Страница:
— Здорово! — сказал я. Действительно здорово — особенно если учесть, что «учебниками для средней школы» мы в Афгане шифровали ракеты средней дальности полета. А теперь этот Рыжий поставляет «учебники» в Среднюю Азию. Интересно, он сам так высоко взлетел или и это ему досталось по наследству от Кожлаева?
— Масик! — крикнул Рыжий за дверь. На пороге тут же вырос пятидесятилетний не то секретарь, не то охранник. Рыжий протянул ему телефонную трубку: — Забери, бля! Меня нет, понимаешь? У меня аборт, месячные, сифилис — все, что хочешь! Ты понял?
— Понял, Виктор Васильевич. — «Масик», который был старше Рыжего почти вдвое, а носил собачью кличку, испуганно взял трубку и закрыл за собой дверь.
— Не дают расслабиться, суки! Даже в субботу... — пожаловался мне Рыжий. — Да, так что? Долго ты будешь мне яйца морочить? Зачем ты к Полине ходил?
— Я уже сказал. Я же на пенсии, мне делать нечего, вот и решил узнать, почему Кожун перед смертью именно ее захотел. Неужели она самая вкусная из всех его телок?
Рыжий долго — с минуту — разглядывал меня в упор, не веря, что я сказал почти чистую правду. Потом встал, подошел к бару, плеснул себе тоже коньяка в бокал.
— Ладно. — Он выпил и поставил бокал на стол. — Может, у тебя и правда бзик на нее, со стариками это бывает. Только учти: всей твоей годовой пенсии на нее и на раз не хватит. Это ты знаешь?
— Ты же сам выдал мне штуку прошлый раз. Как аванс. Не помнишь?
— И ты их не потратил?
— Нет. В Сбербанке держу, под проценты.
— Хорошо. Экономно живешь, молодец. Я хочу тебе еще помочь. Считай, что твой договор с Кожуном продлевается: если ты найдешь эту Полину, получишь с меня еще девять штук.
Я отрицательно покачал головой:
— Нет...
— Почему? — удивился он.
Когда-то в этой же комнате я уже сделал ошибку, отказавшись от денег. Теперь я не собирался повторять свою глупость и даже посмотрел на стену, где пули Кожлаева очертили в тот раз абрис моей головы. Но теперь там висела картина с идиллическим немецким пейзажем восемнадцатого века. Я сказал:
— Очень просто, Виктор. Тогда она спокойно жила в Москве, а теперь она прячется. Это меняет сумму прописью.
— Сколько ты хочешь?
— Тридцать.
Он усмехнулся:
— Десятки с тебя за глаза хватит.
— Тогда ищи ее сам.
— Ладно, двенадцать дам, но не больше.
— На женщинах нельзя экономить, Витя. Тем более в такой день. Ты только что на учебниках лимон срубил.
Рыжий пристально посмотрел на меня, но я сделал наивные глаза:
— Я имею в виду — рублями...
— Пятнадцать, — сказал он.
— И твои производственные расходы, — тут же согласился я.
— То есть?
— Ну мало ли! Может, мне придется за ней в Сибирь ехать. Я тебе представлю отчет.
— Ладно, хрен с тобой. Давай, Битюг, за работу! — Он похлопал меня по плечу, уже открыто демонстрируя свои связи с ФСБ — только там, в конторе, в кругу своих, у меня была эта кличка. — Тряхни стариной!
— Аванс нужен, юноша, — сказал я.
— Сколько?
— Пятерку.
— Масик! — опять крикнул Рыжий.
В двери снова возникло лицо пожилого секретаря.
— Принеси пятерку, — сказал ему Рыжий. «Масик» понимающе кивнул и исчез.
— Витя, — сказал я, — вопрос можно?
— Попробуй.
— На хрена тебе Полина?
— А тебе? — усмехнулся он. — Трахнуть я ее хочу. Бзик у меня на нее, понимаешь?
— Конечно, понимаю, еще бы! — усмехнулся я, не поверив ему даже на миг. — Меня отвезут в город?
И через десять минут, ликуя, грея в кармане конверт с пятью тысячами баксов и дивясь, как, оказывается, легко сделать в Москве тысячи долларов — куда легче, чем заработать даже сотню рублей! — я ехал по Рублевке обратно в Москву. Нет, все-таки зря оно называется Рублевкой. Если иметь в виду, сколько миллионов долларов проживает по обе его стороны от Москвы до Горок, то это шоссе уже давно пора переименовать в Валютное.
— Куда вам? — спросил водитель.
Конечно, если бы я ехал не в машине Рыжего, я бы первым делом остановился в «Царской охоте» и заказал себе дюжину мясных блюд. Мяса, мяса и мяса! Теперь я буду есть то, что хочу!
— В Москву, — сказал я. — На Пречистенку, 30.
— Это где «Тамерлан», что ли?
— А ты откуда знаешь?
Он усмехнулся:
— Любимое место шефа. Там берешь мясо любых сортов и сам себе жаришь.
Я изумленно посмотрел на него: неужели у меня с Рыжим действительно одинаковый вкус?
Часть вторая
— Масик! — крикнул Рыжий за дверь. На пороге тут же вырос пятидесятилетний не то секретарь, не то охранник. Рыжий протянул ему телефонную трубку: — Забери, бля! Меня нет, понимаешь? У меня аборт, месячные, сифилис — все, что хочешь! Ты понял?
— Понял, Виктор Васильевич. — «Масик», который был старше Рыжего почти вдвое, а носил собачью кличку, испуганно взял трубку и закрыл за собой дверь.
— Не дают расслабиться, суки! Даже в субботу... — пожаловался мне Рыжий. — Да, так что? Долго ты будешь мне яйца морочить? Зачем ты к Полине ходил?
— Я уже сказал. Я же на пенсии, мне делать нечего, вот и решил узнать, почему Кожун перед смертью именно ее захотел. Неужели она самая вкусная из всех его телок?
Рыжий долго — с минуту — разглядывал меня в упор, не веря, что я сказал почти чистую правду. Потом встал, подошел к бару, плеснул себе тоже коньяка в бокал.
— Ладно. — Он выпил и поставил бокал на стол. — Может, у тебя и правда бзик на нее, со стариками это бывает. Только учти: всей твоей годовой пенсии на нее и на раз не хватит. Это ты знаешь?
— Ты же сам выдал мне штуку прошлый раз. Как аванс. Не помнишь?
— И ты их не потратил?
— Нет. В Сбербанке держу, под проценты.
— Хорошо. Экономно живешь, молодец. Я хочу тебе еще помочь. Считай, что твой договор с Кожуном продлевается: если ты найдешь эту Полину, получишь с меня еще девять штук.
