Страница:
Ефимов Александр Николаевич
Над полем боя
Ефимов Александр Николаевич
Над полем боя
Аннотация издательства: Дважды Герой Советского Союза маршал авиации А. Н. Ефимов начал свой фронтовой путь в августе 1942 года. Защищая Родину, он сражался с врагом до победного окончания войны, громил фашистские полчища под Ржевом и Орлом, Брянском и Смоленском, в Белоруссии, Польше и Германии, совершил 222 боевых вылета, уничтожил немало живой силы и техники противника. О суровых фронтовых буднях, о подвигах боевых товарищей рассказывается в воспоминаниях бывшего командира эскадрильи 198-го штурмового полка 4-й воздушной армии. Ныне маршал авиации Александр Николаевич Ефимов - первый заместитель главнокомандующего ВВС СССР. Его мемуары рассчитаны на массового читателя.
Биографическая справка: ЕФИМОВ Александр Николаевич, родился 6.02.1923 в селе Кантемировка, ныне пгт Воронежской области в семье железнодорожника. Русский. Член КПСС с 1943. Окончил школу No 2 в городе Миллерово Ростовской области в 1940. В Советской Армии с 1941. Окончил Ворошиловградскую военно-авиационную школу пилотов в 1942. На фронтах Великой Отечественной войны с августа 1942. Командир эскадрильи 198-го штурмового авиационного полка (233-я штурмовая авиационная дивизия, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт) старший лейтенант Ефимов к июлю 1944 совершил 100 боевых вылетов на разведку и штурмовку войск, аэродромов, переправ и железнодорожных эшелонов противника. 26.10.44 ему присвоено звание Героя Советского Союза. К концу войны штурман 62-го штурмового авиационного полка капитан Ефимов совершил еще 122 боевых вылета. Всего им лично и в составе группы уничтожено 85 самолётов врага на аэродромах и 7 в воздушных боях, много живой силы и техники противника. 18.8.45 награжден второй медалью "Золотая Звезда". В 1951 окончил Военно-воздушную академию, в 1957 - Военную академию Генштаба, служил на командных должностях в ВВС. С 1969 первый заместитель главкома, с 1984 главком ВВС - заместитель министра обороны СССР. Заслуженный военный летчик. Маршал авиации (1975). Кандидат военных наук. Депутат Верховного Совета СССР 2, 9 -11-го созывов. Член ЦК КПСС с 1986. Награжден 3 орденами Ленина, 5 орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, 2 орденами Отечественной войны 1 степени, орденом Красной Звезды, "За службу Родине в ВС СССР" 3 степени, медалями, иностранными орденами. Государственная премия СССР. Бронзовый бюст установлен в Миллерово. (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Москва. Воениздат. 1987. Том 1. Стр. 490-491) \\\ Андриянов П.М.
Содержание
Глава первая. Первая высота
Глава вторая. Счастье встречать самолеты
Глава третья. Курс на запад
Глава четвертая. Июль обещает грозу
Глава пятая. Над "смоленскими воротами"
Глава шестая. Здравствуй, край партизанский
Глава седьмая. Через Вислу
Глава восьмая. Суровый учитель - война
Глава девятая. Под солнцем победы
Глава первая. Первая высота.
В ту вторую военную осень 1942 года сентябрь в Подмосковье выдался капризным. Солнечная погода часто сменялась холодными дождями, небо хмурилось, блекли безвременно багряные краски осеннего леса.
Ненастная погода, неутешительные сводки Советского информбюро плохо действовали на настроение. Фашисты рвались к Сталинграду, стремились отрезать Кавказ. И на Западном фронте ничего утешительного.
Скорее бы в самолет - и в бой!.. Мы с Толей Украинцевым, товарищем по авиационному училищу, третий день месили грязь на фронтовых дорогах в войсках нужного нам аэродрома. След его отыскался неожиданно. Помог сержант-регулировщик. Он же пристроил нас на машину со снарядами, следовавшую в том направлении.
В кабине трехтонки мы почувствовали себя счастливыми: теперь-то уж наверняка доберемся. Прижавшись друг к другу, чтобы согреться, мы задремали и... проехали свой перекресток. Проснулись от близкого орудийного грохота. Куда это нас занесло? Оказывается, водитель привез нас прямо на огневую позицию батареи, искусно замаскированной на опушке леса. Она поддерживала атаку нашей пехоты на безымянную высоту, по гребню которой окопался враг.
Залпы наших орудий сливались с близкими разрывами фашистских снарядов. В артиллерийской канонаде нам, необстрелянным, трудно было определить, где наш выстрел и где разрыв чужого снаряда. Можно было запросто угодить под тугую волну взрыва или под разлетавшиеся веером осколки. Любопытный Толя поднял один такой, увесистый, с зазубринами, и тут же бросил:
- Горячий, сволочь!
В артиллерийскую дуэль вплетались пулеметные очереди. Время от времени над нами, задевая за верхушки деревьев, с надрывом крякали мины, осыпая осколками расчеты батареи. Среди артиллеристов уже были раненые. Но никто не отходил от орудий.
Трудная это была атака: местность впереди открытая, и лют свинцовый дождь с высоты. В ожидании команды прижалась к мокрой земле наша пехота. Вот цепь поднялась и устремилась вперед. С высоты зло залаяли пулеметы. Больно было видеть, как падали и оставались неподвижными фигурки наших солдат. Поредевшая цепь залегла. Атака захлебнулась. Словно поперхнувшись, разом замолчали пушки и пулеметы. На миг воцарилась тишина... Неподвижные фигурки солдат на раскисшем от дождя поле, и эта нелепая, зловещая тишина...
Потом на моем пути было много боев, но этот, первый, увиденный "со стороны", на всю жизнь врезался в память.
Растерянные и ошеломленные, мы не сразу сообразили, чего добивается от нас разгоряченный боем лейтенант-артиллерист с двумя кубиками на петлицах. После наших сбивчивых объяснений понял наконец, что мы, молодые летчики, направляемся в штурмовой авиационный полк, ищем аэродром.
- Там ищите! - резко махнул он рукой в тыл, а сам сорвался на крик: - И вообще, где она - ваша авиация? Где обещанная поддержка с воздуха? Кто ответит за них? - Лейтенант бросил гневный взгляд в сторону наших бойцов, оставшихся на склоне безымянной высоты.
Подавленные, возвращались мы с передовой. Зарядивший с утра дождь не переставал. Наши серые солдатские шинели промокли насквозь. В пудовых от налипшей грязи сапогах хлюпала вода.
