Терпеть не могу! Дело, собственно, даже не в том, что мы с Виолой ненавидим друг друга с первого класса, а в том, что такое поведение недопустимо для журналиста! Настоящий журналист, беря интервью, должен максимально раскрыть личность своего собеседника, показать его с разных сторон, может быть, помочь открыть в нем что-то неведомое даже ему самому. Это, конечно, не всякому под силу. Но у меня же есть надежда, правда?.. А Виола пусть себе танцует или блистает в театральной студии. Можете считать меня занудой, но каждый должен заниматься своим делом.
   Впрочем, я что-то заболталась, вернусь лучше к событиям первого дня занятий.
   Меня и Димку освободили от участия в торжественной школьной линейке. Вернее, мы должны были присутствовать на ней в ином качестве, чем остальные ученики школы, – а именно как бесстрастные летописцы событий.
   Каждый раз перед первым сентября я почему-то ужасно волнуюсь. А еще надеюсь на чудо – вдруг что-нибудь да изменится?..
   В это утро я проснулась за час до будильника и уже не смогла заснуть, вышла на балкон, прямо босиком, ощущая под ногами холод плитки, и долго стояла, глядя на восходящее солнце. С высоты семнадцатого этажа зрелище, я скажу, необыкновенное. Зря ребята считают, что высокий этаж – непрестижно. Зато красиво. И к небу ближе. Вот оно – уже разбуженное солнцем, зарозовевшееся, яркое…
   Потом был утренний кофе, от волнения пролитый на любимую черную юбку. Пришлось срочно искать замену. Хорошо, что у меня есть похожая, темно-серая. С приталенной белой блузкой на молнии смотрится вполне прилично. Журналист должен выглядеть красиво, но притом строго и серьезно. Черные лаковые туфельки на среднем каблучке завершили образ представителя массмедиа… Ну, будущего представителя, если уж быть честной.
   Джим уже давно тыкался мокрым носом мне в руку и крутился вокруг, приглашая на прогулку. Я вздохнула, надела на него ошейник и повела во двор.
   – Мы сегодня недолго, – предупредила я, и он радостно завилял хвостом.
   Я принесла Джима домой, когда он был крохотным лупоглазым щенком со свалявшейся шерстью и пораненной лапкой. Кто же думал, что из него вырастет такое большое и лохматое чудище! Честно сказать, самое обаятельное, доброе и дружелюбное чудище в мире.
   Подождав, покуда Джим сделает свои собачьи дела, я затем отвела его в квартиру. Папа, который сегодня обещал подвезти меня до школы, уже с нетерпением поглядывал на часы.
   Я крикнула маме, что мы с Джимом вернулись.
   – Уже иду! – тут же откликнулась она. – Сама помою ему лапы. А вы выходите, пора.
   Ну да, школа… линейка и первое ответственное задание…
   – Дай, Джим, на счастье лапу мне![1] – сказала я, и Джим с охотой протянул мне грязную лапу.
   Я осторожно пожала ее. Пусть это и вправду будет на счастье!
 
   …День выдался солнечный, на деревьях в школьном дворе уже появились первые золотые листья, только подчеркивающие их праздничную зелень, как подчеркивают темно-каштановый цвет волос несколько седых волосков на голове у мамы. Правда, смешно, но каждый раз, когда я после летних каникул снова ступаю на этот двор, мое сердце начинает взволнованно биться. Тем более что вести репортаж с торжественной линейки мне поручили впервые. Раньше это всегда делала Вера. В прошлом году она закончила школу, и теперь мне надлежало стать ее преемницей.
   Журналистский кружок в нашей школе – это серьезно. Курирует его Лена, студентка пятого курса журфака МГУ. Кроме того, у нас читают лекции некоторые профессора из университета, проводятся встречи с популярными ведущими и другими представителями медийной сферы. Так что одним из достоинств нашей школы является то, что мы уже сейчас работаем над своим профессиональным образованием. И именно поэтому, несмотря на все сложности, я продолжаю здесь учиться.
