Страница:
Вера сделала глоток шампанского, скривилась и отставила бокал. Ладно, потом выпьет, позже, и вино уже не будет казаться отвратительным и горьким. Ну, не предполагала она своих будущих измен, это ведь не означает, будто их не будет никогда. К тому же это был просто секс. Подумав так, Вера напряглась. «Надо же, я так спокойно разделяю секс и любовь. Выходит, никогда не любила Бережного, и все, что происходило между нами в постели, было без любви. А раз так, то чем нынешняя ночь отличается от всех предыдущих? Только тем, что у меня есть штамп в паспорте. Чего ради я должна быть верной женой человека, которого не любила и не люблю? Да, мы живем с ним – как двое друзей, как сокурсники, которые сошлись во время учебы. Но то время прошло, и эти два человека уже ничего не могут дать друг другу, но продолжают жить вместе, обманывая себя и весь мир».
В коридоре прошлепали босые ступни. На пороге кухни появился голый мускулистый Миклашевский. Пригладил ладонью взъерошенные волосы.
– А чего это ты одна? Мне тоже шампусика плесни.
Вера поднялась за вторым бокалом, нисколько не стесняясь того, что на ней тоже нет никакой одежды.
– Если тебя мучает совесть, – неожиданно произнес Иван Севастьянович, – типа того, что мужу изменила, забудь. Все рано или поздно так делают. А те, кто не решился, жалеют потом. Хотя, может, и не жалеют, но жизнь у них все равно пресная. И потом, кто может судить другого? Только тот, кто сам без греха.
Он опустился за стол, взял бокал, залпом выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:
– Время разбрасывать камни и время собирать камни. Время любить и время ненавидеть, время жить и время умирать.
– Вы это к чему? – не поняла Вера.
– Во-первых, не «вы», а «ты» – за пределами управления, естественно. А во-вторых, мы сами отвечаем за поступки, которые совершаем. А потому бо́льшим преступлением будет, если мы отбросим в сторону, словно камень, то, что нам сейчас необходимо, а потом отправимся собирать камни и не найдем ни одного.
Что именно хотел сказать Миклашевский, тогда Вера не поняла. Вероятно, имел в виду что-то личное. У него ведь была семья, дочь и жена, школьная учительница.
Вероятно, он любил Веру в тот момент, когда произносил слова про камни. А возможно, его накрыла страсть. Но все равно закончилось это подлостью.
Когда Иван Севастьянович охладел к ней, Вера не помнила уже. Они продолжали встречаться, но их встречи стали походить на обязательные ночные дежурства. Миклашевский повторял одни и те же фразы о любви и в постели делал одно и то же, с той же выученной когда-то показной страстью.
Глава 3
Глава 4
В коридоре прошлепали босые ступни. На пороге кухни появился голый мускулистый Миклашевский. Пригладил ладонью взъерошенные волосы.
– А чего это ты одна? Мне тоже шампусика плесни.
Вера поднялась за вторым бокалом, нисколько не стесняясь того, что на ней тоже нет никакой одежды.
– Если тебя мучает совесть, – неожиданно произнес Иван Севастьянович, – типа того, что мужу изменила, забудь. Все рано или поздно так делают. А те, кто не решился, жалеют потом. Хотя, может, и не жалеют, но жизнь у них все равно пресная. И потом, кто может судить другого? Только тот, кто сам без греха.
Он опустился за стол, взял бокал, залпом выпил. Вытер губы тыльной стороной ладони и сказал:
– Время разбрасывать камни и время собирать камни. Время любить и время ненавидеть, время жить и время умирать.
– Вы это к чему? – не поняла Вера.
– Во-первых, не «вы», а «ты» – за пределами управления, естественно. А во-вторых, мы сами отвечаем за поступки, которые совершаем. А потому бо́льшим преступлением будет, если мы отбросим в сторону, словно камень, то, что нам сейчас необходимо, а потом отправимся собирать камни и не найдем ни одного.
Что именно хотел сказать Миклашевский, тогда Вера не поняла. Вероятно, имел в виду что-то личное. У него ведь была семья, дочь и жена, школьная учительница.
Вероятно, он любил Веру в тот момент, когда произносил слова про камни. А возможно, его накрыла страсть. Но все равно закончилось это подлостью.
Когда Иван Севастьянович охладел к ней, Вера не помнила уже. Они продолжали встречаться, но их встречи стали походить на обязательные ночные дежурства. Миклашевский повторял одни и те же фразы о любви и в постели делал одно и то же, с той же выученной когда-то показной страстью.
Глава 3
Того, что ей предложат стать участковым инспектором, Вера не могла и предположить. Но начальник районного управления объяснил, что другой должности для нее нет – таково распоряжение кадровика. К тому же, по мнению нового начальника, Вере необходимо общение с простыми людьми, чтобы узнать их жизнь, чаяния и настроения. Судя по всему, ему доложили об отношениях между Бережной и ее прежним начальником.
Участок, который достался Вере, был не совсем уж незнакомым. Здесь находился ее дом, так что некоторых людей из проживающих здесь тысяч она знала. Многие знали и ее, причем даже не догадываясь, что она служит в полиции. Теперь узнают, потому что надо будет постоянно носить форму, совершать обходы территории и общаться с жителями микрорайона.
Прежний участковый передал ей журналы приема граждан и заявлений. Показал альбомы с фотографиями проживающих на территории рецидивистов и людей, склонных к правонарушениям.
– Это мое «нау хоу», – сказал он. – Я в паспортном столе договорился, и мне все фотки тех, кто паспорта получает, передают.
– Ноу-хау, – поправила Вера.
– Да какая разница! – отмахнулся сорокалетний майор. – Главное, что фотки необходимы. Я, например, тщательно изучаю их. А потом иду по улице и знаю, кто мне навстречу попадается. Они, может быть, и не видели меня ни разу, а мне известно, что, скажем, Петр Петрович Петров, тридцати восьми лет, сменил за год три работы и спит с дамочкой из девяносто первой квартиры соседнего дома.
– Эти сведения вы тоже в паспортном столе получаете? – поинтересовалась Вера.