Давно был съеден сухой паек - шесть черных сухарей. И все-таки больше голода и холода терзала нас обида. Мы так гордились нашей авиацией, а тут вдруг самолеты не прилетели, атака пехоты сорвалась. На наших глазах погибло столько бойцов!
Как ни мал был наш опыт, мы, конечно, догадывались, что авиация в тот день была обречена на бездействие из-за сложных метеорологических условий. При такой видимости даже с малой высоты трудно рассмотреть объект штурмовки. А зазеваешься - сам врежешься в какой-нибудь косогор. Нет, приходили мы к выводу, в такую погоду летать нельзя.
Но как только в памяти вставала картина боя за высоту и искаженное гневом лицо лейтенанта, логический ход наших рассуждений обрывался. Вроде бы и сознавали мы, что штурмовики и в дождь должны действовать в интересах наземных войск. Но в ту пору еще неведомо было нам, что скоро сами будем вести боевую работу в куда более трудных условиях.
За разговорами незаметно подошли к нужному нам повороту на деревню Чертаново. К одиноко стоящему высохшему тополю прибита фанерная указка с лаконичной надписью: "Хозяйство Тысячного".
Сомнений нет, идем правильно. Еще в отделе кадров Западного фронта нам сказали, что майор Тысячный - командир нашего штурмового авиационного полка.
Вот наконец и Чертаново. Единственную улицу перегораживал самодельный шлагбаум. Миновав его, тут же встретили офицера с красной повязкой на рукаве.
- Вам кого, товарищи военные?
В коротких замызганных шинелях и выцветших старых пилотках мы мало походили на выпускников известного в стране авиационного училища. Офицер прочитал наши предписания и тотчас оживился:
- Ну, давайте знакомиться. Я - лейтенант Васильев, командир звена. Милости просим в наш будущий гвардейский полк.
Острый на язык, лейтенант Анатолий Васильев преотлично знал порядки на полевом аэродроме.
- Обедали? - спросил он нас.
Мы замялись с ответом. Как-то неловко, казалось, начинать жизнь в полку с посещения столовой. Ведь мы еще не сдали даже продовольственных аттестатов и не представились командиру. Но дежурный точно угадал наши мысли. Он сказал, что командир сейчас все равно с нами разговаривать не станет, а отправит подкрепиться. В столовой же можно сдать и аттестаты, во время обеда начпрод обязательно там бывает.
Лейтенант еще раз глянул на часы.
- Времени для размышлений нет. Обед заканчивается... Впрочем, - шутливо заметил он, - если не хотите обедать, подождите меня возле той избы на лавочке. А я, так и быть, расскажу потом, какое было меню...
От доброты и гостеприимства куда-то сразу отлетела наша дорожная усталость. За год мытарств, связанных с эвакуацией училища в глубь страны, во время многочисленных командировок в запасном полку мы уже как-то свыклись с неприветливостью военных комендантов, очередями на дорожных продовольственных пунктах, ожиданием коек в наскоро оборудованных гостиницах - со всеми бытовыми неудобствами, которые принесла с собой война. Привыкли и научились довольствоваться самым малым.
Но во фронтовом авиационном штурмовом полку мы сразу почувствовали, что попали в дружную боевую семью. А за обеденным столом совсем стало ясно, что нашему появлению действительно все искренне рады. Нас с Толей Украинцевым буквально забросали вопросами: откуда мы родом, давно ли в комсомоле и какие выполняли поручения? Из какого училища прибыли, велик ли налет на штурмовике?
Эти расспросы были не от праздного любопытства. Летчики полка стремились к душевной близости, к дружеским контактам. У бывалых фронтовиков и только что прибывших на войне быстро налаживались отношения. Всех сплачивала общая опасность и ответственность за выполнение поставленных задач. Понимая это, мы с Толей охотно отвечали на вопросы. Но обед явно затягивался. И здесь находчивый дежурный ловко выручил нас.
- Братцы, - сказал он, - дайте же им поесть! Их ждет командир!
Напоминание о командире подействовало. Вопросы прекратились. Однако дело кончилось тем, что, пообедав, мы отправились к майору Тысячному в сопровождении доброго десятка летчиков. Теперь нам советовали, в какую эскадрилью стоит проситься, рассказывали, кто в полку лучший командир.
Все-таки много значит для воина коллектив! Еще час назад мы, словно заблудившиеся путники, не знали, где найдем пристанище и как сложатся наши дела. Мы были равнодушно готовы к новым невзгодам. А теперь, едва увидели новых боевых друзей, плохое настроение, неуверенность сразу улетучились.
Нас ни капельки не волновало, в какую эскадрилью мы попадем и кто будет нашим командиром звена. Давно договорились с Толей, что в первом же боевом вылете покажем себя, хотя и не очень-то представляли, как сложится этот вылет.
Перед крыльцом дома товарищи деликатно оставили нас, понимая, что перед встречей с командиром надо дать нам собраться с мыслями.
Командир, выслушав наши рапорты, поздоровался, подробно расспросил, как мы пришли в авиацию, посоветовал внимательно присматриваться к боевой жизни коллектива.
- Какой у вас налет на самолете Ил-2? - спросил меня майор.
- Десять часов! - с гордостью ответил я, надеясь услышать похвалу по поводу того, что так быстро освоил грозный штурмовик.
- Не слишком, - с сожалением сказал командир. - Придется начинать с азов...
Вот тебе и раз! Мы-то думали, что эти "азы" уже позади.
Для нас была составлена специальная программа ввода в строй. Изучали инструкцию по эксплуатации самолета, материальную часть, аэродинамику, самолетовождение, тактику, район полетов. Учебных классов на фронте, естественно, не было, заниматься приходилось прямо на аэродроме, в блиндаже, где механики ремонтировали и чистили оружие, снятое с самолетов. Привлекали нас и к выполнению разных работ на штурмовиках при подготовке их к боевым вылетам.
Работа на самолетных стоянках пошла нам на пользу. Великая вещь практика. Кажется, схему шасси самолета не раз на доске чертили, а вот пока не потер как следует эти самые шасси тряпкой, не пощупал руками, знания были не те, больше теоретические. При разборке и чистке оружия мы также на практике постигали все тонкости взаимодействия частей авиационных пушек и пулеметов. Правильно говорят, что лучше один раз увидеть, потрогать, чем сто раз услышать. Но еще важнее самому получить навыки эксплуатации обслуживания оружия и боевой техники. Практика - всякому делу голова. Знания наши быстро росли, крепли навыки. О первых успехах и прилежании новеньких хорошие отзывы дали командиру инженер и другие старшие товарищи.
