Страница:
– Вот как, преследуют. – Де Мирт продолжал веселиться, ситуация явно забавляла его. – Кто? Хозяйка постоялого двора? Ты не заплатил за комнату?
– Или она вдруг воспылала к тебе искренней любовью? А может, это родители одной из соблазненных и покинутых тобою крошек?
– Ведьмы Ракрут, я многого тебе не говорил, но..
– А вот, кстати, и они. – Де Мирт смотрел куда-то за мое плечо, и я резко обернулся.
Ведьмы, всколыхнув прозрачный воздух, оказались совсем рядом. И Габи, и Тереса, и Селена. Глаза Габи метали молнии, Тереса выглядела вполне спокойной, а Селена даже немного растерянной.
– А они очень даже ничего, тебе повезло. И почему меня не преследуют такие красотки? – Ракрут де Мирт галантно поклонился. – Добрый день, дамы.
– Здрасьте, – нагло ответила Габи, – ты кто такой?
– Я – твой шанс весело провести вечер и ночь, – заметил де Мирт, и глаза его едва заметно блеснули.
– Ну-ну. – Габи смотрела только на меня. – Топай-ка отсюда, шанс, а то проводить тебе все ночи в одиночестве, в сырой могиле…
– Обожаю грубых женщин, – парировал Ракрут де Мирт, чем наконец обратил на себя ее внимание. – Я, знаете ли, проделываю с этими женщинами такое, что заставляет их делаться ласковыми и кроткими, будто молоденькие ягнята. Я ведь, знаете ли…
– Ну хватит! – резко оборвала его Тереса. – Либо ты исчезаешь, либо я заставлю тебя исчезнуть. Предупреждаю, что, скорее всего, по частям.
– Так вы все грубиянки! – с нескрываемой радостью выкрикнул Ракрут. – Любовный недуг, зачем ты терзаешь мое слабое сердце?! Ухожу, ухожу… – Он сделал вид, что испугался гримас, исказивших лица его собеседниц.
Ракрут сделал только шаг в сторону, а потом вырос на целый метр, плечи его стали шире, а лицо – печальнее плакучей ивы, серым, пепельным.
Я молчаливо наблюдал за разворачивающейся ссорой, только отступил немного в сторону, к домам: того и гляди, разгулявшись, они могут и меня зацепить.
– Милого друга ты себе нашел, мальчик, – трагическим голосом заметила Селена.
– Друзей не выбирают, – прорычал Ракрут, чьи ноги стали толстыми, словно стволы столетнего дуба, а руки налились силой и мощью. Тугие буфы мышц на его тонком теле продолжали стремительно вздуваться.
Габи и Тереса выглядели озадаченными.
– Сейчас мы посмотрим, из чего у него внутренности сделаны. – Габи решила больше не тратить время, она заверещала так, что ее голос резанул меня по барабанным перепонкам, и ринулась вперед, выставив перед собой растопыренную ладонь Острые ногти направлены были прямо в горло де Мирта.
Ту сцену я неизменно вспоминаю со стыдом и содроганием. По прошествии многих лет мне все еще неприятно от осознания того, что я допустил такое. Все произошло мгновенно, и вряд ли я успел бы что-нибудь сделать, но стыд… он мне вообще-то несвойствен, но стыд… Наверное, для меня это всего лишь уловка, что я не мог ничего изменить. Вмешайся я, и, может быть, вся моя дальнейшая жизнь сложилась бы совершенно иначе…
Де Мирт сделал едва уловимое движение, и на внезапно потемневшем небе отчетливо проступили лилово-черные тона, а в воздухе запахло озоном. Габи вскинула голову и в ужасе замерла, не в силах пошевелиться – прямо над ней стремительно собирались грозовые тучи. На небе появился самый жуткий ее кошмар, реализовывалось все, чего она так долго боялась, страшная фобия оказалась реальностью. В следующее мгновение сверкнувшая молния угодила ей в левый бок. Габи отчаянно вскрикнула, но крик вышел булькающим и слабым. Затем она вздрогнула всем телом и повалилась на землю. При этом я отчетливо услышал, как хрустнула ее подогнувшаяся рука.
Все это время Ракрут де Мирт ни секунды не стоял на месте, он перемещался, поводя в воздухе своими толстыми и могучими руками, он выкрикивал заклятия и топал ногами.
У Селены, должно быть, онемела нижняя часть туловища, потому что она как мешок упала лицом вперед, выкрикивая страшные ругательства. Воспитывая меня, таких выражений она себе никогда не позволяла.
Тереса увернулась от направленной в нее парализующей волны и через мгновение сотворила земляной знак, кинув его в лесного демона. Но знак отразился от его ментального щита и поразил саму Тересу. Удар пришелся ведьме по голове, ее развернуло в воздухе, и она, потеряв сознание, осела на землю. На гладком лбу осталась рана, которая быстро наполнялась кровью.
– Ну вот, Жак, – де Мирт стал уменьшаться в размерах и вскоре обрел свои обычные формы, – мы можем отправляться в кабачок. Надеюсь, ты доволен?
– Вот дьявол, – прорычал я, не в силах сказать что-то еще, настолько меня поразила эта мгновенная и жестокая расправа, – что ты с ними сделал?!
– Они сами напросились, Жак. – Лицо Ракрута отразило крайнее недоумение. – И потом, они ведь преследовали тебя. Разве нет?
– Да, они преследовали меня, – я с безутешным видом опустился на колени возле Габи, она не дышала, и поднял ее хладеющую ладонь, чтобы согреть в своих руках, – но они же вырастили меня, они заботились обо мне целых десять лет. Хотя порой они и были жестоки, но я любил их…
Мне некстати вспомнился чердак с летучими мышами и бревно, парящее высоко над землей.
– Ах вот как, – безразлично откликнулся де Мирт, он попытался изобразить сожаление, но очевидно было, что он совсем не сожалеет о случившемся.
Он просто не понимал моего состояния. Такие качества, как привязанность, расположение, были чужды ему. Я в те времена еще испытывал эти чувства, поэтому его холодность неприятно кольнула меня. Он принадлежал чужому миру, он был созданием нижних пределов, природа его чувств совершенно иная. Осознание этого факта вдруг приоткрыло мне глаза на нашу странную дружбу. Ему просто требовался симпатичный компаньон, который может развлечь его, пошутить удачно, когда это требуется. Он ссужал мне деньги на расходы подобно тому, как король платит жалованье своему шуту. Забавно. Шутом я больше быть не хотел.
Габи лежала без движения. Она была мертва. Весь ее правый бок был залит кровью. Тереса была без сознания. Селена наконец обрела возможность двигаться. Она прошептала проклятие, адресованное мне, щелкнула пальцами, и три ведьмы исчезли.
