Страница:
Екатерина Неволина
Три цвета ночи
Автор выражает благодарность
своим первым читателям и консультантам
Несс и Дерку. Пусть солнце всегда будет
обращено к ним своей светлой стороной.
ПРОЛОГ
Он стоял среди идущей толпы, рассекая ее, словно отточенный нож, – черноволосый парень в грубой рокерской куртке и потрепанных джинсах. Люди инстинктивно обходили его. Ни один не задел локтем, не толкнул в спину. И только изредка кто-нибудь из прохожих вдруг оборачивался, чтобы взглянуть на эту странную, застывшую каменным изваянием фигуру.
Он смотрел на растекающийся по небу закат. Солнце исходило кровью, умирая на алтаре приближающейся ночи. Так происходило изо дня в день. Из года в год. Он видел уже десятки, тысячи таких закатов. И тем не менее сегодняшний был совершенно особенным. Первый закат после долгих десятилетий, проведенных на чужбине…
Парень жадно втянул ноздрями воздух. Как давно он не чувствовал этот пьянящий запах! Он уже почти забыл его, как и многое другое, откинув все бесполезное ради одного дела. Ради того, что являлось для него самым важным и стоило дороже, чем горстка старых, рассыпавшихся пеплом воспоминаний, дороже, чем жизнь.
Этим делом была Охота. А он – лучшим Ловчим Ее королевского Величества.
Они прибыли в этот город прошлой ночью. Он и королева со своей малочисленной свитой, и теперь находились на территории врага.
Город принадлежал тем – другим, разметавшим свои щупальца-Дома, словно моровую язву, по мегаполисам всего мира. Они считали, что могут жить среди людей, и действительно проникли в человеческое общество, как проникают в организм раковые клетки.
Его народ честнее. Он не придумывает красивых слов, чтобы скрывать за ними не слишком приглядные намерения. Он называет все своими именами. Охоту – охотой. Кровь – кровью. Пищу – пищей.
Его народ – это истинные дети ночи, а не такие, как те вымороченные бледные тени, позабывшие о том, что такое Охота, чей нюх притупился настолько, что они уже не могут отличить по запаху своих новых братьев.
Ловчий брезгливо поморщился – он не мог представить себе более жалкого зрелища.
Под ногами лежала булыжная мостовая – почти такая же, как когда-то… Давным-давно… Тревожно гудели, переговаривались колокола.
Круг замкнулся. Он вернулся в то место, откуда и пришел когда-то. Если все получится, они отвоюют этот город.
Колокола уже не звонили, но отзвук еще долго – и совсем осязаемо – висел в неподвижном воздухе.
Ловчий улыбнулся и мимоходом коснулся своего счастливого амулета. Старый серебряный крестик всегда приносил ему удачу.
Забавно, многие из братьев боялись этого символа как огня. По мнению Ловчего, весь вопрос был в вере. Он не задумывался, не пытался анализировать, он знал, что крестик, который был с ним с незапамятных времен, не мог причинить ему вреда.
– Я вернулся, – сказал Ловчий городу и, влившись в толпу, зашагал по мощенной крупным булыжником площади.
Примерно через час ему была назначена высочайшая аудиенция.
– Моя королева, – Ловчий церемонно склонился перед высокой медноволосой женщиной и почтительно поцеловал край ее платья.
Для него это платье всегда оставалось белым, несмотря на всю пятнающую его грязь. Он просто не замечал таких мелочей, ведь она – его госпожа, его королева.
Женщина была удивительно красива: рассыпанные по плечам в беспорядке тугие медные кудри, огромные, пронзительные зеленовато-карие глаза. Если заглянуть в эти глаза, казалось, будто стоишь на краю глубокой пропасти, опасной и манящей одновременно. Они были так хороши, что смотреть в них было почти невозможно. Слишком больно, слишком ярко, слишком… опасно. Одета она была в белый кожаный корсет и сетчатую юбку – кое-где порванную, кое-где заляпанную застаревшими пятнами крови и украшенную по подолу увядшими бордовыми розами.
Женщина милостиво улыбнулась и протянула ему узкую белую руку, но тут же резко отпрянула.
– Сними! Сейчас же это сними! – взвизгнула она. – Я говорила тебе никогда не приходить ко мне в ЭТОМ!
Ловчий склонил голову и с неохотой стащил с шеи засаленный шнурок, на котором покачивался потемневший серебряный крестик, посмотрел на него и спрятал в задний карман старых джинсов с обтрепанными по низу буквально в лапшу брючинами.
– Прости, моя королева.
Они находились в небольшой комнатке, похожей скорее на заброшенное подсобное помещение. Стены, выкрашенные ярко-синей краской, давно облупились, на когда-то белой, а теперь серо-желтой штукатурке темнели уродливыми струпьями пятна сырости, а посреди потолка свисала на оголенных проводах одинокая разбитая лампочка. Пол в комнате был покрыт грязно-желтым истертым линолеумом. Обычная подсобка, если бы не висевшее на дальней стене огромное зеркало в массивной раме, представляющей собой переплетение виноградных лоз, отягощенных пышными гроздями ягод, и гибких веток, сплошь усыпанных некрупными дикими розами. Это роскошное зеркало в позолоченной раме, казалось, только сильнее подчеркивало вызывающую нищету комнаты.
Однако ни женщина, ни мужчина, похоже, не замечали убогой обстановки и держались, словно присутствовали на приеме в сверкающем золотом и хрусталем королевском дворце.
Рыжеволосая села на старый, вылинявший стул так, будто это был трон, вырезанный из слоновой кости и инкрустированный белым золотом и драгоценными камнями.
Ловчий устроился у ее ног, и она положила руку ему на голову, ласкающим жестом провела по стянутым резинкой черным волосам.
– Мой верный Там Лиин, – сказала королева голосом звучным и тягучим, как густой вересковый мед, как старинные напевы, – ты найдешь ее? Ты найдешь ее для меня?
– Я пойду по следу. Она не скроется от нас, моя королева. Недаром меня называют Королевским Ловчим. Скажи, как я ее узнаю?
– По крови, по ее крови, которую ни с чем не спутаешь. Вот, попробуй. – Она протянула Ловчему маленький флакончик, оплетенный тонкой, как паутинка, золотой сеткой. – Открой его. Там – древняя кровь. Та самая, что течет теперь и в ее жилах. Ты узнаешь ее по крови, а еще – по той силе, которой она обладает. Найди ее скорей, мой рыцарь!
Ловчий почтительно принял из рук королевы драгоценный флакон и с трудом открыл притертую, казалось, насмерть крышку. Даже под грубой кожаной курткой было заметно, как напряглись его мышцы.
