Страница:
– Или он смерд?
– Вот-вот...
– Да, Зюзюка, сегодня, наверное, самый удивительный день в моей жизни...
– Ты правильно все сделала, волосы перекрасила под бабку твою... Мне приятно... Я знаю, что ты хотела спросить – были ли у меня любимцы... Были. И твоя бабка самая любимая была. А вот ее бабку я не любила. Заносчивая, меня никогда не приласкает, пользовалась мной, как... Помнишь сказку про зеркальце?
– «Свет мой, зеркальце, скажи»?
– Кажись, Пушкин написал? Это до него слухи про мое зеркальце дошли.
– Зюзюка, у тебя мания величия, а еще ты врушка! Пудреницу бабушке ее поклонник подарил в уже вполне советские времена.
– Не знаешь ты ничего! Раньше зеркальце у меня было другое, без всякой там пудры, старинной веденецкой работы... Да разбилось оно в революцию... А меня прабабка твоя сохранила и дочке своей передала.
– А ты без зеркальца не могла?
– Могла, но только на словах, без картинки, не так впечатляло, ну вроде как нынче все больше телевизор смотрят, а радио мало слушают, с картинкой-то оно убедительнее... А когда бабке кавалер-то пудреницу подарил, оказалось, она тоже веденецкой работы...
– Теперь это называется венецианской работы...
– Ах да, я запамятовала, бабка твоя говорила, старость не радость... Да, вот еще, ты это... помалкивай про меня, подружкам своим не вздумай болтать. А то я не смогу тебе никогда больше помочь. Обо мне все знает только моя хозяйка, и никто больше. Вон, бабка твоя уж как тебя любила, все равно лишнего словца не проронила. Постой, а ведь, похоже, конец мне приходит...
– Какой конец, почему?
– Так ты ж бездетная, некому тебе меня передать. Ты помрешь, и я с тобой... Ой не дело это, надо срочно тебе дитятком обзавестись, и непременно дочкой, мужчины-то нам не годятся, а внучку ты уж и не дождешься, наверное, возраст вон... Ну если только совсем скоро понесешь... Ой, что это я, вы ж теперь так не говорите, залетишь, вот... Я, конечно, не очень понимаю, почему это называется «залететь», вот «понесла» —нормально, а залетела... Странно как-то...
– Зюзюка, скажи, а как мне быть, ведь послезавтра этот придет, смерд...
– Не смерд, простолюдин, я слово позабыла...
– Простолюдин? Ну пусть простолюдин, – засмеялась я. – Он мне нравится.
– Ты замуж за него хочешь или так, поблудить?
– Ну, сперва надо, наверное, поблудить, а там видно будет.
– Да что видно-то, где? Именно ничего не видно, зеркало вон пустое. Он тебя обесчестит... и сгинет.
– Обесчестить меня уж никак нельзя, это со мной ох как давно случилось...
– Поблудить очень охота?
– Охота, Зюзюшенька, – вздохнула я.
– Ох и нравы у вас нынче, ох и нравы, даже бабка твоя, хоть и любила поблудить, но вслух никогда...
– Времена меняются.
– Да уж, я насмотрелась... Я же одно время при дворе жила, тогда тоже блудили... Ох блудили! Это потом, в имении у Милорадовых девицы себя блюли, по такой надобности никогда ко мне не обращались, только все про замужество, ну а уж как замуж выйдут, бывало, и блудят, куда ж денешься, но я их от больших бед остерегала. Одной барышне, да нет уж, барыне тогда, не помню сейчас, кем она тебе приходилась, я помогла... Муж у нее хороший был, добрый, щедрый, красавец собой, а она возьми и влюбись в прощелыгу заезжего. Супруг-то делом занят был, заводы у него за Уралом имелись, не лежебока какой-нибудь, а ей-то, голубоньке, скучно, она все романы читала, на клавикордах играла, вышивала, а тут барин один к соседям гостить пожаловал, она и влюбилась со скуки-то, грех между ними случился, она даже про меня забыла, вскружил он ей головку-то и стал подбивать с ним в Париж ехать... Клялся, божился, что все устроит, вывезет ее тайком из России, вроде как свою сестру, никакие преграды ему не страшны, мол, ну сама знаешь, чего мужчины сгоряча обещают, и она, дуреха такая, уж в дорогу сбираться начала, тайком от челяди...
– И что? – в нетерпении перебила я.
– Совсем уж было приготовилась... Ай, я вспомнила, Дунечкой ее звали, так вот Дунечка стала свои фамильные драгоценности собирать, а их много было, дорогущие, и тут обо мне вспомнила. Зюзюка, говорит, покажи, что со мной будет? Ну я и показала... Сидит она в убогой комнатенке на постоялом дворе, без денег, без драгоценностей, одна-одинешенька и слезами горючими умывается. Побелела вся и спрашивает: «Зюзюка, милая, что же он, меня бросит?» «Беспременно бросит, – отвечаю, – видать, прознал про твои драгоценности, вот и решил со своей любовницей, которую за сестрицу выдавал, обмануть тебя таким макаром...» Она как ножкой топнет, как закричит: «Все ты врешь...» А у самой в голосе отчаяние, понимает она, что я правду говорю. Поплакала она, покричала, а потом одумалась. Отказала тому прощелыге и с тех пор только о муже и детях до самой смерти думала. Умерла она не старой, от грудной жабы, а перед смертью все меня под подушкой держала, просила доченьку ее беречь, а еще сказала: спасибо тебе, моя милая Зюзюка, если бы не ты, я бы и свою жизнь погубила, и Ванечкину, и деток... С этими словами и отошла... Да, вот еще что, имей в виду, я и днем все знаю, все слышу и вижу. Ох, устала я с непривычки-то, спать хочу, да, и если блудить с простолюдином вздумаешь, ладно уж, блуди, но не просто так...
– А как?
– Ну, чтоб понести, тьфу, залететь... Может, дочка получится, так еще пожить охота...
И она умолкла. Видимо, заснула. Я ущипнула себя за руку, больно... Значит, мне это все не приснилось. Зюзюка на самом деле ожила. Знаете, как уютно, как защищенно я себя почувствовала. Есть на свете кто-то – или что-то? – кому я небезразлична, кто лучше меня знает историю моей семьи и пусть из эгоистических побуждений, но заботится о продлении рода... С ума сойти! Или я уже сошла с ума и мне это просто примерещилось в бреду сегодняшней эйфории?
Я положила Зюзюку под подушку, легла и сразу уснула.
Утром первой моей мыслью было – это все сон. Я схватила Зюзюку, но она была такой, как всегда. Достала пудреницу, открыла... Ничего интересного, пудреница как пудреница. Конечно, мне все просто приснилось. Но на руке красовался синяк... и как прикажете это понимать? Смешно ведь думать, что в двадцать первом веке у сорокалетней, вполне нормальной женщины... хотя, может, я обольщаюсь и я далека от нормы? А ущипнуть себя могла и во сне, запросто... Ладно, буду считать, что это был сон, а ночью посмотрим... А пока буду готовиться к приему... простолюдина! Смешно, ей-богу... Между прочим, он с виду очень даже породистый... Ерунда. Просто я, видно, так измучилась от одиночества... И вдруг меня осенило: а ведь вчера был день смерти бабушки... А я, мерзавка, забыла.
