глянуть.
Он поколебался секунду, потом сказал:
— All right, come in [13].
Вслед за ним я зашел в квартиру. И поразился: это был образец того, что может мужчина сделать из уютного женского гнездышка всего за две недели! Розовые гардины на окне заброшены наверх, на кронштейн, так, что окно оголено и смотрит прямо в снежную замять и на крышу новостройки дома через пруд. Под окном вместо софы и телевизора, сдвинутых в угол, стоят табурет и стол с компьютером, принтером, факс-машиной, телефоном и грудой бумаг. Трельяж и косметический столик завалены деловыми папками и видеокассетами, на полу стопки книг, три фотокамеры и магнитофон. На всех стенах вместо исчезнувших фотографий Полины вкривь и вкось наклеены или пришпилены кнопками длинные служебные факсы, вырезки из русских и нерусских газет и notes — памятные записи на листках из блокнота. В пенале кухни полный бардак — гора немытой посуды, грязный кофейник на сковородке. А в алькове на двуспальной кровати хаос из простыней, подушек и шерстяного пледа, и посреди этого хаоса попкой кверху лежит практически голая нимфетка с лицом девицы из ночного клуба «Lips».
— Приветик! — бесстрашно махнула она мне голой ручкой и, повернувшись на бок так, что мне открылись все ее спелые прелести, чиркнула зажигалкой, закуривая «Мальборо».
А Кристофер снял со стены конверт, висевший на кнопке.
— Вот, — сказал он по-русски. — But you cannot take it with you. Just take a look here [14].
Я не стал спорить. В конце концов, парень хочет сохранить шанс увидеть Полину, а мне это на руку.
— Хорошо, — сказал я, считывая на конверте адрес отправителя: «Надя Суховей, ул. Приволжская, 16/3, Нижний Новгород». — Let's make a deal. Давай договоримся. Я даже не открою этот конверт. Зато... — Я посмотрел на нимфетку, слушавшую наш разговор, и спросил у нее: — Do you speak English? [15]
— Nupp! [16] — усмехнулся Кристофер.
— Fine [17], — сказал я. — So, as soon as she comes here to pick it up, give me a call. All right? Here is my number... [18] — Я написал на конверте номер своего домашнего телефона и прикнопил этот конверт обратно на стену. — All right? [19]
— Sure [20], — сказал Кристофер.
— До свидания, спасибо. — Я пошел к выходу.
— Good by, — сказала мне вслед нимфетка, махнув ручкой и качнув спелыми яблоками своих сисек.
Кристофер проводил меня до двери и даже вышел за мной на лестничную площадку.
— Всего хорошего, извини за беспокойство, — сказал я ему по-английски.
— Ничего, — ответил он по-русски. И вдруг, поколебавшись, добавил, снова перейдя на английский: — Между прочим... Я хочу вам кое-что сказать...
— Что?
— Вы не первый, кто ищет ее.
— Неужели? — деланно удивился я. Было бы странно, если бы никто из любовников не искал эту красотку. — И кто это был?
— Well... — ответил Кристофер. — Знаешь, я всего несколько недель в вашей стране, но, мне кажется, я уже научился различать этих типов. Хочешь взглянуть на него?
— Что ты имеешь в виду? — теперь уже искренне удивился я. Как я могу увидеть того, кто искал тут Полину?
— Постой здесь, — сказал Кристофер и ушел обратно в квартиру, а через минуту вернулся с большим желтым конвертом, вытащил из него три фотографии и протянул их мне.
И тут-то у меня вытянулось лицо. На всех трех фото был Рыжий — Виктор Банников, собственной персоной, снятый сверху, из окна 16 й квартиры мощным объективом одной из тех фотокамер, которые лежат там, на полу, на стопке книг. Рыжий Виктор, выходящий из подъезда... Рыжий Виктор, которому телохранитель открывает дверь кожлаевского «мерседеса»... И Рыжий Виктор, садящийся в машину...
Н-да, эти иностранцы, которые теперь приезжают к нам, подкованные ребята.
— Ты знаешь его? — спросил Кристофер, заметивший, конечно, изумление на моем лице.
— Немного...
— Он бандит?
— В прошлом... Когда он тут был?
— Две недели назад. В первый же день, как я поселился.
— Что он сказал?
— Он сказал, что эта девушка должна ему много денег. Он дал мне номер своего телефона и сказал, что заплатит мне, если я сообщу ему, когда она придет за своей почтой или мебелью.
— Ты сохранил этот номер?
— Конечно. — И Кристофер показал мне надпись на том же конверте с фотографиями: «768 43 20». Но это не был мобильный Рыжего, это был номер мобильного телефона Кожлаева.
Однако на сей раз я уже владел своим лицом и никак не выдал своих эмоций.
Но Рыжий-то каков! Ездит в «мерсе» Кожлаева, пользуется его мобильником и еще ищет, его бывшую телку! Мазохист он, что ли?
— Thank you, Chris, — сказал я, пожимая руку канадцу. — Надеюсь, ты мне позвонишь. Спасибо еще раз.
— Good luck, — ответил он и добавил по-русски: — Удачи. Между прочим, у тебя хороший английский. Британский...
— Thanks...
Я вышел из подъезда и поднял голову к окнам на шестом этаже. Сверху, из открытого окна шестнадцатой квартиры на меня смотрел телевик фотокамеры. Я усмехнулся и приветственно поднял руку. И Крис, держа в одной руке фотоаппарат и снимая меня, приветственно поднял вторую.
