Я полагал, что лучше дать Сальваньяку выговориться до конца. Как только он умолкнет — мне конец. Так что стыдливость Эвелин Гажан меня не особенно тронула.
— Поскольку Марк не желал ничего слушать, оставалось только избавиться от него и забрать бумаги. Я убил его в машине, в Кап-Фэррэ, надел его куртку, и это мою руку видели соседи Гажанов. В тот же вечер я помчался к испанской границе и там оставил машину, чтобы создалось впечатление, будто инженер сбежал. Сам же, пользуясь случаем, встретился в Испании кое с кем из возможных покупателей. А когда я вернулся, тут уже подняли тревогу и из Парижа приехал Тривье.
— А вы его убили…
— Что ж мне еще оставалось делать, если мадам, нарушив строжайший запрет, явилась ко мне в гараж? Тривье видел нас вместе, и я сразу понял, что мое знакомство с женой внезапно растворившегося в воздухе инженера показалось ему более чем подозрительным. Этим ваш приятель и обрек себя на смерть. К несчастью, прежде чем идти к Турнону, он успел поболтать с Сюзанной Краст и рассказать ей о неожиданной встрече. После убийства Тривье Сюзанна сделала вывод, что его предположения были верны. Судя по тому, как Турнон обошелся с вами, Тони, ему секретарша не сказала ни слова. Зато, увидев вас и сразу поддавшись вашему обаянию, она решила все выложить. Но мне повезло — вы разоткровенничались с Эвелин, она меня предупредила, и я успел вовремя убрать Сюзанну Краст. Однако после этого дело осложнилось — теперь в него вмешался еще и Лафрамбуаз, и я, хорошо зная редкое чутье нашего Иеремии, стал опасаться неприятностей.
— И не без оснований, Сальваньяк, он не оставит вас в покое.
— Не сомневаюсь, потому-то нам с мадам Гажан и придется удрать чуть раньше, чем мы хотели. Не стану скрывать, Тони, после смерти Сюзанны Краст я попал в ужасно затруднительное положение, но судьба снова сыграла мне на руку — вы по уши влюбились в Эвелин. Потрясающее везение! С помощью своей сообщницы и одновременно то и дело предостерегая вас против нее (кстати, согласитесь, что это было тонко разыграно), я старался укрепить ваши подозрения против Сужаля. А вы от ревности очертя голову бросились прямиком в ловушку! Когда же вы откопали тело Гажана на участке Фреда, подозрения превратились в уверенность. Но на сей раз случай меня чуть не погубил, и опять из-за женщины! Только Линда Дил, обожавшая Фреда, угадала правду. И если она до сих пор не говорила вам ни слова, то лишь потому, что имела все основания меня бояться. Правда, я кое-что пообещал на случай возможного предательства, и у Линды было множество причин хорошенько подумать, прежде чем лезть на рожон. Однако любовь оказалась сильнее страха. Убедившись, что вы не шутите и действительно готовы обвинить Сужаля в убийстве, Линда решила все рассказать и назначила вам свидание. По доброте душевной вы меня и об этом любезно предупредили. Следовательно, настала очередь мадемуазель Дил перебраться в мир иной. И я придумал замечательный фокус, которым, уж простите за нескромность, Тони, и сейчас немало горжусь. Эвелин звонком разбудила Фреда и, подражая голосу Линды, сказала, что хочет сообщить нечто очень важное о смерти Марка, и попросила зайти к ней около одиннадцати. Поставив вас с Лафрамбуазом на улице Монсле, я разыграл вас как мальчишек. Дом сто тридцать девять, у которого я выбрал укрытие, граничит с маленьким двориком, куда выходит пожарная лестница дома сто тридцать семь. За несколько минут до появления Сужаля я поднялся к Линде, убил ее и, вынув из рамки свою фотографию, сунул туда карточку Фреда в полной уверенности, что страх толкнет его на очередную глупость и этот дурень порвет «компромат». У Сужаля куда больше мышц, чем мозгов. Все прошло великолепно, без сучка без задоринки, и я уже облегченно перевел дух, как вдруг с удивлением услышал из ваших уст, старина, что вы празднуете Рождество с Эвелин. Меня это до крайности изумило. Я позвонил мадам, и у нее не хватило ловкости обвести меня вокруг пальца. Я понял, что в очередной раз столкнулся с любовью и придется снова принять меры предосторожности. Поэтому в конечном счете именно ей вы и обязаны своей преждевременной смертью, Тони.
