– Риан де Руаси – мое имя, колдун, – сказал он, – я называю тебе свое имя, чтобы ты понял, что мои намерения самые светлые – избавление мира от темного колдовства.
– Мои тоже самые светлые… – громко пробормотал я, стараясь говорить связно, – избавление мира от темной религии.
Моя реплика вызвала краткую паузу в нашей только начавшей зарождаться дискуссии… Он вскочил на ноги и приблизился.
– Какой ты, однако, интересный юноша. – Инквизитор обходил меня кругом, с подлинным интересом всматриваясь в мое лицо.
– Мне многие женщины это говорили…
Я в свою очередь решил тщательно рассмотреть его.
Похоже, он принципиально не носил мантию, и бородку аккуратно подстригал: насколько я знал, от местных служителей церкви требовалось ортодоксальное следование обряду отращивания бороды – бриться им было категорически запрещено. Этого служителя подобные правила, видимо, мало волновали. Его величайшей целью была борьба с черным колдовством, а все остальное он почитал условностями и незначительным грузом веры, обременявшим церковников и делавшим их служение господу намного тяжелее. На груди у инквизитора висел массивный золотой крест на толстой цепи. И крест, и цепь сверкали так, что глазам становилось больно. Складывалось впечатление, что инквизитор носил этот священный символ как украшение.
– Ничего интересного во мне нет, – заверил я его, немного поразмыслив, – я самый обычный юноша… Таких сотни бродят по улицам Катара. К тому же я немного пьян…
– А ничего, что ручки у нас связаны, – поинтересовался инквизитор, – ничего страшного?
– Затекли, – поделился я с ним, – если бы вы могли немного ослабить узел…
– Затекли? – с мнимым сочувствием переспросил он. – Ай-яй-яй… А вот ослаблять узелок я не буду… Не буду… Мало ли что это за собой повлечет. Вдруг в твоей черной голове родятся какие-нибудь черные мысли… Лучше я затяну его покрепче.
Он приблизился и резко дернул за веревки, укрепляя узел. Я сморщился от боли и яростно плюнул ему под ноги. Инквизитор со страхом отпрыгнул.
– Колдовство? – вскричал он. – Нечего тут плеваться… Видишь, какие мысли уже родились в твоей черной голове.
– В моей черной голове? – изобразил я удивление. – Чего это она черная? Я, откровенно говоря, даже не понимаю, из-за чего весь сыр-бор, похоже, меня с кем – то перепутали… Вот притащили сюда, ранили, побили… А теперь еще пытают.
Возмущался я вполне искренне, потому что действительно не мог понять, что в моей манере поведения могло так задеть местных жителей, что моей нескромной персоной решила заняться священная инквизиция.
В тот момент я еще не понимал, что Риан де Руаси был совершенно прав, ему следовало уничтожить меня, пока я еще не переродился и не уничтожил катарскую церковь, а вместе с ней и все остальные религии на объединенных материках, островных и Мастеровых землях, и не покорил народы, включая могучих воинов бескрайних степей, поставленных мной на колени всего за две недели…
Инквизитор усмехнулся моим словам:
– Подобные речи я уже слышал из многих уст, и не раз… Много-много раз… Мне говорили эти слова люди, кажущиеся такими честными, а на поверку оказавшиеся злобными колдунами и ведьмами… Все они пришли в этот мир с темной стороны, и туда же я отправил их после нашей с ними встречи. Так, значит, ты утверждаешь, что живешь в этом городе с самого своего рождения и знать не знаешь, чего это тебя вдруг схватили?
– Ну почему же? Я приехал всего неделю назад… – соврал я, хотя появился в этом городе прошлым вечером.
– Ах, неделю… – Риан де Руаси сложил руки на груди, изобразив нечто напоминающее молитвенный жест. – Давай же проследим последовательность событий… Значит, ты заплатил подорожную, вошел в город?
– Ну да… Точно так.
– А тот самый стражник, что обратился к властям Катара? Он жаловался на то, что его оскорбили действием и ограбили, видимо, он ошибся, обвиняя тебя в черном колдовстве?! – возвысив голос, яростно вскричал Риан де Руаси.
– Совершенно ясно, что он напился и проспал все самое интересное, – ответил я, также перейдя с обычного тона на крик, – это понятно даже младенцу.
– Какому младенцу?! – проорал инквизитор.
– Известно какому!!! – не уступал ему я.
