- Из уголовной полиции? - тупо повторил он.
- Совершенно верно. Представьте себе, всякое убийство мгновенно вызывает у нас пристальный интерес, а искать убийц - наша прямая обязанность. Разве вы об этом не знали?
- Но это не объясняет, почему вы оказались в моем доме!
- Правда?
- На что вы намекаете?
- Ни на что я не намекаю, Анджело Дани, а просто и ясно говорю: вчера в присутствии дома Марино вы виделись с Нино Регацци и угрожали убить его, если он не женится на вашей сестре. Так или нет?
- Уж не собираетесь ли вы, часом, все свалить на меня?
- Если бы я предъявил вам подобное обвинение, синьор, то уж никак не случайно. Пока могу сказать только, что подозреваю вас в убийстве Нино Регацци...
Прежде чем Ромео успел почувствовать опасность, Анджело вцепился ему в горло. Стелла снова дико закричала, а из кухни, как кукушка из часов, выскочила больная тетушка.
- Анджело! - сурово одернула она племянника. - Когда же ты научишься вести себя разумно? Сейчас вовсе не время играть!
Глава 3
Комиссар после плотного обеда с удовольствием курил сигару и слушал рапорт инспектора Дзамполя о том, как тот допрашивал трех девушек. Алессандро с чувством описал немую скорбь Тоски, выразительно передал глупые, истеричные признания Изы и внешнюю холодность Валерии, чью душевную боль выдала лишь одна слезинка.
- Parola d'onore!* - воскликнул удивленный его тоном Тарчинини. - Вы, кажется, становитесь похожим на человека, Алессандро!
______________
* Честное слово (итал.).
Инспектор тут же взбеленился.
- Не понимаю, что тут особенного! - с раздражением воскликнул он. Разве нельзя посочувствовать несчастным, опечаленным девушкам?
- Ma que, Алессандро! Особенное в этом только то, что их горе тронуло вас!
- Я же все-таки не бесчувственная скотина!
- Нет, конечно, только до сих пор сами не желали в том признаваться!..
И, пророчески воздев перст, Ромео добавил:
- Друг мой Алессандро, не за горами тот день, когда вы попросите меня стать крестным вашего первенца!
Однако, видя, что Дзамполь корчится от с трудом сдерживаемого бешенства, комиссар поспешил сменить тему:
- Короче говоря, инспектор, вы не считаете нужным и впредь донимать расспросами наших несчастных плакальщиц?
- Нет, синьор комиссар, они так же невинны, как новорожденные ягнята, или же самые потрясающие актрисы, каких я когда-либо видел.
- И тогда нашли бы работу получше... Стало быть, забудем о них, Алессандро, и попрощаемся (по крайней мере я) с Тоской, Валерией и Изой... А теперь моя очередь поведать вам о найденной мною несравненной жемчужине...
- О жемчужине?
- Ее зовут Стелла Дани.
И Ромео Тарчинини принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось в доме Дани: о безумствах "больной тети" Пии, о красоте Стеллы, о том, в какое отчаяние ее привела гибель отца будущего ребенка, как комиссару пришлось ее успокаивать, наконец, о внезапном появлении Анджело и о том, как вмешательство больной, возможно, спасло ему, Тарчинини, жизнь.
- И вы не арестовали парня, синьор комиссар?
- Нет, Алессандро... Мне нужен убийца берсальера, а не бедолага, которого мысль о бесчестье сестры толкает на прискорбные крайности... И если мне придется посадить Анджело Дани за решетку, то сделаю я это вовсе не из-за того, что несчастный в минуту неизбывного возмущения поднял на меня руку.
- Вы очень великодушны, синьор комиссар.
- Да, помимо всех прочих, у меня есть и это достоинство... И потом, не надо забывать о Стелле, Дзамполь! Ради нее я готов простить ее брату что угодно... по крайней мере свои личные обиды...
Тарчинини вдруг умолк и пристально посмотрел на помощника.
- Что случилось, синьор комиссар? - спросил тот.
- Ничего-ничего... просто мне пришла в голову неплохая мысль... Да, пожалуй, это было бы замечательно и вовсе не так безумно, как выглядит на первый взгляд... Да, три человека сразу обрели бы счастье - малыша ведь тоже надо принимать в расчет, он-то ведь ни в чем не виноват, бедняжка! Вы меня понимаете, Алессандро?
- Нет, синьор комиссар, совершенно не понимаю...
- Может, это и к лучшему, во всяком случае, пока... А что до экспансивного Анджело, то, по-моему, парень вполне мог прикончить берсальера, тем более что у него нет ни намека на алиби. Говорит, будто, поужинав, ушел гулять в надежде успокоить разгулявшиеся после встречи с Регацци нервы...
- Хорошо еще, если Дани гулял далеко от казарм...
- То-то и оно, что совсем неподалеку!
- Ma que! И вы оставили его на свободе?
- Да, приказав не выезжать из города и работать в мастерской, как будто ничего не случилось. Такие люди никогда не пытаются сбежать, Алессандро... Дани уверяет, будто направился в ту сторону машинально, только потому, что слишком много думал о берсальере... Хорошенькая прогулка - туда и обратно... Так что никакие клятвы, что он вернулся домой не позже половины второго, не помогут...
- Я бы все же отправил парня в следственную тюрьму.
- Это потому, что вы не знакомы с его сестрой!
* * *
Утром на перекличке, узнав от сержанта Фаусто Скиенато о смерти своего товарища Регацци, берсальеры застыли, словно увидели труп Нино собственными глазами. А потом по рядам пробежал ропот - простые сердца солдат возмущались содеянным, и никто даже не пытался скрыть огорчение. Сержант почувствовал, что очень скоро не сможет заставить подчиненных стоять по стойке "смирно", как того требует дисциплина в подобных обстоятельствах, и уже собирался всех отпустить, как вдруг сквозь ряды солдат прошел лейтенант Паскуале де Векки. При виде любимого за элегантность и спокойное изящество шефа все подтянулись, а лейтенант скомандовал:
- Вольно!
Потом он окинул дружелюбным взглядом простодушные физиономии подчиненных, в основном горцев.
- Вы все уже знаете о смерти своего товарища... о его несправедливой гибели, ибо ни один солдат не должен умирать таким образом... Поэтому мы обязаны всеми силами помочь полиции найти убийцу, если, конечно, преступление не совершил какой-нибудь случайный бродяга... Я прошу всех, кто был особенно дружен с Нино Регацци, зайти ко мне в кабинет. И мы вместе решим, каким образом помочь следователям.
Как только лейтенант ушел, солдаты, разбившись на маленькие группки, стали лихорадочно обсуждать кончину красавца берсальера. Сержант Скиенато разглагольствовал посреди небольшого кружка, в котором стояли капрал Мантоли и солдат Нарди, едва ли не самые близкие друзья покойного.
- Не понимаю, чего лейтенант ломает голову! - ворчал Фаусто. - Регацци умер, как очень и очень многие бабники. Когда парень бегает от блондинки к брюнетке, лжет одной, обманывает другую, то рано или поздно рискует заработать нож под ребра, и, пожалуй, в какой-то мере заслуженно...