Я отрицательно покачал головой:
— Нет...
— Почему? — удивился он.
Когда-то в этой же комнате я уже сделал ошибку, отказавшись от денег. Теперь я не собирался повторять свою глупость и даже посмотрел на стену, где пули Кожлаева очертили в тот раз абрис моей головы. Но теперь там висела картина с идиллическим немецким пейзажем восемнадцатого века. Я сказал:
— Очень просто, Виктор. Тогда она спокойно жила в Москве, а теперь она прячется. Это меняет сумму прописью.
— Сколько ты хочешь?
— Тридцать.
Он усмехнулся:
— Десятки с тебя за глаза хватит.
— Тогда ищи ее сам.
— Ладно, двенадцать дам, но не больше.
— На женщинах нельзя экономить, Витя. Тем более в такой день. Ты только что на учебниках лимон срубил.
Рыжий пристально посмотрел на меня, но я сделал наивные глаза:
— Я имею в виду — рублями...
— Пятнадцать, — сказал он.
— И твои производственные расходы, — тут же согласился я.
— То есть?
— Ну мало ли! Может, мне придется за ней в Сибирь ехать. Я тебе представлю отчет.
— Ладно, хрен с тобой. Давай, Битюг, за работу! — Он похлопал меня по плечу, уже открыто демонстрируя свои связи с ФСБ — только там, в конторе, в кругу своих, у меня была эта кличка. — Тряхни стариной!
— Аванс нужен, юноша, — сказал я.
— Сколько?
— Пятерку.
— Масик! — опять крикнул Рыжий.
В двери снова возникло лицо пожилого секретаря.
— Принеси пятерку, — сказал ему Рыжий. «Масик» понимающе кивнул и исчез.
— Витя, — сказал я, — вопрос можно?
— Попробуй.
— На хрена тебе Полина?
— А тебе? — усмехнулся он. — Трахнуть я ее хочу. Бзик у меня на нее, понимаешь?
— Конечно, понимаю, еще бы! — усмехнулся я, не поверив ему даже на миг. — Меня отвезут в город?
И через десять минут, ликуя, грея в кармане конверт с пятью тысячами баксов и дивясь, как, оказывается, легко сделать в Москве тысячи долларов — куда легче, чем заработать даже сотню рублей! — я ехал по Рублевке обратно в Москву. Нет, все-таки зря оно называется Рублевкой. Если иметь в виду, сколько миллионов долларов проживает по обе его стороны от Москвы до Горок, то это шоссе уже давно пора переименовать в Валютное.
— Куда вам? — спросил водитель.
Конечно, если бы я ехал не в машине Рыжего, я бы первым делом остановился в «Царской охоте» и заказал себе дюжину мясных блюд. Мяса, мяса и мяса! Теперь я буду есть то, что хочу!
— В Москву, — сказал я. — На Пречистенку, 30.
— Это где «Тамерлан», что ли?
— А ты откуда знаешь?
Он усмехнулся:
— Любимое место шефа. Там берешь мясо любых сортов и сам себе жаришь.
Я изумленно посмотрел на него: неужели у меня с Рыжим действительно одинаковый вкус?
Часть вторая
Ребенок
Красиво жить не запретишь. Особенно на чужие деньги.
Поезд «Москва — Нижний Новгород» отходит с Курского вокзала в 23.40 и приходит в Нижний в 07.30 — совсем как «Красная стрела», только без питерских понтов — вагоны не красные, а обычные, зеленые. Зато «СВ» есть «СВ» — двухместные купе, чистые выглаженные простыни, два шерстяных одеяла на человека, на столике ужин в целлофановой обертке, и в такой же обертке маленький гигиенический набор с зубной щеткой. И проводница приносит чай в стакане с подстаканником — совсем как в старые времена.
Я дождался отправления поезда, убедился, что еду один в купе, разделся и с наслаждением улегся на своей полке в чистоту простыней. И усмехнулся, вспомнив старый анекдот: алкаш решил повеситься от полного безденежья, встал на табурет, сунул голову в петлю и заметил на шкафу недопитую «чекушку». Допил ее и увидел там же, на шкафу, чинарик. «А чё? — сказал он, раскуривая чинарик. — Жизнь налаживается...»
Это было как раз про меня. Я потянулся на полке, хрустнул вытянутыми руками и сказал почти вслух:
— А что? Может, и вправду налаживается...
Хотя среднестатистическая продолжительность мужской жизни в нашей стране всего 59 лет, а мне уже 56, но когда у вас в банке 5 тысяч долларов под 12 процентов годовых, мысли о добровольном уходе из жизни испаряются сами собой. Конечно, руководству Пенсионного фонда выгодно, чтобы мы умирали пораньше. Ах, если бы мы все сдыхали сразу по достижении пенсионного возраста, какие бабки они могли бы крутить через банки!..
Но — стоп!
Мне уже некогда рассуждать о коррупции и прочих язвах в наших верхах. У них своя жизнь, а у меня своя. И теперь моя жизнь зависит от меня самого — найду я эту Полину Суховей или не найду. Конечно, прежде, чем отправиться в Нижний Новгород, я проутюжил все московские ниточки. Но:
в «Би-Лайн» мне сказали, что две недели назад гражданка Суховей отключила свой мобильный, а в «МТС» и в «Мегафоне» — что клиентки по имени Полина Суховей у них не было и нет;
в милиции — что она не продлила свою московскую регистрацию;
в агентстве «Серебряный век» (продажа и аренда недвижимости на Патриарших прудах), через которое Кристофер Рифф снял квартиру ($ 700 в месяц!), — что действительно до него эту же квартиру у них снимала Полина Суховей, но примерно две недели назад она съехала в неизвестном направлении, оставив свою мебель в качестве компенсации за нарушение контракта. По поводу аренды новой квартиры она с ними разговор не поднимала;
в модельных агентствах «Ред старс», «Премьер» и «Империя» — что модели по имени Полина Суховей они не знают;
и наконец, популярный певец, автор и продюсер молодежных хитов Надир Залоев, хозяин «лексуса» с номерным знаком «М447ХМ», в котором приехала домой Полина в то утро, когда умер Кожлаев, — этот Залоев, посмотрев на фото Полины, просто рассмеялся мне в лицо: «Дорогой, я больше одной ночи ни с одной телкой не сплю. Если я буду помнить их всех, у меня в голове места не будет песни сочинять!»
Глядя на его ясный, без единой морщины лоб, я понял, что он не врет.
Конечно, будь в моем распоряжении следственная группа, я, оправдывая свою давнюю кличку, отправил бы их прочесать все ночные клубы и казино, редакции журналов мод и фотографов, которые специализируются на съемках моделей.