Особенно много занимался с нами штурман полка майор М. Бондаренко. Это был смелый и знающий боевой летчик. Обладал он к тому же редким даром: без назиданий и нравоучений умел передать молодым пилотам дорогой фронтовой опыт. То, что Бондаренко рассказывал, в то время нельзя было найти ни в одной книге. Опытный воздушный боец дотошно разбирал с нами тактику штурмовиков при полете к цели, в момент отражения атак вражеских истребителей, нанесения штурмовых ударов по объекту.
Иной раз начинал рассказ с того, какими способами можно восстановить ориентировку, если летчик вдруг временно потерял ее в воздушном бою. И на каждый случай у майора Бондаренко были припасены убедительные примеры грамотных действий летчиков именно нашего полка.
Об отважном штурмовике майоре Бондаренко - умелом воспитателе и чутком товарище - нам рассказали летчики при первой встрече. Слава о его боевых делах давно перешагнула границы нашей штурмовой дивизии. Человек удивительной храбрости в небе, он был скромен и даже застенчив в обыденной жизни. А вот о людях беспокоился больше всего. Он всегда был готов помочь каждому, кто к нему обратится. Поздно ночью, закончив расчеты на предстоящий боевой вылет, штурман обычно одним из последних приходил в землянку и валился на нары, чтобы утром снова продолжить свою многотрудную работу.
В бою летчик преображался. Вера в оружие, воля к победе, точный расчет и неотразимый удар всегда приносили успех майору Бондаренко. Словно ураган, проносился он над объектом на малой высоте, неся гибель врагу. Многотонный штурмовик был удивительно послушен этому летчику на крутых разворотах боевого пилотажа. Разгоряченный боем, Михаил Захарович обычно, сразу же после вылета анализировал действия каждого пилота, давал советы, указывал на промахи. Умел он внушить своим ведомым уверенность в победе над сильным и коварным врагом.
В то время психологической закалкой авиаторов как предметом подготовки специально никто не занимался. А в условиях, в которых мы начали летать, когда господство в воздухе было на стороне фашистов, выполнение боевых вылетов было связано с особыми трудностями. По опыту своих товарищей мы знали, что в каждом полете была вероятность встречи с истребителями противника. Она не сулила ничего хорошего, особенно когда штурмовики шли к цели, тяжело нагруженные бомбами, и не могли энергично маневрировать. А ведь маневр и малая высота полета были нашими основными приемами, обеспечивающими уход от атак истребителей.
В этих условиях, естественно, летчики, если их правильно не обучить и не настроить, будут чувствовать себя скованно в полете, уделять чрезмерно много внимания войску воздушного противника, вместо того чтобы сосредоточиться на выполнении поставленной боевой задачи.
Тогда, конечно, мы этого не сознавали. Уже позже, когда пришел опыт, нам стало ясно, насколько необходимы были новичкам примеры успешно проведенных воздушных боев, удачных приемов противодействия вражеским истребителям, хитрости, смелых действий при встрече с ними. Такие факты вселяли в нас уверенность, прибавляли решительности, давали необходимый моральный настрой и эмоциональный заряд. И та психологическая подготовка, которой незаметно занимался с нами Бондаренко, рассказывая о боевых делах однополчан, приносила свои результаты. Его беседы окрыляли нас, каждому хотелось скорее сразиться с ненавистным врагом. Но до этого было еще далеко. Мы выполняли учебные полеты в районе аэродрома.
Наше летное поле порядком раскисло от затяжных осенних дождей. Однако лишь чуть-чуть улучшалась погода, как командир полка тотчас выпускал самолеты на боевые задания. Их пилотировали самые опытные летчики. Боевые задачи выполнялись малыми группами, парами и даже одиночными экипажами. Штурмовики все время держали противника в напряжении.
Общим в полку было мнение, что, как только настанет зима, наш Западный фронт перейдет в наступление. Эти разговоры волновали молодых летчиков. Думалось тогда: неужели нам не придется участвовать в боевой работе? Кто-то летел на задания и возвращался с победами, а мы на фронтовом аэродроме чувствовали себя так, как в училище в летный день: полеты по кругу, полеты в зону, ознакомительные полеты по маршруту.
Скорее бы в бой...
Передний край обороны на нашем участке фронта проходил чуть западнее районных центров Зубцов, Гжатск, Юхнов, В темные осенние ночи с аэродрома было видно багровое зарево пожарищ. Наш 198-й штурмовой авиационный полк базировался в то время на полевом аэродроме неподалеку от Волоколамска. Городок этот вместе с окружавшими его населенными пунктами в период вражеского наступления на нашу столицу был ареной ожесточенных боев.
Отступая, фашисты всю свою злобу за неудачи на фронте вымещали на мирных жителях. Они угоняли их в Германию, расстреливали, вешали, а деревни и села предавали огню. Гитлеровские генералы приказывали уничтожать на русской земле все, что было можно уничтожить. На языке фашистских вояк это называлось "создать мертвую зону" на пути наступающих советских войск.
Серьезно пострадало и село Чертаново, где располагался наш аэродром. То, что уцелело от прямых попаданий бомб, мин и снарядов, было уничтожено пожарами. Во время вражеских артиллерийских налетов пожары никто не тушил, а сильный ветер перебрасывал пламя и горящие угли с одного строения на другое, превращая деревенские улицы в огромный костер.
Лишь овраг, деливший Чертаново пополам, спас его от полного уничтожения. В некогда богатом колхозном селе условно пригодными для жилья осталось всего два-три десятка полуразрушенных домов без окон и дверей. На пепелищах стояли лишь обгорелые трубы русских печей.
В подвалах многих домов фашистами были оборудованы долговременные огневые точки. Но как только гитлеровцев выбили из Чертаново, эти доты немедленно заселяли беженцы из окрестных деревень, ютившиеся ранее в тесных погребах.
Работа сельских Советов в нашей прифронтовой полосе после того, как отсюда были изгнаны оккупанты, еще только налаживалась. Летчики нашего полка приносили чертановским ребятишкам из своей столовой кто горбушку хлеба или сухарь, кто котлету или несколько кусочков сахару.