Мантоли не выдержал. Отстранив товарищей, он вырос перед сержантом.
- Только последний подонок может позволить себе говорить такие вещи, сержант!
Неожиданный и явно нарушающий дисциплину выпад капрала на некоторое время лишил Скиенато дара речи. Наконец, взяв себя в руки, он подошел вплотную к Мантоли и сунул ему под нос свои нашивки.
- Как по-вашему, что это такое, Мантоли?
- Нашивки!
- А вам известно, что они означают, капрал?
- Что вы - сержант!
- Вот именно! Так вот, позволив себе обругать меня, как вы это только что сделали, вы взбунтовались против начальства! Я составлю рапорт и готов съесть со своей униформы все пуговицы до последней, если вас не разжалуют, Мантоли!
- Разжалуют или нет, а все равно никто не помешает мне утверждать, что только законченный негодяй может так отзываться о мертвых, и я готов повторить это хоть при самом полковнике! Посмотрим, чью сторону он примет!
Страстную речь капрала Мантоли сопровождал одобрительный шепоток. Сержант Скиенато понял, что ни у кого не найдет поддержки и, коли начальству вздумается узнать, как было дело, его поведение наверняка осудят. Поэтому он решил замять дело.
- Я всегда относился к вам с уважением, Мантоли... Мне известно, что вы были лучшим другом Регацци, и потому, я думаю, ваши необдуманные слова вызваны печалью. Только скорбь могла заставить вас забыть о дисциплине и уважении к начальству. Но впредь постарайтесь держать себя в руках, Мантоли, поскольку я не прощу вам больше никаких дерзостей! Ясно?
И, не дожидаясь ответа, сержант повернулся на каблуках. Больше всего его сейчас занимало, какую бы работу поомерзительней взвалить на непокорного капрала. И Скиенато заранее радовался мести. А Мантоли вместе со своим приятелем Нарди пытался понять, кто, за что и почему убил Нино. Нарди, вспоминая о любовных подвигах Регацци, проговорил:
- Видишь ли, Арнальдо, сержант, конечно, подлец, но все-таки, возможно, в какой-то мере он прав... Бедняга Нино и в самом деле малость перебарщивал... менял девчонок каждые две недели! Помнишь, как его застукали в кино и втроем учинили скандал? Если кто-то из этих красоток оказался злопамятнее прочих... А может, одна из тех, кто, по его милости, оказался в очень скверном положении. Ну, ты меня понимаешь... А, Арнальдо?
- Еще бы не понимать, Энцо! И, если хочешь знать, Нино в самом деле здорово влип, сделав девице ребенка...
- Santa Madonna! Ты уверен?
- По-твоему, я стал бы такое выдумывать, да?
- И Нино не хотел жениться?
- Нет... Ты ведь его не хуже меня знал... Ну какой из нашего Нино отец семейства?
- И как он думал выйти из положения?
- Сказал, что даст девице денег, сколько та захочет, лишь бы оставила его в покое.
- Денег? А где бы он их взял?
Тут капрал рассказал Нарди, как накануне в казарму явились два богатых синьора и дали Нино огромную пачку банкнот.
- Почему?
- Ну, знаешь, старина... Об этом они не сочли нужным мне сообщить.
- А Регацци?
- Слишком торопился...
- Не знаешь, эти деньги при нем нашли?
- Нет.
Они молча прошли несколько шагов, потом Энцо Нарди посоветовал:
- На твоем месте, Арнольдо, я бы рассказал об этом лейтенанту.
* * *
Комиссар Тарчинини, пытаясь умерить негодование помощника, терпеливо объяснял:
- Не стоит все-таки принимать меня за идиота, Алессандро! Стелла Дани самая очаровательная девушка, какую я когда-либо видел, не считая, конечно, моей Джульетты...
- Мать-одиночка! - презрительно хмыкнул инспектор Дзамполь.
И тут, быть может впервые в жизни, Ромео Тарчинини по-настоящему рассердился. Голос его зазвучал горько и жестко, а с лица исчезла привычная добродушная улыбка.
- Боюсь, я ошибся в вас, инспектор... Я принимал вас за упрямца, но в глубине души славного малого... А теперь вижу, что у вас, видимо, черствое сердце и недалекий ум! Зато ваша Симона становится мне все милее, и я от души скорблю о бедной девочке!
Алессандро попытался возразить, но комиссар заткнул ему рот:
- Помолчите, сейчас говорю я! Так вы смеете презирать несчастную девчушку только за то, что она поверила клятвам соблазнителя? А на каком основании, синьор Дзамполь? Кто дал вам право судить ближних? Кто позволил вам корчить из себя судью над невинными жертвами? Неужто вы всегда будете преследовать обиженных и беззащитных? Я надеялся избавить вас от неврастении - этого прибежища слабых душ - и вернуть вкус к жизни, но вижу, что тут и надеяться не на что: у вас низкая душа, Алессандро Дзамполь, а другую, светлую и чистую, не в моей власти вам дать!
Тарчинини встал.
- Пойду к Бенито Дзоппи и попрошу перевести вас куда-нибудь. Я не могу работать с человеком, к которому больше не испытываю ни доверия, ни уважения.
Слушая суровую отповедь комиссара, Дзамполь сначала хотел было возмутиться, но мало-помалу и слова, и удивительное преображение Ромео его тронули. Алессандро задумался и в конце концов признал, что, возможно, он и в самом деле не такая возвышенная личность, как ему хотелось думать. И, хотя самолюбие Дзамполя ужасно страдало, хотя манера Тарчинини вести расследование выводила его из себя, инспектор не мог не чувствовать странной симпатии к забавному, но доброму и честному веронцу. И, видя, что тот собирается уходить, Алессандро понял, что ему чертовски тяжко вот так, навсегда, расстаться с маленьким толстяком, наделенным огромным, как гора, сердцем. Инспектор в свою очередь вскочил и, не раздумывая, крикнул:
- Синьор комиссар!
Тарчинини уже поворачивал ручку двери, но, услышав этот отчаянный призыв, обернулся.
- Синьор комиссар... я... прошу у вас прощения. По-моему, я действительно идиот!
Ромео окинул Дзамполя критическим взглядом, и лицо его вдруг снова осветила улыбка. Подойдя к инспектору, он дружески обнял его за плечи.
- Ну нет, никакой ты не дурень, Алессандро мио! Просто ты разозлился на весь свет из-за своей любовной неудачи! Раз ничего не вышло с Симоной, ты вбил себе в голову, будто никогда не сможешь обрести счастье ни с одной другой. А это чушь! Что тебе сейчас надо, Алессандро, - так это найти девушку, к которой ты мог бы относиться человечнее, чем к той, а я стану крестным вашего первого малыша, и он получит имя Ромео.
Дзамполь улыбнулся. Поразительный тип этот Тарчинини: с ним волей-неволей уверуешь, будто мир прекрасен, люди добры и жизнь - очень стоящая штука.
