Страница:
Эдуард Зубов
Случайная любовь
1
Сережа шел по улице и прислушивался, как и куры, и гуси, и овцы, вся живность, всё, что ходило, поклевывало, погогатывало, говорило по-своему, делало двор по-деревенски веселым. Он только что приехал на каникулы и теперь ему, выросшему в деревне, после двух лет пребывания в городе эта мелодия ласкала слух.
Сережа обогнул угол последнего дома, прошел вдоль забора, огораживающего засаженный картофелем земельный надел, и спустился по откосу к реке.
Солнце стояло уже высоко. Оно жгло и берег, и белевших на мелководье гусей, и полоскавшую в реке с мостков белье бабу, и отражалось от воды так ослепительно ярко, что у него жмурились глаза.
А если посмотреть дальше, то за поросшей по берегам камышом и тростником рекой, белевшей, как залысинами, песчаными отмелями, можно было увидеть, как тянулись вдоль берега вязы, а ещё дальше простирались луга, пшеничное поле, лес и перелески, за горизонт уходила дорога, и, где-то совсем далеко виднелся поблескивающий золотом в солнечных лучах крест на колокольне соседней деревушки.
Сережа подошел к поставленной неизвестно для чего у самой воды изгороди из жердей, и вдруг на него нахлынули воспоминания двухлетней давности. Теперь ему казалось, что это было давным-давно. Тогда, после окончания школы, они по традиции, всем классом, когда уже стемнело, вышли на берег, и первая его любовь стояла у этого забора. У неё была белая шея, светлые волосы, прическа по-особенному, алый румянец, тоже по-особенному, по-молодому…
Он не спускал с неё любящих глаз. Сердце билось тревожно и страстно, но она смотрела спокойно перед собой. Её черные изогнутые ресницы подрагивали. Сколько чистоты было тогда в них обоих, чистоты наивной, милой, влекущей.
Как безумно хотелось любви: озаренной, ласковой, чистой… Но её спокойные, ясные серые глаза мягко и с затаенной ласковостью говорили: «Нет».
«Где она сейчас?» – подумал, перелезая через забор, про свою первую безответную любовь Серёжа. С тех пор у него были с девочками лишь только мало чего значащие мимолетные встречи.
В надежде увидеть кого-либо из молодежи (особенно девочек) он взором окинул по обе стороны реку, но не увидел никого. Лишь только невдалеке, у поворота, барахтались на мели, играя в «ныру», чумазые, уже посиневшие до судороги, но не вылезавшие ещё на берег мальчишки.
«Скучно в деревне. В такую погоду даже девки сидят по домам. То ли дело раньше», – подумал он и, перелезая изгородь, спрыгнув на землю, зашагал по тропинке, которая вилась меж мелкорослого кустарника вдоль реки.
На повороте он увидел специально очищенное, метра на три в ширину, от камыша и тростника для рыбной ловли место. На удобном, в виде ступени, покрытом сухим сеном сидении, восседал Мамон – старик с заячьей губой. Его желтая, большая круглая плешь была не покрыта и блестела на солнце как медный таз, а сивые клоки давно нестриженых волос вздыбились, как у взъерошенной птицы.
Мамон был заядлым рыбаком и, несмотря на то, что все говорили, что рыбу в реке давно уже вытравили удобрениями, и в ней ничего не поймаешь, он почти никогда не возвращался с рыбной ловли без улова.
Сережа подошел и поздоровался. Мамон повернул в его сторону голову, вынул изо рта обсосанную до мокроты потухшую папиросу, вновь прикурил и спросил:
– Как у городе?
– Что?
– Жись, говорю, у городе как?
– Если деньги есть, жить можно, – ответил Сережа, обратив внимание на то, что удилишки у Мамона были не складные, как у городских рыбаков, и даже не бамбуковые, а всего-навсего из обычного, небрежно ошкуренного изогнутого орешника, и в этом ему показался какой-то особенный рыбацкий шарм.
По левую от Мамона руку на сене лежал тряпичный мешочек с подкормкой – распаренными отрубями; справа в траве стояла литровая стеклянная банка, прикрытая листом лопуха, в которой, свернувшись комком, шевелились в навозе красные черви. Под ногами лежала брезентовая сумка, в которой лежала краюха ржаного хлеба и два мешочка. В одном была распаренная пшеница, в другом – нарезанный кубиками недоваренный картофель – это для наживки.
Мамон, видимо, довольный ответом, скосил на Сережу подрагивающий глаз.
– Раки донимают, – сказал он, снимая с крючка объеденную насадку. Затем, порывшись загрубелыми, в трещинах, черными от грязи пальцами в банке с навозом, он достал извивающегося червя, ловким движением насадил его на крючок, сноровисто взмахнув удилищем, закинул метра на три от берега наживку, той же рукой отщипнул от буханки хлеба мякиш, сунул его в рот, разжевал, выплюнул на ладонь и бросил для приманки на поплавки.
– Здесь хоть огурчиков вырастишь, курочка яичко снесет, картошка своя, грибочков в лесу соберешь, я вот сазанов поймаю, а у городе все с базара, – сказал он.
– А ты, дядя Мамон, сегодня что-нибудь поймал? – поинтересовался Сережа.
– А вон, – Мамон показал глазами на поросшую осокой ложбинку, где лежали, один к одному, каждый килограмма на два, несколько отливающих желтизной сазанов.
– И так каждый день? – удивляясь улову, спросил Сережа.
– По-разному. Думал по весне место подальше сделать, на извороте под талиной, там солнце бы лысину не пекло и дно глубже, да ноги не ходят, болят, если ходишь далече.
– А что вы с рыбой-то делаете? Продаете?
– С рыбой, говоришь? Сам, вот не поверишь, не ем. На продажу ловлю. По улице все знают, которые заказывают. Летом в деревне скотину кто режет! Всем хочется свеженькой рыбки. Продам – выпью. Все жизнь веселей. А ты где учишься-то? Еще не закончил? – в свою очередь спросил Мамон.
– В университете. На третий курс еще только перешел. Удачи вам, дядя Мамон, не буду мешать, – сказал Сережа, заметив, что между кустов и прибрежного тростника, там, где была тропка, промелькнули белая шляпка и цветастый сарафан.
«Кто-то из девчат идет купаться. Это уже интересней!» – подумал он, сразу же теряя к Мамону интерес.
