Ефимов Александр. Над полем боя

   За свой подвиг посмертно был награжден орденом Красной Звезды сержант Анатолий Украинцев. С Толей мы вместе прибыли в полк и совершили одинаковое количество вылетов.
   Собираясь в седьмой из них, мы помогали оружейникам: подвешивали эрэсы, готовили пулеметы и пушки, подносили к самолетам бомбы. Одну такую весом в пятьдесят килограммов Украинцев подхватил из рук Юли Сапуновой.
   - Давай помогу: такой груз тяжеловат для тебя. Когда бомба была подвешена, летчик шутливо спросил:
   - Откуда родом, прелестная незнакомка?
   - Из Краснодара.
   - Не может быть! - изумился Анатолий. - Я тоже краснодарский.
   - На какой улице жили?..
   Разговору не суждено было завершиться. Раздалась команда:
   - По самолетам!
   - Вернусь, поговорим! - на ходу крикнул летчик своей землячке.
   А через час мы узнали, что сержант Украинцев не вернулся с боевого задания. В воздушном бою с "мессерами" Анатолий прикрыл своим самолетом машину ведущего. И пулеметная очередь пришлась по кабине молодого летчика. Он погиб, защищая в бою командира.
   С сентября до половины ноября 1941 года наш полк действовал в полосе 29-й армии Западного фронта: Андриаполь - Северная Двина. В период наступления фашистов на Москву летчики полка защищали дальние подступы к столице на волоколамском участке фронта и действовали по фашистским группировкам в районе Старица, Погорелое-Городище, Шаховская, Горюны. За месяц боев штурмовиками уничтожено десятки вражеских танков, сожжено и разбито 600 грузовых автомашин, 70 цистерн с горючим, 200 мотоциклов, 10 самолетов на аэродромах и 3 в воздухе.
   После разгрома гитлеровцев под Москвой полк продолжал боевую деятельность, нанося удары по железнодорожным узлам Ржев, Брянск, Орел.
   Одним из признанных наших асов в это время был коммунист Михаил Захарович Бондаренко. Какие только задания не приходилось выполнять ему! Бондаренко вызывали туда, где было особенно трудно пехоте. Он штурмовал вражеские артиллерийские и минометные батареи, бил по скоплениям живой силы противника, громил его узлы сопротивления. Достаточно сказать, что меньше чем за два года пребывания в нашем полку Бондаренко вырос от лейтенанта до майора и стал дважды Героем Советского Союза.
   Родился Михаил Захарович на Украине в деревне Ковалевка. После окончания школы Михаила послали в город учиться на кузнеца. Он отлично закончил учебу, и его направили на киевский завод "Арсенал". Там он поступил в аэроклуб. Полюбились Михаилу бескрайние просторы неба. Год он летал на По-2, потом переучился на разведчика, а в войну с белофиннами освоил истребитель. Воевал Бондаренко вместе с капитаном Туровцевым. В паре ходили они на боевые задания. Однажды после трудного воздушного боя, израсходовав горючее, летчики сели на вынужденную и получили тяжелые травмы.
   Первым выписался из госпиталя Туровцев, а через месяц - Бондаренко. В отделе кадров ему сказали, что направлений в истребительные полки нет, предложили пойти на штурмовик.
   Плохо представлял тогда Михаил, что за машина Ил-2, но жажда летать оказалась сильнее, чем привязанность к истребителям. Долго не раздумывая, согласился воевать в штурмовой авиации.
   Так Бондаренко попал в наш 198-й полк в период его формирования. И велико же было удивление летчика, когда на аэродроме его встретил Герой Советского Союза майор В. Туровцев. В первом же совместном боевом вылете летчики разгромили на железнодорожной станции вражеский эшелон с танками, боеприпасами и горючим.
   В другой раз Бондаренко вылетел на аэродром Сеща. Сто вражеских бомбардировщиков стояли на земле, а пятнадцать истребителей, охраняя их, висели в воздухе. Михаил со своими ведомыми скрытно подошел к аэродрому и внезапно ударил во самолетным стоянкам гитлеровцев. На советские самолеты навалились "мессеры". Тогда Бондаренко хладнокровно приказал своим ведомым сбавить скорость. Фашисты проскочили вперед, а штурмовики дали им вдогонку мощный залп огня. К десяти горящим на земле бомбардировщикам прибавилось еще два сбитых вражеских истребителя.