 
   – Полинка, привет! – крикнула мне Вика из параллельного математического класса.
   Мы часто с ней болтаем, когда есть время. Жаль, что она не в нашем классе. Я с интересом оглядела ее. Надо же, как загорела! До черноты! И какой интересный сарафанчик! Если вы знакомы с Викой, можно не посещать показы мод, не заглядывать в модные журналы, выискивая последние тенденции, – достаточно просто ориентироваться на нее.
   Заметив, что я ее разглядываю, Вика картинно повернулась, позволяя полюбоваться собой.
   – Класс! – засмеялась я и выставила вверх большой палец.
   – А вот и я!
   Кто-то хлопнул меня по плечу так, что я даже вздрогнула. Ну конечно, Димка! Еще больше вытянулся за лето! Темно-русые волосы, зеленые глаза – красавчик! Интересно, и почему я в него не влюбляюсь?..
   – Ты загорела, – это он мне. – Красиво.
   Я чуть не расхохоталась: как ни загорай, я все равно выгляжу бледной немочью и скорее обгораю, чем загораю. Так что назвать меня загорелой, тем более когда я стою рядом с Викой, мог только слепой.
   – Димка, ты не к той обращаешься! – хмыкнула я. – Вот Вика действительно загорелая, а я…
   – А тебе и так идет, – возразил Фролов.
   Ну Димка! Ну дипломат!
   – Ладно, я пошла. Не буду вам мешать, – промурлыкала Вика, хитро мне подмигнув.
   И почему все считают, будто мы с Димкой – пара?! Ну, подумаешь, держимся вместе – так это потому, что у нас интересы совпадают. Попробуй найти такого суперского оператора, как Фролов!
   Мимо меня, едва кивнув, прошествовали Кристина и Миша из десятого «а» – вот это уж действительно парочка! Все время за ручку, глаз друг от друга не отводят.
   Чтобы я когда-нибудь так же?! Да ни за что!
   – Привет! Как лето? – кричали друг другу ребята, и мы с Димкой тоже влились в этот мельтешащий переменчивый хоровод.
   Вдруг что-то, будто бритва, полоснуло меня по лицу. Я оглянулась и заметила Виолу. Увидев, что я на нее смотрю, она отвела взгляд и громко рассмеялась в ответ на какую-то Наташкину фразу. Наташка, или Натали, как она себя называет, – лучшая Виолина подружка и ее персональный фан-клуб в одном лице. Вот таких подружек Виоле и надо – других она просто терпеть не может.
   – Ну что, сейчас начнется, – улыбнулся мне Димка, расчехляя камеру. – Не дрейфь – прорвемся. – И он на мгновение сжал мои холодные от волнения пальцы своей горячей, как огонь, рукой.
   И тут же снова занялся камерой, избегая смотреть мне в лицо. Он вообще-то хороший и добрый, а то, что малоразговорчивый, – это ничего. И за камерой он прячется не от злой нелюдимости, а от смущения.
   Ох, Димка…
   Какая-то недоговоренность в наших отношениях появилась только в прошлом году, когда он вдруг стал меня стесняться. Наверное, я и вправду ему нравлюсь…
 
   Ну а потом началась линейка, и я уже ни на кого не обращала внимания.
   После линейки мы отправились по классам – брать интервью. Все шло прекрасно. В младшей школе нас встретили буйным визгом и целой лавиной летних впечатлений. Малыши, волнуясь и перебивая друг друга, наперебой рассказывали о себе и своих нехитрых делах. Я слушала их, и на душе становилось светлее – будто в сердце зажгли маленький смешной светильник, а глядя на их счастливые мордашки, мне самой хотелось смеяться. Неужели я была такой же?
 
   Средняя и старшая школа находилась в двухэтажном здании, отделенном от раскрашенного в веселенькие желто-оранжевые тона корпуса младшей школы маленьким сквериком.