– Прости, Зюзюка, я забыла.
Да, кажется, я все-таки спятила.
И я поехала на Донское кладбище, положила цветы на бабушкину могилу, ее любимые желтые хризантемы...
Я вышла из лифта и обмерла. У двери Егора сидела собака! Дивной красоты голубоглазая хаски. Она сидела и улыбалась! Господи, какая прелесть! И тут же я вспомнила, что именно такую собаку видела в пудренице. Ничего себе!
Я уже вставила ключ в замок, но меня неудержимо тянуло пообщаться с собакой.
– Привет, собака!
Она еще шире улыбнулась.
– Тебя можно погладить?
Наверное, я бы не очень удивилась, если бы она мне ответила. Но собака молчала. Я погладила ее. Похоже, она была мне благодарна.
– А чего ты здесь сидишь? Ты чья?
В этот момент приоткрылась дверь еще одной квартиры. На площадке их три. Оттуда выглянула пожилая дама.
– Здравствуйте! – сказала я. – Я ваша новая соседка, меня зовут Дарья.
Дама весьма благосклонно улыбнулась в ответ и вышла на площадку.
– Очень, очень, рада! Меня зовут Эмилия Казимировна. Вы уже окончательно переехали?
– Да. Может быть, зайдете ко мне как-нибудь по-соседски.
– О, с удовольствием, а вы одна будете жить?
– Да, одна. А что это за чудная псина?
– Так это же Себастьян, пес Егора. Вы с ним еще не знакомы?
– С Егором чуть-чуть знакома, а вот с этим красавцем еще не имела чести... Но почему он тут сидит? Егора нет дома? Или он сбежал, а Егор его ищет?
Дама вдруг прижала палец к губам и подошла ко мне совсем близко.
– Нет, в том-то и дело, что Егор дома, и у него сейчас... женщина, ну вы понимаете? А Себастьян при... этом не желает присутствовать... воет, вот Егор его и выставляет.
– Значит, вся лестничная клетка знает, когда к нему дамы приходят и зачем? – засмеялась я.
– То-то и оно.
В этот момент в ее квартире зазвонил телефон. Дама смущенно развела руками и засеменила к себе.
– Себастьян, может, в гости зайдешь? – я открыла дверь своей квартиры и пригласила пса.
Но он сидел как вкопанный.
– Ладно, не хочешь, не надо. Ну пока, брат!
Мне, конечно, было смешно, но зато я поверила в Зюзюку! Правда, она и сама не понимала, почему в зеркале отразился Себастьян, но, скорее всего, это означает, что пес для хозяина важнее и дороже баб, которых он трахает, хоть и выставляет его за дверь. Ну что ж, спасибо, Зюзюка, за своевременное предупреждение. Значит, сосредоточим свое внимание на Германе. Сословные предрассудки предков меня не занимают. В наше время простолюдин на джипе – уже не простолюдин, а крутой мужик, а крутыми мужиками пренебрегать глупо, это ведь так сексуально – крутой мужик! Правда, для полноты картины он должен был бы быть еще и наголо бритым, но...
Я что-то стряпала, наводила лоск в квартире и с невероятным нетерпением ждала ночи. Мне так хотелось поболтать с Зюзюкой!
Едва пробило полночь, я схватила свою старую подружку.
– Зюзюка, милая, здравствуй.
– Здравствуй, Дашутка, пустой у тебя нынче денек был.
– Почему пустой? – удивилась я. – Я столько дел переделала, в ДЭЗ сходила, на почту, на рынок смоталась, без машины-то тяжело, непривычно.
– Мне все это неинтересно. Моя забота другая, сама знаешь! Кавалера нынче никакого не встретила, так и беспокоить меня нечего попусту, – даже как-то сварливо проговорила она.
– А что, с тобой можно только мужиков обсуждать?
– А ты думала? Для другого у тебя подружки есть. А я в ваших делах ничего не смыслю. Вчера-то я для знакомства разболталась, и хватит. Завтра к тебе простолюдин придет, тогда и поговорим, все, я спать буду.
– Вот это афронт! Как сказала бы моя первая свекровь. Ну, Зюзюка, а ты, оказывается, с характером. А если я вообще больше ни одного мужика не встречу, ты и говорить со мной не станешь?
Но она молчала.
– Ну и ладно, охота была всякие бредни слушать про матушку государыню. Да я про нее небось побольше твоего знаю, в юности историей увлекалась.
Все напрасно. Зюзюка была непреклонна.
Утром я решила пойти купить цветов, в доме у женщины обязательно должны быть цветы, так учила бабушка. Интересно, а простолюдин придет с цветами? Тьфу, что за глупость, привязалось это идиотское словцо позапрошлого века! Герман для меня пока просто Герман, а там посмотрим... Я представила себе, что он меня обнимает, и мне понравилось, у него такие большие сильные руки... Когда он на месте аварии взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза, пусть с медицинскими целями... По уже образовавшейся привычке я сунула Зюзюку в сумку и подумала, что вечером я ее в сумке и оставлю, а то если дело все же дойдет до «блуда», ее присутствие в спальне может мне здорово помешать. Черт побери, хорошее забытое слово «блуд»! А то все трах или того хуже е... В сталинские времена мою любимую Анну Ахматову в газетах называли блудницей... Даже почетно для меня, тем паче что я и не помню уж, когда в последний раз блудила. Во дворе я сразу увидела Егора с Себастьяном.
– Привет, Даша!
– Боже, какая собака! – притворилась я, что впервые вижу Себастьяна, чтобы не смущать соседа. – Это хаски?
– О, вы разбираетесь в собаках?
– Да не очень, но такую красоту нельзя не знать. А можно ее погладить?
– Это мальчик, Себастьян. Можете его погладить.
– О, привет, Себастьян, рада познакомиться.
Он улыбнулся и, как мне показалось, заговорщицки мне подмигнул, оценив мою деликатность. И вдруг подал лапу.
Я удивилась, но с удовольствием пожала ее. Егор же удивился несказанно.
– Чудеса, да и только! Он никогда не дает лапу никому, кроме меня. Что бы это значило?
– Думаю, только одно – я ему понравилась! Впрочем, как и он мне. И я даже чувствую себя польщенной! Ладно, сосед, я спешу, пока!
Ай да Себастьян, какую разыграл сцену! А может, зеркало показало мне Себастьяна как ключевую фигуру моего с Егором романа? Да, скорее всего. Он ведь так удивился поступку собаки, что явно заинтересовался мной. Иной раз удивление – это уже полдела. И вполне возможно, он решит, что стоит поэкспериментировать, завоет пес во время его... блуда со мной? Тьфу, вот привязалось! Мне стало вдруг так весело, так хорошо, но тут же я поняла – чепуха, не рискнет такой мачо заводить шашни с соседкой, это ж недальновидно, откуда он знает, что я не стану в дальнейшем портить его сексуальную жизнь? И вообще, мне это ни к чему. Еще влюблюсь в него, буду ревновать, мучиться, нет уж, не желаю! Егора мы вычеркиваем из списка претендентов!