- Спасибо, синьор комиссар, - растроганно пробормотал он.
- Да ну же, обними меня и забудем об этом!
Они упали друг другу в объятия, и, если бы в кабинет случайно заглянул посторонний, он наверняка счел бы, что служащие уголовной полиции Турина на редкость добросовестно следуют евангельской заповеди "возлюби ближнего своего".
Наконец Тарчинини вернулся в кресло и, указав Дзамполю на стул, возобновил прерванный разговор.
- Итак, я говорил, что при всей симпатии к Стелле Дани уже надел бы на ее брата наручники, если бы смог доказать его виновность в убийстве берсальера.
- А почему бы не вызвать парня сюда и не допросить?
- Нет, Дзамполь... Будь вы знакомы с Анджело, вы бы так не говорили. Представьте себе тридцатилетнего парня, отказавшегося от семейного очага ради сестры и больной тетки, которую ни под каким видом не желает отдавать в сумасшедший дом. Вообразите, что однажды какой-то мерзавец, заботясь лишь о собственных удовольствиях, поставил под угрозу все, ради чего бедняга жертвовал собой... А ведь мы, итальянцы, очень дорожим своей репутацией... И наконец, попробуйте воссоздать ход мыслей Анджело: Стелла - мать-одиночка (помните собственную реакцию, Алессандро?), в доме появится незаконнорожденный, а полубезумная тетка, ничего не понимая в происшедшей драме, начнет изводить племянников неуместными замечаниями. Разумеется, Анджело не мог не подумать, что все его жертвы оказались напрасными, и пришел в ярость. Вне себя от гнева, парень отправился к берсальеру раньше, чем обещал. Сначала он следил за Регацци издалека и видел, как тот вошел в шикарный ресторан. Анджело не имел возможности позволить себе такую роскошь, да и место слишком людное. Поэтому наш мститель догнал обидчика только у самой казармы. Произошло объяснение. Возможно, берсальер начал насмехаться над заботливым, как мамаша-наседка, братом, а тот, не выдержав, нанес удар...
- Вы и в самом деле думаете, что все было именно так, синьор комиссар?
- Пока не вижу других объяснений.
- Но тогда почему бы не арестовать Анджело Дани?
- У нас нет доказательств, инспектор, а такой парень никогда не скажет больше, чем сочтет нужным.
- Но не можем же мы совсем оставить его в покое?
- То-то и оно, Алессандро... Мы бессильны, пока не вынудим Дани к признанию, а для этого придется не давать парню покоя... Надо, чтобы кто-то из нас ежедневно появлялся у него в доме. Анджело должен постоянно чувствовать, что за ним наблюдают, изучают каждый его шаг... Здесь все зависит от того, у кого окажется больше выдержки и кто устанет первым...
- Ну, если Дани такой крепкий орешек, как вы говорили...
- Да, но есть еще Стелла и злосчастная тетка... Без всякого худого умысла обе они тоже начнут изводить Анджело непрестанными расспросами... Возможно, ему в конце концов надоест все время видеть нас в доме и вести бесконечные разговоры... А кроме того, мы должны убедить Дани, что не сомневаемся в его виновности и что ему от нас не уйти... В остальном придется положиться на время. И заметьте, Дзамполь, я не испытываю к Анджело никакой враждебности, даже наоборот... Его поступок мне вполне понятен, хотя я и не решился бы его одобрить... Впрочем, могу без особой натяжки сказать, что, в сущности, красавец берсальер получил по заслугам.
- Ну, это уж слишком, синьор комиссар!
- Погодите, Алессандро! Сначала познакомьтесь со Стеллой, а потом мы вернемся к этому разговору! Кстати, как насчет ножа, который вы нашли возле трупа Регацци? Не дал он вам какой-нибудь зацепки?
- Нет, синьор комиссар, да и надеяться не на что: такие ножи сотнями продают по меньшей мере двадцать магазинов...
- Так я и думал... И все-таки мне очень хотелось бы знать, почему он валялся рядом с телом... По-моему, разгадав эту загадку, мы сразу же вышли бы на преступника...
Рассуждения комиссара прервал телефонный звонок. Инспектор снял трубку.
- Звонит некий Ренато Бурдиджана, - объявил он комиссару. - Хозяин бара на пьяцца делло Статуто...
- И чего он хочет?
- Поговорить с тем, кто расследует убийство берсальера. Вроде бы у него есть важные сведения!
Ромео пожал плечами:
- Ну, начинается!.. Ладно, раз нам так или иначе придется выслушать всех этих психов, лучше уж начнем немедленно!
Очень скоро в кабинет впустили Ренато Бурдиджана - высокого, плотного мужчину средних лет. Хитрая, заросшая темной шерстью физиономия кабатчика не вызвала у полицейских ни доверия, ни симпатии. Прежде чем он успел открыть рот, инспектор Дзамполь подвинул стул и сухо бросил:
- Садитесь...
- Спасибо...
Ромео вперил в посетителя самый грозный взгляд, свидетельствовавший, что он вовсе не расположен тратить время на пустую болтовню.
- Я комиссар Тарчинини, и расследование убийства берсальера Нино Регацци поручено мне. Вы действительно можете сообщить что-то важное?
- Да, синьор комиссар!
- Тогда я вас слушаю.
Ренато набрал полные легкие воздуха, как будто собирался проплыть стометровку кролем.
- Я держу бар на пьяцца делло Статуто, синьор комиссар, у меня много постоянных клиентов, и среди них - Лючано Монтасти, лудильщик... Он только что вернулся из армии. Служил в Бари. Это далеко... денег у парня не так уж много, и за все время службы в отпуск он приезжал всего один раз. Ну, вы сами знаете, как оно бывает, синьор комиссар... Невеста Монтасти, Элена Пеццато (заметьте, я вовсе не хочу сказать, будто она плохо себя вела, но, черт возьми, нельзя же требовать от молоденькой девушки, чтоб жила монашкой?), так вот, Элена хотела немного развлечься, ну и познакомилась с парнем... Они довольно часто гуляли вместе... а парень был берсальером...
- Вы имеете в виду нашего?
- Совершенно точно, синьор комиссар... Нино Регацци. Не знаю, слыхали вы или нет, как он вел себя с девушками?
- Немного.
- Стихийное бедствие, синьор комиссар! Ну, и когда Монтасти вернулся, само собой, нашлись добрые души - шепнули ему на ушко, что в его отсутствие Элена не особенно горевала. Парень стал докапываться и в конце концов узнал имя берсальера. Дальше - больше, ему рассказали о репутации Регацци. Короче, Монтасти решил, что ему изменили, и впал в самое мрачное расположение духа. Знаете, синьор комиссар, я даже не раз корил его по вечерам: "Ma que, Лючано! Ты и так уже перебрал! И к чему тебе это? До добра не доведет..." А он отвечал: "Мне остается одно из трех, Ренато: убить либо ее, либо его, либо себя... Но кто-то из троих точно должен умереть!"
