Погасили свет, оставив гореть только лампочки над загоном, шум сменился молчаливым ожиданием. Человек Фея подошёл к клетке с котом, поднял дверцу и палкой стал выталкивать его, пока тот не выпрыгнул на арену и, припав к земле, зарычал, нервно дёргая хвостом. Через мгновение была открыта дверь клетки с собакой. Зрители загудели, когда пёс бросился вон, чтобы начать биться. Он побежал прямо к припавшему к полу коту, все внимание которого обратилось теперь на него. Для обоих зверей не существовало больше ничего, кроме противника.
   Когда пёс сделал первый яростный бросок, кот чуть отступил в сторону и выбросил вперёд лапу с растопыренными когтями. Пёс отвернул голову в сторону, чтобы предупредить движение кота, но ошибся почти на дюйм. Кот не ошибся. Его когти глубоко впились в морду собаки. Когда противники разошлись на прежние позиции, из морды пса обильно текла кровь, и на губах появилась красная пена. В толпе закричали и стали делать новые ставки: популярность пса значительно снизилась.
   Он снова прыгнул, и на этот раз ему удалось сбить кота с ног и цапнуть за правое ухо. Но и зубы кота оставили отметину на передней лапе собаки. Пёс взвизгнул, и его зубы больно вонзились в бок кота, в мякоть. Снова они разошлись. Внезапно оказалось, что нападает теперь не пёс. Кот сам набросился на белого пса. Они сцепились, встав на задние лапы, и потом упали в бурном сплетении. Казалось, пёс не может больше противостоять невероятно быстрым рефлексам кота. Кот распорол передними лапами шею более крупного врага, его зубы хладнокровно вонзились в его горло. Мощные кривые когти задних лап он выпустил в живот собаки и провёл глубокие царапины от рёбер до живота. Рычание пса превратилось в визг боли и ужаса, и он отскочил, безуспешно пытаясь избавиться от противника, но кот не ослаблял хватки и продолжал терзать мягкие нижние части его живота. Пёс стал носиться в слепой панике. Ему удалось добежать до двери в свою клетку, но потом ноги перестали держать его. Несколько раз он спазматически дёрнулся, тяжело вздохнул и затих. Белый пёс был мёртв.
   Ди, Энди и Слим сидели в первом ряду скамеек. Они ставили на собаку. Ди огорчённо потряс головой: «Вот так, улыбнулись нам наши тридцать башен…»
   Большой Ловкач Фей, ликуя, ухмылялся и давал наставления своим помощникам, потом собрал выручку. Это было только начало того, что он собирался сделать из своей тридцатидолларовой покупки.
   Следующие две недели кот взаперти сидел в сарае Ловкача Фея в Сосновом Утёсе. Бок болел у него ужасно, и каждый мускул ныл при малейшем движении. Несколько дней после сражения он приходил в себя от шока и страха. Час за часом мерил он ограниченное пространство своей клетки. Лишь постепенно он приходил в норму.
   Его естественно-дикая природа стала ещё более ярко выраженной в неволе. Когда ему просовывали сквозь прутья воду или еду на палке, он яростно набрасывался на пищу, рыча и кусаясь, чем приводил в неописуемый ужас служителя, который тут же убегал. После еды кот носился по клетке.
   Большой Ловкач Фей был доволен этим проявлением дикости. Следующая схватка должна была произойти на нелегальной, но все же знаменитой арене в переоборудованной конюшне на северной окраине Маленькой Скалы. «Спорт» стравления животных и птиц — бойцовых петухов, диких и домашних животных и зверей, сталкивающихся в смертельной схватке, — был незаконным, но властям давали взятки, чтобы они не чинили препятствий. Молва о схватке кота с собакой передавалась из уст в уста. Во всем Арканзасе остались лишь немногие игроки, не знавшие малейших подробностей битвы. Поговаривали, что полосатый дикий кот будет выставлен против громадной охотничьей собаки, знаменитой своими победами и убийствами кошек на арене.
   В вечер схватки Большой Ловкач Фей поставил больше 1000 долларов — и каждый цент на собаку. Пёс не только фунтов на пятьдесят превышал вес кота, пёс был рождён для убийства.
   Под неприятным мерцанием ламп кот был вытолкнут из клетки на арену, и дверь упала за ним. Он молчаливо припал возле неё, пристально глядя на дверцу в противоположном полукруге ограды, её как раз поднимали подручные.