Эвелин тихонько вскрикнула:
— Нет! Нет! Хватит крови! Довольно преступлений!
— Успокойтесь, дорогая… Теперь мы просто вынуждены довести дело до конца. Между прочим, Тони, я уже давно стоял за этой дверью и слушал ваш разговор. Поздравляю, отличная работа. Вы блестяще использовали мою единственную ошибку. Да, я напрасно не переодел труп Гажана, после того как разыграл небольшую сценку для соседей. Но, по правде сказать, у меня не хватило решимости вернуться в Кап-Фэррэ, снова откопать тело, а потом еще раз зарыть. Согласитесь, однако, что вы и не догадывались о моей роли в этой истории, пока я не появился здесь собственной персоной?
— Верно, Сальваньяк, вы до последней минуты водили меня за нос.
— Спасибо. Поверьте, Тони, даже выслушав ваши разоблачения, я долго не решался закончить дело таким образом, но любовь к вам мадам Гажан не оставила мне выбора. Слушая ее влюбленный лепет, я понял, что не пройдет и нескольких минут… и Эвелин назовет вам мое имя, как уже отдала досье, ради которого я стал преступником… Мы оба — жертвы любви, Тони. Уж простите, старина.
Он поднял револьвер, но Эвелин выстрелила первой. На беду, она слишком нервничала и пуля, не причинив Сальваньяку никакого вреда, пробила дверной косяк. Зато Антуан, ни разу за все это время не утративший выдержки, не промахнулся. Эвелин умерла мгновенно, прежде чем ее тело коснулось пола. А стрелок, как ни странно, вовсе не обрадовался собственной меткости.
— Жаль… Я этого не хотел. Но, сами видите, она заставила меня защищаться, а стреляю я быстро и хорошо. Досадно, что так получилось… Эвелин по-настоящему вас любила, и сейчас представила лучшее тому доказательство.
Я не ответил. Зачем? А Сальваньяк меж тем колебался.
— Слушайте, Тони, чтобы жертва Эвелин не пропала даром, я готов сохранить вам жизнь, но при одном условии: вы возвращаете мне досье и даете честное слово не предпринимать ничего в течение суток. Согласны?
— Нет.
— Вы подписываете себе приговор.
— Тем хуже.
— Но это же настоящее самоубийство. Чего ради?
— Я вынужден поступить так по причинам, которых вы больше не в силах понять: из верности данному слову, ради памяти погибшего друга и, можете смеяться, из чувства долга.
— Ну, вы сами сделали выбор, Тони.
Он поднял руку, а я зажмурился. Прогремел выстрел, но я так ничего и не почувствовал. Неужели Сальваньяк нарочно промазал? Я открыл глаза. Сальваньяк, держась за грудь, со стонами корчился на полу. По пальцам его струилась кровь. А на пороге стоял старый добрый Иеремия.
— По-моему, я успел вовремя, — только и сказал он.
Сальваньяк, с трудом разогнувшись, сел на полу.
— Скорее позвоните в больницу! — взмолился он. — Или я сдохну от потери крови…
Я молча нагнулся и вынул из судорожно сжатых пальцев Эвелин револьвер. Сальваньяк сразу все понял.
— Вы… вы ведь не…
— Да!
— Не посмеете…
— Еще как! Хотя бы ради профессиональной чести, Сальваньяк… Никто из наших людей не может быть предателем.
Я выстрелил, не дав ему ответить ни слова, а потом обернулся к Лафрамбуазу.
— Прошу прощения, что нарушил слово, Иеремия… Но я любил Эвелин… Постарайтесь устроить так, чтобы вскрытия не делали или по крайней мере чтобы его результаты не создавали нам лишних трудностей. А если понадобится, я попрошу шефа вмешаться.
