Эдуард Зубов. Случайная любовь

   – Раки и сопляки донимают, – сказал он и ловко подсек.
   Удилишка прогнулась. На поверхности воды показался с растопыренными клешнями с мужскую ладонь рак. Плюхнувшись о берег, он быстро-быстро заработал, словно был еще в воде, хвостом, но не тут-то было! Мамон придавил его к земле ботинком и, повозившись, отцепил крючок. Затем взял рака за спинку и откинул Сереже.
   – Возьми.
   – А что я с ним буду делать? – спросил Сережа.
   – Было бы десятка два, сварили бы в ведре с солью; с пивом рачья закусь лучше воблы. А так пойдешь купаться, выкинь в реку, только подальше от меня.
   Мамон взял мешочек с оставшимися отрубями и, думая, что пора уже сворачивать удочки, стал разбрасывать на поплавки подкормку.
   Сережа в очередной раз взглянул на вьющуюся вдоль реки тропку. Без Юли было скучно. «Неужели она не придет?» – подумал он и пошел купаться.

9

   Юля пришла после обеда. Она издали ещё увидела, что кто-то загорает на берегу, и сердце ей подсказало, что это Сережа.
   – Привет! Ты уже здесь давно? А я вишню тетке помогала собирать. Вот, смотри, – она показала Сереже, обратив внимание, что он не сводит с неё горящих глаз, в нескольких местах поцарапанные руки. – Ничего, что я к тебе на ты?
   – Конечно.
   – Водичка сегодня теплая? Ты уже купался?
   – Два раза.
   Сегодня на голове у Юли была та же кокетливая с широкими полями шляпка, а одета она была в коротенькие, намного выше коленей, на кожаном ремешке светло-коричневые, с бахромкой по краям, шортики, под цвет им была из полупрозрачной ткани без рукавов блузка, которая не была застегнута на пуговки, а завязана на узелочек и на ладонь не доходила до шортиков. Таким образом, её животик был полуприкрыт. И в этом её облике было особое очарование. Её животик, словно магнитом, притягивал его глаза.
   «Как смотрит! Как смотрит он на меня!» – с удовлетворением подумала Юля. Для неё было ясно, что так может смотреть только по уши влюбленный. Её поражало сияние, озарявшее его лицо, радостное удивление, мелькавшее в глазах. Такое в наши дни можно встретить не часто. Впрочем, где-то она подобное видела. Где? Ах да – в зеркале!
   Ей показалось, что в его взгляде она узнала себя. У неё такой же изгиб губ и взмах ресниц. Вот это да! У нее с ним оказывается больше общего, чем казалось. «С ним я потеряю голову!» – мелькнуло у нее в голове.
   Юля медленно повернула голову и посмотрела на Сережу так, что он забыл обо всем. В её глазах он увидел насмешку и страсть, обещание ласк и предсказание боли, нежность и предсказание измены.
   – Когда я собирала вишню, меня напекло. Я думала только о воде. Идем купаться. Я уже раздеваюсь, – сказала она, развязывая узелочек на блузке, и пошла по высокой траве на вчерашнее место.
   Она полагала, что с Сережей они встретятся у реки, но он, ослепленный ею, шел за ней. Юля обернулась. «Какой он, однако, недогадливый. Впрочем, все влюбленные глупеют», – с удовлетворением подумала она, но ничего не сказала.
   Без тени смущения раздевшись, Юля достала из пакета настольное зеркальце и подала его Сереже.
   – Подержите, – что-то ей мешало, обращаясь к нему, до конца перейти на «ты».
   Юля сняла шляпку, небрежным жестом кинула её в траву и стала укладывать, используя заколки, темные волнистые волосы в высокую прическу, чтобы не замочить их во время купания. Юля смотрела в зеркальце и любовалась собой. В каждом её движении сквозило предельное удовлетворение. В этом любовании собой полностью проявлялись и детское её тщеславие, и надежды, и то чудесное качество, которое встречается только среди людей более естестественных – способность наслаждаться минутой.
   Иногда она вдруг перехватывала его сияющий взгляд, замирала и неподвижная, с еще ниспадающими ей на плечи волосами, казалась похожей Сереже на весеннюю зарю. «Бесподобно. Она радуется уже одному тому, что она есть!» – подумал он.
   – Вам не приходилось участвовать в конкурсе красоты? – спросил Сережа, не сводя с нее влюбленных глаз.
   «Он еще делает комплименты! Он не опытен, но у него врожденное чувство такта общения с девочками», – подумала она.
   – Нет. А почему вы спрашиваете?
   – Вы бы заняли первое место.
   – Я миниатюрная, а туда берут длинноногих.
   – Тогда вам нужно было поступать в театральный, вы бы поступили.
   – Почему?
   – Вы так хорошо держитесь.
   – И только…
   – Вы бы смогли играть даже в чеховских пьесах.
   – А в современных?
   Об этом я и не говорю.
   – Я уже слышала об этом. Что-то подобное мне говорили в школе.
   – За вас играла бы ваша внешность. Вы занимаетесь аэробикой?
   – Это чувствуется?
   – Конечно. Вы, наверное, любите танцевать современные танцы, – спросил Сережа.
   – Я этому одно время даже училась. А вы не танцуете…
   – Откуда вы знаете?
   – Я же сказала, что вы серьезный, а я легкомысленная.
   – Я бы не сказал.
   Юля оставила его замечание без внимания. Уложив волосы, она нагнулась, положила зеркальце в пакет и быстро повернула в его сторону голову, так прямо сидевшую на соблазнительной шейке. Если бы вчера этот поворот шеи и взгляд, каким она на него посмотрела, показался бы ему показным и легкомысленно-опереточным, то сегодня ему уже все нравилось в Юле.
   – Я готова, идемте, – сказала она и, перехватив обожающий взгляд Сережи, подумала: «Все мальчики, когда влюбляются, похожи на страусов. Они закрывают глаза на то, что им не хочется видеть, но ведь это же не преимущество. Ими можно крутить и манипулировать».
   Пропустив Юлю впереди себя, Сережа последовал за ней. Он, не глядя себе под ноги, не отрывал взгляда от её соблазнительного, зовущего к себе, возбуждающего тела. Оно сводило его с ума.
   Они остановились у берега, поросшего кое-где тростником, под большим, бросающим на них тень, раскидистым деревом. Юля ждала, когда Сережа войдет в реку, а он, очарованный, продолжал смотреть на неё. А вокруг было тихо и кроме них – никого.