Кабатчик поднял широкую, как валек прачки, ладонь и торжественно изрек:
- Клянусь головой своей покойной Эльвиры, так все и было!
- Ну, это только слова... - буркнул Дзамполь, которому доносчик внушал изрядное отвращение. - У нас, в Италии, вздумай кто-нибудь принимать всерьез угрозы и проклятия, что сыплются каждый день как из рога изобилия, очень скоро полстраны сидело бы под замком, а остальным пришлось бы охранять тюрьмы!
Ренато Бурдиджана рассердился. Как всякий человек, воображающий, будто сообщает необыкновенно важные сведения, а в ответ наталкивается на равнодушие и недоверие, он не мог скрыть обиду:
- Может, по-вашему, то, что случилось вчера вечером у меня в баре, тоже пустая угроза и сотрясение воздуха?
Тарчинини подмигнул помощнику.
- Вы хотите сказать, что вчера произошла стычка между... как его там?.. Ах да, Лючано Монтасти и... Нино Регацци? - вкрадчиво спросил он.
- Вот именно, синьор комиссар!
Ромео поудобнее развалился в кресле, сложил руки на кругленьком брюшке и замурлыкал, как огромный кот.
- А вот это уже чертовски интересно... - заметил он. - Вы истинный помощник правосудия, синьор Бурдиджана...
Тупая и самодовольная физиономия кабатчика просияла от удовольствия.
- Может, вы нам несколько подробнее расскажете об этом происшествии, а?
Ренато с легким презрением взглянул на Дзамполя.
- Было часов семь-полвосьмого, синьор комиссар... Честно говоря, я не обратил внимания на время... Нельзя же обо всем подумать заранее, верно?
Тарчинини кивнул, и кабатчик воспринял это как поощрение.
- Как всегда или почти всегда по вечерам, Монтасти хандрил над бокалом вина... А тут откуда ни возьмись - берсальер. Ну, я сразу поглядел на Лючано, а тот еще ничего не заметил... Регацци - тот ни разу не встречался с женихом Элены, так что, если даже и увидел парня, все равно не заподозрил худого. Понимаете, синьор комиссар?
- Ma que! Еще бы!
- Берсальер выпил один за другим три карпано... И я подумал, что у него, должно быть, неприятности...
- Очевидно, он зашел к вам после встречи с домом Марино и братом Стеллы Дани.
- Ну, я в основном мыл бокалы да рюмки, а потому не очень-то смотрел, что делается на другом конце стойки... и только обернувшись, вдруг увидел... как думаете, что, синьор комиссар?
- Не знаю, но, надеюсь, вы нам расскажете!
- Я увидел, что Монтасти хлопает берсальера по плечу! Тот удивленно вытаращился на жениха Элены и спросил, чего ему надо.
Ренато Бурдиджана добросовестно описал дальнейшие подробности сцены между Нино и Лючано, правда для вящего интереса несколько драматизировав и приукрасив события.
- Ну вот, поэтому, прочитав в газете, что беднягу Регацци зарезали, я счел своим долгом поставить в известность полицию.
- И совершенно правильно! Вы на редкость сознательный гражданин, синьор Бурдиджана.
- К вашим услугам, синьор комиссар, и к услугам правосудия!
- Это одно и то же, синьор... Вы случайно не знаете, где живет Монтасти?
- Нет...
- А где он работает?
- Тоже нет, но могу дать вам адрес его невесты, Элены Пеццато... Виа Карло Видуа, десять... Это тоже в квартале Сан-Альфонсо де Лиджори.
- Evidentemente!*
______________
* Разумеется (итал.).
Выпроводив кабатчика, Дзамполь повернулся к шефу.
- В конечном счете, возможно, Анджело Дани ни при чем? - заметил он.
- Это мы решим, после того как немного побеседуем с Монтасти. Поехали на виа Карло Видуа, Алессандро!
Уже возле дома Пеццато инспектор предупредил, что днем у них очень мало шансов застать Элену.
- Ebbene!* Тогда нам скажут, где она работает, и мы отправимся туда.
______________
* Ну, все-таки (итал.).
Полицейские долго звонили в дверь и, ничего не добившись, решили, что все семейство отсутствует. Но, когда они уже собирались уходить, Ромео вдруг схватил спутника за руку и велел прислушаться. Дзамполь тоже навострил уши и скоро уловил чьи-то крадущиеся шаги в глубине квартиры. Тарчинини рассердился и замолотил в дверь кулаками.
- Мы знаем, что тут кто-то есть! - крикнул он. - Отоприте, или нам придется вышибить дверь!
Прошло еще несколько секунд, потом мужской голос приказал:
- Открой, Эмилия!
Однако Эмилия, видимо испугавшись, начала возражать.
- Оттавио, умоляю тебя! Подумай, что ты... - услышали полицейские.
- Прекрати хныкать и отопри дверь!
В замке повернулся ключ - синьора Эмилия, очевидно, не привыкла спорить с мужем. Дверь отворилась, комиссар шагнул в квартиру, но почти сразу с живостью отскочил, не желая стоять под дулом охотничьего ружья. Дзамполь никак не ожидал столь резкого маневра, поэтому комиссар навалился на него всей тяжестью и, что хуже всего, пребольно наступил на ногу.
- Per bacco!* - взвыл Алессандро.
______________
* Здесь: черт возьми (итал.).
Пытаясь высвободить ногу, он резко толкнул шефа в спину, и тот, вне себя от ужаса, снова оказался перед самым дулом.
- Стойте! - грубо рявкнул державший ружье Оттавио.
Муж Джульетты с удовольствием выполнил бы приказ, но, потеряв равновесие, поскользнулся, с бешеной скоростью налетел прямо на ружье и, чтобы не упасть, инстинктивно вцепился в ствол. Оттавио от испуга спустил курок, и весь заряд дроби, пробив полу пиджака Тарчинини, угодил в пол у ног инспектора. Тот побледнел как полотно. Испуганный крик Эмилии, удивленный Оттавио, проклятия Дзамполя и дикие вопли комиссара смешались в невыразимо разноголосый гул, а потом наступила гробовая тишина. Каждый думал, что могло произойти, если бы... Больше всех явно переживал Оттавио - дрожь сотрясала его с головы до ног. Алессандро, сердито сверкая глазами и угрожающе выставив вперед подбородок, надвинулся на хозяина дома и сунул ему под нос револьвер.
- Ma que! Насколько я понимаю, вам вздумалось поиграть в гангстеров, а?
Эмилия, не сомневаясь, что сейчас станет вдовой, отчаянно заревела. От неожиданности инспектор чуть не выстрелил, что, несомненно, стоило бы Оттавио жизни. А Тарчинини все еще сидел на полу, судорожно соображая, каким образом он очутился у ног Оттавио и почему держится за ствол ружья. Что-то тут было явно не так... Всеобщее напряжение достигло крайнего предела и, вероятно, разрешилось бы самым неприятным образом, не появись в тот момент закутанная в цветастый домашний халатик юная особа.