   Мы с Димкой медленно шли по нему, любуясь просвечивающими сквозь негустую листву лучами. Как красивы листья, пронизанные солнечным светом! Вот так бы стояла и смотрела на них! Фролов молчал, уставившись себе под ноги. Я тоже ничего не говорила, чтобы не нарушать очарование этого удивительного, будто прозрачного, утра. Первого утра осени.
   Но скверик, увы, не бесконечен. Как ни медли, две минуты – и мы уже стоим у двухэтажного здания с красной крышей. Здесь расположена средняя и старшая школы.
   Что ни говори, люблю брать интервью у малышни. В них нет еще снобизма. Дети как дети. А придешь в наше здание, начинается: «Ну что вы, как я понимаю, новой машиной так и не обзавелись, да?», «Ты была на курорте Ля Боль?[2] Там так миленько!.. Ой, прости, совсем забыла, что твоя семья не может позволить этого себе. А вы куда ездили: в Турцию или в Египет?»
   В общем, достали. Хотя я на них не слишком обижаюсь: надо же им как-то себя проявлять. Что делать, если по-другому ничем из толпы не выделиться?
 
   В средней школе все прошло на ура. Нас с Димкой угощали конфетами и рассказами о поездках и приключениях. Кто-то побывал в Лондоне, кто-то посетил Гоа… Все это изливалось на меня потоком – порой я даже и спрашивать-то не успевала.
   Поднимаясь на второй этаж, я постаралась придать лицу спокойное выражение и поклялась, что ни один гад на свете не выведет меня сегодня из равновесия.
 
   – А теперь мы узнаем, как провел каникулы одиннадцатый класс и что ребята ожидают от последнего учебного года, – говорила я в камеру, открывая дверь нашего класса. Моя рука немного, совсем незаметно, дрожала.
   Ручка двери оказалась с обратной стороны измазана мелом. Ну, это, можно сказать, маленькая пакость. Хорошо, если ею все и ограничится.
   Все сидели на своих местах. Слишком тихо – учитывая то, что в классе не было учителя. Что-то определенно не так. Предчувствия еще никогда меня не обманывали, но отступать было поздно, поэтому я постаралась придать лицу беззаботное выражение.
   – Привет, ребя… – начала я и вдруг поскользнулась и, нелепо взмахнув руками, с грохотом упала.
   – Вот что я называю эффектным появлением, – раздался в тишине голос Виолы.
   Грохнувшись на паркет, я разодрала колготки и в кровь разбила коленку. Больше всего мне хотелось сейчас заплакать, но я сдерживалась изо всех сил: нельзя показать этим уродам, что мне больно и плохо. Обойдутся.
   Димка осторожно положил дорогостоящую камеру на стол и устремился ко мне на помощь.
   Тем временем меня окружили ребята.
   – Нетвердо стоишь на ногах, Светлова, – укоризненно произнес Олег Бергов, высокий рослый мальчик, лидер нашего класса.
   Я сидела на полу и из последних сил удерживала подступившие к глазам слезы. Упала я не просто так: пол в этом месте был натерт чем-то вроде растительного масла.
   – А вот и первая кровь, пролитая на службе Отечеству. Недаром говорят, что профессия журналиста опасна, – упражнялась в остроумии Натали.
   – Заткнись, – сухо бросил ей Димка и стал поднимать меня с пола.
   А ведь действительно больно!
   – Фролов, где твоя вежливость? Ты что, не уважаешь в Натали личность? – пропела Виола. Я прекрасно видела, какие у нее довольные глаза – словно у лисы, вдоволь наевшейся нежной курятинки. – Неужели забыл школьные правила? Ознакомься с ними, пожалуйста.
   Димка только скрипнул зубами и бросил на Виолу такой яростный взгляд, что даже странно, как она не превратилась в горстку пепла.
   – Расступитесь, – командным голосом приказал Димка и вывел меня за дверь, придерживая под локоть.
   Хромала я весьма ощутимо.