– Осторожней! – остановила его королева. – Смотри не пролей!
Ловчий осторожно наклонил флакон, и густая темная капля медленно упала на его подставленный палец.
Она, словно драгоценный камень, засверкала на белой коже, оттеняя и подчеркивая ее необычайную бледность.
Парень осторожно поднес палец к губам, прикоснулся к капле кончиком языка и застыл, прислушиваясь к собственным ощущениям.
– Это кровь ее предков, – сказала королева, следя глазами за каждым жестом Ловчего. – Теперь ты сможешь ее учуять и, главное, узнать на вкус. Только у нее – наследницы чистой линии – самая сильная кровь, и только она нам нужна. Если мы заберем девчонку к себе и ее способности проявятся, она станет нашим оружием. Но будь осторожен. Должно быть, те тоже ее ищут. Начни охоту. Выбирай девушек, от которых исходит ощущение силы, и не бойся ошибиться: чем больше жизней ты выпьешь, тем легче нам будет загнать добычу. Она должна почувствовать опасность и скорее всего выдаст себя нам. Думаю, она и не подозревает о своих способностях и, во всяком случае, не сможет использовать их в полной мере.
Ловчий кивнул, подтверждая, что ее слова услышаны.
– Вот и хорошо. – На тонких губах королевы обозначилась улыбка. – Скорее всего ее удочерили. Древняя кровь обладает своей защитной магией, даже если ее носитель не осознает этого. Думаю, это темноволосая девушка со светлыми глазами, которой, – она на миг задумалась, – около семнадцати лет.
– Я сделаю все, моя королева.
– Ну что же, удачной охоты. Но смотри! – Королева вдруг вскочила, и старый стул с грохотом опрокинулся на пол. – Смотри, не смей предать меня! Если в твоей груди еще живо человеческое сердце, я без жалости вырву его вот этими руками!
Она рывком подняла Ловчего с пола – немыслимо было и предположить, что в этой худощавой, хрупкой на вид женщине скрывается столько силы, – и провела длинными, отточенными ногтями по его груди, открытой низким вырезом майки.
На бледной коже Ловчего появились кровавые дорожки. Словно красная метка, словно тайная клинопись.
– Я никогда не предам тебя, моя королева.
Она задумчиво кивнула.
Тем временем ранки на его груди затянулись и исчезли, будто их и не было, только на майке осталась случайно упавшая капля крови, впрочем, она уже почти была не видна на черной хлопковой ткани.
– Подойди туда, – королева указала ему в сторону старинного зеркала, – и скажи мне, что ты видишь.
– Но…
– Иди же! – нетерпеливо крикнула она.
Ловчий, ступая мягко и грациозно, будто готовый к прыжку барс, медленно приблизился к зеркалу, с полминуты смотрел в его холодную тусклую поверхность, а потом лицо его вдруг исказила ужасная ярость.
Он поднял руку и изо всей силы ударил кулаком по стеклу. Оно треснуло и брызнуло во все стороны дождем сияющих осколков. Однако Ловчий не остановился на этом, а продолжал бить и бить, пока на стене не осталась висеть лишь пустая безразличная рама. С его руки густыми каплями стекала на пол кровь.
– Ты разбил мое любимое зеркало, – холодно произнесла королева. – Ты знаешь, что ему уже более трехсот лет? Думаешь, сейчас легко найти такое?
Он повернулся к ней, и ярость медленно, как грим, стекла с его лица.
– Прости, моя королева.
– Простить?! – Мгновение – и она оказалась рядом, прижав его к стене. – Почему ты никак не хочешь смириться с тем, кто ты есть? Почему ведешь себя как глупец! Ты вампир – дитя ночи, а еще ты – мой лучший охотник! Королевский Ловчий!
От ярости и запаха крови ее ноздри трепетали, а во рту сами собой показались клыки.
Ловчий смотрел на нее, готовый принять любое ее решение.
Он ей нужен. Несмотря ни на что. Он – лучший, заменить его гораздо труднее, чем зеркало. И она отступила.
Под высокими каблуками ее ботфорт, еще помнящих о былом изяществе, но уже непоправимо изношенных, хрустнули серебристо-красные осколки.
Ловчий снова опустился на колено, не обращая внимания, что стоит прямо на разбитом стекле, и уткнулся головой в ее сетчатую юбку.
Он молчал.
– Я тебя прощаю. Я не могу не простить тебя. – Королева обвила руками его голову. – Думай о ней. Думай о своей жертве. Доверься инстинктам. Ну же, думай! Я тебе помогу.
Он закрыл глаза, целиком сосредоточившись на своих мыслях. Улицы города послушно расстилались перед его мысленным взором, словно ковровая дорожка. Он искал ее. Ту единственную, ради которой была начата эта охота. Ту единственную, которую ждала его королева.
– Ты найдешь ее! Я чувствую, что найдешь! – воскликнула королева.
– Я посвящу эту добычу тебе, – сказал Ловчий, поднимая голову, и она прижалась губами к его губам.
Тем временем ее белые руки отцепили с помятой юбки одну из мертвых роз и прикололи к его майке. Около сердца, там, где уже засохла маленькая капелька крови…
Он смотрел на растекающийся по небу закат. Солнце исходило кровью, умирая на алтаре приближающейся ночи. Так происходило изо дня в день. Из года в год. Он видел уже десятки, тысячи таких закатов. И тем не менее сегодняшний был совершенно особенным. Первый закат после долгих десятилетий, проведенных на чужбине…
Парень жадно втянул ноздрями воздух. Как давно он не чувствовал этот пьянящий запах! Он уже почти забыл его, как и многое другое, откинув все бесполезное ради одного дела. Ради того, что являлось для него самым важным и стоило дороже, чем горстка старых, рассыпавшихся пеплом воспоминаний, дороже, чем жизнь.
Этим делом была Охота. А он – лучшим Ловчим Ее королевского Величества.
Они прибыли в этот город прошлой ночью. Он и королева со своей малочисленной свитой, и теперь находились на территории врага.
Город принадлежал тем – другим, разметавшим свои щупальца-Дома, словно моровую язву, по мегаполисам всего мира. Они считали, что могут жить среди людей, и действительно проникли в человеческое общество, как проникают в организм раковые клетки.
Его народ честнее. Он не придумывает красивых слов, чтобы скрывать за ними не слишком приглядные намерения. Он называет все своими именами. Охоту – охотой. Кровь – кровью. Пищу – пищей.
Его народ – это истинные дети ночи, а не такие, как те вымороченные бледные тени, позабывшие о том, что такое Охота, чей нюх притупился настолько, что они уже не могут отличить по запаху своих новых братьев.