Сережа вышел на тропку и увидел идущую впереди себя девочку, которая, не оглядываясь, легкой походкой, неся в одной руке полиэтиленовый пакет, а другой срывая случайно росшие вдоль тропки полевые цветы, направлялась к месту, где обычно купались деревенские девчата.
«Кто же это может быть?» – подумал Сережа, обратив внимание, что девочка была среднего роста, с красивыми ножками, стройная и, судя по всему, в хорошем настроении.
Сережа обогнул угол последнего дома, прошел вдоль забора, огораживающего засаженный картофелем земельный надел, и спустился по откосу к реке.
Солнце стояло уже высоко. Оно жгло и берег, и белевших на мелководье гусей, и полоскавшую в реке с мостков белье бабу, и отражалось от воды так ослепительно ярко, что у него жмурились глаза.
А если посмотреть дальше, то за поросшей по берегам камышом и тростником рекой, белевшей, как залысинами, песчаными отмелями, можно было увидеть, как тянулись вдоль берега вязы, а ещё дальше простирались луга, пшеничное поле, лес и перелески, за горизонт уходила дорога, и, где-то совсем далеко виднелся поблескивающий золотом в солнечных лучах крест на колокольне соседней деревушки.
Сережа подошел к поставленной неизвестно для чего у самой воды изгороди из жердей, и вдруг на него нахлынули воспоминания двухлетней давности. Теперь ему казалось, что это было давным-давно. Тогда, после окончания школы, они по традиции, всем классом, когда уже стемнело, вышли на берег, и первая его любовь стояла у этого забора. У неё была белая шея, светлые волосы, прическа по-особенному, алый румянец, тоже по-особенному, по-молодому…
Он не спускал с неё любящих глаз. Сердце билось тревожно и страстно, но она смотрела спокойно перед собой. Её черные изогнутые ресницы подрагивали. Сколько чистоты было тогда в них обоих, чистоты наивной, милой, влекущей.
Как безумно хотелось любви: озаренной, ласковой, чистой… Но её спокойные, ясные серые глаза мягко и с затаенной ласковостью говорили: «Нет».
«Где она сейчас?» – подумал, перелезая через забор, про свою первую безответную любовь Серёжа. С тех пор у него были с девочками лишь только мало чего значащие мимолетные встречи.
В надежде увидеть кого-либо из молодежи (особенно девочек) он взором окинул по обе стороны реку, но не увидел никого. Лишь только невдалеке, у поворота, барахтались на мели, играя в «ныру», чумазые, уже посиневшие до судороги, но не вылезавшие ещё на берег мальчишки.
«Скучно в деревне. В такую погоду даже девки сидят по домам. То ли дело раньше», – подумал он и, перелезая изгородь, спрыгнув на землю, зашагал по тропинке, которая вилась меж мелкорослого кустарника вдоль реки.
На повороте он увидел специально очищенное, метра на три в ширину, от камыша и тростника для рыбной ловли место. На удобном, в виде ступени, покрытом сухим сеном сидении, восседал Мамон – старик с заячьей губой. Его желтая, большая круглая плешь была не покрыта и блестела на солнце как медный таз, а сивые клоки давно нестриженых волос вздыбились, как у взъерошенной птицы.
Мамон был заядлым рыбаком и, несмотря на то, что все говорили, что рыбу в реке давно уже вытравили удобрениями, и в ней ничего не поймаешь, он почти никогда не возвращался с рыбной ловли без улова.
Сережа подошел и поздоровался. Мамон повернул в его сторону голову, вынул изо рта обсосанную до мокроты потухшую папиросу, вновь прикурил и спросил:
– Как у городе?
– Что?
– Жись, говорю, у городе как?
– Если деньги есть, жить можно, – ответил Сережа, обратив внимание на то, что удилишки у Мамона были не складные, как у городских рыбаков, и даже не бамбуковые, а всего-навсего из обычного, небрежно ошкуренного изогнутого орешника, и в этом ему показался какой-то особенный рыбацкий шарм.
По левую от Мамона руку на сене лежал тряпичный мешочек с подкормкой – распаренными отрубями; справа в траве стояла литровая стеклянная банка, прикрытая листом лопуха, в которой, свернувшись комком, шевелились в навозе красные черви. Под ногами лежала брезентовая сумка, в которой лежала краюха ржаного хлеба и два мешочка. В одном была распаренная пшеница, в другом – нарезанный кубиками недоваренный картофель – это для наживки.
Мамон, видимо, довольный ответом, скосил на Сережу подрагивающий глаз.
– Раки донимают, – сказал он, снимая с крючка объеденную насадку. Затем, порывшись загрубелыми, в трещинах, черными от грязи пальцами в банке с навозом, он достал извивающегося червя, ловким движением насадил его на крючок, сноровисто взмахнув удилищем, закинул метра на три от берега наживку, той же рукой отщипнул от буханки хлеба мякиш, сунул его в рот, разжевал, выплюнул на ладонь и бросил для приманки на поплавки.
– Здесь хоть огурчиков вырастишь, курочка яичко снесет, картошка своя, грибочков в лесу соберешь, я вот сазанов поймаю, а у городе все с базара, – сказал он.
– А ты, дядя Мамон, сегодня что-нибудь поймал? – поинтересовался Сережа.
– А вон, – Мамон показал глазами на поросшую осокой ложбинку, где лежали, один к одному, каждый килограмма на два, несколько отливающих желтизной сазанов.
– И так каждый день? – удивляясь улову, спросил Сережа.
– По-разному. Думал по весне место подальше сделать, на извороте под талиной, там солнце бы лысину не пекло и дно глубже, да ноги не ходят, болят, если ходишь далече.
– А что вы с рыбой-то делаете? Продаете?
– С рыбой, говоришь? Сам, вот не поверишь, не ем. На продажу ловлю. По улице все знают, которые заказывают. Летом в деревне скотину кто режет! Всем хочется свеженькой рыбки. Продам – выпью. Все жизнь веселей. А ты где учишься-то? Еще не закончил? – в свою очередь спросил Мамон.
– В университете. На третий курс еще только перешел. Удачи вам, дядя Мамон, не буду мешать, – сказал Сережа, заметив, что между кустов и прибрежного тростника, там, где была тропка, промелькнули белая шляпка и цветастый сарафан.
«Кто-то из девчат идет купаться. Это уже интересней!» – подумал он, сразу же теряя к Мамону интерес.