Н-да, думал я, шагая по снегу в сторону Садового кольца, этот парень далеко пойдет. Даже у нас в Москве...
Однако представить себе, как далекоможет пойти этот Крис у нас или в Канаде, я не успел — буквально через тридцать шагов, на углу Малой Бронной и Благовещенского переулка, как раз у забора стройки новой «элитки», передо мной вдруг остановился внедорожник «чероки», трое лбов быстро вышли из него, тут же взяли меня под локти и, сунув под правое ребро что-то тупое, как дуло, сказали негромко:
— Не дергайся. В машину.
Мне не завязывали глаза, не связывали руки, и вообще все было вполне цивильно и корректно. За исключением, конечно, того, что у меня под ребром все время держали дуло.
«Чероки» выехал из Москвы и покатил по заснеженному Рублево-Успенскому шоссе. Была суббота, чуть после полудня, пустое шоссе переметало солнечным снегом почти по Пушкину: мороз и солнце, день чудесный... Если бы слева и справа меня не прижимали эти «шкафы», лучшей погоды для загородной прогулки и не придумаешь. Я знал, что заговаривать с этими бугаями без толку, и просто смотрел на дорогу. Мы миновали Раздоры, потом «Царскую охоту». Теперь по обе стороны дороги пошли приснеженные ельники и дачные заборы, за которыми стоят свежие, только-только построенные трехэтажные кирпичные хоромы наших новых бояр-нуворишей. Их просто распирает от показного богатства и самоуверенности. Страна, которая всего пятнадцать лет назад формально принадлежала народу, а тайно — маленькой корпорации по имени «ЦК КПСС», теперь принадлежит им, обитателям Рублевки, Николиной горы и еще двух-трех элитно-курортных зон, и они не скрывают этого, а, наоборот, кичатся своей властью и деньгами, ездят в «мерседесах» и «ауди» с мигалками и сиренами, строят себе дворцы и даже привозят итальянских дизайнеров, кипрский мрамор и французскую старинную мебель — совсем как когда-то графья Шереметев или Орлов.
В Жуковке машина свернула с шоссе налево и въехала в распахнувшиеся перед нами ворота большой двухэтажной дачи. Я узнал ее — это была дача Кожлаева. Когда-то, давным-давно, в моей прежней рабочей жизни меня уже привозили сюда — правда, без конвоя. Тогда Кожлаев предлагал мне 50 тысяч зеленых, чтобы я не закрывал два его казино. А когда я отказался, спросил:
— А сколько ты хочешь?
— Нисколько.
— Не физди! А то я не знаю ваши приколы! Налетаете на казино, находите причину его закрыть и называете цену. Все так делают. Сколько ты хочешь?
— Я же сказал: нисколько.
— Па-ачему? — удивился он, сдерживая свой вспыльчивый темперамент, но уже выходя из чистого московского произношения в кавказский акцент.
— Потому что это моя страна, всех вы тут не купите.
— А не купим — перестреляем... — усмехнулся он, достал из ящика стола «глок» и стал стрелять, явно беря меня на арапа — пули за моей спиной уходили в карельскую березу стенной обшивки буквально ореолом вокруг моей головы. — Ну? — говорил он после каждого выстрела. — Ва-азьмешь деньги? Лучше вазьми!
Но я знал, что Кожлаев — мастер спорта по стрельбе, и не дрогнул. Во всяком случае, наружно.
— Сука! — сказал Кожлаев, расстреляв всю обойму. — Неужели правда закроешь мне казино?
— Закрою.
— И бабки не возьмешь?
— Не возьму.
— Ну и мудак! Увезите его...
Он был абсолютно прав. От того, что у него стало на два казино меньше, казна не пополнилась ни центом, дефолт не был отсрочен ни на день и моя зарплата не увеличилась даже на рубль!
...Но теперь вместо Кожлаева меня в том же парадном холле дачи хозяйски встретил Рыжий — Банников Виктор Васильевич. Точнее, это меня провели к нему после того, как дивизия его охранников обыскала меня в прихожей тщательно, до исподнего.
Рыжий сидел у камина в домашних тапочках на босу ногу и в банном халате, подкладывал в огонь сухие березовые поленья и ворошил их изящной кочергой из витого чугуна.
— Так! — сказал он. — Ну, колись: зачем ты к ней пришел?
С бандитами, как с бабами, тоже важно сразу взять верный тон. Я усмехнулся:
— У нас любовь.
Рыжий невольно улыбнулся, представив, наверное, меня рядом с этой Полиной.
— Ну-ну... — сказал он. — И где же она?
— Она... — Я тянул время, соображая: Рыжий живет на даче Кожлаева, ездит в его «мерсе», пользуется его телефоном и уже как минимум две недели держит под наблюдением квартиру Полины — потому меня и сгребли там его молодчики. А Полина съехала с квартиры, бросив даже свою мебель. И значит...
— Ну? — нетерпеливо сказал Рыжий. — Где твоя любовь?
— Тебя нужно спросить, — сделал я первый ход. — Это ты ее спугнул?
Он хмыкнул:
— Хм, соображаешь... И все-таки какие у тебя с ней дела?