- Совершенно верно. Представьте себе, всякое убийство мгновенно вызывает у нас пристальный интерес, а искать убийц - наша прямая обязанность. Разве вы об этом не знали?
- Но это не объясняет, почему вы оказались в моем доме!
- Правда?
- На что вы намекаете?
- Ни на что я не намекаю, Анджело Дани, а просто и ясно говорю: вчера в присутствии дома Марино вы виделись с Нино Регацци и угрожали убить его, если он не женится на вашей сестре. Так или нет?
- Уж не собираетесь ли вы, часом, все свалить на меня?
- Если бы я предъявил вам подобное обвинение, синьор, то уж никак не случайно. Пока могу сказать только, что подозреваю вас в убийстве Нино Регацци...
Прежде чем Ромео успел почувствовать опасность, Анджело вцепился ему в горло. Стелла снова дико закричала, а из кухни, как кукушка из часов, выскочила больная тетушка.
- Анджело! - сурово одернула она племянника. - Когда же ты научишься вести себя разумно? Сейчас вовсе не время играть!
Глава 3
Комиссар после плотного обеда с удовольствием курил сигару и слушал рапорт инспектора Дзамполя о том, как тот допрашивал трех девушек. Алессандро с чувством описал немую скорбь Тоски, выразительно передал глупые, истеричные признания Изы и внешнюю холодность Валерии, чью душевную боль выдала лишь одна слезинка.
- Parola d'onore!* - воскликнул удивленный его тоном Тарчинини. - Вы, кажется, становитесь похожим на человека, Алессандро!
______________
* Честное слово (итал.).
Инспектор тут же взбеленился.
- Не понимаю, что тут особенного! - с раздражением воскликнул он. Разве нельзя посочувствовать несчастным, опечаленным девушкам?
- Ma que, Алессандро! Особенное в этом только то, что их горе тронуло вас!
- Я же все-таки не бесчувственная скотина!
- Нет, конечно, только до сих пор сами не желали в том признаваться!..
И, пророчески воздев перст, Ромео добавил:
- Друг мой Алессандро, не за горами тот день, когда вы попросите меня стать крестным вашего первенца!
Однако, видя, что Дзамполь корчится от с трудом сдерживаемого бешенства, комиссар поспешил сменить тему:
- Короче говоря, инспектор, вы не считаете нужным и впредь донимать расспросами наших несчастных плакальщиц?
- Нет, синьор комиссар, они так же невинны, как новорожденные ягнята, или же самые потрясающие актрисы, каких я когда-либо видел.
- И тогда нашли бы работу получше... Стало быть, забудем о них, Алессандро, и попрощаемся (по крайней мере я) с Тоской, Валерией и Изой... А теперь моя очередь поведать вам о найденной мною несравненной жемчужине...
- О жемчужине?
- Ее зовут Стелла Дани.
И Ромео Тарчинини принялся рассказывать обо всем, что с ним случилось в доме Дани: о безумствах "больной тети" Пии, о красоте Стеллы, о том, в какое отчаяние ее привела гибель отца будущего ребенка, как комиссару пришлось ее успокаивать, наконец, о внезапном появлении Анджело и о том, как вмешательство больной, возможно, спасло ему, Тарчинини, жизнь.
- И вы не арестовали парня, синьор комиссар?
- Нет, Алессандро... Мне нужен убийца берсальера, а не бедолага, которого мысль о бесчестье сестры толкает на прискорбные крайности... И если мне придется посадить Анджело Дани за решетку, то сделаю я это вовсе не из-за того, что несчастный в минуту неизбывного возмущения поднял на меня руку.
- Вы очень великодушны, синьор комиссар.
- Да, помимо всех прочих, у меня есть и это достоинство... И потом, не надо забывать о Стелле, Дзамполь! Ради нее я готов простить ее брату что угодно... по крайней мере свои личные обиды...
Тарчинини вдруг умолк и пристально посмотрел на помощника.
- Что случилось, синьор комиссар? - спросил тот.
- Ничего-ничего... просто мне пришла в голову неплохая мысль... Да, пожалуй, это было бы замечательно и вовсе не так безумно, как выглядит на первый взгляд... Да, три человека сразу обрели бы счастье - малыша ведь тоже надо принимать в расчет, он-то ведь ни в чем не виноват, бедняжка! Вы меня понимаете, Алессандро?
- Нет, синьор комиссар, совершенно не понимаю...
- Может, это и к лучшему, во всяком случае, пока... А что до экспансивного Анджело, то, по-моему, парень вполне мог прикончить берсальера, тем более что у него нет ни намека на алиби. Говорит, будто, поужинав, ушел гулять в надежде успокоить разгулявшиеся после встречи с Регацци нервы...
- Хорошо еще, если Дани гулял далеко от казарм...
- То-то и оно, что совсем неподалеку!
- Ma que! И вы оставили его на свободе?
- Да, приказав не выезжать из города и работать в мастерской, как будто ничего не случилось. Такие люди никогда не пытаются сбежать, Алессандро... Дани уверяет, будто направился в ту сторону машинально, только потому, что слишком много думал о берсальере... Хорошенькая прогулка - туда и обратно... Так что никакие клятвы, что он вернулся домой не позже половины второго, не помогут...
- Я бы все же отправил парня в следственную тюрьму.
- Это потому, что вы не знакомы с его сестрой!
* * *
Утром на перекличке, узнав от сержанта Фаусто Скиенато о смерти своего товарища Регацци, берсальеры застыли, словно увидели труп Нино собственными глазами. А потом по рядам пробежал ропот - простые сердца солдат возмущались содеянным, и никто даже не пытался скрыть огорчение. Сержант почувствовал, что очень скоро не сможет заставить подчиненных стоять по стойке "смирно", как того требует дисциплина в подобных обстоятельствах, и уже собирался всех отпустить, как вдруг сквозь ряды солдат прошел лейтенант Паскуале де Векки. При виде любимого за элегантность и спокойное изящество шефа все подтянулись, а лейтенант скомандовал:
- Вольно!
Потом он окинул дружелюбным взглядом простодушные физиономии подчиненных, в основном горцев.
- Вы все уже знаете о смерти своего товарища... о его несправедливой гибели, ибо ни один солдат не должен умирать таким образом... Поэтому мы обязаны всеми силами помочь полиции найти убийцу, если, конечно, преступление не совершил какой-нибудь случайный бродяга... Я прошу всех, кто был особенно дружен с Нино Регацци, зайти ко мне в кабинет. И мы вместе решим, каким образом помочь следователям.
Как только лейтенант ушел, солдаты, разбившись на маленькие группки, стали лихорадочно обсуждать кончину красавца берсальера. Сержант Скиенато разглагольствовал посреди небольшого кружка, в котором стояли капрал Мантоли и солдат Нарди, едва ли не самые близкие друзья покойного.
- Не понимаю, чего лейтенант ломает голову! - ворчал Фаусто. - Регацци умер, как очень и очень многие бабники. Когда парень бегает от блондинки к брюнетке, лжет одной, обманывает другую, то рано или поздно рискует заработать нож под ребра, и, пожалуй, в какой-то мере заслуженно...