Ловчий брезгливо поморщился – он не мог представить себе более жалкого зрелища.
Под ногами лежала булыжная мостовая – почти такая же, как когда-то… Давным-давно… Тревожно гудели, переговаривались колокола.
– явственно звучало в их раскатистых мощных голосах.
Дин-дон,
Где твой дом?
Круг замкнулся. Он вернулся в то место, откуда и пришел когда-то. Если все получится, они отвоюют этот город.
Колокола уже не звонили, но отзвук еще долго – и совсем осязаемо – висел в неподвижном воздухе.
Ловчий улыбнулся и мимоходом коснулся своего счастливого амулета. Старый серебряный крестик всегда приносил ему удачу.
Забавно, многие из братьев боялись этого символа как огня. По мнению Ловчего, весь вопрос был в вере. Он не задумывался, не пытался анализировать, он знал, что крестик, который был с ним с незапамятных времен, не мог причинить ему вреда.
– Я вернулся, – сказал Ловчий городу и, влившись в толпу, зашагал по мощенной крупным булыжником площади.
Примерно через час ему была назначена высочайшая аудиенция.
– Моя королева, – Ловчий церемонно склонился перед высокой медноволосой женщиной и почтительно поцеловал край ее платья.
Для него это платье всегда оставалось белым, несмотря на всю пятнающую его грязь. Он просто не замечал таких мелочей, ведь она – его госпожа, его королева.
Женщина была удивительно красива: рассыпанные по плечам в беспорядке тугие медные кудри, огромные, пронзительные зеленовато-карие глаза. Если заглянуть в эти глаза, казалось, будто стоишь на краю глубокой пропасти, опасной и манящей одновременно. Они были так хороши, что смотреть в них было почти невозможно. Слишком больно, слишком ярко, слишком… опасно. Одета она была в белый кожаный корсет и сетчатую юбку – кое-где порванную, кое-где заляпанную застаревшими пятнами крови и украшенную по подолу увядшими бордовыми розами.
Женщина милостиво улыбнулась и протянула ему узкую белую руку, но тут же резко отпрянула.
– Сними! Сейчас же это сними! – взвизгнула она. – Я говорила тебе никогда не приходить ко мне в ЭТОМ!
Ловчий склонил голову и с неохотой стащил с шеи засаленный шнурок, на котором покачивался потемневший серебряный крестик, посмотрел на него и спрятал в задний карман старых джинсов с обтрепанными по низу буквально в лапшу брючинами.
– Прости, моя королева.
Они находились в небольшой комнатке, похожей скорее на заброшенное подсобное помещение. Стены, выкрашенные ярко-синей краской, давно облупились, на когда-то белой, а теперь серо-желтой штукатурке темнели уродливыми струпьями пятна сырости, а посреди потолка свисала на оголенных проводах одинокая разбитая лампочка. Пол в комнате был покрыт грязно-желтым истертым линолеумом. Обычная подсобка, если бы не висевшее на дальней стене огромное зеркало в массивной раме, представляющей собой переплетение виноградных лоз, отягощенных пышными гроздями ягод, и гибких веток, сплошь усыпанных некрупными дикими розами. Это роскошное зеркало в позолоченной раме, казалось, только сильнее подчеркивало вызывающую нищету комнаты.
Однако ни женщина, ни мужчина, похоже, не замечали убогой обстановки и держались, словно присутствовали на приеме в сверкающем золотом и хрусталем королевском дворце.
Рыжеволосая села на старый, вылинявший стул так, будто это был трон, вырезанный из слоновой кости и инкрустированный белым золотом и драгоценными камнями.
Ловчий устроился у ее ног, и она положила руку ему на голову, ласкающим жестом провела по стянутым резинкой черным волосам.
– Мой верный Там Лиин, – сказала королева голосом звучным и тягучим, как густой вересковый мед, как старинные напевы, – ты найдешь ее? Ты найдешь ее для меня?
– Я пойду по следу. Она не скроется от нас, моя королева. Недаром меня называют Королевским Ловчим. Скажи, как я ее узнаю?
– По крови, по ее крови, которую ни с чем не спутаешь. Вот, попробуй. – Она протянула Ловчему маленький флакончик, оплетенный тонкой, как паутинка, золотой сеткой. – Открой его. Там – древняя кровь. Та самая, что течет теперь и в ее жилах. Ты узнаешь ее по крови, а еще – по той силе, которой она обладает. Найди ее скорей, мой рыцарь!
Ловчий почтительно принял из рук королевы драгоценный флакон и с трудом открыл притертую, казалось, насмерть крышку. Даже под грубой кожаной курткой было заметно, как напряглись его мышцы.
– Осторожней! – остановила его королева. – Смотри не пролей!
Ловчий осторожно наклонил флакон, и густая темная капля медленно упала на его подставленный палец.
Она, словно драгоценный камень, засверкала на белой коже, оттеняя и подчеркивая ее необычайную бледность.
Парень осторожно поднес палец к губам, прикоснулся к капле кончиком языка и застыл, прислушиваясь к собственным ощущениям.
– Это кровь ее предков, – сказала королева, следя глазами за каждым жестом Ловчего. – Теперь ты сможешь ее учуять и, главное, узнать на вкус. Только у нее – наследницы чистой линии – самая сильная кровь, и только она нам нужна. Если мы заберем девчонку к себе и ее способности проявятся, она станет нашим оружием. Но будь осторожен. Должно быть, те тоже ее ищут. Начни охоту. Выбирай девушек, от которых исходит ощущение силы, и не бойся ошибиться: чем больше жизней ты выпьешь, тем легче нам будет загнать добычу. Она должна почувствовать опасность и скорее всего выдаст себя нам. Думаю, она и не подозревает о своих способностях и, во всяком случае, не сможет использовать их в полной мере.
Ловчий кивнул, подтверждая, что ее слова услышаны.
– Вот и хорошо. – На тонких губах королевы обозначилась улыбка. – Скорее всего ее удочерили. Древняя кровь обладает своей защитной магией, даже если ее носитель не осознает этого. Думаю, это темноволосая девушка со светлыми глазами, которой, – она на миг задумалась, – около семнадцати лет.
– Я сделаю все, моя королева.
– Ну что же, удачной охоты. Но смотри! – Королева вдруг вскочила, и старый стул с грохотом опрокинулся на пол. – Смотри, не смей предать меня! Если в твоей груди еще живо человеческое сердце, я без жалости вырву его вот этими руками!
Она рывком подняла Ловчего с пола – немыслимо было и предположить, что в этой худощавой, хрупкой на вид женщине скрывается столько силы, – и провела длинными, отточенными ногтями по его груди, открытой низким вырезом майки.