– Нет, конечно. У меня целая сеть информаторов. И все добровольно работают… то есть работали на меня. Кого-то прижму за дебош и обещаю посадить. Мол, могу завести дело об административном правонарушении, а могу и не заводить. Намекаю на такие свои возможности и в обмен прошу информацию. Никто пока не отказал.
Участковый мог говорить что угодно, но Вера уже знала, за что майора сняли с должности. Шестнадцатилетняя школьница подала заявление о том, что ее задержал полицейский, привел в свое помещение и, угрожая отправить в вытрезвитель, сообщить родителям и по месту учебы, хотя она выпила всего одну баночку джина с тоником, вступил с ней в связь в противоестественной форме. Бредовое заявление в отделении приняли, но не зарегистрировали. А через пару недель заместитель начальника отдела, проезжая поздним вечером мимо дома, где находился кабинет участкового, вспомнил о нем и решил заглянуть, чтобы посмеяться вместе. Дверь оказалась не заперта, зам по уголовному розыску вошел и застал именно то, о чем писала в своем заявлении школьница. Правда, на сей раз участковому попалась проживающая без регистрации юная молдаванка, но это дела не меняло. Молдаванку выслали на родину, а майора решили перевести в другой район, где девушек-нелегалок, кстати, проживало еще больше.
В кабинете было грязно, на каждом из двух столов стояли консервные банки, наполненные окурками, а на нижней полке шкафа для документации прятался полиэтиленовый мешок с пустыми пивными и водочными бутылками. На стене рядом с портретом президента России висел приклеенный скотчем древний, пожелтевший от возраста, плакат – двое милиционеров ведут под руки небритого мужчину в ватнике и кепке. По всему изображению – огромным красным курсивом надпись «Моя милиция меня бережет!».
Участковый кинул взгляд на плакат, словно прощался с ним, и произнес с облегчением:
– В уголовный розыск меня переводят. Наконец-то начальство вспомнило, что я начинал опером. А вам желаю удачи. Если захотите помыть здесь все, то швабры, ведра и все такое прочее в стенном шкафчике в прихожей. Только самой корячиться не надо, возьмите бомжиху какую-нибудь, они не отказываются. Пива пообещаете, любая из них языком весь пол вылижет.
– Сама управлюсь, – ответила Вера, которой общение с отставным участковым уже стало надоедать.
Майор собрался уходить, как вдруг на столе зазвонил телефон. Участковый замер, рассчитывая, что трубку снимет Вера, но она сделала вид, что изучает журнал регистрации обращений граждан. Пришлось ему возвращаться от порога и отвечать самому.
– Не, – сказал участковый в трубку, – это не ко мне. Теперь участок на другом работнике числится, вот вы ей и втолковывайте, пусть она по вашим вызовам мотается. Кто, кто… Не понял, что ли? Теперь здесь баба участковая.
Майор покосился на Веру и шепнул в трубку:
– То есть девушка.
Разговор был закончен.
Бывший хозяин кабинета потоптался немного, а потом сказал:
– На убийство вас вызывают. На соседней улице произошло. Через двор три минуты пехом. Надо обеспечить оцепление, соседей опросить и… Да чего мне вас учить, сами в курсе, что надо делать.
Убили мужчину, который поднимался по лестнице к своей квартире. Лестница была глухая, ею пользовались лишь те, кто жил на втором и третьем этажах. А все остальные жильцы, только когда ломался лифт.
Подойдя к дому, Вера увидела машину полиции. На крыльце курил следователь районного управления, которого она встречала прежде. Правда, не помнила его фамилию.
– О! – обрадовался знакомому лицу следователь. – А вы что здесь делаете?
Услышав, что Вера теперь местный участковый, не поверил:
– Да неужели? За что же это вас с небес, как говорится, и сразу в наше дерьмо?
Они поднимались вместе по лестнице, и следователь все не мог успокоиться:
– Я когда первый раз вас увидел на совещании следственных работников, помню, сильно удивился. Ну что может у нас делать такая гламурная девушка? Даже поинтересовался, кто вы такая.
– И что же вам ответили?
– Не помню уже точно, – вывернулся следователь. – Вроде что следователь из городского управления и по совместительству жена того самого адвоката, который всю нашу работу в судах псу под хвост пускает. Его не так давно грохнули, говорят.
– Это и в самом деле был мой муж, – призналась Вера.
– Тогда простите.
Следователь остановился и протянул руку.
– Моя фамилия Карасев. Честно говоря, даже не думал, что придется с вами вот так…
Вера ответила на рукопожатие и сказала, что в скором времени рассчитывает вернуться в управление.
Следователь снова пошагал вверх по лестнице и вдруг произнес, не оборачиваясь:
– Никогда не знаешь, что будет завтра. Думаешь, карьера, то да се, а с тобой что угодно могут сделать. Хотя какая у нас карьера – мутотень одна!
Возле тела уже работали эксперты и фотограф.
Пятна крови были на ступенях лестницы и на стенах. Вера отвернулась. Спутник заметил это и предложил:
– Вы пойдите с народом пообщайтесь. Может, кто и видел чего.
Никто ничего не видел, как оказалось. То есть кто-то видел, как сосед подъехал на машине, оставил ее на дворовой парковке и направился к дому. Все. Незнакомых или подозрительных людей соседи не заметили. Машин посторонних тоже. И это было очень странно.
Убитый был ограблен. По крайней мере, в его карманах не обнаружили ни документов, ни денег. Ключа от машины тоже, хотя сама машина продолжала стоять во дворе.
Кто-то из опрошенных сообщил, где проживал погибший. Вера поднялась на нужный этаж, позвонила, подождала, прислушиваясь. Но внутри квартиры, судя по всему, никого не было.
И тут же отворилась соседняя дверь, на пороге появилась старуха. Вероятно, она давно уже наблюдала в глазок.
– Из милиции, что ли? – спросила она.
Вера кивнула. И тут же поправила:
– Из полиции.
– За соседом пришли?
– А есть за что его брать?
Бабка пожала плечами.
– Кто ж вас знает, что у вас на уме. Хорошие люди в полицаи не идут.