   Когда мы добрались до рекреации (в этот час там было пусто – по всей школе шли собрания, посвященные началу учебного года), я села в мягкое кожаное кресло, стоявшее под дурацкой развесистой пальмой, и наконец разрыдалась.
   – Болит? – сочувственно спросил Димка.
   Но плакала я, разумеется, вовсе не из-за коленки.
   – Ну почему, почему они так?! Что я им сделала?! – почти кричала я сквозь слезы.
   Фролов присел передо мной на корточки, глаза его были полны сочувствия.
   – Ты же знаешь Виолу, – мягко сказал он – Она хочет во всем быть первой, и ей не нравится, если кто-то не признает ее авторитет. Вот если бы ты подлаживалась под нее, она бы даже оказывала тебе покровительство.
   – Очень нужно, – буркнула я, утирая слезы ладонью, и тут же поняла, что делаю еще хуже, размазывая по лицу мел.
   Небось выгляжу сейчас как настоящий клоун!
   Эта мысль вызвала новый приступ рыданий.
   А Димка все смотрел на меня и уговаривал успокоиться.
   Наконец я отрыдалась. Стало легче.
   – Посиди пока здесь, – предложил Фролов, – я сейчас…
   – А ты куда? – полюбопытствовала я, как оказалось, весьма вовремя.
   – К директору, – ответил Димка. – Пусть Светлана Дмитриевна сама во всем разбирается.
   Вот тут-то мне стало действительно страшно.
   – Погоди! – закричала я. – Не надо Светлану Дмитриевну! Ты только хуже сделаешь! Ты что, хочешь, чтобы ребята меня окончательно затравили? Не ходи!
   Димка остановился.
   – И… что делать? – нерешительно спросил он.
   – Как что, брать интервью у одиннадцатого класса. Сейчас, я только умоюсь.
   – Ты уверена? – Он снова присел передо мной на корточки. – Может, не стоит сегодня…
   – Стоит, – я тихо вздохнула. – Не хочется, но стоит. Иначе они подумают, что сломали меня. А еще… я сама себя уважать не смогу…
   Я осторожно встала.
   – Помочь? – спросил Димка.
   – Нет, сама как-нибудь до туалета доковыляю. Журналистика – и вправду опасная профессия.
   – Ну давай, а я пока за камерой сбегаю. Не люблю оставлять технику без присмотра…
   Он ушел, а я медленно поковыляла в сторону туалета.
   Зрелище, представшее передо мной в зеркале, вовсе не подняло мне настроения.
   Лицо мое и вправду было все в меловых разводах, глаза красные… Кстати, плакать с контактными линзами в глазах еще то удовольствие… Вылавливай теперь эту тонкую пленочку по всему глазу…
   Кое-как приведя себя в относительный порядок и промыв ссадину на коленке, я глубоко вздохнула и приготовилась к предстоящему подвигу.
   Как ни странно, второй заход прошел спокойно. Пол был вытерт, и все вели себя как ни в чем не бывало. Рассказывали о каникулах, грандиозных планах на наступивший год, изливали свою великую любовь к нашей замечательной школе и восхищение сложившейся у нас атмосферой дружбы и взаимопомощи.
   Последнее, разумеется, повеселило меня особенно.
   Когда все запланированные на этот день мероприятия подошли к концу, мы с Димкой отправились к Лене – руководителю журналистского кружка, чтобы вместе с ней посмотреть отснятые материалы.
   Лена с удивлением оглядела мои порванные колготки и разбитую коленку, но, слава богу, ничего не сказала, и мы уселись в кресла, пока Фролов возился, подсоединяя к компьютеру камеру.
   – Запускай, – скомандовала Лена, широко нам улыбнувшись.
   Димка включил просмотр.
   Вот пошла заставка и… сразу – интервью у одиннадцатого класса.
   Почти весь отснятый материал будто испарился!
   Лена вопрошающе посмотрела на нас:
   – А где линейка и все остальное?