На бледной коже Ловчего появились кровавые дорожки. Словно красная метка, словно тайная клинопись.
– Я никогда не предам тебя, моя королева.
Она задумчиво кивнула.
Тем временем ранки на его груди затянулись и исчезли, будто их и не было, только на майке осталась случайно упавшая капля крови, впрочем, она уже почти была не видна на черной хлопковой ткани.
– Подойди туда, – королева указала ему в сторону старинного зеркала, – и скажи мне, что ты видишь.
– Но…
– Иди же! – нетерпеливо крикнула она.
Ловчий, ступая мягко и грациозно, будто готовый к прыжку барс, медленно приблизился к зеркалу, с полминуты смотрел в его холодную тусклую поверхность, а потом лицо его вдруг исказила ужасная ярость.
Он поднял руку и изо всей силы ударил кулаком по стеклу. Оно треснуло и брызнуло во все стороны дождем сияющих осколков. Однако Ловчий не остановился на этом, а продолжал бить и бить, пока на стене не осталась висеть лишь пустая безразличная рама. С его руки густыми каплями стекала на пол кровь.
– Ты разбил мое любимое зеркало, – холодно произнесла королева. – Ты знаешь, что ему уже более трехсот лет? Думаешь, сейчас легко найти такое?
Он повернулся к ней, и ярость медленно, как грим, стекла с его лица.
– Прости, моя королева.
– Простить?! – Мгновение – и она оказалась рядом, прижав его к стене. – Почему ты никак не хочешь смириться с тем, кто ты есть? Почему ведешь себя как глупец! Ты вампир – дитя ночи, а еще ты – мой лучший охотник! Королевский Ловчий!
От ярости и запаха крови ее ноздри трепетали, а во рту сами собой показались клыки.
Ловчий смотрел на нее, готовый принять любое ее решение.
Он ей нужен. Несмотря ни на что. Он – лучший, заменить его гораздо труднее, чем зеркало. И она отступила.
Под высокими каблуками ее ботфорт, еще помнящих о былом изяществе, но уже непоправимо изношенных, хрустнули серебристо-красные осколки.
Ловчий снова опустился на колено, не обращая внимания, что стоит прямо на разбитом стекле, и уткнулся головой в ее сетчатую юбку.
Он молчал.
– Я тебя прощаю. Я не могу не простить тебя. – Королева обвила руками его голову. – Думай о ней. Думай о своей жертве. Доверься инстинктам. Ну же, думай! Я тебе помогу.
Он закрыл глаза, целиком сосредоточившись на своих мыслях. Улицы города послушно расстилались перед его мысленным взором, словно ковровая дорожка. Он искал ее. Ту единственную, ради которой была начата эта охота. Ту единственную, которую ждала его королева.
– Ты найдешь ее! Я чувствую, что найдешь! – воскликнула королева.
– Я посвящу эту добычу тебе, – сказал Ловчий, поднимая голову, и она прижалась губами к его губам.
Тем временем ее белые руки отцепили с помятой юбки одну из мертвых роз и прикололи к его майке. Около сердца, там, где уже засохла маленькая капелька крови…
Часть I
БЕЛЫЙ
Глава 1
Солнце светило прямо в глаза, и брызги, оставшиеся на металлических поручнях, сверкали, как тысячи бриллиантов. Переливались, слепили.
Я зажмурилась. Как хорошо, что мы все-таки решились на эту поездку.
– Смотри, не обгори! – окликнула меня мама. Это я умею. Что делать, если моя кожа такая белая, что одноклассники прозвали меня кто Белоснежкой, а кто призраком.
– Ага, постараюсь, – лениво отозвалась я.
В такой замечательный теплый день не хотелось даже говорить. Только нежиться под солнцем, слушать плеск волн, разрезаемых острым носом нашего теплохода, и пить холодные коктейли.
Кстати, хорошая идея. Это я о том, чтобы выпить чего-нибудь холодненького. Только вот идти неохота. А еще там этот тип вечно торчит. Бармен. Первый красавец на борту. Нет, не пойду.
– Мам, пап! Колу со льдом мне возьмете? – спросила я, лениво приоткрывая один глаз.
Мимо проплывали высокие песчаные берега, поросшие старыми крепкими соснами. Солнце золотило их красноватые стволы, и это было так красиво, что мне вдруг захотелось плакать. Прав папа, хорошо на Волге. И круиз получился ничем не хуже какого-нибудь cредиземноморского…
– Погоди минутку, видишь, мы немного заняты, – ответил папа.
Во-первых, вовсе не вижу. Если кто не заметил, я стою к ним спиной. А во-вторых, все равно прекрасно знаю, что заняты они картами. Подумаешь, занятие.
– Ну и ладно, сама возьму, если уж мне достались такие жестокие родители, – бормочу я, уже, впрочем, смирившись со своей тяжелой судьбой и медленно бредя к бару.
– И мне колы захвати! – кричит вслед мама.
Ну конечно, вечно так. Как идти за чем-то – всегда мне. Хотя, разумеется, это пустяки. Разве стоит расстраиваться по мелочам? Правильно, лучше расстраиваться из-за чего-то глобального. Например, из-за того, что от лета остался уже совсем малюсенький кусочек – ну как от стареющей луны, когда на небе висит тоненький серебряный серпик и даже не верится, что недавно она была большой и круглой. А еще – из-за школы. Вернее, из-за одноклассников. Я учусь в частной элитной школе в классе с гуманитарным уклоном. И, если бы ни возможность серьезных занятий и перспективы поступления на журфак, перевелась бы куда-нибудь уже давным-давно. Дело в том, что у моей семьи самый низкий в школе социальный статус, а для нашего класса статус – это все. Честно говоря, надоели мне все эти мерения пальцами – у кого они сильнее растопыриваются. Да, моя семья не такая уж обеспеченная, но зачем делать из достатка культ. Типа у кого тачка самая крутая. И – ах, подумать только, – моему мобильнику уже целый год – старье какое! Терпеть этого не могу. А еще я просто ненавижу Виолу. Подумаешь, красавица. И имечко еще то! Мама вот сказала, что сыр такой есть. Плавленый.
Проходя мимо зеркальной двери, я остановилась, внимательно разглядывая свое отражение. И ничего нового, признаюсь, не увидела. За последний час моя фигура не стала лучше – коленки вон, как и раньше, торчат. И ребра, заметим, тоже. Интересно, спасет ли дело закрытый купальник? Может, все-таки переодеться?.. Волосы смоляно-черные, жесткие, как пакля… Хотя нет… волосы у меня еще ничего. Длинные и густые. Честно говоря, это лучшее, что у меня есть. Всегда считала, что самые хорошие снимки получаются, когда меня фотографируют со спины… Глаза… ну, ничего. Обычные серые глаза. Все-таки правильно, что я избавилась от того дикого цвета, из-за которого надо мной часто смеялись в младшей школе, – слава цветным контактным линзам! И как люди без них жили?..