   Стремление до конца выполнить боевой приказ, хотя бы и ценой жизни, вошло в плоть и кровь воинов нашего полка. Так, 31 августа 1942 года две эскадрильи штурмовиков во главе с лейтенантом Пушкаревым нанесли удар по аэродрому Орел. Там в то время все стоянки были забиты самолетами гитлеровцев. Налет решено было совершить к полдень, когда педантичные фашисты обычно обедали.
   Ни истребители противника, ни зенитчики не рассчитывали, что кто-то нарушит их трапезу. Удар был обрушен на врага внезапно. От наших бомб сгорело несколько десятков стоявших крыло к крылу вражеских самолетов. Пламя перебрасывалось с машины на машину, и никто не гасил этот бушующий костер. Уцелевшие гитлеровцы, спасаясь от гибели, бежали с аэродрома. Наши же экипажи вели одну атаку за другой...
   А потом, уже на обратном пути, штурмовикам пришлось вступить в тяжелый бой с истребителями врага. Наши летчики знали, что риск полета без прикрытия очень велик, но все они горели желанием выполнить приказ. В тот день не вернулись с задания лейтенанты И. Касаткин, К. Росляков и младший лейтенант А. Маметкин, павшие смертью героев.
   В эти полные боевого напряжения дни в полку был оглашен приказ по войскам Западного фронта о награждении наших товарищей. Вручать награды приехал командир дивизии полковник Олег Викторович Толстиков.
   Орден Красного Знамени комдив прикрепил к гимнастерке командира эскадрильи капитана В. Малинкина, уничтожившего со своими ведомыми вражеский бронепоезд. Такую же награду полковник Толстиков вручил лейтенанту А. Селиверстову, отличавшемуся снайперскими ударами по артиллерийским и минометным батареям противника. Комдив сказал немало теплых слов при вручении медалей "За боевые заслуги" авиационным специалистам С. Горькому, А. Мячину, М. Деревянко и М. Чернявскому, назвав их тружениками аэродрома. Все были тронуты первыми правительственными наградами. Только один орден остался тогда неврученным. Он предназначался не вернувшемуся с боевого задания Косте Рослякову, павшему смертью героя в борьбе за свободу и независимость Родины,
   Каждый наш летчик сознавал, что надо учиться воевать смело, дерзко, стараться навязывать противнику свою волю, ставить его в невыгодные условия и бить наверняка. Но случались у нас и досадные ошибки, тактические просчеты, приводившие к излишним потерям. Однажды вечером, например, эскадрилья, возвратившаяся с задания, привела за собой вражеский разведчик. Он сделал круг над аэродромом, а наши зенитчики все гадали: свой или чужой? стрелять или не стрелять? Наконец решили: "Свой, с соседнего аэродрома", - и отошли от орудий. Напрасно начальник штаба капитан Поляков кричал по телефону:
   - По вражескому самолету - огонь!
   Но на зенитной батарее никто не брал трубку. Все вышли из блиндажа на улицу поглядеть на "заблудившийся" самолет. Так, "с миром", и ушел чужой разведчик.
   - Завтра приведет целую армаду! - недовольно заключил командир и тут же распорядился: - С рассветом перелететь на запасной аэродром.
   Всю ночь шел снег, и всю ночь личный состав расчищал стоянки и летное поле. На востоке занялась скупая зимняя заря. Быстро собрались летчики. Механики и техники уже прогрели моторы. Можно выруливать.
   И в эти минуты в небе показалась девятка Ю-88. Словно вороны, зашли они на нашу стоянку.
   - Опоздали! -с досадой чертыхнулся заместитель начальника штаба.
   Наши зенитчики открыли огонь, но стреляли не лучшим образом. Фашистские самолеты продолжали полет прежним курсом. Вот у бомбардировщиков первого звена открылись створки бомболюков, и оттуда посыпались бомбы. Земля ходила ходуном, когда они взрывались на краю аэродрома. Отчаянно радостными толчками откликались наши сердца на эти разрывы: недолет!
   Подошла очередь второго фашистского звена. Штурманы, конечно, введут поправку в расчеты, и тогда бомбы накроют самолеты. Карякин не стал ждать, пока гитлеровцы отбомбятся. Прямо со стоянки под углом к полосе пошел на взлет. Следом за ведущим из капониров быстро выруливали другие летчики и тоже взлетали. Так находчивость командира помогла вывести полк из-под удара.