Иеремия кивнул и, прежде чем вызвать подкрепление, заметил:
— «…и Я употреблю их обольщение и наведу на них ужасное для них: потому что Я звал, и не было отвечающего, говорил, и они не слушали, а делали злое в очах Моих и избирали то, что неугодно Мне» — так свидетельствует пророк Исайя.
Эпилог
— Поскольку Марк не желал ничего слушать, оставалось только избавиться от него и забрать бумаги. Я убил его в машине, в Кап-Фэррэ, надел его куртку, и это мою руку видели соседи Гажанов. В тот же вечер я помчался к испанской границе и там оставил машину, чтобы создалось впечатление, будто инженер сбежал. Сам же, пользуясь случаем, встретился в Испании кое с кем из возможных покупателей. А когда я вернулся, тут уже подняли тревогу и из Парижа приехал Тривье.
— А вы его убили…
— Что ж мне еще оставалось делать, если мадам, нарушив строжайший запрет, явилась ко мне в гараж? Тривье видел нас вместе, и я сразу понял, что мое знакомство с женой внезапно растворившегося в воздухе инженера показалось ему более чем подозрительным. Этим ваш приятель и обрек себя на смерть. К несчастью, прежде чем идти к Турнону, он успел поболтать с Сюзанной Краст и рассказать ей о неожиданной встрече. После убийства Тривье Сюзанна сделала вывод, что его предположения были верны. Судя по тому, как Турнон обошелся с вами, Тони, ему секретарша не сказала ни слова. Зато, увидев вас и сразу поддавшись вашему обаянию, она решила все выложить. Но мне повезло — вы разоткровенничались с Эвелин, она меня предупредила, и я успел вовремя убрать Сюзанну Краст. Однако после этого дело осложнилось — теперь в него вмешался еще и Лафрамбуаз, и я, хорошо зная редкое чутье нашего Иеремии, стал опасаться неприятностей.
— И не без оснований, Сальваньяк, он не оставит вас в покое.
— Не сомневаюсь, потому-то нам с мадам Гажан и придется удрать чуть раньше, чем мы хотели. Не стану скрывать, Тони, после смерти Сюзанны Краст я попал в ужасно затруднительное положение, но судьба снова сыграла мне на руку — вы по уши влюбились в Эвелин. Потрясающее везение! С помощью своей сообщницы и одновременно то и дело предостерегая вас против нее (кстати, согласитесь, что это было тонко разыграно), я старался укрепить ваши подозрения против Сужаля. А вы от ревности очертя голову бросились прямиком в ловушку! Когда же вы откопали тело Гажана на участке Фреда, подозрения превратились в уверенность. Но на сей раз случай меня чуть не погубил, и опять из-за женщины! Только Линда Дил, обожавшая Фреда, угадала правду. И если она до сих пор не говорила вам ни слова, то лишь потому, что имела все основания меня бояться. Правда, я кое-что пообещал на случай возможного предательства, и у Линды было множество причин хорошенько подумать, прежде чем лезть на рожон. Однако любовь оказалась сильнее страха. Убедившись, что вы не шутите и действительно готовы обвинить Сужаля в убийстве, Линда решила все рассказать и назначила вам свидание. По доброте душевной вы меня и об этом любезно предупредили. Следовательно, настала очередь мадемуазель Дил перебраться в мир иной. И я придумал замечательный фокус, которым, уж простите за нескромность, Тони, и сейчас немало горжусь. Эвелин звонком разбудила Фреда и, подражая голосу Линды, сказала, что хочет сообщить нечто очень важное о смерти Марка, и попросила зайти к ней около одиннадцати. Поставив вас с Лафрамбуазом на улице Монсле, я разыграл вас как мальчишек. Дом сто тридцать девять, у которого я выбрал укрытие, граничит с маленьким двориком, куда выходит пожарная лестница дома сто тридцать семь. За несколько минут до появления Сужаля я поднялся к Линде, убил ее и, вынув из рамки свою фотографию, сунул туда карточку Фреда в полной уверенности, что страх толкнет его на очередную глупость и этот дурень порвет «компромат». У Сужаля куда больше мышц, чем мозгов. Все прошло великолепно, без сучка без задоринки, и я уже облегченно перевел дух, как вдруг с удивлением услышал из ваших уст, старина, что вы празднуете Рождество с Эвелин. Меня это до крайности изумило. Я позвонил мадам, и у нее не хватило ловкости обвести меня вокруг пальца. Я понял, что в очередной раз столкнулся с любовью и придется снова принять меры предосторожности. Поэтому в конечном счете именно ей вы и обязаны своей преждевременной смертью, Тони.