Но поскольку я теперь кустарь-одиночка, я не стал терять время на эту «прополку чесом» и отправился в Нижний Новгород.
* * *
В наши дни знакомство с городом, куда едешь в командировку, отнюдь не обязательно начинать втемную или с вокзала в момент прибытия. Накануне поездки вы заходите в Интернете на сайт места вашего назначения и получаете любую информацию, включая карту города, сведения о погоде, культурных мероприятиях и даже адрес местного виртуального флирта.
Правда, никакого Интернета у меня нет, поскольку нет домашнего компьютера. Но и без Интернета можно было догадаться, что Приволжская улица будет у реки, возле набережной.
Однако еще давно, лет тридцать назад, я выработал у себя привычку, приехав в командировку в новый город, сначала как-то внутренне расположиться в нем, освоить его хоть чуток географически и узнать, где центр, обком и горсовет, управление КГБ и милиции. А после перестройки задача еще усложнилась — прежде чем начинать какую-то операцию, пусть самую малую, нужно выяснить не только где находятся мэрия, ФСБ и милиция, а еще и центры реальной бандитской власти.
Поэтому в Нижнем я с вокзала сначала поехал в гостиницу «Ока», где рядом с администратором всегда висит большое красивое табло «Свободные номера есть», а когда вы хотите снять номер, то оказывается, что они есть только по брони. Но с помощью моих «корочек» я все-таки снял простенький номер («всего» за 1200 рублей) и, приняв душ, отправился в центр, на Большую Покровскую улицу, которую все путеводители называют нижегородским Новым Арбатом. Впрочем, даже при весеннем солнце она не произвела на меня впечатления, и я прошел ее насквозь, не заинтересовавшись ни французским магазином «Ле Монти», принадлежащим нашим эмигрантам Леве и Моне, ни кукольным театром, ни салоном «Художественные ремесла» с местными сувенирами, ни книжным магазином, на открытие которого в каком-то подвале настойчиво зазывали тут уличные музыканты и ряженые. С тех пор как читающая публика — врачи, медсестры и учителя — стала нищей, многие наши книжные магазины уходят в подвалы и бомбоубежища, не выдерживая высокой арендной платы за нормальное помещение. Вот и здесь, на Большой Покровской, я насчитал три книжных магазина — и все в подвалах...
Зато, пройдя Большую Покровскую насквозь и выйдя к памятнику Чкалову, я попал на высокий волжский берег, и распахнувшаяся передо мной панорама километрового разлива вод в слиянии Волги и Оки, беспредельная, до горизонта, степь на той, пологой стороне, маленькие пахари-буксиры на воде и запахи еще мокрой земли, открывшейся под стаявшим на косогоре снегом, — все это заставило меня остановиться и замереть на месте. Словно я вдруг, каким-то толчком изнутри, сразу понял, что мне действительно нужно в жизни и чего мне всегда в ней не хватало. Клочка земли и мотыги! Чтобы пахать, сеять, собирать урожай и зависеть только от себя самого, а не от государства, начальства и бандитов.
Но в пятьдесят шесть не начинают жизнь сначала, да и поди получи у нашего государства клочок земли!
Я вздохнул и, прогулочным шагом идя вдоль берега, обратил внимание на соседнее кафе «Монмартр», подле которого припарковались три внедорожника «чероки», «Мерседес-600», две «БМВ», «форд» и «девятка» с затененными окнами. Двигатели их были включены, а в каждой кабине рядом с водителем торчало по бугаю со свойственными этому виду хомо сапиенс бетонными лицами и кирпичными шеями. Все машины стояли лобовыми окнами к кафе, словно там происходила «стрелка» и эти охранники должны были вот-вот выскочить из машин на выручку своих драгоценных хозяев. Хотя никакой статистики количества телохранителей и охранников у нас не существует, но и без нее можно уверенно сказать, что гигантская доля самой молодой и продуктивной (во всех смыслах) части мужского населения страны занята в совершенно непроизводительной сфере охраны тел и офисов новой российской элиты. Причем чем больше украл этот новый русский, тем больше он боится мести своих обозленных конкурентов и тем больше у него этих волкодавов-охранников...
Я вошел в кафе и сразу понял, что чутье меня не подвело — здесь сидела деловая, криминальная и силовая элита города. Хотя никакой разборки или «стрелки» не было. Сидя за маленькими столиками, господа нижегородские бизнесмены мирно завтракали апельсиновыми соками, яичницами и круассанами и живо, но вполне доброжелательно общались друг с другом. От настоящих парижан их отличало разве что отсутствие в руках свежих газет с биржевыми сводками (зато буквально перед каждым лежал мобильник), а между собой они разнились лишь некоторой свободой в одежде — представители чистого криминала в провинции еще не отказались от пристрастия к спортивным костюмам.
Впрочем, и те и другие сидели вперемешку и порой кто-то, поднимаясь, пересаживался к соседям.
Я прошел в глубину зала и сел за свободный столик.
Судя по тому, что все три официанта были молодыми крепкими парнями, место было и вправду крутое. Поэтому меня, как явно приезжего, а еще точнее — пришедшего пешком, поскольку «тачки» моей за окном не прибавилось, эти официанты упорно игнорировали.
Но я не спешил, делая вид, что читаю меню. Еще проходя через зал, я заметил за столиком у окна знакомое лицо и просто ждал. Наш этикет не позволяет здороваться с коллегами в общественных местах — мало ли какую операцию этот коллега сейчас проводит. Если обстоятельства позволят, он ко мне и сам подойдет, тем паче он моложе и младше по званию...
Деловую обстановку, некоторое броуновское движение и негромкие разговоры клиентов кафе то и дело прерывали телефонные звонки, на которые они отвечали односложными репликами:
— Да... Ты где?.. В Гааге?.. И сколько?.. Нет, на фуй!.. А когда?.. Ладно, сейчас не до этого, я подумаю...
Действительно, пару минут спустя человек, сидевший за столиком у окна, оставил свою компанию и с чашечкой кофе подошел, сел за мой столик:
— Здравствуйте, какими судьбами?
— Здравствуй, Володя, — сказал я.
— А я слышал, вы на пенсии...
— Правильно слышал. Но родина, как ни странно, еще нуждается в пенсионерах.
— Понял, — кивнул он и отпил свой кофе. — Чем могу?
— Во-первых, успокой свою компанию, я тут по частному делу, даже личному...
— Усек. — Он улыбнулся и явно расслабился — и фигурой, и выражением лица. — А во-вторых?
— Во-вторых, скажи этим гребаным официантам, что я не ел с Москвы. Если через минуту у меня не примут заказ...