   Не сразу и не без борьбы мнений родилось у нас правило, что бой выигрывает тот, кто не рассчитывает на легкую победу - "увидел - победил", а обеспечивает ее повседневной кропотливой работой, настойчивыми тренировками и на неожиданный маневр противника готов ответить своим контрманевром.
   Сначала, например, над нашим звеном посмеивались, что мы всюду бываем вместе, много занимаемся тактикой, огневой подготовкой, изучаем аэродинамику, стараемся согласовать свои действия над целью, отрабатываем маневр против атак вражеских истребителей... В шутку нас даже стали называть академиками. Но когда раз за разом летчики нашего звена стали возвращаться домой без потерь, за хорошую боевую слетанность и тщательную подготовку к вылетам нас на разборах все чаще стал хвалить командир.
   Постепенно такую заблаговременную подготовку к полетам ввели и в других звеньях и эскадрильях. За решением тактических и огневых задач летчики и воздушные стрелки стали проводить все свое свободное время. Это стремление к лучшей организации дела для повышения боевой готовности экипажей появилось и у инженеров, техников, механиков. Они чуть ли не вдвое сократили срок подготовки штурмовиков к повторным боевым вылетам.
   Механики, техники, специалисты различных авиационных служб гордились, что выполняют свои обязанности четко, добросовестно, помогая тем самым летчикам бить врага. В свою очередь и командиры экипажей, воздушные стрелки старались помочь техническому составу, ценили их труд. Старший инженер полка С. Воротилов на собраниях всегда старался подчеркнуть, что такая дружба помогает службе и давно в нашем полку стала хорошей традицией. .
   Торжественно, я бы сказал, с трогательной заботой встречали у нас молодое пополнение.
   Кем бы новичок ни был по должности, ему отводилось в блиндаже лучшее место и первый черпак в обед. К новичку прикрепляли опытных специалистов, чтобы быстрее ввести его в строй. И никогда не забывали рассказать молодому товарищу о боевых традициях полка и дивизии, о наших героях.
   Воспитание на боевых традициях помогало формированию характеров, развитию у летного и инженерно-технического состава стойкости, закаляло волю, вызывало стремление побороть страх и добиться победы. Подобная работа была просто необходима еще и потому, что в полк приходило пополнение из разных частей. Встречались и такие, кто вышел из окружения, по два-три месяца не читал газет, не слушал радио. Все это время человек питался только слухами. С такими товарищами нужно было много работать.
   Наш полк и дня не жил без газет. Ежедневно у нас проводились громкие читки сообщений Советского информбюро. В перерывы между вылетами мы часто останавливались у географической карты. Каждому хотелось посмотреть, где проходит линия фронта и далеко ли до Берлина. Партийно-политическая работа в полку была тем оселком, на котором заострялось у воинов чувство долга и личной ответственности за защиту Отечества.
   ...Уже спустя много дней после той памятной беседы убывающий от нас наш полковой историк заместитель командира эскадрильи по политической части капитан Мельников с озабоченностью сказал нам на прощание, чтобы мы не запускали исторический формуляр.
   - Рассказы о подвигах наших боевых друзей - это бесценное богатство для нового пополнения.
   Его слова я вспоминаю до сих пор.
   К нам в эскадрилью прибыл новый летчик лейтенант Константин Среднев. С озорной белозубой улыбкой смотрел он обычно на товарищей. Нам казалось, никогда долго не размышлял он ни по какому поводу и не испытывал досады даже в том случае, если допустил какой-то промах. О таких говорят: они знают, что делают, и знают, что все правильно.
   Родителей своих Костя не знал. Воспитывался в детском доме, учился в школе-интернате. Оттуда его путь в авиацию лежал через завод, аэроклуб, военное авиационное училище. И вот Среднев - летчик-штурмовик.
   Воевал он лихо, с задором, как, впрочем, и жил бесшабашно, с улыбкой возвращался с любого задания. Жизнерадостный, зачастую склонный к легкомысленным поступкам, Среднев никогда не страдал усидчивостью. Он - словно ртуть, его трудно было удержать на месте. Всем Костя старался быть полезным, нужным человеком. Иногда настолько увлекался посторонними делами, что забывал о своих. То опоздает на предварительную подготовку, то не явится на тренировку.
   - Почему отсутствовали, товарищ Среднев? - спросит командир.
   - За бомбами ездил.
   - Но это же не ваша обязанность!
   Тут Костя вскипал благородным негодованием:
   - Только говорим о боеготовности! А боеприпасов нет... Ни для себя ведь стараюсь... На всю эскадрилью привез!
