Страница:
Если в процессе привыкания к тяготам жизни дите слишком уж поломается, шаман брался за лечение. Но, как мне показалось, больше радуясь возможности поставить очередной эксперимент над живым организмом, чем излечению больного. Кормили детей объедками с общего стола, в смысле, тем, что останется после трапезы воинов, а затем их жен. Зато позволяли съедать все, что добудут сами. И если честно, вполне хватало. (Я тоже питался с детьми и обладал такими же правами.) Ну а в случае опасности, малявок пинками загоняли в безопасное место, предоставляя подросткам право помереть за Родину, но уже во вторую очередь, после отцов и старших братьев (не тех, что с копытами, а настоящих).
В общем, чего напраслину городить, о детях тут заботились. Просто по-своему – пинками и подзатыльниками, вместо сюсюканья и обнимашек. До совершеннолетия, увы, многие не доживали. Особенно много помирало в первые годы, пока были совсем мальцами. В первую очередь слабые здоровьем, во-вторую, невнимательные, попавшие в лапы тиграм, наступившие на змею или затоптанные «большими братьями». Но зато уж выжившие были вот как раз такие, как Лга’нхи. Здоровыми крепкими отморозками, готовыми выйти один на один против мохнатого тигра, захомутать и подчинить груду мяса и костей весом под тонну или выследить и подкрасться к стаду антилоп… кстати, весьма бдительных и осторожных животных.
Но что мне нравилось в Лга’нхи больше всего – он был отморозком с искрой разума в глазах. И это, как я надеялся, было прямой моей заслугой. Ведь время, что мы проводили вместе, я использовал для того, чтобы малость продвинуть своего приятеля в плане прогресса и цивилизации. Раз уж папаша его в этом отношении безнадежен, так, может, хоть сынишка сумеет оценить мои идеи и предложения? Потому-то я и вешал ему на уши лапшу из историй про большие города, чудесные диковинки, летающие машины, дома высотой до неба и прочая, прочая, прочая. Приятель слушал, не знаю, верил или нет, но, наверное, хоть что-то в его голове, да откладывалось. И можно было надеяться, что когда он войдет в силу и станет вождем, то не будет настолько косным приверженцем добрых старых традиций, как его папаша. А то, что такой здоровяк, как Лга’нхи, вождем станет, я не сомневался. Тем более что и лидером он был прирожденным, и к тому времени, как ему пришло время проходить испытания, уже был признанным вожаком одной из шаек молодняка.
Когда же Лга’нхи прошел испытание и стал настоящим воином… Упс. Кажется, он застонал!
Лга’нхи действительно начал издавать тихие стонущие звуки, а потом поднял веки. Взгляд был все еще мутным и бессмысленным, но это уже было что-то. На радостях я поменял ему повязку на голове, дал напиться воды и уложил обратно. Измученный всеми этими процедурами, он быстро вырубился. А я начал думать о том, что не помешало бы раздобыть какой-нибудь еды. Ибо мой двигатель деловой активности уже начал подавать первые сигналы.
Местные, кстати, ели два раза в день – утром и вечером. Местная диета обычно состояла из различных видов мяса, молока овцебыков, необычайно жирного, надо сказать, и всяких разновидностей молочных продуктов. Конечно, о качественном сыре или йогуртах приходилось только мечтать, но вот зато всякой простокваши и творога было предостаточно.
Но в первую очередь, конечно, – мясо! Верхом местной кулинарии был бутерброд из мяса с мясом. Буквально – насадить на палку кусок овцебычатины, поверх него кусок конины или оленины и полкролика сверху. Между кусками мяса сие творение проложить жгучими травками, обжечь на костре до появления первых угольков сверху и лопать, размазывая вытекающую из непрожаренной середины кровь по бороде и усам… Нямка!!!
Вот кстати – одним из немногих подарков судьбы было то, что местные любили мыться и с удовольствием это делали! Конечно, про мыло тут и слыхом не слыхивали. Но обмазаться илом или глиной после тяжелого трудового дня, а потом смыть все это в озере или реке, благо почти каждая наша стоянка была на берегу водоема, это каждый почитал немалым кайфом… Да и когда приходится охотиться, подкрадываясь к добыче, а не стреляя в нее с расстояния, то поневоле начнешь смывать с себя лишнюю вонь. Потому-то размазанная по бороде и усам кровь не откладывалась на них очередным культурным слоем, благоухая запахом падали. И слава Богу! Как представлю, что попал бы к кому-то, вроде древних монголов, мывшихся два раза в жизни – после рождения и после смерти, – начинало подташнивать…
Кстати! – великолепная идея! Вода, а в ней рыба! Местные рыбу не ели. То ли табу у них какое-то было, то ли просто ловить не умели, то ли при таком наличии мяса и молока не считали нужным. Но о мясе в ближайшее время мечтать не приходилось, а про молоко, вообще, можно было смело забыть. Да и рыбная похлебка пойдет моему приятелю очень даже на пользу. Можно сказать, диетический продукт. А наловить ее… можно сделать удочку… хотя стоп, – нет крючка. Острога? Не из чего сделать… Ага! Я вспомнил, как читал про один вариант остроги, используемой на каких-то далеких островах. Они там делали что-то вроде метелки из расщепленного бамбука и этой штукой тыкали в проплывающую рыбу. Бамбука у меня, конечно, нет. Но вчера я видел свежие ветки железного дерева. Видно, кто-то делал себе копье, а ветки срезал и бросил… Осторожненько, чуть ли не ползком, я вернулся в бывшее стойбище, подобрал ветки, нашел подходящее древко, отвязал веревку от останков чума. Да! Я уже не тот неумеха, что попал сюда хрен знает скока лет назад, – через час у меня была острога, а через два – РЫБА! Здоровенная рыба полметра длины, внешне напоминающая сома. Я шлепнул ее прямо на мелководье, пришпилив к песчаному дну своей острогой. Это была победа! В слегка побитой чаше я вскипятил воду, покрошив туда куски рыбы, а остаток запек в золе. И впервые за долгие годы отведал рыбки. Больше того, впервые за долгие годы я отведал еды, не чувствуя себя нахлебником!
Потом накормил подстывшей ухой и кусочками рыбы вновь пришедшего в себя приятеля. Он ел, глядя перед собой мутным взором. Потом его стошнило, а потом он опять отрубился. Я перекатил его на волокуши и передвинулся на другое место подальше от блевотины. За то время, что я тут жил, как-то отвык проводить две ночи подряд на одном и том же месте.
Глава 2
В общем, чего напраслину городить, о детях тут заботились. Просто по-своему – пинками и подзатыльниками, вместо сюсюканья и обнимашек. До совершеннолетия, увы, многие не доживали. Особенно много помирало в первые годы, пока были совсем мальцами. В первую очередь слабые здоровьем, во-вторую, невнимательные, попавшие в лапы тиграм, наступившие на змею или затоптанные «большими братьями». Но зато уж выжившие были вот как раз такие, как Лга’нхи. Здоровыми крепкими отморозками, готовыми выйти один на один против мохнатого тигра, захомутать и подчинить груду мяса и костей весом под тонну или выследить и подкрасться к стаду антилоп… кстати, весьма бдительных и осторожных животных.