Я приготовила скромный, но вкусный обед, решила, что кормить его буду на своей новой шикарной кухне. Первый гость... Часов в семь я была уже готова и начала волноваться. Включила телевизор, ни на чем не могла сосредоточиться и вдруг на канале «Спорт» увидела Егора! Он вел какую-то программу. Ого, оказывается, он спортивный комментатор! Вот только этого мне и недоставало! Телевизионщик! Когда в конце программы я увидела титры, то поняла, что он ко всему еще и олимпийский чемпион по фигурному катанию! Но хорош, черт бы его взял! Нет, мне такой хоккей не нужен, впрочем, вместе с фигурным катанием!
Но передача здорово отвлекла меня от ожидания простолюдина. Тут зазвонил телефон.
– Даша, это Герман!
Похоже, я буду сидеть с мытой шеей!
– Даш, у нас ничего не отменяется?
Слава богу!
– Нет, я жду вас!
– Так я подымусь?
– Вы уже внизу? – запаниковала вдруг я.
– Да. Код какой?
Я быстренько глянула в зеркало, кажется, все в порядке, и прильнула к глазку. У лифта стоял Егор! Хорошо бы он столкнулся лицом к лицу с Германом. Мечты иногда сбываются, пусть даже такие крохотулечные! Едва подъехал лифт, оттуда с букетом роз вышел Герман. Он был на целую голову выше Егора. Я сразу открыла дверь и успела заметить весьма любопытный взгляд любвеобильного соседа.
– Даша! Привет! – расплылся в улыбке Герман. – Я, кажется, не опоздал!
Егор уехал.
– Привет, заходите, Герман!
– О, как у вас красиво, краской еще пахнет, недавно ремонт делали?
– Я только на днях сюда переехала, вы самый первый гость!
– Кстати, я боялся, что сегодня не смогу прийти, до шести все еще было неясно, но вот вырвался, очень уж хотелось вас повидать. Но у меня всего только два часа, и я не смогу выпить даже глотка – работа, ничего не попишешь. Вы не обиделись?
– Да нет, почему я должна обижаться? Работа святое дело, я понимаю.
– Вы умница, что не добавили «для мужчины».
– Почему? – засмеялась я. Хотя я, конечно же, обиделась. Он что, сюда жрать пришел?
– Тогда бы это значило, что вы все-таки обиделись.
– Я вообще-то не обидчива.
– Здорово, а то я подумал... Вы ж вот обиделись на того типа...
– На какого типа? – искренне не поняла я.
– Который сломал кровать...
– Да что вы, я ему безмерно благодарна!
– За что?
– Это было последней каплей, и я начала новую жизнь!
– Назло ему? – усмехнулся он. – А где у вас можно руки помыть?
Я показала на дверь ванной. Странный тип...
– Ох, я такой голодный, с утра ничего не ел.
Он мне жутко нравился, но я понимала – сегодня ни-ни! Второпях я не люблю. Если полезет, получит отлуп. Я чувствовала, что тоже ему нравлюсь, но уже через несколько минут поняла, что и он не хочет впопыхах, и совершенно успокоилась.
– А ты вкусно готовишь, мне нравится, моя бабушка тоже такой грибной суп варила, с геркулесом...
В голосе этого громилы прозвучала нежность.
– Вы любили бабушку?
– Да, я практически вырос у бабушки с дедом. Дед был военный инженер, а бабушка окончила Питерскую консерваторию по классу флейты. Играла в оркестре Большого театра. Она была маленькая, хрупкая, а я уже в четырнадцать вымахал до метра восьмидесяти пяти, она мне едва до подмышки доставала и все смеялась: «Герка, ты нарочно так вырос, чтобы я не могла тебя поцеловать...» Бабка была дворянских кровей, правда, с детства привыкла это скрывать...
Вот тебе и простолюдин, ошибочка вышла, драгоценная Зюзюка.
– А дед тоже был высокий, сильный, только, в отличие от бабки, молчун. Она все смеялась: «Вася привык хранить военные тайны, и из всего делает тайну, даже из неправильно вросшего ногтя на ноге...» Ох, извините, не к столу будь сказано... А это что такое? Так вкусно пахнет...
– Баранина с овощами.
– Люблю баранину...
Он много рассказывал о себе, почти ни о чем меня не спрашивая. Рассказывал даже такое, что не принято рассказывать мало знакомым дамам. А я слушала с удовольствием, мне было интересно, это во-первых, а во-вторых, мужчины любят, когда их слушают не перебивая. И чем больше он говорил, тем яснее я понимала, что он обязательно еще придет.
Время стремительно приближалось к часу его ухода.
– Даш, ты прости, что я все о себе и о себе, тебе почему-то хочется рассказывать... Я сегодня выболтал что-то такое, чего не говорил никогда и никому, сам не знаю, что на меня нашло... И ведь что самое смешное, стрезва2... Знаешь, мне так хочется посидеть с тобой, никуда не спешить, выпить... А давай поедем ко мне на дачу, я там редко бываю, там живет один мой товарищ, от жены ушел, то-сё, а мне лучше, чтобы кто-то там жил... А?
– Можно, но у тебя бывает свободное время?
– Бывает, конечно, но... Ты извини, мне уже пора, я знаю, неприлично уходить сразу после еды, но...
– Ладно, дворянин, будь проще! Ты много о себе рассказал, вот только я не поняла, почему ты занялся таким, прямо скажем, недворянским делом, как охранное агентство?
Он рассмеялся.
– Я тебе все расскажу, что ты захочешь узнать, кроме своих женщин, об этом извини...
– Зачем мне твои женщины? – удивилась я.
– По-разному бывает... Ну ладно, спасибо тебе, знаешь, я когда увидел тебя в машине, рыжую, бледную, я сразу понял – неспроста... Ну все, ужин был – супер!
Он как-то замялся на пороге.
– Можно я буду звонить?
– Конечно.
– Хочу заранее извиниться, могу иногда пропасть на несколько дней, со мной бывает, работа такая... Но ты тоже звони, если я не могу разговаривать, я отключаю телефон. Для работы у меня другой...
– Поняла.
– Пока... Как неохота уходить...
– Иди уже, опоздаешь!