Сережа вышел на тропку и увидел идущую впереди себя девочку, которая, не оглядываясь, легкой походкой, неся в одной руке полиэтиленовый пакет, а другой срывая случайно росшие вдоль тропки полевые цветы, направлялась к месту, где обычно купались деревенские девчата.
«Кто же это может быть?» – подумал Сережа, обратив внимание, что девочка была среднего роста, с красивыми ножками, стройная и, судя по всему, в хорошем настроении.
2
Девочка облюбовала местечко не там, где обычно купались деревенские девчонки и ребята, а метрах в тридцати от берега, среди высокой травы. Она оглянулась, скользнула по Сереже безразличным взглядом, постелила покрывало, скинула, словно была одна у себя дома, сарафанчик и легла на спину. Теперь Сережа мог видеть только выглядывающие из травы согнутые в коленях ножки.
«Свеженькая, – отметил Сережа. – Наверняка студенточка. Деревенские не ходят по одиночке купаться. Приехала, очевидно, из города к родственникам на каникулы здоровье поправлять».
Сережу подмывало подойти к девочке или, по крайней мере, пройти мимо, под каким-то предлогом взглянуть на неё, хотя бы одним глазком, но он был робок с девочками, да и было не удобно, ведь не экспонат же для обозрения лежал в траве. Но она словно невидимыми нитями притягивала его к себе.
«На городских пляжах – кабины для переодевания, а здесь…», – подумал Сережа, залезая в прибрежные кусты и, раздевшись, осмотрел своё стройное тело. «Ну, чем не вышел?! Имею даже разряд по лыжам и плаванию, а она не удосужила даже взглядом!», – подумал он, а когда вылез из кустов, опять невольно свернул шею в её сторону, но девочка, видимо, повернулась со спины на живот, согнула в коленях ноги и из травы теперь виднелись только пятки.
«Ей до меня, как до фени! – подумал Сережа. – Как же, городская! Вся, видимо, из себя! А разница-то сейчас: что город, что деревня… В городе даже наоборот: и наркотики, и шпана!» Он открыл прихваченный с собой томик детектива, прочитал одну страничку, другую, но дальше этого дело не пошло – чтение про грабежи, убийства и насилия на природе, когда рядом загорает красивая девочка, было занятием противоестественным. Сережа отбросил в сторону с броской обложкой книжку, приподнялся и, вытянув шею, взглянул туда, где до этого из травы виднелись пятки загорающей незнакомки, но уже не было видно и пяток. «Может быть, она залезла в воду», – подумал Сережа, встал и прошелся вдоль берега. В реке никто не купался. В расстроенных чувствах он сел на берег и кинул в реку подвернувшийся под руку камень. По воде кругами пошли волны.
А сверху все палило и палило стоящее почти над головой солнце и лишь иногда чувствовалось легкое дуновение ветерка. На другой стороне реки, за поворотом, на мелководье, спасаясь от жары, по колено в воде стоял красный скот; напротив, у берега возились домашние утки; ныряя одной головой, они долго выбирали что-то в тине, пришлепывая плоскими носами; и тут же у берега неподвижно и важно белели, стоя на одной лапе, гуси. Пахло ароматом трав. Было тихо, спокойно и сонно, как будто кто-то важный отдыхал, и природа не тревожила его мирного отдыха.
«Скучно!» – подумал Сережа, не замечая и не радуясь окружавшему его покою и красоте, ибо он занят был другим, занят был молодым напряжением, той игрой просящих чего-то сил, которые зовут, сулят, не дают покоя.
«Свеженькая, – отметил Сережа. – Наверняка студенточка. Деревенские не ходят по одиночке купаться. Приехала, очевидно, из города к родственникам на каникулы здоровье поправлять».
Сережу подмывало подойти к девочке или, по крайней мере, пройти мимо, под каким-то предлогом взглянуть на неё, хотя бы одним глазком, но он был робок с девочками, да и было не удобно, ведь не экспонат же для обозрения лежал в траве. Но она словно невидимыми нитями притягивала его к себе.
«На городских пляжах – кабины для переодевания, а здесь…», – подумал Сережа, залезая в прибрежные кусты и, раздевшись, осмотрел своё стройное тело. «Ну, чем не вышел?! Имею даже разряд по лыжам и плаванию, а она не удосужила даже взглядом!», – подумал он, а когда вылез из кустов, опять невольно свернул шею в её сторону, но девочка, видимо, повернулась со спины на живот, согнула в коленях ноги и из травы теперь виднелись только пятки.
«Ей до меня, как до фени! – подумал Сережа. – Как же, городская! Вся, видимо, из себя! А разница-то сейчас: что город, что деревня… В городе даже наоборот: и наркотики, и шпана!» Он открыл прихваченный с собой томик детектива, прочитал одну страничку, другую, но дальше этого дело не пошло – чтение про грабежи, убийства и насилия на природе, когда рядом загорает красивая девочка, было занятием противоестественным. Сережа отбросил в сторону с броской обложкой книжку, приподнялся и, вытянув шею, взглянул туда, где до этого из травы виднелись пятки загорающей незнакомки, но уже не было видно и пяток. «Может быть, она залезла в воду», – подумал Сережа, встал и прошелся вдоль берега. В реке никто не купался. В расстроенных чувствах он сел на берег и кинул в реку подвернувшийся под руку камень. По воде кругами пошли волны.
А сверху все палило и палило стоящее почти над головой солнце и лишь иногда чувствовалось легкое дуновение ветерка. На другой стороне реки, за поворотом, на мелководье, спасаясь от жары, по колено в воде стоял красный скот; напротив, у берега возились домашние утки; ныряя одной головой, они долго выбирали что-то в тине, пришлепывая плоскими носами; и тут же у берега неподвижно и важно белели, стоя на одной лапе, гуси. Пахло ароматом трав. Было тихо, спокойно и сонно, как будто кто-то важный отдыхал, и природа не тревожила его мирного отдыха.
«Скучно!» – подумал Сережа, не замечая и не радуясь окружавшему его покою и красоте, ибо он занят был другим, занят был молодым напряжением, той игрой просящих чего-то сил, которые зовут, сулят, не дают покоя.
3
«Надо бы искупаться», – решил Сережа. Он подошел к берегу, ступил в воду и, присматриваясь к прибрежным водорослям, наклонился. Причудливые водяные растения, инфузории и гидры, вместе со стайками пугливых мальков жили своим сказочным царством. Сережа набрал в пригоршни воды, брызгами окропил своё разгоряченное тело, бултыхнулся и саженками поплыл на другой берег. «Ширина – метров сорок, а где и шестьдесят», – на глаз измеряя расстояние от одного берега до другого, подумал он, а когда почувствовал под ногами илистое дно и вылез на берег, то опять невольно посмотрел туда, где загорала незнакомая девочка.