— Момент! — Володя развернулся к дрейфующим меж столиками официантам. Эту сметку и способность немедленно угодить вашему желанию я заметил в нем еще пять лет назад, когда он был моим практикантом. Вечно моложаво-тридцатилетний и яснолицый, как студент-отличник, капитан ФСБ Володя Крашенинников тоже далеко пойдет, будьте уверены. Не успел он и руку поднять, как один из официантов подлетел к нашему столику, держа наготове крохотный блокнотик:
— Слушаю!
— Покорми человека, это наш гость! — со значением сказал ему Володя.
— Да, конечно. Что вы будете? — обратился ко мне официант.
— Апельсиновый сок, яичницу с сыром и чай.
— Советую блинчики с творогом, — сказал мне Володя.
— И блинчики, — согласился я.
— Хлеб нужен? — поинтересовался официант.
— Тостик сделай, — вместо меня ответил Володя. — Только быстро, сразу. Усек?
— Так точно, — ответил официант, и я тут же понял его главную должность в этом заведении.
А Володя, отпустив официанта, снова повернулся ко мне:
— Что-нибудь еще я могу?..
— Что тут за собрание?
— А вы не знаете? — И в ответ на мое пожатие плечами: — Да вы что! Путин приложил нашего мэра! Публично! В Думе! Теперь нашему мэру полный каюк — в сентябре у нас выборы! Я думал, вы по этому поводу...
— С какой стати?
— Ну мало ли! Например, чтоб бюджетные деньги не ушли на выборы.
Я сделал невинное лицо:
— А уходят?
Володя искренне рассмеялся:
— А то вы не знаете!
Я достал из кармана фото Полины Суховей.
— Знаешь эту девушку?
Володя взял фото:
— Хороша!.. Нет, к сожалению, не знаю. Кто такая? Наша, нижегородка?
Я кивнул, забрал фото.
— Мне нужен участковый по Приволжской улице. Зайти со мной в один дом.
Володя просиял:
— Как в деле Погосяна?
— Да... — Дело Погосяна было первым, на котором у меня практиковался Крашенинников, теперь я собирался применить тот же трюк.
— Понял. — Володя достал свой мобильник и набрал короткий местный номер. — Алло, дежурный? Это капитан Крашенинников из ФСБ. Мне Воронина... Костя? Это Крашенинников. У меня гость из Москвы, мой учитель. Да, тот самый, я тебе рассказывал. Правильно, Чернобыльский... Ему нужен твой участковый по Приволжской улице. Обеспечишь? — Володя повернулся ко мне: — На сколько вам?
— На полдня.
— На полдня, — повторил Володя в трубку. — Нет проблем? Хорошо, он к тебе подъедет... — Володя посмотрел на меня вопросительно.
— Через час, — сказал я.
...И через час я шел вдоль Приволжской улицы к Первой Речной, где находился местный райотдел милиции и его начальник майор Костя Воронин. По дороге остановился, конечно, у дома № 16, окинул его взглядом. Как и остальные дома на этой фабричной улице, это была двухэтажная хибара времен первых пятилеток. Балконы надстроены и застеклены самодельно, штукатурка на фасаде осыпается, и судя по телеантеннам на крыше, больше похожим на половые щетки, в доме всего шесть квартир. То есть работы даже не на полдня, а на пару часов.
* * *
Что вы сделаете, если вам нужно опросить весь дом, а вы не хотите светить свою принадлежность к ФСБ? Теперь, когда я на пенсии, могу поделиться своим ноу-хау, мой метод прост и чист, как пар из чайника: держа под локтем домовую книгу и деловую папку с большим блокнотом, вы поднимаетесь в сопровождении участкового на самый верх жилого дома, звоните в любую квартиру и представляетесь сотрудником ОРТ, НТВ или РТР. Поскольку с вами участковый, которого все тут знают, никто у вас документов не проверяет. Вы говорите, что на месте этого дома будет, возможно, строиться ретрансляционная вышка и вы проводите предварительный опрос жителей с целью выяснить, в какой район они предпочитают переселиться и на какие квартиры могут претендовать, исходя из состава их семей, льгот Для ветеранов войны и прочее...
Что, по-вашему, делают люди, услышав о возможности переселения в новую квартиру? Правильно: сходят с ума от радости, заводят вас к себе, усаживают, стараются напоить чаем — это как минимум. И рассказывают обо всем: как их предки сюда вселились еще до войны, что они тут только не пережили и так далее. А вы, сверяя состав их семей с домовой книгой и старательно записывая, в какой район они хотели бы переехать, исподволь интересуетесь их соседями и постепенно подводите разговор к квартире, которая вас, собственно, и интересует.
Через час, побывав в трех верхних квартирах (с запахами лежалой и прорастающей в мешках картошки, с ароматами ржавых туалетов, сохнущего на кухнях детского белья, кошачьей мочи в прихожих и старой одежды на вешалках, с протертым линолеумом на полах и потолками в разводах давних потеков, с допотопной мебелью, телевизорами «Рекорд», раскладушками в гостиных и с холодильниками «Газоаппарат» на кухнях...) — так вот, через час, спускаясь со второго этажа на первый, я уже понял, что все мои столичные терзания и депрессия по поводу моей нищеты и мизерности пенсии — ничто по сравнению с тем, как живут люди в провинции. Даже работая — кто на автозаводе, кто в речном порту, — люди здесь тянут семьи на те деньги, которые я получаю на одного. И мне-то хоть платят регулярно — да и попробовали бы не платить своевременно пенсию ветеранам ФСБ при нашем полковнике в Кремле! Он же сам, став президентом, начал свое выступление в нашей конторе со слов: «Ну, вот мы и добрались до руководства страной!». А здесь люди и зарплату порой не видят месяцами...
Ох, родина...
Но, главное, пройдя три верхних квартиры, я практически знал уже все или почти все о семействе Степана Ильича Суховея, проживающего на первом этаже в третьей квартире. Сам Степан Суховей — инвалид, ногу отрезало упавшим на стройке подъемным краном, пенсия по инвалидности. Жена — домохозяйка. Младший сын — еще школьник, в пятом классе и тоже инвалид — церебральный паралич. Но учится на отлично, сам в школу ходит, точнее — ковыляет, шесть кварталов одолевает за час. А дочь Полина в Москве, знаменитая модель, вице-мисс «Нижний Новгород» 1996 года, ее по телику показывали, и в журналах были ее фотки, «они вам покажут». А сюда она уже давно не приезжала — с тех пор, поди, как беременная была...
— Беременная? — переспросил я болтливую старушку. И тут же, пряча свой интерес, сунул нос в домовую книгу: — А у Суховеев только четверо прописано...