Эвелин тихонько вскрикнула:
— Нет! Нет! Хватит крови! Довольно преступлений!
— Успокойтесь, дорогая… Теперь мы просто вынуждены довести дело до конца. Между прочим, Тони, я уже давно стоял за этой дверью и слушал ваш разговор. Поздравляю, отличная работа. Вы блестяще использовали мою единственную ошибку. Да, я напрасно не переодел труп Гажана, после того как разыграл небольшую сценку для соседей. Но, по правде сказать, у меня не хватило решимости вернуться в Кап-Фэррэ, снова откопать тело, а потом еще раз зарыть. Согласитесь, однако, что вы и не догадывались о моей роли в этой истории, пока я не появился здесь собственной персоной?
— Верно, Сальваньяк, вы до последней минуты водили меня за нос.
— Спасибо. Поверьте, Тони, даже выслушав ваши разоблачения, я долго не решался закончить дело таким образом, но любовь к вам мадам Гажан не оставила мне выбора. Слушая ее влюбленный лепет, я понял, что не пройдет и нескольких минут… и Эвелин назовет вам мое имя, как уже отдала досье, ради которого я стал преступником… Мы оба — жертвы любви, Тони. Уж простите, старина.
Он поднял револьвер, но Эвелин выстрелила первой. На беду, она слишком нервничала и пуля, не причинив Сальваньяку никакого вреда, пробила дверной косяк. Зато Антуан, ни разу за все это время не утративший выдержки, не промахнулся. Эвелин умерла мгновенно, прежде чем ее тело коснулось пола. А стрелок, как ни странно, вовсе не обрадовался собственной меткости.
— Жаль… Я этого не хотел. Но, сами видите, она заставила меня защищаться, а стреляю я быстро и хорошо. Досадно, что так получилось… Эвелин по-настоящему вас любила, и сейчас представила лучшее тому доказательство.
Я не ответил. Зачем? А Сальваньяк меж тем колебался.
— Слушайте, Тони, чтобы жертва Эвелин не пропала даром, я готов сохранить вам жизнь, но при одном условии: вы возвращаете мне досье и даете честное слово не предпринимать ничего в течение суток. Согласны?
— Нет.
— Вы подписываете себе приговор.
— Тем хуже.
— Но это же настоящее самоубийство. Чего ради?
— Я вынужден поступить так по причинам, которых вы больше не в силах понять: из верности данному слову, ради памяти погибшего друга и, можете смеяться, из чувства долга.
— Ну, вы сами сделали выбор, Тони.
Он поднял руку, а я зажмурился. Прогремел выстрел, но я так ничего и не почувствовал. Неужели Сальваньяк нарочно промазал? Я открыл глаза. Сальваньяк, держась за грудь, со стонами корчился на полу. По пальцам его струилась кровь. А на пороге стоял старый добрый Иеремия.
— По-моему, я успел вовремя, — только и сказал он.
Сальваньяк, с трудом разогнувшись, сел на полу.
— Скорее позвоните в больницу! — взмолился он. — Или я сдохну от потери крови…
Я молча нагнулся и вынул из судорожно сжатых пальцев Эвелин револьвер. Сальваньяк сразу все понял.
— Вы… вы ведь не…
— Да!
— Не посмеете…
— Еще как! Хотя бы ради профессиональной чести, Сальваньяк… Никто из наших людей не может быть предателем.