– А сосед ваш был хорошим человеком?
Старуха, доморощенная философиня, пропустив мимо ушей слово «был», снова пожала плечами и ответила на вопрос своим вопросом:
– А где вы сейчас видели хороших людей?
Потом вдруг опомнилась.
– С ним что-то случилось?
– Убили, – произнес подошедший Карасев.
Похоже, печальное известие не произвело на бабку особого впечатления.
– Ничего такого про соседа не знаю, – тут же заявила она. – Скрытным был. И нервным. Когда из дому выходил и видел, что у подъезда дети курят или пиво пьют, всегда ругаться начинал. Лично присутствовала при этом неоднократно. Сам-то он не курил и не пил.
Бабулька вдруг задумалась, похоже, размышляла, стоит ли говорить, а потом все же выложила:
– Да он и не мужиком был, а… ну, как его… Простите, забыла, как по-научному сказать. Знаю, конечно, как это называется, только неприлично произносить.
– Ваш сосед был геем? – уточнил Карасев.
Старуха снова задумалась, словно такое слово слышала впервые.
– Не знаю, я другое имела в виду. К нему парни молоденькие приходили. Я через глазок видела. Прямо как девчонки – тоненькие, волосы длинные. Однажды зашла в лифт, а следом девица. Говорю ей: «Какой тебе нажимать?» А она отвечает: «Третий». Мне тоже на третий надо, но говорю ей: «Тебе-то, молоденькой, и пешком так невысоко подняться можно». – «Вот сама и ходи», – огрызнулась девчонка. А голос-то мужской! Я даже испугалась. Вам описать, как она… то есть как он выглядел?
Бабулька охотно согласилась быть понятой. Оказалось даже, что у нее есть ключи от квартиры убитого – сосед оставил ей запасную связку на всякий случай, если вдруг свои потеряет и не сможет попасть домой. Почему так сделал, она не знала, вероятно, от того, что с другими жильцами на этаже даже не здоровался. Кстати, у других соседей есть дети. А в одной квартире никто не живет, то есть не жил…
Старушка все говорила и говорила, не могла остановиться.
Какое-то время ждали, пока закончат свою работу эксперты. От нечего делать Вера разговаривала со старой соседкой, слушая ту вполуха. Та ничего интересного больше не сообщила. Вскоре вся оперативно-следственная бригада собралась на площадке. Вере поручили найти еще одного понятого, и тут очень вовремя подошла кабина лифта, на площадку вышел молодой мужчина в спортивной куртке.
– Вы здесь проживаете? – обратилась к нему Вера.
– Снимаю квартиру, – кивнул тот. – И проживаю, соответственно, уже вторую неделю.
– Нам нужен понятой. Не откажетесь?
Сосед задумался на пару мгновений, а потом кивнул:
– Раз надо – значит надо.
В квартире не было ничего интересного. Обычная двушка. Такая же, как и у Веры, если не считать перепланировки, увеличившей площадь санузла. Убитый, видимо, незадолго до смерти сделал ремонт – теперь в его ванной уместилось огромное джакузи с двумя подголовниками, двумя откидными сиденьями и двумя душевыми стойками. А на одной из стен спальни вместо обоев был огромный постер с репродукцией картины Петрова-Водкина «Купание красного коня».
Старуха-соседка, глянув на голого мальчика, сидящего на лошади, плюнула в сторону:
– Знала бы я, что с таким гадом рядом живу, сама б его задушила.
Вера стояла и не знала, что ей делать. Она впервые прибыла на место преступления как лицо постороннее, не участвующее в оперативно-следственных мероприятиях. Правда, иногда Карасев, словно проверяя правильность своих действий, оборачивался к ней и произносил что-нибудь, например:
– Личность убитого установлена… сейчас надо бы узнать о наличии родственников у потерпевшего…
– Постарайтесь выяснить, приватизирована ли квартира и кто наследует ее после смерти владельца, – подсказала Вера.
Стоявший невдалеке от нее сосед, согласившийся стать понятым, удивленно наблюдал за этим, а потом не выдержал и спросил:
– Почему они докладывают вам, словно отчитываются перед начальством? Ведь вы простой участковый инспектор.
– До вчерашнего дня я работала в городском следственном управлении, – пояснила Вера. И поинтересовалась на всякий случай: – А вы кем трудитесь?
– Я частный детектив, – ответил мужчина, снимающий квартиру.
К своему дому Вера подошла в десятом часу вечера. Конечно, случались дни, когда она возвращалась еще позже, но сегодняшний показался особенно тяжелым – может, оттого, что был первым на ее новом пути, а может, потому, что пришлось много ходить. А скорее всего, на нее так подействовали ложное обвинение и незаслуженное увольнение. Она лишилась не только привычной работы, но и своего кабинета, который уже считала вторым своим домом – там было знакомо все и все казалось родным: и запах, и вид из окна, и скрип стула, и каждая пылинка на полке со служебной литературой. Хотя пыли особой никогда и не было вроде – Вера следила за этим.
У подъезда стояли несколько подростков лет четырнадцати, и среди них парочка девочек. Все пили пиво. Подойдя к ним, Вера сказала:
– Ребята, расходитесь по домам, время позднее.
– Сейчас, – ответил кто-то.
Вера подошла к двери и услышала за спиной:
– Что за тетка?
– Да хрен ее знает, – ответил детский голос. – Форму нацепила и думает, что может командовать.
Почтовый ящик был забит рекламными буклетами и флаерами. Вера достала эту макулатуру и хотела уже выбросить в картонную коробку, приспособленную жильцами именно для этой цели, но, проведя пальцами по дну ящика, нащупала там еще что-то. Это оказалась связка ключей. Вернее, на кольце висели два ключа и круглый брелок с изображением Сизифа, толкающего в гору камень. Вера внимательно осмотрела брелок, открыла и вынула батарейку. Потом вставила обратно. Когда-то такой же был у Бережного. Связку ключей не надо было искать по всему дому, достаточно было негромко свистнуть, и брелок отзывался мелодией.