— Само собой, четверо, — сказала старушка. — Полинка мертвого родила. Оправилась и уехала, с тех пор мы ее и не видели.
— А когда это было?
— Да уже, поди, года четыре...
С этой интересной информацией я отправился в третью квартиру.
Она оказалась совершенно не такой, как предыдущие. Не то что богатой, нет, но вполне цивильной, аккуратной, со свежими обоями на стенах и каким-то импортным, под паркет, линолеумом на полу, с нестарой мебелью, телевизором «Самсунг» и даже компьютером на столике в углу, рядом с книжными полками, заваленными учебниками. И Степан Суховей с женой Надеждой — далеко не старые еще люди, меньше пятидесяти, и одеты не нищенски, а нормально — Степан хоть и на костылях, а в джинсах «Ливайс»...
Конечно, здесь, на первом этаже, нас уже ждали — слух о переселении всегда распространяется по дому быстрее пожара, и если вас интересует семья, проживающая на нижнем этаже, вы для того и начинаете обход с верхнего. И — наоборот. Главное, чтобы люди не замыкались, а встречали вас с открытой дверью и душой...
— Вам, как инвалиду, полагается, наверное, какая-то дополнительная жилплощадь? — спросил я у Степана Суховея, зная наверняка, что ни хрена ему не полагается.
Стоя у окна на своих костылях и куря в форточку, он потер щеку и усмехнулся, словно читая мои мысли:
— Ни хрена мне не полагается. Пенсию и ту уже третий месяц не платят!
— Да? Почему?
— А говорят, Москва все забирает, все налоги, а назад ни хрена не дает...
Это была только часть правды. Хотя Москва действительно забирает из регионов все налоги, чтобы перераспределить их по-братски между богатыми и бедными областями, истинная причина задержки выплат пенсий и пособий по нищете отнюдь не в том, что Москва задерживает эти фонды, а в том, что по дороге сначала в Москву, а потом из Москвы эти деньги имеют чисто российскую способность исчезать и таять буквально на каждой инстанции. Иными словами, изначально-то хотели распределять бюджетные деньги как лучше, а получилось точно по Черномырдину.
Но я сделал вид, что мне это все в новинку, и изобразил изумление на лице:
— А как же вы выживаете?
— Да вот так, крутимся... — вставила Надежда Суховей и с укором посмотрела на мужа.
Он отвернулся к окну. А я, отметив про себя эту переглядку, сунул нос в домовую книгу:
— Итак, в этой квартире прописаны вы, ваш сын Кирилл... Где он, кстати?
— В школе, где же еще? — сказал Степан.
— Через час будет, — тут же добавила Надежда.
— И Полина Степановна, ваша дочь. Это она? — И я показал на большую Полинину фотографию, которую уже видел в Москве, в квартире Полины на Патриарших. Только на той метровой фотографии шестнадцати— или семнадцатилетняя Полина была в полный рост и практически обнаженная, если не считать узеньких лифчика и трусиков, а здесь та же фотография была обрезана по плечи. Но — взята под стекло и в рамку.
— Да... — тихо ответила Надежда.
— И где же она? На работе?
— Она в Москве, учится, — сказал, не повернувшись, Степан. Похоже, он не умел врать, во всяком случае — в глаза.
Я проявил заинтересованность:
— Да? И кем будет? Артисткой?
— Посмотрим. Пусть выучится сначала, — сказал Степан и, явно меняя тему, повернулся ко мне: — А когда переселение?
— Это не в моей компетенции... — Я развел руками. — Мое дело — выяснить ваши условия. Поскольку НТВ компания частная, вы можете ставить какие-то условия переселения. Но в разумных, конечно, пределах. Дворцов мы вам не предоставим.
— Ну, нам нужно три комнаты, — сказал он.
— Три? — удивился я. — Если ваша дочь учится на артистку, она уже в Нижний не вернется. Кстати, она к вам часто приезжает? Когда она была тут последний раз?
— А это при чем тут? — нахмурился Степан.
— Потому что здесь не записан адрес ее временного проживания, а это непорядок. Она где живет-то там? У вас есть ее адрес?
— Извините, а вам зачем это? — как можно мягче спросила мать Полины.
— Очень просто. Если вы будете претендовать на три комнаты, то мы должны послать ей запрос и получить от нее письменное заявление, что она собирается и в дальнейшем проживать с вами, родителями, — нагло соврал я и продолжал для убедительности: — У нас, как вы знаете, бюрократия лучшая в мире, и бумажка — прежде всего! Все дети старше восемнадцати должны на момент переселения или быть с родителями, или письменно подтвердить, что не собираются от них отселяться. Кстати, о бумажках. Степан Ильич, если вы хотите квартиру на первом этаже, то заготовьте справку об инвалидности, это мой вам совет. А то переселят на какой-нибудь верхний этаж, а у нас лифты вы же знаете, как работают. Чубайс отключит электричество — и все, все лифты станут...
Поезд «Москва — Нижний Новгород» отходит с Курского вокзала в 23.40 и приходит в Нижний в 07.30 — совсем как «Красная стрела», только без питерских понтов — вагоны не красные, а обычные, зеленые. Зато «СВ» есть «СВ» — двухместные купе, чистые выглаженные простыни, два шерстяных одеяла на человека, на столике ужин в целлофановой обертке, и в такой же обертке маленький гигиенический набор с зубной щеткой. И проводница приносит чай в стакане с подстаканником — совсем как в старые времена.
Я дождался отправления поезда, убедился, что еду один в купе, разделся и с наслаждением улегся на своей полке в чистоту простыней. И усмехнулся, вспомнив старый анекдот: алкаш решил повеситься от полного безденежья, встал на табурет, сунул голову в петлю и заметил на шкафу недопитую «чекушку». Допил ее и увидел там же, на шкафу, чинарик. «А чё? — сказал он, раскуривая чинарик. — Жизнь налаживается...»
Это было как раз про меня. Я потянулся на полке, хрустнул вытянутыми руками и сказал почти вслух:
— А что? Может, и вправду налаживается...
Хотя среднестатистическая продолжительность мужской жизни в нашей стране всего 59 лет, а мне уже 56, но когда у вас в банке 5 тысяч долларов под 12 процентов годовых, мысли о добровольном уходе из жизни испаряются сами собой. Конечно, руководству Пенсионного фонда выгодно, чтобы мы умирали пораньше. Ах, если бы мы все сдыхали сразу по достижении пенсионного возраста, какие бабки они могли бы крутить через банки!..
Но — стоп!