Так, сказал я себе, спокойно. С этим парнем нужно быть начеку. Кожлаев поручил мне найти Полину, и врачи сказали, что он проживет двадцать четыре часа. Но стоило мне позвонить Рыжему и сказать, что я эту Полину нашел, как Кожлаев умер. Под охраной Рыжего... Идем дальше: две недели назад Рыжий почему-то сам стал искать Полину, но спугнул ее так, что она съехала с квартиры. Виделся я с ней до этого, после смерти Кожлаева, или не виделся, он не знает, и ее новгородский адрес — тоже. То есть этот адрес на Малой Бронной, 32, который я назвал ему, когда сказал, чтобы он прислал туда «мерседес», — единственное, что он о ней знает, и потому держит под наблюдением ее квартиру, для него это единственная ниточка. Но зачем ему Полина? Сначала Кожлаев разыскивал эту Полину, а теперь Рыжий. Причем если он уже полгода знает ее адрес, то почему вышел на нее только две недели назад?
— Может, дашь мне выпить? — сказал я.
— Бери сам... — Рыжий кивнул на стойку бара, уставленную импортными бутылками.
Так, похоже, стрелять не будут, иначе выпить не дали бы. Я подошел к бару и коротко глянул за окно. Заснеженный двор был обнесен таким высоким бетонным забором, что у соседних дач даже крыш не видно. А сбоку, у веранды, орава дюжих, с офицерской выправкой охранников Рыжего жарила на мангале шашлыки, и в форточку потянуло бараниной так остро, что у меня разом подвело желудок и слюна заполнила рот. То, что Рыжий завел себе профессиональную армейскую охрану, да еще раз в пять больше, чем была у Кожлаева, наводило на определенные размышления, но сейчас мне было не до них. Я сглотнул слюну, плеснул себе коньяк в пузатый коньячный бокал и спросил:
— Тебе налить?
— Нет, — сказал Рыжий. — Ну! Зачем ты к ней ходил?
— Хотел узнать, для чего Кожун вызывал ее в больницу. — Я сел за стол, наслаждаясь давно забытым вкусом хорошего коньяка. А этот коньяк был не просто хорошим, это был бархатно-мягкий настоящий французский «Старый миллионер».
— А на хрена тебе это знать?
— Да так...
— Ты ведь уже на пенсии.
Интересно, откуда он это знает? Неужели к Рыжему перешли не только дом и машина Кожлаева, но и его связи в нашей конторе?
— А? — требовательно сказал он, но тут в дверь просунулась голова пожилого секретаря-охранника с мобильником.
— Виктор Васильевич, Насурбаев.
«Ничего себе!» — подумал я, но удержал в лице индифферентность. А Рыжий, коротко глянув на меня, взял трубку и сказал неожиданно угодливым голосом:
— Алло, добрый день, Султан Ашимович! То есть у вас уже вечер...
Я поразился этой трансформации. Рыжий вынужденно демонстрировал мне свою принадлежность к особой породе людей-хамелеонов, способных мгновенно переходить из одного образа в другой, из хамов и бандитов — в льстивых и мягких обаяшек и даже интеллигентов. Этот дар куда больше актерского, это почти полное перевоплощение — настолько естественное, словно в одном и том же человеке сидит несколько личностей, и он по мере необходимости просто меняет их, как костюмы или галстуки. Но это и самый опасный тип, потому что такие люди умеют предстать перед вами именно в том виде, который вам особенно приятен, а затем влезть под кожу, присосаться к вашим делам, деньгам и связям и выжать из вас все, что только можно и нельзя. Я думаю, этот дар должен быть у многих политиков, причем самых известных, и теперь я видел этот тип перед собой — в деле, в работе.
— Все получили? — говорил Рыжий каким-то особым, низким и обволакивающе-вкрадчивым, как вкус «Старого миллионера», голосом. — Ну что вы, Султан Ашимович, не стоит! Вы же знаете, для вас я всегда... Сколько? Еще шесть для средней школы?.. Я попробую... Да не в этом дело, Султан Ашимович! Что вы! Просто, вы сами знаете, их очень медленно печатают... Конечно, я постараюсь, о чем вы говорите?! Да это я понимаю!.. Нет, зачем? Я могу и в кредит... Спасибо... Конечно... Привет вашей дочке, до свидания... — Рыжий дал отбой, посмотрел на меня и объяснил уже совсем иным, будничным тоном: — Вот, оказываю эту, как ее, гуманитарную помощь — учебники посылаю Насурбаеву для средних школ...
Я понял, что это хозяйка верхней квартиры, и промычал:
— Ну, я не знаю... Нужно посчитать... — И посмотрел на начальника ЖЭКа, который делал мне большие глаза, явно предлагая слупить с этой дамы раза в три больше, чем стоил бы ремонт, и поделиться с ним наваром.
Но что-то в темных глазах этой дамы говорило мне, что лупить с нее не надо, нельзя.
— Не знаю... — повторил я.
— Приезжайте завтра, мы все подсчитаем, — тут же сказал ей начальник ЖЭКа.
— Завтра я не могу, — ответила ему дама. — У меня муж в больнице, я и сегодня заехала только на две минуты. Послушайте, — вдруг обратилась она ко мне, — вы пенсионер? Полковник ФСБ?
— Подполковник, — уточнил я.
— А вы не могли бы присмотреть за этими рабочими наверху? Муж в больнице, и у меня совершенно нет времени следить за их работой. А без присмотра... вы же знаете, как у нас работают. Я вам заплачу, не беспокойтесь.