   – Дим, разве ты использовал вторую кассету? – спросила я.
   – Нет. – Он явно растерялся и принялся перематывать пленку в тщетной надежде отыскать утерянное.
   И тут я все поняла. Это Виола! Кто еще?! Она стерла запись, пока Димка меня утешал в рекреации.
   Я вскочила с кресла и, забыв про больную коленку, устремилась к актовому залу. Я знала, где ее искать в это время: репетицию в театральном кружке она уж точно не пропустит!
   В коридоре мне попалась группа девочек, поспешившая убраться с моего пути. Наверное, я была похожа за взбесившуюся фурию, и они, от греха подальше, предпочли со мной не связываться.
   Я влетела в актовый зал, громко хлопнув дверью.
   На сцене полным ходом шла репетиция. Виола старательно кривлялась, в своей любимой манере воркуя что-то партнеру по эпизоду.
   Взбешенная, я поднялась на сцену, подскочила к Виоле и у всех на глазах отвесила ей звонкую пощечину…
   – Что с тобой, Полина? Тебе нехорошо? – удивленно уставилась на меня руководитель театральной студии Ольга Кузьминична.
   Ее светлые, почти белесые брови приподнялись так, что совсем исчезли под челкой.
   – Нет, теперь хорошо, – ответила я.
   Ну а дальше было то, что было. Меня объявили виновной во всем, отчитали… хотя у нас это называется «провели разговор» у директора, а потом еще направили на консультацию к школьному психологу. Для того «чтобы разобраться с внезапно возникшими у меня приступами юношеской агрессии».
   И как после такого любить эту школу?!

Глава 3

   Бледный отсвет луны ложился на мои руки так, что кожа казалась белой-белой и мерцающей, как лед, как хрусталь. Длинные алые ногти… В тонких пальцах – нож с остро отточенным, почти прозрачным лезвием, целиком вырезанный из странного черного камня. Лунный свет падает на его гладкую, безо всяких узоров, рукоятку и превращается в яркую черную звезду. Смотреть на нее можно бесконечно. Я с трудом отвожу взгляд и только тут понимаю, что нахожусь на поляне, обозначенной по краю черными силуэтами деревьев. Каждое дерево похоже на ужасного, скрюченного человека, в немом отчаянии вздымающего к небу искореженные руки-ветви.
   Вокруг тишина – такая же плотная, как эта странная ночь. Но отчего-то я твердо уверена, что кроме меня здесь есть еще некто…
   Передо мной – огромный камень, покрытый черным бархатом, я касаюсь его рукой. Нет, это не бархат, а мох… На камне кто-то лежит, с головой накрытый легкой белой тканью. Мне страшно приподнять край этого странного савана, чтобы взглянуть лежащему в лицо, но я знаю, что сделать это придется.
   – Пора! Сделай свой выбор, потому что час настал! – шепчет мне лес, и деревья по краю поляны вдруг приходят в движение, взволнованно качают скрюченными лапами и повторяют: – Пора… пора!..
   Такое ощущение, что мое сердце вдруг уменьшилось, превратившись в маленькую черную жемчужинку, и в груди образовалась пустота.
   Час настал, и я решительно сдергиваю покрывало.
   На камне лежит девушка. Я знаю ее. Это Виола. Ее длинные темно-каштановые волосы разметались, тонкие черты красивого лица искажены ужасом.
   Черный нож начинает нетерпеливо пульсировать, настойчиво бьется в мою ладонь: «Час настал, час настал!» Странно, он кажется мне и горячим, и холодным одновременно.
   Я заношу руку для удара. Время пришло, и жертва должна быть принесена…
   Но тут… тут лицо девушки будто плывет, меняется… О боги! Это же мое собственное лицо!
   – Сделай выбор! Кровь за кровь! – шепчет и шелестит лес.
   – Кровь! Кровь! – разносится по нему эхом.
   Но я уже несусь сломя голову и не разбирая дороги. Только бы убежать с этой ужасной поляны!
