Страница:
Лично мне на фиг не надо было переться на вражескую территорию и добывать «языков». Я бы вполне мог бесстрашно отсидеться в кустах, пока они там геройствуют. Но вот подляна – пришлось идти.
«Языка» мы взяли. Не так, как я задумывал. Но тут уж ничьей вины не было – ни моей, ни моих товарищей. Просто не повезло.
Ночью мы переплыли реку и укрылись недалеко от поселка, предварительно притопив лодчонку камнями в зарослях камышей. Обошли поселок стороной, тихонько подобрались к пасущимся в загонах возле леса чахлым стадам овцекоз и стали ждать пастуха или любого, кто придет доить овцекоз или тащить их на плаху мясника. И тут вдруг лай!
У нас в степи собак не было. Слишком уж они легкая добыча для тигров. А может, их похожесть на волков раздражала «старших братьев». Ну или еще по какой причине. Но первые годы своей жизни я собак не встречал. В горах, в крепости Мордуя, жило несколько кабысдохов. Мелких и брехливых, размером чуть больше болонки. У Леокая было несколько охотничьих псов. Размером примерно со спаниеля. А вот эти… Короче, по местным меркам, это были настоящие собачьи монстры. Размером с овчарку, но куда более массивные и широкие. Для Лга’нхи или Бокти прикончить такую псину, конечно, проблемой бы не было. Но на поднятый ими шум в любой момент могли прибежать люди, и потому духи порекомендовали мне как можно скорее делать отсюда ноги.
После того как нас отогнали от стада какими-то там шавками, Бокти, пожав плечами, сказал: «А что, нормальные собаки. У нас тоже такие живут. Я думал, ты на них порчу навел, потому и не предупредил заранее».
Так что мы возвращались с позором назад, облаянные и обруганные, и тут нам навстречу – толпа отморозков. Ну, как толпа? Девять человек. Но все с оружием и недобрым выражением лиц. Или это изумление перекосило их рожи в подобные гримасы? Вряд ли они ожидали встретить в ближайших окрестностях своего поселка трех неизвестных мужиков зверского вида. Лга’нхи и Бокти взревели одновременно и бросились в битву.
Нет, в поединке с оружием между ними я, наверное, все-таки поставил бы на Лга’нхи – он быстрее. И с острым оружием у Бокти осталось бы мало шансов. Но вот если бы это была банальная драка с использованием кулаков, пинков и зубов, вот тут бы, думаю, преимущество было бы на стороне Бокти. Я раньше говорил, что он способен голыми руками вырвать небольшое деревце? Ошибся. Полагаю, и большое бы не устояло.
Но сильнее всего меня изумило то, как слаженно они воевали. Словно бы долго репетировали и отрабатывали совместные действия. Что это, инстинкты настоящих вояк, случайность или чудо? Но Лга’нхи стрелой пронесся через толпу, ошеломляя и сбивая с ног, и напал на тех, кто шел сзади, а Бокти неторопливо (по меркам Лга’нхи, но быстро, по моим) начал добивать и громить ошеломленных и мало чего успевших понять пиратов.
Я в битву не полез. Ну разве что одному подвернувшемуся супостату, стоявшему ко мне спиной, врезал плашмя по затылку протазаном, опасаясь, что мои супермены в пылу битвы покоцают всех потенциальных «языков». А потом схватился с каким-то парнишкой, пытавшимся удрать. К счастью, он оказался прибрежником, а они в беге не сильны. Так что я догнал его раньше, чем начал задыхаться. (Все-таки неторопливый бег – это одно, а вот мощный рывок на короткую дистанцию – совсем другое.) Но догнал. И сшиб с ног, вместо того чтобы ткнуть протазаном в спину, а сам пролетел по инерции дальше. Сам не знаю, почему сразу не прикончил, наверное, не привык бить в спину, а может, пожалел мальца. Но тот быстро вскочил, наставил на меня свое копье, и мне пришлось серьезно побороться за свою жизнь, – парнишка, хоть и был не старше семнадцати-восемнадцати лет, оказался серьезным противником. Спасли меня тренировки с Лга’нхи и «тигриные лапы».
Мой Вождь искренне пытался сделать из меня настоящего воина и при каждом удобном случае заставлял драться с ним. А может, просто пользовался моментом, ибо только на тренировках у него появлялась «законная» (см. наш уговор) возможность хорошенько меня отметелить и напомнить о племенной иерархии. Но так или иначе, а мне частенько доставалось от его копья. (Тренировочного оружия он не признавал, мне с трудом удалось уговорить его сделать своеобразные ножны-защиту на наконечник копья. Но даже удары этой «защиты» оставляли на теле такие синяки, что все мои рефлексы московского спортзального бойца требовали бежать в ближайший травмпункт и, жалостливо рыдая, зафиксировать побои.) Я, конечно, ныл и ругался, особенно первое время, пока Осакат то ли из любопытства, то ли обиженная невниманием, не потребовала обучать и ее. А за ней потянулся и преданный обожатель Витек. При сестренке и чужаке ныть стало как-то неловко. Зато появилась возможность время от времени поколотить эту вредину, напоминая ей племенную иерархию, а заодно проверить свою выучку, махаясь с Витьком. Так что после копья Лга’нхи отбиться от копья этого вьюноши было пусть не детской забавой, но вполне реально. Но решающую роль все же сыграли перчатки.
Или, скорее, то, что про подобное оружие тут пока еще никто не слышал и всерьез его не опасался. Потому, когда мы, сблизившись чуть ли не нос к носу, скрестили наше оружие древками, пытаясь передавить и опрокинуть противника, я просто отступил в сторону и назад, проваливая противника, и врезал ему боковой в челюсть. Замах не был могучим, а удар – сильным. Потому парнишка, явно видевший этот удар, даже не попытался уклониться, а лишь приподнял плечо. Тяжеленная перчатка со здоровущими шипами скользнула по этому плечу, сдирая кожу, и врезалась в голову в районе уха. После этого парнишка еще пытался ударить в ответ, но сделал это уже слишком медленно, явно плохо понимая, что делает. Я еще раз разорвал дистанцию и рубанул его протазаном. Этого парнишка уж не пережил.
Тяжело дыша, обернулся. Мои соратники, судя по виду, уже давно завалив своих противников, стояли рядом и обсуждали наш махач. Кажется, Лга’нхи извинялся за мою нерасторопность и хилость, объясняя это тем глубоким погружением в мир духов, что не позволяет мне уделять много внимания простым воинским развлечениям. Потому, мол, я и не тороплюсь добить врага, растягивая удовольствие от схватки. Бокти доверчиво кивал, но взгляд его был наполнен изрядным скептицизмом.