Мантоли не выдержал. Отстранив товарищей, он вырос перед сержантом.
- Только последний подонок может позволить себе говорить такие вещи, сержант!
Неожиданный и явно нарушающий дисциплину выпад капрала на некоторое время лишил Скиенато дара речи. Наконец, взяв себя в руки, он подошел вплотную к Мантоли и сунул ему под нос свои нашивки.
- Как по-вашему, что это такое, Мантоли?
- Нашивки!
- А вам известно, что они означают, капрал?
- Что вы - сержант!
- Вот именно! Так вот, позволив себе обругать меня, как вы это только что сделали, вы взбунтовались против начальства! Я составлю рапорт и готов съесть со своей униформы все пуговицы до последней, если вас не разжалуют, Мантоли!
- Разжалуют или нет, а все равно никто не помешает мне утверждать, что только законченный негодяй может так отзываться о мертвых, и я готов повторить это хоть при самом полковнике! Посмотрим, чью сторону он примет!
Страстную речь капрала Мантоли сопровождал одобрительный шепоток. Сержант Скиенато понял, что ни у кого не найдет поддержки и, коли начальству вздумается узнать, как было дело, его поведение наверняка осудят. Поэтому он решил замять дело.
- Я всегда относился к вам с уважением, Мантоли... Мне известно, что вы были лучшим другом Регацци, и потому, я думаю, ваши необдуманные слова вызваны печалью. Только скорбь могла заставить вас забыть о дисциплине и уважении к начальству. Но впредь постарайтесь держать себя в руках, Мантоли, поскольку я не прощу вам больше никаких дерзостей! Ясно?
И, не дожидаясь ответа, сержант повернулся на каблуках. Больше всего его сейчас занимало, какую бы работу поомерзительней взвалить на непокорного капрала. И Скиенато заранее радовался мести. А Мантоли вместе со своим приятелем Нарди пытался понять, кто, за что и почему убил Нино. Нарди, вспоминая о любовных подвигах Регацци, проговорил:
- Видишь ли, Арнальдо, сержант, конечно, подлец, но все-таки, возможно, в какой-то мере он прав... Бедняга Нино и в самом деле малость перебарщивал... менял девчонок каждые две недели! Помнишь, как его застукали в кино и втроем учинили скандал? Если кто-то из этих красоток оказался злопамятнее прочих... А может, одна из тех, кто, по его милости, оказался в очень скверном положении. Ну, ты меня понимаешь... А, Арнальдо?
- Еще бы не понимать, Энцо! И, если хочешь знать, Нино в самом деле здорово влип, сделав девице ребенка...
- Santa Madonna! Ты уверен?
- По-твоему, я стал бы такое выдумывать, да?
- И Нино не хотел жениться?
- Нет... Ты ведь его не хуже меня знал... Ну какой из нашего Нино отец семейства?
- И как он думал выйти из положения?
- Сказал, что даст девице денег, сколько та захочет, лишь бы оставила его в покое.
- Денег? А где бы он их взял?
Тут капрал рассказал Нарди, как накануне в казарму явились два богатых синьора и дали Нино огромную пачку банкнот.
- Почему?
- Ну, знаешь, старина... Об этом они не сочли нужным мне сообщить.
- А Регацци?
- Слишком торопился...
- Не знаешь, эти деньги при нем нашли?
- Нет.
Они молча прошли несколько шагов, потом Энцо Нарди посоветовал:
- На твоем месте, Арнольдо, я бы рассказал об этом лейтенанту.
* * *
Комиссар Тарчинини, пытаясь умерить негодование помощника, терпеливо объяснял:
- Не стоит все-таки принимать меня за идиота, Алессандро! Стелла Дани самая очаровательная девушка, какую я когда-либо видел, не считая, конечно, моей Джульетты...
- Мать-одиночка! - презрительно хмыкнул инспектор Дзамполь.
И тут, быть может впервые в жизни, Ромео Тарчинини по-настоящему рассердился. Голос его зазвучал горько и жестко, а с лица исчезла привычная добродушная улыбка.
- Боюсь, я ошибся в вас, инспектор... Я принимал вас за упрямца, но в глубине души славного малого... А теперь вижу, что у вас, видимо, черствое сердце и недалекий ум! Зато ваша Симона становится мне все милее, и я от души скорблю о бедной девочке!
Алессандро попытался возразить, но комиссар заткнул ему рот:
- Помолчите, сейчас говорю я! Так вы смеете презирать несчастную девчушку только за то, что она поверила клятвам соблазнителя? А на каком основании, синьор Дзамполь? Кто дал вам право судить ближних? Кто позволил вам корчить из себя судью над невинными жертвами? Неужто вы всегда будете преследовать обиженных и беззащитных? Я надеялся избавить вас от неврастении - этого прибежища слабых душ - и вернуть вкус к жизни, но вижу, что тут и надеяться не на что: у вас низкая душа, Алессандро Дзамполь, а другую, светлую и чистую, не в моей власти вам дать!
Тарчинини встал.
- Пойду к Бенито Дзоппи и попрошу перевести вас куда-нибудь. Я не могу работать с человеком, к которому больше не испытываю ни доверия, ни уважения.
Слушая суровую отповедь комиссара, Дзамполь сначала хотел было возмутиться, но мало-помалу и слова, и удивительное преображение Ромео его тронули. Алессандро задумался и в конце концов признал, что, возможно, он и в самом деле не такая возвышенная личность, как ему хотелось думать. И, хотя самолюбие Дзамполя ужасно страдало, хотя манера Тарчинини вести расследование выводила его из себя, инспектор не мог не чувствовать странной симпатии к забавному, но доброму и честному веронцу. И, видя, что тот собирается уходить, Алессандро понял, что ему чертовски тяжко вот так, навсегда, расстаться с маленьким толстяком, наделенным огромным, как гора, сердцем. Инспектор в свою очередь вскочил и, не раздумывая, крикнул:
- Синьор комиссар!
Тарчинини уже поворачивал ручку двери, но, услышав этот отчаянный призыв, обернулся.
- Синьор комиссар... я... прошу у вас прощения. По-моему, я действительно идиот!
Ромео окинул Дзамполя критическим взглядом, и лицо его вдруг снова осветила улыбка. Подойдя к инспектору, он дружески обнял его за плечи.
- Ну нет, никакой ты не дурень, Алессандро мио! Просто ты разозлился на весь свет из-за своей любовной неудачи! Раз ничего не вышло с Симоной, ты вбил себе в голову, будто никогда не сможешь обрести счастье ни с одной другой. А это чушь! Что тебе сейчас надо, Алессандро, - так это найти девушку, к которой ты мог бы относиться человечнее, чем к той, а я стану крестным вашего первого малыша, и он получит имя Ромео.
Дзамполь улыбнулся. Поразительный тип этот Тарчинини: с ним волей-неволей уверуешь, будто мир прекрасен, люди добры и жизнь - очень стоящая штука.