   Как только грандиозная голова собаки, стремящейся рвануться в сражение, подтолкнула чуть приподнятую дверцу клетки, дверь застопорилась и придержала пса. Устрашённый размерами противника, кот громко взвизгнул. Подручные тянули дверь, чтобы выровнять её. Им удалось чуть-чуть приподнять дверь, но дальше она двигаться не хотела. Чтобы пролезть под дверь, псу пришлось лечь на бок. Свирепо рыча, он упёрся передними лапами в дверцу и таким образом освобождался из-под неё, чтобы тотчас наброситься на кота. Кот будто дожидался последнего момента и бросился бежать с невероятной быстротой по кругу вдоль сетки, пёс гнался за ним по пятам, и тут кот проскользнул в приоткрытую дверь клетки, из которой только что с трудом вылезла собака.
   Пёс головой протаранил дверцу; сорвав цепи, скрипя и гремя, маленькая клетка перевернулась. Пока клетка ещё стояла на ребре, кот выскочил из неё. Две двери вели из окружённой бетонными стенами арены, и через одну из них юркнул кот, в то время как испуганные подручные и зрители кинулись врассыпную. Паника разразилась на арене. Пёс, освободившись от ошейника-клетки, бросился вслед за котом. Он прокладывал себе путь среди целого леса ног.
   В этот момент кот мчался уже через стоянку машин. Хотя страх все ещё не оставлял зверя, чувство освобождения пело в нем. Он быстро проскользнул под тремя машинами, проскочил в узкую щель в высокой ограде. Далеко позади себя он ещё мог слышать гул и улюлюканье арены, но не обращал на это внимания. Его ловкость должна навести проклятого пса на ложный след.
   Он бежал теперь по полю, часто меняя направление, путь пересекал овраг, наполненный водой, глубиной примерно в рост кота. Он прыгнул туда и проплыл по течению несколько сотен ярдов, прежде чем выбраться на берег и продолжить бег. Ещё дважды, молниеносно принимая решение, кот прыгал в воду, плыл вверх по течению на северо-восток, запрыгивал на упавшее дерево, совершал с него двадцатифутовые прыжки, потом снова вскакивал на дерево и снова спрыгивал вниз, и так несколько раз. И только тогда он пустился рысью к густой тени большого леса. Добравшись до него, он остановился и прислушался.
   Лай ещё был слышен, но далеко-далеко. Кот прыгнул на перекладину железной ограды и пробежал по ней футов двести, потом перепрыгнул на ствол молодого деревца в шести футах от ограды. Он карабкался к верхушке до тех пор, пока деревце не отклонилось от ограды, и тогда далеко спрыгнул и побежал в лес, уже не делая больше никаких попыток запутать следы.
   Всю ночь он бежал на северо-восток и к рассвету был уже в двадцати пяти милях от страшной арены в Маленькой Скале. Здесь, хорошо спрятанный в чаще за вырванным с корнем деревом, он лёг и заснул. И впервые за целый месяц его сон был глубок и не потревожен приближением его самого ненавистного врага — человека.


Глава 4


   За лето кот далеко продвинулся к северу. Раз или два в день он останавливался и, задрав голову, нюхал воздух. Странная сила, побуждающая его к этому, была недоступна его пониманию, он только принял её и следовал ей.
   Теперь он шёл с величайшей осторожностью и предпочитал передвигаться ночью, а не днём. Он охотился везде, где находил добычу, и кормился хорошо. Его слух, обоняние и зрение стали ещё острее. И он продолжал расти. Ко времени, когда первые осенние заморозки зажгли огонь на листьях кленов, дубов и камедных деревьев, кот был уже тридцати четырех дюймов в длину, четырнадцати дюймов ростом и весил тридцать три фунта. Он был необычайно красив с далеко выступающими пучками шерсти и длинными чувствительными усами, которые выдавались с обеих сторон из пучков шерсти на щеках почти на дюйм. Тело его было гибким и сильным, и он мог бежать на предельной скорости часами или даже весь день, если понадобится.
   Свой первый снег он встретил неожиданно для себя в южной части Миннесоты. Температура упала много ниже нуля, и кот забрался внутрь большого пня, возвышающегося футов на десять — двенадцать над уровнем снега. Впервые со времени его длительного путешествия по стране, казалось, он доволен своим пребыванием в этих местах. Он наслаждался морозным воздухом и возился в снегу, проваливаясь по плечи с непринуждённостью котёнка. Его полосатая шкура уплотнилась, и шерсть на лапах стала значительно гуще, создавая иллюзию, что она невероятно выросла.