Помогать мне, естественно, никто даже не собирался, ибо это неспортивно. Зато Лга’нхи взглядом не преминул напомнить мне правила этикета, согласно которым победитель должен содрать с поверженного скальп. Тьфу на них. Мало того, что дикари, так еще и спортсмены!
Даже отыграться, похваставшись взятием «языка», у меня не получилось. Оба головореза тоже оставили по одному недобитому врагу. И это, рубясь вдвоем против семерых!
Зато потом, стоя прямо посреди поля боя, они не преминули устроить дискурс на тему, чьего пленника допрашивать, а чьих добить. Увы, тащить на допрос всех троих у нас не было никакой возможности, – у нас лодочка, а не баржа. Даже не пытаясь предлагать «своего», а посоветовавшись с духами, я ткнул пальцем в того, которого взял Бокти, – он выглядел побогаче одетым и лучше экипированным. Но обосновал это исключительно падением «волшебного» камешка правильной стороной. Камешек бросал прямо у них на глазах (правда, не сказав, какая сторона «правильная»), потому все было по-честному, и Лга’нхи не обиделся, тем более что и скальпов ему досталось больше.
Правда, не учел я, что мне придется самому добивать своего пленного. И хотя убийство в бою уже стало почти привычным, каждый раз, когда приходилось вот так вот добивать беззащитного человека, меня охватывала дрожь. Но добил. И скальп содрал. А потом сразу попытался допрашивать пленника, пользуясь «моментом истины». Но тот, хоть на его глазах только что и зарезали двух соплеменников, в ответ лишь плюнул в меня и попытался поднять тревогу. Крепкий малый. Пришлось вырубить, заткнуть рот и отдать в лапы Бокти. Мол, ты взял, тебе и тащить до лодки.
Вам трудно добивать пленных? Какая фигня! Попробуйте их пытать, а потом говорите о трудностях.
Да, почетное право извлечь из пленного информацию было предоставлено мне, как опытному переводчику-полиглоту, глубоко проникшему в мир духов.
Извлечь информацию. Проще из камня воду выдавить, чем запугать этого. Скорее уж это мне становилось страшно, когда пленник втыкал в меня свой ненавидящий взгляд. Мороз по коже! А причину подобной ненависти он озвучил стразу: тот парнишка, что я убил, был его сыном.
Да, конечно, говорят, что специалист по пыткам может сломать любого «кремня» и заставить петь, как соловья. Но я таким не был. Как, впрочем, и Лга’нхи или Бокти. Тут как-то не принято было разговаривать с жертвами, да и особо мучить их – тоже. Охотник, продляющий страдания своей жертвы, рискует нарваться на последний удар или приход хищника покрупнее. А воину пытать врага тоже без надобности: рабство пока толком не прижилось, а ломать воина, заставляя умирать в слезах и соплях, – портить его ману, которую собираешься взять себе.
Нет, никаких нравственных мучений они от пытки врага не испытали, а пожалуй, даже с интересом и любопытством приняли бы новый опыт. Вот только что-то мне не хотелось им его передавать. А особенно приобретать самому. Жечь огнем, загонять под ногти щепки, сдирать кожу – бр-р-р! Пожалуй, для всего этого нужны нервы покрепче моих. Одно дело, абстрактно рассуждать о допросах с пристрастием, а совсем другое реально этим заниматься. Да я даже мухам и тараканам в детстве лапки и крылышки не отрывал – жалко было. И ни одной кошке или собаке консервную банку к хвосту не привязал, по причине все той же жалости. А тут живого человека пытать. Да я даже не знаю, с какого боку к этому приступать, побить палкой, чтобы завести самого себя, а там уж? Сразу перед глазами встает Пивасик, и весь завод сразу пропадает.
Короче, сделал то, что умел. Наковырял глины и слепил изображение того парнишки, благо его черты довольно сильно врезались мне в память. Устрашенный перспективой приобрести профессию палача, что называется, вложил в работу душу. Парнишка получился как живой, с копьем-палочкой наперевес.
Потом объяснил мужику, кто я такой и какой авторитет имею в мире духов. И тупо предложил сделку – если он скажет все, что мы хотим, душа его сына будет в загробном мире, как у бога за пазухой. А коли нет, ее будут мучить мои хорошие приятели-демоны – экзаменаторы, гопники и будильники, и мало ей не покажется. Сделка состоялась.
Нет. Они не тупые. Просто боятся, что, если вдруг случайно подумают, у них голова взорвется! То, что голову им вражеские топоры и дубины проломить могут, – это не страшно. Это дело обычное, а вот подумать головой…
Впрочем, при чем тут голова? Они ведь, согласно утверждениям собственных экспертов, грудью думают, а голова у них просто, чтобы было обо что дубинками бить.
Так что получается, мне даже посоветоваться не с кем. Даже Гит’евек, на которого у меня почему-то была надежда, как на более прогрессивного специалиста по части массовых убийств, и то придержался общей концепции – «пойти и подраться». Что уж говорить про Бокти и Лга’нхи? Нет, возможно, Лга’нхи и попытался бы помочь подумать, но только не тогда, когда рядом эта лесная горилла, с которым у него уже который день идет негласное соревнование в крутости. Оно, конечно, понятно – парень молодой, и дурь из него прет так, что ни одной затычкой не удержишь, а жизнь еще не научила сдерживать свой гонор. Но только если я не представлю в ближайшую пару дней конкретного плана, они пойдут и тупо нападут прямо на вражеский поселок. И учитывая тот факт, что одних только мужиков там раза в два-три больше нашего, а плюс к этому бабы и подростки, которые тоже полезут в драку, перспективы вырисовываются малооптимистичные.
Но попробуй я только ляпнуть им, что боюсь баб и детишек, они меня в плевках утопят. В то время как я помню наших степняцких баб – здоровые дылды-атлетки, любая из которых среднего московского качка без проблем заломает, при этом одной рукой доя корову, а второй прижимая дитё к груди. Ну, может, у прибрежных бабы и не такие крутые, но когда навалится на тебя этакая толпа, привычная и к веслам и к мотыгам, – десяток-другой воинов потеряем. Это как минимум, а как максимум, когда из-за плетня или из-за двери в тебя тычут копьем или ухватом, то тебе искренне по фигу, чьи руки сей инструмент держат, – все одно помирать. Нет, определенно, драться в поселке нам нельзя. Наша главная сила – это оикия, а они лучше всего действуют на открытом пространстве, а не в тесных улочках и при штурме домишек. Лишние жертвы мне не нужны, нам ведь еще назад в Улот возвращаться. Путь недолгий, и каждое копье или весло в этом пути будут нелишним.