В общем, вот так я и выгляжу. Худющая, бледная и черноволосая. Как говорит мама, заметная. А я, может, вовсе и не хочу быть заметной. Кого, думаете, из всего класса чаще других спрашивают? А вот в любви мне как раз не везет. Ну и не надо. «Не обязана же я, в конце концов, всем нравиться!» – решила я и с этой мыслью шагнула в тень бара.
Бармен, улыбаясь, смешивал коктейль фигуристой красотке. Я пристроилась за ней, ожидая, когда он наконец снизойдет до меня. Но загорелая девица в белоснежном, с золотым кантиком, купальнике целиком завладела его вниманием. И правильно, зачем меня вообще замечать?! Вот погибну от жажды, высохну в египетскую мумию прямо здесь, у стойки, в двух шагах от вожделенной колы – никто и не удивится, а то еще примет меня за предмет интерьера.
– Хм, – я попыталась покашлять (кажется, так делали в каком-то фильме, чтобы привлечь внимание), и – о радость! – бармен наконец соизволил перевести на меня глаза. Темно-карие, честно сказать, красивые и лживые ну просто донельзя. Я-то уже видела, что он не обделяет вниманием ни одну девицу. Разумеется, кроме меня. Я – исключение. А счастливое или несчастное – не суть важно.
– Привет, Полина (Ну надо же, заметил!)! Что пить будешь? Молочный коктейль?
Девица в белом мерзко хихикнула.
– Две колы со льдом. И побыстрее, – с достоинством произнесла я.
У меня хорошая школа – в обоих смыслах этого слова, – уж где-где, а в нашей легко освоить азы общения с обслуживающим персоналом – небрежно снисходя до его уровня, но при этом четко обозначая свой.
– Не злись, уже наливаю, – бармен широко улыбнулся.
Подумаешь, мистер неотразимость!
Я схватила холодные стаканы с колой и поспешно вышла наружу. А обернувшись у зеркальной двери, показала ему язык.
Бе-бе-бе! – бог со всеми этими мачо. Мне и без них хорошо.
– Мам, держи свою колу, – вручила я ей запотевший стаканчик, где в темно-коричневом напитке, словно айсберги, плавали уже начинавшие таять кубики льда.
Нет, мне, слава богу, не тринадцать лет, чтобы западать на всяких смазливых болванов. Уже почти семнадцать.
И мне никто, никто не нужен! Мне и одной хорошо!
С этой благостной мыслью я вернулась на нос теплохода, облокотилась на перила – так, чтобы брызги попадали мне прямо в лицо, – и подставила спину солнцу. Защитный крем с фильтром давал мне надежду хоть немного загореть в это лето.
Высокая худенькая девочка в красно-черном спортивном костюме и красной трикотажной повязке, стянувшей длинные черные волосы, тяжело вздохнула.
Они с подругами только что окончили длинную тренировку. Безжалостный тренер гонял их по всему залу на протяжении… ага, на часах 21:30… значит, ровно полутора часов. А баскетбол не такое уж легкое дело. Вот, вся спина мокрая. Попробуй намотай столько кругов. А левый кроссовок, похоже, немного трет. Больше всего ей хотелось скинуть обувь, раздеться и, встав под теплые струи душа, запрокинуть лицо, позволив воде смыть с себя всю грязь и усталость. Просто стоять и ни о чем не думать.
Но не тут-то было.
Веснушчатая Настя сочувственно взглянула на подругу.
– Ну все, сейчас песочить будет, – прошептала она одними губами, и девочки, болтая и смеясь, скрылись в раздевалке.
После тренировки, в пропотевшей насквозь майке, стоять на сквозняке было холодно.
Ира тоскливо посмотрела под ноги, на выкрашенный темно-бордовой краской дощатый пол и зябко повела худыми плечами.
– Почему пропускаешь? – спрашивал меж тем тренер. Невысокий, с большими залысинами, он тем не менее умудрялся выглядеть действительно угрожающе. – Вот скажи, где ты была вчера?
– Я болела, Виталий Степанович, – бросила девочка и опять повела плечами.
Ей хотелось обхватить себя руками и согреться. Чертов сквозняк! Чертов баскетбол! А еще так и кажется, будто в спину кто-то упорно смотрит.
Она даже оглянулась. Понятно, никого. Кто, кроме нее, станет торчать в школе в это время?
Нормальные ребята давным-давно уже тусят где-нибудь. На худой конец сидят дома. Или в Интернете…
– И половину занятий в прошлом году ты тоже проболела? – продолжал допытываться тренер, теребя в руке свисток, висящий на длинном засалившемся шнурке. – У нас сентябрь на дворе, учебная четверть только-только началась. А ты, Синицына, опять за старое.
– А что, Виталий Степанович, если у меня слабое здоровье?.. – Ира уже жалела, что родичи отдали ее в эту мерзкую – да, именно мерзкую! – школу. Баскетбол, тренажеры, витаминные коктейли… и никакой личной жизни!
– Ну меня-то обманывать не надо. Ты понимаешь, что этим обманываешь только себя? Спорт не прощает лени. Хочешь быть первой – трудись!
Хорошо Виталию Степановичу. На нем теплый спортивный костюм, и спину его не буравит взгляд воображаемого маньяка.
Девочка переступила с ноги на ногу.
– Не хочу я быть первой, – отмахнулась Ира. – Я и так достаточно тренируюсь, а еще по урокам много задают…
– Ты это такой настрой брось! Чтобы всерьез взялась за дело! – Тренер взглянул на часы и немного сбавил тон: – Ладно, иди. Что-то холодно тут. Наверное, кто-то форточку открытой оставил. И постарайся все же собраться. Твои родители хотят, чтобы ты чего-то достигла, и я уже говорил, что вижу в тебе прекрасный потенциал. Не растрать его попусту.
– Хорошо, – охотно кивнула она, обрадовавшись, что чтение нотаций наконец завершено.
Тренер посмотрел на нее с сомнением, но лишь махнул рукой и пошел к себе.
А девочка поспешила в раздевалку. Подруги, конечно же, были уже полностью одеты.
– Подождите меня, ну имейте совесть! – жалобно проговорила Ира, все еще ежась от сквозняка, который, казалось, преследовал ее.