– Ересь, черная ересь! – Инквизитор ухватился за крест и принялся бегать из угла в угол, потом остановился и уставился на меня маленькими угольными зрачками. – И ты смеешь утверждать, что ничего не знаешь о черном колдовстве! Да за подобную ересь тебе надо вырвать язык и отправить на рудники, но так легко ты не отделаешься…
– Чем же я отделаюсь? – поинтересовался я.
Мне действительно было весьма любопытно узнать, какие муки приготовит для меня священная инквизиция. Может, они подойдут к делу с изрядной долей фантазии? Но инквизитор не пожелал делиться со мной своими планами.
– Могу я осведомиться о цели твоего визита в наш город? – Де Руаси взял себя в руки – после упоминания о младенце он немного вышел из себя и задал этот вопрос уже весьма язвительным тоном.
– Нет, не можете, – решительно ответил я, – это дело государственной важности…
– Вот как, – де Руаси не смог скрыть злорадной улыбки. – Об этом деле государственной важности, – он принялся потирать ладошки, при этом на лице его отразилась совершенно зверская гримаса, – ты мне все расскажешь… все-все – все… только немного позже, в подвалах… ты слышал, колдун, про подвалы инквизиции?
– Что-то слышал, говорят, там у вас настоящий праздник, много эля, женщин, якобы там все узники инквизиции развлекаются вместе со священниками, играют в азартные игры, выпивают, любят доступных женщин самыми разными способами…
– Изыди, грешник! – вскричал инквизитор, снова ухватившись за основание креста на своей шее, его поза стала смехотворной, он весь подобрался, скрючился и смотрел на меня с явственно выраженным ужасом.
– Перекинемся в картишки, святой отец? По вашему лицу видно, что вы уважаете погер… И выпить, должно быть, тоже не дурак… а?
– Прочь, исчадие адских пределов. – Он в ужасе замахал на меня руками и поспешно выбежал, захлопнув за собой дверь.
– И кто у вас этих женщин подбирает, не вы ли… – для верности прокричал я ему вслед… – ну точно он, поглядите, как умчался.
Инквизитор и правда скрылся очень быстро, шаги его стихли в отдалении, а я вскочил со стула и кинулся к окну – решетка, потом к двери – она была заперта.
Я был совершенно отрезан от внешнего мира Тогда я присел на корточки и принялся судорожно перетирать веревки об острую грань спинки стула. Я очень спешил Веревки поддавались плохо, но, так как инквизитора не было довольно долго, в конце концов мне удалось с ними покончить. Почти в то же мгновение я услышал его поспешные шаги и, поскольку в дверь могли войти в любой момент, уселся на стул, сделав вид, что раскаиваюсь. Освобожденные от пут руки я спрятал за спиной.
«Это же надо быть таким идиотом! Оставить „опасного черного колдуна“ совершенно одного!»
В комнату вошел Риан де Руаси в сопровождении двух огромных палачей, на головах у них были темно-зеленые колпаки с вырезанными отверстиями для глаз.
– Вот он! – Риан де Руаси с отвращением показал на меня. – Это опасный колдун и ужаснейший еретик, я хочу, чтобы он сейчас же был препровожден в подвалы, где вы первым делом вырвете ему язык. – Инквизитор внимательно поглядел на меня, ожидая увидеть ужас в моих глазах, но не дождался от меня такой радости. Тогда он гневно выкрикнул: – Берите его!
Все то время, что он произносил речь, я стремительно шевелил затекшими пальцами, приводя в движение скрытые силы. Де Руаси вдруг замер, вглядываясь в меня: нельзя было отказать ему в наблюдательности. Меня выдавали мои сузившиеся по-кошачьи зрачки и мертвенная неподвижность глаз. Заметив, что происходит что – то необъяснимое, он отпрыгнул назад и проорал:
– Скорее, скорее же, хватайте еретика!!!
В то же мгновение я вскочил на стул и, выбрасывая вперед ладони, сначала левую, а затем правую, плавными движениями, словно собирался вплавь преодолеть широкую реку, швырнул два огненных знака.