Но что мне нравилось в Лга’нхи больше всего – он был отморозком с искрой разума в глазах. И это, как я надеялся, было прямой моей заслугой. Ведь время, что мы проводили вместе, я использовал для того, чтобы малость продвинуть своего приятеля в плане прогресса и цивилизации. Раз уж папаша его в этом отношении безнадежен, так, может, хоть сынишка сумеет оценить мои идеи и предложения? Потому-то я и вешал ему на уши лапшу из историй про большие города, чудесные диковинки, летающие машины, дома высотой до неба и прочая, прочая, прочая. Приятель слушал, не знаю, верил или нет, но, наверное, хоть что-то в его голове, да откладывалось. И можно было надеяться, что когда он войдет в силу и станет вождем, то не будет настолько косным приверженцем добрых старых традиций, как его папаша. А то, что такой здоровяк, как Лга’нхи, вождем станет, я не сомневался. Тем более что и лидером он был прирожденным, и к тому времени, как ему пришло время проходить испытания, уже был признанным вожаком одной из шаек молодняка.
Когда же Лга’нхи прошел испытание и стал настоящим воином… Упс. Кажется, он застонал!
Лга’нхи действительно начал издавать тихие стонущие звуки, а потом поднял веки. Взгляд был все еще мутным и бессмысленным, но это уже было что-то. На радостях я поменял ему повязку на голове, дал напиться воды и уложил обратно. Измученный всеми этими процедурами, он быстро вырубился. А я начал думать о том, что не помешало бы раздобыть какой-нибудь еды. Ибо мой двигатель деловой активности уже начал подавать первые сигналы.
Местные, кстати, ели два раза в день – утром и вечером. Местная диета обычно состояла из различных видов мяса, молока овцебыков, необычайно жирного, надо сказать, и всяких разновидностей молочных продуктов. Конечно, о качественном сыре или йогуртах приходилось только мечтать, но вот зато всякой простокваши и творога было предостаточно.
Но в первую очередь, конечно, – мясо! Верхом местной кулинарии был бутерброд из мяса с мясом. Буквально – насадить на палку кусок овцебычатины, поверх него кусок конины или оленины и полкролика сверху. Между кусками мяса сие творение проложить жгучими травками, обжечь на костре до появления первых угольков сверху и лопать, размазывая вытекающую из непрожаренной середины кровь по бороде и усам… Нямка!!!
Вот кстати – одним из немногих подарков судьбы было то, что местные любили мыться и с удовольствием это делали! Конечно, про мыло тут и слыхом не слыхивали. Но обмазаться илом или глиной после тяжелого трудового дня, а потом смыть все это в озере или реке, благо почти каждая наша стоянка была на берегу водоема, это каждый почитал немалым кайфом… Да и когда приходится охотиться, подкрадываясь к добыче, а не стреляя в нее с расстояния, то поневоле начнешь смывать с себя лишнюю вонь. Потому-то размазанная по бороде и усам кровь не откладывалась на них очередным культурным слоем, благоухая запахом падали. И слава Богу! Как представлю, что попал бы к кому-то, вроде древних монголов, мывшихся два раза в жизни – после рождения и после смерти, – начинало подташнивать…
Кстати! – великолепная идея! Вода, а в ней рыба! Местные рыбу не ели. То ли табу у них какое-то было, то ли просто ловить не умели, то ли при таком наличии мяса и молока не считали нужным. Но о мясе в ближайшее время мечтать не приходилось, а про молоко, вообще, можно было смело забыть. Да и рыбная похлебка пойдет моему приятелю очень даже на пользу. Можно сказать, диетический продукт. А наловить ее… можно сделать удочку… хотя стоп, – нет крючка. Острога? Не из чего сделать… Ага! Я вспомнил, как читал про один вариант остроги, используемой на каких-то далеких островах. Они там делали что-то вроде метелки из расщепленного бамбука и этой штукой тыкали в проплывающую рыбу. Бамбука у меня, конечно, нет. Но вчера я видел свежие ветки железного дерева. Видно, кто-то делал себе копье, а ветки срезал и бросил… Осторожненько, чуть ли не ползком, я вернулся в бывшее стойбище, подобрал ветки, нашел подходящее древко, отвязал веревку от останков чума. Да! Я уже не тот неумеха, что попал сюда хрен знает скока лет назад, – через час у меня была острога, а через два – РЫБА! Здоровенная рыба полметра длины, внешне напоминающая сома. Я шлепнул ее прямо на мелководье, пришпилив к песчаному дну своей острогой. Это была победа! В слегка побитой чаше я вскипятил воду, покрошив туда куски рыбы, а остаток запек в золе. И впервые за долгие годы отведал рыбки. Больше того, впервые за долгие годы я отведал еды, не чувствуя себя нахлебником!
Потом накормил подстывшей ухой и кусочками рыбы вновь пришедшего в себя приятеля. Он ел, глядя перед собой мутным взором. Потом его стошнило, а потом он опять отрубился. Я перекатил его на волокуши и передвинулся на другое место подальше от блевотины. За то время, что я тут жил, как-то отвык проводить две ночи подряд на одном и том же месте.
Глава 2
– Мы должны догнать их, напасть и умереть в бою!
Ну, конечно, для моего приятеля проблем выбора не было никаких, и философских вопросов «Как жить дальше?» он себе не задавал. Сначала, правда, долго не мог врубиться в создавшееся положение. Мол – «как же это так? Все племя убито. А мы остались живы». Не усваивали доисторические мозги Лга’нхи подобного положения дел. А когда усвоили, сделали немедленный и вполне логический вывод – «Раз все умерли, надо немедля бежать и умереть вместе со всеми». Впрочем, неудивительно. Своей жизни вне племени он не представлял. Не жили тут люди поодиночке. Человек без рода – мертвее мертвого. Что-то вроде призрака или нежити. Страшно представить, что бы с ним было, если бы очнувшись, он не обнаружил бы рядом меня, – наверное, сразу бы спятил, осознав, что остался один-одинешенек. А я хоть и неполноценный, но все же родович. Так что вместе мы добежим до врага, сразимся с ними и вместе умрем! Ура, товарищи!!!
Вот только я героически умирать не собирался.
Мои мысли куда больше заботил тот самый восток, откуда приходят в степь эти бронзовые ломы-мечи, и не только. Когда я толком осознал глубину задницы, в которой очутился, начал присматриваться к окружающей меня действительности. И вскоре заметил то, что раньше-то как бы видел, но не замечал. А именно – браслеты, бусы и кулоны… Многие из которых были сделаны из меди и других металлов.
Местные металлургией, даже самой примитивной, не владели. А выковать такую хрень, как ломы-мечи или все эти бусики-браслетики, – это надо было уметь. И те, кто это умел, обладали куда большим уровнем цивилизованности. И если среди наших дикарей я оказался не востребован, то, может, хоть там пригожусь и достигну более высокого положения, чем водонос или говносборщик?