Она стояла среди нескошенной травы и сквозь солнцезащитные очки заинтересованно (его-то в этом не обманешь) смотрела на него. Затем изящным движением руки она сняла с головы кокетливую шляпку, грациозно прогнувшись, подняла руки и стала укладывать на затылке в узел длинные спускающиеся на плечи темные волнистые волосы. Покончив через несколько минут с волосами, она, с виду занятая только собою, сняла очки и, покачивая стройным станом, осторожно ступая босыми ногами по колкой траве, направилась к берегу, туда, где росли лилии и кувшинки.
Сережа продолжал сидеть на берегу, прутиком вычерчивая по воде круги, и сквозь опущенные ресницы заинтересованно подсматривал за незнакомкой. А она, подойдя к берегу, попробовала ножкой, какова водичка, и медленно, задерживая дыхание, прижимая к грудкам ручки, вошла по плечи в воду, взглянула, как показалось Сереже, на него беглым, любопытным и, вместе с тем, зовущим к себе взглядом и, глядя перед собой, как говорят деревенские, «по-собачьи» поплыла на другой берег.
Доплыв до середины реки, она с любопытством, мельком, взглянула на Сережу. А он, испытывая подступившее к горлу волненье, окинул взглядом сверкающую серебром реку, где кроме них был только сворачивающий уже удочки Мамон, и с берега бросился в воду. Он вынырнул почти на середине реки и поплыл в её сторону. Сережа плыл почти без брызг, свободным стилем, почти не сгибая руки в локтях, выбрасывая их вперед и погрузив голову в воду. На третий гребок, наклоняя голову на бок, он жадно вбирал в себя воздух, выдыхая его уже в воду.
Проплыв метров двадцать, Сережа поднял голову. Девочка продолжала плыть, не глядя на него, и уже приближалась к берегу. Сережа прикинул, что прежде чем он доплывет до неё, она уже будет на берегу и вновь, демонстрируя своё мастерство, опустив голову в воду, усиленно заработал руками. «Раз, два, три…», – отсчитывал он гребки. Досчитал до двадцати и опять поднял голову. Незнакомка стояла у берега, метрах в десяти от него, по пояс в воде. При плавании у неё замочились нижние пряди волос и она, заломив над головой руки, опять укладывала их в более высокую прическу. Теперь ему можно было получше её разглядеть. Правда, она стояла к нему в профиль. Сколько грации! И еще чего-то такого, что нельзя передать словами. Только юность так способна носить красоту! И она была уже совсем, как казалось издали, не дитя: при тонкой талии у неё хорошо обрисовывались груди, которые стремились вырваться из выреза голубого купальника, подчеркивающего её стройность. Какие вот только ножки?!
Она не смотрела на него, но Сереже удалось перехватить выражение её лица, оно было шаловливым, и это приободрило его, – у него появилась надежда. А так хотелось познакомиться, но он был скован, робок с девочками, и проплыл дальше. Незнакомка с любопытством проводила его взглядом. Её глаза лукаво блестели, а на губах появилась милая улыбка. Ей нравились скромные мальчики, – сейчас это редкость, – она тоже не прочь была, судя по всему, познакомиться с Сережей.
Проплыв метров десять, Сережа остановился. Плыть дальше было глупо. Чтобы развернуться, он в воде перевернулся, а вынырнув, увидел, что девочка зашла по плечи в воду и поплыла. По её губам блуждала легкая, приветливая, располагающая к общению улыбка. Сережа ещё более приободрился и, быстро догоняя, поплыл к ней.
Расстояние между ними все сокращалось и сокращалось, а она словно не замечала его, но в тоже время какое-то лукавое самодовольное выражение блуждало по её лицу, а когда он с ней поравнялся, она глянула на него по-детски – доверчиво и неожиданно охотно, как будто они были давно знакомы.
– Вы так здорово плаваете! – заметил он и беспричинно почему-то рассмеялся.
Она с удивлением взглянула на него. Так с ней ещё никто не знакомился. Симпатичный юноша и явно не нахал.
– Чему смеетесь? Вовсе не смешно! – сказала она, поперхнулась водой и раскашлялась. – Чуть из-за вас не захлебнулась!
– А здесь не глубоко, – сказал Сережа, подплыв к девочке совсем близко. – Хотите, померю? – и улыбнулся. Обычно он трудно знакомился с девочками, не шли на язык слова, а с ней получалось не только легко, но и как-то весело.
Она, видимо, опасаясь ещё раз поперхнуться, ничего не сказала, лишь с любопытством и доброжелательно посмотрела на него.
Сережа вытянул над головой руки и столбиком пошел ко дну. На глубине его ноги обожгло холодом, но до дна он не достал. Выныривая, Сережа в воде открыл глаза, увидел силуэт девочки, которая продолжала плыть «по-собачьи» и, энергично работая руками и ногами, желая разглядеть с близкого расстояния каждую часть её тела, устремился за ней, но прогретая солнцем вода была не слишком прозрачной, она уже начинала «цвести», к тому же, поравнявшись с ней, уже нужно было, чтобы не задохнуться, выныривать, и ему ничего на этот раз не удалось разглядеть.
– Не достал, глубоко, – вынырнув в полутора метрах от неё, часто дыша всей грудью, сказал Сережа.
– А я думала, вы достанете, – ответила кокетливо она.
– Здесь середка, самая глубина, – Сережа проплыл несколько метров вперед и опять столбиком ушел под воду. До дна было метра три, и опять бьющая из родников вода опалила на глубине его тело. Коснувшись ногами дна, он согнул их в коленях, резко оттолкнулся и, как пробка из шампанского, вылетел, чуть ли не по грудь на поверхность
– Метра четыре с половиной, – игривым тоном заметил он.
– Нет, правда? – посмотрев на него блестящими, смеющимися глазами, спросила она.
– Два моих роста.
– О-о-о! А какой у вас рост?
– Метр семьдесят восемь. А у вас?
– Это вам интересно?
– Очень.
– Вы слишком любопытны. А почему вы не ныряете вниз головой?
– Как утка?
– Хотя бы.
– Могу и по-утиному. У меня по плаванию второй мужской разряд…
– Вон даже как!