– Ир, ты знаешь, я бы с удовольствием, но у отца день рождения, а Степаныч нас опять задержал… Меня и так дома убьют, – не глядя на подругу, принялась оправдываться Настя.
Ее рыжие волосы были заплетены в две тугие косички, задорно торчавшие по обе стороны белокожего веснушчатого лица.
– А чего ты боишься? Неужели тебя Степаныч домогался? – захохотала дылда Светка.
Девочки дружно прыснули.
– И не мечтайте. – Ира развернулась и пошла в душ.
Когда она помылась, в раздевалке уже никого не было. Почему-то ей снова стало страшно. Кое-как причесавшись, Ира влезла в джинсы, накинула легкую курточку и выскочила из раздевалки. Красная спортивная повязка так и осталась одиноко лежать на скамейке.
Девочка шла по пустому коридору, слушая эхо собственных шагов.
Воображение играло с ней жуткие шутки. В темных углах (а освещение в школе уже, разумеется, пригасили) ей мерещились чьи-то тени. Ей так и казалось, будто тьма движется, копошится, скрывая что-то неведомое и страшное. Нервы были напряжены до предела.
Тут под ногами что-то хрустнуло. Ира едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Наклонилась… Осколки… Надо же, весь пол усыпан осколками! Кто-то разбил висевшее на стене зеркало.
– Фигня. Надо меньше ужастиков смотреть, – громко сказала она сама себе, чтобы немного успокоиться.
Однако голос ее прозвучал в пустых коридорах как-то особенно тонко и жалко. А когда откуда-то послышался легкий скрип, сердце забилось, словно пойманная бабочка в ладонях.
Ира на минуту закрыла глаза и постаралась взять себя в руки.
Ей уже почти семнадцать. Она достаточно взрослая и уверенная в себе, это мелюзга пусть пугается всякой тени.
Но все-таки, когда впереди показался квадрат света, вырывающийся из каморки охранника, она с облегчением вздохнула. Чертова школа! Чертов баскетбол! Чертов Степаныч! Вот не пойдет она на следующую тренировку. Не пойдет – и все.
Эта мысль неожиданно успокоила ее, и Ира, негромко мурлыкая под нос незатейливую песенку, двинулась к выходу.
А у выхода…
У выхода она увидела охранника. Вернее, его руку, торчавшую из-под двери маленькой каморки.
Она вдруг четко разглядела все: рыжие жесткие волосы на этой руке, электронные часы на толстом серебристом браслете. На часах, словно маленькие алые бусинки, застыли какие-то темные брызги.
Кажется, она закричала. А может, нет. Время вдруг, блеснув черно-металлической змеей, свернулось в тугой клубок, будто связав ее по рукам и ногам.
Следующим, кого она увидела, был черноволосый парень в подранной кожаной куртке и обтрепанных в лапшу грязных джинсах.
– Ну, здравствуй, Красная Шапочка! Я твой волк, – сказал незнакомец и усмехнулся – и вправду хищно, как-то по-волчьи.
Девочка с ужасом увидела его белоснежные зубы и странные, нечеловеческие глаза, смотревшие на нее совершенно безумно.
Больше она уже ничего не успела.
Выйдя из здания школы, Ловчий поправил кожаную куртку. Примесь древней крови в девчонке оказалась невелика. Это явно не могла быть та, которую они ищут. Но он и не ожидал многого от начала охоты. У них пока еще есть время.
Я зажмурилась. Как хорошо, что мы все-таки решились на эту поездку.
– Смотри, не обгори! – окликнула меня мама. Это я умею. Что делать, если моя кожа такая белая, что одноклассники прозвали меня кто Белоснежкой, а кто призраком.
– Ага, постараюсь, – лениво отозвалась я.
В такой замечательный теплый день не хотелось даже говорить. Только нежиться под солнцем, слушать плеск волн, разрезаемых острым носом нашего теплохода, и пить холодные коктейли.
Кстати, хорошая идея. Это я о том, чтобы выпить чего-нибудь холодненького. Только вот идти неохота. А еще там этот тип вечно торчит. Бармен. Первый красавец на борту. Нет, не пойду.
– Мам, пап! Колу со льдом мне возьмете? – спросила я, лениво приоткрывая один глаз.
Мимо проплывали высокие песчаные берега, поросшие старыми крепкими соснами. Солнце золотило их красноватые стволы, и это было так красиво, что мне вдруг захотелось плакать. Прав папа, хорошо на Волге. И круиз получился ничем не хуже какого-нибудь cредиземноморского…
– Погоди минутку, видишь, мы немного заняты, – ответил папа.
Во-первых, вовсе не вижу. Если кто не заметил, я стою к ним спиной. А во-вторых, все равно прекрасно знаю, что заняты они картами. Подумаешь, занятие.
– Ну и ладно, сама возьму, если уж мне достались такие жестокие родители, – бормочу я, уже, впрочем, смирившись со своей тяжелой судьбой и медленно бредя к бару.
– И мне колы захвати! – кричит вслед мама.
Ну конечно, вечно так. Как идти за чем-то – всегда мне. Хотя, разумеется, это пустяки. Разве стоит расстраиваться по мелочам? Правильно, лучше расстраиваться из-за чего-то глобального. Например, из-за того, что от лета остался уже совсем малюсенький кусочек – ну как от стареющей луны, когда на небе висит тоненький серебряный серпик и даже не верится, что недавно она была большой и круглой. А еще – из-за школы. Вернее, из-за одноклассников. Я учусь в частной элитной школе в классе с гуманитарным уклоном. И, если бы ни возможность серьезных занятий и перспективы поступления на журфак, перевелась бы куда-нибудь уже давным-давно. Дело в том, что у моей семьи самый низкий в школе социальный статус, а для нашего класса статус – это все. Честно говоря, надоели мне все эти мерения пальцами – у кого они сильнее растопыриваются. Да, моя семья не такая уж обеспеченная, но зачем делать из достатка культ. Типа у кого тачка самая крутая. И – ах, подумать только, – моему мобильнику уже целый год – старье какое! Терпеть этого не могу. А еще я просто ненавижу Виолу. Подумаешь, красавица. И имечко еще то! Мама вот сказала, что сыр такой есть. Плавленый.
Проходя мимо зеркальной двери, я остановилась, внимательно разглядывая свое отражение. И ничего нового, признаюсь, не увидела. За последний час моя фигура не стала лучше – коленки вон, как и раньше, торчат. И ребра, заметим, тоже. Интересно, спасет ли дело закрытый купальник? Может, все-таки переодеться?.. Волосы смоляно-черные, жесткие, как пакля… Хотя нет… волосы у меня еще ничего. Длинные и густые. Честно говоря, это лучшее, что у меня есть. Всегда считала, что самые хорошие снимки получаются, когда меня фотографируют со спины… Глаза… ну, ничего. Обычные серые глаза. Все-таки правильно, что я избавилась от того дикого цвета, из-за которого надо мной часто смеялись в младшей школе, – слава цветным контактным линзам! И как люди без них жили?..