Но раньше я мог только мечтать о таинственном «цивилизованном» востоке. Уговорить Нра’тху или шамана на то, чтобы племя пошло в том направлении, было несусветной фантастикой. Конечно, я мог убежать и попробовать дойти туда самостоятельно… Удерживать бы меня никто не стал. Вот только даже думать о том, что я смогу пересечь степь в одиночку, было наивным самообманом. Я еще с содроганием вспоминал те четыре дня одиночества… И содрогался каждый раз, когда воины притаскивали очередную тушу мертвого мохнатого тигра.
Но сейчас путь на восток мне открылся. Вот только билетом туда был Лга’нхи, без него мне не то что на восток – до вон тех холмов, что торчат на линии горизонта, было не добраться. Да и в конце-то концов. Хоть после того, как став воином, он почти перестал меня замечать, но все-таки мы с ним были приятели. И отпускать его на верную смерть мне не хотелось. Все-таки единственный на всем этом белом свете соплеменник и почти родня, который не станет убивать меня при встрече, исходя из принципа – «Потому что так надо». Только вот переубедить этого дуболома не лезть в драку…
– Лга’нхи, – строго сказал я ему. – Ты торопишься. А это не пристало воину.
Мягко говоря, мне совсем не по рангу было указывать прошедшему все испытания воину, что ему пристало, а что не пристало делать. За такое можно было и по роже схлопотать. Но Лга’нхи еще толком не оклемался после сотрясения, был вялым, частенько блевал, у него тряслись руки, а передвигаться он мог, только прыгая на одной ноге, опираясь на сделанный мной костыль. Я его кормил, поил и оберегал от зверей… Так что, по всем меркам, сейчас дебилом был он.
У местных, кстати, старые заслуги в счет не шли. Если воин получал травму, навечно делающую его калекой, он предпочитал уходить из племени и умирать где-то в одиночку, чем получать помощь от соплеменников. Они, конечно бы, ее оказали. Но статус был бы… – но вот как у меня. Местные не были злыми или жестокими людьми (в смысле со своими не были). Просто жизнь в постоянном движении накладывает свой отпечаток. Не можешь ходить, значит, кто-то должен тебя тащить… а таких просто нет. Все заняты своими делами… или точнее сказать – каждый на своем боевом посту. И снимать его с поста – делать брешь в обороне, а это может стоить жизни всему племени. Да и лишних кусков как-то тут не водилось. Свой кусок мяса и чашу молока местные привыкли отрабатывать с того момента, как начинали ходить. Так что, если не можешь держать копье или махать дубиной, отбиваясь от зверья и конкурентов, таскай воду и подбирай говно на растопку… отрабатывай свои объедки.
Видно, потому Лга’нхи, стоило мне на него рявкнуть, быстренько примолк. Сейчас главным был я, и он это признавал.
– Ты сейчас слишком слаб, – строго сказал я ему. – Ты не сможешь ни догнать врагов, ни достойно сразиться с ними. Или ты хочешь, чтобы враги смеялись над нашим родом и называли нас слабаками?
Аргумент подействовал, и Лга’нхи задумался. Задумался и я. Подобная отмазка сгодится на ближайшие неделю-две. А затем этот отморозок окрепнет и снова бросится в бой. И тут уж моего комариных размеров авторитета не хватит, чтобы удержать его от идиотского самоубийства. Нужен был авторитет побольше… Хм…
– Лга’нхи, – начал я, пытаясь говорить нараспев, подражая шаману. – Я открою тебе тайну! Это великая тайна, и ты должен внимательно слушать и запоминать то, что я скажу тебе! Ты помнишь, как я появился в нашем Роду? (Ага, помнит он, – ему тогда было лет девять-десять.) Не помнишь? А слышал ли ты, почему мудрый Нра’тху, твой отец, принял меня, слабого чужака, в свой род? (Даже я толком этой байки не слышал. Местные наркоши Нра’тху и шаман обсуждали ее между собой. А к тому времени, когда я выучил язык и сумел расспросить об этом вождя, подгадав, когда у него будет хорошее настроение, прошло уже почти полгода, и он сам успел основательно подзабыть это свое наркотическое видение.) Так вот, слушай внимательно и запоминай. Накануне твоему отцу приснился сон… У больших братьев родился белый теленок, маленький и слабый. Но когда степной пожар окружил стадо со всех сторон, маленький белый теленок встал впереди взрослых быков и вывел все стадо в безопасное место! Ты понимаешь, что это значит?
Хренушки он чего понимал. Я и сам еще толком не знал, куда веду разговор, и просто импровизировал. Ну что я за дебил такой? Ведь мог бы заранее придумать байку, а не сочинять ее на ходу.
– Твой мудрый отец догадался, что означает этот сон. Слабый теленок – это я. И мне суждено отвести от нашего племени большую опасность. (Чего-то я не туда. Сейчас спросит, почему я не предупредил про врагов, и пристукнет меня.) Еще тогда, когда шаман велел вести стадо к священному месту, я чувствовал, что это неправильно. Но меня никто не стал слушать! (Ой как стыдно врать такому лопуху, как этот! Ведь всему же верит наивный.) Когда все бросились в бой, я остался на месте… потому что… (Почему кстати?)…Потому что мне было видение от духов!!! Вот! Духи сказали мне, что я должен остаться на месте, а потом найти единственного выжившего воина из нашего рода и сопровождать его в далеком пути на Восток, хоть до самого края земли… Там воин найдет волшебный меч, которым и отомстит нашим врагам… (Хм, – подумал я. – Этого, пожалуй, маловато. Этот балбес дорвется до первого же оказавшегося в его поле зрения меча и побежит назад героически умирать.)…Но если он пойдет дальше и найдет… (мой взгляд упал на висевший на шее Лга’нхи мобильник, который я ему подарил давным-давно.)…найдет волшебный оберег, то с его помощью он сможет вернуть к жизни наше племя!!! (Хорошо, что разговор протекал у ночного костерка, и Лга’нхи не мог видеть, как пылают от стыда мои уши. Ведь бедолага верил каждому моему слову! Мало того, что не приучен к вранью, так еще и находится сейчас в полностью потерянном состоянии. Он, впервые в жизни оставшись один, готов поверить чему угодно и схватиться за любую соломинку… Какой же я все-таки гад! Но альтернативой вранью будет его и моя бесполезная смерть. Так что моя чудовищная ложь, несомненно, была во спасение.)
Скажу честно, за последние годы я впервые врал… так откровенно. Местные вообще врать не умели. (Рассказы о собственных подвигах не в счет. Они и сами верили в то, что говорили.) Особой надобности не было. Практически вся их жизнь протекала на глазах друг у друга, и возможность что-то исказить или скрыть отсутствовала. В личной собственности у каждого были только оружие и украшения-обереги, ну и еще одежда, которая отчасти тоже была оберегом… А все остальное – скот, добытая на охоте еда, волокуши, чумы, – все это принадлежало племени, так что выманивать что-то мошенническим путем было без надобности. Адюльтеров тоже, по крайней мере при мне, не было… – все, опять же, были на виду друг у друга, так что возможности закрутить с чужой женой не представлялось. А даже если бы кому настолько приспичило бы увести чужую жену, – достаточно вызвать ее мужа на поединок и убить. А на слабака, побоявшегося это сделать, местная красотка даже и не посмотрела бы. В общем, никакого смысла врать у местных не было!