Но местные так далеко заглядывать не привыкли. Им завтрашний бы день пережить – уже неплохо. А что там будет через неделю – об этом пусть духи думают.
Вот, собственно, под этим предлогом я и выцыганил для себя лишний день на раздумье. Мол, надо перебазарить с духами, объяснить им, кто тут хорошие ребята, а кто чмо приблудное. Чтобы, типа, как духи завтра на нашей стороне были, а врагам не помогали. Ну и, может, еще и что полезное подскажут.
Вожди, что старый, что малый, повздыхали напоказ, демонстрируя друг дружке, как им не терпится ринуться в бой, но с духами спорить не стали. Отвели меня на какую-то дальнюю полянку и даже завалили небольшого кабанчика, выдав мне его в качестве подношения духам. Духи приняли. Я тоже, от всей души. В степи меня свининкой не баловали. Правда, этот свиненыш при жизни явно злоупотреблял марафонскими забегами, судя по твердости мяса. Но все-таки какое-то разнообразие.
Так что я пожрал, попел и сел около костра. Мыслить. Время от времени постукивая в купленный в Вал’аклаве бубен. Потому как телевидение и кинематограф моего времени донесли до меня идею, что шаман без бубна, как эстрада без сисек, – картина мрачная и унылая. Так что я лупил в свой бубен, прихлебывал пивко и прикидывал расклады.
Супостатов много. Реально много, а не больше, чем пальцев на руках и ногах у одного человека. Путем долгих подсчетов и прикидок (сколько человек в одной лодке, сколько лодок в каждом поселке, сколько всего поселков), выходило, что народа тут человек шестьсот, не меньше, а скорее, даже больше. В смысле, с бабами и детьми. По хорошему-то, по местным меркам, это целая небольшая страна или здоровущее племя.
Как сказал тот пленный, это и было племя, согнанное с привычного места верблюжатниками еще чуть ли не три года назад и тихонечко двигающееся на восток, как снежный комок обрастая другими беженцами. Причем, что характерно, и раньше они тоже жили вдоль русла какой-то большой реки. Такая жизнь им была привычна, вот они и обрадовались возможности переселиться на эту реку. А то, что других по пути грабят, ну так на то эти другие и существуют, чтобы «наши» их грабили. Были бы своими, их бы с распростертыми объятьями приняли, накормили бы, напоили, спать уложили, а чужаков – только грабить. Философия незамысловатая, но в этом мире оригинальностью не отличающаяся.
А то, что у местных есть закон, что тех, кто по Реке караваны водит, не трогать? Так они, во-первых, не знали, а во-вторых, срать хотели на чужие законы. Их тут почти полтыщи человек народа, причем бедного, голодного и злого. Такой силище законы не писаны.
В общем, живут они тут четырьмя поселками и еще десятком мелких хуторков на островах посреди реки. Но этот вот поселок, что у мыса, – самый большой и удобный. И самый южный, так что пробраться мимо них, чтобы сначала разобраться с мелкими поселениями, никакой возможности не было. Но и драться со всей толпой? Конечно, «забритые» сильны своим строем и выучкой. И сейчас их уже почти полных четыре оикия, что без малого сорок восемь человек (сорок шесть, если быть точным). Это та сила в нашем войске, которую можно называть реальной. Были еще и морячки Кор’тека, и ребята Бокти. Двадцать четыре первых и сорок два вторых. Да еще двое выживших улотских «лыцаря», один из которых калека, да мы с Лга’нхи, Осакат и Витьком. И как поведет себя вся эта разномастая шобла в бою, нетрудно будет догадаться. Смело бросится вперед, мешая друг дружке и профессионалам. А схлопотав по морде, вполне возможно, с не меньшим энтузиазмом рванет назад, ломая наши же ряды. И если врагов у нас будет в соотношении два к одному (не говоря уж о трех-четырех), нас размажут, как сливочное маслице по куску хлеба.
Значит, надо делить. В смысле, и своих делить, и врагов. Своих – потому что вместе они только мешают друг другу. А врагов – чтобы громить их по частям. Решение найдено, остались только разные мелочи, вроде – придумать, как воплотить его в жизнь и победить супостатов. А пока я смело могу наградить себя еще во-о-н тем вон куском свининки. Он вроде как помягче выглядит, и жира на нем до фига.
Глава 5
«Языка» мы взяли. Не так, как я задумывал. Но тут уж ничьей вины не было – ни моей, ни моих товарищей. Просто не повезло.
Ночью мы переплыли реку и укрылись недалеко от поселка, предварительно притопив лодчонку камнями в зарослях камышей. Обошли поселок стороной, тихонько подобрались к пасущимся в загонах возле леса чахлым стадам овцекоз и стали ждать пастуха или любого, кто придет доить овцекоз или тащить их на плаху мясника. И тут вдруг лай!
У нас в степи собак не было. Слишком уж они легкая добыча для тигров. А может, их похожесть на волков раздражала «старших братьев». Ну или еще по какой причине. Но первые годы своей жизни я собак не встречал. В горах, в крепости Мордуя, жило несколько кабысдохов. Мелких и брехливых, размером чуть больше болонки. У Леокая было несколько охотничьих псов. Размером примерно со спаниеля. А вот эти… Короче, по местным меркам, это были настоящие собачьи монстры. Размером с овчарку, но куда более массивные и широкие. Для Лга’нхи или Бокти прикончить такую псину, конечно, проблемой бы не было. Но на поднятый ими шум в любой момент могли прибежать люди, и потому духи порекомендовали мне как можно скорее делать отсюда ноги.
После того как нас отогнали от стада какими-то там шавками, Бокти, пожав плечами, сказал: «А что, нормальные собаки. У нас тоже такие живут. Я думал, ты на них порчу навел, потому и не предупредил заранее».
Так что мы возвращались с позором назад, облаянные и обруганные, и тут нам навстречу – толпа отморозков. Ну, как толпа? Девять человек. Но все с оружием и недобрым выражением лиц. Или это изумление перекосило их рожи в подобные гримасы? Вряд ли они ожидали встретить в ближайших окрестностях своего поселка трех неизвестных мужиков зверского вида. Лга’нхи и Бокти взревели одновременно и бросились в битву.
