Эксбрайа Шарль. Овернские влюбленные

   - Охотно верю вам, господин комиссар... Да-а, еще две тысячи лет назад Квинт Курций учил нас: "Самые глубокие реки всегда безмолвны".
   Тихий и вежливый с виду инспектор Ансельм Лакоссад отличался вместе с тем фантастическим упрямством. Он, конечно, всегда внимательно прислушивался к чужому мнению, но его собственная точка зрения от этого, как правило, не менялась. К комиссару Шаллану Лакоссад питал особое уважение и охотно внимал его теориям. Однако Ансельм был еще слишком молод, чтобы проникнуться философией комиссара до конца и научиться сразу и безошибочно отделять факты, которые полицейский не имеет права упускать из виду, от менее важных. Лакоссад любил свою работу за то, что она позволяла ему общаться со многими людьми, и он старался выполнять ее как можно лучше. Инспектор еще недостаточно устал от расследований, чтобы закрывать на что-то глаза вопреки укорам совести, а потому худому миру предпочитал пока добрую ссору.
   Чем больше Лакоссад размышлял над кончиной мсье Дезире, тем меньше, верил, что это самоубийство. Он, конечно, не знал, что произошло на самом деле, но и доводы комиссара Шаллана его не убедили. Человек, раздумывал инспектор, может наложить на себя руки только в случае каких-либо неразрешимых для него проблем: финансового или сентиментального характера либо же если он смертельно болен. Между тем, по всей видимости, Парнак старший отличался довольно завидным для своих лет здоровьем, материальное его положение также не внушало ни малейших тревог, ну а уж о какой-либо пассии никто никогда и не слышал. Так с чего бы ему это вдруг вздумалось прострелить себе голову?
   Пока у Лакоссада не было никаких доказательств, кроме доводов здравого смысла (а стало быть, с точки зрения закона - ничего). Впрочем, подумал он, эта ссора между покойным и Франсуа Лепито может дать какую-то зацепку. Внезапно приняв решение, инспектор, вместо того чтобы отправиться в комиссариат, пошел к молодому клерку.
   У входа в дом на улице Пастер Лакоссад столкнулся с вдовой Шерминьяк.
   - Будьте любезны, мадам, подскажите мне, пожалуйста, где живет мсье Лепито? Он дома сейчас?
   Софи окинула пришельца подозрительным взглядом.
   - Кто вы такой?
   - Инспектор Лакоссад.
   - Из полиции?
   - Ну... да.
   - Разве... разве Франсуа что-нибудь...
   - Не беспокойтесь так, мадам, я добрый знакомый Франсуа Лепито и просто пришел просить его помочь мне разобраться в одной довольно запутанной истории.
   - Не уверена, что от него сейчас большой прок...
   - Вот как? А почему?
   - Он в расстроенных чувствах... из-за несчастной любви...
   - Правда?
   - Да, правда... Франсуа до смерти влюблен в женщину. Но она старше его и у нее к тому же большое состояние... Вот бедняжка и не решается открыть ей свое сердце.
   - Стало быть, он и в самом деле ее любит, ибо, если верить Петрарке, "кто может сказать о страданье, тот страстью не так опален".
   - Ах, вы совершенно правы, инспектор! Но как же Франсуа не понимает, не догадывается, что эта женщина, быть может, готова упасть в его объятия и лишь ждет первого знака? Я говорю вам это только потому, что очень волнуюсь за Франсуа...
   - Неужто его состояние столь плачевно?
   - Бедный, он почти не ест и не спит... Вчера ночью, например, я слышала, как он вышел на улицу где-то в час, а вернулся только лишь около трех. Ну скажите, господин инспектор, разве это нормально для такого порядочного молодого человека, как мсье Лепито?
   - Разделяю ваше мнение, мадам. Оно мне кажется весьма рассудительным.
   Польщенная, мадам Шерминьяк тут же приосанилась.
   - Бог свидетель, еще никто не жаловался на мои советы. Вот только Франсуа почему-то не хочет довериться мне. Ну, разве любовь - это преступление?
   - О нет-нет, мадам, всего-навсего болезнь.
   - ...Что? - опешила женщина.