   В этот период он должен был охотиться старательнее, но редко выпадали дни, когда он был неудачлив. Он часто ловил добычу, когда не был особенно голоден, и закапывал её под листьями, или снегом, или даже в собственном логове, чтобы сберечь до того дня, когда добыть себе пропитание будет труднее.
   В разгар декабря за шесть дней температура ни разу не поднималась выше нуля. Еда стала предельно скудной. Большую часть времени в эти дни он проводил в логове и спал, но в конце концов голод выгнал его наружу. Если его охота будет неудачной, он сможет кормиться зарытой им добычей, хотя она совершенно замёрзла. Но сначала попробует поохотиться.
   Кот не смог проломиться в норки мышей и кроликов сквозь обледеневший покров земли, ночная охота его была безуспешной.
   Собиралось светать, и он хотел уже возвратиться в логово, когда запах свежего мяса осязаемо ударил в ноздри. Высоко подняв голову, он осторожно пошёл по следу принесённого ветром запаха, настороже ко всякому движению, сулящему опасность. Пригнувшись, он подкрался к огромному тополю, стоящему в сотне ярдов от фермерского дома. Источник запаха находился, очевидно, в небольшой норе в корнях дерева. Он подполз поближе к дереву и сунул лапу в нору. Пошарив немного, он достал чуть схваченный морозом кусок мяса и подцепил его острыми кривыми когтями. Когда он потянул мясо к себе, что-то потянуло кусок на себя. Он снова нащупал его растопыренной лапой. Вдруг раздался резкий хлопок, и страшная боль пронзила его переднюю лапу. Он рванулся прочь, но давление капкана так резко остановило его, что он повалился на спину и застонал от боли.
   Небольшой стальной прут зажал два пальца передней лапы, ломая кости. Рыча, он куснул металл, но только поранил пасть, потеряв кусочек языка, мгновенно примёрзший к холодному металлу. Он издал невольный крик боли, и ему тотчас ответил лай собаки. Кот оборвал свой крик на середине и в страхе взглянул на дом, но ошибка была совершена. В раннем утреннем свете он увидел дворового пса, бегающего взад-вперёд по цепи вдоль стены дома. Выглянул мальчик в халате и прикрикнул на пса, но собака продолжала яростно лаять в сторону тополя. Мальчик, казалось, понял сразу и кинулся в дом.
   Страшно испугавшись, кот снова и снова дёргал лапу, стараясь вырваться из капкана, не обращая внимания на чудовищные волны боли, охватывающие его лапу. В последнем отчаянном усилии он стал отгрызать пленённую часть лапы. В мгновение ока он отгрыз значительный кусок от зажатых пальцев, и они продолжали держаться только на сильных белых сухожилиях.
   Дверь в доме стукнула, мальчик, одетый в тяжёлый меховой полушубок, отстёгивал собачий ошейник.
   В отчаянии кот рванулся и разорвал сухожилия. Он был свободен. Превозмогая слабость и боль, он бросился в лес, окаймляющий Тополиную речку.
   Сначала кровь с лапы отпечатывалась на снегу при каждом его прыжке, но быстро перестала идти, и только слабый розовый след оставался после него на ледяной корке, покрывающей землю. Он побежал вдоль реки, снова и снова сворачивая на узкие полоски, на которых лёд был очищен от унесённого ветром снега. Даже хорошая ищейка с трудом могла бы преследовать кота здесь. А дворовый пёс, хоть и хорошо обученный, умел сторожить, но не был охотником.
   Через три четверти часа кот забрался в своё логово, тяжело дыша. И здесь, впервые с того момента, как он услышал собачий лай, низкий плач вырвался из его пасти. Три часа не переставая он зализывал раненую лапу. И хотя это ослабляло боль, он обнаружил, что, когда встаёт, лапа едва поддерживает его тело. Ему повезло, что он заблаговременно зарыл добычу. Придётся долго ждать, пока он снова сможет охотиться хоть с небольшой степенью прежнего мастерства.

 
   Прошёл почти целый месяц, прежде чем кот смог снова передвигаться с приемлемой скоростью, ловкостью и равновесием. Его след на снегу был теперь двупалым от одной лапы и потому очень характерным, но рана, к счастью, зажила хорошо.