Потому-то бедолага Лга’нхи и был так беззащитен перед моим, мало что чудовищным, так еще и безнадежно нелепым враньем. В моем мире этому не поверил бы даже шестилетний мальчишка. А эта семнадцати-восемнадцатилетняя дылда, способная одним ударом кулака отправить такого, как я, в могилу, слопал состряпанную мной погань с радостью и восторгом.
А еще я сдуру подбросил в костер стопку кизяка, и он ярко вспыхнул, озарив лицо моего наивного приятеля… И я чуть не взвыл, кляня себя самыми погаными словами. В его глазах огнем сияли восторг, вера в чудо и стальная решимость дойти хоть до края света, но найти эти несуществующие волшебные мечи и амулеты. И, естественно, он потащит туда и меня… Да я и сам потащусь за ним, потому что бросить товарища одного в том пекле, куда я сам его затолкал, мне подлости не хватит. Так что спокойной жизни в качестве технического консультанта при дворе местного босса-короля-раджи мне явно не светило.
На следующий день после моего гнусного вранья, едва проснувшись, Лга’нхи уже собрался отправиться в наш дурацкий квест. Мне пришлось долго уговаривать и убеждать торопыгу, что сначала ему надо поправиться, залечить раны и собраться с силами. А я, мол, тем временем сделаю нам оружие…
Сделал пару копий, обычной длины ему и покороче, больше подходящее для метания, для себя. Нашел «правильный» камень, правда, без дырки, и сделал кастет, обвязав камень веревкой. Это для Лга’нхи, – сам я этими штуками толком пользоваться так и не научился. Ну да у меня была гибкая дубинка. А еще я сделал лук. Естественно, себе. Благо древесина железного дерева была просто самой природой создана для таких поделок. И под презрительными взглядами Лга’нхи начал учиться им пользоваться. Не скажу, чтобы научился… Но к тому времени, как мой приятель смог наступать на больную ногу, выпустив десяток стрел, хоть одной из них я поражал мишень, стоящую от меня в паре десятков шагов. По сравнению с первыми опытами это уже был немалый прогресс.
Питались мы все это время рыбой, хотя Лга’нхи и кривился при виде ее, будто бы я ему живых червей есть предлагал… Еще я охотился, ну, по крайней мере, ходил на охоту. Только вот возвращался с добычей не часто. Часть добычи (в основном рыбу) коптил в дыму костра, без соли конечно, все запасы соли утащили враги. Насколько долго продержится сия консерва, я не знал. Но выходить в дальний путь без запаса еды мне казалось такой же глупостью, как моему приятелю идея заготавливать еду впрок и таскать ее с собой. Но как обычно бывало в данном месте – в споре победил тот, кто ходил на двух ногах и добывал пищу… Впрочем, Лга’нхи рыбу настоящей пищей не считал и к моей коптильно-заготовительной придури относился с философским спокойствием – коли хочет Дебил играть в эти игры, пускай играет. Воину спорить с дураком не пристало… Если бы еще из-за моего хомячества нам не приходилось жить почти впроголодь… но от голода мы не умирали, и ладно.
Травка ли шамана, которую я регулярно прикладывал на раны приятеля, помогла, или его бычье здоровье, но на поправку он шел довольно быстро. На голове, правда, остался жуткий шрам, пересекающий плешь почти по всей левой половине черепа. А наступать сломанной ногой он мог, только опираясь на копье. И уже недели через три удержать его на месте стало невозможно. Мы тронулись в путь… Он ковылял, используя копье как костыль, а я почти без труда поспевал за ним на своих здоровых ногах.
Путешествие наше проходило удивительно спокойно. Большинство родов откочевало к югу, а за ними ушла и основная масса хищников. Да еще мы, чтобы не нарываться на неприятности, выбрали пути, проходящие стороной от основных маршрутов кочевий. Иногда этот «обходной» путь оказывался даже прямей проторенного, поскольку обычно кочевники шли там, где могло пройти четвероногое стадо. Мы же двигаясь по крутым холмам, болотцам и перелескам, старательно избегая нежелательных встреч с другими племенами. Раз пять-шесть мой приятель заставлял меня залечь в траву и лежать не двигаясь, утверждая, что в отдалении проходит чужое племя. Сам я ничего подозрительного не замечал… Ну да ведь это я! Впрочем, частенько после этих «залежек» мы пересекали свежий след прошедшего стада. Так что сомневаться в способностях своего спутника у меня не было никаких оснований.
Четвероногие враги нас тоже почти не беспокоили. Только разок из зарослей кустарника на нас прыгнула парочка тигров. Но видно, что это были еще молодые, не старше двух лет самцы, только-только изгнанные из прайда. Опыта охоты на людей у них явно не было, так что они поперли на нас напролом, будто мы газели какие-то и сейчас побежим от них сломя голову. В результате одного мой приятель с ходу поймал на копье, а второго (не без гордости могу сказать) прикончил я сам!
Хотя… Говоря правду, и сам не понял, как это сделал. Когда лежащая передо мной трава вдруг задвигалась и, превратившись в комок шерсти, с бешеной скоростью понеслась на меня, я швырнул в ее направлении свой дротик. Не метнул. А именно швырнул с перепугу. Будь у меня в руках лук или тапочек – швырнул бы и то и другое. Но то ли поспособствовало то, что в последние дни я немало тренировался в метании дротика (под презрительными взглядами Лга’нхи). А скорее всего, какой-то бог, назначенный в этот день приглядывать за дураками и убогими, был на моей стороне… но дротик, чиркнув тигра по волосатому боку, вошел куда-то между задней ногой и пахом, и следующим движением тигр сам загнал его настолько глубоко, что животное занесло и развернуло. Тут уж подоспел я и начал, испуганно подвывая, наносить беспорядочные удары по бьющемуся полосатому ужасу… Не уверен, что удары помогли. Скорее тигр просто изошел кровью. Но в конечном итоге я с гордостью приписал себе заслуженную (а кто скажет что нет?) победу. И в результате наконец-то обзавелся тем, о чем мечтал всю жизнь, – ожерельем из зубов и когтей тигра! Еще там, в Москве, в далеком детстве, читая «Борьбу за огонь», увидел картинку дикаря с таким вот крутейшим ожерельем и реально впечатлился. В смысле, не столько от ожерелья, сколько от книжки. Несколько месяцев только в первобытного дикаря и играл… Воображал себя крутым и опасным мужиком, выходящим с дубиной на пещерного медведя и рассекающего по первобытной степи в ожерелье из клыков и когтей больших и опасных кошек… И вот сбылась мечта идиота. Я дикарь, а передо мной убитая мной кошка… Конечно, поменьше пещерного льва или даже нашего тигра, но все равно круто!