Мне уже некогда рассуждать о коррупции и прочих язвах в наших верхах. У них своя жизнь, а у меня своя. И теперь моя жизнь зависит от меня самого — найду я эту Полину Суховей или не найду. Конечно, прежде, чем отправиться в Нижний Новгород, я проутюжил все московские ниточки. Но:
в «Би-Лайн» мне сказали, что две недели назад гражданка Суховей отключила свой мобильный, а в «МТС» и в «Мегафоне» — что клиентки по имени Полина Суховей у них не было и нет;
в милиции — что она не продлила свою московскую регистрацию;
в агентстве «Серебряный век» (продажа и аренда недвижимости на Патриарших прудах), через которое Кристофер Рифф снял квартиру ($ 700 в месяц!), — что действительно до него эту же квартиру у них снимала Полина Суховей, но примерно две недели назад она съехала в неизвестном направлении, оставив свою мебель в качестве компенсации за нарушение контракта. По поводу аренды новой квартиры она с ними разговор не поднимала;
в модельных агентствах «Ред старс», «Премьер» и «Империя» — что модели по имени Полина Суховей они не знают;
и наконец, популярный певец, автор и продюсер молодежных хитов Надир Залоев, хозяин «лексуса» с номерным знаком «М447ХМ», в котором приехала домой Полина в то утро, когда умер Кожлаев, — этот Залоев, посмотрев на фото Полины, просто рассмеялся мне в лицо: «Дорогой, я больше одной ночи ни с одной телкой не сплю. Если я буду помнить их всех, у меня в голове места не будет песни сочинять!»
Глядя на его ясный, без единой морщины лоб, я понял, что он не врет.
Конечно, будь в моем распоряжении следственная группа, я, оправдывая свою давнюю кличку, отправил бы их прочесать все ночные клубы и казино, редакции журналов мод и фотографов, которые специализируются на съемках моделей.
Но поскольку я теперь кустарь-одиночка, я не стал терять время на эту «прополку чесом» и отправился в Нижний Новгород.
* * *
В наши дни знакомство с городом, куда едешь в командировку, отнюдь не обязательно начинать втемную или с вокзала в момент прибытия. Накануне поездки вы заходите в Интернете на сайт места вашего назначения и получаете любую информацию, включая карту города, сведения о погоде, культурных мероприятиях и даже адрес местного виртуального флирта.
Правда, никакого Интернета у меня нет, поскольку нет домашнего компьютера. Но и без Интернета можно было догадаться, что Приволжская улица будет у реки, возле набережной.
Однако еще давно, лет тридцать назад, я выработал у себя привычку, приехав в командировку в новый город, сначала как-то внутренне расположиться в нем, освоить его хоть чуток географически и узнать, где центр, обком и горсовет, управление КГБ и милиции. А после перестройки задача еще усложнилась — прежде чем начинать какую-то операцию, пусть самую малую, нужно выяснить не только где находятся мэрия, ФСБ и милиция, а еще и центры реальной бандитской власти.
Поэтому в Нижнем я с вокзала сначала поехал в гостиницу «Ока», где рядом с администратором всегда висит большое красивое табло «Свободные номера есть», а когда вы хотите снять номер, то оказывается, что они есть только по брони. Но с помощью моих «корочек» я все-таки снял простенький номер («всего» за 1200 рублей) и, приняв душ, отправился в центр, на Большую Покровскую улицу, которую все путеводители называют нижегородским Новым Арбатом. Впрочем, даже при весеннем солнце она не произвела на меня впечатления, и я прошел ее насквозь, не заинтересовавшись ни французским магазином «Ле Монти», принадлежащим нашим эмигрантам Леве и Моне, ни кукольным театром, ни салоном «Художественные ремесла» с местными сувенирами, ни книжным магазином, на открытие которого в каком-то подвале настойчиво зазывали тут уличные музыканты и ряженые. С тех пор как читающая публика — врачи, медсестры и учителя — стала нищей, многие наши книжные магазины уходят в подвалы и бомбоубежища, не выдерживая высокой арендной платы за нормальное помещение. Вот и здесь, на Большой Покровской, я насчитал три книжных магазина — и все в подвалах...
Зато, пройдя Большую Покровскую насквозь и выйдя к памятнику Чкалову, я попал на высокий волжский берег, и распахнувшаяся передо мной панорама километрового разлива вод в слиянии Волги и Оки, беспредельная, до горизонта, степь на той, пологой стороне, маленькие пахари-буксиры на воде и запахи еще мокрой земли, открывшейся под стаявшим на косогоре снегом, — все это заставило меня остановиться и замереть на месте. Словно я вдруг, каким-то толчком изнутри, сразу понял, что мне действительно нужно в жизни и чего мне всегда в ней не хватало. Клочка земли и мотыги! Чтобы пахать, сеять, собирать урожай и зависеть только от себя самого, а не от государства, начальства и бандитов.
Но в пятьдесят шесть не начинают жизнь сначала, да и поди получи у нашего государства клочок земли!
Я вздохнул и, прогулочным шагом идя вдоль берега, обратил внимание на соседнее кафе «Монмартр», подле которого припарковались три внедорожника «чероки», «Мерседес-600», две «БМВ», «форд» и «девятка» с затененными окнами. Двигатели их были включены, а в каждой кабине рядом с водителем торчало по бугаю со свойственными этому виду хомо сапиенс бетонными лицами и кирпичными шеями. Все машины стояли лобовыми окнами к кафе, словно там происходила «стрелка» и эти охранники должны были вот-вот выскочить из машин на выручку своих драгоценных хозяев. Хотя никакой статистики количества телохранителей и охранников у нас не существует, но и без нее можно уверенно сказать, что гигантская доля самой молодой и продуктивной (во всех смыслах) части мужского населения страны занята в совершенно непроизводительной сфере охраны тел и офисов новой российской элиты. Причем чем больше украл этот новый русский, тем больше он боится мести своих обозленных конкурентов и тем больше у него этих волкодавов-охранников...
Я вошел в кафе и сразу понял, что чутье меня не подвело — здесь сидела деловая, криминальная и силовая элита города. Хотя никакой разборки или «стрелки» не было. Сидя за маленькими столиками, господа нижегородские бизнесмены мирно завтракали апельсиновыми соками, яичницами и круассанами и живо, но вполне доброжелательно общались друг с другом. От настоящих парижан их отличало разве что отсутствие в руках свежих газет с биржевыми сводками (зато буквально перед каждым лежал мобильник), а между собой они разнились лишь некоторой свободой в одежде — представители чистого криминала в провинции еще не отказались от пристрастия к спортивным костюмам.
Впрочем, и те и другие сидели вперемешку и порой кто-то, поднимаясь, пересаживался к соседям.