В общем, вот так я и выгляжу. Худющая, бледная и черноволосая. Как говорит мама, заметная. А я, может, вовсе и не хочу быть заметной. Кого, думаете, из всего класса чаще других спрашивают? А вот в любви мне как раз не везет. Ну и не надо. «Не обязана же я, в конце концов, всем нравиться!» – решила я и с этой мыслью шагнула в тень бара.
Бармен, улыбаясь, смешивал коктейль фигуристой красотке. Я пристроилась за ней, ожидая, когда он наконец снизойдет до меня. Но загорелая девица в белоснежном, с золотым кантиком, купальнике целиком завладела его вниманием. И правильно, зачем меня вообще замечать?! Вот погибну от жажды, высохну в египетскую мумию прямо здесь, у стойки, в двух шагах от вожделенной колы – никто и не удивится, а то еще примет меня за предмет интерьера.
– Хм, – я попыталась покашлять (кажется, так делали в каком-то фильме, чтобы привлечь внимание), и – о радость! – бармен наконец соизволил перевести на меня глаза. Темно-карие, честно сказать, красивые и лживые ну просто донельзя. Я-то уже видела, что он не обделяет вниманием ни одну девицу. Разумеется, кроме меня. Я – исключение. А счастливое или несчастное – не суть важно.
– Привет, Полина (Ну надо же, заметил!)! Что пить будешь? Молочный коктейль?
Девица в белом мерзко хихикнула.
– Две колы со льдом. И побыстрее, – с достоинством произнесла я.
У меня хорошая школа – в обоих смыслах этого слова, – уж где-где, а в нашей легко освоить азы общения с обслуживающим персоналом – небрежно снисходя до его уровня, но при этом четко обозначая свой.
– Не злись, уже наливаю, – бармен широко улыбнулся.
Подумаешь, мистер неотразимость!
Я схватила холодные стаканы с колой и поспешно вышла наружу. А обернувшись у зеркальной двери, показала ему язык.
Бе-бе-бе! – бог со всеми этими мачо. Мне и без них хорошо.
– Мам, держи свою колу, – вручила я ей запотевший стаканчик, где в темно-коричневом напитке, словно айсберги, плавали уже начинавшие таять кубики льда.
Нет, мне, слава богу, не тринадцать лет, чтобы западать на всяких смазливых болванов. Уже почти семнадцать.
И мне никто, никто не нужен! Мне и одной хорошо!
С этой благостной мыслью я вернулась на нос теплохода, облокотилась на перила – так, чтобы брызги попадали мне прямо в лицо, – и подставила спину солнцу. Защитный крем с фильтром давал мне надежду хоть немного загореть в это лето.
Ловчий, две недели спустя
– Синицына, а ты, пожалуйста, останься, – сказал тренер.Высокая худенькая девочка в красно-черном спортивном костюме и красной трикотажной повязке, стянувшей длинные черные волосы, тяжело вздохнула.
Они с подругами только что окончили длинную тренировку. Безжалостный тренер гонял их по всему залу на протяжении… ага, на часах 21:30… значит, ровно полутора часов. А баскетбол не такое уж легкое дело. Вот, вся спина мокрая. Попробуй намотай столько кругов. А левый кроссовок, похоже, немного трет. Больше всего ей хотелось скинуть обувь, раздеться и, встав под теплые струи душа, запрокинуть лицо, позволив воде смыть с себя всю грязь и усталость. Просто стоять и ни о чем не думать.
Но не тут-то было.
Веснушчатая Настя сочувственно взглянула на подругу.
– Ну все, сейчас песочить будет, – прошептала она одними губами, и девочки, болтая и смеясь, скрылись в раздевалке.
После тренировки, в пропотевшей насквозь майке, стоять на сквозняке было холодно.
Ира тоскливо посмотрела под ноги, на выкрашенный темно-бордовой краской дощатый пол и зябко повела худыми плечами.
– Почему пропускаешь? – спрашивал меж тем тренер. Невысокий, с большими залысинами, он тем не менее умудрялся выглядеть действительно угрожающе. – Вот скажи, где ты была вчера?
– Я болела, Виталий Степанович, – бросила девочка и опять повела плечами.
Ей хотелось обхватить себя руками и согреться. Чертов сквозняк! Чертов баскетбол! А еще так и кажется, будто в спину кто-то упорно смотрит.
Она даже оглянулась. Понятно, никого. Кто, кроме нее, станет торчать в школе в это время?
Нормальные ребята давным-давно уже тусят где-нибудь. На худой конец сидят дома. Или в Интернете…
– И половину занятий в прошлом году ты тоже проболела? – продолжал допытываться тренер, теребя в руке свисток, висящий на длинном засалившемся шнурке. – У нас сентябрь на дворе, учебная четверть только-только началась. А ты, Синицына, опять за старое.
– А что, Виталий Степанович, если у меня слабое здоровье?.. – Ира уже жалела, что родичи отдали ее в эту мерзкую – да, именно мерзкую! – школу. Баскетбол, тренажеры, витаминные коктейли… и никакой личной жизни!
– Ну меня-то обманывать не надо. Ты понимаешь, что этим обманываешь только себя? Спорт не прощает лени. Хочешь быть первой – трудись!
Хорошо Виталию Степановичу. На нем теплый спортивный костюм, и спину его не буравит взгляд воображаемого маньяка.
Девочка переступила с ноги на ногу.
– Не хочу я быть первой, – отмахнулась Ира. – Я и так достаточно тренируюсь, а еще по урокам много задают…
– Ты это такой настрой брось! Чтобы всерьез взялась за дело! – Тренер взглянул на часы и немного сбавил тон: – Ладно, иди. Что-то холодно тут. Наверное, кто-то форточку открытой оставил. И постарайся все же собраться. Твои родители хотят, чтобы ты чего-то достигла, и я уже говорил, что вижу в тебе прекрасный потенциал. Не растрать его попусту.
– Хорошо, – охотно кивнула она, обрадовавшись, что чтение нотаций наконец завершено.
Тренер посмотрел на нее с сомнением, но лишь махнул рукой и пошел к себе.
А девочка поспешила в раздевалку. Подруги, конечно же, были уже полностью одеты.
– Подождите меня, ну имейте совесть! – жалобно проговорила Ира, все еще ежась от сквозняка, который, казалось, преследовал ее.