В принципе, мохнатые тигры – тиграми не были, хотя и были вполне себе мохнатыми. Я их так называл благодаря похожему полосатому окрасу. Только полосы были черно-серые, как у запылившейся зебры. Размером эти тигры были, наверное, с леопарда, только более массивные, и имели густую шерсть. Когда тигр нападал или дрался, эта шерсть поднималась дыбом, и он превращался в этакий мохнатый шарик с торчащими из него саблезубыми клыками и мощными когтистыми лапами. Обычно этой нечисти в степи было полно. Иной раз наши воины каждый день приходили, хвастаясь очередной победой над тиграми… А подчас мы находили туши овцебыков, а то и кого-то из своих соплеменников, обгрызенных характерными саблезубыми клыками. И я представлял, как сейчас, где-то там в степи, тигр хвастается своей победой… Тигры, в представлении местных, были чем-то вроде хорошо проверенных и надежных врагов. Почти вся мифология местных крутилась вокруг овцебыков и тигров… А местный парень не мог даже претендовать на звание воина, пока не убьет первого тигра и не обзаведется ожерельем из его когтей и клыков… Так что торопящийся спасать мир (конечно, исключительно свой маленький мир), Лга’нхи вполне с пониманием отнесся к моей идее задержаться тут на пару дней, пока я не выдолблю из челюстей здоровенные клыки, не вырежу когти и, обвязав их изящно шнурком, не сделаю себе атрибут, достойный воина… Малость гундел, правда, что убил я его не совсем по правилам. И что по-настоящему-то старшие воины никогда не позволили бы мне надеть знак воинского отличия… И ему бы как последнему оставшемуся воину тоже надо бы… Я с ним спорил, возражая, что важен не процесс, а сам результат. Я, может, и не гений логики и прочих рассуждений и адвокатских уловок. Но запутать и переговорить дикаря особых проблем не было. Вот убедить – это было сложнее. Опутанный и убежденный, но понимающий, что все не так и не правильно, Лга’нхи злился и орал. Но теперь я его криков и злости больше не боялся! И не потому, что обзавелся таким крутым знаком отличия…
Лга’нхи быстро шел на поправку, не прошло и трех недель, как он забыл, что такое опираться на копье, и все время пытался двигаться в обычном для себя темпе. Я, конечно, уже давно не был тем задохликом, что попал сюда семь-восемь лет назад. Когда вокруг тебя все бегают, то и сам как-то поневоле привыкаешь двигаться в их темпе. Да и отсутствие мягких диванов, телевизора и компа, а также присутствие множества «тренеров», всегда готовых пнуть тебя по заднице, если заметят сидящим без дела, существенно укрепили как мои мышцы, так и дыхалку. Теперь я, по моим старым московским меркам, был изрядным атлетом и вообще – крутым парнем. Теперь я без особых проблем пробегал марафон прежде, чем у меня начнет колоть в боку из-за поломанных ребер. Мог тащить немаленьких размеров бурдюк с водой на длительное расстояние. Да и по части реакции, после драк с местными детишками и охоты за кроликами, мог дать немалую фору «московским спортсмэнам». А отдышавшись после марафона и сбросив бурдюк с плечей, я был готов работать, работать и работать (попробовал бы не быть!). Но несмотря на все это, увы, с Лга’нхи в беге мне было все равно не сравниться. Местные были прирожденные бегуны. Кочевники, не знающие, что такое седло… Естественный отбор превратил их в высоких, длинноногих, поджарых и очень выносливых бегунов. Я рядом с ними казался себе беспородным осликом, рядом с призовыми скакунами… Так что угнаться за Лга’нхи мне не светило. Первое время, едва набравшись сил и вновь передвинувшись (в своем понимании) на первые строчки рейтинга в нашем небогатом хит-параде соплеменников, он по старой привычке начал подгонять меня пинками и оплеухами. Я ведь, в его представлении, снова стал неполноценным дебилом, которого он, воин, просто обязан вразумлять и наставлять на путь истинный. Но тут уж я устроил скандал, сел на землю и пообещал, что не тронусь с места, если он не прекратит раз и навсегда это свое воспитательное воздействие. А без меня, мол, ему меч с амулетом не найти никогда, поскольку духи говорят только со мной! Лга’нхи был искренне шокирован моим поведением. Мои нахальные требования противоречили интересам общества, заветам пращуров и правильному фен-шую. Я ведь не только задерживаю возрождение племени своим медленным бегом, да еще и не позволяю ему исполнять обязанности старшего по отношению к младшему – подгонять и вразумлять. А ведь он это делает исключительно ради моего блага и блага всех хороших людей на свете. (В его представлении, всеми хорошими людьми на всем белом свете оставались только мы двое. Остальные были врагами. И об этом мне с ним еще предстояло поговорить.) Но я уперся и, беззастенчиво напирая на авторитет духов, запретил ему меня пинать, толкать, лупить, отвешивать оплеухи, зуботычины и подзатыльники. Видно, авторитет духов помог, и он нехотя, с сомнением, согласился на такой оригинальный и неестественный способ общения… Раздухарившись, я было попытался еще и «Дебила» отменить… Начал требовать, чтобы он звал меня «Петр»… Увы, «Петр», в его понимании, был бессмысленный набор звуков. А ведь даже животным дают имена со смыслом… Он просто тупо не мог запомнить этого «Петра», в его памяти каждое имя должно было ассоциироваться с каким-то образом. Когда я это понял, то сдуру, запутавшись в лингвистических дебрях, предложил ему звать меня «Камнем», что есть буквальный перевод «Петр» с греческого. Лга’нхи долго катался по траве и ржал. Я стоял и грустно смотрел на него, проклиная себя за то, что так опростоволосился. Обзывалка «камень» у местных была куда обиднее, чем «Мунаун’дак», сиречь – Дебил. Так что он, в смысле «Дебил», так и остался, лишь иногда, под хорошее настроение, Лга’нхи, демонстрируя свое непревзойденное в первобытных масштабах чувство юмора, звал меня камнем и, захлебываясь смехом, объяснял мне же, что это я сам так попросил себя называть. Эта шутка ему никогда не надоедала. Хорошо хоть шутил он не так уж часто.
Ну, конечно, для моего приятеля проблем выбора не было никаких, и философских вопросов «Как жить дальше?» он себе не задавал. Сначала, правда, долго не мог врубиться в создавшееся положение. Мол – «как же это так? Все племя убито. А мы остались живы». Не усваивали доисторические мозги Лга’нхи подобного положения дел. А когда усвоили, сделали немедленный и вполне логический вывод – «Раз все умерли, надо немедля бежать и умереть вместе со всеми». Впрочем, неудивительно. Своей жизни вне племени он не представлял. Не жили тут люди поодиночке. Человек без рода – мертвее мертвого. Что-то вроде призрака или нежити. Страшно представить, что бы с ним было, если бы очнувшись, он не обнаружил бы рядом меня, – наверное, сразу бы спятил, осознав, что остался один-одинешенек. А я хоть и неполноценный, но все же родович. Так что вместе мы добежим до врага, сразимся с ними и вместе умрем! Ура, товарищи!!!