   - Прошу прощения. Просто я вспомнил один английский афоризм: "Любовь как ветрянка, чем позже ее подхватишь, тем тяжелее протекает". А теперь, мадам, скажите мне, где обретается наш романтик?
   - На последнем этаже. Вы увидите на двери его визитную карточку.
   Франсуа проснулся в самом скверном расположении духа. В ближайшие часы ему надо было принять окончательное решение... Впрочем, уже одно то, что молодой клерк не пошел в контору, означало, что он готов склониться перед волей "Мсье Старшего". "Что ж, - успокаивал он себя, - отыщется какая-нибудь другая возможность видеться с Соней. Да и контора Парнака в конце-то концов не единственное место, где можно работать". Такое рассуждение взбодрило Франсуа, он ощутил заманчивый привкус свободы. Твердым шагом наш герой двинулся было к шкафу, где висели оба его костюма, как вдруг в дверь тихонько постучали.
   - Кто там? - удивленно спросил Лепито.
   - Лакоссад... мне нужно сказать вам пару слов, дорогой мой.
   - Минутку!
   Накидывая халат, Франсуа подумал, зачем это он понадобился полицейскому, и открыл дверь.
   - Я не застал вас сегодня в конторе, приходится беспокоить дома, немного насмешливо извинился инспектор.
   - Ничего страшного, вы не особенно меня потревожили.
   - Любезная дама снизу многое рассказала мне о вас. Она так волнуется о вашем здоровье, особенно о сердечных делах...
   Франсуа рассмеялся.
   - Да-а, вдова - добрейшая женщина - опекает меня, как наседка цыпленка.
   - Но знаете, после разговора с прекрасной вдовой я в некотором заблуждении. В конторе мне рассказывали, будто вы поссорились с мсье Дезире из-за его племянницы, в которую, как они говорят, вы влюблены. И вдруг мадам Шерминьяк заявляет, что вы сохнете по какой-то старушенции! Как вам это понравится, Франсуа? Вы не находите тут некоторого противоречия?
   - Моя личная жизнь - это моя личная жизнь. Она касается меня одного, мсье инспектор! Но уж если так угодно, то, во-первых, мадам следовало бы перестать совать нос в чужие дела! А во-вторых, я вовсе не влюблен в мадемуазель Парнак, она сама не дает мне проходу!
   - Так что ж, мсье Дезире ошибся?
   - Ну нет, мерзавец попал в самую точку.
   - А из-за чего тогда вышла ссора?
   - Послушайте! Вам не кажется, инспектор, что вы несколько назойливы?
   - Что делать, такое уж ремесло!
   - Вы пришли по-приятельски или официально!
   - И то и другое.
   - Это как же?
   - Вы мне симпатичны, поэтому как друг я не хочу, чтобы вы влипли в историю, из которой не так-то легко будет выпутаться...
   - В какую еще историю? - возмутился Франсуа.
   - Сейчас скажу... Я по делу, приятель, из-за того, что мсье Дезире сегодня ночью не стало.
   - Что-о? Мсье Дезире... не стало...
   - Вы, что же, не знали об этом?
   - Да откуда же мне знать? Я еще не выходил из дому!
   - Утром-то - да, ну а вот ночью?
   - Ночью?!. Ах, ну да... Ночью действительно я ходил гулять. Ну так и что?
   - И где же вы гуляли?
   - Где гулял? По правде говоря... бродил, знаете ли, просто так, наугад, точно не помню. Вам-то это зачем?
   - Жаль... А как, по-вашему, мсье Дезире мог покончить с собой?
   - Покончить с собой? Он? Никогда! Да вы что сегодня?
   - Странно... Между тем врач сделал заключение о самоубийстве.
   - Этого просто не может быть!
   - Вот и я тоже никак не могу в это поверить. Сдастся мне, что мсье Дезире прикончили.
   - Прикон-чи-ли? - заикаясь произнес Лепито.
   - Да-да. При-кон-чи-ли. Только не спрашивайте меня почему да кто - я не сумею пока ни ответить, ни объяснить. Это чисто интуитивно.
   - Да что вы сегодня, право? Несете какую-то чушь! Ну кому это могло понадобиться убивать мсье Дезире?