– Ну что, идем кутить? – спросил Ракрут де Мирт и рассмеялся, обнажив белые ровные зубы. – Они убрались… И наши разногласия тоже. А, Жак?
– Нет, – мрачно ответил я.
– Что?
– Нет, – повторил я, – извини, друг, но я уезжаю из этого города.
Я все еще называл его другом, но он им уже не был.
– Может, когда-нибудь заскочу к тебе в гости… – Тогда я не знал, что мои слова сбудутся.
– Как знаешь. – Ракрут де Мирт усмехнулся, развернулся и, насвистывая веселый мотив, быстро пошел вдоль домов.
Он так ни разу и не обернулся. Я смотрел, как он удаляется, и мне было грустно. Завершатся один из самых полных этапов моей жизни. Де Мирт вдруг скакнул в сторону и напугал грозным рыком толпу горожан, наблюдавших сиену расправы. С дикими криками они разбежались. До меня донесся хохот Рак-рута, а потом он свернул за угол и окончательно скрылся из виду.
Покинув город, где я познал истинное веселье и впервые ощутил аромат жизни, я некоторое время скитался по городам и селам. Побывал в Оссирисе, Вераноне, Лакимерии, недолго жил там при королевском дворе, потом перебрался на юг, успел поучаствовать в незначительном военном конфликте на стороне победителей, соблазнил жену министра культуры Коркирона и убил его на дуэли, выиграл в погер большое состояние и промотал его…
Я приобретал опыт, становился старше и чище помыслами… Последнее несколько преувеличено, но не важно…
О ведьмах известий больше не было. Наверное, Селена и Тереса постарались навсегда стереть меня из памяти, забыть о Черном Волчонке. Так называла меня Габи, и так уже никогда больше никто меня не назовет. Потому что я стал Черным Волком, высоким темноволосым мужчиной двадцати с лишним лет с крепкими мускулистыми руками и твердым уверенным взглядом.
Кошмар третий
… К стопам льнет лиловая глина. Если бы подошва моего левого сапога не отвалилась еще вчера, наверное, мне тяжело было бы поднимать ноги. А так ничего…
По правую руку в чащобе исчезает что-то похожее на звериную тропку.
Я люблю покой и упорядоченное существование. Я чертовски люблю покой и упорядоченное существование. Я дьявольски люблю покой и стабильность. Мне нравятся домашние плюшки с грогом, зажженный очаг, дощатый пол, запотевшие окна, милая нагая девушка под одеялом, которую я обнимаю за талию, глажу по твердому изгибу бедра, в то время как наши пальцы на ногах соприкасаются. Впрочем, это несколько личная сексуальная фантазия.
Сгодилась бы и ведьма, лишь бы она была страстной, живой, разумеется, и в меру веселой. Я не в том смысле говорю «в меру», чтобы она не подняла меня на смех. Мне и самому палец в рот не клади – оттяпаю по самое предплечье, а в том смысле, чтобы не хохотала, как безумная, в постели, словно ее не приласкать хочешь, а развеселить. Ох и ненавижу я подобных баб, скажу я вам, а таких развеселых мне встречалось уже немало.
Во время военной кампании я познакомился с одной такой. Ей становилось смешно, когда солнце всходило над горизонтом, она безумно веселилась, когда закатные лучи окрашивали окрестности в красные тона, через пару недель нашего общения я уже начал подозревать ее в безумии, а когда через месяц окончательно утвердился в этой мысли, немедленно ее покинул. Думаю, она смеялась, когда поняла, что между нами все кончено.
Ход моих мыслей внезапно прервался. Я неудачно шагнул и провалился в болото по колено. Мой парадный костюм все равно уже было не отстирать и не спасти, но нога, а это была правая – моя любимая, была мне необычайно дорога. Я наступил на левую, чтобы, опершись на нее, вытянуть себя. Но она увязла следом за правой. Я ощутил, как промокают сапоги, или, вернее, то, что от них осталось, и штаны. Да уж, ощущение не из приятных, когда штаны промокают. Несколько дней меня мочил накрапывающий дождь, но должен отметить, что сверху мокнуть все же менее безрадостно, чем снизу.
Неприятности с одеждой, кстати, начались уже через час моего путешествия по лесу: я зацепился за острую еловую ветвь, и в силу своего взрывного темперамента рванулся, грязно при этом выругавшись. Результатом стала моя оголенная и разодранная спина, камзол, как, впрочем, и плащ, был безнадежно испорчен…
Все по-разному тратят свою молодость. Какой-нибудь сын богатого вельможи сейчас сидит в саду, овеваемый опахалами, окруженный заботливыми безотказными барышнями, а ваш покорный слуга тонет в болотах.
Впрочем, я сам виноват. Мне никогда не хотелось спокойной жизни. Я всегда грезил о ней, но всегда, вопреки моим мечтам, вел себя совершенно по-иному. Сколько раз я думал о том, что легко мог бы затесаться куда-нибудь в глухую деревушку и там вести скудную событиями жизнь. Нашел бы себе деревенскую красотку, руки у которой по локоть в навозе (сельская жизнь, натуральное хозяйство – ну, вы меня понимаете), наладил бы отношения с ее многочисленной родней, может, даже поколотил бы самого задиристого из братцев, женился бы на ней, справил обряд по местным обычаям и зажил в меру счастливо. По мере продвижения по лесу я все больше склонялся к мысли, что именно так мне и следовало поступить.
Но для начала следовало выбраться из этой глуши и этого Топкого болота. Унывать я не был расположен. Тогда я еще не предполагал, что это болото – лишь начало уготованного мне высшими силами длинного, кишащего опасностями пути.
В конце концов, бывало и похуже. Взять хотя бы тот неприятный случай, произошедший в Танжере. Я познакомился с тремя милыми девочками. В квартирке у одной из них мы здорово выпили и стали играть в карты на раздевание. В погер. Нужно ли упоминать о том, что в погер я играю превосходно. Ведь меня учила погерному искусству сама Селена. Конечно, я начал нещадно проигрывать. Раздевался. Скидывал с себя вещицу за вещицей, уже предвкушая замечательную оргию со всеми тремя. Когда я проигрался до трусов и настала пора их снимать, они все хором принялись упрашивать меня: «Не надо! Не надо!». Но я не стал их слушать. Проиграл – расплачивайся! Ненавижу нечистоплотность, бесчестность, которая так свойственна человеческой натуре! Но не мне. Я ловко скинул трусы.