Вера зашла в лифт, нажала кнопку своего этажа и едва слышно присвистнула. Брелок начал пиликать мелодию из «Крестного отца».
Участок, который достался Вере, был не совсем уж незнакомым. Здесь находился ее дом, так что некоторых людей из проживающих здесь тысяч она знала. Многие знали и ее, причем даже не догадываясь, что она служит в полиции. Теперь узнают, потому что надо будет постоянно носить форму, совершать обходы территории и общаться с жителями микрорайона.
Прежний участковый передал ей журналы приема граждан и заявлений. Показал альбомы с фотографиями проживающих на территории рецидивистов и людей, склонных к правонарушениям.
– Это мое «нау хоу», – сказал он. – Я в паспортном столе договорился, и мне все фотки тех, кто паспорта получает, передают.
– Ноу-хау, – поправила Вера.
– Да какая разница! – отмахнулся сорокалетний майор. – Главное, что фотки необходимы. Я, например, тщательно изучаю их. А потом иду по улице и знаю, кто мне навстречу попадается. Они, может быть, и не видели меня ни разу, а мне известно, что, скажем, Петр Петрович Петров, тридцати восьми лет, сменил за год три работы и спит с дамочкой из девяносто первой квартиры соседнего дома.
– Эти сведения вы тоже в паспортном столе получаете? – поинтересовалась Вера.
– Нет, конечно. У меня целая сеть информаторов. И все добровольно работают… то есть работали на меня. Кого-то прижму за дебош и обещаю посадить. Мол, могу завести дело об административном правонарушении, а могу и не заводить. Намекаю на такие свои возможности и в обмен прошу информацию. Никто пока не отказал.
Участковый мог говорить что угодно, но Вера уже знала, за что майора сняли с должности. Шестнадцатилетняя школьница подала заявление о том, что ее задержал полицейский, привел в свое помещение и, угрожая отправить в вытрезвитель, сообщить родителям и по месту учебы, хотя она выпила всего одну баночку джина с тоником, вступил с ней в связь в противоестественной форме. Бредовое заявление в отделении приняли, но не зарегистрировали. А через пару недель заместитель начальника отдела, проезжая поздним вечером мимо дома, где находился кабинет участкового, вспомнил о нем и решил заглянуть, чтобы посмеяться вместе. Дверь оказалась не заперта, зам по уголовному розыску вошел и застал именно то, о чем писала в своем заявлении школьница. Правда, на сей раз участковому попалась проживающая без регистрации юная молдаванка, но это дела не меняло. Молдаванку выслали на родину, а майора решили перевести в другой район, где девушек-нелегалок, кстати, проживало еще больше.
В кабинете было грязно, на каждом из двух столов стояли консервные банки, наполненные окурками, а на нижней полке шкафа для документации прятался полиэтиленовый мешок с пустыми пивными и водочными бутылками. На стене рядом с портретом президента России висел приклеенный скотчем древний, пожелтевший от возраста, плакат – двое милиционеров ведут под руки небритого мужчину в ватнике и кепке. По всему изображению – огромным красным курсивом надпись «Моя милиция меня бережет!».
Участковый кинул взгляд на плакат, словно прощался с ним, и произнес с облегчением:
– В уголовный розыск меня переводят. Наконец-то начальство вспомнило, что я начинал опером. А вам желаю удачи. Если захотите помыть здесь все, то швабры, ведра и все такое прочее в стенном шкафчике в прихожей. Только самой корячиться не надо, возьмите бомжиху какую-нибудь, они не отказываются. Пива пообещаете, любая из них языком весь пол вылижет.
– Сама управлюсь, – ответила Вера, которой общение с отставным участковым уже стало надоедать.
Майор собрался уходить, как вдруг на столе зазвонил телефон. Участковый замер, рассчитывая, что трубку снимет Вера, но она сделала вид, что изучает журнал регистрации обращений граждан. Пришлось ему возвращаться от порога и отвечать самому.
– Не, – сказал участковый в трубку, – это не ко мне. Теперь участок на другом работнике числится, вот вы ей и втолковывайте, пусть она по вашим вызовам мотается. Кто, кто… Не понял, что ли? Теперь здесь баба участковая.
Майор покосился на Веру и шепнул в трубку:
– То есть девушка.
Разговор был закончен.
Бывший хозяин кабинета потоптался немного, а потом сказал:
– На убийство вас вызывают. На соседней улице произошло. Через двор три минуты пехом. Надо обеспечить оцепление, соседей опросить и… Да чего мне вас учить, сами в курсе, что надо делать.
Убили мужчину, который поднимался по лестнице к своей квартире. Лестница была глухая, ею пользовались лишь те, кто жил на втором и третьем этажах. А все остальные жильцы, только когда ломался лифт.
Подойдя к дому, Вера увидела машину полиции. На крыльце курил следователь районного управления, которого она встречала прежде. Правда, не помнила его фамилию.
– О! – обрадовался знакомому лицу следователь. – А вы что здесь делаете?
Услышав, что Вера теперь местный участковый, не поверил:
– Да неужели? За что же это вас с небес, как говорится, и сразу в наше дерьмо?
Они поднимались вместе по лестнице, и следователь все не мог успокоиться:
– Я когда первый раз вас увидел на совещании следственных работников, помню, сильно удивился. Ну что может у нас делать такая гламурная девушка? Даже поинтересовался, кто вы такая.
– И что же вам ответили?
– Не помню уже точно, – вывернулся следователь. – Вроде что следователь из городского управления и по совместительству жена того самого адвоката, который всю нашу работу в судах псу под хвост пускает. Его не так давно грохнули, говорят.
– Это и в самом деле был мой муж, – призналась Вера.
– Тогда простите.
Следователь остановился и протянул руку.
– Моя фамилия Карасев. Честно говоря, даже не думал, что придется с вами вот так…
Вера ответила на рукопожатие и сказала, что в скором времени рассчитывает вернуться в управление.
Следователь снова пошагал вверх по лестнице и вдруг произнес, не оборачиваясь:
– Никогда не знаешь, что будет завтра. Думаешь, карьера, то да се, а с тобой что угодно могут сделать. Хотя какая у нас карьера – мутотень одна!