Жители Чертаново и беженцы часто выручали нас в снегопады. На расчистку аэродрома добровольно выходили все. Даже дети помогали сгребать снег с летного поля, расчищать самолетные стоянки. Заводилой в этом деле была эвакуированная из Смоленска Екатерина Ивановна Шевелева. Ее пятилетний сын Петька был нашим общим любимцем. Этот смышленый малыш как-то не по-детски понимал войну. Он хорошо знал различные образцы стрелкового оружия. По гулу моторов Петька безошибочно отличал советские самолеты от фашистских, а при угрозе бомбежки прятался в щель.
Хотя и трудно приходилось Екатерине Ивановне, но никто не слышал от нее жалоб. В разоренной деревне, фактически на пустом месте, она старалась хоть чем-то скрасить быт таких же, как она, беженцев. Эта добрая женщина помогала сельскому Совету организовать санитарную помощь людям, стирку белья. Заботилась и о выпечке хлеба для населения, правильном его распределении. Во дворе походной хлебопекарни она колола дрова, носила воду, помогала топить печи, старалась быть полезной людям в эти трудные дни, поддерживала тех, кто пал духом, читала или пересказывала сводки с фронта.
Екатерина Ивановна глубоко верила, что недалеко то время, когда оккупанты побегут с нашей земли. Да разве только одна она так думала? Разгром гитлеровских войск под Москвой вдохновлял советских людей, укреплял их веру в нашу победу над германским фашизмом.
Близкими и понятными были мне переживания Екатерины Ивановны. По ту сторону фронта - в Миллерово, не успев эвакуироваться, осталась и моя мать с младшей сестренкой.
Как только кончались наши дневные заботы и наступал вечер, меня неотступно начинала мучить мысль: живы ли родные? Я ничего не знал о них с первого дня войны, и память невольно возвращала меня к тому дню, когда мы расстались.
...В воскресенье утром 22 июня 1941 года меня вызвал дежурный по авиационной школе.
- Курсант Ефимов, к вам приехали мать и сестра!
Увольнения в город в тот день не было. Я находился в казарме. Бегу к контрольно-пропускному пункту. Там была комната для посетителей. В ней стояли покрытый белой скатертью стол и четыре табуретки. На столе - графин с водой, а рядом в вазе - букет свежих полевых цветов, собранных чьими-то заботливыми руками.
- Здравствуй, мама!
Мать молча обняла меня, а потом тихо произнесла:
- Вот ты и летчик! - Она с гордостью смотрела на мою пилотку и голубые петлицы с "птичками", а мне почему-то вспомнилось тогда детство...
Ко мне рано пришло увлечение авиацией. В школьном кружке мастерили мы простейшие летающие модели с резиновыми моторчиками. А потом шефы из воинской части подарили нам настоящий планер. Радости нашей не было предела. Открывается планерная школа. Скоро будем летать! С гордостью мы таскали свою огромную крылатую игрушку из мастерских на аэродром. По пути к нам присоединялись подростки с других улиц, и скоро на летном поле собирались ребята чуть ли не со всего города.
Правда, планер был старенький, чиненый-перечиненый, весь в заплатах, и мы больше ремонтировали его, чем занимались на нем. Но и от этого на первых порах мы испытывали огромное удовлетворение.
Прежде чем летать, надо было освоить подлет - кратковременный отрыв планера от земли. Но еще раньше мы проходили так называемую балансировку. На врытом в землю штыре устанавливался планер. Учлет садился в кабину и, действуя рулями, за счет набегавшего потока ветра удерживал планер в горизонтальном положении.
У концов крыльев и у хвостового оперения для страховки стояли товарищи и удерживали планер от сваливания, если неудачливый учлет допускал ошибку. С каким душевным волнением выполняли мы эти нехитрые упражнения! Сидишь в кабине и забываешь, что ты всего-навсего балансируешь планер. В мыслях ты уже где-то далеко-далеко, в бескрайнем небе. Казалось, в руках не фанерный планер, а грозная боевая машина. Какие это были прекрасные мгновения полета мальчишеской фантазии! И только нетерпеливый возглас очередного учлета выводил из удивительного состояния.
Ежедневно приходили мы на занятия и терпеливо дожидались своей очереди. После окончания их любовно зачехляли планер и с чувством выполненного долга строем с песней покидали аэродром.
- Завтра начнем подлеты, - объявил нам инструктор.
И вот настал этот памятный день -18 августа 1938 года. Задолго до установленного срока пришли мы на аэродром. Было ясное утро. На сердце радостно и тревожно. Сегодня должна свершиться заветная мечта - летать.
Охотников много. Кому же первому?
- Тебе, Саша, - учитывая мою особую привязанность к авиации, решили товарищи.
Занимаю место в кабине. Проверяю ход ручки, педалей и жестом даю знак инструктору: к полету готов. Запуск производился довольно просто - с помощью резинового амортизатора, закрепленного за крючок в передней части планера. Два резиновых уса амортизатора учлеты натягивали под углом к оси направления взлета. Планер в этот момент удерживался с помощью нехитрого механизма: штыря и особой крестовины.
- Старт! - подавал команду инструктор.
Учлет тянул за специальный тросик, освобождая стопор, и уже ничем не удерживаемый планер послушно взмывал в небо.
Так вот начался и мой первый безмоторный полет. Ни с чем не сравнимое чувство охватывает тебя. Прошло с того памятного утра много лет, совершены тысячи взлетов и посадок на различных самолетах и вертолетах, днем и ночью, в любых метеорологических условиях, а первый полет, как и та безымянная высота, не забудется никогда. И перед каждым новым взлетом до сих нор сладко замирает сердце, каким бы он ни был по счету - сто или тысяча первым! Видно, нельзя привыкнуть к этому удивительному состоянию. И так - на всю жизнь, пока судьба дает возможность летать...
Высота - метров пять-десять. Планирую через летное поле и довольно благополучно произвожу посадку... Не каждая заканчивалась тогда так гладко. Иной раз при нерасторопных действиях набивали мы себе синяки и шишки, а планер тут же, на летном поле, приходилось ремонтировать. Но даже при неудачах не унималась страсть к полетам.
"От модели - к планеру! С планера - на самолет!" - вот лозунг, который определил нам место в жизни. Из нашего планерного кружка девять человек закончили аэроклубы и поступили в военные авиационные училища. Я тогда уехал в Ворошиловградское летное...
И вот эта встреча у контрольно-пропускного пункта. Слова матери воспринял, как самое заветное. "Да, мама, я буду летчиком!"
Только успел посадить мать с сестренкой на трамвай, помахал им рукой и тут же, на улице, услышал, что фашистская Германия напала на нашу страну.