— А что я должен делать?
— Ну, просто следить за ремонтом. А если вы понимаете в строительном деле... — Она посмотрела на часы. — Знаете что? Мне через десять минут нужно быть в больнице, а то врачи разойдутся. Вот моя визитка. — Она открыла маленькую черную сумочку, достала визитку и протянула мне. — Позвоните и приезжайте ко мне на работу, мы там все обсудим. И захватите с собой смету на ущерб, причиненный вашей квартире и квартире нижних соседей. Как вас звать?
Я посмотрел ей в глаза:
— А что с вашим мужем?
— К сожалению, инсульт.
Российский Промышленно-инвестиционный Банк
СОЛОВЬЕВА Инна Петровна
Заместитель председателя правления
Начальник юридической службы
Кандидат юридических наук
Москва, ул. Палиха, 46.
Тел. (095) 452 12 73. Факс (095) 452 12 79.
E-Mail: solovyova@rpib.ru
Здание банка было новенькое, красно-кирпичное, семиэтажное, у входа в два ряда стояли «мерседесы», «БМВ» и импортные внедорожники. На гранитном крыльце дежурили крутоплечие охранники. Хотя на улице было по-прежнему всего плюс шесть или восемь, они были только в костюмах.
Впрочем, я тоже был не в зимнем пальто и даже не в куртке. Собираясь к Соловьевой, я привел себя в божий вид — побрился, извлек из шкафа свой единственный выходной костюм, надел белую сорочку и галстук. Конечно, в китайском плаще, финском костюме восьмилетней давности и с несвежим галстуком я все равно выглядел скорее милицейским дубарем, чем щеголем из ФСБ, но — I did my best, то есть я, как говорят американцы, сделал все, что мог.
— Вы к Инне Петровне? Чернобыльский? Идемте, я вас провожу.
Новенький лифт... ковровая дорожка на полу коридора... маленькая приемная с секретарем... небольшой, но дорого обставленный кабинет с видом на Палиху... телевизор, книжный стеллаж и стол, на котором в рамке с косой черной лентой — портрет сорокалетнего толстяка с залысиной и большими умными глазами.
Я изумленно посмотрел на Соловьеву. Только теперь я сообразил, почему она вся в черном — платье, лента в волосах и даже чулки.
— Да, — подтвердила она. — Он умер... вчера. Но вы садитесь. У меня есть четыре минуты, потом я должна ехать в Верховный суд, на процесс. Отменить я его не могу, поэтому я на работе, несмотря на смерть мужа... — Она заглянула в свой настольный календарь. — Павел Андреевич, правильно?
Я кивнул.
— Извините, я сразу к делу. Вы принесли смету вашего ущерба?
Я положил на стол бумагу, составленную и подписанную начальником и главным инженером нашего ЖЭКа. Хотя начальник ЖЭКа уговаривал меня слупить с этой Соловьевой тысячу долларов, я посчитал, что мой мелкий косметический ремонт (который я все равно делать не собираюсь) должен стоить две сотни, а у нижних соседей — от силы полторы.
Соловьева бегло глянула вниз страницы на «итого» и тут же открыла тумбу письменного стола, достала тонкую пачку новеньких пятидесятидолларовых купюр.
— Я вижу, вы не рвач, спасибо, — сказала она, отсчитала ровно 350 долларов и подвинула ко мне. — Но это не все. Я хочу попросить вас об одной услуге. Дело в том, что эту квартиру купил мой муж. Вообще-то мы с ним живем... то есть жили, за городом, в Пахре, у нас там дом. Но ему было долго ездить на работу, он был юрисконсультом гостиницы «Аэростар», это рядом. И когда подвернулась эта квартира возле работы, он ее взял так, на всякий случай. И рабочих тоже он нанял. Но теперь... Мне эта квартира не нужна, я буду ее продавать. Поэтому вот вам еще 150 долларов, рассчитайте этих горе-рабочих. Я, честное слово, не знаю, сколько мы им должны. Если не хватит, вы мне позвоните, хорошо? Только не завтра, завтра похороны. Ладно? — И она встала из-за стола, показывая, что спешит.
— Конечно. — Я тоже встал. — Инна Петровна, примите мои соболезнования.
— Спасибо, — ответила она.
На ипподроме шел ремонт трибун, но по мокрым и еще грязным дорожкам уже катили двуколки — жокеи выгуливали коней по первой солнечной погоде, и кони с явным удовольствием бежали по кругу, высоко вскидывая свои тонкие сильные ноги. Был в их красивом грациозном беге даже какой-то завораживающий эффект.
Честно говоря, живя столько лет рядом с ипподромом, я никогда не увлекался бегами и не заглядывал сюда чуть ли не с детства. Но теперь... Теперь я вот уже третий день прихожу к гостинице «Бега», стою у металлической решетки ограды ипподрома, смотрю на бегущих по кругу лошадей и думаю...
Нет, я бы не сказал, что я думаю о чем-то определенном. Я пенсионер, о чем могут думать пенсионеры? Наверное, мне полагается думать о внуках, но у меня нет ни внуков, ни даже дочки... Может быть, мне полагается вспоминать прожитые годы и «битвы, где вместе сражались они». Но вспоминать битвы в Чечне — нет, нет, упаси меня Бог от этих воспоминаний! А вспоминать своих бывших женщин — зачем?