Нет, в поединке с оружием между ними я, наверное, все-таки поставил бы на Лга’нхи – он быстрее. И с острым оружием у Бокти осталось бы мало шансов. Но вот если бы это была банальная драка с использованием кулаков, пинков и зубов, вот тут бы, думаю, преимущество было бы на стороне Бокти. Я раньше говорил, что он способен голыми руками вырвать небольшое деревце? Ошибся. Полагаю, и большое бы не устояло.
Но сильнее всего меня изумило то, как слаженно они воевали. Словно бы долго репетировали и отрабатывали совместные действия. Что это, инстинкты настоящих вояк, случайность или чудо? Но Лга’нхи стрелой пронесся через толпу, ошеломляя и сбивая с ног, и напал на тех, кто шел сзади, а Бокти неторопливо (по меркам Лга’нхи, но быстро, по моим) начал добивать и громить ошеломленных и мало чего успевших понять пиратов.
Я в битву не полез. Ну разве что одному подвернувшемуся супостату, стоявшему ко мне спиной, врезал плашмя по затылку протазаном, опасаясь, что мои супермены в пылу битвы покоцают всех потенциальных «языков». А потом схватился с каким-то парнишкой, пытавшимся удрать. К счастью, он оказался прибрежником, а они в беге не сильны. Так что я догнал его раньше, чем начал задыхаться. (Все-таки неторопливый бег – это одно, а вот мощный рывок на короткую дистанцию – совсем другое.) Но догнал. И сшиб с ног, вместо того чтобы ткнуть протазаном в спину, а сам пролетел по инерции дальше. Сам не знаю, почему сразу не прикончил, наверное, не привык бить в спину, а может, пожалел мальца. Но тот быстро вскочил, наставил на меня свое копье, и мне пришлось серьезно побороться за свою жизнь, – парнишка, хоть и был не старше семнадцати-восемнадцати лет, оказался серьезным противником. Спасли меня тренировки с Лга’нхи и «тигриные лапы».
Мой Вождь искренне пытался сделать из меня настоящего воина и при каждом удобном случае заставлял драться с ним. А может, просто пользовался моментом, ибо только на тренировках у него появлялась «законная» (см. наш уговор) возможность хорошенько меня отметелить и напомнить о племенной иерархии. Но так или иначе, а мне частенько доставалось от его копья. (Тренировочного оружия он не признавал, мне с трудом удалось уговорить его сделать своеобразные ножны-защиту на наконечник копья. Но даже удары этой «защиты» оставляли на теле такие синяки, что все мои рефлексы московского спортзального бойца требовали бежать в ближайший травмпункт и, жалостливо рыдая, зафиксировать побои.) Я, конечно, ныл и ругался, особенно первое время, пока Осакат то ли из любопытства, то ли обиженная невниманием, не потребовала обучать и ее. А за ней потянулся и преданный обожатель Витек. При сестренке и чужаке ныть стало как-то неловко. Зато появилась возможность время от времени поколотить эту вредину, напоминая ей племенную иерархию, а заодно проверить свою выучку, махаясь с Витьком. Так что после копья Лга’нхи отбиться от копья этого вьюноши было пусть не детской забавой, но вполне реально. Но решающую роль все же сыграли перчатки.
Или, скорее, то, что про подобное оружие тут пока еще никто не слышал и всерьез его не опасался. Потому, когда мы, сблизившись чуть ли не нос к носу, скрестили наше оружие древками, пытаясь передавить и опрокинуть противника, я просто отступил в сторону и назад, проваливая противника, и врезал ему боковой в челюсть. Замах не был могучим, а удар – сильным. Потому парнишка, явно видевший этот удар, даже не попытался уклониться, а лишь приподнял плечо. Тяжеленная перчатка со здоровущими шипами скользнула по этому плечу, сдирая кожу, и врезалась в голову в районе уха. После этого парнишка еще пытался ударить в ответ, но сделал это уже слишком медленно, явно плохо понимая, что делает. Я еще раз разорвал дистанцию и рубанул его протазаном. Этого парнишка уж не пережил.
Тяжело дыша, обернулся. Мои соратники, судя по виду, уже давно завалив своих противников, стояли рядом и обсуждали наш махач. Кажется, Лга’нхи извинялся за мою нерасторопность и хилость, объясняя это тем глубоким погружением в мир духов, что не позволяет мне уделять много внимания простым воинским развлечениям. Потому, мол, я и не тороплюсь добить врага, растягивая удовольствие от схватки. Бокти доверчиво кивал, но взгляд его был наполнен изрядным скептицизмом.
Помогать мне, естественно, никто даже не собирался, ибо это неспортивно. Зато Лга’нхи взглядом не преминул напомнить мне правила этикета, согласно которым победитель должен содрать с поверженного скальп. Тьфу на них. Мало того, что дикари, так еще и спортсмены!
Даже отыграться, похваставшись взятием «языка», у меня не получилось. Оба головореза тоже оставили по одному недобитому врагу. И это, рубясь вдвоем против семерых!
Зато потом, стоя прямо посреди поля боя, они не преминули устроить дискурс на тему, чьего пленника допрашивать, а чьих добить. Увы, тащить на допрос всех троих у нас не было никакой возможности, – у нас лодочка, а не баржа. Даже не пытаясь предлагать «своего», а посоветовавшись с духами, я ткнул пальцем в того, которого взял Бокти, – он выглядел побогаче одетым и лучше экипированным. Но обосновал это исключительно падением «волшебного» камешка правильной стороной. Камешек бросал прямо у них на глазах (правда, не сказав, какая сторона «правильная»), потому все было по-честному, и Лга’нхи не обиделся, тем более что и скальпов ему досталось больше.
Правда, не учел я, что мне придется самому добивать своего пленного. И хотя убийство в бою уже стало почти привычным, каждый раз, когда приходилось вот так вот добивать беззащитного человека, меня охватывала дрожь. Но добил. И скальп содрал. А потом сразу попытался допрашивать пленника, пользуясь «моментом истины». Но тот, хоть на его глазах только что и зарезали двух соплеменников, в ответ лишь плюнул в меня и попытался поднять тревогу. Крепкий малый. Пришлось вырубить, заткнуть рот и отдать в лапы Бокти. Мол, ты взял, тебе и тащить до лодки.
Вам трудно добивать пленных? Какая фигня! Попробуйте их пытать, а потом говорите о трудностях.
Да, почетное право извлечь из пленного информацию было предоставлено мне, как опытному переводчику-полиглоту, глубоко проникшему в мир духов.
Извлечь информацию. Проще из камня воду выдавить, чем запугать этого. Скорее уж это мне становилось страшно, когда пленник втыкал в меня свой ненавидящий взгляд. Мороз по коже! А причину подобной ненависти он озвучил стразу: тот парнишка, что я убил, был его сыном.