   Так как в искренности благих намерений Кости никто не сомневался, то все его провинности в общем-то легко сходили ему с рук. Если даже командир отчитывал Среднева, он недолго унывал, тут же находил себе новое занятие. Характер у Среднева был легкий, с таким не соскучишься. За это его любили товарищи, прощали ему всякие чудачества. Но больше Костю любили за песни: у него был приятный голос, а песен он знал превеликое множество - русских, украинских, белорусских, грузинских, молдавских, цыганских. На ходу сочинял частушки-прибаутки о фронтовых друзьях-товарищах. Иной раз так изобразит кого-нибудь, что вся эскадрилья хохочет вместе с героем куплета.
   Служил у нас в полку летчик-рационализатор Игорь Косс. В свободное от полетов время он вечно что-то изобретал: паял, пилил, улучшал всякие конструкции. Однажды к валявшемуся за ненадобностью точилу Игорь приделал механический привод. На это изобретение Костя тотчас откликнулся. Здорово получилось... И вообще, надо сказать, подобные шутки-минутки как-то скрашивали наш нехитрый фронтовой быт.
   Но любимым коньком у Кости были песни. Он пел и сам себе аккомпанировал на гитаре. Настолько задушевно исполнял Среднев эти полюбившиеся нам песни, что они брали за живое. Хотелось в эти минуты немедленно лететь в бой. Тосковали руки по штурвалу.
   Пел Константин и то, что его просили: "Любимый город может спать спокойно", "Раскинулось море широко", "Землянку"...
   В нашем полку служило много украинцев и белорусов. Тогда почти вся Украина и Белоруссия были оккупированы врагом. У многих за линией фронта остались семьи, не успевшие эвакуироваться. И естественно, что украинские и белорусские песни пользовались особым успехом.
   Прижилась у нас тогда песня на слова Е. Долматовского "Ой, Днипро, Днипро!..". Она действительно звала в бой. Запоет, бывало, Костя:
   Ой, Днипро, Днипро,
   Ты широк, могуч,
   И волна твоя
   Как слеза.
   И все, кто был в землянке, подхватывали:
   Из твоих стремнин ворог воду пьет,
   Захлебнется он той водой...
   Вот в такой момент, когда мы пели, в нашу землянку вдруг не вошел - влетел Толя Васильев.
   * Лейтенант Ефимов, скорее сюда!
   "Где, - думаю, - горит? И почему только я должен тушить?"
   - Радио слушал?
   - Не-ет! - протянул я, не догадываясь, в чем дело. "Может, кто из ребят песню заказал?"
   - Твой родной город освобожден! - торжественно произнес Васильев. - Может, теперь отыщутся твои родные. Пиши скорее письмо!
   Видя, что я еще не совсем поверил ему, Толя отдал мне отпечатанный на машинке приказ Верховного Главнокомандующего от 25 января 1943 года. В нем говорилось, что в результате двухмесячных наступательных боев наши войска на широком фронте прорвали оборону гитлеровцев, разгромили десятки дивизий противника, захватили более 200 тысяч пленных, 13 тысяч орудий, много другой техники и продвинулись вперед до 400 километров. Наши войска одерживают замечательные победы. Наступление продолжается под Сталинградом, на Дону, на Северном Кавказе, под Воронежем, в районе Великих Лук, южнее Ладожского озера.
   Освобождены от немецких оккупантов города Кантемировка, Беловодск, Морозовский, Миллерово, Старобелъск, Котельниково, Зимовники, Сальск, Моздок, Нальчик, Минеральные Воды, Пятигорск, Ставрополь, Армавир, Валуйки, Россошь, Великие Луки, Шлиссельбург, Воронеж и тысячи других населенных пунктов.
   Этот приказ вызвал в полку всеобщее ликование, а для меня - радость вдвойне. И только закончился митинг, я немедленно сел за письмо. О себе написал коротко: летаю и бью фашистских захватчиков. Попросил мать побыстрее сообщить, все ли живы.
   А по полку уже разнеслась весть, что освобожден от врага родной город лейтенанта Ефимова. Меня поздравляли все. Приходили из других подразделений, крепко пожимали руку, говорили теплые слова. Никогда не предполагал, что у меня столько хороших, чутких друзей.
   И ответ на освобождение родного города первым моим желанием было немедленно вылететь на боевое задание. Пусть мне неизвестны номера и наименования полков и дивизий, освобождавших Миллерово, но ведь наверняка там есть бойцы и командиры, которые ждут не дождутся освобождения Ельни, Волхова, Смоленска, Ярцево, других городов и сел. И мы должны ускорить это освобождение.