Нет, я ничего не вспоминал, ни о чем не думал, а только стоял и смотрел на бегущих по кругу лошадей. Если нет фарта, то его нет, как ни крути. Десять тысяч долларов уже практически были у меня в кармане — во всяком случае, я их честно заработал, я нашел эту Полину Суховей. И — все обломилось. И даже мелкий заработок — курировать ремонт верхней квартиры, долларов двести можно было на этом получить — тоже лопнул в связи со смертью мужа этой Соловьевой. You are a loser, mister Chernobylsky. Ты неудачник, ты проигрываешь все, что можешь...
А лошади все бежали по беговой дорожке. Они круто выгибали шеи и хвосты, ритмично стучали копытами, гордо вскидывали головы, и их шоколадные крупы влажно блестели под солнцем. Я любовался ими невольно, и какое-то зыбкое ощущение весеннего тепла, солнечно-знобящего ветерка и позыва к движению, к бегу вдруг стало заполнять мои суставы, расслабленные бездельем и отчаянием старости...
Какого черта?
Какого черта я тогда не выяснил, почему Кожлаев перед смертью хотел увидеть эту Полину?
Какого черта она отказывалась ехать к нему даже за деньги?
И кто стрелял в Кожлаева?
И что стало с его казино, строительными фирмами, прочими бизнесами и квартирой на Софийской набережной?
А что, если...
Или — да ну его?
Нет, а в чем дело? Почему бы мне, в самом деле, не попробовать — так, ради любопытства... Ну и ради ее зеленых глаз, конечно. В конце концов, разве я не имею права посидеть на скамейке у Патриарших прудов — просто посидеть, как пенсионер. И случайно встретить ее: «О, Полина! Здравствуйте, как поживаете? Извините, что я тогда так грубо...» Нет, лучше сразу на ты, по-свойски: «О, Полина! Привет, как поживаешь?» Да, именно так, сверху вниз, покровительственно. Ведь с бабами самое главное сразу взять верный тон — то есть быть хоть чуть-чуть, но выше. А если покажешь им, что они чего-то стоят или что ты их, не дай Бог, поставил на пьедестал, — все, пиши пропало. Нет, только на ты, сразу на ты...
Как назло, именно в эту субботу с ночи вдруг пошел снег. Да, весь март было плюс шесть — восемь, все уже думали, что весна, а оказалось — дудки, ни с того ни с сего минус пять, и утром метель со снегом. Лебеди на Патриарших обиженно уплыли в свой зеленый дощатый домик; цветочница спрятала гладиолусы и тюльпаны в киоск; на поплавке-ресторанчике, что возле памятника Крылову, официант опустил матерчатые грибки и унес под навес стулья из-за столиков; на детской площадке тоже никого; «бегуны от инфаркта», промочив в снегу свои «найки», разбежались по домам; и даже на стройке соседнего жилого дома для новых русских рабочие ушли на перекур.
Я подмерз вышагивать по дорожке вдоль заснеженных скамеек. Туда-сюда мимо подъезда Полины, туда-сюда... Конечно, были бы деньги, можно было бы зайти в кафе «Маргарита», что рядом с домом Полины, или в бар «Под роялем», или в «Экипаж» — тут эти заведения со всех сторон пруда, воистину как в Брюсселе, Париже или Амстердаме. Но и цены такие же! На мою месячную пенсию в этом районе нельзя даже пообедать.
Девять утра...
Десять...
Одиннадцать...
Я уже изучил все эскизы будущих здешних дворцов, вывешенных на заборах новостроек, а также все вывески и витрины кафешек, бутиков и маленьких продовольственных магазинчиков. И я уже устал вскидываться и напряженно замирать каждый раз, когда у подъезда Полины притормаживает очередная машина. Черт возьми, а кто мне сказал, что она каждыйдень приезжает домой после девяти утра? И вообще, может быть, она сейчас в Париже, в Лондоне, в Риме... Она же сказала тогда, что у нее кастинг. То есть она не профессиональная проститутка, а модель. Или это одно и то же? Во всяком случае, она сейчас может быть за границей на каком-нибудь фестивале мод или просто с любовником. А я тут мерзну, как последний дурак...
Я подошел к ее подъезду. О, тут появился последний штрих евроремонта — новенький домофон с инструкцией на красивом медном щитке. Следуя этой инструкции, я набрал сначала "0", а потом номер квартиры — «16».
— Who is it? [2] — вдруг спросил из домофона мужской голос.
— ФСБ, — ответил я и добавил по-английски: — Open up! [3]
К моему изумлению, дверь тут же негромко загудела, я потянул ее на себя и открыл.
Затем, гадая, кто же это мне ответил — или я ошибся и набрал не 16 ю квартиру? — я поднялся лифтом на шестой этаж. Дверь 16 й квартиры была открыта, в ней стоял какой-то взлохмаченный конопатый парень в шортах и майке «Toronto Maple Leafs».
— Oh, shit! [4] — сказал он. — Я думать, это Fed-Ex. Who are you? [5]
— I'm from FSB, Federal Security Service [6]. — И я показал свои корочки, но издали, не давая их ему в руки. — And you? [7]
— Вы должны знать, кто я, если звоните мне, — резонно ответил он по-английски. — Я Кристофер Рафф, корреспондент «Торонто стар».
— Nice meeting you [8], — сказал я по-книжному. — Is Polina home? [9]
— Polina who? [10]
— Полина Суховей. Девушка, которая жила здесь несколько месяцев назад.