Возле тела уже работали эксперты и фотограф.
Пятна крови были на ступенях лестницы и на стенах. Вера отвернулась. Спутник заметил это и предложил:
– Вы пойдите с народом пообщайтесь. Может, кто и видел чего.
Никто ничего не видел, как оказалось. То есть кто-то видел, как сосед подъехал на машине, оставил ее на дворовой парковке и направился к дому. Все. Незнакомых или подозрительных людей соседи не заметили. Машин посторонних тоже. И это было очень странно.
Убитый был ограблен. По крайней мере, в его карманах не обнаружили ни документов, ни денег. Ключа от машины тоже, хотя сама машина продолжала стоять во дворе.
Кто-то из опрошенных сообщил, где проживал погибший. Вера поднялась на нужный этаж, позвонила, подождала, прислушиваясь. Но внутри квартиры, судя по всему, никого не было.
И тут же отворилась соседняя дверь, на пороге появилась старуха. Вероятно, она давно уже наблюдала в глазок.
– Из милиции, что ли? – спросила она.
Вера кивнула. И тут же поправила:
– Из полиции.
– За соседом пришли?
– А есть за что его брать?
Бабка пожала плечами.
– Кто ж вас знает, что у вас на уме. Хорошие люди в полицаи не идут.
– А сосед ваш был хорошим человеком?
Старуха, доморощенная философиня, пропустив мимо ушей слово «был», снова пожала плечами и ответила на вопрос своим вопросом:
– А где вы сейчас видели хороших людей?
Потом вдруг опомнилась.
– С ним что-то случилось?
– Убили, – произнес подошедший Карасев.
Похоже, печальное известие не произвело на бабку особого впечатления.
– Ничего такого про соседа не знаю, – тут же заявила она. – Скрытным был. И нервным. Когда из дому выходил и видел, что у подъезда дети курят или пиво пьют, всегда ругаться начинал. Лично присутствовала при этом неоднократно. Сам-то он не курил и не пил.
Бабулька вдруг задумалась, похоже, размышляла, стоит ли говорить, а потом все же выложила:
– Да он и не мужиком был, а… ну, как его… Простите, забыла, как по-научному сказать. Знаю, конечно, как это называется, только неприлично произносить.
– Ваш сосед был геем? – уточнил Карасев.
Старуха снова задумалась, словно такое слово слышала впервые.
– Не знаю, я другое имела в виду. К нему парни молоденькие приходили. Я через глазок видела. Прямо как девчонки – тоненькие, волосы длинные. Однажды зашла в лифт, а следом девица. Говорю ей: «Какой тебе нажимать?» А она отвечает: «Третий». Мне тоже на третий надо, но говорю ей: «Тебе-то, молоденькой, и пешком так невысоко подняться можно». – «Вот сама и ходи», – огрызнулась девчонка. А голос-то мужской! Я даже испугалась. Вам описать, как она… то есть как он выглядел?
Бабулька охотно согласилась быть понятой. Оказалось даже, что у нее есть ключи от квартиры убитого – сосед оставил ей запасную связку на всякий случай, если вдруг свои потеряет и не сможет попасть домой. Почему так сделал, она не знала, вероятно, от того, что с другими жильцами на этаже даже не здоровался. Кстати, у других соседей есть дети. А в одной квартире никто не живет, то есть не жил…
Старушка все говорила и говорила, не могла остановиться.
Какое-то время ждали, пока закончат свою работу эксперты. От нечего делать Вера разговаривала со старой соседкой, слушая ту вполуха. Та ничего интересного больше не сообщила. Вскоре вся оперативно-следственная бригада собралась на площадке. Вере поручили найти еще одного понятого, и тут очень вовремя подошла кабина лифта, на площадку вышел молодой мужчина в спортивной куртке.
– Вы здесь проживаете? – обратилась к нему Вера.
– Снимаю квартиру, – кивнул тот. – И проживаю, соответственно, уже вторую неделю.
– Нам нужен понятой. Не откажетесь?
Сосед задумался на пару мгновений, а потом кивнул:
– Раз надо – значит надо.
В квартире не было ничего интересного. Обычная двушка. Такая же, как и у Веры, если не считать перепланировки, увеличившей площадь санузла. Убитый, видимо, незадолго до смерти сделал ремонт – теперь в его ванной уместилось огромное джакузи с двумя подголовниками, двумя откидными сиденьями и двумя душевыми стойками. А на одной из стен спальни вместо обоев был огромный постер с репродукцией картины Петрова-Водкина «Купание красного коня».
Старуха-соседка, глянув на голого мальчика, сидящего на лошади, плюнула в сторону:
– Знала бы я, что с таким гадом рядом живу, сама б его задушила.
Вера стояла и не знала, что ей делать. Она впервые прибыла на место преступления как лицо постороннее, не участвующее в оперативно-следственных мероприятиях. Правда, иногда Карасев, словно проверяя правильность своих действий, оборачивался к ней и произносил что-нибудь, например:
– Личность убитого установлена… сейчас надо бы узнать о наличии родственников у потерпевшего…
– Постарайтесь выяснить, приватизирована ли квартира и кто наследует ее после смерти владельца, – подсказала Вера.
Стоявший невдалеке от нее сосед, согласившийся стать понятым, удивленно наблюдал за этим, а потом не выдержал и спросил:
– Почему они докладывают вам, словно отчитываются перед начальством? Ведь вы простой участковый инспектор.
– До вчерашнего дня я работала в городском следственном управлении, – пояснила Вера. И поинтересовалась на всякий случай: – А вы кем трудитесь?
– Я частный детектив, – ответил мужчина, снимающий квартиру.
К своему дому Вера подошла в десятом часу вечера. Конечно, случались дни, когда она возвращалась еще позже, но сегодняшний показался особенно тяжелым – может, оттого, что был первым на ее новом пути, а может, потому, что пришлось много ходить. А скорее всего, на нее так подействовали ложное обвинение и незаслуженное увольнение. Она лишилась не только привычной работы, но и своего кабинета, который уже считала вторым своим домом – там было знакомо все и все казалось родным: и запах, и вид из окна, и скрип стула, и каждая пылинка на полке со служебной литературой. Хотя пыли особой никогда и не было вроде – Вера следила за этим.