   С большим энтузиазмом восприняли товарищи приказ вылететь на штурмовку эшелонов на перегонах Сычевка - Ржев и Сычевка - Вязьма. Первую группу повел капитан Евграф Селиванов. Вторую - я. В целях внезапности, достигнув железной дороги, мы разделились. Пусть гадают посты немецкого оповещения, куда держат путь советские штурмовики.
   Нашей четверке досталась сравнительно легкая цель. На железнодорожном узле Вязьма мы беспрепятственно накрыли три паровоза под парами. Один из них находился на поворотном кругу. От взрывов наших бомб здание, крыша и стены депо окутались дымом, а маневровый паровоз свалился под откос.
   Эшелоны на станции мы не стали трогать. К Вязьме подходили наши наступающие войска. Нужно было лишить врага паровозной тяги, чтобы не позволить угнать эшелоны, а там, глядишь, подоспеют наши танкисты.
   Отважно действовал в этом налете Среднев. Он хорошо держался в строю, старался точно выполнить разработанный на земле план боя, не терялся, если вдруг усложнялась тактическая обстановка. Над целью Константин без промаха сбросил бомбы, по-снайперски стрелял.
   Вторая наша группа тоже с успехом выполнила свою боевую задачу. Но у нее не обошлось без потерь. Старший лейтенант Шитиков и лейтенант Петров были выделены для подавления зенитных точек в районе цели. Эти два экипажа шли чуть впереди основной группы. Штурмовики прикрывало звено истребителей. Все тактические элементы построения боевого порядка как будто были соблюдены.
   Но при подходе к линии фронта неожиданно появилась мощная "кучевка". Истребители прикрытия взмыли выше облаков, а штурмовики нырнули под них. В этот момент из облаков вывалились два "мессера" и набросились на Петрова. Тот метнулся в сторону, но было поздно: очередь фашистского истребителя пришлась штурмовику в бок. От удара Ил-2 вздрогнул и задымил.
   Но пока тянул мотор, Петров продолжал полет к цели. Сознание, что он должен подавить зенитки противника, что на него надеются товарищи, не позволило летчику освободиться от бомб раньше времени и повернуть назад.
   Вот и вражеские зенитки. По вспышкам лейтенант Петров определил огневые позиции противника. Он свалил машину в пикирование, сбросил бомбы и обстрелял цель из пушек и пулеметов. Дело было сделано - фашистская батарея замолчала.
   Только тогда Славушка, так называли Петрова в полку, подумал о возвращении домой на подбитом штурмовике. Но тут его снова атаковали "мессеры".
   Снаряд разорвался у летчика за спиной. Резкий толчок бросил Вячеслава на приборную доску, потерявшая управление машина клюнула вниз. Петров изо всех сил тянул ручку управления, а штурмовик продолжал падать.
   "Неужели конец?" -успел подумать Славушка. На какое-то мгновение ему вдруг вспомнилось детство, мать... Стало мучительно жаль эту бесконечно добрую и ласковую женщину. Что будет с ней, когда узнает о его гибели?.. Спина летчика стала мокрой от крови.
   Мотор заглох уже над нейтральной полосой. Почти без скорости штурмовик плашмя ударился о бруствер и переломился. Хвостовая часть фюзеляжа осталась за окопом, а бронированная кабина с летчиком, пробороздив несколько метров, остановилась на огневой позиции.
   Наши пехотинцы вытащили Славушку, сделали ему перевязку и хотели отправить в медсанбат. Но еще не остывший от воздушного боя Петров не чувствовал тяжести ранений. Он взвалил на плечо парашют и отправился к путь. Кое-как добрался до ближайшего фронтового аэродрома и оттуда дозвонился до своего полка. Тотчас на связном самолете за раненым летчиком вылетел комэск. Прошло немного времени и лейтенант Петров снова среди однополчан.
   Со всех сторон к нему тянулись дружеские руки. Кто-то из товарищей обнял летчика так, что тот взмолился:
   - Осторожней, братцы! Меня... это самое... ранило!
   На "скорой помощи" врач увез Петрова к себе в лазарет и тут же без наркома стал вынимать осколки. Один, второй, третий...
   После того как был удален пятнадцатый, Славушка, морщась от боли, спросил:
   - Доктор, много их там? Может, на сегодня хватит?