— О, эта! К сожалению, она тут больше не живет.
— А вы не знаете, куда она переехала?
— Не-а...
— А вы давно здесь?
— Я въехал две недели назад. Она красива?
— Кто?
— Ваша Полина.
Я усмехнулся:
— Да! А почему ты спрашиваешь?
Он тоже усмехнулся:
— На случай, если она появится забрать свою почту.
Я заинтересовался:
— А ты получил ее почту?
— Только одно письмо.
— Дай посмотреть.
— Why? — разом напрягся он и перешел на русский: — Пошему?
— Потому что я из ФСБ. That why, — сказал я жестко. — The girl has vanished, девушка исчезла, и мы ее ищем. Понимаешь?
— But that letter came from her mother. Or sister... [11]
— Откуда ты знаешь?
— 'Cose I can read Russian! [12] — гордо ответил он. — Это написано на конверте: «от Нади Суховей». Надя — это женское имя, верно?
— Дай мне глянуть.
Он поколебался секунду, потом сказал:
— All right, come in [13].
Вслед за ним я зашел в квартиру. И поразился: это был образец того, что может мужчина сделать из уютного женского гнездышка всего за две недели! Розовые гардины на окне заброшены наверх, на кронштейн, так, что окно оголено и смотрит прямо в снежную замять и на крышу новостройки дома через пруд. Под окном вместо софы и телевизора, сдвинутых в угол, стоят табурет и стол с компьютером, принтером, факс-машиной, телефоном и грудой бумаг. Трельяж и косметический столик завалены деловыми папками и видеокассетами, на полу стопки книг, три фотокамеры и магнитофон. На всех стенах вместо исчезнувших фотографий Полины вкривь и вкось наклеены или пришпилены кнопками длинные служебные факсы, вырезки из русских и нерусских газет и notes — памятные записи на листках из блокнота. В пенале кухни полный бардак — гора немытой посуды, грязный кофейник на сковородке. А в алькове на двуспальной кровати хаос из простыней, подушек и шерстяного пледа, и посреди этого хаоса попкой кверху лежит практически голая нимфетка с лицом девицы из ночного клуба «Lips».
— Приветик! — бесстрашно махнула она мне голой ручкой и, повернувшись на бок так, что мне открылись все ее спелые прелести, чиркнула зажигалкой, закуривая «Мальборо».
А Кристофер снял со стены конверт, висевший на кнопке.
— Вот, — сказал он по-русски. — But you cannot take it with you. Just take a look here [14].
Я не стал спорить. В конце концов, парень хочет сохранить шанс увидеть Полину, а мне это на руку.
— Хорошо, — сказал я, считывая на конверте адрес отправителя: «Надя Суховей, ул. Приволжская, 16/3, Нижний Новгород». — Let's make a deal. Давай договоримся. Я даже не открою этот конверт. Зато... — Я посмотрел на нимфетку, слушавшую наш разговор, и спросил у нее: — Do you speak English? [15]
— Nupp! [16] — усмехнулся Кристофер.
— Fine [17], — сказал я. — So, as soon as she comes here to pick it up, give me a call. All right? Here is my number... [18] — Я написал на конверте номер своего домашнего телефона и прикнопил этот конверт обратно на стену. — All right? [19]
— Sure [20], — сказал Кристофер.
— До свидания, спасибо. — Я пошел к выходу.
— Good by, — сказала мне вслед нимфетка, махнув ручкой и качнув спелыми яблоками своих сисек.
Кристофер проводил меня до двери и даже вышел за мной на лестничную площадку.
— Всего хорошего, извини за беспокойство, — сказал я ему по-английски.
— Ничего, — ответил он по-русски. И вдруг, поколебавшись, добавил, снова перейдя на английский: — Между прочим... Я хочу вам кое-что сказать...
— Что?
— Вы не первый, кто ищет ее.
— Неужели? — деланно удивился я. Было бы странно, если бы никто из любовников не искал эту красотку. — И кто это был?
— Well... — ответил Кристофер. — Знаешь, я всего несколько недель в вашей стране, но, мне кажется, я уже научился различать этих типов. Хочешь взглянуть на него?
— Что ты имеешь в виду? — теперь уже искренне удивился я. Как я могу увидеть того, кто искал тут Полину?
— Постой здесь, — сказал Кристофер и ушел обратно в квартиру, а через минуту вернулся с большим желтым конвертом, вытащил из него три фотографии и протянул их мне.
И тут-то у меня вытянулось лицо. На всех трех фото был Рыжий — Виктор Банников, собственной персоной, снятый сверху, из окна 16 й квартиры мощным объективом одной из тех фотокамер, которые лежат там, на полу, на стопке книг. Рыжий Виктор, выходящий из подъезда... Рыжий Виктор, которому телохранитель открывает дверь кожлаевского «мерседеса»... И Рыжий Виктор, садящийся в машину...
Н-да, эти иностранцы, которые теперь приезжают к нам, подкованные ребята.
— Ты знаешь его? — спросил Кристофер, заметивший, конечно, изумление на моем лице.
— Немного...
— Он бандит?
— В прошлом... Когда он тут был?
— Две недели назад. В первый же день, как я поселился.
— Что он сказал?
— Он сказал, что эта девушка должна ему много денег. Он дал мне номер своего телефона и сказал, что заплатит мне, если я сообщу ему, когда она придет за своей почтой или мебелью.