   Я бегу, но теперь окружает меня не лес, а высокие темные дома. Кажется, это улица какого-то города. Тишина, и только топот моих ног гулким эхом разносится по округе, теряясь где-то в сумрачно-черном небе, на котором не видно ни единой звезды.
   Вокруг меня – темнота. Я вижу, как она шевелится, будто клубок ядовитых змей.
   – Ты наша! – шепчет мне тьма. – Пора сделать выбор!
   Улица, по которой я бегу, становится все уже и уже. И я понимаю, что скоро окажусь в тупике. Я боюсь оглянуться. За мной притаилась тьма, жадно дышащая мне в спину.
   – Ты наша! – торжествующе шепчет она и тянет ко мне тысячи рук-щупальцев.
   – Нет! – кричу я. – Нет!
   …И просыпаюсь.
   В первую секунду я забываю, как дышать. Воздух больше не поступает в мои легкие. Я в ужасе приподнимаюсь на кровати и, наконец, делаю вдох… А следом – еще несколько жадных судорожных вдохов. В груди – тягучая боль, но я снова дышу. Я жива.
   В комнате еще темно, и я, закутавшись в одеяло, отползаю к стенке, стараясь сжаться в комок, спрятаться от кого-то…
 
   За окном моросит дождь. Я прекрасно слышу его шум в открытую форточку, и этот глухой монотонный звук немного меня успокаивает.
   Я оглядываюсь. Все вокруг по-прежнему. И обои с бледно-розовыми цветами, и мой письменный стол, освещенный луной… компьютер… старенькая лампа со смешным зеленым в белый горошек абажуром, и лежащий на полу, у кровати, белый ковер с длинным ворсом, по которому так приятно ходить босиком… Моя собственная, знакомая до мельчайших деталей комната. Как же хорошо видеть все эти простые вещи! Как хорошо вновь оказаться в привычном мире, где играют по уже известным мне правилам.
   Ну и кошмар мне приснился! Бррр! От одного воспоминания по спине пробежал неприятный холодок.
   Я привыкла доверять своим снам. Они приходят ко мне не так уж часто, но всегда о чем-нибудь предупреждают. Так было перед болезнью мамы. Смешно, пару раз меня даже предупреждали о двойках. Мама говорит, что, наверное, у меня есть дар предвидения. Может, и так. В любом случае к предостережениям лучше прислушаться. Вот только непонятно, в чем суть сегодняшнего сна? Мне следует бояться себя? Кого-то другого? В этом сне я едва не убила Виолу. Неужели только за то, что она так жестоко… нет, глупо поступила со мной. Я же и вправду едва ее не убила!
   Ужас какой! А мама еще называет меня доброй девочкой, смеется и ласково гладит по голове, когда я притаскиваю с улицы очередного выпавшего из гнезда птенца или маленького тощего котенка с тонюсеньким смешным хвостиком.
   «Ну да, – вступает со мной в спор внутренний голос, – это все беззащитные, несчастные животные, но Виола-то совсем не беспомощна. Признайся, ей даже пойдет на пользу, если…»
   «Нет», – останавливаю я себя, изо всей силы сжимая виски руками и прислушиваясь к перестуку дождя за окном. Во всем виноват сегодняшний кошмар. Это все происки беззвездной ночи.
   Нужно забыть о дурном и поскорей заснуть. Просто буду завтра осторожней. Спасибо за предупреждение. А теперь – спать.
 
   Утром я стояла на ступеньках школы. До первого урока оставалось еще пятнадцать минут, и мне не хотелось проводить их в душном классе.
   День сегодня выдался хмурый. Всю ночь лил дождь, и на заасфальтированной дорожке остались лужи. Я разглядывала их, пытаясь угадать, на что они похожи. Вот эта – толстый бегемот, эта – жираф…
   – Привет! – Ко мне подошла Вика. – Я слышала, у вас вчера какое-то ЧП случилось?