   Лакоссад пристально посмотрел на Франсуа.
   - Вам, - очень мягко заметил он.
   - Мне-е-е? - почти шепотом протянул опешивший и вытаращивший глаза Франсуа.
   - Сами подумайте. Достаточно убрать мсье Дезире, проникшего в тайну ваших любовных дел (а насколько я понял, они весьма деликатного свойства), и вы можете спокойно продолжать свой нежный дуэт, да еще и место сохранить в конторе.
   - И что вам за охота пришла задаваться нелепицами! Ну не может же быть, чтобы вы и в самом деле так думали!
   - Увы, но пока вы единственный, кому, как говорится, выгодна смерть мсье Дезире. Насколько я помню, кто-то при нашей последней встрече горел желанием кого-то убить. Разве не мсье Дезире вы имели в виду, Франсуа? Что вы теперь на это скажете?
   - Да причем здесь ваш Дезире! Меня просто достала приставаниями со своей любовью Мишель! Но, разумеется, я говорил тогда не всерьез.
   - Конечно, в шутку... Ну что ж, по официальной версии мсье Дезире сам покончил счеты с жизнью, так и нечего вам портить себе кровь.
   Франсуа плюхнулся в кресло. Выглядел он очень подавленно.
   - Господи! И каких только неприятностей не приносит любовь!..
   - Это заметили задолго до вас, дорогой друг... К примеру, я читал у Овидия: "В любви не меньше горя и скорбей, чем на брегу морском ракушек разных".
   Когда Франсуа проходил мимо двери мадам Шерминьяк, которую та всегда держала приоткрытой, чтобы следить за передвижениями жильцов, вдова бросилась на него, как паук на запутавшуюся в сетях добычу. Молодой человек казался таким убитым и расстроенным, что полное любви сердце дамы не выдержало и она буквально затащила его в комнату, заставив выпить стаканчик "Аркебюза". Мадам считала его - и, видимо, не без оснований - панацеей от всех недугов - как сердечных, так и телесных.
   - Вы что-то плохо выглядите сегодня, мсье Франсуа. Наверное, вы заболели?
   - Да, мне в самом деле как-то не по себе, мадам Шерминьяк.
   - Пожалуйста, зовите меня Софи... Так будет душевнее.
   - Почему Софи? - спросил размякший и, похоже, потерявший остатки соображения Франсуа.
   - Да потому что это мое имя!
   - Я... я никогда не осмелюсь...
   - Вы слишком застенчивы, мсье Франсуа, так нельзя. Я же вам говорила: не надо бояться людей... Искренность трогает даже самые непреклонные сердца... Ну, смелее!
   - Это трудно... она так прекрасна... просто богиня...
   Софи Шерминьяк закрыла глаза от удовольствия. Вдова уже так отдалась своим мечтам, что сейчас ей казалось возможным решительно все - даже то, что кто-то мог счесть ее красивой.
   - А вы, случайно, не преувеличиваете, ну хотя бы самую малость? проворковала она. - По-моему, от любви вы немножко утратили чувство реальности... Конечно, она недурна... я бы даже сказала, прекрасно сохранилась, новее же не настолько, чтобы сравнивать ее с богиней...
   - Так вы знаете, кому я поклоняюсь?
   - Думаю, да, дорогой Франсуа, думаю, да! - жеманно просюсюкала мадам Шерминьяк.
   - Тогда вы должны понимать всю силу моего отчаяния...
   - О нет! Вот этого как раз я и не понимаю! Вы делаете из мухи слона. Послушайте, Франсуа, ну почему бы вам не отправиться вдвоем со своей милой в Лимож или в Клермон-Ферран?
   - На это нужны деньги, а у меня их нет.
   - Господи, деньги! Они наверняка есть у той, кого вы любите? Кто сам страстно любит, разве откажется помочь вам устроиться?
   - Вы правы... Софи. Вы и представить не можете, как поддержали меня! Я просто воспрял от ваших слов! Я снова верю, верю в возможность счастья... и ни за что не уеду из Орийака. Раз вы говорите, что она меня любит или полюбит очень скоро...