Оставляя за собой яркий свет, быстрыми кометами они полетели в заданном мной направлении. Один попал точно в грудь надвигавшегося на меня здоровенного палача – и его отбросило к задней стене, сильно припечатав о каменную кладку, другого лишь слегка зацепило за плечо. Но и этого было достаточно, чтобы знак разорвал кожу и сухожилия, и из раны фонтаном хлынула кровь. Палач закричал, ухватился рукой за поврежденное плечо и попятился к двери. Трусливый де Руаси опередил его, одним скачком он распахнул дверь и нырнул в коридор, а я отпихнул палача и прыгнул следом. Инквизитор мчался по проходу налево, повизгивая, как поросенок, который узнал, что его откармливали на холодец. Выход был справа. Я свернул туда, выскочил из дверей храма инквизиции, очутился на каменной мостовой и помчался прочь…
Разумно рассудив, что на улице оставаться опасно, я нырнул в очередной кабачок, где царил полумрак и меня было довольно сложно опознать. Кажется, весь Катар кишел маленькими питейными заведениями, и я продолжил накачивать себя элем…
Каково же было мое удивление, когда через некоторое время в кабачок пожаловали те самые красотки, которые присутствовали при моем аресте. Если вдуматься, то их появление было легко объяснимо. Кожевенная лавка, возле которой я увидел их впервые, была неподалеку от этого местечка. Наверное, они частенько заскакивали сюда, чтобы пропустить стаканчик и познакомиться с кем-нибудь не в меру веселым и разбитным. Они уселись за ближний ко мне столик и теперь весело хохотали, поглядывая на меня с вполне легко объяснимым задором беспутной молодости. То ли они меня не узнали, то ли им было все равно, что еще недавно я был арестован вооруженным отрядом стражников и меня в полу бессознательном состоянии уволокли неизвестно куда. Кольнуло предчувствие чего-то нехорошего, что снова стремительно надвигалось на меня, однако я постарался не задумываться над такими вещами… Позднее я понял, как иногда бывает важно прислушаться к голосу интуиции.
По виду они были совершеннейшими распутницами, чем привлекли меня еще больше. Я уселся за их столик и завел с ними непринужденную беседу о погоде, до которой ни мне, ни им не было никакого дела.
– А как тебя зовут? Меня Падала, – сказала одна из них.
– Мерла, – представилась другая, глаза которой были зелеными, как у кошки, и такими яркими, что больно было смотреть.
Когда-то я знал одного аптекаря, который все кожные и внутренние болезни лечил странной жгучей зеленой настойкой, так вот, по цвету та настойка была точь-в-точь как ее глаза. Про себя я даже прозвал Мерлу «зеленкой» – это имя ей шло куда больше.
Вообще же их имена мне отчего-то не понравились, но это не имело значения для наших зарождающихся отношений. Аппетитные округлости, которые они охотно демонстрировали, вызывали во мне явственный трепет плоти. Я положил руку на бедро одной из них: горячее и такое твердое…
– А ты откуда, Жак? – спросила Мерла.
– Из преисподней, – радостно пошутил я.
Их моя шутка, похоже, совсем не развеселила. Они только переглянулись, словно мои слова подтвердили какие-то давно им известные факты. Я, впрочем, был настолько поглощен развитием событий (кажется, я кричал в тот момент: «Еще три эля!»), что совершенно упустил их реакцию на мою шутку из виду. А позже наблюдать за переглядыванием девушек стало совсем бесполезно, потому что я опрокинул в себя две литровые кружки светлого эля, и мир стал расплываться, приобретая радужные очертания…
Между тем и сами девушки делались все привлекательнее. Их смоляные кудри вызывали во мне смутное ощущение узнавания… Ах да! Это Тереса. Ее черные пряди так напоминали переплетавшиеся шелковистые волосы моих новых знакомых. Они шептались о чем-то и лукаво поглядывали на меня, Падала встряхивала своей великолепной шевелюрой, поправляла упавшую на лоб прядку, ловила мои взгляды и снова чем-то неуловимо напоминала мне Тересу. Может быть, цветом волос, а может быть, манерой поведения, едва уловимыми жестами и знаками.
– Может, пойдем ко мне? – наклонилась к моему уху зеленоглазая Мерла.
– А как же она? – я посмотрел на Падалу.
– Она отправляется с нами, – заверила меня Мерла. Падала улыбнулась и закивала. Тонким пальцем она слегка коснулась моего подбородка.
– Пошли, – решительно заявил я и, качнувшись, поднялся.
Они подхватили меня под руки, одна из них швырнула на стол горсть медяков, и мы медленно пошли между столиками.
Когда мы выбрались на воздух, я увидел, что на Катар уже опустились мягкие сумерки, было тепло, из полумрака выступали силуэты деревьев, неподалеку слышалась перекличка стражников. Внезапно я вспомнил, что меня разыскивает инквизиция, и замер.