— Ты сохранил этот номер?
— Конечно. — И Кристофер показал мне надпись на том же конверте с фотографиями: «768 43 20». Но это не был мобильный Рыжего, это был номер мобильного телефона Кожлаева.
Однако на сей раз я уже владел своим лицом и никак не выдал своих эмоций.
Но Рыжий-то каков! Ездит в «мерсе» Кожлаева, пользуется его мобильником и еще ищет, его бывшую телку! Мазохист он, что ли?
— Thank you, Chris, — сказал я, пожимая руку канадцу. — Надеюсь, ты мне позвонишь. Спасибо еще раз.
— Good luck, — ответил он и добавил по-русски: — Удачи. Между прочим, у тебя хороший английский. Британский...
— Thanks...
Я вышел из подъезда и поднял голову к окнам на шестом этаже. Сверху, из открытого окна шестнадцатой квартиры на меня смотрел телевик фотокамеры. Я усмехнулся и приветственно поднял руку. И Крис, держа в одной руке фотоаппарат и снимая меня, приветственно поднял вторую.
Н-да, думал я, шагая по снегу в сторону Садового кольца, этот парень далеко пойдет. Даже у нас в Москве...
Однако представить себе, как далекоможет пойти этот Крис у нас или в Канаде, я не успел — буквально через тридцать шагов, на углу Малой Бронной и Благовещенского переулка, как раз у забора стройки новой «элитки», передо мной вдруг остановился внедорожник «чероки», трое лбов быстро вышли из него, тут же взяли меня под локти и, сунув под правое ребро что-то тупое, как дуло, сказали негромко:
— Не дергайся. В машину.
Мне не завязывали глаза, не связывали руки, и вообще все было вполне цивильно и корректно. За исключением, конечно, того, что у меня под ребром все время держали дуло.
«Чероки» выехал из Москвы и покатил по заснеженному Рублево-Успенскому шоссе. Была суббота, чуть после полудня, пустое шоссе переметало солнечным снегом почти по Пушкину: мороз и солнце, день чудесный... Если бы слева и справа меня не прижимали эти «шкафы», лучшей погоды для загородной прогулки и не придумаешь. Я знал, что заговаривать с этими бугаями без толку, и просто смотрел на дорогу. Мы миновали Раздоры, потом «Царскую охоту». Теперь по обе стороны дороги пошли приснеженные ельники и дачные заборы, за которыми стоят свежие, только-только построенные трехэтажные кирпичные хоромы наших новых бояр-нуворишей. Их просто распирает от показного богатства и самоуверенности. Страна, которая всего пятнадцать лет назад формально принадлежала народу, а тайно — маленькой корпорации по имени «ЦК КПСС», теперь принадлежит им, обитателям Рублевки, Николиной горы и еще двух-трех элитно-курортных зон, и они не скрывают этого, а, наоборот, кичатся своей властью и деньгами, ездят в «мерседесах» и «ауди» с мигалками и сиренами, строят себе дворцы и даже привозят итальянских дизайнеров, кипрский мрамор и французскую старинную мебель — совсем как когда-то графья Шереметев или Орлов.
В Жуковке машина свернула с шоссе налево и въехала в распахнувшиеся перед нами ворота большой двухэтажной дачи. Я узнал ее — это была дача Кожлаева. Когда-то, давным-давно, в моей прежней рабочей жизни меня уже привозили сюда — правда, без конвоя. Тогда Кожлаев предлагал мне 50 тысяч зеленых, чтобы я не закрывал два его казино. А когда я отказался, спросил:
— А сколько ты хочешь?
— Нисколько.
— Не физди! А то я не знаю ваши приколы! Налетаете на казино, находите причину его закрыть и называете цену. Все так делают. Сколько ты хочешь?
— Я же сказал: нисколько.
— Па-ачему? — удивился он, сдерживая свой вспыльчивый темперамент, но уже выходя из чистого московского произношения в кавказский акцент.
— Потому что это моя страна, всех вы тут не купите.
— А не купим — перестреляем... — усмехнулся он, достал из ящика стола «глок» и стал стрелять, явно беря меня на арапа — пули за моей спиной уходили в карельскую березу стенной обшивки буквально ореолом вокруг моей головы. — Ну? — говорил он после каждого выстрела. — Ва-азьмешь деньги? Лучше вазьми!
Но я знал, что Кожлаев — мастер спорта по стрельбе, и не дрогнул. Во всяком случае, наружно.
— Сука! — сказал Кожлаев, расстреляв всю обойму. — Неужели правда закроешь мне казино?
— Закрою.
— И бабки не возьмешь?
— Не возьму.
— Ну и мудак! Увезите его...
Он был абсолютно прав. От того, что у него стало на два казино меньше, казна не пополнилась ни центом, дефолт не был отсрочен ни на день и моя зарплата не увеличилась даже на рубль!
...Но теперь вместо Кожлаева меня в том же парадном холле дачи хозяйски встретил Рыжий — Банников Виктор Васильевич. Точнее, это меня провели к нему после того, как дивизия его охранников обыскала меня в прихожей тщательно, до исподнего.
Рыжий сидел у камина в домашних тапочках на босу ногу и в банном халате, подкладывал в огонь сухие березовые поленья и ворошил их изящной кочергой из витого чугуна.