Он ушел. До пробуждения Зюзюки было чуть меньше двух часов. Меня так и подмывало разоблачить старую ворчунью! Смерд, простолюдин! Ничего она не понимает и вообще врушка! И он мне вполне подходит, нравится, волнует и даже вызывает некоторую жалость, несмотря на рост, силу и околобандитскую профессию. Он – мачо, в нем есть загадка, а еще накаченные мускулы, широченные плечи... А Егор? Егор мне тоже нравится, но... И вдруг я подумала: Дарья, да ты рехнулась! Ты живешь в двадцать первом веке, тебе сорок лет, позади трудная жизнь, два мужа, были еще романы, и чем ты занимаешься, идиотка? Тебе надо не о мужиках думать, а работу искать! На мужиков нынче надежды нет, самой надо себе старость обеспечивать... А ты руководствуешься представлениями Зюзюки! Дворянин – не дворянин! Секс, конечно, важная составляющая, но сама жизнь куда важнее, а в твоем возрасте искать такого мужа, чтобы тебя содержал, по меньшей мере глупо. Денег у тебя хватит ну на год, если прижаться, на два, а дальше что? А ведь еще и машину надо купить! И к чертям Зюзюку, она безнадежно отстала от жизни... Но сегодня я еще поговорю с ней, надо ж утереть ее кожаный нос, а потом займусь вплотную поисками работы. И обязательно надо созвать на новоселье старых знакомых. Новая жизнь не означает забвения старой.
Наконец пробило двенадцать. Я вытащила Зюзюку из сумки.
– Знаю, знаю, ошиблась я, бывает... Только все равно не годится он тебе, этот Герман.
– Почему?
– Он от тебя сына скрывает.
– Какого сына?
– Сын у него есть, прижил когда-то, а мать спилась, он ребеночка-то отобрал, теперь воспитывает, тетка ему помогает.
– Какая тетка?
– Его родная тетка. И он твердо решил не жениться. Так что не женится он на тебе, не рассчитывай.
– Да я и не думала о замужестве.
– И в отцы нашей девочке он не сгодится.
– Какой девочке?
– Ну ты ж девочку родить должна, пока еще не поздно.
– А почему он в отцы-то не годится?
– Генетика плохая!
– Что? – мне показалось, что я ослышалась.
– Генетика, говорю, плохая, наследственность, не понимаешь, что ли?
– Да ты-то откуда про генетику знаешь?
– Глупый вопрос, откуда я вообще все знаю? Так вот, матушка его от туберкулеза померла, и у мальчишечки тоже легкие слабые, вот он его у тетки за городом и держит. Где воздух свежий.
– Значит, про товарища на даче он наврал?
– Да нет, это правда, только ребеночек у тетки живет, тетка у него помешанная на здоровом образе жизни, живет в деревне, козу держит, козьим молочком мальца поит...
– А почему ж он мне этого не сказал?
– А, видать, не хочет, чтобы ты... Словом, в мачехи парню не годишься.
– Почему не гожусь?
– Да вообще-то сгодилась бы, но он так считает, и тут уж я ничем тебе не помогу. Я ж знаю – негодный он для тебя.
– Тогда зачем приходил?
– Для блуда.
– Так ничего же не было.
– А он думает, что будет!
– А будет?
– Нет, не будет.
– Почему?
– Прошлое помешает, которое и есть будущее.
– Какое прошлое?
– Зачем заранее говорить? Может, и не сладится ничего.
– А если в зеркало заглянуть?
– Глянь, попробуй.
Я открыла пудреницу и увидела в зеркальце зад удаляющегося джипа с номером Германа.
– Значит, тут и надеяться не на что?
– Забудь!
– Но он мне понравился!
– Как понравился, так и разонравится. Он, если хочешь знать, как выпьет лишнего, так баб своих лупит! Вон, глянь!
И я увидела в зеркальце, как Герман со всего маху бьет по щеке какую-то блондинку.
– Может, за дело? – с робкой надеждой спросила я.
– А я почем знаю!
– Ну, допустим, а что скажешь насчет Егора?
– Это который сосед с собакой?
– Да.
– Он тебе пригодится.
– Для чего?
– Не знаю пока. Мы с ним еще мало знакомы. Вот позови его в гости, тогда я разберусь. Или сама к нему в гости сходи, только меня взять не забудь. Ну все, я спать хочу. Ты сегодня меня обидела.
– Я?
– Ты, ты! Еще как обидела!
– Чем это?
– А ты обо мне плохо думала! И старая ворчунья я, и врушка, и вообще ничего в вашей жизни не понимаю, у вас на дворе двадцать первый век, а Зюзюка устарела, и не надо ее слушать... Так что пока, чувиха!
И с этими словами она уснула. Ни фига себе, она мысли читает... И... Интересно, неужели у Германа действительно есть сын, про которого он умолчал?
– Есть, есть, не сомневайся. Я одну ошибочку сделала, да и не такая уж ошибочка-то... ты из высокородных дворян, а он из захудалых, худородный... Так что, как ни крути, не пара он тебе. Все!
Она и вправду читает мысли! Мне стало как-то неуютно. Мало ли что приходит в голову сорокалетней незамужней женщине, у которой давно не было мужика.
Утром меня разбудил звонок Кристины.
– Подруга, привет! Разбудила?
– Да!
– Ничего, просыпайся, а то все на свете проспишь! Я соскучилась и вообще жажду тебя навестить, у меня есть шикарный подарок на новоселье! Давай адрес, я сейчас приеду! И никаких возражений!
– Ладно, черт с тобой!
– И имей в виду: я еду к тебе завтракать!
– Поняла. Сколько у меня времени?
– Час!
Я побежала в ванную, потом быстренько оделась, застелила постель, окинула взглядом квартиру, все ли в порядке, поменяла воду в розах, принесенных худородным дворянином – здорово он, однако, повысился в звании, – все же от смерда до худородного дворянина дистанция немалого размера. Но, как ни странно, мысль о нем после беседы с Зюзюкой была уже какая-то отстраненная, как будто я смирилась с его потерей. Выходит, у этой старой варежки есть на меня влияние. Чудеса, да и только! Интересно, к чему это приведет?
Кристинка явилась с целым ворохом пакетов, один из которых был огромным.
– Вот, держи! – с порога она протягивала мне именно этот огромный пакет. – Хотя постой, поди-ка сюда! – она за руку вытащила меня на лестничную площадку, выхватила что-то круглое и мягкое из пакета и швырнула в прихожую. – Вот теперь твое проживание здесь можно считать легитимным! (Когда-то Кристина работала помощником депутата в Государственной думе).
– Что это? – ошалело спросила я.
– Кот!
Это и в самом деле был кот! Огромный круглый котище, связанный из шерсти, рыжий в коричневую крупную полоску.
– Господи, Дашка, что ты с собой сделала! – всплеснула руками Кристинка, только сейчас заметив мои рыжие кудри. – А здорово! Тебе идет, и котяра тебе в масть! Скажи какой, а? Я хотела живого котенка, а потом подумала: в твоем возрасте ты всю любовь обрушишь на маленькое живое существо, никуда не сможешь уехать и все такое, и я разорилась на этого... Он дорогой, зараза, но неотразимый, правда? Давай, показывай хоромы! Да, впечатляет! Конечно, если бы в такой вид привести старую квартиру...
– На какие шиши?
– Тоже верно! Зачем жалеть о прошлом? Ура! Мне нравится! А что с соседями? Успела познакомиться?