– Сейчас достану дно, – сказал Сережа и тут же, бултыхнув ногами, нырнул по-утиному вниз головой.
Они уже проплыли середину реки. В этом месте глубина достигала чуть более двух метров, и Сережа без труда достиг дна, пошарив руками, нашел что-то твердое и вынырнул.
– Вот, – показывая ракушку, которая быстро прятала белое мясистое тело в твердую скорлупу, сказал он. – Казнить или помиловать?
– Отпустите, пусть живет.
Сережа развернулся и бросил ракушку на середину реки.
– Молодец! – прозвучало из её уст то ли в шутку, то ли всерьез, и Сереже на мгновение показалось с её стороны по отношению к нему еле уловимое высокомерие, но он не стал придавать этому значение; опять нырнул, на этот раз под неё, и широко раскрытыми глазами стал разглядывать прелести стройного девичьего тела.
– Что вы в воде делаете? – видимо, догадываясь, чем он занимается, спросила она.
– Просто ныряю.
– Если смотрите, то это вредно.
– Смотреть на вас?!
– Я серьезно.
Теперь она плыла «по-матросски», широко разводя вокруг себя руками, и он тоже перешел на этот стиль, а чтобы в такт с ней делать руками гребки, перестал работать ногами.
Когда он подплыл к ней ближе и развел руками по сторонам, их пальчики коснулись в воде друг друга. Искра пробежала. Она опять стала плыть «по-собачьи».
– Вставайте, здесь уже дно, – сказал он, по щиколотку увязая в прибрежном иле. Вода доходила ему до груди, волосы закрывали глаза, и он резким движением руки смахнул их на сторону.
Девочка, похлопывая руками по воде, так что по сторонам разлетались брызги, тоже встала на дно, и он внимательно вблизи посмотрел на неё.
Тоненькая, среднего роста, с темными волосами, чуть-чуть вздернутым, но не курносым носом и широко расставленными темными глазами, она напоминала цветок на тонком стебле. Весь её облик говорил о том, что ей трудно относиться к жизни серьезно. Она была похожа на родник или ключ, где вода всегда журчит и искрится, как налитое в бокал шампанское, и Сереже страстно захотелось испить этот «напиток», быть пьяным от него.
И она, выходя из воды, скользнула взглядом по нему. «Какие нежные черты», – подметила она. Действительно, у него было тонко очерченное продолговатое смуглое лицо, решительное, но добродушное, с темно-серыми глазами, мгновенно отражавшими его мысли, и темно-русые волосы. Он был строен и подвижен.
– Я пошла, – сказала она, выйдя из воды на берег, и свойственной только ей походкой, покачивая станом, направилась к своему месту загорать.
«Какая правильная форма икр, бедер – очаровательно!» – отметил Сережа, в недоумении оставшись на берегу, не зная, то ли следовать ему за ней, то ли нет. Ему казалось, что его общество для неё приятно, и в то же время в её отношении к нему сквозила легкая пренебрежительность, словно ей он не пара. Ну, как же: она, судя по всему, избалованная вниманием мальчиков, элитная городская девочка, а он – она ещё не определилась, как к нему относиться. Уж очень он не походил на неотесанного деревенского парня.
«Но кто же тогда этот сдержанный стеснительный юноша?» – думала она.
Нет, навязываться ей он не будет. У него тоже есть гордость. Сережа, недовольный собой, нырнул с берега в реку и, вынырнув почти на середине, поплыл к своему месту.
Она стояла среди нескошенной травы и сквозь солнцезащитные очки заинтересованно (его-то в этом не обманешь) смотрела на него. Затем изящным движением руки она сняла с головы кокетливую шляпку, грациозно прогнувшись, подняла руки и стала укладывать на затылке в узел длинные спускающиеся на плечи темные волнистые волосы. Покончив через несколько минут с волосами, она, с виду занятая только собою, сняла очки и, покачивая стройным станом, осторожно ступая босыми ногами по колкой траве, направилась к берегу, туда, где росли лилии и кувшинки.
Сережа продолжал сидеть на берегу, прутиком вычерчивая по воде круги, и сквозь опущенные ресницы заинтересованно подсматривал за незнакомкой. А она, подойдя к берегу, попробовала ножкой, какова водичка, и медленно, задерживая дыхание, прижимая к грудкам ручки, вошла по плечи в воду, взглянула, как показалось Сереже, на него беглым, любопытным и, вместе с тем, зовущим к себе взглядом и, глядя перед собой, как говорят деревенские, «по-собачьи» поплыла на другой берег.
Доплыв до середины реки, она с любопытством, мельком, взглянула на Сережу. А он, испытывая подступившее к горлу волненье, окинул взглядом сверкающую серебром реку, где кроме них был только сворачивающий уже удочки Мамон, и с берега бросился в воду. Он вынырнул почти на середине реки и поплыл в её сторону. Сережа плыл почти без брызг, свободным стилем, почти не сгибая руки в локтях, выбрасывая их вперед и погрузив голову в воду. На третий гребок, наклоняя голову на бок, он жадно вбирал в себя воздух, выдыхая его уже в воду.
Проплыв метров двадцать, Сережа поднял голову. Девочка продолжала плыть, не глядя на него, и уже приближалась к берегу. Сережа прикинул, что прежде чем он доплывет до неё, она уже будет на берегу и вновь, демонстрируя своё мастерство, опустив голову в воду, усиленно заработал руками. «Раз, два, три…», – отсчитывал он гребки. Досчитал до двадцати и опять поднял голову. Незнакомка стояла у берега, метрах в десяти от него, по пояс в воде. При плавании у неё замочились нижние пряди волос и она, заломив над головой руки, опять укладывала их в более высокую прическу. Теперь ему можно было получше её разглядеть. Правда, она стояла к нему в профиль. Сколько грации! И еще чего-то такого, что нельзя передать словами. Только юность так способна носить красоту! И она была уже совсем, как казалось издали, не дитя: при тонкой талии у неё хорошо обрисовывались груди, которые стремились вырваться из выреза голубого купальника, подчеркивающего её стройность. Какие вот только ножки?!
Она не смотрела на него, но Сереже удалось перехватить выражение её лица, оно было шаловливым, и это приободрило его, – у него появилась надежда. А так хотелось познакомиться, но он был скован, робок с девочками, и проплыл дальше. Незнакомка с любопытством проводила его взглядом. Её глаза лукаво блестели, а на губах появилась милая улыбка. Ей нравились скромные мальчики, – сейчас это редкость, – она тоже не прочь была, судя по всему, познакомиться с Сережей.