Я прошел в глубину зала и сел за свободный столик.
Судя по тому, что все три официанта были молодыми крепкими парнями, место было и вправду крутое. Поэтому меня, как явно приезжего, а еще точнее — пришедшего пешком, поскольку «тачки» моей за окном не прибавилось, эти официанты упорно игнорировали.
Но я не спешил, делая вид, что читаю меню. Еще проходя через зал, я заметил за столиком у окна знакомое лицо и просто ждал. Наш этикет не позволяет здороваться с коллегами в общественных местах — мало ли какую операцию этот коллега сейчас проводит. Если обстоятельства позволят, он ко мне и сам подойдет, тем паче он моложе и младше по званию...
Деловую обстановку, некоторое броуновское движение и негромкие разговоры клиентов кафе то и дело прерывали телефонные звонки, на которые они отвечали односложными репликами:
— Да... Ты где?.. В Гааге?.. И сколько?.. Нет, на фуй!.. А когда?.. Ладно, сейчас не до этого, я подумаю...
Действительно, пару минут спустя человек, сидевший за столиком у окна, оставил свою компанию и с чашечкой кофе подошел, сел за мой столик:
— Здравствуйте, какими судьбами?
— Здравствуй, Володя, — сказал я.
— А я слышал, вы на пенсии...
— Правильно слышал. Но родина, как ни странно, еще нуждается в пенсионерах.
— Понял, — кивнул он и отпил свой кофе. — Чем могу?
— Во-первых, успокой свою компанию, я тут по частному делу, даже личному...
— Усек. — Он улыбнулся и явно расслабился — и фигурой, и выражением лица. — А во-вторых?
— Во-вторых, скажи этим гребаным официантам, что я не ел с Москвы. Если через минуту у меня не примут заказ...
— Момент! — Володя развернулся к дрейфующим меж столиками официантам. Эту сметку и способность немедленно угодить вашему желанию я заметил в нем еще пять лет назад, когда он был моим практикантом. Вечно моложаво-тридцатилетний и яснолицый, как студент-отличник, капитан ФСБ Володя Крашенинников тоже далеко пойдет, будьте уверены. Не успел он и руку поднять, как один из официантов подлетел к нашему столику, держа наготове крохотный блокнотик:
— Слушаю!
— Покорми человека, это наш гость! — со значением сказал ему Володя.
— Да, конечно. Что вы будете? — обратился ко мне официант.
— Апельсиновый сок, яичницу с сыром и чай.
— Советую блинчики с творогом, — сказал мне Володя.
— И блинчики, — согласился я.
— Хлеб нужен? — поинтересовался официант.
— Тостик сделай, — вместо меня ответил Володя. — Только быстро, сразу. Усек?
— Так точно, — ответил официант, и я тут же понял его главную должность в этом заведении.
А Володя, отпустив официанта, снова повернулся ко мне:
— Что-нибудь еще я могу?..
— Что тут за собрание?
— А вы не знаете? — И в ответ на мое пожатие плечами: — Да вы что! Путин приложил нашего мэра! Публично! В Думе! Теперь нашему мэру полный каюк — в сентябре у нас выборы! Я думал, вы по этому поводу...
— С какой стати?
— Ну мало ли! Например, чтоб бюджетные деньги не ушли на выборы.
Я сделал невинное лицо:
— А уходят?
Володя искренне рассмеялся:
— А то вы не знаете!
Я достал из кармана фото Полины Суховей.
— Знаешь эту девушку?
Володя взял фото:
— Хороша!.. Нет, к сожалению, не знаю. Кто такая? Наша, нижегородка?
Я кивнул, забрал фото.
— Мне нужен участковый по Приволжской улице. Зайти со мной в один дом.
Володя просиял:
— Как в деле Погосяна?
— Да... — Дело Погосяна было первым, на котором у меня практиковался Крашенинников, теперь я собирался применить тот же трюк.
— Понял. — Володя достал свой мобильник и набрал короткий местный номер. — Алло, дежурный? Это капитан Крашенинников из ФСБ. Мне Воронина... Костя? Это Крашенинников. У меня гость из Москвы, мой учитель. Да, тот самый, я тебе рассказывал. Правильно, Чернобыльский... Ему нужен твой участковый по Приволжской улице. Обеспечишь? — Володя повернулся ко мне: — На сколько вам?
— На полдня.
— На полдня, — повторил Володя в трубку. — Нет проблем? Хорошо, он к тебе подъедет... — Володя посмотрел на меня вопросительно.
— Через час, — сказал я.
...И через час я шел вдоль Приволжской улицы к Первой Речной, где находился местный райотдел милиции и его начальник майор Костя Воронин. По дороге остановился, конечно, у дома № 16, окинул его взглядом. Как и остальные дома на этой фабричной улице, это была двухэтажная хибара времен первых пятилеток. Балконы надстроены и застеклены самодельно, штукатурка на фасаде осыпается, и судя по телеантеннам на крыше, больше похожим на половые щетки, в доме всего шесть квартир. То есть работы даже не на полдня, а на пару часов.
* * *
Что вы сделаете, если вам нужно опросить весь дом, а вы не хотите светить свою принадлежность к ФСБ? Теперь, когда я на пенсии, могу поделиться своим ноу-хау, мой метод прост и чист, как пар из чайника: держа под локтем домовую книгу и деловую папку с большим блокнотом, вы поднимаетесь в сопровождении участкового на самый верх жилого дома, звоните в любую квартиру и представляетесь сотрудником ОРТ, НТВ или РТР. Поскольку с вами участковый, которого все тут знают, никто у вас документов не проверяет. Вы говорите, что на месте этого дома будет, возможно, строиться ретрансляционная вышка и вы проводите предварительный опрос жителей с целью выяснить, в какой район они предпочитают переселиться и на какие квартиры могут претендовать, исходя из состава их семей, льгот Для ветеранов войны и прочее...
Что, по-вашему, делают люди, услышав о возможности переселения в новую квартиру? Правильно: сходят с ума от радости, заводят вас к себе, усаживают, стараются напоить чаем — это как минимум. И рассказывают обо всем: как их предки сюда вселились еще до войны, что они тут только не пережили и так далее. А вы, сверяя состав их семей с домовой книгой и старательно записывая, в какой район они хотели бы переехать, исподволь интересуетесь их соседями и постепенно подводите разговор к квартире, которая вас, собственно, и интересует.