Вот только я героически умирать не собирался.
Мои мысли куда больше заботил тот самый восток, откуда приходят в степь эти бронзовые ломы-мечи, и не только. Когда я толком осознал глубину задницы, в которой очутился, начал присматриваться к окружающей меня действительности. И вскоре заметил то, что раньше-то как бы видел, но не замечал. А именно – браслеты, бусы и кулоны… Многие из которых были сделаны из меди и других металлов.
Местные металлургией, даже самой примитивной, не владели. А выковать такую хрень, как ломы-мечи или все эти бусики-браслетики, – это надо было уметь. И те, кто это умел, обладали куда большим уровнем цивилизованности. И если среди наших дикарей я оказался не востребован, то, может, хоть там пригожусь и достигну более высокого положения, чем водонос или говносборщик?
Но раньше я мог только мечтать о таинственном «цивилизованном» востоке. Уговорить Нра’тху или шамана на то, чтобы племя пошло в том направлении, было несусветной фантастикой. Конечно, я мог убежать и попробовать дойти туда самостоятельно… Удерживать бы меня никто не стал. Вот только даже думать о том, что я смогу пересечь степь в одиночку, было наивным самообманом. Я еще с содроганием вспоминал те четыре дня одиночества… И содрогался каждый раз, когда воины притаскивали очередную тушу мертвого мохнатого тигра.
Но сейчас путь на восток мне открылся. Вот только билетом туда был Лга’нхи, без него мне не то что на восток – до вон тех холмов, что торчат на линии горизонта, было не добраться. Да и в конце-то концов. Хоть после того, как став воином, он почти перестал меня замечать, но все-таки мы с ним были приятели. И отпускать его на верную смерть мне не хотелось. Все-таки единственный на всем этом белом свете соплеменник и почти родня, который не станет убивать меня при встрече, исходя из принципа – «Потому что так надо». Только вот переубедить этого дуболома не лезть в драку…
– Лга’нхи, – строго сказал я ему. – Ты торопишься. А это не пристало воину.
Мягко говоря, мне совсем не по рангу было указывать прошедшему все испытания воину, что ему пристало, а что не пристало делать. За такое можно было и по роже схлопотать. Но Лга’нхи еще толком не оклемался после сотрясения, был вялым, частенько блевал, у него тряслись руки, а передвигаться он мог, только прыгая на одной ноге, опираясь на сделанный мной костыль. Я его кормил, поил и оберегал от зверей… Так что, по всем меркам, сейчас дебилом был он.
У местных, кстати, старые заслуги в счет не шли. Если воин получал травму, навечно делающую его калекой, он предпочитал уходить из племени и умирать где-то в одиночку, чем получать помощь от соплеменников. Они, конечно бы, ее оказали. Но статус был бы… – но вот как у меня. Местные не были злыми или жестокими людьми (в смысле со своими не были). Просто жизнь в постоянном движении накладывает свой отпечаток. Не можешь ходить, значит, кто-то должен тебя тащить… а таких просто нет. Все заняты своими делами… или точнее сказать – каждый на своем боевом посту. И снимать его с поста – делать брешь в обороне, а это может стоить жизни всему племени. Да и лишних кусков как-то тут не водилось. Свой кусок мяса и чашу молока местные привыкли отрабатывать с того момента, как начинали ходить. Так что, если не можешь держать копье или махать дубиной, отбиваясь от зверья и конкурентов, таскай воду и подбирай говно на растопку… отрабатывай свои объедки.
Видно, потому Лга’нхи, стоило мне на него рявкнуть, быстренько примолк. Сейчас главным был я, и он это признавал.
– Ты сейчас слишком слаб, – строго сказал я ему. – Ты не сможешь ни догнать врагов, ни достойно сразиться с ними. Или ты хочешь, чтобы враги смеялись над нашим родом и называли нас слабаками?
Аргумент подействовал, и Лга’нхи задумался. Задумался и я. Подобная отмазка сгодится на ближайшие неделю-две. А затем этот отморозок окрепнет и снова бросится в бой. И тут уж моего комариных размеров авторитета не хватит, чтобы удержать его от идиотского самоубийства. Нужен был авторитет побольше… Хм…
– Лга’нхи, – начал я, пытаясь говорить нараспев, подражая шаману. – Я открою тебе тайну! Это великая тайна, и ты должен внимательно слушать и запоминать то, что я скажу тебе! Ты помнишь, как я появился в нашем Роду? (Ага, помнит он, – ему тогда было лет девять-десять.) Не помнишь? А слышал ли ты, почему мудрый Нра’тху, твой отец, принял меня, слабого чужака, в свой род? (Даже я толком этой байки не слышал. Местные наркоши Нра’тху и шаман обсуждали ее между собой. А к тому времени, когда я выучил язык и сумел расспросить об этом вождя, подгадав, когда у него будет хорошее настроение, прошло уже почти полгода, и он сам успел основательно подзабыть это свое наркотическое видение.) Так вот, слушай внимательно и запоминай. Накануне твоему отцу приснился сон… У больших братьев родился белый теленок, маленький и слабый. Но когда степной пожар окружил стадо со всех сторон, маленький белый теленок встал впереди взрослых быков и вывел все стадо в безопасное место! Ты понимаешь, что это значит?
Хренушки он чего понимал. Я и сам еще толком не знал, куда веду разговор, и просто импровизировал. Ну что я за дебил такой? Ведь мог бы заранее придумать байку, а не сочинять ее на ходу.
– Твой мудрый отец догадался, что означает этот сон. Слабый теленок – это я. И мне суждено отвести от нашего племени большую опасность. (Чего-то я не туда. Сейчас спросит, почему я не предупредил про врагов, и пристукнет меня.) Еще тогда, когда шаман велел вести стадо к священному месту, я чувствовал, что это неправильно. Но меня никто не стал слушать! (Ой как стыдно врать такому лопуху, как этот! Ведь всему же верит наивный.) Когда все бросились в бой, я остался на месте… потому что… (Почему кстати?)…Потому что мне было видение от духов!!! Вот! Духи сказали мне, что я должен остаться на месте, а потом найти единственного выжившего воина из нашего рода и сопровождать его в далеком пути на Восток, хоть до самого края земли… Там воин найдет волшебный меч, которым и отомстит нашим врагам… (Хм, – подумал я. – Этого, пожалуй, маловато. Этот балбес дорвется до первого же оказавшегося в его поле зрения меча и побежит назад героически умирать.)…Но если он пойдет дальше и найдет… (мой взгляд упал на висевший на шее Лга’нхи мобильник, который я ему подарил давным-давно.)…найдет волшебный оберег, то с его помощью он сможет вернуть к жизни наше племя!!! (Хорошо, что разговор протекал у ночного костерка, и Лга’нхи не мог видеть, как пылают от стыда мои уши. Ведь бедолага верил каждому моему слову! Мало того, что не приучен к вранью, так еще и находится сейчас в полностью потерянном состоянии. Он, впервые в жизни оставшись один, готов поверить чему угодно и схватиться за любую соломинку… Какой же я все-таки гад! Но альтернативой вранью будет его и моя бесполезная смерть. Так что моя чудовищная ложь, несомненно, была во спасение.)