Да, конечно, говорят, что специалист по пыткам может сломать любого «кремня» и заставить петь, как соловья. Но я таким не был. Как, впрочем, и Лга’нхи или Бокти. Тут как-то не принято было разговаривать с жертвами, да и особо мучить их – тоже. Охотник, продляющий страдания своей жертвы, рискует нарваться на последний удар или приход хищника покрупнее. А воину пытать врага тоже без надобности: рабство пока толком не прижилось, а ломать воина, заставляя умирать в слезах и соплях, – портить его ману, которую собираешься взять себе.
Нет, никаких нравственных мучений они от пытки врага не испытали, а пожалуй, даже с интересом и любопытством приняли бы новый опыт. Вот только что-то мне не хотелось им его передавать. А особенно приобретать самому. Жечь огнем, загонять под ногти щепки, сдирать кожу – бр-р-р! Пожалуй, для всего этого нужны нервы покрепче моих. Одно дело, абстрактно рассуждать о допросах с пристрастием, а совсем другое реально этим заниматься. Да я даже мухам и тараканам в детстве лапки и крылышки не отрывал – жалко было. И ни одной кошке или собаке консервную банку к хвосту не привязал, по причине все той же жалости. А тут живого человека пытать. Да я даже не знаю, с какого боку к этому приступать, побить палкой, чтобы завести самого себя, а там уж? Сразу перед глазами встает Пивасик, и весь завод сразу пропадает.
Короче, сделал то, что умел. Наковырял глины и слепил изображение того парнишки, благо его черты довольно сильно врезались мне в память. Устрашенный перспективой приобрести профессию палача, что называется, вложил в работу душу. Парнишка получился как живой, с копьем-палочкой наперевес.
Потом объяснил мужику, кто я такой и какой авторитет имею в мире духов. И тупо предложил сделку – если он скажет все, что мы хотим, душа его сына будет в загробном мире, как у бога за пазухой. А коли нет, ее будут мучить мои хорошие приятели-демоны – экзаменаторы, гопники и будильники, и мало ей не покажется. Сделка состоялась.
Нет. Они не тупые. Просто боятся, что, если вдруг случайно подумают, у них голова взорвется! То, что голову им вражеские топоры и дубины проломить могут, – это не страшно. Это дело обычное, а вот подумать головой…
Впрочем, при чем тут голова? Они ведь, согласно утверждениям собственных экспертов, грудью думают, а голова у них просто, чтобы было обо что дубинками бить.
Так что получается, мне даже посоветоваться не с кем. Даже Гит’евек, на которого у меня почему-то была надежда, как на более прогрессивного специалиста по части массовых убийств, и то придержался общей концепции – «пойти и подраться». Что уж говорить про Бокти и Лга’нхи? Нет, возможно, Лга’нхи и попытался бы помочь подумать, но только не тогда, когда рядом эта лесная горилла, с которым у него уже который день идет негласное соревнование в крутости. Оно, конечно, понятно – парень молодой, и дурь из него прет так, что ни одной затычкой не удержишь, а жизнь еще не научила сдерживать свой гонор. Но только если я не представлю в ближайшую пару дней конкретного плана, они пойдут и тупо нападут прямо на вражеский поселок. И учитывая тот факт, что одних только мужиков там раза в два-три больше нашего, а плюс к этому бабы и подростки, которые тоже полезут в драку, перспективы вырисовываются малооптимистичные.
Но попробуй я только ляпнуть им, что боюсь баб и детишек, они меня в плевках утопят. В то время как я помню наших степняцких баб – здоровые дылды-атлетки, любая из которых среднего московского качка без проблем заломает, при этом одной рукой доя корову, а второй прижимая дитё к груди. Ну, может, у прибрежных бабы и не такие крутые, но когда навалится на тебя этакая толпа, привычная и к веслам и к мотыгам, – десяток-другой воинов потеряем. Это как минимум, а как максимум, когда из-за плетня или из-за двери в тебя тычут копьем или ухватом, то тебе искренне по фигу, чьи руки сей инструмент держат, – все одно помирать. Нет, определенно, драться в поселке нам нельзя. Наша главная сила – это оикия, а они лучше всего действуют на открытом пространстве, а не в тесных улочках и при штурме домишек. Лишние жертвы мне не нужны, нам ведь еще назад в Улот возвращаться. Путь недолгий, и каждое копье или весло в этом пути будут нелишним.
Но местные так далеко заглядывать не привыкли. Им завтрашний бы день пережить – уже неплохо. А что там будет через неделю – об этом пусть духи думают.
Вот, собственно, под этим предлогом я и выцыганил для себя лишний день на раздумье. Мол, надо перебазарить с духами, объяснить им, кто тут хорошие ребята, а кто чмо приблудное. Чтобы, типа, как духи завтра на нашей стороне были, а врагам не помогали. Ну и, может, еще и что полезное подскажут.
Вожди, что старый, что малый, повздыхали напоказ, демонстрируя друг дружке, как им не терпится ринуться в бой, но с духами спорить не стали. Отвели меня на какую-то дальнюю полянку и даже завалили небольшого кабанчика, выдав мне его в качестве подношения духам. Духи приняли. Я тоже, от всей души. В степи меня свининкой не баловали. Правда, этот свиненыш при жизни явно злоупотреблял марафонскими забегами, судя по твердости мяса. Но все-таки какое-то разнообразие.
Так что я пожрал, попел и сел около костра. Мыслить. Время от времени постукивая в купленный в Вал’аклаве бубен. Потому как телевидение и кинематограф моего времени донесли до меня идею, что шаман без бубна, как эстрада без сисек, – картина мрачная и унылая. Так что я лупил в свой бубен, прихлебывал пивко и прикидывал расклады.
Супостатов много. Реально много, а не больше, чем пальцев на руках и ногах у одного человека. Путем долгих подсчетов и прикидок (сколько человек в одной лодке, сколько лодок в каждом поселке, сколько всего поселков), выходило, что народа тут человек шестьсот, не меньше, а скорее, даже больше. В смысле, с бабами и детьми. По хорошему-то, по местным меркам, это целая небольшая страна или здоровущее племя.
Как сказал тот пленный, это и было племя, согнанное с привычного места верблюжатниками еще чуть ли не три года назад и тихонечко двигающееся на восток, как снежный комок обрастая другими беженцами. Причем, что характерно, и раньше они тоже жили вдоль русла какой-то большой реки. Такая жизнь им была привычна, вот они и обрадовались возможности переселиться на эту реку. А то, что других по пути грабят, ну так на то эти другие и существуют, чтобы «наши» их грабили. Были бы своими, их бы с распростертыми объятьями приняли, накормили бы, напоили, спать уложили, а чужаков – только грабить. Философия незамысловатая, но в этом мире оригинальностью не отличающаяся.