   Как только он смог бегать достаточно быстро, чтобы спастись от погони, зов к странствию снова проснулся в нем. И опять он начал свой путь на север. Редко он пробегал теперь больше десяти миль в сутки, но в первой неделе апреля он достиг значительной вехи на своём пути. У сонного городка под названием Малые Ключи он подошёл к реке. Это были сказочно широкие, прозрачные, холодные и влекущие воды, это была Миссисипи. В этом месте, значительно южнее от верховий реки, Миссисипи мало напоминала широкий мутный поток, в котором он чуть не утонул когда-то. Он стремительно перебежал через мост и побежал по восточному берегу, огибая Малые Ключи с юга, пока городок не остался позади него.
   Вряд ли он узнал эту реку, но все же нечто странное произошло с ним. По обыкновению, он поднял голову и принюхался, но на этот раз его нос был обращён скорее на восток, чем на север, и в тот же момент он затрусил в ту сторону, прочь от реки.
   Он странствовал среди густых сосновых и кедровых лесов и наслаждался родным ароматом их иголок. Он встречал существа, не виданные им прежде, и на большинство из них реакция его была враждебной. Увиденный им издали, футах в пятидесяти, большой чёрный лесной медведь, только со спячки, побудил его остановиться. Минут десять он наблюдал, как большой зверь срывал кору с мёртвых деревьев, ища спящих насекомых и личинок. Но потом медведь увидел его, поднял морду, стал принюхиваться и направился в его сторону. Кот умчался прочь.
   Однажды он почти столкнулся с большим серым волком. Без малейшего раздумья кот бросился к ближайшему дереву — высочайшей сосне, волк бежал за ним по пятам. Раненая нога не стесняла движений, когда кот вскочил на шершавый ствол. Волк несколько раз обошёл вокруг дерева, но, похоже, не был заинтересован в стычке и скоро ушёл.
   Именно тогда, когда кот, наконец, решил, что может безопасно спуститься на землю, он впервые встретил дикобраза, расположившегося на нижней ветке того же дерева. Подстёгиваемый любопытством, кот осторожно приблизился к странному зверю, склонил голову и неуверенно протянул лапу, чтобы потрогать его. Но только сделал это, как дикобраз изогнул хвост в дугу. Несмотря на быстроту, с которой кот отскочил от него, хвост уколол его переднюю лапу. Тотчас возникла жгучая боль в тех местах, где глубоко вонзились маленькие шипы. Он сиганул с дерева вниз и долго бежал, прежде чем остановиться.
   Трехдюймовые шипы засели в лапе и были очень болезненны. Казалось, что они входят все глубже и глубже с каждым движением. Он долго старался куснуть и вытянуть шипы из лапы. Но сделать это было нелегко. Лишь на долю дюйма пониже корешка шипа располагались многочисленные микроскопические зазубринки, которые жалили, как только прикасались к телу. Ему повезло. Он, наконец, вынул шипы, хотя весь исцарапался, извлекая их.
   Столкновение с дикобразом могло стать смертельным. Многие хищники умирали, раненные в морду или пасть иглами хвоста дикобраза. Раны гноились, опухали, и звери, лишённые возможности есть и пить, умирали от голода или жажды.
   Кот получил урок, предостерегающий от подобных смертельных ошибок.
   Его продвижение на северо-восток приостановилось в тот день, когда он достиг Змеиной Реки на полпути между Брунсвиком и Грасстоном. Незадолго до того, как он добрался до реки, страшный ураган и потоки дождя заставили его искать убежище в дупле. Когда засветило солнце, он возобновил своё путешествие, надо было лишь найти свою тропу, смытую вышедшей из берегов Змеиной Рекой. Он пошёл вдоль берега вниз по течению и упёрся в громадное дерево, сваленное молнией и лежащее поперёк его пути. Обходя дерево стороной, он услышал тихий плач. Кот остановился, реагируя ушами на звук. Тихий писк повторился. Насторожённо, медленно он обогнул ствол поваленного дерева. Изумлённо озираясь, там бродила крошечная кошечка.
   Хвост кота зашевелился, и глубокое мягкое подвывание вылилось из его горла, но котёнок, видимо, не слышал его. Он громко мяукнул, но маленькая кошечка не обращала внимания на звук. Очень заинтересованный этим, кот огляделся, но не увидел поблизости никакого другого существа. Он подошёл к котёнку, не делая попытки ступать бесшумно, и, когда тронул носом её спину, она подпрыгнула, как от удара. Кошечка припала к земле, шипя от страха, широко расставив лапки и выгнув спину. Потом с жалобным криком она подбежала к нему и потёрлась о его лапы, почти тотчас замурлыкала и потом улеглась как раз между его передними лапами. Когда два зверя смотрели друг на друга, завопила сойка. Уши кота инстинктивно отозвались на звук. Кошечка никак не реагировала. Она была глуха.