Над полем боя
Аннотация издательства: Дважды Герой Советского Союза маршал авиации А. Н. Ефимов начал свой фронтовой путь в августе 1942 года. Защищая Родину, он сражался с врагом до победного окончания войны, громил фашистские полчища под Ржевом и Орлом, Брянском и Смоленском, в Белоруссии, Польше и Германии, совершил 222 боевых вылета, уничтожил немало живой силы и техники противника. О суровых фронтовых буднях, о подвигах боевых товарищей рассказывается в воспоминаниях бывшего командира эскадрильи 198-го штурмового полка 4-й воздушной армии. Ныне маршал авиации Александр Николаевич Ефимов - первый заместитель главнокомандующего ВВС СССР. Его мемуары рассчитаны на массового читателя.
Биографическая справка: ЕФИМОВ Александр Николаевич, родился 6.02.1923 в селе Кантемировка, ныне пгт Воронежской области в семье железнодорожника. Русский. Член КПСС с 1943. Окончил школу No 2 в городе Миллерово Ростовской области в 1940. В Советской Армии с 1941. Окончил Ворошиловградскую военно-авиационную школу пилотов в 1942. На фронтах Великой Отечественной войны с августа 1942. Командир эскадрильи 198-го штурмового авиационного полка (233-я штурмовая авиационная дивизия, 4-я воздушная армия, 2-й Белорусский фронт) старший лейтенант Ефимов к июлю 1944 совершил 100 боевых вылетов на разведку и штурмовку войск, аэродромов, переправ и железнодорожных эшелонов противника. 26.10.44 ему присвоено звание Героя Советского Союза. К концу войны штурман 62-го штурмового авиационного полка капитан Ефимов совершил еще 122 боевых вылета. Всего им лично и в составе группы уничтожено 85 самолётов врага на аэродромах и 7 в воздушных боях, много живой силы и техники противника. 18.8.45 награжден второй медалью "Золотая Звезда". В 1951 окончил Военно-воздушную академию, в 1957 - Военную академию Генштаба, служил на командных должностях в ВВС. С 1969 первый заместитель главкома, с 1984 главком ВВС - заместитель министра обороны СССР. Заслуженный военный летчик. Маршал авиации (1975). Кандидат военных наук. Депутат Верховного Совета СССР 2, 9 -11-го созывов. Член ЦК КПСС с 1986. Награжден 3 орденами Ленина, 5 орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, 2 орденами Отечественной войны 1 степени, орденом Красной Звезды, "За службу Родине в ВС СССР" 3 степени, медалями, иностранными орденами. Государственная премия СССР. Бронзовый бюст установлен в Миллерово. (Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Москва. Воениздат. 1987. Том 1. Стр. 490-491) \\\ Андриянов П.М.
Содержание
Глава первая. Первая высота
Глава вторая. Счастье встречать самолеты
Глава третья. Курс на запад
Глава четвертая. Июль обещает грозу
Глава пятая. Над "смоленскими воротами"
Глава шестая. Здравствуй, край партизанский
Глава седьмая. Через Вислу
Глава восьмая. Суровый учитель - война
Глава девятая. Под солнцем победы
Глава первая. Первая высота.
В ту вторую военную осень 1942 года сентябрь в Подмосковье выдался капризным. Солнечная погода часто сменялась холодными дождями, небо хмурилось, блекли безвременно багряные краски осеннего леса.
Ненастная погода, неутешительные сводки Советского информбюро плохо действовали на настроение. Фашисты рвались к Сталинграду, стремились отрезать Кавказ. И на Западном фронте ничего утешительного.
Скорее бы в самолет - и в бой!.. Мы с Толей Украинцевым, товарищем по авиационному училищу, третий день месили грязь на фронтовых дорогах в войсках нужного нам аэродрома. След его отыскался неожиданно. Помог сержант-регулировщик. Он же пристроил нас на машину со снарядами, следовавшую в том направлении.
В кабине трехтонки мы почувствовали себя счастливыми: теперь-то уж наверняка доберемся. Прижавшись друг к другу, чтобы согреться, мы задремали и... проехали свой перекресток. Проснулись от близкого орудийного грохота. Куда это нас занесло? Оказывается, водитель привез нас прямо на огневую позицию батареи, искусно замаскированной на опушке леса. Она поддерживала атаку нашей пехоты на безымянную высоту, по гребню которой окопался враг.
Залпы наших орудий сливались с близкими разрывами фашистских снарядов. В артиллерийской канонаде нам, необстрелянным, трудно было определить, где наш выстрел и где разрыв чужого снаряда. Можно было запросто угодить под тугую волну взрыва или под разлетавшиеся веером осколки. Любопытный Толя поднял один такой, увесистый, с зазубринами, и тут же бросил:
- Горячий, сволочь!
В артиллерийскую дуэль вплетались пулеметные очереди. Время от времени над нами, задевая за верхушки деревьев, с надрывом крякали мины, осыпая осколками расчеты батареи. Среди артиллеристов уже были раненые. Но никто не отходил от орудий.
Трудная это была атака: местность впереди открытая, и лют свинцовый дождь с высоты. В ожидании команды прижалась к мокрой земле наша пехота. Вот цепь поднялась и устремилась вперед. С высоты зло залаяли пулеметы. Больно было видеть, как падали и оставались неподвижными фигурки наших солдат. Поредевшая цепь залегла. Атака захлебнулась. Словно поперхнувшись, разом замолчали пушки и пулеметы. На миг воцарилась тишина... Неподвижные фигурки солдат на раскисшем от дождя поле, и эта нелепая, зловещая тишина...
Потом на моем пути было много боев, но этот, первый, увиденный "со стороны", на всю жизнь врезался в память.
Растерянные и ошеломленные, мы не сразу сообразили, чего добивается от нас разгоряченный боем лейтенант-артиллерист с двумя кубиками на петлицах. После наших сбивчивых объяснений понял наконец, что мы, молодые летчики, направляемся в штурмовой авиационный полк, ищем аэродром.
- Там ищите! - резко махнул он рукой в тыл, а сам сорвался на крик: - И вообще, где она - ваша авиация? Где обещанная поддержка с воздуха? Кто ответит за них? - Лейтенант бросил гневный взгляд в сторону наших бойцов, оставшихся на склоне безымянной высоты.
Подавленные, возвращались мы с передовой. Зарядивший с утра дождь не переставал. Наши серые солдатские шинели промокли насквозь. В пудовых от налипшей грязи сапогах хлюпала вода.