– Вот-вот...
– Да, Зюзюка, сегодня, наверное, самый удивительный день в моей жизни...
– Ты правильно все сделала, волосы перекрасила под бабку твою... Мне приятно... Я знаю, что ты хотела спросить – были ли у меня любимцы... Были. И твоя бабка самая любимая была. А вот ее бабку я не любила. Заносчивая, меня никогда не приласкает, пользовалась мной, как... Помнишь сказку про зеркальце?
– «Свет мой, зеркальце, скажи»?
– Кажись, Пушкин написал? Это до него слухи про мое зеркальце дошли.
– Зюзюка, у тебя мания величия, а еще ты врушка! Пудреницу бабушке ее поклонник подарил в уже вполне советские времена.
– Не знаешь ты ничего! Раньше зеркальце у меня было другое, без всякой там пудры, старинной веденецкой работы... Да разбилось оно в революцию... А меня прабабка твоя сохранила и дочке своей передала.
– А ты без зеркальца не могла?
– Могла, но только на словах, без картинки, не так впечатляло, ну вроде как нынче все больше телевизор смотрят, а радио мало слушают, с картинкой-то оно убедительнее... А когда бабке кавалер-то пудреницу подарил, оказалось, она тоже веденецкой работы...
– Теперь это называется венецианской работы...
– Ах да, я запамятовала, бабка твоя говорила, старость не радость... Да, вот еще, ты это... помалкивай про меня, подружкам своим не вздумай болтать. А то я не смогу тебе никогда больше помочь. Обо мне все знает только моя хозяйка, и никто больше. Вон, бабка твоя уж как тебя любила, все равно лишнего словца не проронила. Постой, а ведь, похоже, конец мне приходит...
– Какой конец, почему?
– Так ты ж бездетная, некому тебе меня передать. Ты помрешь, и я с тобой... Ой не дело это, надо срочно тебе дитятком обзавестись, и непременно дочкой, мужчины-то нам не годятся, а внучку ты уж и не дождешься, наверное, возраст вон... Ну если только совсем скоро понесешь... Ой, что это я, вы ж теперь так не говорите, залетишь, вот... Я, конечно, не очень понимаю, почему это называется «залететь», вот «понесла» —нормально, а залетела... Странно как-то...
– Зюзюка, скажи, а как мне быть, ведь послезавтра этот придет, смерд...
– Не смерд, простолюдин, я слово позабыла...
– Простолюдин? Ну пусть простолюдин, – засмеялась я. – Он мне нравится.
– Ты замуж за него хочешь или так, поблудить?
– Ну, сперва надо, наверное, поблудить, а там видно будет.
– Да что видно-то, где? Именно ничего не видно, зеркало вон пустое. Он тебя обесчестит... и сгинет.
– Обесчестить меня уж никак нельзя, это со мной ох как давно случилось...
– Поблудить очень охота?
– Охота, Зюзюшенька, – вздохнула я.
– Ох и нравы у вас нынче, ох и нравы, даже бабка твоя, хоть и любила поблудить, но вслух никогда...
– Времена меняются.
– Да уж, я насмотрелась... Я же одно время при дворе жила, тогда тоже блудили... Ох блудили! Это потом, в имении у Милорадовых девицы себя блюли, по такой надобности никогда ко мне не обращались, только все про замужество, ну а уж как замуж выйдут, бывало, и блудят, куда ж денешься, но я их от больших бед остерегала. Одной барышне, да нет уж, барыне тогда, не помню сейчас, кем она тебе приходилась, я помогла... Муж у нее хороший был, добрый, щедрый, красавец собой, а она возьми и влюбись в прощелыгу заезжего. Супруг-то делом занят был, заводы у него за Уралом имелись, не лежебока какой-нибудь, а ей-то, голубоньке, скучно, она все романы читала, на клавикордах играла, вышивала, а тут барин один к соседям гостить пожаловал, она и влюбилась со скуки-то, грех между ними случился, она даже про меня забыла, вскружил он ей головку-то и стал подбивать с ним в Париж ехать... Клялся, божился, что все устроит, вывезет ее тайком из России, вроде как свою сестру, никакие преграды ему не страшны, мол, ну сама знаешь, чего мужчины сгоряча обещают, и она, дуреха такая, уж в дорогу сбираться начала, тайком от челяди...
– И что? – в нетерпении перебила я.
– Совсем уж было приготовилась... Ай, я вспомнила, Дунечкой ее звали, так вот Дунечка стала свои фамильные драгоценности собирать, а их много было, дорогущие, и тут обо мне вспомнила. Зюзюка, говорит, покажи, что со мной будет? Ну я и показала... Сидит она в убогой комнатенке на постоялом дворе, без денег, без драгоценностей, одна-одинешенька и слезами горючими умывается. Побелела вся и спрашивает: «Зюзюка, милая, что же он, меня бросит?» «Беспременно бросит, – отвечаю, – видать, прознал про твои драгоценности, вот и решил со своей любовницей, которую за сестрицу выдавал, обмануть тебя таким макаром...» Она как ножкой топнет, как закричит: «Все ты врешь...» А у самой в голосе отчаяние, понимает она, что я правду говорю. Поплакала она, покричала, а потом одумалась. Отказала тому прощелыге и с тех пор только о муже и детях до самой смерти думала. Умерла она не старой, от грудной жабы, а перед смертью все меня под подушкой держала, просила доченьку ее беречь, а еще сказала: спасибо тебе, моя милая Зюзюка, если бы не ты, я бы и свою жизнь погубила, и Ванечкину, и деток... С этими словами и отошла... Да, вот еще что, имей в виду, я и днем все знаю, все слышу и вижу. Ох, устала я с непривычки-то, спать хочу, да, и если блудить с простолюдином вздумаешь, ладно уж, блуди, но не просто так...
– А как?
– Ну, чтоб понести, тьфу, залететь... Может, дочка получится, так еще пожить охота...
И она умолкла. Видимо, заснула. Я ущипнула себя за руку, больно... Значит, мне это все не приснилось. Зюзюка на самом деле ожила. Знаете, как уютно, как защищенно я себя почувствовала. Есть на свете кто-то – или что-то? – кому я небезразлична, кто лучше меня знает историю моей семьи и пусть из эгоистических побуждений, но заботится о продлении рода... С ума сойти! Или я уже сошла с ума и мне это просто примерещилось в бреду сегодняшней эйфории?
Я положила Зюзюку под подушку, легла и сразу уснула.
Утром первой моей мыслью было – это все сон. Я схватила Зюзюку, но она была такой, как всегда. Достала пудреницу, открыла... Ничего интересного, пудреница как пудреница. Конечно, мне все просто приснилось. Но на руке красовался синяк... и как прикажете это понимать? Смешно ведь думать, что в двадцать первом веке у сорокалетней, вполне нормальной женщины... хотя, может, я обольщаюсь и я далека от нормы? А ущипнуть себя могла и во сне, запросто... Ладно, буду считать, что это был сон, а ночью посмотрим... А пока буду готовиться к приему... простолюдина! Смешно, ей-богу... Между прочим, он с виду очень даже породистый... Ерунда. Просто я, видно, так измучилась от одиночества... И вдруг меня осенило: а ведь вчера был день смерти бабушки... А я, мерзавка, забыла.