И в этот великолепный момент моего триумфального разоблачения в комнату ворвался папаша одной из них, начальник охраны ломбарда между прочим. О чем я узнал из его яростных воплей: «В то время как я сторожу ломбард!!!» и так далее… Первым делом он отвесил звонкую затрещину своей замечательном дочери…
Не хочу вспоминать подробности этой неприятной истории. Тем более что неприятной она была для всех…
Правильно все же говорят, что беда не приходит одна, и неприятности следуют одна за другой, дышат друг другу в спину. Станешь припоминать – и непременно случится что-нибудь ужасное.
Плюх-х. Я постарался выбраться, дернулся и провалился уже по пояс. Теперь мне было не до воспоминаний.
– Эй, кто-нибудь!!! – бешено заорал я. – Эй, ну хоть кто-нибудь, помогите, я тону!!!
Сначала никто не откликнулся, но потом, разбросав длинными когтистыми лапами колючий кустарник, преграждавший ей путь, на болотную кочку выбралась дрофа. Об этих существах я читал в специализированной книге ведьм, посвященной фауне и диковинным существам, там также подробно рассказывалось обо всех разновидностях живой и мертвой нечисти, существующей на земле.
Дрофа уселась на корточки и смотрела на меня бессмысленными маленькими глазками, поглаживая свои незрелые груди шаловливыми пальцами.
Дроф чрезвычайно возбуждали человеческие особи мужского пола. Для меня она, конечно, не имела никакой половой привлекательности. Да в такой ситуации, черт возьми, для меня никто не имел половой привлекательности!!!
– Слушай, дрофа, найди мне какую-нибудь палку, вытащи меня из болота, – попросил я, – даже двинуться не могу.
– Ах-ха-ха, – ответила она.
Дрофы непроходимо тупы – мне это было тоже известно из книги. Я просто не ожидал, что до такой степени. А может, это была душевнобольная дрофа? Душевнобольная настолько, что не умела связать два слова?
– Слушай, ну что ты хочешь, я все сделаю, честное слово, все!!! Чего тебе надо, дрофа, а, дрофа? – взмолился я.
Она тихонько застонала, продолжая безотрывно смотреть на меня. Черный язычок облизал твердые губы, ее огромный рот слегка приоткрылся, издавая звуки, более всего напоминающие воркование.
– Какая ты красавица, – проговорил я, поморщившись.
Она была жутко уродлива, но следовало применить тактику обольщения, льстивого заигрывания с ней, если я хотел выбраться из этого болота живым, если я вообще хотел выбраться из этого болота.
На ее сморщенном коричневатом лбу появились отчетливые капли пота, которые покатились к широкой переносице. Она протянула пальцы и дотронулась до моего лица, от восторга закатив свои глаза. Я испугался, что сейчас она, чего доброго, грохнется в сладострастный обморок, а когда придет в себя, обо мне будут напоминать только всплывающие по мере того, как все мои естественные полости будут заполняться грязевыми отложениями на поверхности черной жижи пузырьки. Сквозь поры кожи эта субстанция будет просачиваться, прорастать сквозь меня, в конце концов, я и сам сделаюсь зеленоватым болотом…
Я испугался подобной перспективы, охнул и яростно рванулся вверх, но в моем положении все потуги выбраться были напрасными. Попытки воспользоваться левитацией тоже окажутся бесполезны – ведь каждому известно, что вес поднимаемых предметов прямо пропорционален весу давления на субстрат субъекта, совершающего действия. Другими словами, для левитации я должен был стоять на твердой поверхности.
– Прощай, глупая дура, – сказал я печально, стараясь припомнить еще что – нибудь из своего не слишком богатого магического арсенала.
В этой ситуации все мои заклятия ни к чему. Можно было, конечно, разбросать тут знаки или вызвать огненный шар, но к чему бы это привело? Ни к чему… Можно еще долбануть каким-нибудь знаком эту идиотку, чтобы развлечься напоследок, но мне почему-то было ее даже немного жаль… Добросердечие долгое время оставалось самым страшным моим пороком.
Дрофа вдруг заторопилась – неужели начала соображать? – бросилась куда-то, вернулась с сучковатой дубиной и протянула ее мне, а потом принялась тянуть мое увязшее тело – а ее интересовало именно оно – из тягучего небытия.
Вскоре я смог добраться до относительно твердой кочки и поднялся на ноги, задумчиво рассматривая свою чудовищную спасительницу. Она сидела на коленях, преданно глядя на меня. Останься у меня хоть крупица совести, я должен был бы благодарно удовлетворить ее развратные желания и отправиться дальше с отвращением и чувством выполненного долга, но для меня совесть – понятие довольно относительное. Я воспринимаю ее как совершенно одушевленное существо, живущее внутри меня, с которым можно поспорить и даже вступить в сговор.
Поэтому я с большой приязнью проговорил: – Спасибо тебе, моя прелесть! – и поспешно устремился прочь, стараясь попадать на сухие места. Настырная дрофа, однако, не теряла надежды и преследовала вашего покорного слугу. Она даже верещала что-то совсем по-бабьи, должно быть, осерчала. Я остановился:
– Знаешь что, дорогая, отстань, а?
Она замерла, покачиваясь на своих широченных ступнях-ластах. Потом обиженно вскрикнула и скрылась в лесу.
– Ну наконец-то, – выдохнул я и отправился дальше, тихонько насвистывая.
Болотистые места заканчивались. Я выбирался на сухие звериные тропки. Мой желудок требовал пищи, и потому я стал отыскивать съедобные корешки. Благо колдуньи в свое время научили меня ориентироваться по звездам, мхам, лишайникам и находить пищу в самых неожиданных местах. Я разжег небольшой костерок, использовав пламя, извлеченное из правой ладони, погрелся возле огня, высушил остатки сапог и грязные, запачканные в болотной жиже штаны. Корешки оказались довольно вкусными. В тех местах, где я рос, они были суше и жестче. Эти же, сочные и наполненные сладковатым вкусом, приятно хрустели на зубах.
Я уже было собирался отправиться дальше, как вдруг меня охватило стойкое ощущение, что сквозь ветки, слева, меня кто-то пристально разглядывает. Я стал всматриваться в лесной пейзаж и почти мгновенно различил смутные перемещающиеся очертания. Затем они сложились в трех дроф, притаившихся возле тропинки. Им казалось, что я их не вижу. Несмотря на тупую самоуверенность и почти полное отсутствие разума, двигались они весьма осторожно. Три – это уже вполне серьезно. Я не мог различить, присутствовала ли среди них моя спасительница, для меня они все были на одно лицо – с маленькими глазками на темном лице и широкими, обтянутыми влажной кожей скулами, – но я мог бы поспорить, что это она их привела.