   - Уже полюбила! - воскликнула вдова, сделав было движение, но, вспомнив о стыдливости, опустила глаза и добавила: - Во всяком случае, я так думаю.
   Уходя, Франсуа Лепито опять оставил Софи Шерминьяк во власти самых радужных грез.
   В особняке же на авеню Гамбетта была совершенно иная атмосфера. Здесь все говорили вполголоса и ступали неслышно. Темные костюмы, креповые повязки, венки из поникших от грусти цветов - все это медленно перемещалось к комнате, где возлежал "Мсье Старший", а мэтр Парнак принимал соболезнования. Лепито подошел к нему. Нотариус с большой признательностью выслушал набор банальных фраз и сжал руки клерка.
   - Спасибо, Франсуа... Вы знаете, я сейчас подумал, как брат доверял вам, как ценил вас... Да, да, это большая утрата для нас обоих...
   "Да, - сказал себе Лепито, - порой с усопшими происходят поразительные метаморфозы". Он не осмелился подойти поздороваться с мадам Парнак и отправился в контору.
   Если Антуан Ремуйе громко выразил радость по поводу возвращения молодого коллеги, то оба старика обдали его просто-таки ледяным презрением. Лепито же как ни в чем не бывало уселся за стол и занялся многострадальным досье "Мура-Пижон". Вторая половина дня прошла в сосредоточенном молчании, как, впрочем, и полагается в порядочном доме, где каждый знает, что ему делать. Только около пяти часов тишину особняка нарушили тяжелые шаги гробовщиков. Как какая-нибудь длинноногая птица на краю африканского болота, поднимающая голову к небу и прислушивающаяся к шороху ветра, чтобы узнать, не грозит ли ей опасность, так и мадемуазель Мулезан с трагическим видом воздела нос к потолку.
   - Всегда найдутся люди, которых смерть ближних очень устраивает, изрекла она.
   - Таков уж наш несправедливый мир, дорогой друг, - поддержал Вермель. Вы же знаете, что первыми всегда уходят самые лучшие...
   - Не понимаю, чего вы ждете в таком случае, - зарычал старший клерк. Кому-кому, а уж вам-то давно пора. Или оба уже не стоите ни шиша?
   - Как вы смеете говорить такое женщине, которая вам в матери годится? взорвалась старая дева.
   - По счастью, Бог, в его безмерном милосердии, избавил меня от такого горя! Уж простите, мадемуазель, но мой отец был человек с хорошим вкусом!
   Мадемуазель Мулезан задохнулась от негодования.
   - И все это потому... что вы... постыдно... защищаете Франсуа.
   Прикрывшись досье, Франсуа в это время грезил о Соне. Услышав свое имя, он удивленно поднял голову.
   - А от чего это меня надо защищать?
   - От угрызений!
   - Меня, от угрызений? Это от каких же?
   - Не слушайте, старина, - вмешался Антуан, - вы же видите, она не в своем уме! Так всегда с этими девственницами. Их трясет при виде любой пары брюк!
   - Да вы просто представления не имеете о порядочности, мсье Ремуйе!
   - Если порядочность хоть что-то имеет от вас, я предпочту никогда с ней не встречаться!
   В спор полез Вермель.
   - Но вы же не станете отрицать, что мсье Дезире покончил с собой почти сразу после ссоры с Лепито? - задребезжал он, считая, что задал коварнейший вопрос.
   - Видимо, не вынес угрызений совести?..
   - В любом случае, - прошипела мадемуазель Мулезан, - теперь нашему честолюбцу двери открыты. Никто не помешает строить куры богатой наследнице! Что бы вы там ни говорили, а смерть мсье Дезире ему очень на руку!
   - Ну нет, гораздо больше нас всех устроило бы совсем другое! Не догадываетесь что именно, мадемуазель Мулезан? Так это ваша кончина!
   - Я не могу допустить, Ремуйе, чтобы вы в моем присутствии подобным образом третировали нашу достопочтенную коллегу, - продекламировал Вермель.
   - Оставьте этот номер для старых маразматиков вроде вас, Вермель, а сейчас постарайтесь-ка лучше отработать хоть часть тех денег, что вам тут каждый месяц платят из чистой благотворительности?