Проплыв метров десять, Сережа остановился. Плыть дальше было глупо. Чтобы развернуться, он в воде перевернулся, а вынырнув, увидел, что девочка зашла по плечи в воду и поплыла. По её губам блуждала легкая, приветливая, располагающая к общению улыбка. Сережа ещё более приободрился и, быстро догоняя, поплыл к ней.
Расстояние между ними все сокращалось и сокращалось, а она словно не замечала его, но в тоже время какое-то лукавое самодовольное выражение блуждало по её лицу, а когда он с ней поравнялся, она глянула на него по-детски – доверчиво и неожиданно охотно, как будто они были давно знакомы.
– Вы так здорово плаваете! – заметил он и беспричинно почему-то рассмеялся.
Она с удивлением взглянула на него. Так с ней ещё никто не знакомился. Симпатичный юноша и явно не нахал.
– Чему смеетесь? Вовсе не смешно! – сказала она, поперхнулась водой и раскашлялась. – Чуть из-за вас не захлебнулась!
– А здесь не глубоко, – сказал Сережа, подплыв к девочке совсем близко. – Хотите, померю? – и улыбнулся. Обычно он трудно знакомился с девочками, не шли на язык слова, а с ней получалось не только легко, но и как-то весело.
Она, видимо, опасаясь ещё раз поперхнуться, ничего не сказала, лишь с любопытством и доброжелательно посмотрела на него.
Сережа вытянул над головой руки и столбиком пошел ко дну. На глубине его ноги обожгло холодом, но до дна он не достал. Выныривая, Сережа в воде открыл глаза, увидел силуэт девочки, которая продолжала плыть «по-собачьи» и, энергично работая руками и ногами, желая разглядеть с близкого расстояния каждую часть её тела, устремился за ней, но прогретая солнцем вода была не слишком прозрачной, она уже начинала «цвести», к тому же, поравнявшись с ней, уже нужно было, чтобы не задохнуться, выныривать, и ему ничего на этот раз не удалось разглядеть.
– Не достал, глубоко, – вынырнув в полутора метрах от неё, часто дыша всей грудью, сказал Сережа.
– А я думала, вы достанете, – ответила кокетливо она.
– Здесь середка, самая глубина, – Сережа проплыл несколько метров вперед и опять столбиком ушел под воду. До дна было метра три, и опять бьющая из родников вода опалила на глубине его тело. Коснувшись ногами дна, он согнул их в коленях, резко оттолкнулся и, как пробка из шампанского, вылетел, чуть ли не по грудь на поверхность
– Метра четыре с половиной, – игривым тоном заметил он.
– Нет, правда? – посмотрев на него блестящими, смеющимися глазами, спросила она.
– Два моих роста.
– О-о-о! А какой у вас рост?
– Метр семьдесят восемь. А у вас?
– Это вам интересно?
– Очень.
– Вы слишком любопытны. А почему вы не ныряете вниз головой?
– Как утка?
– Хотя бы.
– Могу и по-утиному. У меня по плаванию второй мужской разряд…
– Вон даже как!
– Сейчас достану дно, – сказал Сережа и тут же, бултыхнув ногами, нырнул по-утиному вниз головой.
Они уже проплыли середину реки. В этом месте глубина достигала чуть более двух метров, и Сережа без труда достиг дна, пошарив руками, нашел что-то твердое и вынырнул.
– Вот, – показывая ракушку, которая быстро прятала белое мясистое тело в твердую скорлупу, сказал он. – Казнить или помиловать?
– Отпустите, пусть живет.
Сережа развернулся и бросил ракушку на середину реки.
– Молодец! – прозвучало из её уст то ли в шутку, то ли всерьез, и Сереже на мгновение показалось с её стороны по отношению к нему еле уловимое высокомерие, но он не стал придавать этому значение; опять нырнул, на этот раз под неё, и широко раскрытыми глазами стал разглядывать прелести стройного девичьего тела.
– Что вы в воде делаете? – видимо, догадываясь, чем он занимается, спросила она.
– Просто ныряю.
– Если смотрите, то это вредно.
– Смотреть на вас?!
– Я серьезно.
Теперь она плыла «по-матросски», широко разводя вокруг себя руками, и он тоже перешел на этот стиль, а чтобы в такт с ней делать руками гребки, перестал работать ногами.
Когда он подплыл к ней ближе и развел руками по сторонам, их пальчики коснулись в воде друг друга. Искра пробежала. Она опять стала плыть «по-собачьи».
– Вставайте, здесь уже дно, – сказал он, по щиколотку увязая в прибрежном иле. Вода доходила ему до груди, волосы закрывали глаза, и он резким движением руки смахнул их на сторону.
Девочка, похлопывая руками по воде, так что по сторонам разлетались брызги, тоже встала на дно, и он внимательно вблизи посмотрел на неё.
Тоненькая, среднего роста, с темными волосами, чуть-чуть вздернутым, но не курносым носом и широко расставленными темными глазами, она напоминала цветок на тонком стебле. Весь её облик говорил о том, что ей трудно относиться к жизни серьезно. Она была похожа на родник или ключ, где вода всегда журчит и искрится, как налитое в бокал шампанское, и Сереже страстно захотелось испить этот «напиток», быть пьяным от него.
И она, выходя из воды, скользнула взглядом по нему. «Какие нежные черты», – подметила она. Действительно, у него было тонко очерченное продолговатое смуглое лицо, решительное, но добродушное, с темно-серыми глазами, мгновенно отражавшими его мысли, и темно-русые волосы. Он был строен и подвижен.
– Я пошла, – сказала она, выйдя из воды на берег, и свойственной только ей походкой, покачивая станом, направилась к своему месту загорать.
«Какая правильная форма икр, бедер – очаровательно!» – отметил Сережа, в недоумении оставшись на берегу, не зная, то ли следовать ему за ней, то ли нет. Ему казалось, что его общество для неё приятно, и в то же время в её отношении к нему сквозила легкая пренебрежительность, словно ей он не пара. Ну, как же: она, судя по всему, избалованная вниманием мальчиков, элитная городская девочка, а он – она ещё не определилась, как к нему относиться. Уж очень он не походил на неотесанного деревенского парня.
«Но кто же тогда этот сдержанный стеснительный юноша?» – думала она.
Нет, навязываться ей он не будет. У него тоже есть гордость. Сережа, недовольный собой, нырнул с берега в реку и, вынырнув почти на середине, поплыл к своему месту.