- Спасибо, синьор комиссар, - растроганно пробормотал он.
- Да ну же, обними меня и забудем об этом!
Они упали друг другу в объятия, и, если бы в кабинет случайно заглянул посторонний, он наверняка счел бы, что служащие уголовной полиции Турина на редкость добросовестно следуют евангельской заповеди "возлюби ближнего своего".
Наконец Тарчинини вернулся в кресло и, указав Дзамполю на стул, возобновил прерванный разговор.
- Итак, я говорил, что при всей симпатии к Стелле Дани уже надел бы на ее брата наручники, если бы смог доказать его виновность в убийстве берсальера.
- А почему бы не вызвать парня сюда и не допросить?
- Нет, Дзамполь... Будь вы знакомы с Анджело, вы бы так не говорили. Представьте себе тридцатилетнего парня, отказавшегося от семейного очага ради сестры и больной тетки, которую ни под каким видом не желает отдавать в сумасшедший дом. Вообразите, что однажды какой-то мерзавец, заботясь лишь о собственных удовольствиях, поставил под угрозу все, ради чего бедняга жертвовал собой... А ведь мы, итальянцы, очень дорожим своей репутацией... И наконец, попробуйте воссоздать ход мыслей Анджело: Стелла - мать-одиночка (помните собственную реакцию, Алессандро?), в доме появится незаконнорожденный, а полубезумная тетка, ничего не понимая в происшедшей драме, начнет изводить племянников неуместными замечаниями. Разумеется, Анджело не мог не подумать, что все его жертвы оказались напрасными, и пришел в ярость. Вне себя от гнева, парень отправился к берсальеру раньше, чем обещал. Сначала он следил за Регацци издалека и видел, как тот вошел в шикарный ресторан. Анджело не имел возможности позволить себе такую роскошь, да и место слишком людное. Поэтому наш мститель догнал обидчика только у самой казармы. Произошло объяснение. Возможно, берсальер начал насмехаться над заботливым, как мамаша-наседка, братом, а тот, не выдержав, нанес удар...
- Вы и в самом деле думаете, что все было именно так, синьор комиссар?
- Пока не вижу других объяснений.
- Но тогда почему бы не арестовать Анджело Дани?
- У нас нет доказательств, инспектор, а такой парень никогда не скажет больше, чем сочтет нужным.
- Но не можем же мы совсем оставить его в покое?
- То-то и оно, Алессандро... Мы бессильны, пока не вынудим Дани к признанию, а для этого придется не давать парню покоя... Надо, чтобы кто-то из нас ежедневно появлялся у него в доме. Анджело должен постоянно чувствовать, что за ним наблюдают, изучают каждый его шаг... Здесь все зависит от того, у кого окажется больше выдержки и кто устанет первым...
- Ну, если Дани такой крепкий орешек, как вы говорили...
- Да, но есть еще Стелла и злосчастная тетка... Без всякого худого умысла обе они тоже начнут изводить Анджело непрестанными расспросами... Возможно, ему в конце концов надоест все время видеть нас в доме и вести бесконечные разговоры... А кроме того, мы должны убедить Дани, что не сомневаемся в его виновности и что ему от нас не уйти... В остальном придется положиться на время. И заметьте, Дзамполь, я не испытываю к Анджело никакой враждебности, даже наоборот... Его поступок мне вполне понятен, хотя я и не решился бы его одобрить... Впрочем, могу без особой натяжки сказать, что, в сущности, красавец берсальер получил по заслугам.
- Ну, это уж слишком, синьор комиссар!
- Погодите, Алессандро! Сначала познакомьтесь со Стеллой, а потом мы вернемся к этому разговору! Кстати, как насчет ножа, который вы нашли возле трупа Регацци? Не дал он вам какой-нибудь зацепки?
- Нет, синьор комиссар, да и надеяться не на что: такие ножи сотнями продают по меньшей мере двадцать магазинов...
- Так я и думал... И все-таки мне очень хотелось бы знать, почему он валялся рядом с телом... По-моему, разгадав эту загадку, мы сразу же вышли бы на преступника...
Рассуждения комиссара прервал телефонный звонок. Инспектор снял трубку.
- Звонит некий Ренато Бурдиджана, - объявил он комиссару. - Хозяин бара на пьяцца делло Статуто...
- И чего он хочет?
- Поговорить с тем, кто расследует убийство берсальера. Вроде бы у него есть важные сведения!
Ромео пожал плечами:
- Ну, начинается!.. Ладно, раз нам так или иначе придется выслушать всех этих психов, лучше уж начнем немедленно!
Очень скоро в кабинет впустили Ренато Бурдиджана - высокого, плотного мужчину средних лет. Хитрая, заросшая темной шерстью физиономия кабатчика не вызвала у полицейских ни доверия, ни симпатии. Прежде чем он успел открыть рот, инспектор Дзамполь подвинул стул и сухо бросил:
- Садитесь...
- Спасибо...
Ромео вперил в посетителя самый грозный взгляд, свидетельствовавший, что он вовсе не расположен тратить время на пустую болтовню.
- Я комиссар Тарчинини, и расследование убийства берсальера Нино Регацци поручено мне. Вы действительно можете сообщить что-то важное?
- Да, синьор комиссар!
- Тогда я вас слушаю.
Ренато набрал полные легкие воздуха, как будто собирался проплыть стометровку кролем.
- Я держу бар на пьяцца делло Статуто, синьор комиссар, у меня много постоянных клиентов, и среди них - Лючано Монтасти, лудильщик... Он только что вернулся из армии. Служил в Бари. Это далеко... денег у парня не так уж много, и за все время службы в отпуск он приезжал всего один раз. Ну, вы сами знаете, как оно бывает, синьор комиссар... Невеста Монтасти, Элена Пеццато (заметьте, я вовсе не хочу сказать, будто она плохо себя вела, но, черт возьми, нельзя же требовать от молоденькой девушки, чтоб жила монашкой?), так вот, Элена хотела немного развлечься, ну и познакомилась с парнем... Они довольно часто гуляли вместе... а парень был берсальером...
- Вы имеете в виду нашего?
- Совершенно точно, синьор комиссар... Нино Регацци. Не знаю, слыхали вы или нет, как он вел себя с девушками?
- Немного.
- Стихийное бедствие, синьор комиссар! Ну, и когда Монтасти вернулся, само собой, нашлись добрые души - шепнули ему на ушко, что в его отсутствие Элена не особенно горевала. Парень стал докапываться и в конце концов узнал имя берсальера. Дальше - больше, ему рассказали о репутации Регацци. Короче, Монтасти решил, что ему изменили, и впал в самое мрачное расположение духа. Знаете, синьор комиссар, я даже не раз корил его по вечерам: "Ma que, Лючано! Ты и так уже перебрал! И к чему тебе это? До добра не доведет..." А он отвечал: "Мне остается одно из трех, Ренато: убить либо ее, либо его, либо себя... Но кто-то из троих точно должен умереть!"