У подъезда стояли несколько подростков лет четырнадцати, и среди них парочка девочек. Все пили пиво. Подойдя к ним, Вера сказала:
– Ребята, расходитесь по домам, время позднее.
– Сейчас, – ответил кто-то.
Вера подошла к двери и услышала за спиной:
– Что за тетка?
– Да хрен ее знает, – ответил детский голос. – Форму нацепила и думает, что может командовать.
Почтовый ящик был забит рекламными буклетами и флаерами. Вера достала эту макулатуру и хотела уже выбросить в картонную коробку, приспособленную жильцами именно для этой цели, но, проведя пальцами по дну ящика, нащупала там еще что-то. Это оказалась связка ключей. Вернее, на кольце висели два ключа и круглый брелок с изображением Сизифа, толкающего в гору камень. Вера внимательно осмотрела брелок, открыла и вынула батарейку. Потом вставила обратно. Когда-то такой же был у Бережного. Связку ключей не надо было искать по всему дому, достаточно было негромко свистнуть, и брелок отзывался мелодией.
Вера зашла в лифт, нажала кнопку своего этажа и едва слышно присвистнула. Брелок начал пиликать мелодию из «Крестного отца».
Глава 4
Когда-то Вера вела дневник. Начала описывать происходящее с ней еще в детстве, но потом забросила это дело. А в восьмом классе снова решила записывать свои мысли и ощущения. Разумеется, не каждый день, а лишь когда ей в голову приходило нечто умное, значительное, похожее на афоризм. В студенческие годы специально купила для этого толстую тетрадь в кожаной обложке. Заполнила больше сотни страниц, на которых описала свое знакомство с Евгением Бережным и то, что другого мужа она себе и представить не может. А после свадьбы внесла в дневник лишь одно слово: «Свершилось!» и убрала тетрадку, как ненужную вещь.
Позже, работая уже следователем, отыскала дневник, перелистала и по старой памяти записала: «Вчера была в доме, где произошло убийство. Хозяина квартиры обнаружили повешенным на крюке для люстры. Почему-то все сразу решили, что он сам свел счеты с жизнью. Мертвое тело пугает, и смотреть на то, что еще совсем недавно было живым, неприятно. Особенно страшно оттого, что я была знакома с этим человеком – училась с ним в одной школе. Я была в восьмом, а он в десятом. Помню, как мы танцевали с ним на школьном вечере. Парень пытался казаться мне опытным и знающим то, что известно лишь взрослым мужчинам. Потом провожал меня домой, и мы целовались с ним на темной детской площадке. Потом попросил сделать то, на что я согласиться не могла. Мальчик обиделся и, перед тем как убежать, грубо оскорбил меня. Впрочем, я, кажется, уже писала об этом в своем дневнике (см. школьную тетрадь)».
Удивительно, но все эти тетрадочки у Веры сохранились – лежали в обувной коробке на антресолях. Однажды она решила показать их Бережному, но тот, начав читать, как раз школьную, вдруг начал смеяться. После недолгой борьбы Вера отняла дневник, хотела его тут же уничтожить вместе с остальными, но то ли забыла это сделать, то ли передумала.
«Теперь мне кажется, – продолжала писать взрослая Вера, – что тот десятиклассник был девственником. А меня он выбрал для того, чтобы стать мужчиной, вероятно, потому, что почувствовал – я на него, как тогда говорилось, запала. Парень и в самом деле нравился мне. А сегодня я увидела его вынутым из петли, в домашних мятых брюках и несвежей майке, на которой были старые, не отстиранные пятна от кетчупа».
Следующую запись она сделала через пару дней:
«Эксперты определили, что это не было самоубийством. Интересно, кто же захотел лишить жизни затравленного жизнью неудачника, у которого полка телевизионной тумбы забита старыми видеокассетами с порнофильмами?»
День рождения отметили почти по-семейному. Пришли, как обычно, самые близкие друзья. А их, как в очередной раз выяснилось, у Веры всего двое – Илья с Инной. Только они были у нее и в прошлом году, и в позапрошлом. Ах нет, два года назад еще присутствовал Бережной, который неожиданно для всех напился и стал приставать к Илье, требуя от того признания в том, что Цигалов на первых курсах неровно дышал к Вере. Илья молчал, незлобно усмехался и отворачивался.
– Да ты не мужик вообще! – разозлился тогда Женька. – Амеба какая-то!
Илья, разумеется, и это пропустил мимо ушей. Инна тут же заставила мужиков мириться, причем Цигалов первым протянул руку. Бывшие однокурсники еще раз выпили, уже за мир, и начали беседовать о чем-то уже спокойно. А Инна затащила Веру на кухню.
– Женька, в сущности, прав, – начала она шептать в ухо Веры. – Меня и саму порой Илья достает своим пофигизмом. Его как будто ничего не интересует. Ни футбол, ни бабы, ни выпивка. Все вечера напролет сидит и готовится к своим арбитражным заседаниям, читает дела. А там жуткая скукотища! Как с таким жить?
Правда, Инна жила не только с Ильей, и Вере это было известно.
– А в остальном у тебя как? – спросила она.
– Да все нормально, – ответила подруга, – жду повышения по службе.
У них не было тайн между собой, поэтому и Инна знала о существовании в жизни Веры Миклашевского. Особенными подробностями та, конечно, не делилась, сообщила только однажды, что переспала с начальником. Инна, услышав тогда эту новость, сделала круглые глаза, как будто не ожидала подобного от близкой подруги. И потом позвонила как-то:
– Только что в криминальных новостях брали интервью у начальника следственного управления по фамилии Миклашевский. Это не твой, случайно?
Вера пораздумывала немного, стоит ли признаваться, но, раз уж проговорилась, чего уж теперь юлить, и подтвердила:
– Он самый.
– Ничего, симпатичный. Мужественный такой. А, случайно, не он вербовал на последнем курсе наших мужиков в ментовку, когда попалась ты?
– Ну да, – сказала Вера.