4
Солнце скатывалось с небосклона, но все ещё продолжало палить нещадно. «При такой жаре она максимум выдержит полчаса и вновь полезет в воду, ну а я тут к ней и подплыву», – рассуждал Сережа, периодически посматривая на торчащие из травы пятки. «Чем она, интересно, сейчас занята? Читает какой-нибудь прихваченный с собой иллюстрированный журнал?»
Он разложил на душистой свежей мягкой траве принесенное с собой покрывало, лег на спину и, глядя на безоблачное небо, подумал: «Как чудесно! Плохо только, что я очень застенчив. Другой бы сейчас, не залезая за словом в карман, уже лежал бы в небрежной позе около неё, а я…»
А в это время девочка действительно открыла сентиментальный любовный роман. Её любимым занятием, и не без успеха, было влюбление в себя мальчиков, и она другой, тем более криминальной литературы, не читала. Она всего лишь пробежала глазами полстранички и, мечтая, положила голову на книжку.
«Странный мальчик», – подумала она, – и, наверно, не испорчен. Другой бы уж, докучая, прилип бы так, что от него было бы трудно отделаться, а этот…» Её самолюбие было чуточку уязвлено. Под впечатлением минуты ей даже захотелось покорить его.
Прошло полчаса, а она все ещё загорала. Сережа встал, прошелся вдоль берега. Неужели она заснула? Теперь не было видно из травы даже её пяток. «Может, подойти», – подумал он, но что-то его удерживало. Сближение, по его мнению, между девочкой и мальчиком должно было происходить не преднамеренно, а словно случайно. «А может она дожидается, пока я прыгну в реку, и тогда тоже направится к реке. Нет, скорее всего, я ей не интересен, а то бы уж она давно дала о себе знать. Впрочем, кто её знает!» – рассуждал Сережа, а затем, не выдержав, разбежался и с крутого берега, почти без брызг, вниз головой нырнул в реку. Ныряние с крутого берега ему понравилось. Оно снимало внутреннее напряжение. Чтобы еще раз нырнуть, он вылез на берег и увидел девочку, которая, балансируя руками, по колкой траве направлялась к реке.
Сережа разбежался, нырнул и быстро, словно преодолевая на соревнованиях стометровку, поплыл к ней. Проплыв метров сорок, он поднял голову. Девочка не купалась. Она сидела на берегу и смотрела на него. Сережа опустил голову в воду и, плывя по направлению к ней, ещё усерднее заработал руками.
– Вы не купаетесь, потому что увидели меня? – подплывая к берегу, упавшим голосом спросил он.
– Вовсе нет.
– Так почему же?
– Занозила ногу.
– Водным процедурам это не помешает.
– Но мне же больно.
Сереже захотелось предложить ей свои услуги и вытащить занозу, но он постеснялся. Девочка встала и, прихрамывая, вошла в воду, а он, любуясь, смотрел на неё.
Изящные линии её фигурки подчеркивались голубым купальником. Загоревшая, стройная, грациозная, с маленькой и, судя по всему, неглупой головкой она манила своим многообразием. И в то же время в ней было что-то домашнее, интимное. А как хорошо, естественно она держалась! Ему казалось, что он по сравнению с ней просто увалень.
А, может, во всем была виновата природа и запах знойного лета, предрасполагающего к любви… Девочка вошла в воду, остановилась и наградила его взглядом. Он был новым – немного кокетливым и, вместе с тем, доброжелательным.
– Осторожно, здесь топко, – предупредил он.
– Хоть бы кто дощечку у берега положил, – кокетливо заметила она, сделала несколько шагов и, держа руки перед собой, бросилась в воду.
Некоторое время они плыли молча.
– Вы на каникулах? – спросил Сережа.
– Так же как, очевидно, и вы.
– Я после второго курса, а вы?
– После первого.
«Она всего лишь на год младше меня. Впрочем, она может сойти и за восьмиклассницу. Девочки сейчас поспевают рано. Она выглядит моложе, чем есть», – подумал он.
– В университете?
– Да, а вы?
– А где же ещё
– Случайно, не на физфаке?
– Откуда вы знаете?
– Глядя на вас, больше ни о чем не подумаешь.
– Я ненормальный?
– Вы такой серьезный.
– Это плохо?
– Мне нравится.
Сережа посмотрел на девочку, – не шутит ли она. Нет, она, кажется, говорила серьезно.
– А вы на каком?
– Я филолог.
– Что это такое?
– Я и сама не знаю. Но я хочу перевестись на журналистику.
– А как вы сюда попали? Приехали к родственникам?
– К тетке. Поживу, пока не надоест. Наш дом третий по крайней улице от реки. А вы?
– У меня предки здесь. Отец работает директором школы. Видели дом напротив школы?
– Не обратила внимание. Я прошлась по деревне всего один раз. С меня этого достаточно.
– И не подметили никаких достопримечательностей?
– Мало зелени, грязно и пыльно.
– Меня Сережей звать, а вас?
– Юлиана. Зовите просто Юля.
Они выплыли на середину реки.
– Зато здесь вода чище, чем в Волге.
– Не намного.
– Но все же.
– Наверху такая теплая, а внизу прохладная. Видимо, прогревается на солнце, – сказала Юля и поплыла по течению.
Сережа по инерции проплыл несколько метров, нырнул, под водой догнал Юлю и вынырнул у неё под самым носом.
– Ой! – воскликнула она и, сверкающие на солнце брызги полетели ему в лицо.
Глаза резануло. Он их протер и тут же опять нырнул, догнал её, проследил, как она проплыла над ним и, вынырнув в стороне, взглянул на неё. Нет, она на него не обиделась. На её лице блуждало знакомое уже ему шаловливое выражение.
– Я же плохо плаваю, – сказала Юля и поплыла к берегу.
Он опять под неё поднырнул. Его широко раскрытые глаза не могли оторваться от очаровывающего девичьего тела, и возможность к нему прикоснуться наполняла Сережу томлением, радостным ожиданием. Как чудесно, что он познакомился с ней! Он чувствовал, как стучит в висках кровь и учащенно бьется сердце.
Он разложил на душистой свежей мягкой траве принесенное с собой покрывало, лег на спину и, глядя на безоблачное небо, подумал: «Как чудесно! Плохо только, что я очень застенчив. Другой бы сейчас, не залезая за словом в карман, уже лежал бы в небрежной позе около неё, а я…»
А в это время девочка действительно открыла сентиментальный любовный роман. Её любимым занятием, и не без успеха, было влюбление в себя мальчиков, и она другой, тем более криминальной литературы, не читала. Она всего лишь пробежала глазами полстранички и, мечтая, положила голову на книжку.