А то, что у местных есть закон, что тех, кто по Реке караваны водит, не трогать? Так они, во-первых, не знали, а во-вторых, срать хотели на чужие законы. Их тут почти полтыщи человек народа, причем бедного, голодного и злого. Такой силище законы не писаны.
В общем, живут они тут четырьмя поселками и еще десятком мелких хуторков на островах посреди реки. Но этот вот поселок, что у мыса, – самый большой и удобный. И самый южный, так что пробраться мимо них, чтобы сначала разобраться с мелкими поселениями, никакой возможности не было. Но и драться со всей толпой? Конечно, «забритые» сильны своим строем и выучкой. И сейчас их уже почти полных четыре оикия, что без малого сорок восемь человек (сорок шесть, если быть точным). Это та сила в нашем войске, которую можно называть реальной. Были еще и морячки Кор’тека, и ребята Бокти. Двадцать четыре первых и сорок два вторых. Да еще двое выживших улотских «лыцаря», один из которых калека, да мы с Лга’нхи, Осакат и Витьком. И как поведет себя вся эта разномастая шобла в бою, нетрудно будет догадаться. Смело бросится вперед, мешая друг дружке и профессионалам. А схлопотав по морде, вполне возможно, с не меньшим энтузиазмом рванет назад, ломая наши же ряды. И если врагов у нас будет в соотношении два к одному (не говоря уж о трех-четырех), нас размажут, как сливочное маслице по куску хлеба.
Значит, надо делить. В смысле, и своих делить, и врагов. Своих – потому что вместе они только мешают друг другу. А врагов – чтобы громить их по частям. Решение найдено, остались только разные мелочи, вроде – придумать, как воплотить его в жизнь и победить супостатов. А пока я смело могу наградить себя еще во-о-н тем вон куском свининки. Он вроде как помягче выглядит, и жира на нем до фига.
Глава 5
Выиграть сражение – это не то же самое, что выиграть войну. А выиграть войну – еще не тоже самое, что выиграть мир. А выиграть в лотерею… впрочем, это уже из другой оперы.
В первой битве мы разгромили врага практически всухую. Сам не ожидал, что все будет настолько легко и просто. Оказывается, даже мощный интеллект жителя XXI века чего-то стоит, если за ним стоит сотня могучих и злобных дикарей, которые выполняют твои инструкции, не внося в них собственное видение мира.
Первым выступил сводный отряд из моих морячков и приданной к ним в качестве проводников парочки ребят Бокти. Их задача была довольно простой и незатейливой – спереть половину «пиратских» лодок фактически на глазах их владельцев. Ну, или, если не приукрашивая, спереть на рассвете, когда сон особенно сладок, а бдительность притупляется. Но спереть так, чтобы враги это заметили и увидели, в какую сторону бежать за своим имуществом.
«Пираты», привыкшие тут чувствовать себя хозяевами, подобной наглости не ожидали. Даже охрану возле лодок не выставили, будто это им родимая гавань, а не театр только что начатых мной военных действий. Когда на рассвете два десятка человек на четырех лодках тихонечко причалили к пляжу перед поселком и прихватизировали шестнадцать лодок, пропоров днища еще семи (я приказал дырявить те лодки, что уже спущены на воду, если не хватит людей захватить их все, но не трогать те, что вытащены на берег), «пираты» даже не шелохнулись.
Как впоследствии сказал Кор’тек, им даже специально пришлось пошуметь, ограбив ближайшие к пристани домишки, чтобы на них обратили внимание. Но так или иначе, а первый акт сочиненной мной пьесы был сыгран. Супостаты заметили пропажу и ринулись догнать, вернуть, наказать. Для этого им пришлось для начала собраться в кучу, во-вторых решить, что делать, в-третьих, спустить оставшиеся лодки на воду. Мои ребята получили минут двадцать-тридцать форы.
Фора им понадобилась, чтобы, двигаясь по течению реки, выгрести к удобному пляжику, образовавшемуся как раз там, где лес довольно далеко отходит от берега.
Там мои застрельщики бросили лодки и ломанули через лес. Через тот самый лес, что рос на мыску, вокруг которого река делает очередной небольшой поворот. Естественно, злобные пираты, которых тут набралась, наверное, сотня с лишним, не удовольствовавшись возвратом лодок, ринулись вслед за обидчиками, пылая праведной местью и желанием обезопасить себя на будущее от подобных посягательств.
Думаю, дальше объяснять не надо? Из леса им навстречу вышли мои могучие оикия, а во фланг ударили ребята Бокти, усиленные Лга’нхи, Витьком, последним целым воякой Леокая, и мной. (Откосить, отмахиваясь поддельной справкой о плоскостопии и ссылками на должность полководца, которого надо беречь от опасностей и кормить усиленным пайком, как-то не получилось. Я это заранее знал и даже не пробовал настаивать.) А пока мы рубились, мои (имею я право потешить свое самолюбие, хотя бы и про себя?) славные морячки, пробежав через лес, сели на собственные лодки и подгребли с тыла, отрезав врагу путь назад.
Тут так воевать не привыкли. Тут либо стенка на стенку, либо втихаря подкрасться, содрать подвернувшийся скальп, стырить мешок зерна, побить посуду и быстрее удирать, сочиняя по пути балладу о своем подвиге. Так что, когда враги полезли со всех сторон, бедолаги-пираты растерялись, запаниковали и заметались, как хомячки в одной клетке с кошкой. Ну и несложно угадать, что их участь была подобна участи этих же самых хомячков. Хотя, конечно, умирая, они оказывали яростное сопротивление.
Мне ли не знать? Мое участие во всем этом было пусть и не слишком активным, но, увы, очень запоминающимся. Мне.