   - Из благотворительности? - почти завизжал оскорбленный хранитель добродетелей.
   - Вот именно.
   И тут наконец вступил Франсуа. Он встал и обратился к старшему клерку:
   - Вы считаете меня воспитанным человеком, мсье Ремуйе?
   - Несомненно.
   - Что же, тогда постарайтесь угадать, что я, при всем своем хорошем, нет, блестящем воспитании, думаю об этих двух мокрицах, погрязших в злословии и клевете?
   - Могу предположить.
   Лепито повернулся к мадемуазель Мулезан и Вермелю.
   - Дорогая мадемуазель Мулезан, почтеннейший мсье Вермель, имею честь сообщить вам: вы гов-но! Я надеюсь, мы не разошлись в мнениях, мсье Ремуйе?
   - Нисколько, мсье Лепито.
   После этого инцидента - самого серьезного из всех, когда-либо происходивших в конторе мэтра Парнака, - временно оставленные врагами позиции вновь охватила тишина. Наконец пробило половину шестого - время окончания рабочего дня для клерков. Звон часов долго отдавался в пустом доме раскатами мрачного эха и, казалось, рвал на части обретенный после схватки покой. Собираясь уходить, мадемуазель Мулезан заметила:
   - В мое время, когда в доме кто-то умирал, все часы останавливали.
   - Не всем удалось пожить в средние века, - невозмутимо парировал Антуан.
   После того как шаги мадемуазель Мулезан и Вермеля затихли в саду, Лепито тоже собрался уходить. Старший клерк задержал его.
   - Хочу сказать вам пару слов, Франсуа.
   - Вот как? Ну что ж, выкладывайте, старина!
   - Я должен просить у вас прощения за то... за то, что собирался сделать по приказу мсье Дезире...
   - Ладно, забудем об этом.
   - Войдите в мое положение.
   - Я и так все понял...
   - ...и не держите на меня зла, когда вы станете... короче, потом.
   - Успокойтесь, я уже выкинул это из головы.
   - Честное слово?
   - Клянусь.
   - Благодарю вас!
   Появление Мишель Парнак прервало это изъявление взаимных симпатий. При виде девушки Франсуа подскочил от досады. Зато Антуан заговорщически улыбнулся.
   - Добрый вечер, мадемуазель Мишель... Я как раз ухожу. Мы с Франсуа немного задержались, потому что говорили о вас.
   - Обо мне?
   Лепито попытался угомонить старшего клерка, решившего оказать ему услугу.
   - Прошу вас, Ремуйс!
   - Вы только посмотрите, мадемуазель, как он смущен! И знаете почему? Другой темы, кроме "мадемуазель Парнак" для него не существует. Он просто замучил меня.
   - Ну сколько можно, Ремуйс? Прекратите!
   - Хорошо-хорошо, умолкаю. У меня никакого желания выболтать эту очаровательную тайну. До свидания, мадемуазель! Франсуа, до свидания...
   Молодые люди проводили Ремуйе глазами, помолчали.
   - Это правда? - наконец спросила Мишель.
   - Да нет, конечно!
   - Тогда почему он это говорит?
   - Воображает, будто я в вас влюблен!
   - А вы опять скажете, что это не так?
   - Ну конечно, что же еще?
   - Я вижу, вы все такой же трусишка!
   - Умоляю вас, оставим этот разговор!
   - Не понимаю: какой смысл прятаться! Ведь все уже знают, что мы любим друг друга. Ну что может помешать вам любить меня?
   - Уверяю вас, Мишель...
   - Ах, лучше молчите! Ну кто, скажите, сумеет любить вас больше меня. Кто, лгунишка? И в конце-то концов я единственная дочь мэтра Парнака... Это тоже кое-что значит, разве я не права?
   - Но в конце-то концов, Мишель, что вы во мне-то нашли?
   - Как что, вы же ужасный растяпа. Что может быть лучше мужчины, у которого вечно такой вид, будто он с луны свалился... Вы прозрачны, Франсуа, как стекло, это просто восхитительно, водить вас за нос... в ваших же интересах, - заливалась довольная Мишель.
   - Очень мило с вашей стороны, но я предпочитаю передвигаться самостоятельно.