– Ну что ты, Жак, – Мерла слегка дернула меня вперед, – пошли, с нами ты вне опасности, мы проводим тебя…
– Хорошо, – откликнулся я, продолжая вглядываться в сумрак.
Мы миновали несколько перекрестков, потом свернули в темную подворотню, прошли через двор, где на веревках, перекинутых прямо через оконные ставни, сушилось белье, потом спустились в полуподвал. Неожиданно передо мной зажегся свет – это Мерла запалила свечу.
– Эй, куда это мы пришли? – Я с интересом озирался, но в помещении, где мы оказались, не было ровным счетом ничего примечательного – только сырые стены и закопченные потолки.
Мне никто не ответил. Девушки стояли передо мной с мрачным и отрешенным видом.
– Эй, да что тут происходит? – внезапно почувствовав, что запахло жареным, я подался назад и уперся спиной в твердый камень стены.
Мерла вдруг извлекла откуда-то свиток, вскинула руки и принялась нараспев произносить слова.
Я сразу же услышал пение ангелов… Хоровое пение, складывающееся из тонких, пронзительных голосов, оно все приближалось. Я постарался стряхнуть с себя хмель, затряс головой… На меня явно накладывают какое-то заклятие! Я попытался сделать шаг вперед, но ноги мои словно приросли к полу. Падала хохотала, за ее лицом скрывалось чье-то чужое, маска сползала с нее, как смываемая с лица косметика, ее облик таял, пока она не обратилась в Тересу. И не только она… Обе они обернулись Тересой, потом снова разделились, став самими собой… Тереса хохотала голосом Падалы. Тереса все время незримо присутствовала здесь. Она заполняла своим телом и своей аурой все вокруг, ее руки с острыми темными ногтями плыли в пространстве и впивались в мое существо, а волосы развевались и внезапно становились волосами Падалы и Мерлы.
Все это виделось мне, словно во сне, зараженный магией мозг создавал диковинные образы. Мне показалось, что я теряю что-то и что-то обретаю. На меня словно навалилась груда железа, сковывая мое сознание, заключая его в тиски. Я силился преодолеть власть ведьмы, но мое тело отказывалось повиноваться.
– Как тебе мои девочки, как тебе мои доченьки, мои ученицы? – нашептывал подкрашенный помадой рот, явно принадлежавший Тересе, он кривился и обнажал ровные белые зубы…
– А-а-а, – мне показалось, что я кричу, но уже в следующее мгновение я не услышал ничего, кроме тишины… Она была настолько абсолютной, что мне почудилось, будто я оглох…
Мерла отбросила свиток, и мир для меня вдруг сделался похож на карнавал: пляшущие огоньки, музыкальный гул, несколько оглушающих взрывов, хохот, кружение ярких платьев и сполохи яркого пламени. Внезапно я оказался на свободных просторах, хотя еще секунду назад находился в полуподвале, куда привели меня эти странные девушки.
Долина, где я очутился, от края до края была огромным, благоухающим цветником. Вокруг меня цвели лилии, чьи нежные лепестки на ярком солнце отливали белым и розовым. Лиловые, желтые цветы, нежные, красные, черные бутоны, приоткрывающие алые губы. Гладиолусы, флоксы, ирисы, маки, хризантемы, циннии, нарциссы… Невозможно перечислить богатство красок и оттенков, обрушившихся на меня…
Впечатление, которое произвела на меня долина, можно сравнить с ощущением безумца, преследуемого цветовыми образами. Передо мной была реальность или только красочная галлюцинация? Голова закружилась. Я сделал несколько шагов и упал в цветы, примяв их руками. Ароматы, вдыхаемые мной, опьяняли. Через некоторое время я стал опасаться, что сделаюсь безумцем от наслаждения и непрекращающегося состояния счастья…
Эйфория длилась целую вечность. Я обнаружил себя лежащим на холодном камне мостовой, ведьмы, прочитавшие надо мной заклятие из приготовленного кем-то – скорее всего, Тересой, – свитка, растворились в пространстве. Глухо колотилось сердце. Не без опасения я осмотрелся кругом. Все еще были сумерки. Должно быть, прошло совсем немного времени. Я жив и, кажется, цел. Но что-то несомненно произошло, и это что-то не внушало мне счастливых надежд на светлое будущее. Меня охватил тяжелый депрессивный туман и мрачнейшее опустошение…
Что же случилось? Меня не оставляло чувство утраты. Я припомнил, как Падала и Мерла странно переглядывались в таверне, и поднялся на ноги. Отряхнулся. В уснувшем городе царила тишина. Только тут я ощутил, что продрог до костей, меня колотило, у меня просто зуб на зуб не попадал. Я стал прыгать и похлопывать себя по бокам… Потом решил, что, если разведу тут небольшой огонек, большой беды не случится, а я смогу согреться. Я сделал уверенный взмах руками, и вдруг почувствовал, что все, что я делаю, не приносит никаких плодов. Знакомого ощущения силы, преображающей реальность, которое сопровождало всякое колдовское действо, не возникло, только еще большее опустошение и внезапный приступ отчаяния. Я представил, что будет со мной, если я не смогу творить заклятия, и мне стало по-настоящему жутко. Я закричал и стал судорожно делать пассы руками, но все мои попытки добыть огонь из холодного ночного воздуха завершились ничем. Правда, я в конце концов согрелся и даже немного взмок, но ничего не происходило. Подушечки моих пальцев, там, где раньше появлялось лиловое свечение, теперь были матовыми и плотными. Я сел прямо на холодный гранит мостовой и беззвучно зарыдал в ладони. Кажется, я понял, что произошло.