— Так! — сказал он. — Ну, колись: зачем ты к ней пришел?
С бандитами, как с бабами, тоже важно сразу взять верный тон. Я усмехнулся:
— У нас любовь.
Рыжий невольно улыбнулся, представив, наверное, меня рядом с этой Полиной.
— Ну-ну... — сказал он. — И где же она?
— Она... — Я тянул время, соображая: Рыжий живет на даче Кожлаева, ездит в его «мерсе», пользуется его телефоном и уже как минимум две недели держит под наблюдением квартиру Полины — потому меня и сгребли там его молодчики. А Полина съехала с квартиры, бросив даже свою мебель. И значит...
— Ну? — нетерпеливо сказал Рыжий. — Где твоя любовь?
— Тебя нужно спросить, — сделал я первый ход. — Это ты ее спугнул?
Он хмыкнул:
— Хм, соображаешь... И все-таки какие у тебя с ней дела?
Так, сказал я себе, спокойно. С этим парнем нужно быть начеку. Кожлаев поручил мне найти Полину, и врачи сказали, что он проживет двадцать четыре часа. Но стоило мне позвонить Рыжему и сказать, что я эту Полину нашел, как Кожлаев умер. Под охраной Рыжего... Идем дальше: две недели назад Рыжий почему-то сам стал искать Полину, но спугнул ее так, что она съехала с квартиры. Виделся я с ней до этого, после смерти Кожлаева, или не виделся, он не знает, и ее новгородский адрес — тоже. То есть этот адрес на Малой Бронной, 32, который я назвал ему, когда сказал, чтобы он прислал туда «мерседес», — единственное, что он о ней знает, и потому держит под наблюдением ее квартиру, для него это единственная ниточка. Но зачем ему Полина? Сначала Кожлаев разыскивал эту Полину, а теперь Рыжий. Причем если он уже полгода знает ее адрес, то почему вышел на нее только две недели назад?
— Может, дашь мне выпить? — сказал я.
— Бери сам... — Рыжий кивнул на стойку бара, уставленную импортными бутылками.
Так, похоже, стрелять не будут, иначе выпить не дали бы. Я подошел к бару и коротко глянул за окно. Заснеженный двор был обнесен таким высоким бетонным забором, что у соседних дач даже крыш не видно. А сбоку, у веранды, орава дюжих, с офицерской выправкой охранников Рыжего жарила на мангале шашлыки, и в форточку потянуло бараниной так остро, что у меня разом подвело желудок и слюна заполнила рот. То, что Рыжий завел себе профессиональную армейскую охрану, да еще раз в пять больше, чем была у Кожлаева, наводило на определенные размышления, но сейчас мне было не до них. Я сглотнул слюну, плеснул себе коньяк в пузатый коньячный бокал и спросил:
— Тебе налить?
— Нет, — сказал Рыжий. — Ну! Зачем ты к ней ходил?
— Хотел узнать, для чего Кожун вызывал ее в больницу. — Я сел за стол, наслаждаясь давно забытым вкусом хорошего коньяка. А этот коньяк был не просто хорошим, это был бархатно-мягкий настоящий французский «Старый миллионер».
— А на хрена тебе это знать?
— Да так...
— Ты ведь уже на пенсии.
Интересно, откуда он это знает? Неужели к Рыжему перешли не только дом и машина Кожлаева, но и его связи в нашей конторе?
— А? — требовательно сказал он, но тут в дверь просунулась голова пожилого секретаря-охранника с мобильником.
— Виктор Васильевич, Насурбаев.
«Ничего себе!» — подумал я, но удержал в лице индифферентность. А Рыжий, коротко глянув на меня, взял трубку и сказал неожиданно угодливым голосом:
— Алло, добрый день, Султан Ашимович! То есть у вас уже вечер...
Я поразился этой трансформации. Рыжий вынужденно демонстрировал мне свою принадлежность к особой породе людей-хамелеонов, способных мгновенно переходить из одного образа в другой, из хамов и бандитов — в льстивых и мягких обаяшек и даже интеллигентов. Этот дар куда больше актерского, это почти полное перевоплощение — настолько естественное, словно в одном и том же человеке сидит несколько личностей, и он по мере необходимости просто меняет их, как костюмы или галстуки. Но это и самый опасный тип, потому что такие люди умеют предстать перед вами именно в том виде, который вам особенно приятен, а затем влезть под кожу, присосаться к вашим делам, деньгам и связям и выжать из вас все, что только можно и нельзя. Я думаю, этот дар должен быть у многих политиков, причем самых известных, и теперь я видел этот тип перед собой — в деле, в работе.
— Все получили? — говорил Рыжий каким-то особым, низким и обволакивающе-вкрадчивым, как вкус «Старого миллионера», голосом. — Ну что вы, Султан Ашимович, не стоит! Вы же знаете, для вас я всегда... Сколько? Еще шесть для средней школы?.. Я попробую... Да не в этом дело, Султан Ашимович! Что вы! Просто, вы сами знаете, их очень медленно печатают... Конечно, я постараюсь, о чем вы говорите?! Да это я понимаю!.. Нет, зачем? Я могу и в кредит... Спасибо... Конечно... Привет вашей дочке, до свидания... — Рыжий дал отбой, посмотрел на меня и объяснил уже совсем иным, будничным тоном: — Вот, оказываю эту, как ее, гуманитарную помощь — учебники посылаю Насурбаеву для средних школ...