   - Господи, Франсуа, неужто вы не понимаете, что совершенно на это не способны?
   - С меня хватит. Я, пожалуй, пошел.
   - Однако вы забыли принести мне свои соболезнования, Франсуа! Печально, что вам приходится напоминать такие вещи.
   - Простите... Благоволите принять мои... Нет, к черту! Ваш дядя ненавидел меня, и я платил ему той же монетой!
   - Наконец-то вы говорите искренне! Не стану скрывать, я не ожидала от вас такой правдивости!
   В это время в дверь постучали.
   - Тут кто-нибудь есть?
   - Соня! - растерянно пробормотал Лепито.
   Мишель смерила его подозрительным взглядом.
   - Вы зовете мою мачеху просто по имени?
   - О, это по привычке.
   - По привычке?
   - Да, когда мы тут говорим о мадам Парнак без посторонних... короче говоря, немного фамильярничаем... но это все из-за большой нежности...
   - Нежности?
   - Ну да, коллективной... вернее сказать, из-за привязанности...
   - Почему?
   - Что почему?
   - Почему вы испытываете коллективную привязанность к Соне?
   - Но... потому что она - супруга мэтра Парнака.
   - Вы что, меня за дуру принимаете?
   - Нет, за кого угодно, только не за дуру.
   В окно они видели, как Соня спустилась в сад.
   - Что-то вы темните, Франсуа... и похожи на клятвоотступника. Может, вы не так уж равнодушны к моей мачехе?
   - Вы с ума сошли!
   - Не знаю... Во всяком случае, еще раз предупреждаю: я этого не потерплю!
   - Господи боже мой! Оставьте меня в покое! Займитесь наконец своим делом!
   - Вот именно, дорогой мой Франсуа, это как раз мое дело, и только из упрямства вы не хотите этого признать. До свидания.
   Сделав вид, будто раскладывает оставшиеся на столе досье, Франсуа подождал, пока Мишель отойдет подальше, а потом побежал догонять Соню. Он догнал ее на улице Поль-Думе.
   - Мадам Парнак!
   Молодая женщина с притворным удивлением обернулась.
   - Мсье Лепито?
   - Мне необходимо поговорить с вами, это очень важно, - прошептал он.
   - Важно?
   - Очень!
   - Надеюсь, вы меня не обманываете? - немного поколебавшись, спросила она.
   - Мне? Обманывать вас? О!
   - Что ж, ладно! Тогда в одиннадцать часов в саду, за павильоном моего покойного деверя.
   Франсуа пошел обратно и у самого поворота на улицу Пастер столкнулся с вконец расстроенной Мишель. Лепито застыл на месте.
   - Вы...
   Девушка смотрела на него, не пытаясь скрыть огорчения.
   - И вы туда же, Франсуа...
   "Уж лучше бы она кричала!" - подумалось незадачливому влюбленному.
   - Я... я не понимаю... по крайней мере не совсем... - лепетал он.
   - Так вы тоже ее любовник?
   - Уверяю вас, Мишель, я даже не знаю, о чем вы...
   - Значит у вас у всех такая привычка, да? Вы называете ее просто по имени... из почтения к мужу... Низкий вы человек, Франсуа!
   - Позвольте мне все объяснить.
   - Какие уж тут объяснения! Все и так ясно. Вы мне казались совсем другим... Я думала: такой человек наверняка полюбит хорошую девушку...
   - Вроде вас?
   - Вот именно, вроде меня, мсье Лепито! Во всяком случае, уж не эту потаскуху, которая позорит моего отца с первым встречным!
   - С первым встречным?
   - Уж не считаете ли вы себя единственным ее избранником? Ничто такую не останавливает! Даже в день смерти дяди отбирает жениха у его племянницы. Признайте все-таки, что ваша любовь - первостатейная стерва!
   - Я не позволю вам...
   - Ах, вы не позволите? А как насчет этого?
   И Франсуа Лепито второй раз за двое суток умудрился получить оплеуху от влюбленной девушки.