Сначала я долго лежал в мокрой от росы траве, дрожа от холода. Потом, когда послышались певучие сигналы Гит’евека, командующего оикия, вскочил вместе со всеми и ринулся в бой. Отнюдь не в первых рядах, но и не последним. (Все-таки приходится поддерживать авторитет.) Первый попавшийся мне навстречу противник был растерян и, кажется, больше подумывал о том, чтобы смыться отсюда, чем о драке. Но тут как раз с реки раздались воинственные вопли наших морячков, начавших громить тылы, и бедолага окончательно завис. Тут-то я его и рубнул. Содрал скальп, побежал дальше, нашел нового врага, ткнул протазаном, тот отскочил и попытался врезать мне своим копьем. Несколько секунд мы кружили и обменивались ударами. Его копье было длиннее моего протазана, наверное, на метр. Ну да зато я уже был натаскан Лга’нхи на противника именно с таким оружием, так что выбрал момент, подбил в сторону древко его копья и резко рванул вперед, с размаху рубя по рукам. Попал. Да еще как! Одна рука вообще повисла на лоскуте кожи и забила фонтаном крови, а вторая выпустила копье и повисла плетью. Извиняйте, дяденька, но это война! Я половчее перехватил протазан и замахнулся для добивающего удара. А мой противник выхватил, той самой, якобы повисшей плетью рукой, откуда-то из-за спины топорик и полоснул меня по корпусу. Будь я чуточку шустрее и продвинься вперед на лишний сантиметр-два или будь рукоять топора моего противника на те же один-два сантиметра длиннее – тут бы и сказочке конец, вернее, – моим хроникам. Но чудо! Рукоять была короче, а я медленнее, потому конец пришел лишь моему участию в битве.
Боли не было. В смысле, в первый момент. Нет, я почувствовал все. И как разрубаются кожа и мышцы, и услышал омерзительный скрип топора о ребра, и то, как меня бросило в сторону. Но боли не было. Была внезапная слабость в ногах и страшное недоумение: как же так? Почему меня? Меня нельзя! У меня еще тут дел куча! Мне еще войну выигрывать, потому как эти раздолбаи-спортсмены все испортят, если я не буду капать им на мозги своими ценными указаниями. Мне еще надо вернуться в Вал’аклаву, вернуть Лга’нхи меч и найти того гада, что меня подставил. Да и к Леокаю неплохо бы вернуться с отчетом о проделанной работе. Если кто в этом мире и способен оценить мои торговые и полководческие таланты, так только он. Опять же, если я сейчас помру, кто будет присматривать за Осакат и Витьком? Они же без меня.
Моего противника собственный удар развернул вокруг своей оси, и он упал на землю. Но он еще встал и еще раз замахнулся своим уродским топором, однако, видно, потеря крови была слишком велика, топор выпал из его рук, а сам он рухнул передо мной на колени. Тут я сообразил, что все еще стою с занесенным над головой протазаном. Опустил его и, как-то вяло уперевшись в скрюченное возле моих ног тело, не столько нажимая на древко, сколько пытаясь удержаться на ногах, вдавил оружие в противника. А потом упал рядом.
Сколько пролежал – не помню. Но, судя по луже крови вокруг себя, не так уж мало, а судя по тому, что все еще был жив, недостаточно долго, чтобы истечь кровью окончательно. Потом вспомнил, что «Скорой помощи» или даже санитаров не предвидится. Попробовал залезть в особую сумку, что висела у меня на поясе. Специально заранее подготовленную «сумку лекаря», как я ее называл, с прокипяченными кусками ткани и «травками первой помощи». Ага. В моих бронированных перчатках, в одно мгновение вдруг ставших жутко неподъемными, только по сумкам и лазить! Долго, помогая зубами, распутывал узлы завязок, скидывал перчатки, пока кровушка вытекала из моего тела. Потом все-таки добрался до сумки, вытащил кусок полотна. «Надо же, – мелькнула мысль. – Специально готовил перед боем, чтобы перевязывать раненых. Почему-то даже в голову не пришло, что, возможно, придется перевязывать самого себя». А зря. Может, тогда бы озаботился чем-нибудь, чем можно закрепить на своей груди смятый комок ткани. А пока что просто прижал рукой и прикинул, как содрать пояс с убитого, чтобы прижать им ткань на груди. Больше ничего не помню.
О том, что произошло потом, в голове порхают лишь какие-то смутные образы. Кажется, меня куда-то тащили, а может, мне это просто показалось. Но очнулся я от жуткой боли. Заорал и забился, пытаясь уползти от пригнувшейся ко мне какой-то жуткой твари, что впилась в мою грудь своими стальными когтями и склонила волосатую морду, то ли желая вырвать кусок мяса, то ли напиться крови. Но фигушки – мои руки и ноги были намертво прижаты к земле, словно железными оковами. А жуткая тварь склонилась еще ниже к моей ране и сделала еще один стежок. В глазах чуть прояснилось, и я узнал одного из парней Бокти. В его руках была костяная игла с продетой в нее ниткой, обе грязные и все в крови. И он зашивал прореху на моей груди.
В первой битве мы разгромили врага практически всухую. Сам не ожидал, что все будет настолько легко и просто. Оказывается, даже мощный интеллект жителя XXI века чего-то стоит, если за ним стоит сотня могучих и злобных дикарей, которые выполняют твои инструкции, не внося в них собственное видение мира.
Первым выступил сводный отряд из моих морячков и приданной к ним в качестве проводников парочки ребят Бокти. Их задача была довольно простой и незатейливой – спереть половину «пиратских» лодок фактически на глазах их владельцев. Ну, или, если не приукрашивая, спереть на рассвете, когда сон особенно сладок, а бдительность притупляется. Но спереть так, чтобы враги это заметили и увидели, в какую сторону бежать за своим имуществом.
«Пираты», привыкшие тут чувствовать себя хозяевами, подобной наглости не ожидали. Даже охрану возле лодок не выставили, будто это им родимая гавань, а не театр только что начатых мной военных действий. Когда на рассвете два десятка человек на четырех лодках тихонечко причалили к пляжу перед поселком и прихватизировали шестнадцать лодок, пропоров днища еще семи (я приказал дырявить те лодки, что уже спущены на воду, если не хватит людей захватить их все, но не трогать те, что вытащены на берег), «пираты» даже не шелохнулись.
Как впоследствии сказал Кор’тек, им даже специально пришлось пошуметь, ограбив ближайшие к пристани домишки, чтобы на них обратили внимание. Но так или иначе, а первый акт сочиненной мной пьесы был сыгран. Супостаты заметили пропажу и ринулись догнать, вернуть, наказать. Для этого им пришлось для начала собраться в кучу, во-вторых решить, что делать, в-третьих, спустить оставшиеся лодки на воду. Мои ребята получили минут двадцать-тридцать форы.
Фора им понадобилась, чтобы, двигаясь по течению реки, выгрести к удобному пляжику, образовавшемуся как раз там, где лес довольно далеко отходит от берега.
Там мои застрельщики бросили лодки и ломанули через лес. Через тот самый лес, что рос на мыску, вокруг которого река делает очередной небольшой поворот. Естественно, злобные пираты, которых тут набралась, наверное, сотня с лишним, не удовольствовавшись возвратом лодок, ринулись вслед за обидчиками, пылая праведной местью и желанием обезопасить себя на будущее от подобных посягательств.