«Странный мальчик», – подумала она, – и, наверно, не испорчен. Другой бы уж, докучая, прилип бы так, что от него было бы трудно отделаться, а этот…» Её самолюбие было чуточку уязвлено. Под впечатлением минуты ей даже захотелось покорить его.
Прошло полчаса, а она все ещё загорала. Сережа встал, прошелся вдоль берега. Неужели она заснула? Теперь не было видно из травы даже её пяток. «Может, подойти», – подумал он, но что-то его удерживало. Сближение, по его мнению, между девочкой и мальчиком должно было происходить не преднамеренно, а словно случайно. «А может она дожидается, пока я прыгну в реку, и тогда тоже направится к реке. Нет, скорее всего, я ей не интересен, а то бы уж она давно дала о себе знать. Впрочем, кто её знает!» – рассуждал Сережа, а затем, не выдержав, разбежался и с крутого берега, почти без брызг, вниз головой нырнул в реку. Ныряние с крутого берега ему понравилось. Оно снимало внутреннее напряжение. Чтобы еще раз нырнуть, он вылез на берег и увидел девочку, которая, балансируя руками, по колкой траве направлялась к реке.
Сережа разбежался, нырнул и быстро, словно преодолевая на соревнованиях стометровку, поплыл к ней. Проплыв метров сорок, он поднял голову. Девочка не купалась. Она сидела на берегу и смотрела на него. Сережа опустил голову в воду и, плывя по направлению к ней, ещё усерднее заработал руками.
– Вы не купаетесь, потому что увидели меня? – подплывая к берегу, упавшим голосом спросил он.
– Вовсе нет.
– Так почему же?
– Занозила ногу.
– Водным процедурам это не помешает.
– Но мне же больно.
Сереже захотелось предложить ей свои услуги и вытащить занозу, но он постеснялся. Девочка встала и, прихрамывая, вошла в воду, а он, любуясь, смотрел на неё.
Изящные линии её фигурки подчеркивались голубым купальником. Загоревшая, стройная, грациозная, с маленькой и, судя по всему, неглупой головкой она манила своим многообразием. И в то же время в ней было что-то домашнее, интимное. А как хорошо, естественно она держалась! Ему казалось, что он по сравнению с ней просто увалень.
А, может, во всем была виновата природа и запах знойного лета, предрасполагающего к любви… Девочка вошла в воду, остановилась и наградила его взглядом. Он был новым – немного кокетливым и, вместе с тем, доброжелательным.
– Осторожно, здесь топко, – предупредил он.
– Хоть бы кто дощечку у берега положил, – кокетливо заметила она, сделала несколько шагов и, держа руки перед собой, бросилась в воду.
Некоторое время они плыли молча.
– Вы на каникулах? – спросил Сережа.
– Так же как, очевидно, и вы.
– Я после второго курса, а вы?
– После первого.
«Она всего лишь на год младше меня. Впрочем, она может сойти и за восьмиклассницу. Девочки сейчас поспевают рано. Она выглядит моложе, чем есть», – подумал он.
– В университете?
– Да, а вы?
– А где же ещё
– Случайно, не на физфаке?
– Откуда вы знаете?
– Глядя на вас, больше ни о чем не подумаешь.
– Я ненормальный?
– Вы такой серьезный.
– Это плохо?
– Мне нравится.
Сережа посмотрел на девочку, – не шутит ли она. Нет, она, кажется, говорила серьезно.
– А вы на каком?
– Я филолог.
– Что это такое?
– Я и сама не знаю. Но я хочу перевестись на журналистику.
– А как вы сюда попали? Приехали к родственникам?
– К тетке. Поживу, пока не надоест. Наш дом третий по крайней улице от реки. А вы?
– У меня предки здесь. Отец работает директором школы. Видели дом напротив школы?
– Не обратила внимание. Я прошлась по деревне всего один раз. С меня этого достаточно.
– И не подметили никаких достопримечательностей?
– Мало зелени, грязно и пыльно.
– Меня Сережей звать, а вас?
– Юлиана. Зовите просто Юля.
Они выплыли на середину реки.
– Зато здесь вода чище, чем в Волге.
– Не намного.
– Но все же.
– Наверху такая теплая, а внизу прохладная. Видимо, прогревается на солнце, – сказала Юля и поплыла по течению.
Сережа по инерции проплыл несколько метров, нырнул, под водой догнал Юлю и вынырнул у неё под самым носом.
– Ой! – воскликнула она и, сверкающие на солнце брызги полетели ему в лицо.
Глаза резануло. Он их протер и тут же опять нырнул, догнал её, проследил, как она проплыла над ним и, вынырнув в стороне, взглянул на неё. Нет, она на него не обиделась. На её лице блуждало знакомое уже ему шаловливое выражение.
– Я же плохо плаваю, – сказала Юля и поплыла к берегу.
Он опять под неё поднырнул. Его широко раскрытые глаза не могли оторваться от очаровывающего девичьего тела, и возможность к нему прикоснуться наполняла Сережу томлением, радостным ожиданием. Как чудесно, что он познакомился с ней! Он чувствовал, как стучит в висках кровь и учащенно бьется сердце.
5
– Здесь так топко, – сказала Юля, выходя на берег. Как она ни старалась, но все равно её ноги были запачканы.
– А вы встаньте на траву, я обрызгаю, – предложил Сережа.
– Спасибо. А как вы?
– Мне не обязательно, – ответил он.
На этот раз Юля не ушла, а наблюдала, как Сережа подложил под ногу палку, плавающую возле берега, и благополучно вылез на берег.
– Я наступила на какую-то колючку, – сказала Юля, направляясь, прихрамывая, по высокой траве к своему месту. Мне, дуре, нужно было надеть тапочки.
– А вы встаньте на траву, я обрызгаю, – предложил Сережа.
– Спасибо. А как вы?
– Мне не обязательно, – ответил он.
На этот раз Юля не ушла, а наблюдала, как Сережа подложил под ногу палку, плавающую возле берега, и благополучно вылез на берег.
– Я наступила на какую-то колючку, – сказала Юля, направляясь, прихрамывая, по высокой траве к своему месту. Мне, дуре, нужно было надеть тапочки.