– И как он?
Инна была очень любопытна. Только плохо умела хранить тайны.
В прошлом году, когда отмечали Верин день рождения, она при муже спросила:
– Слушай, а ты продолжаешь вести дневник?
Именинница сделала вид, что не понимает, о чем речь. Подруга начала удивляться ее забывчивости, и тогда Вере на помощь пришел Илья, предложив сходить в супермаркет и взять еще вина.
Из дома вышли втроем. Не спешили никуда, болтали. Очередь к кассе была небольшой, но тут Инна спохватилась, что через пять минут перестанут продавать спиртное, схватила бутылку и, распихивая всех, извиняясь, объясняя, что у нее сегодня день рождения, а работать приходится допоздна, ринулась вперед. Вера пошла следом. Вдруг какой-то человек схватил ее за локоть и, развернув к себе, выдохнул в лицо грязное ругательство. Нельзя сказать, что Вера не слышала подобных слов прежде, но незнакомец произнес их с такой злостью, что похолодела спина. Она видела совсем рядом полные ненависти глаза, и на мгновенье ей показалось, что мужчина ее ударит. И почему он набросился именно на нее, а не на Инку? При этом ведь не походил на маргинала: не пьян, одет аккуратно. Вера отскочила в сторону, поспешила отойти подальше. Инна все слышала и видела. Но молча заплатила за вино и бросилась к выходу, где поджидал Илья.
– Ты должен отмолотить вон того гада как следует, – стала требовать она, – он только что грязными словами обругал Верку. Заведи подонка за угол и врежь ему как следует. А потом ногами, ногами…
Цигалова даже показала, как надо делать. Однако Илья взял жену под руку, кивнул Вере, чтобы следовала за ними, и пошел прочь.
Это случилось год назад. Теперь же Вера купила вина с запасом. Инна, тоже помня о прошлогоднем случае, принесла с собой бутылку мартини.
Особого веселья не получилось. Вера рассказала друзьям о своих неприятностях – что ее сняли с должности, перевели в участковые. Илья вздохнул сочувственно, а Инна возмутилась:
– Скоты какие! А этот твой Миклашевский хорош! Мог бы защитить тебя, ведь…
Вера толкнула Инну под столом ногой. Ей не хотелось, чтобы Илья знал подробности ее отношений с начальством. Цигалова «намек» поняла, покосилась на мужа, но все равно не могла остановиться:
– Заведи себе нормального мужика. Такого, чтоб быть за ним как за каменной стеной, чтобы ничего сама…
Но вдруг посмотрела на Илью и вздохнула:
– Только где такого найдешь?
Илья понял слова жены по-своему и разлил шампанское по бокалам. Инна наблюдала за его действиями так внимательно, словно тот собирался сделать что-то противозаконное. Потом взяла свой бокал и сказала:
– Наплюй на всех, подруга. А теперь тост.
Цигалова снова покосилась на мужа, а потом громко и с чувством продекламировала:
– Где ж его встретить-то? – вздохнула именинница, грустно глядя на подругу.
– А ты оглянись и посмотри получше, – посоветовала Инна без особой уверенности в голосе.
Было не по-семейному, было тоскливо. Праздник не получился. Праздник – это когда на столе пусто, а душа все равно поет. Праздник – это когда стол ломится от яств, а гостям не до угощений. Когда есть что с интересом обсудить и чему порадоваться вместе.
После ухода гостей Вера убирала в холодильник оставшиеся закуски, мыла посуду и вспомнила свое унижение. Поняла, что Миклашевский ее обманул – через год он не возьмет ее обратно, иначе бы не «продал» Горохову. Хотя… Иван Севастьянович ведь не предлагал ее тому в качестве любовницы, просто согласился, что Горохов проявит инициативу, а он не будет мешать. Но Цигалова, пожалуй, права: хорошего и порядочного мужика сейчас не найти.
Позже, работая уже следователем, отыскала дневник, перелистала и по старой памяти записала: «Вчера была в доме, где произошло убийство. Хозяина квартиры обнаружили повешенным на крюке для люстры. Почему-то все сразу решили, что он сам свел счеты с жизнью. Мертвое тело пугает, и смотреть на то, что еще совсем недавно было живым, неприятно. Особенно страшно оттого, что я была знакома с этим человеком – училась с ним в одной школе. Я была в восьмом, а он в десятом. Помню, как мы танцевали с ним на школьном вечере. Парень пытался казаться мне опытным и знающим то, что известно лишь взрослым мужчинам. Потом провожал меня домой, и мы целовались с ним на темной детской площадке. Потом попросил сделать то, на что я согласиться не могла. Мальчик обиделся и, перед тем как убежать, грубо оскорбил меня. Впрочем, я, кажется, уже писала об этом в своем дневнике (см. школьную тетрадь)».
Удивительно, но все эти тетрадочки у Веры сохранились – лежали в обувной коробке на антресолях. Однажды она решила показать их Бережному, но тот, начав читать, как раз школьную, вдруг начал смеяться. После недолгой борьбы Вера отняла дневник, хотела его тут же уничтожить вместе с остальными, но то ли забыла это сделать, то ли передумала.
«Теперь мне кажется, – продолжала писать взрослая Вера, – что тот десятиклассник был девственником. А меня он выбрал для того, чтобы стать мужчиной, вероятно, потому, что почувствовал – я на него, как тогда говорилось, запала. Парень и в самом деле нравился мне. А сегодня я увидела его вынутым из петли, в домашних мятых брюках и несвежей майке, на которой были старые, не отстиранные пятна от кетчупа».
Следующую запись она сделала через пару дней:
«Эксперты определили, что это не было самоубийством. Интересно, кто же захотел лишить жизни затравленного жизнью неудачника, у которого полка телевизионной тумбы забита старыми видеокассетами с порнофильмами?»
День рождения отметили почти по-семейному. Пришли, как обычно, самые близкие друзья. А их, как в очередной раз выяснилось, у Веры всего двое – Илья с Инной. Только они были у нее и в прошлом году, и в позапрошлом. Ах нет, два года назад еще присутствовал Бережной, который неожиданно для всех напился и стал приставать к Илье, требуя от того признания в том, что Цигалов на первых курсах неровно дышал к Вере. Илья молчал, незлобно усмехался и отворачивался.