Я выстрелил, не дав ему ответить ни слова, а потом обернулся к Лафрамбуазу.
— Прошу прощения, что нарушил слово, Иеремия… Но я любил Эвелин… Постарайтесь устроить так, чтобы вскрытия не делали или по крайней мере чтобы его результаты не создавали нам лишних трудностей. А если понадобится, я попрошу шефа вмешаться.
Иеремия кивнул и, прежде чем вызвать подкрепление, заметил:
— «…и Я употреблю их обольщение и наведу на них ужасное для них: потому что Я звал, и не было отвечающего, говорил, и они не слушали, а делали злое в очах Моих и избирали то, что неугодно Мне» — так свидетельствует пророк Исайя.
Эпилог
Иеремия захотел непременно проводить меня на вокзал Сен-Жан — я возвращался в Париж на утреннем скором, увозя в чемодане досье Гажана. Время еще оставалось, и мы стали бродить по перрону.
— Короче, — объяснил Лафрамбуаз, — впервые у меня возникли кое-какие сомнения, когда мы втроем обедали в «Лакайярд». Помните, я говорил, что никак не могу представить Сужаля в роли международного преступника такого класса? Но если он невиновен, то где искать убийцу? Однако по-настоящему подхлестнуло меня то, что Сальваньяк назвал точное место, где Изочес якобы вел Фреда через границу. Ни вы, ни я не знали, какой маршрут тогда выбрал проводник. Так откуда это мог выяснить наш коллега? Поэтому, распрощавшись с вами, я сел в вертолет и помчался в Сар показывать Изочесу фотографию Сальваньяка. Тот сразу сказал, что это тот тип, которого он в ночь после первого убийства водил через границу. С этой минуты все стало ясным как божий день, и то, что нам казалось фантастикой и абсурдом, на самом деле было проще простого, поскольку вы ставили преступника в известность о каждом нашем шаге. Вернувшись из Сара, я, чередуясь кое с кем из своих инспекторов, начал следить за Сальваньяком, а когда узнал, что он отправился к мадам Гажан, где вы празднуете Рождество, тут же примчался.
Громкоговоритель оповестил пассажиров, что пора занимать места. Я пожал Лафрамбуазу руку.
— Завтра же я попрошу Патрона устроить ваш перевод к нам, Иеремия. По-моему, мы с вами многого добьемся вместе.
— Я тоже так думаю, Тони, — спокойно отозвался Лафрамбуаз, пристально поглядев мне в глаза.
— Короче, — объяснил Лафрамбуаз, — впервые у меня возникли кое-какие сомнения, когда мы втроем обедали в «Лакайярд». Помните, я говорил, что никак не могу представить Сужаля в роли международного преступника такого класса? Но если он невиновен, то где искать убийцу? Однако по-настоящему подхлестнуло меня то, что Сальваньяк назвал точное место, где Изочес якобы вел Фреда через границу. Ни вы, ни я не знали, какой маршрут тогда выбрал проводник. Так откуда это мог выяснить наш коллега? Поэтому, распрощавшись с вами, я сел в вертолет и помчался в Сар показывать Изочесу фотографию Сальваньяка. Тот сразу сказал, что это тот тип, которого он в ночь после первого убийства водил через границу. С этой минуты все стало ясным как божий день, и то, что нам казалось фантастикой и абсурдом, на самом деле было проще простого, поскольку вы ставили преступника в известность о каждом нашем шаге. Вернувшись из Сара, я, чередуясь кое с кем из своих инспекторов, начал следить за Сальваньяком, а когда узнал, что он отправился к мадам Гажан, где вы празднуете Рождество, тут же примчался.
Громкоговоритель оповестил пассажиров, что пора занимать места. Я пожал Лафрамбуазу руку.
— Завтра же я попрошу Патрона устроить ваш перевод к нам, Иеремия. По-моему, мы с вами многого добьемся вместе.
— Я тоже так думаю, Тони, — спокойно отозвался Лафрамбуаз, пристально поглядев мне в глаза.