– Прости, Зюзюка, я забыла.
Да, кажется, я все-таки спятила.
И я поехала на Донское кладбище, положила цветы на бабушкину могилу, ее любимые желтые хризантемы...
Я вышла из лифта и обмерла. У двери Егора сидела собака! Дивной красоты голубоглазая хаски. Она сидела и улыбалась! Господи, какая прелесть! И тут же я вспомнила, что именно такую собаку видела в пудренице. Ничего себе!
Я уже вставила ключ в замок, но меня неудержимо тянуло пообщаться с собакой.
– Привет, собака!
Она еще шире улыбнулась.
– Тебя можно погладить?
Наверное, я бы не очень удивилась, если бы она мне ответила. Но собака молчала. Я погладила ее. Похоже, она была мне благодарна.
– А чего ты здесь сидишь? Ты чья?
В этот момент приоткрылась дверь еще одной квартиры. На площадке их три. Оттуда выглянула пожилая дама.
– Здравствуйте! – сказала я. – Я ваша новая соседка, меня зовут Дарья.
Дама весьма благосклонно улыбнулась в ответ и вышла на площадку.
– Очень, очень, рада! Меня зовут Эмилия Казимировна. Вы уже окончательно переехали?
– Да. Может быть, зайдете ко мне как-нибудь по-соседски.
– О, с удовольствием, а вы одна будете жить?
– Да, одна. А что это за чудная псина?
– Так это же Себастьян, пес Егора. Вы с ним еще не знакомы?
– С Егором чуть-чуть знакома, а вот с этим красавцем еще не имела чести... Но почему он тут сидит? Егора нет дома? Или он сбежал, а Егор его ищет?
Дама вдруг прижала палец к губам и подошла ко мне совсем близко.
– Нет, в том-то и дело, что Егор дома, и у него сейчас... женщина, ну вы понимаете? А Себастьян при... этом не желает присутствовать... воет, вот Егор его и выставляет.
– Значит, вся лестничная клетка знает, когда к нему дамы приходят и зачем? – засмеялась я.
– То-то и оно.
В этот момент в ее квартире зазвонил телефон. Дама смущенно развела руками и засеменила к себе.
– Себастьян, может, в гости зайдешь? – я открыла дверь своей квартиры и пригласила пса.
Но он сидел как вкопанный.
– Ладно, не хочешь, не надо. Ну пока, брат!
Мне, конечно, было смешно, но зато я поверила в Зюзюку! Правда, она и сама не понимала, почему в зеркале отразился Себастьян, но, скорее всего, это означает, что пес для хозяина важнее и дороже баб, которых он трахает, хоть и выставляет его за дверь. Ну что ж, спасибо, Зюзюка, за своевременное предупреждение. Значит, сосредоточим свое внимание на Германе. Сословные предрассудки предков меня не занимают. В наше время простолюдин на джипе – уже не простолюдин, а крутой мужик, а крутыми мужиками пренебрегать глупо, это ведь так сексуально – крутой мужик! Правда, для полноты картины он должен был бы быть еще и наголо бритым, но...
Я что-то стряпала, наводила лоск в квартире и с невероятным нетерпением ждала ночи. Мне так хотелось поболтать с Зюзюкой!
Едва пробило полночь, я схватила свою старую подружку.
– Зюзюка, милая, здравствуй.
– Здравствуй, Дашутка, пустой у тебя нынче денек был.
– Почему пустой? – удивилась я. – Я столько дел переделала, в ДЭЗ сходила, на почту, на рынок смоталась, без машины-то тяжело, непривычно.
– Мне все это неинтересно. Моя забота другая, сама знаешь! Кавалера нынче никакого не встретила, так и беспокоить меня нечего попусту, – даже как-то сварливо проговорила она.
– А что, с тобой можно только мужиков обсуждать?
– А ты думала? Для другого у тебя подружки есть. А я в ваших делах ничего не смыслю. Вчера-то я для знакомства разболталась, и хватит. Завтра к тебе простолюдин придет, тогда и поговорим, все, я спать буду.
– Вот это афронт! Как сказала бы моя первая свекровь. Ну, Зюзюка, а ты, оказывается, с характером. А если я вообще больше ни одного мужика не встречу, ты и говорить со мной не станешь?
Но она молчала.
– Ну и ладно, охота была всякие бредни слушать про матушку государыню. Да я про нее небось побольше твоего знаю, в юности историей увлекалась.
Все напрасно. Зюзюка была непреклонна.
Утром я решила пойти купить цветов, в доме у женщины обязательно должны быть цветы, так учила бабушка. Интересно, а простолюдин придет с цветами? Тьфу, что за глупость, привязалось это идиотское словцо позапрошлого века! Герман для меня пока просто Герман, а там посмотрим... Я представила себе, что он меня обнимает, и мне понравилось, у него такие большие сильные руки... Когда он на месте аварии взял мое лицо в ладони и заглянул в глаза, пусть с медицинскими целями... По уже образовавшейся привычке я сунула Зюзюку в сумку и подумала, что вечером я ее в сумке и оставлю, а то если дело все же дойдет до «блуда», ее присутствие в спальне может мне здорово помешать. Черт побери, хорошее забытое слово «блуд»! А то все трах или того хуже е... В сталинские времена мою любимую Анну Ахматову в газетах называли блудницей... Даже почетно для меня, тем паче что я и не помню уж, когда в последний раз блудила. Во дворе я сразу увидела Егора с Себастьяном.
– Привет, Даша!
– Боже, какая собака! – притворилась я, что впервые вижу Себастьяна, чтобы не смущать соседа. – Это хаски?
– О, вы разбираетесь в собаках?
– Да не очень, но такую красоту нельзя не знать. А можно ее погладить?
– Это мальчик, Себастьян. Можете его погладить.
– О, привет, Себастьян, рада познакомиться.
Он улыбнулся и, как мне показалось, заговорщицки мне подмигнул, оценив мою деликатность. И вдруг подал лапу.
Я удивилась, но с удовольствием пожала ее. Егор же удивился несказанно.
– Чудеса, да и только! Он никогда не дает лапу никому, кроме меня. Что бы это значило?
– Думаю, только одно – я ему понравилась! Впрочем, как и он мне. И я даже чувствую себя польщенной! Ладно, сосед, я спешу, пока!
Ай да Себастьян, какую разыграл сцену! А может, зеркало показало мне Себастьяна как ключевую фигуру моего с Егором романа? Да, скорее всего. Он ведь так удивился поступку собаки, что явно заинтересовался мной. Иной раз удивление – это уже полдела. И вполне возможно, он решит, что стоит поэкспериментировать, завоет пес во время его... блуда со мной? Тьфу, вот привязалось! Мне стало вдруг так весело, так хорошо, но тут же я поняла – чепуха, не рискнет такой мачо заводить шашни с соседкой, это ж недальновидно, откуда он знает, что я не стану в дальнейшем портить его сексуальную жизнь? И вообще, мне это ни к чему. Еще влюблюсь в него, буду ревновать, мучиться, нет уж, не желаю! Егора мы вычеркиваем из списка претендентов!