Через час, побывав в трех верхних квартирах (с запахами лежалой и прорастающей в мешках картошки, с ароматами ржавых туалетов, сохнущего на кухнях детского белья, кошачьей мочи в прихожих и старой одежды на вешалках, с протертым линолеумом на полах и потолками в разводах давних потеков, с допотопной мебелью, телевизорами «Рекорд», раскладушками в гостиных и с холодильниками «Газоаппарат» на кухнях...) — так вот, через час, спускаясь со второго этажа на первый, я уже понял, что все мои столичные терзания и депрессия по поводу моей нищеты и мизерности пенсии — ничто по сравнению с тем, как живут люди в провинции. Даже работая — кто на автозаводе, кто в речном порту, — люди здесь тянут семьи на те деньги, которые я получаю на одного. И мне-то хоть платят регулярно — да и попробовали бы не платить своевременно пенсию ветеранам ФСБ при нашем полковнике в Кремле! Он же сам, став президентом, начал свое выступление в нашей конторе со слов: «Ну, вот мы и добрались до руководства страной!». А здесь люди и зарплату порой не видят месяцами...
Ох, родина...
Но, главное, пройдя три верхних квартиры, я практически знал уже все или почти все о семействе Степана Ильича Суховея, проживающего на первом этаже в третьей квартире. Сам Степан Суховей — инвалид, ногу отрезало упавшим на стройке подъемным краном, пенсия по инвалидности. Жена — домохозяйка. Младший сын — еще школьник, в пятом классе и тоже инвалид — церебральный паралич. Но учится на отлично, сам в школу ходит, точнее — ковыляет, шесть кварталов одолевает за час. А дочь Полина в Москве, знаменитая модель, вице-мисс «Нижний Новгород» 1996 года, ее по телику показывали, и в журналах были ее фотки, «они вам покажут». А сюда она уже давно не приезжала — с тех пор, поди, как беременная была...
— Беременная? — переспросил я болтливую старушку. И тут же, пряча свой интерес, сунул нос в домовую книгу: — А у Суховеев только четверо прописано...
— Само собой, четверо, — сказала старушка. — Полинка мертвого родила. Оправилась и уехала, с тех пор мы ее и не видели.
— А когда это было?
— Да уже, поди, года четыре...
С этой интересной информацией я отправился в третью квартиру.
Она оказалась совершенно не такой, как предыдущие. Не то что богатой, нет, но вполне цивильной, аккуратной, со свежими обоями на стенах и каким-то импортным, под паркет, линолеумом на полу, с нестарой мебелью, телевизором «Самсунг» и даже компьютером на столике в углу, рядом с книжными полками, заваленными учебниками. И Степан Суховей с женой Надеждой — далеко не старые еще люди, меньше пятидесяти, и одеты не нищенски, а нормально — Степан хоть и на костылях, а в джинсах «Ливайс»...
Конечно, здесь, на первом этаже, нас уже ждали — слух о переселении всегда распространяется по дому быстрее пожара, и если вас интересует семья, проживающая на нижнем этаже, вы для того и начинаете обход с верхнего. И — наоборот. Главное, чтобы люди не замыкались, а встречали вас с открытой дверью и душой...
— Вам, как инвалиду, полагается, наверное, какая-то дополнительная жилплощадь? — спросил я у Степана Суховея, зная наверняка, что ни хрена ему не полагается.
Стоя у окна на своих костылях и куря в форточку, он потер щеку и усмехнулся, словно читая мои мысли:
— Ни хрена мне не полагается. Пенсию и ту уже третий месяц не платят!
— Да? Почему?
— А говорят, Москва все забирает, все налоги, а назад ни хрена не дает...
Это была только часть правды. Хотя Москва действительно забирает из регионов все налоги, чтобы перераспределить их по-братски между богатыми и бедными областями, истинная причина задержки выплат пенсий и пособий по нищете отнюдь не в том, что Москва задерживает эти фонды, а в том, что по дороге сначала в Москву, а потом из Москвы эти деньги имеют чисто российскую способность исчезать и таять буквально на каждой инстанции. Иными словами, изначально-то хотели распределять бюджетные деньги как лучше, а получилось точно по Черномырдину.
Но я сделал вид, что мне это все в новинку, и изобразил изумление на лице:
— А как же вы выживаете?
— Да вот так, крутимся... — вставила Надежда Суховей и с укором посмотрела на мужа.
Он отвернулся к окну. А я, отметив про себя эту переглядку, сунул нос в домовую книгу:
— Итак, в этой квартире прописаны вы, ваш сын Кирилл... Где он, кстати?
— В школе, где же еще? — сказал Степан.
— Через час будет, — тут же добавила Надежда.
— И Полина Степановна, ваша дочь. Это она? — И я показал на большую Полинину фотографию, которую уже видел в Москве, в квартире Полины на Патриарших. Только на той метровой фотографии шестнадцати— или семнадцатилетняя Полина была в полный рост и практически обнаженная, если не считать узеньких лифчика и трусиков, а здесь та же фотография была обрезана по плечи. Но — взята под стекло и в рамку.
— Да... — тихо ответила Надежда.
— И где же она? На работе?
— Она в Москве, учится, — сказал, не повернувшись, Степан. Похоже, он не умел врать, во всяком случае — в глаза.
Я проявил заинтересованность:
— Да? И кем будет? Артисткой?
— Посмотрим. Пусть выучится сначала, — сказал Степан и, явно меняя тему, повернулся ко мне: — А когда переселение?
— Это не в моей компетенции... — Я развел руками. — Мое дело — выяснить ваши условия. Поскольку НТВ компания частная, вы можете ставить какие-то условия переселения. Но в разумных, конечно, пределах. Дворцов мы вам не предоставим.
— Ну, нам нужно три комнаты, — сказал он.
— Три? — удивился я. — Если ваша дочь учится на артистку, она уже в Нижний не вернется. Кстати, она к вам часто приезжает? Когда она была тут последний раз?
— А это при чем тут? — нахмурился Степан.
— Потому что здесь не записан адрес ее временного проживания, а это непорядок. Она где живет-то там? У вас есть ее адрес?
— Извините, а вам зачем это? — как можно мягче спросила мать Полины.
— Очень просто. Если вы будете претендовать на три комнаты, то мы должны послать ей запрос и получить от нее письменное заявление, что она собирается и в дальнейшем проживать с вами, родителями, — нагло соврал я и продолжал для убедительности: — У нас, как вы знаете, бюрократия лучшая в мире, и бумажка — прежде всего! Все дети старше восемнадцати должны на момент переселения или быть с родителями, или письменно подтвердить, что не собираются от них отселяться. Кстати, о бумажках. Степан Ильич, если вы хотите квартиру на первом этаже, то заготовьте справку об инвалидности, это мой вам совет. А то переселят на какой-нибудь верхний этаж, а у нас лифты вы же знаете, как работают. Чубайс отключит электричество — и все, все лифты станут...