   – Ты первый, – сказала Юля, желая, чтобы Сережа, проявляя к ней внимание, войдя в реку, подал ей руку, а она бы отказалась. Но он, чтобы снять внутреннее возбуждение и похвалиться, разбежался и, сильно оттолкнувшись от берега, по-спортивному, почти без брызг нырнул в воду. Проплыв метров пять, он вынырнул, и как бы спрашивая: «Ну, как?» – оглянулся.
   – Сережа, вы хорошо ныряете, научите меня, – сказала не то в шутку, не то всерьез, кокетливо улыбаясь, Юля и подумала: «А он не такой уж ручной, как кажется, нужно его проучить, пусть помучается».
   Показывая, как он хорошо плавает, Сережа поплыл на середину реки, но скоро одумался: как же он мог оставить девушку одну на берегу реки! Он развернулся и быстро, словно на соревнованиях, поплыл назад.
   Юля обратила внимание, что у берега Сережа положил фанеру. По её губам пробежала легкая улыбка. Она попробовала ножкой, теплая ли водичка и, задирая кверху подбородок, скрестив на груди руки, бросилась в реку.
   – Ой!
   Её возглас радостно отозвался в сердце у Сережи, и он рассмеялся не потому, что было смешно, а от избытка чувств, от того, что был счастлив. Юля с удивлением посмотрела на него и тоже рассмеялась. Они поплыли на середину реки.
   Юля изредка отфыркивалась, и было слышно её шумное глубокое дыхание. А Сережа, чувствуя себя как рыба в воде, то, сильно угребнувшись руками, вырывался вперед, то отставал, то подныривал под Юлю и, любуясь, рассматривал насколько это было под водой возможно, красивое девичье тело.
   Достигнув середины реки, они развернулись и поплыли по еле уловимому течению.
   – Хотите, я достану здесь дно? – спросил Сережа и, не дожидаясь ответа, нырнул.
   Прошла минута, которая для Юли показалась очень долгой, прежде чем Сережа вынырнул и бросил вперед себя прихваченный со дна ил.
   – Пожалуйста, не ныряйте, – с тревогой в голосе сказала Юля, обратив внимание, как часто дышит Сережа, и на бледность его лица. – У вас будет судорога, и вы утонете. Здесь же очень глубоко.
   – Вода на дне как лед, – отдышавшись, заметил Сережа. – Метра четыре глубины, не меньше.
   – Ну вот, видите, и я не уверенно держусь на воде, – заметила Юля и повернула к берегу.
   Они плыли теперь голова к голове. Иногда при гребке пальцы их рук соприкасались, и в этих соприкосновениях для Сережи было какое-то очарование.
   – Сегодня вода прохладнее, – заметила она.
   – Её перемешал небольшой ветерок, – сказал Сережа, набрал полный рот воды и выпустил струей перед собой.
   – Заразиться не боитесь? – спросила Юля?
   – Чем?
   – Хотя бы холерой. В Волге постоянно находят вибрионы.
   – Я же не заглатываю.
   – Все равно.
   – Здесь топко, – сказал Сережа, первый подплыл к берегу и встал на дно. Он протянул Юле руку, чтобы вывести её на берег.
   – Я сама, – ответила она и, разгребая перед собой покрытую мелкими водорослями цветущую воду, ухватилась за тростник.
   Сережа не сводил с нее взгляда. Вчера он целовал её руки, а сегодня мечтал, что будет целовать другие части красивого тела.
   Юля вылезла на берег. Её ноги были испачканы илом.
   – Побрызгай, – попросила она, встала у самого берега на траву и наградила его взглядом, в котором смешивались кокетство с ребяческой шаловливостью.
   – Все, молодец, – похвалила его Юля, отошла от берега и стала собирать ромашки.
   Сережа продолжал смотреть на нее так пристально, что это не только тешило самолюбие, но и, забавляя, веселило её.
   Когда же она смотрела на него, а это бывало редко и так, что он этого не замечал, взгляд у неё казался безмятежным.
   «Какое счастье, что у нас есть хотя бы это преимущество перед парнями: мы всегда знаем, когда они на нас смотрят, и умеем смотреть на них так, что они об этом и не подозревают», – подумала она.
   А Сереже казалось, что Юля увлеклась и не замечает его, но это было не так. Юля чувствовала, что приобретает над ним какую-то особую, тихую власть; ей уже было не важно, говорит ли он, смотрит ли на неё или нет. Её инстинкт, прорываясь сквозь его скорлупу, чуял учащенное биение его пульса, знал, что сладкий яд проник в его кровь. И ощущение этой девичьей власти над ним, как никогда, пьянило её.
   – Там дальше есть луг, где растут не только ромашки, – сказал Сережа.
   – А я люблю ромашки, – заметила Юля. – Но, если не далеко, то идемте. Еще я люблю васильки.
   – А я кроме ромашек ни в чем не разбираюсь, – заметил Сережа.
   – И ничего удивительного. У вас в деревне на огородах сажают только картошку. Я прошла улицей и около некоторых домов не увидела даже сада, а цветников нет практически ни у кого.
   – Не зря же говорят: «Деревня!» – согласился Сережа.
   Они пошли вдоль реки по нескошенной траве, и Сережа с удовлетворением подумал, что хорошо еще, что сюда не успели пригнать пастись скот, а то бы буренки все поели и вытоптали до травинки.
   Юля, нагнувшись, сорвала ромашку и, что-то загадав, стала обрывать один лепесток за другим.
   – Ну, что, получилось? – спросил Сережа, когда был сорван последний лепесток.
   Я сбилась со счета, – не без лукавства ответила она.
   – Как сбились?
   – Если много будете знать, то знаете, что с вами будет? – в свою очередь спросила она. – Здесь так колется.
   – Точечный массаж. Полезно для здоровья. Лев Толстой каждое лето ходил по усадьбе босиком.
   – Откуда вы знаете?
   – Нам училка по литературе в школе говорила. Ступайте, как я, по не скошенной траве. А то опять стерня в ногу попадет.
   Когда они проходили мимо высушенного душистого, уложенного в небольшую копешку, сена, Сережа подумал, какое было бы счастье сейчас предаться на сене любовной игре, но сегодня, ему казалось, Юля была не в игривом настроении.
   – Сережа, вы идите, пожалуйста, впереди, выбирайте дорогу, – попросила она, лишив его возможности любоваться своим телом. – Там, куда мы идем, случайно не скошено?
   – Сейчас увидим. Нужно пройти метров двести. Вон, видите дубы?
   – Мы идем туда?
   – Когда мы учились в школе, приходили сюда всем классом собирать желуди.
   – Кому же они были нужны?
   – Колхозным свиньям. Они их любят.
   – А я и не знала.