Я приготовила скромный, но вкусный обед, решила, что кормить его буду на своей новой шикарной кухне. Первый гость... Часов в семь я была уже готова и начала волноваться. Включила телевизор, ни на чем не могла сосредоточиться и вдруг на канале «Спорт» увидела Егора! Он вел какую-то программу. Ого, оказывается, он спортивный комментатор! Вот только этого мне и недоставало! Телевизионщик! Когда в конце программы я увидела титры, то поняла, что он ко всему еще и олимпийский чемпион по фигурному катанию! Но хорош, черт бы его взял! Нет, мне такой хоккей не нужен, впрочем, вместе с фигурным катанием!
Но передача здорово отвлекла меня от ожидания простолюдина. Тут зазвонил телефон.
– Даша, это Герман!
Похоже, я буду сидеть с мытой шеей!
– Даш, у нас ничего не отменяется?
Слава богу!
– Нет, я жду вас!
– Так я подымусь?
– Вы уже внизу? – запаниковала вдруг я.
– Да. Код какой?
Я быстренько глянула в зеркало, кажется, все в порядке, и прильнула к глазку. У лифта стоял Егор! Хорошо бы он столкнулся лицом к лицу с Германом. Мечты иногда сбываются, пусть даже такие крохотулечные! Едва подъехал лифт, оттуда с букетом роз вышел Герман. Он был на целую голову выше Егора. Я сразу открыла дверь и успела заметить весьма любопытный взгляд любвеобильного соседа.
– Даша! Привет! – расплылся в улыбке Герман. – Я, кажется, не опоздал!
Егор уехал.
– Привет, заходите, Герман!
– О, как у вас красиво, краской еще пахнет, недавно ремонт делали?
– Я только на днях сюда переехала, вы самый первый гость!
– Кстати, я боялся, что сегодня не смогу прийти, до шести все еще было неясно, но вот вырвался, очень уж хотелось вас повидать. Но у меня всего только два часа, и я не смогу выпить даже глотка – работа, ничего не попишешь. Вы не обиделись?
– Да нет, почему я должна обижаться? Работа святое дело, я понимаю.
– Вы умница, что не добавили «для мужчины».
– Почему? – засмеялась я. Хотя я, конечно же, обиделась. Он что, сюда жрать пришел?
– Тогда бы это значило, что вы все-таки обиделись.
– Я вообще-то не обидчива.
– Здорово, а то я подумал... Вы ж вот обиделись на того типа...
– На какого типа? – искренне не поняла я.
– Который сломал кровать...
– Да что вы, я ему безмерно благодарна!
– За что?
– Это было последней каплей, и я начала новую жизнь!
– Назло ему? – усмехнулся он. – А где у вас можно руки помыть?
Я показала на дверь ванной. Странный тип...
– Ох, я такой голодный, с утра ничего не ел.
Он мне жутко нравился, но я понимала – сегодня ни-ни! Второпях я не люблю. Если полезет, получит отлуп. Я чувствовала, что тоже ему нравлюсь, но уже через несколько минут поняла, что и он не хочет впопыхах, и совершенно успокоилась.
– А ты вкусно готовишь, мне нравится, моя бабушка тоже такой грибной суп варила, с геркулесом...
В голосе этого громилы прозвучала нежность.
– Вы любили бабушку?
– Да, я практически вырос у бабушки с дедом. Дед был военный инженер, а бабушка окончила Питерскую консерваторию по классу флейты. Играла в оркестре Большого театра. Она была маленькая, хрупкая, а я уже в четырнадцать вымахал до метра восьмидесяти пяти, она мне едва до подмышки доставала и все смеялась: «Герка, ты нарочно так вырос, чтобы я не могла тебя поцеловать...» Бабка была дворянских кровей, правда, с детства привыкла это скрывать...
Вот тебе и простолюдин, ошибочка вышла, драгоценная Зюзюка.
– А дед тоже был высокий, сильный, только, в отличие от бабки, молчун. Она все смеялась: «Вася привык хранить военные тайны, и из всего делает тайну, даже из неправильно вросшего ногтя на ноге...» Ох, извините, не к столу будь сказано... А это что такое? Так вкусно пахнет...
– Баранина с овощами.
– Люблю баранину...
Он много рассказывал о себе, почти ни о чем меня не спрашивая. Рассказывал даже такое, что не принято рассказывать мало знакомым дамам. А я слушала с удовольствием, мне было интересно, это во-первых, а во-вторых, мужчины любят, когда их слушают не перебивая. И чем больше он говорил, тем яснее я понимала, что он обязательно еще придет.
Время стремительно приближалось к часу его ухода.
– Даш, ты прости, что я все о себе и о себе, тебе почему-то хочется рассказывать... Я сегодня выболтал что-то такое, чего не говорил никогда и никому, сам не знаю, что на меня нашло... И ведь что самое смешное, стрезва2... Знаешь, мне так хочется посидеть с тобой, никуда не спешить, выпить... А давай поедем ко мне на дачу, я там редко бываю, там живет один мой товарищ, от жены ушел, то-сё, а мне лучше, чтобы кто-то там жил... А?
– Можно, но у тебя бывает свободное время?
– Бывает, конечно, но... Ты извини, мне уже пора, я знаю, неприлично уходить сразу после еды, но...
– Ладно, дворянин, будь проще! Ты много о себе рассказал, вот только я не поняла, почему ты занялся таким, прямо скажем, недворянским делом, как охранное агентство?
Он рассмеялся.
– Я тебе все расскажу, что ты захочешь узнать, кроме своих женщин, об этом извини...
– Зачем мне твои женщины? – удивилась я.
– По-разному бывает... Ну ладно, спасибо тебе, знаешь, я когда увидел тебя в машине, рыжую, бледную, я сразу понял – неспроста... Ну все, ужин был – супер!
Он как-то замялся на пороге.
– Можно я буду звонить?
– Конечно.
– Хочу заранее извиниться, могу иногда пропасть на несколько дней, со мной бывает, работа такая... Но ты тоже звони, если я не могу разговаривать, я отключаю телефон. Для работы у меня другой...
– Поняла.
– Пока... Как неохота уходить...
– Иди уже, опоздаешь!