   – Случилось, – мрачно подтвердила я. – Кто-то, не будем уточнять, но я догадываюсь, кто это был, уничтожил почти весь отснятый материал.
   – И что теперь? – спросила Вика, с любопытством уставившись на меня серыми, как дождливое небо, глазами.
   – Теперь вас снова на торжественную линейку построят, снова будете гимн школы петь, – пошутила я, но, видя, что глаза Вики удивленно расширились: она доверчиво приняла мои слова за чистую монету, – тут же пояснила: – Шучу.
   – Юмористка, – хмыкнула она. – Знаешь… – и вдруг замолчала, уставившись куда-то. – Вау! Какая машина! «Rolls-Royce Phantom»! Супер!
   Я тоже взглянула. У входа остановился элегантный черный автомобиль с тонированными стеклами. Сияющая дверца раскрылась, и оттуда вышел юноша.
   Он наклонился к окну, сказал что-то в глубину салона, и машина легко и беззвучно рванула с места, сразу набирая скорость.
   А парень повернулся к нам.
 
   Он шел по мокрой, покрытой лужами дорожке, будто по красному ковру какого-нибудь дворца кинофестивалей.
   На вид ему можно было дать лет шестнадцать-семнадцать. Его черные густые волосы были уложены с легкой небрежностью, и несколько прядей падало на белоснежный лоб. Это казалось ужасно красиво – черное и белое. Как в «Белоснежке»! Добавьте удивительного темно-карего, почти вишневого цвета глаза, тонкий нос, четкий овал лица, будто выточенного из слоновой кости, маленькую ямочку на подбородке…
   Роста парень был довольно высокого. Худощавый, гибкий, он двигался с какой-то непередаваемой грацией, напомнившей ленивую грацию хищника. Явно дорогая одежда – черная водолазка с высоким воротом и идеально сидящие джинсы, легкий, как раз в меру, аромат туалетной воды – сандала и чего-то пряного – донесся до нас, когда он подошел поближе. От него веяло роскошью и силой. А еще… опасностью. Я так и чуяла запах опасности, оказавшийся сильнее запаха парфюма.
   Парень был невозможно, нереально красив, так что у меня даже на миг остановилось сердце.
   Он взглянул на нас, и я почувствовала, будто меня с головы до пяток пронзают тысячи тоненьких острых иголок. Сразу же захотелось подпрыгнуть, закричать, немедленно совершить что-нибудь безумно-сумасшедшее, чтобы удержать внимание этого спустившегося на землю бога.
   «Как же, обратит он на тебя внимание, – услужливо подсказал мудрый внутренний голос. – Наверняка за ним такие красавицы бегают, что ого-го! Очень ему нужна тощая дура, застывшая у крыльца, точно белая береза под окном».
   И вообще такой красавчик небось пройдет по вашему сердцу своими дорогими кроссовками и растопчет его, даже не заметив. Такие, как он, под ноги не смотрят.
   У меня было проверенное средство, не подводившее меня в самых сложных ситуациях. Стоит только представить себя со стороны – эдакую застывшую с открытым ртом тощую нескладную девицу в простоватой, по меркам нашей школы, одежде – и сразу приходишь в норму.
   «Подумаешь, какой красавец-мачо», – решила я и иронично усмехнулась.
   Незнакомец в ответ, будто прочитав мои мысли, чуть удивленно приподнял бровь и подошел к охранникам.
   – Привет, я прибыл сюда учиться. Можно войти? – спросил он.
   – Входите, пожалуйста, – услужливо произнес охранник и посторонился.
   Голос у юноши, понятно, тоже оказался красивый. У таких, как он, небось не бывает ни единого изъяна. Прямо-таки ходячее совершенство. Не чета некоторым.
   Я посмотрела на подозрительно притихшую Вику. На ее лице застыло выражение безмерного восхищения и восторга. Думаю, точь-в-точь такое украшало всего минуту назад и мою физиономию. Как же смешно это выглядит со стороны! Даже смешнее, чем я себе представляла.