– Ир, ты знаешь, я бы с удовольствием, но у отца день рождения, а Степаныч нас опять задержал… Меня и так дома убьют, – не глядя на подругу, принялась оправдываться Настя.
Ее рыжие волосы были заплетены в две тугие косички, задорно торчавшие по обе стороны белокожего веснушчатого лица.
– А чего ты боишься? Неужели тебя Степаныч домогался? – захохотала дылда Светка.
Девочки дружно прыснули.
– И не мечтайте. – Ира развернулась и пошла в душ.
Когда она помылась, в раздевалке уже никого не было. Почему-то ей снова стало страшно. Кое-как причесавшись, Ира влезла в джинсы, накинула легкую курточку и выскочила из раздевалки. Красная спортивная повязка так и осталась одиноко лежать на скамейке.
Девочка шла по пустому коридору, слушая эхо собственных шагов.
Воображение играло с ней жуткие шутки. В темных углах (а освещение в школе уже, разумеется, пригасили) ей мерещились чьи-то тени. Ей так и казалось, будто тьма движется, копошится, скрывая что-то неведомое и страшное. Нервы были напряжены до предела.
Тут под ногами что-то хрустнуло. Ира едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Наклонилась… Осколки… Надо же, весь пол усыпан осколками! Кто-то разбил висевшее на стене зеркало.
– Фигня. Надо меньше ужастиков смотреть, – громко сказала она сама себе, чтобы немного успокоиться.
Однако голос ее прозвучал в пустых коридорах как-то особенно тонко и жалко. А когда откуда-то послышался легкий скрип, сердце забилось, словно пойманная бабочка в ладонях.
Ира на минуту закрыла глаза и постаралась взять себя в руки.
Ей уже почти семнадцать. Она достаточно взрослая и уверенная в себе, это мелюзга пусть пугается всякой тени.
Но все-таки, когда впереди показался квадрат света, вырывающийся из каморки охранника, она с облегчением вздохнула. Чертова школа! Чертов баскетбол! Чертов Степаныч! Вот не пойдет она на следующую тренировку. Не пойдет – и все.
Эта мысль неожиданно успокоила ее, и Ира, негромко мурлыкая под нос незатейливую песенку, двинулась к выходу.
А у выхода…
У выхода она увидела охранника. Вернее, его руку, торчавшую из-под двери маленькой каморки.
Она вдруг четко разглядела все: рыжие жесткие волосы на этой руке, электронные часы на толстом серебристом браслете. На часах, словно маленькие алые бусинки, застыли какие-то темные брызги.
Кажется, она закричала. А может, нет. Время вдруг, блеснув черно-металлической змеей, свернулось в тугой клубок, будто связав ее по рукам и ногам.
Следующим, кого она увидела, был черноволосый парень в подранной кожаной куртке и обтрепанных в лапшу грязных джинсах.
– Ну, здравствуй, Красная Шапочка! Я твой волк, – сказал незнакомец и усмехнулся – и вправду хищно, как-то по-волчьи.
Девочка с ужасом увидела его белоснежные зубы и странные, нечеловеческие глаза, смотревшие на нее совершенно безумно.
Больше она уже ничего не успела.
Выйдя из здания школы, Ловчий поправил кожаную куртку. Примесь древней крови в девчонке оказалась невелика. Это явно не могла быть та, которую они ищут. Но он и не ожидал многого от начала охоты. У них пока еще есть время.
Глава 2
Я, кажется, уже упоминала, что ненавижу своих одноклассников? Так вот, не поленюсь повториться: не-на-ви-жу. Скажете, я сама виновата и мне не надо было встревать в конфликт с сырной Виолой прямо первого сентября? Да ладно, повторите то же самое, оказавшись на моем месте. А до этого – уж извините, я вам никак не поверю!
Дело в том, что с седьмого класса я веду видеопередачу, каждую четверть транслируемую по внутришкольному каналу. Мы работаем вместе с Димкой Фроловым. Димка – прекрасный оператор. Он снимает на камеру и сам монтирует. Я придумываю сюжеты и беру интервью.
Виола тоже пробовала себя в роли телеведущей. Признаюсь, в кадре она смотрится довольно неплохо… хотя с таким носом я бы, наверное, комплексовала. Ладно, проехали. Не о том речь. В общем, красота красотой, а иметь в голове хоть какие-то мозги надо. За все время она нарыла лишь пару-тройку глупых сюжетиков. Да и те получились как-то наперекосяк.
Состроит перед камерой томное лицо, закатит глаза, надует подкрашенные блестящей помадой пухлые а-ля Анджелина Джоли губки и эдаким прочувствованным голосом заворкует:
– Последним писком этого сезона стали удлиненные перчатки «фингерлес» (ну и название, наверное, целый день заучивала). У этих удивительных перчаток нет пальчиков, зато есть манжеты, и они изумительно подчеркивают красоту женских рук, что я вам сейчас и продемонстрирую… У меня таких в гардеробе целых пять пар. И все, разумеется, от ведущих кутюрье.
Ну и дальше все в том же роде. Когда она брала интервью, как-то само собой оказывалось, что в кадре на первом плане везде была она. В общем, что бы Виола ни делала, все было о ней и для нее.
Дело в том, что с седьмого класса я веду видеопередачу, каждую четверть транслируемую по внутришкольному каналу. Мы работаем вместе с Димкой Фроловым. Димка – прекрасный оператор. Он снимает на камеру и сам монтирует. Я придумываю сюжеты и беру интервью.
Виола тоже пробовала себя в роли телеведущей. Признаюсь, в кадре она смотрится довольно неплохо… хотя с таким носом я бы, наверное, комплексовала. Ладно, проехали. Не о том речь. В общем, красота красотой, а иметь в голове хоть какие-то мозги надо. За все время она нарыла лишь пару-тройку глупых сюжетиков. Да и те получились как-то наперекосяк.
Состроит перед камерой томное лицо, закатит глаза, надует подкрашенные блестящей помадой пухлые а-ля Анджелина Джоли губки и эдаким прочувствованным голосом заворкует:
– Последним писком этого сезона стали удлиненные перчатки «фингерлес» (ну и название, наверное, целый день заучивала). У этих удивительных перчаток нет пальчиков, зато есть манжеты, и они изумительно подчеркивают красоту женских рук, что я вам сейчас и продемонстрирую… У меня таких в гардеробе целых пять пар. И все, разумеется, от ведущих кутюрье.
Ну и дальше все в том же роде. Когда она брала интервью, как-то само собой оказывалось, что в кадре на первом плане везде была она. В общем, что бы Виола ни делала, все было о ней и для нее.