10

   Они стояли перед лужайкой, на которой росли полевые цветы, но Сережа, казалось, кроме Юли не видел ничего. Стоя позади неё, желая вдохнуть пьянящий запах её волос, он подался вперед, а затем, поскольку она стояла и продолжала любоваться цветами, не выдержал и нежно коснулся губами её плеча.
   – Не хулиганьте.
   Она нагнулась и стала рвать цветы, а Сережа, не зная, что делать, растерянно продолжал стоять. Она была так близка и в то же время так далека от него!
   – Вы мне не поможете? – игриво взглянув на него, спросила она.
   Сережа стал без разбора рвать росшие на лужайке цветы.
   – Которые осыпаются, не рвите.
   – Эти сорвать? – спросил Сережа, показывая на несколько росших вместе голубеньких цветочков.
   – Ромашки и голубой цвет – будет очень красиво! Сорвите, только не все.
   – Голубой – ваш любимый цвет?
   – Да, – не глядя на Сережу, отвечала Юля.
   – А еще?
   – У меня темные волосы и темные глаза. Я люблю бордо и темно-красный.
   – А я думал, зеленый.
   – Почему?
   – Вы так смотритесь на фоне деревьев, тростника, травы…
   – Я учту. Мне мама говорит, что мне не идет только синий.
   – А эти не сорвать? – Сережа показал на высокие, чуть ли не в его рост растения, росшие метелочками, от которых исходил пьянящий аромат.
   – Не нужно. Они слишком простые.
   – Зато как пахнут!
   Сережа сорвал веточку и подошел к Юле. Она повернула в его сторону головку.