Тереса, про которую я уже и думать забыл, отомстила мне каким-то неведомым образом, отняв дар колдовства… Ведьмы никогда не прощают обиды. Тереса рассчиталась со мной за смерть своей подруги Габи.
Кошмар семнадцатый
КАТАРСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО
Были люди, помнившие, как он вошел в острог первый раз, молодой, беззаботный, не думавший ни о своем преступлении, ни о наказании. Он выходил седым стариком, с лицом угрюмым и грустным.
Достоевский. Записки из мертвого дома
Я брел в неизвестном направлении. Мне было все равно, куда пойти. Я просто переставлял ступни, налитые свинцовой тяжестью, по булыжникам мостовой, и слезы катились по моим щекам. Лишившись дара, что я собой представлял? Я внезапно ощутил, какими беззащитными могут чувствовать себя люди, они даже не могут себя защитить в момент смертельной опасности. Я тоже теперь запросто могу погибнуть, если какому-нибудь негодяю вдруг захочется меня ограбить. Даже если я раздобуду оружие, мне вряд ли удастся уцелеть в поединке – техникой фехтования я владел очень плохо. Значит, надеяться мне стоит только на свою силу и выносливость… Сколько я себя помнил, мой дар колдовства всегда был со мной, и я, обладая им, всегда был во всеоружии. Теперь же я ощутил себя неполноценным, утратившим одно из основных свойств своей натуры…
О да, быть может, было не слишком хорошо с моей стороны смыться из отчего дома, к тому же из-за горячности моего друга Ракрута де Мирта была убита Габи, чего я сам себе никогда не прошу, но вот так расправиться со мной, лишить меня дара творить знаки… Это была поистине страшная месть. Тереса лишила меня возможности защищаться и, в конечном счете, жить…
«Интересно, долго ли действует это заклятие? Может быть, к концу дня моя магическая немощь пройдет? Тогда следует поберечь себя. Может быть, забиться в какую-нибудь нору и отсидеться, пока дар не вернется ко мне? Но что если так останется навсегда?! Что мне делать в этом случае? Жить, подобно простому смертному?»
Чтобы не переживать потерю столь сильно, я снова отправился в кабачок промочить горло. К тому же меня не оставляла надежда, что там я смогу обнаружить Падалу и Мерлу и вынудить их связать меня с Тересой, которая, быть может, простит меня и окажется в силах вернуть мне мой скромный дар…
Дорогу мне неожиданно преградили целые толпы народа. Горожане стекались к центру Катара. Подчинившись движению толпы, я пошел в окружении сотен людей к дворцовой площади и через некоторое время узнал, что в ближайшее время здесь состоится коронация.
Дворцовая площадь была от края до края запружена народом. Толпы людей явились сюда, чтобы поглазеть на редкое действо.
Чего-чего, а зевак в Катаре было хоть отбавляй. Достаточно сказать, что на публичные казни являлось полгорода. Они стояли и улюлюкали, пока топор палача не опускался на напряженную шею осужденного.