Думаю, дальше объяснять не надо? Из леса им навстречу вышли мои могучие оикия, а во фланг ударили ребята Бокти, усиленные Лга’нхи, Витьком, последним целым воякой Леокая, и мной. (Откосить, отмахиваясь поддельной справкой о плоскостопии и ссылками на должность полководца, которого надо беречь от опасностей и кормить усиленным пайком, как-то не получилось. Я это заранее знал и даже не пробовал настаивать.) А пока мы рубились, мои (имею я право потешить свое самолюбие, хотя бы и про себя?) славные морячки, пробежав через лес, сели на собственные лодки и подгребли с тыла, отрезав врагу путь назад.
Тут так воевать не привыкли. Тут либо стенка на стенку, либо втихаря подкрасться, содрать подвернувшийся скальп, стырить мешок зерна, побить посуду и быстрее удирать, сочиняя по пути балладу о своем подвиге. Так что, когда враги полезли со всех сторон, бедолаги-пираты растерялись, запаниковали и заметались, как хомячки в одной клетке с кошкой. Ну и несложно угадать, что их участь была подобна участи этих же самых хомячков. Хотя, конечно, умирая, они оказывали яростное сопротивление.
Мне ли не знать? Мое участие во всем этом было пусть и не слишком активным, но, увы, очень запоминающимся. Мне.
Сначала я долго лежал в мокрой от росы траве, дрожа от холода. Потом, когда послышались певучие сигналы Гит’евека, командующего оикия, вскочил вместе со всеми и ринулся в бой. Отнюдь не в первых рядах, но и не последним. (Все-таки приходится поддерживать авторитет.) Первый попавшийся мне навстречу противник был растерян и, кажется, больше подумывал о том, чтобы смыться отсюда, чем о драке. Но тут как раз с реки раздались воинственные вопли наших морячков, начавших громить тылы, и бедолага окончательно завис. Тут-то я его и рубнул. Содрал скальп, побежал дальше, нашел нового врага, ткнул протазаном, тот отскочил и попытался врезать мне своим копьем. Несколько секунд мы кружили и обменивались ударами. Его копье было длиннее моего протазана, наверное, на метр. Ну да зато я уже был натаскан Лга’нхи на противника именно с таким оружием, так что выбрал момент, подбил в сторону древко его копья и резко рванул вперед, с размаху рубя по рукам. Попал. Да еще как! Одна рука вообще повисла на лоскуте кожи и забила фонтаном крови, а вторая выпустила копье и повисла плетью. Извиняйте, дяденька, но это война! Я половчее перехватил протазан и замахнулся для добивающего удара. А мой противник выхватил, той самой, якобы повисшей плетью рукой, откуда-то из-за спины топорик и полоснул меня по корпусу. Будь я чуточку шустрее и продвинься вперед на лишний сантиметр-два или будь рукоять топора моего противника на те же один-два сантиметра длиннее – тут бы и сказочке конец, вернее, – моим хроникам. Но чудо! Рукоять была короче, а я медленнее, потому конец пришел лишь моему участию в битве.
Боли не было. В смысле, в первый момент. Нет, я почувствовал все. И как разрубаются кожа и мышцы, и услышал омерзительный скрип топора о ребра, и то, как меня бросило в сторону. Но боли не было. Была внезапная слабость в ногах и страшное недоумение: как же так? Почему меня? Меня нельзя! У меня еще тут дел куча! Мне еще войну выигрывать, потому как эти раздолбаи-спортсмены все испортят, если я не буду капать им на мозги своими ценными указаниями. Мне еще надо вернуться в Вал’аклаву, вернуть Лга’нхи меч и найти того гада, что меня подставил. Да и к Леокаю неплохо бы вернуться с отчетом о проделанной работе. Если кто в этом мире и способен оценить мои торговые и полководческие таланты, так только он. Опять же, если я сейчас помру, кто будет присматривать за Осакат и Витьком? Они же без меня.
Моего противника собственный удар развернул вокруг своей оси, и он упал на землю. Но он еще встал и еще раз замахнулся своим уродским топором, однако, видно, потеря крови была слишком велика, топор выпал из его рук, а сам он рухнул передо мной на колени. Тут я сообразил, что все еще стою с занесенным над головой протазаном. Опустил его и, как-то вяло уперевшись в скрюченное возле моих ног тело, не столько нажимая на древко, сколько пытаясь удержаться на ногах, вдавил оружие в противника. А потом упал рядом.
Сколько пролежал – не помню. Но, судя по луже крови вокруг себя, не так уж мало, а судя по тому, что все еще был жив, недостаточно долго, чтобы истечь кровью окончательно. Потом вспомнил, что «Скорой помощи» или даже санитаров не предвидится. Попробовал залезть в особую сумку, что висела у меня на поясе. Специально заранее подготовленную «сумку лекаря», как я ее называл, с прокипяченными кусками ткани и «травками первой помощи». Ага. В моих бронированных перчатках, в одно мгновение вдруг ставших жутко неподъемными, только по сумкам и лазить! Долго, помогая зубами, распутывал узлы завязок, скидывал перчатки, пока кровушка вытекала из моего тела. Потом все-таки добрался до сумки, вытащил кусок полотна. «Надо же, – мелькнула мысль. – Специально готовил перед боем, чтобы перевязывать раненых. Почему-то даже в голову не пришло, что, возможно, придется перевязывать самого себя». А зря. Может, тогда бы озаботился чем-нибудь, чем можно закрепить на своей груди смятый комок ткани. А пока что просто прижал рукой и прикинул, как содрать пояс с убитого, чтобы прижать им ткань на груди. Больше ничего не помню.
О том, что произошло потом, в голове порхают лишь какие-то смутные образы. Кажется, меня куда-то тащили, а может, мне это просто показалось. Но очнулся я от жуткой боли. Заорал и забился, пытаясь уползти от пригнувшейся ко мне какой-то жуткой твари, что впилась в мою грудь своими стальными когтями и склонила волосатую морду, то ли желая вырвать кусок мяса, то ли напиться крови. Но фигушки – мои руки и ноги были намертво прижаты к земле, словно железными оковами. А жуткая тварь склонилась еще ниже к моей ране и сделала еще один стежок. В глазах чуть прояснилось, и я узнал одного из парней Бокти. В его руках была костяная игла с продетой в нее ниткой, обе грязные и все в крови. И он зашивал прореху на моей груди.