Кабатчик поднял широкую, как валек прачки, ладонь и торжественно изрек:
- Клянусь головой своей покойной Эльвиры, так все и было!
- Ну, это только слова... - буркнул Дзамполь, которому доносчик внушал изрядное отвращение. - У нас, в Италии, вздумай кто-нибудь принимать всерьез угрозы и проклятия, что сыплются каждый день как из рога изобилия, очень скоро полстраны сидело бы под замком, а остальным пришлось бы охранять тюрьмы!
Ренато Бурдиджана рассердился. Как всякий человек, воображающий, будто сообщает необыкновенно важные сведения, а в ответ наталкивается на равнодушие и недоверие, он не мог скрыть обиду:
- Может, по-вашему, то, что случилось вчера вечером у меня в баре, тоже пустая угроза и сотрясение воздуха?
Тарчинини подмигнул помощнику.
- Вы хотите сказать, что вчера произошла стычка между... как его там?.. Ах да, Лючано Монтасти и... Нино Регацци? - вкрадчиво спросил он.
- Вот именно, синьор комиссар!
Ромео поудобнее развалился в кресле, сложил руки на кругленьком брюшке и замурлыкал, как огромный кот.
- А вот это уже чертовски интересно... - заметил он. - Вы истинный помощник правосудия, синьор Бурдиджана...
Тупая и самодовольная физиономия кабатчика просияла от удовольствия.
- Может, вы нам несколько подробнее расскажете об этом происшествии, а?
Ренато с легким презрением взглянул на Дзамполя.
- Было часов семь-полвосьмого, синьор комиссар... Честно говоря, я не обратил внимания на время... Нельзя же обо всем подумать заранее, верно?
Тарчинини кивнул, и кабатчик воспринял это как поощрение.
- Как всегда или почти всегда по вечерам, Монтасти хандрил над бокалом вина... А тут откуда ни возьмись - берсальер. Ну, я сразу поглядел на Лючано, а тот еще ничего не заметил... Регацци - тот ни разу не встречался с женихом Элены, так что, если даже и увидел парня, все равно не заподозрил худого. Понимаете, синьор комиссар?
- Ma que! Еще бы!
- Берсальер выпил один за другим три карпано... И я подумал, что у него, должно быть, неприятности...
- Очевидно, он зашел к вам после встречи с домом Марино и братом Стеллы Дани.
- Ну, я в основном мыл бокалы да рюмки, а потому не очень-то смотрел, что делается на другом конце стойки... и только обернувшись, вдруг увидел... как думаете, что, синьор комиссар?
- Не знаю, но, надеюсь, вы нам расскажете!
- Я увидел, что Монтасти хлопает берсальера по плечу! Тот удивленно вытаращился на жениха Элены и спросил, чего ему надо.
Ренато Бурдиджана добросовестно описал дальнейшие подробности сцены между Нино и Лючано, правда для вящего интереса несколько драматизировав и приукрасив события.
- Ну вот, поэтому, прочитав в газете, что беднягу Регацци зарезали, я счел своим долгом поставить в известность полицию.
- И совершенно правильно! Вы на редкость сознательный гражданин, синьор Бурдиджана.
- К вашим услугам, синьор комиссар, и к услугам правосудия!
- Это одно и то же, синьор... Вы случайно не знаете, где живет Монтасти?
- Нет...
- А где он работает?
- Тоже нет, но могу дать вам адрес его невесты, Элены Пеццато... Виа Карло Видуа, десять... Это тоже в квартале Сан-Альфонсо де Лиджори.
- Evidentemente!*
______________
* Разумеется (итал.).
Выпроводив кабатчика, Дзамполь повернулся к шефу.
- В конечном счете, возможно, Анджело Дани ни при чем? - заметил он.
- Это мы решим, после того как немного побеседуем с Монтасти. Поехали на виа Карло Видуа, Алессандро!
Уже возле дома Пеццато инспектор предупредил, что днем у них очень мало шансов застать Элену.
- Ebbene!* Тогда нам скажут, где она работает, и мы отправимся туда.
______________
* Ну, все-таки (итал.).
Полицейские долго звонили в дверь и, ничего не добившись, решили, что все семейство отсутствует. Но, когда они уже собирались уходить, Ромео вдруг схватил спутника за руку и велел прислушаться. Дзамполь тоже навострил уши и скоро уловил чьи-то крадущиеся шаги в глубине квартиры. Тарчинини рассердился и замолотил в дверь кулаками.
- Мы знаем, что тут кто-то есть! - крикнул он. - Отоприте, или нам придется вышибить дверь!
Прошло еще несколько секунд, потом мужской голос приказал:
- Открой, Эмилия!
Однако Эмилия, видимо испугавшись, начала возражать.
- Оттавио, умоляю тебя! Подумай, что ты... - услышали полицейские.
- Прекрати хныкать и отопри дверь!
В замке повернулся ключ - синьора Эмилия, очевидно, не привыкла спорить с мужем. Дверь отворилась, комиссар шагнул в квартиру, но почти сразу с живостью отскочил, не желая стоять под дулом охотничьего ружья. Дзамполь никак не ожидал столь резкого маневра, поэтому комиссар навалился на него всей тяжестью и, что хуже всего, пребольно наступил на ногу.
- Per bacco!* - взвыл Алессандро.
______________
* Здесь: черт возьми (итал.).
Пытаясь высвободить ногу, он резко толкнул шефа в спину, и тот, вне себя от ужаса, снова оказался перед самым дулом.
- Стойте! - грубо рявкнул державший ружье Оттавио.
Муж Джульетты с удовольствием выполнил бы приказ, но, потеряв равновесие, поскользнулся, с бешеной скоростью налетел прямо на ружье и, чтобы не упасть, инстинктивно вцепился в ствол. Оттавио от испуга спустил курок, и весь заряд дроби, пробив полу пиджака Тарчинини, угодил в пол у ног инспектора. Тот побледнел как полотно. Испуганный крик Эмилии, удивленный Оттавио, проклятия Дзамполя и дикие вопли комиссара смешались в невыразимо разноголосый гул, а потом наступила гробовая тишина. Каждый думал, что могло произойти, если бы... Больше всех явно переживал Оттавио - дрожь сотрясала его с головы до ног. Алессандро, сердито сверкая глазами и угрожающе выставив вперед подбородок, надвинулся на хозяина дома и сунул ему под нос револьвер.
- Ma que! Насколько я понимаю, вам вздумалось поиграть в гангстеров, а?
Эмилия, не сомневаясь, что сейчас станет вдовой, отчаянно заревела. От неожиданности инспектор чуть не выстрелил, что, несомненно, стоило бы Оттавио жизни. А Тарчинини все еще сидел на полу, судорожно соображая, каким образом он очутился у ног Оттавио и почему держится за ствол ружья. Что-то тут было явно не так... Всеобщее напряжение достигло крайнего предела и, вероятно, разрешилось бы самым неприятным образом, не появись в тот момент закутанная в цветастый домашний халатик юная особа.