Давно был съеден сухой паек - шесть черных сухарей. И все-таки больше голода и холода терзала нас обида. Мы так гордились нашей авиацией, а тут вдруг самолеты не прилетели, атака пехоты сорвалась. На наших глазах погибло столько бойцов!
Как ни мал был наш опыт, мы, конечно, догадывались, что авиация в тот день была обречена на бездействие из-за сложных метеорологических условий. При такой видимости даже с малой высоты трудно рассмотреть объект штурмовки. А зазеваешься - сам врежешься в какой-нибудь косогор. Нет, приходили мы к выводу, в такую погоду летать нельзя.
Но как только в памяти вставала картина боя за высоту и искаженное гневом лицо лейтенанта, логический ход наших рассуждений обрывался. Вроде бы и сознавали мы, что штурмовики и в дождь должны действовать в интересах наземных войск. Но в ту пору еще неведомо было нам, что скоро сами будем вести боевую работу в куда более трудных условиях.
За разговорами незаметно подошли к нужному нам повороту на деревню Чертаново. К одиноко стоящему высохшему тополю прибита фанерная указка с лаконичной надписью: "Хозяйство Тысячного".
Сомнений нет, идем правильно. Еще в отделе кадров Западного фронта нам сказали, что майор Тысячный - командир нашего штурмового авиационного полка.
Вот наконец и Чертаново. Единственную улицу перегораживал самодельный шлагбаум. Миновав его, тут же встретили офицера с красной повязкой на рукаве.
- Вам кого, товарищи военные?
В коротких замызганных шинелях и выцветших старых пилотках мы мало походили на выпускников известного в стране авиационного училища. Офицер прочитал наши предписания и тотчас оживился:
- Ну, давайте знакомиться. Я - лейтенант Васильев, командир звена. Милости просим в наш будущий гвардейский полк.
Острый на язык, лейтенант Анатолий Васильев преотлично знал порядки на полевом аэродроме.
- Обедали? - спросил он нас.
Мы замялись с ответом. Как-то неловко, казалось, начинать жизнь в полку с посещения столовой. Ведь мы еще не сдали даже продовольственных аттестатов и не представились командиру. Но дежурный точно угадал наши мысли. Он сказал, что командир сейчас все равно с нами разговаривать не станет, а отправит подкрепиться. В столовой же можно сдать и аттестаты, во время обеда начпрод обязательно там бывает.
Лейтенант еще раз глянул на часы.
- Времени для размышлений нет. Обед заканчивается... Впрочем, - шутливо заметил он, - если не хотите обедать, подождите меня возле той избы на лавочке. А я, так и быть, расскажу потом, какое было меню...
От доброты и гостеприимства куда-то сразу отлетела наша дорожная усталость. За год мытарств, связанных с эвакуацией училища в глубь страны, во время многочисленных командировок в запасном полку мы уже как-то свыклись с неприветливостью военных комендантов, очередями на дорожных продовольственных пунктах, ожиданием коек в наскоро оборудованных гостиницах - со всеми бытовыми неудобствами, которые принесла с собой война. Привыкли и научились довольствоваться самым малым.
Но во фронтовом авиационном штурмовом полку мы сразу почувствовали, что попали в дружную боевую семью. А за обеденным столом совсем стало ясно, что нашему появлению действительно все искренне рады. Нас с Толей Украинцевым буквально забросали вопросами: откуда мы родом, давно ли в комсомоле и какие выполняли поручения? Из какого училища прибыли, велик ли налет на штурмовике?
Эти расспросы были не от праздного любопытства. Летчики полка стремились к душевной близости, к дружеским контактам. У бывалых фронтовиков и только что прибывших на войне быстро налаживались отношения. Всех сплачивала общая опасность и ответственность за выполнение поставленных задач. Понимая это, мы с Толей охотно отвечали на вопросы. Но обед явно затягивался. И здесь находчивый дежурный ловко выручил нас.
- Братцы, - сказал он, - дайте же им поесть! Их ждет командир!
Напоминание о командире подействовало. Вопросы прекратились. Однако дело кончилось тем, что, пообедав, мы отправились к майору Тысячному в сопровождении доброго десятка летчиков. Теперь нам советовали, в какую эскадрилью стоит проситься, рассказывали, кто в полку лучший командир.
Все-таки много значит для воина коллектив! Еще час назад мы, словно заблудившиеся путники, не знали, где найдем пристанище и как сложатся наши дела. Мы были равнодушно готовы к новым невзгодам. А теперь, едва увидели новых боевых друзей, плохое настроение, неуверенность сразу улетучились.
Нас ни капельки не волновало, в какую эскадрилью мы попадем и кто будет нашим командиром звена. Давно договорились с Толей, что в первом же боевом вылете покажем себя, хотя и не очень-то представляли, как сложится этот вылет.
Перед крыльцом дома товарищи деликатно оставили нас, понимая, что перед встречей с командиром надо дать нам собраться с мыслями.
Командир, выслушав наши рапорты, поздоровался, подробно расспросил, как мы пришли в авиацию, посоветовал внимательно присматриваться к боевой жизни коллектива.
- Какой у вас налет на самолете Ил-2? - спросил меня майор.
- Десять часов! - с гордостью ответил я, надеясь услышать похвалу по поводу того, что так быстро освоил грозный штурмовик.
- Не слишком, - с сожалением сказал командир. - Придется начинать с азов...
Вот тебе и раз! Мы-то думали, что эти "азы" уже позади.
Для нас была составлена специальная программа ввода в строй. Изучали инструкцию по эксплуатации самолета, материальную часть, аэродинамику, самолетовождение, тактику, район полетов. Учебных классов на фронте, естественно, не было, заниматься приходилось прямо на аэродроме, в блиндаже, где механики ремонтировали и чистили оружие, снятое с самолетов. Привлекали нас и к выполнению разных работ на штурмовиках при подготовке их к боевым вылетам.
Работа на самолетных стоянках пошла нам на пользу. Великая вещь практика. Кажется, схему шасси самолета не раз на доске чертили, а вот пока не потер как следует эти самые шасси тряпкой, не пощупал руками, знания были не те, больше теоретические. При разборке и чистке оружия мы также на практике постигали все тонкости взаимодействия частей авиационных пушек и пулеметов. Правильно говорят, что лучше один раз увидеть, потрогать, чем сто раз услышать. Но еще важнее самому получить навыки эксплуатации обслуживания оружия и боевой техники. Практика - всякому делу голова. Знания наши быстро росли, крепли навыки. О первых успехах и прилежании новеньких хорошие отзывы дали командиру инженер и другие старшие товарищи.