   - Так, теперь, я вижу, вы наконец в состоянии меня выслушать! Несмотря на ваше предательство, я все-таки люблю вас, Франсуа Лепито! И как только вы станете моим мужем, можете в этом не сомневаться, я заставлю вас заплатить за все, что мне пришлось пережить сегодня!
   - Да никогда я на вас не женюсь!
   - Поживем - увидим!
   - Тут и смотреть нечего, все и так ясно!
   - Значит, вам мало разрушить семью моего отца? Вы хотите уничтожить еще и нашу?
   - Голову даю на отсечение: у меня с вашей мачехой отношения совсем не те, что вы себе вообразили!
   - Тем лучше для нее! Но имейте в виду: если эта дрянь не прекратит свои штучки, я ее просто убью!
   Франсуа нехотя пообедал - у него начисто пропал аппетит. От мысли о предстоящем свидании немного лихорадило. Неспокойно было на душе и от раздумий о том, что может выкинуть еще пылкая Мишель.
   По правде говоря, пробираясь в саду мэтра Парнака к павильону, где еще недавно жил "Мсье Старший", Франсуа чувствовал себя довольно неуверенно. Где-то в одиннадцать Соня не замедлила присоединиться к нему, внезапно появившись из темноты.
   - Ну, что случилось? Неужто и в самом деле что-то серьезное? Сами без ума и меня на всякие авантюры толкаете?
   Молодой человек рассказал о разговоре с покойным мсье Дезире и о том, как сурово тот отзывался о своей невестке. Но Соня восприняла этот эпизод довольно беззаботно.
   - Он меня ненавидел... и хотел, видимо, чтобы брат, как и он сам, был верен покойной жене... Брак Альбера он считал предательством. Впрочем, не стоит и говорить об этом, раз Дезире умер. Ему теперь не до нас...
   - Я бы хотел... позвольте мне задать один вопрос?
   - Ну, в чем дело?
   - Мсье Дезире сказал мне... будто у вас есть... другие мужчины...
   Услышав грудной смех Сони, Франсуа почувствовал, как по его коже побежали мурашки.
   - Ревнуете?
   - До смерти!
   Молодая женщина тонкими пальчиками провела по щеке влюбленного.
   - Дитя... мой деверь готов был сказать что угодно, лишь бы опорочить меня в ваших глазах...
   - Но зачем?
   - Может быть, он догадывался, что вы мне не безразличны?
   Блестя глазами и быстро наклонившись, Соня слегка коснулась губами губ Франсуа.
   - Со... ня, лю... бовь моя! - полузадушенно прохрипел тот.
   - А теперь - уходите живо!
   Лепито не шел, а летел.
   Единственное, что могло нарушить покой Агаты Шамболь - так это привидения. С детства напичканная жуткими историями о потустороннем мире, девушка боялась не столько самого покойника, сколько того непонятного и страшного, что было в нем после смерти. То, что мертвый Дезире, а стало быть превратившийся в нечто совершенно иное, все еще лежит в доме, наполняло ее неясной тревогой. Агата не могла бы точно сказать, чего именно она боится, но была достаточно встревожена, чтобы не спать.
   Примерно в четверть двенадцатого кухарка встала, подошла к окну и в лунном свете увидела вдруг, как какой-то мужчина проскочил в калитку и исчез за оградой. Почти в это же время послышалось что-то вроде крика о помощи. Накинув халат и сунув ноги в тапочки, кухарка направилась на улицу. Проходя по коридору мимо комнаты, где лежал покойный мсье Дезире, она быстро перекрестилась - что, если покойник встал из гроба и поджидает ее?
   Выйдя в сад, Агата на мгновение остановилась, прислушиваясь. На сей раз она совершенно явственно услышала стон. Он донесся из-за павильона, где жил раньше брат хозяина. У кухарки кровь застыла в жилах от ужаса. Придя в себя, она вернулась в дом, взяла на кухне фонарик и, немного поколебавшись и решив, что будить хозяина все-таки не стоит, отправилась к павильону. Освещая дорогу перед собой, Агата обошла его и за углом неожиданно наткнулась на Соню Парнак. Молодая женщина лежала на газоне лицом вниз, затылок у нее был весь в крови. Подумав, что она мертва, кухарка так пронзительно завизжала, что перебудила весь дом.