Скажу честно, за последние годы я впервые врал… так откровенно. Местные вообще врать не умели. (Рассказы о собственных подвигах не в счет. Они и сами верили в то, что говорили.) Особой надобности не было. Практически вся их жизнь протекала на глазах друг у друга, и возможность что-то исказить или скрыть отсутствовала. В личной собственности у каждого были только оружие и украшения-обереги, ну и еще одежда, которая отчасти тоже была оберегом… А все остальное – скот, добытая на охоте еда, волокуши, чумы, – все это принадлежало племени, так что выманивать что-то мошенническим путем было без надобности. Адюльтеров тоже, по крайней мере при мне, не было… – все, опять же, были на виду друг у друга, так что возможности закрутить с чужой женой не представлялось. А даже если бы кому настолько приспичило бы увести чужую жену, – достаточно вызвать ее мужа на поединок и убить. А на слабака, побоявшегося это сделать, местная красотка даже и не посмотрела бы. В общем, никакого смысла врать у местных не было!
Потому-то бедолага Лга’нхи и был так беззащитен перед моим, мало что чудовищным, так еще и безнадежно нелепым враньем. В моем мире этому не поверил бы даже шестилетний мальчишка. А эта семнадцати-восемнадцатилетняя дылда, способная одним ударом кулака отправить такого, как я, в могилу, слопал состряпанную мной погань с радостью и восторгом.
А еще я сдуру подбросил в костер стопку кизяка, и он ярко вспыхнул, озарив лицо моего наивного приятеля… И я чуть не взвыл, кляня себя самыми погаными словами. В его глазах огнем сияли восторг, вера в чудо и стальная решимость дойти хоть до края света, но найти эти несуществующие волшебные мечи и амулеты. И, естественно, он потащит туда и меня… Да я и сам потащусь за ним, потому что бросить товарища одного в том пекле, куда я сам его затолкал, мне подлости не хватит. Так что спокойной жизни в качестве технического консультанта при дворе местного босса-короля-раджи мне явно не светило.
На следующий день после моего гнусного вранья, едва проснувшись, Лга’нхи уже собрался отправиться в наш дурацкий квест. Мне пришлось долго уговаривать и убеждать торопыгу, что сначала ему надо поправиться, залечить раны и собраться с силами. А я, мол, тем временем сделаю нам оружие…
Сделал пару копий, обычной длины ему и покороче, больше подходящее для метания, для себя. Нашел «правильный» камень, правда, без дырки, и сделал кастет, обвязав камень веревкой. Это для Лга’нхи, – сам я этими штуками толком пользоваться так и не научился. Ну да у меня была гибкая дубинка. А еще я сделал лук. Естественно, себе. Благо древесина железного дерева была просто самой природой создана для таких поделок. И под презрительными взглядами Лга’нхи начал учиться им пользоваться. Не скажу, чтобы научился… Но к тому времени, как мой приятель смог наступать на больную ногу, выпустив десяток стрел, хоть одной из них я поражал мишень, стоящую от меня в паре десятков шагов. По сравнению с первыми опытами это уже был немалый прогресс.
Питались мы все это время рыбой, хотя Лга’нхи и кривился при виде ее, будто бы я ему живых червей есть предлагал… Еще я охотился, ну, по крайней мере, ходил на охоту. Только вот возвращался с добычей не часто. Часть добычи (в основном рыбу) коптил в дыму костра, без соли конечно, все запасы соли утащили враги. Насколько долго продержится сия консерва, я не знал. Но выходить в дальний путь без запаса еды мне казалось такой же глупостью, как моему приятелю идея заготавливать еду впрок и таскать ее с собой. Но как обычно бывало в данном месте – в споре победил тот, кто ходил на двух ногах и добывал пищу… Впрочем, Лга’нхи рыбу настоящей пищей не считал и к моей коптильно-заготовительной придури относился с философским спокойствием – коли хочет Дебил играть в эти игры, пускай играет. Воину спорить с дураком не пристало… Если бы еще из-за моего хомячества нам не приходилось жить почти впроголодь… но от голода мы не умирали, и ладно.
Травка ли шамана, которую я регулярно прикладывал на раны приятеля, помогла, или его бычье здоровье, но на поправку он шел довольно быстро. На голове, правда, остался жуткий шрам, пересекающий плешь почти по всей левой половине черепа. А наступать сломанной ногой он мог, только опираясь на копье. И уже недели через три удержать его на месте стало невозможно. Мы тронулись в путь… Он ковылял, используя копье как костыль, а я почти без труда поспевал за ним на своих здоровых ногах.
Путешествие наше проходило удивительно спокойно. Большинство родов откочевало к югу, а за ними ушла и основная масса хищников. Да еще мы, чтобы не нарываться на неприятности, выбрали пути, проходящие стороной от основных маршрутов кочевий. Иногда этот «обходной» путь оказывался даже прямей проторенного, поскольку обычно кочевники шли там, где могло пройти четвероногое стадо. Мы же двигаясь по крутым холмам, болотцам и перелескам, старательно избегая нежелательных встреч с другими племенами. Раз пять-шесть мой приятель заставлял меня залечь в траву и лежать не двигаясь, утверждая, что в отдалении проходит чужое племя. Сам я ничего подозрительного не замечал… Ну да ведь это я! Впрочем, частенько после этих «залежек» мы пересекали свежий след прошедшего стада. Так что сомневаться в способностях своего спутника у меня не было никаких оснований.
Четвероногие враги нас тоже почти не беспокоили. Только разок из зарослей кустарника на нас прыгнула парочка тигров. Но видно, что это были еще молодые, не старше двух лет самцы, только-только изгнанные из прайда. Опыта охоты на людей у них явно не было, так что они поперли на нас напролом, будто мы газели какие-то и сейчас побежим от них сломя голову. В результате одного мой приятель с ходу поймал на копье, а второго (не без гордости могу сказать) прикончил я сам!
Хотя… Говоря правду, и сам не понял, как это сделал. Когда лежащая передо мной трава вдруг задвигалась и, превратившись в комок шерсти, с бешеной скоростью понеслась на меня, я швырнул в ее направлении свой дротик. Не метнул. А именно швырнул с перепугу. Будь у меня в руках лук или тапочек – швырнул бы и то и другое. Но то ли поспособствовало то, что в последние дни я немало тренировался в метании дротика (под презрительными взглядами Лга’нхи). А скорее всего, какой-то бог, назначенный в этот день приглядывать за дураками и убогими, был на моей стороне… но дротик, чиркнув тигра по волосатому боку, вошел куда-то между задней ногой и пахом, и следующим движением тигр сам загнал его настолько глубоко, что животное занесло и развернуло. Тут уж подоспел я и начал, испуганно подвывая, наносить беспорядочные удары по бьющемуся полосатому ужасу… Не уверен, что удары помогли. Скорее тигр просто изошел кровью. Но в конечном итоге я с гордостью приписал себе заслуженную (а кто скажет что нет?) победу. И в результате наконец-то обзавелся тем, о чем мечтал всю жизнь, – ожерельем из зубов и когтей тигра! Еще там, в Москве, в далеком детстве, читая «Борьбу за огонь», увидел картинку дикаря с таким вот крутейшим ожерельем и реально впечатлился. В смысле, не столько от ожерелья, сколько от книжки. Несколько месяцев только в первобытного дикаря и играл… Воображал себя крутым и опасным мужиком, выходящим с дубиной на пещерного медведя и рассекающего по первобытной степи в ожерелье из клыков и когтей больших и опасных кошек… И вот сбылась мечта идиота. Я дикарь, а передо мной убитая мной кошка… Конечно, поменьше пещерного льва или даже нашего тигра, но все равно круто!