Особенно много занимался с нами штурман полка майор М. Бондаренко. Это был смелый и знающий боевой летчик. Обладал он к тому же редким даром: без назиданий и нравоучений умел передать молодым пилотам дорогой фронтовой опыт. То, что Бондаренко рассказывал, в то время нельзя было найти ни в одной книге. Опытный воздушный боец дотошно разбирал с нами тактику штурмовиков при полете к цели, в момент отражения атак вражеских истребителей, нанесения штурмовых ударов по объекту.
Иной раз начинал рассказ с того, какими способами можно восстановить ориентировку, если летчик вдруг временно потерял ее в воздушном бою. И на каждый случай у майора Бондаренко были припасены убедительные примеры грамотных действий летчиков именно нашего полка.
Об отважном штурмовике майоре Бондаренко - умелом воспитателе и чутком товарище - нам рассказали летчики при первой встрече. Слава о его боевых делах давно перешагнула границы нашей штурмовой дивизии. Человек удивительной храбрости в небе, он был скромен и даже застенчив в обыденной жизни. А вот о людях беспокоился больше всего. Он всегда был готов помочь каждому, кто к нему обратится. Поздно ночью, закончив расчеты на предстоящий боевой вылет, штурман обычно одним из последних приходил в землянку и валился на нары, чтобы утром снова продолжить свою многотрудную работу.
В бою летчик преображался. Вера в оружие, воля к победе, точный расчет и неотразимый удар всегда приносили успех майору Бондаренко. Словно ураган, проносился он над объектом на малой высоте, неся гибель врагу. Многотонный штурмовик был удивительно послушен этому летчику на крутых разворотах боевого пилотажа. Разгоряченный боем, Михаил Захарович обычно, сразу же после вылета анализировал действия каждого пилота, давал советы, указывал на промахи. Умел он внушить своим ведомым уверенность в победе над сильным и коварным врагом.
В то время психологической закалкой авиаторов как предметом подготовки специально никто не занимался. А в условиях, в которых мы начали летать, когда господство в воздухе было на стороне фашистов, выполнение боевых вылетов было связано с особыми трудностями. По опыту своих товарищей мы знали, что в каждом полете была вероятность встречи с истребителями противника. Она не сулила ничего хорошего, особенно когда штурмовики шли к цели, тяжело нагруженные бомбами, и не могли энергично маневрировать. А ведь маневр и малая высота полета были нашими основными приемами, обеспечивающими уход от атак истребителей.
В этих условиях, естественно, летчики, если их правильно не обучить и не настроить, будут чувствовать себя скованно в полете, уделять чрезмерно много внимания войску воздушного противника, вместо того чтобы сосредоточиться на выполнении поставленной боевой задачи.
Тогда, конечно, мы этого не сознавали. Уже позже, когда пришел опыт, нам стало ясно, насколько необходимы были новичкам примеры успешно проведенных воздушных боев, удачных приемов противодействия вражеским истребителям, хитрости, смелых действий при встрече с ними. Такие факты вселяли в нас уверенность, прибавляли решительности, давали необходимый моральный настрой и эмоциональный заряд. И та психологическая подготовка, которой незаметно занимался с нами Бондаренко, рассказывая о боевых делах однополчан, приносила свои результаты. Его беседы окрыляли нас, каждому хотелось скорее сразиться с ненавистным врагом. Но до этого было еще далеко. Мы выполняли учебные полеты в районе аэродрома.
Наше летное поле порядком раскисло от затяжных осенних дождей. Однако лишь чуть-чуть улучшалась погода, как командир полка тотчас выпускал самолеты на боевые задания. Их пилотировали самые опытные летчики. Боевые задачи выполнялись малыми группами, парами и даже одиночными экипажами. Штурмовики все время держали противника в напряжении.
Общим в полку было мнение, что, как только настанет зима, наш Западный фронт перейдет в наступление. Эти разговоры волновали молодых летчиков. Думалось тогда: неужели нам не придется участвовать в боевой работе? Кто-то летел на задания и возвращался с победами, а мы на фронтовом аэродроме чувствовали себя так, как в училище в летный день: полеты по кругу, полеты в зону, ознакомительные полеты по маршруту.
Скорее бы в бой...
Передний край обороны на нашем участке фронта проходил чуть западнее районных центров Зубцов, Гжатск, Юхнов, В темные осенние ночи с аэродрома было видно багровое зарево пожарищ. Наш 198-й штурмовой авиационный полк базировался в то время на полевом аэродроме неподалеку от Волоколамска. Городок этот вместе с окружавшими его населенными пунктами в период вражеского наступления на нашу столицу был ареной ожесточенных боев.
Отступая, фашисты всю свою злобу за неудачи на фронте вымещали на мирных жителях. Они угоняли их в Германию, расстреливали, вешали, а деревни и села предавали огню. Гитлеровские генералы приказывали уничтожать на русской земле все, что было можно уничтожить. На языке фашистских вояк это называлось "создать мертвую зону" на пути наступающих советских войск.
Серьезно пострадало и село Чертаново, где располагался наш аэродром. То, что уцелело от прямых попаданий бомб, мин и снарядов, было уничтожено пожарами. Во время вражеских артиллерийских налетов пожары никто не тушил, а сильный ветер перебрасывал пламя и горящие угли с одного строения на другое, превращая деревенские улицы в огромный костер.
Лишь овраг, деливший Чертаново пополам, спас его от полного уничтожения. В некогда богатом колхозном селе условно пригодными для жилья осталось всего два-три десятка полуразрушенных домов без окон и дверей. На пепелищах стояли лишь обгорелые трубы русских печей.
В подвалах многих домов фашистами были оборудованы долговременные огневые точки. Но как только гитлеровцев выбили из Чертаново, эти доты немедленно заселяли беженцы из окрестных деревень, ютившиеся ранее в тесных погребах.
Работа сельских Советов в нашей прифронтовой полосе после того, как отсюда были изгнаны оккупанты, еще только налаживалась. Летчики нашего полка приносили чертановским ребятишкам из своей столовой кто горбушку хлеба или сухарь, кто котлету или несколько кусочков сахару.