Я покашлял. Позади зашелестели кусты. Уже предчувствуя неприятности, я обернулся… Их было около десятка. Они обступали меня полукругом, кивая головами и постанывая.
– Ну все, приплыли. – Я вздрогнул, представив себе жутчайшую сцену изнасилования.
Сейчас они станут рвать мою одежду и беспорядочно полосовать такое родное моему сердцу мое же тело неровными звериными когтями. Потом каждая будет стараться приложиться к моим губам смрадным своим ртом. Они будут ложиться на меня сверху, держать меня и тереться маленькой обвислой грудью о мой упругий молодой живот…
Тут я поступил несколько не по-мужски. Не слишком галантно саданув одну из вожделевших меня «дам» ногой в бок, а на другую обрушив сокрушительный удар кулака, я побежал… Все быстрее и быстрее… Запнулся, ожидая, что сейчас мне прыгнут на спину, и снова прибавил шагу.
Они замерли на секунду – не ожидали такого мгновенного сопротивления, а потом стремительно помчались за мной, прыгая с угрожающим верещанием по ветвям над моей головой, – их задние конечности позволяли им совершать гигантские трехметровые скачки. Вот уж не ждал от них такой прыти. Одна попыталась зацепить мою ногу, но я лягнул ее и сменил направление бега. Промчавшись через маленькую полянку, я швырнул несколько знаков, они раскинулись густой сетью по траве и задержали преследовательниц. Потом я то ли скатился, то ли рухнул в неглубокий овраг, поскользнулся и приземлился локтями в ключевой ручеек. Холодная вода освежила меня. Я осмотрелся. Похоже, погоня отстала, или они меня просто потеряли.
Но расслабляться было рановато.
Оставалось только пожалеть, что я потерял охранительный амулет от разноплеменной нечисти, и в том числе от дроф, купленный мною в Бере. Не знаю, работал ли он, но уж очень был симпатичным, блестящим и так привлекательно болтался на моей шее. А вы бы не потеряли его? Мы выпили три бочонка эля с двумя замечательно веселыми ребятами из самого Веспера. Ох и интересных же вещей они мне порассказали!
Если меня пытаются чем-то сразить, я сражаю его в ответ. Но чаще меня пытаются ввести в заблуждение. Среди посетителей кабачков такое количество людей, которым неплохо бы язык пришить к нёбу!!! Нередко трудно отличить правду от вымысла. По совету этих двух «замечательно веселых» людей я направился на северо-запад и должен был, по их словам, попасть в огромный, неописуемо богатый город… Вы видите, куда завела меня доверчивость?!
Я огляделся. Одно из моих внутренних правил гласит: «Тщательно осмотрись, прежде чем совершить что-либо предосудительное». На сей раз я не собирался совершать ничего предосудительного, а просто желал спасти собственную шкуру, но осмотрительность в данной ситуации никак не мешала. Присутствия дроф я не заметил. Кустарник не шелестел. Птицы завели свою обычную перекличку, деревья тихо поскрипывали, раскачиваемые могучими ладонями лесного ветра, а по небу, которое просвечивало среди зеленой листвы, медленно плыли тяжелые свинцовые тучи.
На всякий случай я громко выкрикнул: «Эй, кто тут?» – и запустил во все четыре стороны великолепные карающие знаки. Один из них ударился в ствол соседней сосны и раздробил его. Дерево с хрустом рухнуло, ломая кустарник. «Вот так-то! Знай наших!» – проворчал я и пошел вдоль русла ручья дальше по оврагу, который становился все менее глубоким, пока не исчез совсем.
Мне вдруг показалось, что неподалеку кто-то тихо нашептывает. Я резко обернулся, но голос затих. Сколько я ни всматривался в окружающую густую растительность, обнаружить мне так никого и не удалось.
Еще некоторое время я шел на север, а потом свернул к западу, потому что у меня снова возникла устойчивая слуховая галлюцинация, будто кто-то шепчет неподалеку. Я никогда не был склонен подозревать в себе психические отклонения, но в этом лесу явно происходило нечто очень и очень странное, либо сказалось тяжелое детство и я все же начал сходить с ума.
Шепот переместился к западу, я вновь сменил направление и пошел на север. Я и предположить не мог, что меня заманивают в ловушку.
Вскоре показалась пустынная прогалина. Здесь деревья были повалены ураганом или чем-то еще, что было уже не столь легко объяснимо. Стволы их были сломаны в нескольких местах. Это показалось мне странным, тем более что ураган пощадил окружающий лес, создав плешь лишь в самом его центре. У особей мужского пола ближе к пятидесяти такое безобразие на голове встречается повсеместно, но в самом центре довольно глухого леса уничтожение растительности очень сильно меня взволновало. Кто тот гигантский брадобрей, избравший себе довольно неблагодарное занятие причесывать лесные кущи? Вскоре мне суждено было узнать, что здесь орудовала целая толпа сексуально озабоченных парикмахерш.
Как только я сделал несколько шагов и перепрыгнул один из стволов, послышалось дикое улюлюканье, свист и протяжные вопли. Скрытые ранее травой и листьями дрофы выпрыгивали прямо из-под земли, слетали с деревьев, появлялись так внезапно, словно ткались из воздуха – их было не меньше сотни.
Я опешил, кинулся было назад, но был мгновенно схвачен. Руки мне заломили и скрутили за спиной тонкой веревкой, больше похожей на ветви гибкого кустарника. Как они догадались, что источник моей силы находится именно в пальцах, оставалось загадкой. Дрофы распростерли меня на земле, разрывая одежду.
После чего с моим телом они устроили настоящую вакханалию, заливаясь слезами и исходя сладострастными стонами… Не хочу рассказывать подробности этих часов, вам придется поверить, что они были поистине ужасны… Не будь я привычен к таким упражнениям, я мог бы запросто лишиться одной из самых важных частей моего тела… Хорошо, что многочасовые тренировки при дворе позволили мне вынести все эти безобразия без существенного ущерба для здоровья и психики…
Затем, изнасилованного, располосованного ножами когтей, меня швырнули в одну из многочисленных нор и потащили куда-то вниз, ударяя головой обо все уступы и корни, какие только встречались на пути.
Все окончилось мгновенно: я рухнул в темную нору, а сверху дрофы забросали выход травой, ветками и разрыхленной землей, плотно укрепив его снаружи тяжелыми валунами. Наступила кромешная подземная тьма.
Изнасилованный и израненный, я осторожно пошевелился. Жгучая боль ощущалась во всем теле но в особенности в натертом дрофами детородном органе. Как бы они там ничего не повредили, подумал я, ведь он мне еще пригодится.