   Слабое дуновение ветра донесло до кота новые запахи. С чуть вздыбившейся шерстью он направился к поваленному дереву и заглянул в дупло. Там лежали останки раздавленных котят и большой рыси.
   Кот отбежал от дерева, сбивая с ног кошечку, бегущую за ним. Она, очевидно, думала, что кот играет с нею. Отступив на несколько шагов, она потом припала передней частью туловища к земле, а заднюю задрала, поводя взад-вперёд обрубочком-хвостом.
   Когда кот снова попытался уйти, она пошла за ним. Он слегка зарычал на неё, но звуки не достигали её ушей, и обнажённые зубы не испугали её. Он внезапно повернулся и побежал сквозь густой кустарник. Пробежав футов пятьдесят, он остановился и прислушался. Он услышал, как котёнок пробивает себе путь за ним, жалобно мяуча. Он вернулся к маленькой кошечке и низко склонился над ней. Тотчас плач сменился едва слышным мурлыканьем, в то время как она туловищем тёрлась о его голову.
   Помедлив, но все с большей уверенностью, кот лизнул её, и теперь, впервые более чем за год, его собственная грудь чуть дрожала от урчащего мурлыканья.
   Меньше чем в миле вниз по Змеиной Реке — поиски заняли у них почти четыре часа — кот нашёл пещеру для логова у основания большой скалы. Его чуткий нос подсказал, что это была медвежья берлога. Успокоенный тем, что берлога покинута довольно давно, с момента зимней спячки, кот взял котёнка за загривок и внёс в логово.
   Шерсть кошечки была покрыта слоем грязи, он умыл её своим языком. Она усложняла работу тем, что лупила его по носу лапками, но он не обращал на это внимания. Он был с ней в логове до темноты, когда, уставшая от долгого перехода, она крепко заснула, свернувшись совсем рядом с ним.
   Ещё на пути к своему новому жилищу кот поймал трех мышей и положил их перед кошечкой. Она ела с особенным удовольствием, но было видно, что её не так давно оторвали от материнской груди. Он всю добычу отдал ей, так что теперь был голоден. Он встал и выбрался из логова. Котёнок не проснулся.
   Охота была удачной. Почти рядом со скалой он поймал кролика и трех полёвок. Насытившись, он направился к логову. Котёнок ещё спал, когда он забрался внутрь и улёгся рядом. Она время от времени просыпалась, тогда он лизал её, она теснее прижималась к нему и продолжала спать.
   Весна и лето прошли быстро для странной пары. Это время особенно много радости принесло коту. Впервые в его жизни другое существо зависело от него, и он воспитывал удочерённую кошечку с такой же сильной привязанностью и самозабвением, как если бы это было его собственное потомство. Он охотился для неё и не раз оставался даже голодным.
   Очень быстро он научил её основам охотничьего искусства, но у него были сложности, потому что она была совершенно глуха, без сомнения, в результате удара молнии, который унёс жизни её родных. Но её глухота, казалось, обострила зрение и обоняние. Она научилась ложиться с подветренной стороны, так, чтобы уловить запах неслышного врага и приготовиться. Она смотрела на своего учителя-кота и научилась понимать, что от неё требуется в охоте.
   К концу октября молодая рысь была выше кота, хотя и не так тяжела. Она была очень красивым зверем, с изящным, гибким телом, покрытым светло-жёлтой шерстью, с бархатистыми коричневыми подпалинами. Её четырехдюймовый с чёрным кончиком хвост был короче, чем у кота, но кисточки ушей выдавались значительно дальше, а бачки на щеках придавали ей смехотворно серьёзное выражение. Лапы были раза в полтора шире, чем у кота. Глаза рыси отсвечивали жёлто-оранжевым.
   Больше полугода они жили вместе, и ни разу за это время странный позыв не заставлял кота поднимать голову на север и принюхиваться к чему-то, к какому-то неясному и ускользающему запаху. Казалось даже, что в молодой рыси он нашёл то, что так неотступно гнало его в путь.
   Но вот в начале ноября, когда они бродили у устья Змеиной Реки, там, где она впадает в Сэнт-Круа, у молодой рыси началась течка.
   С этого дня их отношения изменились. Интерес кота перестал быть отцовским и стал интересом самца к самке. Но она не боролась с ним, она игнорировала его. Куда бы она ни шла, он шёл рядом с ней, но только стоило ему приблизиться, как она кидалась на него со злостью, не так, как кошка бросается на своего избранника, а как один зверь угрожает другому. Такое положение сохранялось три дня, в течение которых кот мало спал, мало пил и совсем не ел — диета, мало подходящая для исправления его нрава.