Жители Чертаново и беженцы часто выручали нас в снегопады. На расчистку аэродрома добровольно выходили все. Даже дети помогали сгребать снег с летного поля, расчищать самолетные стоянки. Заводилой в этом деле была эвакуированная из Смоленска Екатерина Ивановна Шевелева. Ее пятилетний сын Петька был нашим общим любимцем. Этот смышленый малыш как-то не по-детски понимал войну. Он хорошо знал различные образцы стрелкового оружия. По гулу моторов Петька безошибочно отличал советские самолеты от фашистских, а при угрозе бомбежки прятался в щель.
Хотя и трудно приходилось Екатерине Ивановне, но никто не слышал от нее жалоб. В разоренной деревне, фактически на пустом месте, она старалась хоть чем-то скрасить быт таких же, как она, беженцев. Эта добрая женщина помогала сельскому Совету организовать санитарную помощь людям, стирку белья. Заботилась и о выпечке хлеба для населения, правильном его распределении. Во дворе походной хлебопекарни она колола дрова, носила воду, помогала топить печи, старалась быть полезной людям в эти трудные дни, поддерживала тех, кто пал духом, читала или пересказывала сводки с фронта.
Екатерина Ивановна глубоко верила, что недалеко то время, когда оккупанты побегут с нашей земли. Да разве только одна она так думала? Разгром гитлеровских войск под Москвой вдохновлял советских людей, укреплял их веру в нашу победу над германским фашизмом.
Близкими и понятными были мне переживания Екатерины Ивановны. По ту сторону фронта - в Миллерово, не успев эвакуироваться, осталась и моя мать с младшей сестренкой.
Как только кончались наши дневные заботы и наступал вечер, меня неотступно начинала мучить мысль: живы ли родные? Я ничего не знал о них с первого дня войны, и память невольно возвращала меня к тому дню, когда мы расстались.
...В воскресенье утром 22 июня 1941 года меня вызвал дежурный по авиационной школе.
- Курсант Ефимов, к вам приехали мать и сестра!
Увольнения в город в тот день не было. Я находился в казарме. Бегу к контрольно-пропускному пункту. Там была комната для посетителей. В ней стояли покрытый белой скатертью стол и четыре табуретки. На столе - графин с водой, а рядом в вазе - букет свежих полевых цветов, собранных чьими-то заботливыми руками.
- Здравствуй, мама!
Мать молча обняла меня, а потом тихо произнесла:
- Вот ты и летчик! - Она с гордостью смотрела на мою пилотку и голубые петлицы с "птичками", а мне почему-то вспомнилось тогда детство...
Ко мне рано пришло увлечение авиацией. В школьном кружке мастерили мы простейшие летающие модели с резиновыми моторчиками. А потом шефы из воинской части подарили нам настоящий планер. Радости нашей не было предела. Открывается планерная школа. Скоро будем летать! С гордостью мы таскали свою огромную крылатую игрушку из мастерских на аэродром. По пути к нам присоединялись подростки с других улиц, и скоро на летном поле собирались ребята чуть ли не со всего города.
Правда, планер был старенький, чиненый-перечиненый, весь в заплатах, и мы больше ремонтировали его, чем занимались на нем. Но и от этого на первых порах мы испытывали огромное удовлетворение.
Прежде чем летать, надо было освоить подлет - кратковременный отрыв планера от земли. Но еще раньше мы проходили так называемую балансировку. На врытом в землю штыре устанавливался планер. Учлет садился в кабину и, действуя рулями, за счет набегавшего потока ветра удерживал планер в горизонтальном положении.
У концов крыльев и у хвостового оперения для страховки стояли товарищи и удерживали планер от сваливания, если неудачливый учлет допускал ошибку. С каким душевным волнением выполняли мы эти нехитрые упражнения! Сидишь в кабине и забываешь, что ты всего-навсего балансируешь планер. В мыслях ты уже где-то далеко-далеко, в бескрайнем небе. Казалось, в руках не фанерный планер, а грозная боевая машина. Какие это были прекрасные мгновения полета мальчишеской фантазии! И только нетерпеливый возглас очередного учлета выводил из удивительного состояния.
Ежедневно приходили мы на занятия и терпеливо дожидались своей очереди. После окончания их любовно зачехляли планер и с чувством выполненного долга строем с песней покидали аэродром.
- Завтра начнем подлеты, - объявил нам инструктор.
И вот настал этот памятный день -18 августа 1938 года. Задолго до установленного срока пришли мы на аэродром. Было ясное утро. На сердце радостно и тревожно. Сегодня должна свершиться заветная мечта - летать.
Охотников много. Кому же первому?
- Тебе, Саша, - учитывая мою особую привязанность к авиации, решили товарищи.
Занимаю место в кабине. Проверяю ход ручки, педалей и жестом даю знак инструктору: к полету готов. Запуск производился довольно просто - с помощью резинового амортизатора, закрепленного за крючок в передней части планера. Два резиновых уса амортизатора учлеты натягивали под углом к оси направления взлета. Планер в этот момент удерживался с помощью нехитрого механизма: штыря и особой крестовины.
- Старт! - подавал команду инструктор.
Учлет тянул за специальный тросик, освобождая стопор, и уже ничем не удерживаемый планер послушно взмывал в небо.
Так вот начался и мой первый безмоторный полет. Ни с чем не сравнимое чувство охватывает тебя. Прошло с того памятного утра много лет, совершены тысячи взлетов и посадок на различных самолетах и вертолетах, днем и ночью, в любых метеорологических условиях, а первый полет, как и та безымянная высота, не забудется никогда. И перед каждым новым взлетом до сих нор сладко замирает сердце, каким бы он ни был по счету - сто или тысяча первым! Видно, нельзя привыкнуть к этому удивительному состоянию. И так - на всю жизнь, пока судьба дает возможность летать...
Высота - метров пять-десять. Планирую через летное поле и довольно благополучно произвожу посадку... Не каждая заканчивалась тогда так гладко. Иной раз при нерасторопных действиях набивали мы себе синяки и шишки, а планер тут же, на летном поле, приходилось ремонтировать. Но даже при неудачах не унималась страсть к полетам.
"От модели - к планеру! С планера - на самолет!" - вот лозунг, который определил нам место в жизни. Из нашего планерного кружка девять человек закончили аэроклубы и поступили в военные авиационные училища. Я тогда уехал в Ворошиловградское летное...
И вот эта встреча у контрольно-пропускного пункта. Слова матери воспринял, как самое заветное. "Да, мама, я буду летчиком!"
Только успел посадить мать с сестренкой на трамвай, помахал им рукой и тут же, на улице, услышал, что фашистская Германия напала на нашу страну.