В принципе, мохнатые тигры – тиграми не были, хотя и были вполне себе мохнатыми. Я их так называл благодаря похожему полосатому окрасу. Только полосы были черно-серые, как у запылившейся зебры. Размером эти тигры были, наверное, с леопарда, только более массивные, и имели густую шерсть. Когда тигр нападал или дрался, эта шерсть поднималась дыбом, и он превращался в этакий мохнатый шарик с торчащими из него саблезубыми клыками и мощными когтистыми лапами. Обычно этой нечисти в степи было полно. Иной раз наши воины каждый день приходили, хвастаясь очередной победой над тиграми… А подчас мы находили туши овцебыков, а то и кого-то из своих соплеменников, обгрызенных характерными саблезубыми клыками. И я представлял, как сейчас, где-то там в степи, тигр хвастается своей победой… Тигры, в представлении местных, были чем-то вроде хорошо проверенных и надежных врагов. Почти вся мифология местных крутилась вокруг овцебыков и тигров… А местный парень не мог даже претендовать на звание воина, пока не убьет первого тигра и не обзаведется ожерельем из его когтей и клыков… Так что торопящийся спасать мир (конечно, исключительно свой маленький мир), Лга’нхи вполне с пониманием отнесся к моей идее задержаться тут на пару дней, пока я не выдолблю из челюстей здоровенные клыки, не вырежу когти и, обвязав их изящно шнурком, не сделаю себе атрибут, достойный воина… Малость гундел, правда, что убил я его не совсем по правилам. И что по-настоящему-то старшие воины никогда не позволили бы мне надеть знак воинского отличия… И ему бы как последнему оставшемуся воину тоже надо бы… Я с ним спорил, возражая, что важен не процесс, а сам результат. Я, может, и не гений логики и прочих рассуждений и адвокатских уловок. Но запутать и переговорить дикаря особых проблем не было. Вот убедить – это было сложнее. Опутанный и убежденный, но понимающий, что все не так и не правильно, Лга’нхи злился и орал. Но теперь я его криков и злости больше не боялся! И не потому, что обзавелся таким крутым знаком отличия…
Лга’нхи быстро шел на поправку, не прошло и трех недель, как он забыл, что такое опираться на копье, и все время пытался двигаться в обычном для себя темпе. Я, конечно, уже давно не был тем задохликом, что попал сюда семь-восемь лет назад. Когда вокруг тебя все бегают, то и сам как-то поневоле привыкаешь двигаться в их темпе. Да и отсутствие мягких диванов, телевизора и компа, а также присутствие множества «тренеров», всегда готовых пнуть тебя по заднице, если заметят сидящим без дела, существенно укрепили как мои мышцы, так и дыхалку. Теперь я, по моим старым московским меркам, был изрядным атлетом и вообще – крутым парнем. Теперь я без особых проблем пробегал марафон прежде, чем у меня начнет колоть в боку из-за поломанных ребер. Мог тащить немаленьких размеров бурдюк с водой на длительное расстояние. Да и по части реакции, после драк с местными детишками и охоты за кроликами, мог дать немалую фору «московским спортсмэнам». А отдышавшись после марафона и сбросив бурдюк с плечей, я был готов работать, работать и работать (попробовал бы не быть!). Но несмотря на все это, увы, с Лга’нхи в беге мне было все равно не сравниться. Местные были прирожденные бегуны. Кочевники, не знающие, что такое седло… Естественный отбор превратил их в высоких, длинноногих, поджарых и очень выносливых бегунов. Я рядом с ними казался себе беспородным осликом, рядом с призовыми скакунами… Так что угнаться за Лга’нхи мне не светило. Первое время, едва набравшись сил и вновь передвинувшись (в своем понимании) на первые строчки рейтинга в нашем небогатом хит-параде соплеменников, он по старой привычке начал подгонять меня пинками и оплеухами. Я ведь, в его представлении, снова стал неполноценным дебилом, которого он, воин, просто обязан вразумлять и наставлять на путь истинный. Но тут уж я устроил скандал, сел на землю и пообещал, что не тронусь с места, если он не прекратит раз и навсегда это свое воспитательное воздействие. А без меня, мол, ему меч с амулетом не найти никогда, поскольку духи говорят только со мной! Лга’нхи был искренне шокирован моим поведением. Мои нахальные требования противоречили интересам общества, заветам пращуров и правильному фен-шую. Я ведь не только задерживаю возрождение племени своим медленным бегом, да еще и не позволяю ему исполнять обязанности старшего по отношению к младшему – подгонять и вразумлять. А ведь он это делает исключительно ради моего блага и блага всех хороших людей на свете. (В его представлении, всеми хорошими людьми на всем белом свете оставались только мы двое. Остальные были врагами. И об этом мне с ним еще предстояло поговорить.) Но я уперся и, беззастенчиво напирая на авторитет духов, запретил ему меня пинать, толкать, лупить, отвешивать оплеухи, зуботычины и подзатыльники. Видно, авторитет духов помог, и он нехотя, с сомнением, согласился на такой оригинальный и неестественный способ общения… Раздухарившись, я было попытался еще и «Дебила» отменить… Начал требовать, чтобы он звал меня «Петр»… Увы, «Петр», в его понимании, был бессмысленный набор звуков. А ведь даже животным дают имена со смыслом… Он просто тупо не мог запомнить этого «Петра», в его памяти каждое имя должно было ассоциироваться с каким-то образом. Когда я это понял, то сдуру, запутавшись в лингвистических дебрях, предложил ему звать меня «Камнем», что есть буквальный перевод «Петр» с греческого. Лга’нхи долго катался по траве и ржал. Я стоял и грустно смотрел на него, проклиная себя за то, что так опростоволосился. Обзывалка «камень» у местных была куда обиднее, чем «Мунаун’дак», сиречь – Дебил. Так что он, в смысле «Дебил», так и остался, лишь иногда, под хорошее настроение, Лга’нхи, демонстрируя свое непревзойденное в первобытных масштабах чувство юмора, звал меня камнем и, захлебываясь смехом, объяснял мне же, что это я сам так попросил себя называть. Эта шутка ему никогда не надоедала. Хорошо хоть шутил он не так уж часто.