   Потом появился самец-рысь. Он был много крупнее их обоих, футов восемнадцати ростом, гордый и красивый зверь. Его окраска была даже светлее, чем у самки. Тотчас стало очевидно, что он собирается завладеть ею. Он начал ухаживание на подчёркнуто прямых лапах, прижав уши к голове и перекатывая рокот в груди. Видимо, он заранее решил, что его размеры спугнут меньшего соперника, но он не сделал и четырех шагов к кошке, которая припала к земле и скулила, выражая готовность принять ухаживание самца, как маленький кот атаковал.
   Они сцепились, кусаясь и царапаясь, и бешеные кошачьи вопли вырывались из глоток обоих. В самом начале казалось, что их силы равны, но потом стали сказываться размеры и опыт рыси. Кот был отброшен к берегу, и они сражались уже у воды.
   Кот пронзительно закричал, когда в его морду вонзились убийственно сильные когти рыси. Может быть, и это не остановило бы его в борьбе за самку, но неожиданно перед ним мелькнул комок рыжевато-коричневой шерсти, и его приёмная дочь бросилась на него, бешено кусая его и царапая.
   Поражённый, кот отскочил. В этот момент самец вцепился ему в горло, повалил на камни и встал над ним. В ярде от них припала к земле рысь, глаза её сузились, и рычание убийцы донеслось из её глотки.
   Самец прислушался и на какое-то мгновение ослабил хватку, чтобы взглянуть на неё. Это мгновение спасло кота. Отчаянным рывком он выпростал заднюю лапу и растопыренными когтями распорол самцу пасть, в то же время вырываясь из его объятий.
   Самец взвыл и отпрыгнул от кота. Именно это и было нужно Йоулеру. Великолепным прыжком он бросил себя в воду футов на двенадцать от берега, и в тот миг, как он коснулся воды, лапы его заработали, перенося на другой берег. Самец вбежал в воду по колени, постоял в нерешительности. Потом резко повернулся и пошёл к избраннице, припавшей к земле. Она даже не взглянула на реку.
   Когда, наконец, кот почувствовал под собой камни противоположного берега и выскочил из ледяной воды, оказалось, что течение отнесло его далеко вниз. Дрожа, он встряхнулся, посмотрел за реку вверх по течению. Берег был пустынным.
   Впервые за долгие месяцы он поднял голову с тем странным жестом, который стал столь характерен для него. Неизбывная тоска вернулась сильнее, чем была прежде. Он снова встряхнулся и быстро побежал по висконсинской стороне реки. На этот раз он взял чуть южнее.


Глава 5


   Через три месяца, в середине февраля, кот оказался возле широкого разлива Миссисипи, который известен как Лэйк-Пепин.
   Свернув на восток, он вышел к Сливовому Ручью, южнее Плам-сити. На минутку остановившись, понюхал воздух и тут же ступил на лёд. Он перемахнул через пятифутовую полоску притока на ту сторону. Запах усилился, и тревожный плач вырвался из его груди.
   Чуть к югу от деревушки Поркюпайн он быстро побежал через лес, через поле за лесом, которое пересекала, извиваясь, река, один из берегов которой был много выше и круче другого. Что-то странно знакомое показалось тут: скалистое русло ручья, небольшая рощица, выступающая в поле, колоссальный гранитный валун, вырастающий из земли на одном берегу реки. Он явно узнал это место. Жалобный, почти неслышный стон вырвался из горла. Пройдя две тысячи двести миль почти за четыре года странствий, он вернулся к месту своего рождения.
   И теперь снова, как он делал это уже много-много раз, он поднял голову, вслушался, всмотрелся, принюхался к чему-то неслышному, невидимому, неуловимому.
   Десять минут он стоял так без движения, слегка приподняв голову, поводя ноздрями, точно пробовал воздух. Потом, вдруг успокоившись, он побежал вниз по течению, пока не достиг моста через широкий, покрытый льдом Чиппиуэй. Здесь, спрятавшись за густыми зарослями кустов, растущих вдоль дороги, он изучал мост. Солнце стояло высоко, и движение на дороге было небольшим. Но перебегать сейчас дорогу казалось опасным. Поэтому он скрылся в лесу неподалёку и кружил там. Не сразу он нашёл убежище в упавшем дереве с лукообразным стволом.