– Или она вдруг воспылала к тебе искренней любовью? А может, это родители одной из соблазненных и покинутых тобою крошек?
– Ведьмы Ракрут, я многого тебе не говорил, но..
– А вот, кстати, и они. – Де Мирт смотрел куда-то за мое плечо, и я резко обернулся.
Ведьмы, всколыхнув прозрачный воздух, оказались совсем рядом. И Габи, и Тереса, и Селена. Глаза Габи метали молнии, Тереса выглядела вполне спокойной, а Селена даже немного растерянной.
– А они очень даже ничего, тебе повезло. И почему меня не преследуют такие красотки? – Ракрут де Мирт галантно поклонился. – Добрый день, дамы.
– Здрасьте, – нагло ответила Габи, – ты кто такой?
– Я – твой шанс весело провести вечер и ночь, – заметил де Мирт, и глаза его едва заметно блеснули.
– Ну-ну. – Габи смотрела только на меня. – Топай-ка отсюда, шанс, а то проводить тебе все ночи в одиночестве, в сырой могиле…
– Обожаю грубых женщин, – парировал Ракрут де Мирт, чем наконец обратил на себя ее внимание. – Я, знаете ли, проделываю с этими женщинами такое, что заставляет их делаться ласковыми и кроткими, будто молоденькие ягнята. Я ведь, знаете ли…
– Ну хватит! – резко оборвала его Тереса. – Либо ты исчезаешь, либо я заставлю тебя исчезнуть. Предупреждаю, что, скорее всего, по частям.
– Так вы все грубиянки! – с нескрываемой радостью выкрикнул Ракрут. – Любовный недуг, зачем ты терзаешь мое слабое сердце?! Ухожу, ухожу… – Он сделал вид, что испугался гримас, исказивших лица его собеседниц.
Ракрут сделал только шаг в сторону, а потом вырос на целый метр, плечи его стали шире, а лицо – печальнее плакучей ивы, серым, пепельным.
Я молчаливо наблюдал за разворачивающейся ссорой, только отступил немного в сторону, к домам: того и гляди, разгулявшись, они могут и меня зацепить.
– Милого друга ты себе нашел, мальчик, – трагическим голосом заметила Селена.
– Друзей не выбирают, – прорычал Ракрут, чьи ноги стали толстыми, словно стволы столетнего дуба, а руки налились силой и мощью. Тугие буфы мышц на его тонком теле продолжали стремительно вздуваться.
Габи и Тереса выглядели озадаченными.
– Сейчас мы посмотрим, из чего у него внутренности сделаны. – Габи решила больше не тратить время, она заверещала так, что ее голос резанул меня по барабанным перепонкам, и ринулась вперед, выставив перед собой растопыренную ладонь Острые ногти направлены были прямо в горло де Мирта.
Ту сцену я неизменно вспоминаю со стыдом и содроганием. По прошествии многих лет мне все еще неприятно от осознания того, что я допустил такое. Все произошло мгновенно, и вряд ли я успел бы что-нибудь сделать, но стыд… он мне вообще-то несвойствен, но стыд… Наверное, для меня это всего лишь уловка, что я не мог ничего изменить. Вмешайся я, и, может быть, вся моя дальнейшая жизнь сложилась бы совершенно иначе…
Де Мирт сделал едва уловимое движение, и на внезапно потемневшем небе отчетливо проступили лилово-черные тона, а в воздухе запахло озоном. Габи вскинула голову и в ужасе замерла, не в силах пошевелиться – прямо над ней стремительно собирались грозовые тучи. На небе появился самый жуткий ее кошмар, реализовывалось все, чего она так долго боялась, страшная фобия оказалась реальностью. В следующее мгновение сверкнувшая молния угодила ей в левый бок. Габи отчаянно вскрикнула, но крик вышел булькающим и слабым. Затем она вздрогнула всем телом и повалилась на землю. При этом я отчетливо услышал, как хрустнула ее подогнувшаяся рука.
Все это время Ракрут де Мирт ни секунды не стоял на месте, он перемещался, поводя в воздухе своими толстыми и могучими руками, он выкрикивал заклятия и топал ногами.
У Селены, должно быть, онемела нижняя часть туловища, потому что она как мешок упала лицом вперед, выкрикивая страшные ругательства. Воспитывая меня, таких выражений она себе никогда не позволяла.
Тереса увернулась от направленной в нее парализующей волны и через мгновение сотворила земляной знак, кинув его в лесного демона. Но знак отразился от его ментального щита и поразил саму Тересу. Удар пришелся ведьме по голове, ее развернуло в воздухе, и она, потеряв сознание, осела на землю. На гладком лбу осталась рана, которая быстро наполнялась кровью.
– Ну вот, Жак, – де Мирт стал уменьшаться в размерах и вскоре обрел свои обычные формы, – мы можем отправляться в кабачок. Надеюсь, ты доволен?
– Вот дьявол, – прорычал я, не в силах сказать что-то еще, настолько меня поразила эта мгновенная и жестокая расправа, – что ты с ними сделал?!
– Они сами напросились, Жак. – Лицо Ракрута отразило крайнее недоумение. – И потом, они ведь преследовали тебя. Разве нет?
– Да, они преследовали меня, – я с безутешным видом опустился на колени возле Габи, она не дышала, и поднял ее хладеющую ладонь, чтобы согреть в своих руках, – но они же вырастили меня, они заботились обо мне целых десять лет. Хотя порой они и были жестоки, но я любил их…
Мне некстати вспомнился чердак с летучими мышами и бревно, парящее высоко над землей.
– Ах вот как, – безразлично откликнулся де Мирт, он попытался изобразить сожаление, но очевидно было, что он совсем не сожалеет о случившемся.
Он просто не понимал моего состояния. Такие качества, как привязанность, расположение, были чужды ему. Я в те времена еще испытывал эти чувства, поэтому его холодность неприятно кольнула меня. Он принадлежал чужому миру, он был созданием нижних пределов, природа его чувств совершенно иная. Осознание этого факта вдруг приоткрыло мне глаза на нашу странную дружбу. Ему просто требовался симпатичный компаньон, который может развлечь его, пошутить удачно, когда это требуется. Он ссужал мне деньги на расходы подобно тому, как король платит жалованье своему шуту. Забавно. Шутом я больше быть не хотел.
Габи лежала без движения. Она была мертва. Весь ее правый бок был залит кровью. Тереса была без сознания. Селена наконец обрела возможность двигаться. Она прошептала проклятие, адресованное мне, щелкнула пальцами, и три ведьмы исчезли.
– Ну что, идем кутить? – спросил Ракрут де Мирт и рассмеялся, обнажив белые ровные зубы. – Они убрались… И наши разногласия тоже. А, Жак?