Некоторое время я проталкивался вперед, активно работая локтями и позабыв про осторожность. Мне и самому было любопытно посмотреть, что будет происходить – не каждый день оказываешься на таких торжествах. К тому же в толпе я разглядел аппетитную барышню, чьи несомненные достоинства даже на таком расстоянии внушали мне сладостный трепет, что же будет, когда я окажусь вблизи и смогу положить ладони на эти очевидные прелести.
Между тем действо уже начинало разворачиваться. Несколько всадников старались расчистить для придворной свиты больше места, но у них ничего не вышло. Они гарцевали вдоль толпы на скакунах пегой масти, – в Катаре этот окрас считался признаком лошади благородных кровей, – и охаживали кнутами слишком ретивых горожан, которые не сумели вовремя вжаться в толкавших их в спину зевак.
Несколько сот придворных заняли свои места вокруг огромного трона, отделанного бордово-красным бархатом и золотом. Выглядели они франтовато в белых рейтузах и пышных париках. Да и вели себя соответствующе. Даже толстый с багровым лицом детина, на котором можно было вспахать целое поле, изящными жестами посылал толпе воздушные поцелуи.
Народ Катара шумел и неистовствовал. Какой-то фанатик бешено орал:
– Да здравствует король!
– Он еще не король, – резонно возразил ему кто-то.
– Он король! – проорал в ответ фанатик. – Коро-о-оль по праву рождении-им».
Один из вельмож, с длинными тонкими ногами, затянутыми в светлые рейтузы, вынес лежавшую на обшитой бахромой подушке корону из белого золота – символ монаршей власти и могущества. Толпа притихла. Все ожидали появления короля, но он не сильно спешил предстать перед лицом народа, наверное, его наряжали в расшитую золотом мантию. Наконец король появился. У него было удлиненное злое лицо с голубыми глазками и тонкие пальцы, унизанные золотыми перстнями.
– Это что, король? – спросил меня кто-то.
Я обернулся и увидел сутулого типа с помятым лицом и высокими залысинами в клочковатых седеющих волосах. Вид у него был такой жалкий, что я не смог не ответить.
– Да, похоже, король…
– Старый был посолиднее. – Он протянул мне влажную ладонь: – Олафет…
– Жак.
– Очень приятно, Жак, не правда ли, волнующее зрелище?
– Возможно. Я только недавно приехал в город, сейчас мне все кажется волнующим.
Олафет с интересом уставил прямо на меня мутновато-голубой глаз.
– Интересно, – проговорил он, – чем все это закончится… В прошлый раз убили короля… Старшего брата нашего Людовика. Теперь вот опять коронация.
– Надеюсь, все закончится хорошо для королевства…
– Надеюсь. – Во взгляде моего собеседника почудился какой-то подвох, тем не менее я не придал значения странному выражению его лица.
Мало ли что могла выражать его жалкая физиономия.
Король воздел руку, чтобы поприветствовать придворных, чем вызвал новую волну восторга и ликования. Он уселся на трон, в ладонь его вложили золотой жезл – символ монаршей власти. Наступила краткая пауза, корона была возложена на его маленькую голову и сразу сползла на левое ухо. Король – теперь его можно было так называть – поправил корону и задрал подбородок.
– Его величество король Людовик 22-й! – выкрикнул вельможа.
В этот момент Олафет принялся проталкиваться вперед.
– Пойду погляжу поближе, – буркнул он мне.
Я пристроился за ним, и мы стали стремительно приближаться к центру дворцовой площади. Наше продвижение привлекло внимание одного из всадников. Он с мрачноватым видом, восседая на крепком коне, смотрел, как мы проталкивались все ближе и ближе, пока не оказались в первых рядах. Здесь жалкий Олафет остановился, обернулся ко мне и подмигнул мутным голубым глазом:
– Гляди, что сейчас будет…
В этот момент меня впервые охватило беспокойство. Я ухватил его за рукав засаленной грязной куртки, но Олафет одним движением отпихнул меня и извлек из внутреннего кармана длинный стилет. Всего один жест – и стилет, просвистев в воздухе, вонзился в горло короля. Людовик 22-й охнул, да так и остался сидеть на троне, только руки его судорожно дернулись к горлу, но потом безвольно упали на подлокотники кресла, голова стала заваливаться набок, и корона покатилась по булыжникам Дворцовой площади.
– О черт! – выкрикнул я.
Такую тишину, какая наступила после этого происшествия, редко где услышишь, разве что в горах – там воздух свеж и сладок возле горного озера, чистого и прозрачного, словно слеза ребенка…