– Да ты не мужик вообще! – разозлился тогда Женька. – Амеба какая-то!
Илья, разумеется, и это пропустил мимо ушей. Инна тут же заставила мужиков мириться, причем Цигалов первым протянул руку. Бывшие однокурсники еще раз выпили, уже за мир, и начали беседовать о чем-то уже спокойно. А Инна затащила Веру на кухню.
– Женька, в сущности, прав, – начала она шептать в ухо Веры. – Меня и саму порой Илья достает своим пофигизмом. Его как будто ничего не интересует. Ни футбол, ни бабы, ни выпивка. Все вечера напролет сидит и готовится к своим арбитражным заседаниям, читает дела. А там жуткая скукотища! Как с таким жить?
Правда, Инна жила не только с Ильей, и Вере это было известно.
– А в остальном у тебя как? – спросила она.
– Да все нормально, – ответила подруга, – жду повышения по службе.
У них не было тайн между собой, поэтому и Инна знала о существовании в жизни Веры Миклашевского. Особенными подробностями та, конечно, не делилась, сообщила только однажды, что переспала с начальником. Инна, услышав тогда эту новость, сделала круглые глаза, как будто не ожидала подобного от близкой подруги. И потом позвонила как-то:
– Только что в криминальных новостях брали интервью у начальника следственного управления по фамилии Миклашевский. Это не твой, случайно?
Вера пораздумывала немного, стоит ли признаваться, но, раз уж проговорилась, чего уж теперь юлить, и подтвердила:
– Он самый.
– Ничего, симпатичный. Мужественный такой. А, случайно, не он вербовал на последнем курсе наших мужиков в ментовку, когда попалась ты?
– Ну да, – сказала Вера.
– И как он?
Инна была очень любопытна. Только плохо умела хранить тайны.
В прошлом году, когда отмечали Верин день рождения, она при муже спросила:
– Слушай, а ты продолжаешь вести дневник?
Именинница сделала вид, что не понимает, о чем речь. Подруга начала удивляться ее забывчивости, и тогда Вере на помощь пришел Илья, предложив сходить в супермаркет и взять еще вина.
Из дома вышли втроем. Не спешили никуда, болтали. Очередь к кассе была небольшой, но тут Инна спохватилась, что через пять минут перестанут продавать спиртное, схватила бутылку и, распихивая всех, извиняясь, объясняя, что у нее сегодня день рождения, а работать приходится допоздна, ринулась вперед. Вера пошла следом. Вдруг какой-то человек схватил ее за локоть и, развернув к себе, выдохнул в лицо грязное ругательство. Нельзя сказать, что Вера не слышала подобных слов прежде, но незнакомец произнес их с такой злостью, что похолодела спина. Она видела совсем рядом полные ненависти глаза, и на мгновенье ей показалось, что мужчина ее ударит. И почему он набросился именно на нее, а не на Инку? При этом ведь не походил на маргинала: не пьян, одет аккуратно. Вера отскочила в сторону, поспешила отойти подальше. Инна все слышала и видела. Но молча заплатила за вино и бросилась к выходу, где поджидал Илья.
– Ты должен отмолотить вон того гада как следует, – стала требовать она, – он только что грязными словами обругал Верку. Заведи подонка за угол и врежь ему как следует. А потом ногами, ногами…
Цигалова даже показала, как надо делать. Однако Илья взял жену под руку, кивнул Вере, чтобы следовала за ними, и пошел прочь.
Это случилось год назад. Теперь же Вера купила вина с запасом. Инна, тоже помня о прошлогоднем случае, принесла с собой бутылку мартини.
Особого веселья не получилось. Вера рассказала друзьям о своих неприятностях – что ее сняли с должности, перевели в участковые. Илья вздохнул сочувственно, а Инна возмутилась:
– Скоты какие! А этот твой Миклашевский хорош! Мог бы защитить тебя, ведь…
Вера толкнула Инну под столом ногой. Ей не хотелось, чтобы Илья знал подробности ее отношений с начальством. Цигалова «намек» поняла, покосилась на мужа, но все равно не могла остановиться:
– Заведи себе нормального мужика. Такого, чтоб быть за ним как за каменной стеной, чтобы ничего сама…
Но вдруг посмотрела на Илью и вздохнула:
– Только где такого найдешь?
Илья понял слова жены по-своему и разлил шампанское по бокалам. Инна наблюдала за его действиями так внимательно, словно тот собирался сделать что-то противозаконное. Потом взяла свой бокал и сказала:
– Наплюй на всех, подруга. А теперь тост.
Цигалова снова покосилась на мужа, а потом громко и с чувством продекламировала:
Выпили молча. Веселее на душе у Веры не стало. Илья тоже произнес какой-то глупый тост – за того, кого Вера встретит в своей жизни, за того, кто ходит сейчас где-то, возможно, совсем неподалеку.
Какими были мы, такими и остались.
Любуясь красотою наших тел,
Пусть сохнут те, кому мы не достались,
Пусть сдохнут те, кто нас не захотел!
– Где ж его встретить-то? – вздохнула именинница, грустно глядя на подругу.
– А ты оглянись и посмотри получше, – посоветовала Инна без особой уверенности в голосе.
Было не по-семейному, было тоскливо. Праздник не получился. Праздник – это когда на столе пусто, а душа все равно поет. Праздник – это когда стол ломится от яств, а гостям не до угощений. Когда есть что с интересом обсудить и чему порадоваться вместе.
После ухода гостей Вера убирала в холодильник оставшиеся закуски, мыла посуду и вспомнила свое унижение. Поняла, что Миклашевский ее обманул – через год он не возьмет ее обратно, иначе бы не «продал» Горохову. Хотя… Иван Севастьянович ведь не предлагал ее тому в качестве любовницы, просто согласился, что Горохов проявит инициативу, а он не будет мешать. Но Цигалова, пожалуй, права: хорошего и порядочного мужика сейчас не найти.