– Нет, – мрачно ответил я.
– Что?
– Нет, – повторил я, – извини, друг, но я уезжаю из этого города.
Я все еще называл его другом, но он им уже не был.
– Может, когда-нибудь заскочу к тебе в гости… – Тогда я не знал, что мои слова сбудутся.
– Как знаешь. – Ракрут де Мирт усмехнулся, развернулся и, насвистывая веселый мотив, быстро пошел вдоль домов.
Он так ни разу и не обернулся. Я смотрел, как он удаляется, и мне было грустно. Завершатся один из самых полных этапов моей жизни. Де Мирт вдруг скакнул в сторону и напугал грозным рыком толпу горожан, наблюдавших сиену расправы. С дикими криками они разбежались. До меня донесся хохот Рак-рута, а потом он свернул за угол и окончательно скрылся из виду.
Покинув город, где я познал истинное веселье и впервые ощутил аромат жизни, я некоторое время скитался по городам и селам. Побывал в Оссирисе, Вераноне, Лакимерии, недолго жил там при королевском дворе, потом перебрался на юг, успел поучаствовать в незначительном военном конфликте на стороне победителей, соблазнил жену министра культуры Коркирона и убил его на дуэли, выиграл в погер большое состояние и промотал его…
Я приобретал опыт, становился старше и чище помыслами… Последнее несколько преувеличено, но не важно…
О ведьмах известий больше не было. Наверное, Селена и Тереса постарались навсегда стереть меня из памяти, забыть о Черном Волчонке. Так называла меня Габи, и так уже никогда больше никто меня не назовет. Потому что я стал Черным Волком, высоким темноволосым мужчиной двадцати с лишним лет с крепкими мускулистыми руками и твердым уверенным взглядом.
Кошмар третий
БОЛОТНЫЕ ДРОФЫ
Он так и сказал мне: «Жаба ты», а потом просто собрал вещи и ушел… Мерзавец… Ну я ему спокойно жить не дам… Я ему еще покажу… Все равно будет моим…
Подслушанный разговор двух женщин
… К стопам льнет лиловая глина. Если бы подошва моего левого сапога не отвалилась еще вчера, наверное, мне тяжело было бы поднимать ноги. А так ничего…
По правую руку в чащобе исчезает что-то похожее на звериную тропку.
Я люблю покой и упорядоченное существование. Я чертовски люблю покой и упорядоченное существование. Я дьявольски люблю покой и стабильность. Мне нравятся домашние плюшки с грогом, зажженный очаг, дощатый пол, запотевшие окна, милая нагая девушка под одеялом, которую я обнимаю за талию, глажу по твердому изгибу бедра, в то время как наши пальцы на ногах соприкасаются. Впрочем, это несколько личная сексуальная фантазия.
Сгодилась бы и ведьма, лишь бы она была страстной, живой, разумеется, и в меру веселой. Я не в том смысле говорю «в меру», чтобы она не подняла меня на смех. Мне и самому палец в рот не клади – оттяпаю по самое предплечье, а в том смысле, чтобы не хохотала, как безумная, в постели, словно ее не приласкать хочешь, а развеселить. Ох и ненавижу я подобных баб, скажу я вам, а таких развеселых мне встречалось уже немало.
Во время военной кампании я познакомился с одной такой. Ей становилось смешно, когда солнце всходило над горизонтом, она безумно веселилась, когда закатные лучи окрашивали окрестности в красные тона, через пару недель нашего общения я уже начал подозревать ее в безумии, а когда через месяц окончательно утвердился в этой мысли, немедленно ее покинул. Думаю, она смеялась, когда поняла, что между нами все кончено.
Ход моих мыслей внезапно прервался. Я неудачно шагнул и провалился в болото по колено. Мой парадный костюм все равно уже было не отстирать и не спасти, но нога, а это была правая – моя любимая, была мне необычайно дорога. Я наступил на левую, чтобы, опершись на нее, вытянуть себя. Но она увязла следом за правой. Я ощутил, как промокают сапоги, или, вернее, то, что от них осталось, и штаны. Да уж, ощущение не из приятных, когда штаны промокают. Несколько дней меня мочил накрапывающий дождь, но должен отметить, что сверху мокнуть все же менее безрадостно, чем снизу.
Неприятности с одеждой, кстати, начались уже через час моего путешествия по лесу: я зацепился за острую еловую ветвь, и в силу своего взрывного темперамента рванулся, грязно при этом выругавшись. Результатом стала моя оголенная и разодранная спина, камзол, как, впрочем, и плащ, был безнадежно испорчен…
Все по-разному тратят свою молодость. Какой-нибудь сын богатого вельможи сейчас сидит в саду, овеваемый опахалами, окруженный заботливыми безотказными барышнями, а ваш покорный слуга тонет в болотах.
Впрочем, я сам виноват. Мне никогда не хотелось спокойной жизни. Я всегда грезил о ней, но всегда, вопреки моим мечтам, вел себя совершенно по-иному. Сколько раз я думал о том, что легко мог бы затесаться куда-нибудь в глухую деревушку и там вести скудную событиями жизнь. Нашел бы себе деревенскую красотку, руки у которой по локоть в навозе (сельская жизнь, натуральное хозяйство – ну, вы меня понимаете), наладил бы отношения с ее многочисленной родней, может, даже поколотил бы самого задиристого из братцев, женился бы на ней, справил обряд по местным обычаям и зажил в меру счастливо. По мере продвижения по лесу я все больше склонялся к мысли, что именно так мне и следовало поступить.
Но для начала следовало выбраться из этой глуши и этого Топкого болота. Унывать я не был расположен. Тогда я еще не предполагал, что это болото – лишь начало уготованного мне высшими силами длинного, кишащего опасностями пути.
В конце концов, бывало и похуже. Взять хотя бы тот неприятный случай, произошедший в Танжере. Я познакомился с тремя милыми девочками. В квартирке у одной из них мы здорово выпили и стали играть в карты на раздевание. В погер. Нужно ли упоминать о том, что в погер я играю превосходно. Ведь меня учила погерному искусству сама Селена. Конечно, я начал нещадно проигрывать. Раздевался. Скидывал с себя вещицу за вещицей, уже предвкушая замечательную оргию со всеми тремя. Когда я проигрался до трусов и настала пора их снимать, они все хором принялись упрашивать меня: «Не надо! Не надо!». Но я не стал их слушать. Проиграл – расплачивайся! Ненавижу нечистоплотность, бесчестность, которая так свойственна человеческой натуре! Но не мне. Я ловко скинул трусы.