Он ушел. До пробуждения Зюзюки было чуть меньше двух часов. Меня так и подмывало разоблачить старую ворчунью! Смерд, простолюдин! Ничего она не понимает и вообще врушка! И он мне вполне подходит, нравится, волнует и даже вызывает некоторую жалость, несмотря на рост, силу и околобандитскую профессию. Он – мачо, в нем есть загадка, а еще накаченные мускулы, широченные плечи... А Егор? Егор мне тоже нравится, но... И вдруг я подумала: Дарья, да ты рехнулась! Ты живешь в двадцать первом веке, тебе сорок лет, позади трудная жизнь, два мужа, были еще романы, и чем ты занимаешься, идиотка? Тебе надо не о мужиках думать, а работу искать! На мужиков нынче надежды нет, самой надо себе старость обеспечивать... А ты руководствуешься представлениями Зюзюки! Дворянин – не дворянин! Секс, конечно, важная составляющая, но сама жизнь куда важнее, а в твоем возрасте искать такого мужа, чтобы тебя содержал, по меньшей мере глупо. Денег у тебя хватит ну на год, если прижаться, на два, а дальше что? А ведь еще и машину надо купить! И к чертям Зюзюку, она безнадежно отстала от жизни... Но сегодня я еще поговорю с ней, надо ж утереть ее кожаный нос, а потом займусь вплотную поисками работы. И обязательно надо созвать на новоселье старых знакомых. Новая жизнь не означает забвения старой.
Наконец пробило двенадцать. Я вытащила Зюзюку из сумки.
– Знаю, знаю, ошиблась я, бывает... Только все равно не годится он тебе, этот Герман.
– Почему?
– Он от тебя сына скрывает.
– Какого сына?
– Сын у него есть, прижил когда-то, а мать спилась, он ребеночка-то отобрал, теперь воспитывает, тетка ему помогает.
– Какая тетка?
– Его родная тетка. И он твердо решил не жениться. Так что не женится он на тебе, не рассчитывай.
– Да я и не думала о замужестве.
– И в отцы нашей девочке он не сгодится.
– Какой девочке?
– Ну ты ж девочку родить должна, пока еще не поздно.
– А почему он в отцы-то не годится?
– Генетика плохая!
– Что? – мне показалось, что я ослышалась.
– Генетика, говорю, плохая, наследственность, не понимаешь, что ли?
– Да ты-то откуда про генетику знаешь?
– Глупый вопрос, откуда я вообще все знаю? Так вот, матушка его от туберкулеза померла, и у мальчишечки тоже легкие слабые, вот он его у тетки за городом и держит. Где воздух свежий.
– Значит, про товарища на даче он наврал?
– Да нет, это правда, только ребеночек у тетки живет, тетка у него помешанная на здоровом образе жизни, живет в деревне, козу держит, козьим молочком мальца поит...
– А почему ж он мне этого не сказал?
– А, видать, не хочет, чтобы ты... Словом, в мачехи парню не годишься.
– Почему не гожусь?
– Да вообще-то сгодилась бы, но он так считает, и тут уж я ничем тебе не помогу. Я ж знаю – негодный он для тебя.
– Тогда зачем приходил?
– Для блуда.
– Так ничего же не было.
– А он думает, что будет!
– А будет?
– Нет, не будет.
– Почему?
– Прошлое помешает, которое и есть будущее.
– Какое прошлое?
– Зачем заранее говорить? Может, и не сладится ничего.
– А если в зеркало заглянуть?
– Глянь, попробуй.
Я открыла пудреницу и увидела в зеркальце зад удаляющегося джипа с номером Германа.
– Значит, тут и надеяться не на что?
– Забудь!
– Но он мне понравился!
– Как понравился, так и разонравится. Он, если хочешь знать, как выпьет лишнего, так баб своих лупит! Вон, глянь!
И я увидела в зеркальце, как Герман со всего маху бьет по щеке какую-то блондинку.
– Может, за дело? – с робкой надеждой спросила я.
– А я почем знаю!
– Ну, допустим, а что скажешь насчет Егора?
– Это который сосед с собакой?
– Да.
– Он тебе пригодится.
– Для чего?
– Не знаю пока. Мы с ним еще мало знакомы. Вот позови его в гости, тогда я разберусь. Или сама к нему в гости сходи, только меня взять не забудь. Ну все, я спать хочу. Ты сегодня меня обидела.
– Я?
– Ты, ты! Еще как обидела!
– Чем это?
– А ты обо мне плохо думала! И старая ворчунья я, и врушка, и вообще ничего в вашей жизни не понимаю, у вас на дворе двадцать первый век, а Зюзюка устарела, и не надо ее слушать... Так что пока, чувиха!
И с этими словами она уснула. Ни фига себе, она мысли читает... И... Интересно, неужели у Германа действительно есть сын, про которого он умолчал?
– Есть, есть, не сомневайся. Я одну ошибочку сделала, да и не такая уж ошибочка-то... ты из высокородных дворян, а он из захудалых, худородный... Так что, как ни крути, не пара он тебе. Все!
Она и вправду читает мысли! Мне стало как-то неуютно. Мало ли что приходит в голову сорокалетней незамужней женщине, у которой давно не было мужика.
Утром меня разбудил звонок Кристины.
– Подруга, привет! Разбудила?
– Да!
– Ничего, просыпайся, а то все на свете проспишь! Я соскучилась и вообще жажду тебя навестить, у меня есть шикарный подарок на новоселье! Давай адрес, я сейчас приеду! И никаких возражений!
– Ладно, черт с тобой!
– И имей в виду: я еду к тебе завтракать!
– Поняла. Сколько у меня времени?
– Час!
Я побежала в ванную, потом быстренько оделась, застелила постель, окинула взглядом квартиру, все ли в порядке, поменяла воду в розах, принесенных худородным дворянином – здорово он, однако, повысился в звании, – все же от смерда до худородного дворянина дистанция немалого размера. Но, как ни странно, мысль о нем после беседы с Зюзюкой была уже какая-то отстраненная, как будто я смирилась с его потерей. Выходит, у этой старой варежки есть на меня влияние. Чудеса, да и только! Интересно, к чему это приведет?
Кристинка явилась с целым ворохом пакетов, один из которых был огромным.
– Вот, держи! – с порога она протягивала мне именно этот огромный пакет. – Хотя постой, поди-ка сюда! – она за руку вытащила меня на лестничную площадку, выхватила что-то круглое и мягкое из пакета и швырнула в прихожую. – Вот теперь твое проживание здесь можно считать легитимным! (Когда-то Кристина работала помощником депутата в Государственной думе).
– Что это? – ошалело спросила я.
– Кот!
Это и в самом деле был кот! Огромный круглый котище, связанный из шерсти, рыжий в коричневую крупную полоску.
– Господи, Дашка, что ты с собой сделала! – всплеснула руками Кристинка, только сейчас заметив мои рыжие кудри. – А здорово! Тебе идет, и котяра тебе в масть! Скажи какой, а? Я хотела живого котенка, а потом подумала: в твоем возрасте ты всю любовь обрушишь на маленькое живое существо, никуда не сможешь уехать и все такое, и я разорилась на этого... Он дорогой, зараза, но неотразимый, правда? Давай, показывай хоромы! Да, впечатляет! Конечно, если бы в такой вид привести старую квартиру...
– На какие шиши?
– Тоже верно! Зачем жалеть о прошлом? Ура! Мне нравится! А что с соседями? Успела познакомиться?