   Но хирург объяснил, что инородные тела надо удалить немедленно. Иначе гангрена.
   - Тогда тащите, - покорно согласился Славушка, - только выпить бы чего-нибудь обезболивающего.
   В тот вечер из спины лейтенанта Петрова было вытащено тридцать осколков. Как он проходил с ними целый день, известно только Славушке. До чего же терпелив русский солдат!
   Стойкость и воля лейтенанта Петрова были по заслугам оценены товарищами. Смелость и мастерство молодого пилота, проявленные в борьбе с гитлеровскими зенитчиками, помогли основной группе успешно выполнить боевое задание.
   Об этом на политинформации рассказывал политработник майор Зайцев. Тут же он предоставил слово и лейтенанту Петрову. Когда же однополчане захлопали, отдавая должное героизму летчика, Славушка вдруг нахмурился и произнес:
   - Чем в ладоши-то бить, лучше бы шли готовить самолеты. Делом заниматься надо!
   Заключительную реплику Славушки друзья встретили дружным смехом.
   В тот день шел сильный снег. Полетов у нас не было. Летчики и инженерно-технический состав занимались устройством на новом месте. Еще и суток не прошло, как из Чертаново мы перелетели на новый аэродром, расположенный возле деревни Рысня. И вдруг над летным полем протарахтел По-2. Кто бы это?..
   Оказывается, нежданно-негаданно на "небесном тихоходе" к нам снова нагрянул наш командир 233-й штурмовой авиационной дивизии полковник Валентин Иванович Смоловик. Как только он смог в такой снежной кутерьме найти нашу точку и произвести посадку? Это всех нас удивило. Мы сразу прониклись уважением к такому опытному летчику.
   - Постройте полк! - приказал он майору Карякину. На построение ушло около пяти минут, но полковник Смоловик остался недоволен.
   - Долго строились! - сердито произнес он так, чтобы слышали все. - А каков ваш внешний вид, товарищи?
   Выглядели мы в самом деле не блестяще. Кто был в летном обмундировании, кто в шинели, обуты - кто в унты, кто в валенки или сапоги. Не лучше обстояло дело и с головными уборами. У большинства - авиационные шлемы, но тут же пестрели шапки, фуражки...
   При проверке планшетов не у всех на месте оказались полетные карты. У многих пилотов не было карандашей, линеек. Иные носили в планшетах личные вещи.
   После проведенного смотра полковник Смоловик собрал командиров эскадрилий, звеньев, офицеров штаба полка и авиационно-технического батальона и выразил сожаление, что те, кому положено, плохо следят за внешним видом авиаторов, строевой выправкой, допускают много послаблений по службе. Командир дивизии потребовал в кратчайший срок навести строгий порядок, чтобы и на фронте жизнь воинов проходила в соответствии с положениями уставов и наставлений.
   - Вот наведете настоящий воинский порядок, - сказал полковник Смоловик, потом сами убедитесь, насколько легче будет вести боевую работу.
   Комдив сделал небольшую паузу и, обратившись к заместителю командира полка, спросил:
   - Правильно я говорю?
   - На полетах-то у нас порядок, - попытался оправдаться тот. - А если и случаются нарушения, так они не связаны с боевыми заданиями.
   Лицо полковника Смоловика посуровело:
   - Заслуженный боевой летчик, а делите дисциплину на наземную и летную. Есть одна дисциплина - воинская, и выполнять ее требования на земле и в воздухе следует одинаково строго!
   В дивизии все любили требовательного командира. Летать он начал на самолете-разведчике в эскадрилье имени В. И. Ленина. Перед началом Великой Отечественной войны Валентин Иванович Смоловик командовал полком скоростных бомбардировщиков, затем пришел заместителем командира в штурмовую авиационную дивизию и вскоре был назначен ее командиром.
   Вся семья В. И. Смоловика так или иначе была связана с авиацией. Отец работал токарем на самолетостроительном заводе, брат был летчиком-испытателем, жена - Анна Викторовна Малявкина - тоже проходила службу на аэродроме.
   Большой патриот военной авиации, полковник Смоловик ни при каких обстоятельствах не мирился со всякими недостатками, которые могли помешать воспитанию и обучению летного состава или нанести ущерб боеготовности эскадрилий. У него высоко было развито чувство ответственности. И эту ответственность он всячески воспитывал у подчиненных. Все свои знания и опыт Валентин Иванович старался передать молодому поколению.