И в этот великолепный момент моего триумфального разоблачения в комнату ворвался папаша одной из них, начальник охраны ломбарда между прочим. О чем я узнал из его яростных воплей: «В то время как я сторожу ломбард!!!» и так далее… Первым делом он отвесил звонкую затрещину своей замечательном дочери…
Не хочу вспоминать подробности этой неприятной истории. Тем более что неприятной она была для всех…
Правильно все же говорят, что беда не приходит одна, и неприятности следуют одна за другой, дышат друг другу в спину. Станешь припоминать – и непременно случится что-нибудь ужасное.
Плюх-х. Я постарался выбраться, дернулся и провалился уже по пояс. Теперь мне было не до воспоминаний.
– Эй, кто-нибудь!!! – бешено заорал я. – Эй, ну хоть кто-нибудь, помогите, я тону!!!
Сначала никто не откликнулся, но потом, разбросав длинными когтистыми лапами колючий кустарник, преграждавший ей путь, на болотную кочку выбралась дрофа. Об этих существах я читал в специализированной книге ведьм, посвященной фауне и диковинным существам, там также подробно рассказывалось обо всех разновидностях живой и мертвой нечисти, существующей на земле.
Дрофа уселась на корточки и смотрела на меня бессмысленными маленькими глазками, поглаживая свои незрелые груди шаловливыми пальцами.
Дроф чрезвычайно возбуждали человеческие особи мужского пола. Для меня она, конечно, не имела никакой половой привлекательности. Да в такой ситуации, черт возьми, для меня никто не имел половой привлекательности!!!
– Слушай, дрофа, найди мне какую-нибудь палку, вытащи меня из болота, – попросил я, – даже двинуться не могу.
– Ах-ха-ха, – ответила она.
Дрофы непроходимо тупы – мне это было тоже известно из книги. Я просто не ожидал, что до такой степени. А может, это была душевнобольная дрофа? Душевнобольная настолько, что не умела связать два слова?
– Слушай, ну что ты хочешь, я все сделаю, честное слово, все!!! Чего тебе надо, дрофа, а, дрофа? – взмолился я.
Она тихонько застонала, продолжая безотрывно смотреть на меня. Черный язычок облизал твердые губы, ее огромный рот слегка приоткрылся, издавая звуки, более всего напоминающие воркование.
– Какая ты красавица, – проговорил я, поморщившись.
Она была жутко уродлива, но следовало применить тактику обольщения, льстивого заигрывания с ней, если я хотел выбраться из этого болота живым, если я вообще хотел выбраться из этого болота.
На ее сморщенном коричневатом лбу появились отчетливые капли пота, которые покатились к широкой переносице. Она протянула пальцы и дотронулась до моего лица, от восторга закатив свои глаза. Я испугался, что сейчас она, чего доброго, грохнется в сладострастный обморок, а когда придет в себя, обо мне будут напоминать только всплывающие по мере того, как все мои естественные полости будут заполняться грязевыми отложениями на поверхности черной жижи пузырьки. Сквозь поры кожи эта субстанция будет просачиваться, прорастать сквозь меня, в конце концов, я и сам сделаюсь зеленоватым болотом…
Я испугался подобной перспективы, охнул и яростно рванулся вверх, но в моем положении все потуги выбраться были напрасными. Попытки воспользоваться левитацией тоже окажутся бесполезны – ведь каждому известно, что вес поднимаемых предметов прямо пропорционален весу давления на субстрат субъекта, совершающего действия. Другими словами, для левитации я должен был стоять на твердой поверхности.
– Прощай, глупая дура, – сказал я печально, стараясь припомнить еще что – нибудь из своего не слишком богатого магического арсенала.
В этой ситуации все мои заклятия ни к чему. Можно было, конечно, разбросать тут знаки или вызвать огненный шар, но к чему бы это привело? Ни к чему… Можно еще долбануть каким-нибудь знаком эту идиотку, чтобы развлечься напоследок, но мне почему-то было ее даже немного жаль… Добросердечие долгое время оставалось самым страшным моим пороком.
Дрофа вдруг заторопилась – неужели начала соображать? – бросилась куда-то, вернулась с сучковатой дубиной и протянула ее мне, а потом принялась тянуть мое увязшее тело – а ее интересовало именно оно – из тягучего небытия.
Вскоре я смог добраться до относительно твердой кочки и поднялся на ноги, задумчиво рассматривая свою чудовищную спасительницу. Она сидела на коленях, преданно глядя на меня. Останься у меня хоть крупица совести, я должен был бы благодарно удовлетворить ее развратные желания и отправиться дальше с отвращением и чувством выполненного долга, но для меня совесть – понятие довольно относительное. Я воспринимаю ее как совершенно одушевленное существо, живущее внутри меня, с которым можно поспорить и даже вступить в сговор.
Поэтому я с большой приязнью проговорил: – Спасибо тебе, моя прелесть! – и поспешно устремился прочь, стараясь попадать на сухие места. Настырная дрофа, однако, не теряла надежды и преследовала вашего покорного слугу. Она даже верещала что-то совсем по-бабьи, должно быть, осерчала. Я остановился:
– Знаешь что, дорогая, отстань, а?
Она замерла, покачиваясь на своих широченных ступнях-ластах. Потом обиженно вскрикнула и скрылась в лесу.
– Ну наконец-то, – выдохнул я и отправился дальше, тихонько насвистывая.
Болотистые места заканчивались. Я выбирался на сухие звериные тропки. Мой желудок требовал пищи, и потому я стал отыскивать съедобные корешки. Благо колдуньи в свое время научили меня ориентироваться по звездам, мхам, лишайникам и находить пищу в самых неожиданных местах. Я разжег небольшой костерок, использовав пламя, извлеченное из правой ладони, погрелся возле огня, высушил остатки сапог и грязные, запачканные в болотной жиже штаны. Корешки оказались довольно вкусными. В тех местах, где я рос, они были суше и жестче. Эти же, сочные и наполненные сладковатым вкусом, приятно хрустели на зубах.
Я уже было собирался отправиться дальше, как вдруг меня охватило стойкое ощущение, что сквозь ветки, слева, меня кто-то пристально разглядывает. Я стал всматриваться в лесной пейзаж и почти мгновенно различил смутные перемещающиеся очертания. Затем они сложились в трех дроф, притаившихся возле тропинки. Им казалось, что я их не вижу. Несмотря на тупую самоуверенность и почти полное отсутствие разума, двигались они весьма осторожно. Три – это уже вполне серьезно. Я не мог различить, присутствовала ли среди них моя спасительница, для меня они все были на одно лицо – с маленькими глазками на темном лице и широкими, обтянутыми влажной кожей скулами, – но я мог бы поспорить, что это она их привела.
Я покашлял. Позади зашелестели кусты. Уже предчувствуя неприятности, я обернулся… Их было около десятка. Они обступали меня полукругом, кивая головами и постанывая.
– Ну все, приплыли. – Я вздрогнул, представив себе жутчайшую сцену изнасилования.
Сейчас они станут рвать мою одежду и беспорядочно полосовать такое родное моему сердцу мое же тело неровными звериными когтями. Потом каждая будет стараться приложиться к моим губам смрадным своим ртом. Они будут ложиться на меня сверху, держать меня и тереться маленькой обвислой грудью о мой упругий молодой живот…
Тут я поступил несколько не по-мужски. Не слишком галантно саданув одну из вожделевших меня «дам» ногой в бок, а на другую обрушив сокрушительный удар кулака, я побежал… Все быстрее и быстрее… Запнулся, ожидая, что сейчас мне прыгнут на спину, и снова прибавил шагу.
Они замерли на секунду – не ожидали такого мгновенного сопротивления, а потом стремительно помчались за мной, прыгая с угрожающим верещанием по ветвям над моей головой, – их задние конечности позволяли им совершать гигантские трехметровые скачки. Вот уж не ждал от них такой прыти. Одна попыталась зацепить мою ногу, но я лягнул ее и сменил направление бега. Промчавшись через маленькую полянку, я швырнул несколько знаков, они раскинулись густой сетью по траве и задержали преследовательниц. Потом я то ли скатился, то ли рухнул в неглубокий овраг, поскользнулся и приземлился локтями в ключевой ручеек. Холодная вода освежила меня. Я осмотрелся. Похоже, погоня отстала, или они меня просто потеряли.
Но расслабляться было рановато.
Оставалось только пожалеть, что я потерял охранительный амулет от разноплеменной нечисти, и в том числе от дроф, купленный мною в Бере. Не знаю, работал ли он, но уж очень был симпатичным, блестящим и так привлекательно болтался на моей шее. А вы бы не потеряли его? Мы выпили три бочонка эля с двумя замечательно веселыми ребятами из самого Веспера. Ох и интересных же вещей они мне порассказали!
Если меня пытаются чем-то сразить, я сражаю его в ответ. Но чаще меня пытаются ввести в заблуждение. Среди посетителей кабачков такое количество людей, которым неплохо бы язык пришить к нёбу!!! Нередко трудно отличить правду от вымысла. По совету этих двух «замечательно веселых» людей я направился на северо-запад и должен был, по их словам, попасть в огромный, неописуемо богатый город… Вы видите, куда завела меня доверчивость?!
Я огляделся. Одно из моих внутренних правил гласит: «Тщательно осмотрись, прежде чем совершить что-либо предосудительное». На сей раз я не собирался совершать ничего предосудительного, а просто желал спасти собственную шкуру, но осмотрительность в данной ситуации никак не мешала. Присутствия дроф я не заметил. Кустарник не шелестел. Птицы завели свою обычную перекличку, деревья тихо поскрипывали, раскачиваемые могучими ладонями лесного ветра, а по небу, которое просвечивало среди зеленой листвы, медленно плыли тяжелые свинцовые тучи.
На всякий случай я громко выкрикнул: «Эй, кто тут?» – и запустил во все четыре стороны великолепные карающие знаки. Один из них ударился в ствол соседней сосны и раздробил его. Дерево с хрустом рухнуло, ломая кустарник. «Вот так-то! Знай наших!» – проворчал я и пошел вдоль русла ручья дальше по оврагу, который становился все менее глубоким, пока не исчез совсем.
Мне вдруг показалось, что неподалеку кто-то тихо нашептывает. Я резко обернулся, но голос затих. Сколько я ни всматривался в окружающую густую растительность, обнаружить мне так никого и не удалось.
Еще некоторое время я шел на север, а потом свернул к западу, потому что у меня снова возникла устойчивая слуховая галлюцинация, будто кто-то шепчет неподалеку. Я никогда не был склонен подозревать в себе психические отклонения, но в этом лесу явно происходило нечто очень и очень странное, либо сказалось тяжелое детство и я все же начал сходить с ума.
Шепот переместился к западу, я вновь сменил направление и пошел на север. Я и предположить не мог, что меня заманивают в ловушку.
Вскоре показалась пустынная прогалина. Здесь деревья были повалены ураганом или чем-то еще, что было уже не столь легко объяснимо. Стволы их были сломаны в нескольких местах. Это показалось мне странным, тем более что ураган пощадил окружающий лес, создав плешь лишь в самом его центре. У особей мужского пола ближе к пятидесяти такое безобразие на голове встречается повсеместно, но в самом центре довольно глухого леса уничтожение растительности очень сильно меня взволновало. Кто тот гигантский брадобрей, избравший себе довольно неблагодарное занятие причесывать лесные кущи? Вскоре мне суждено было узнать, что здесь орудовала целая толпа сексуально озабоченных парикмахерш.
Как только я сделал несколько шагов и перепрыгнул один из стволов, послышалось дикое улюлюканье, свист и протяжные вопли. Скрытые ранее травой и листьями дрофы выпрыгивали прямо из-под земли, слетали с деревьев, появлялись так внезапно, словно ткались из воздуха – их было не меньше сотни.
Я опешил, кинулся было назад, но был мгновенно схвачен. Руки мне заломили и скрутили за спиной тонкой веревкой, больше похожей на ветви гибкого кустарника. Как они догадались, что источник моей силы находится именно в пальцах, оставалось загадкой. Дрофы распростерли меня на земле, разрывая одежду.
После чего с моим телом они устроили настоящую вакханалию, заливаясь слезами и исходя сладострастными стонами… Не хочу рассказывать подробности этих часов, вам придется поверить, что они были поистине ужасны… Не будь я привычен к таким упражнениям, я мог бы запросто лишиться одной из самых важных частей моего тела… Хорошо, что многочасовые тренировки при дворе позволили мне вынести все эти безобразия без существенного ущерба для здоровья и психики…
Затем, изнасилованного, располосованного ножами когтей, меня швырнули в одну из многочисленных нор и потащили куда-то вниз, ударяя головой обо все уступы и корни, какие только встречались на пути.
Все окончилось мгновенно: я рухнул в темную нору, а сверху дрофы забросали выход травой, ветками и разрыхленной землей, плотно укрепив его снаружи тяжелыми валунами. Наступила кромешная подземная тьма.
Изнасилованный и израненный, я осторожно пошевелился. Жгучая боль ощущалась во всем теле но в особенности в натертом дрофами детородном органе. Как бы они там ничего не повредили, подумал я, ведь он мне еще пригодится.