Елена Чалова. Охота на купидона

   Устав от воспоминаний, тетя Рая переложила в альбом несколько привезенных из Черновцов фотографий и тщательно подписала, кто есть кто и где.
   Затем она подремала, сходила в магазин, посмотрела телевизор и, отказавшись от ужина у племянника, пораньше легла спать. Само собой, в поезде спала она плохо, и вот теперь, устроившись на собственной кровати, вздохнула с облегчением. Все-таки хороший матрас – это великая вещь, и Симе она правильно сказала: купи себе матрас нормальный, что ты все жмешься? Ну, да ее можно понять: с таким сыном рассчитывать можно только на себя, а много ли купишь на пенсию? Вот Марк, дай ему бог здоровья, никогда ничего не жалеет для своей тети. Как Настя сказала сегодня: счастливый как дурак. Вот ведь молодость бестолковая… Марк ли не заслужил свое счастье! А ведь это она, тетя Рая, познакомила его с Ланой. И теперь такая семья у них замечательная, и Настеньку Марк любит как родную. «Завтра… завтра с утра я схожу в магазин, – думала тетушка, – куплю и приготовлю им рыбу. Суп из судака, а на ужин его же запечь. Вкусно и питательно. И Лане не надо будет готовить, бедняжка так устает с малышами. Настя влюбилась в какого-то Максима и злится…»
   Мысли текли мелеющим ручейком, и, погружаясь в сон, Раечка опять видела себя на знакомой улице. Вокруг пылило и шумело лето, пахли липы, и Сима опять убежала прыгать с ее скакалкой, хоть толку-то – она, Рая, все равно прыгает лучше! Да только ей велено присматривать за Валей, младшей сестрой, вот незадача!
 
   Следующие несколько дней тетя Рая наблюдала, как все больше нарастает напряжение в квартире племянника. Настя рыдала каждый вечер, потому что наглая Катька заявила, что будет Максу позировать: он, мол, хочет писать с нее наяду. Лана металась от дочери к малышам. Марк приходил с работы и не понимал, в чем дело. Он по мере сил вносил свою лепту в семейный быт: занимался покупками, купал малышей. Утром целовал жену и уходил на работу, а Лана опять уговаривала Настю, что если Макс и будет писать Катьку, то это не значит, что он в нее влюблен и что учебный год школьный вот-вот закончится. «Потерпи еще, Настя, контрольные же идут! Ну, поучись еще немного!» Потом Лека бил Мику кубиком по голове, братья орали на два голоса, и Лана бросалась к детям, а злая Настя уходила в школу, ворча, что дома житья не стало.
   И вот тетушка в очередной раз поняла, что надо что-то предпринять. Прожив долгую жизнь с любимым мужем, тетя Рая твердо знала, что разговаривать с мужчиной имеет смысл только после того, как он вкусно поел. Она терпеливо дождалась вечера, когда вся семья собралась за ужином. Марк прикончил второй голубец, доел греческий салат и с блаженной улыбкой откинулся на спинку стула. Тетя Рая сочла момент подходящим и спросила:
   – Марк, мальчик мой… Когда у тебя отпуск?
   – В августе – сентябре. А что?
   – Боюсь, до августа твои девочки не доживут, – хладнокровно заявила тетушка.
   – Как это? – Марк удивленно воззрился на Настю: та сидела бледная, с красными глазами и неубедительно ковырялась в тарелке. Он перевел взгляд на жену: Лана, вымотанная двумя полноценными прогулками с малышами, клевала носом над салатом.
   – Я предлагаю дом отдыха, – быстро сказал Марк. – Сейчас под Москвой есть масса прекрасных мест…
   – Это именно то, что нужно, – кивнула тетушка.
   – Да я, собственно, все уже нашел и даже предварительную заявку отправил, – гордо заявил Марк. – Шикарный парк-отель, место просто чудесное: цветы, пруды, лес и детские площадки. Наш заведующий там отдыхал и его дочка с детьми, так что все проверено. Там не нужно будет готовить, меню специальное для малышей, няни очень квалифицированные.
   – Это прекрасно! – воскликнула тетя Рая. – Меня возьмешь?
   – Конечно, тетя. В отеле есть всякие оздоровительные программы, массаж, ванны.
   – Думаю, я тебе пригожусь, несмотря на специальные программы, и аниматоров, и массаж, – усмехнулась тетушка.
   – Лана всегда говорит, что с тобой ей спокойней, – радостно закивал Марк.
   – Ты меня не понял, мальчик мой. Лана поедет на свадьбу подруги в Германию. И Настя с ней. А мы с тобой возьмем детей и поедем в этот твой шикарный парк-отель.
   Далее последовала немая сцена, затем сцена с весьма бурной озвучкой. Настя вопила от восторга и повторяла, что никто, никто, кроме тети Раи, не мог так верно угадать стремления и чаяния юного создания, замученного безответной любовью, душным городом и всем остальным. Лана возражала, что не может оставить детей и не хочет никуда ехать… И чем больше она возражала, тем сильнее ей хотелось сесть в самолет и на недельку… ну всего лишь на недельку слинять куда-нибудь! И Настя оживет. Они смогут болтать сколько душе угодно, и дочка наконец расскажет ей про этого своего Максима. А может, и забудет его… И одеться там было бы недорого.
   Марк в ужасе смотрел на женщин и понимал, что они практически уже все решили и ему светит неделя в компании тети и любимых сыновей. Однако Марк Анатольевич при всем своем консерватизме и здравомыслии не чужд был авантюрности и Лану любил, а потому не мог не согласиться с тетушкой, что отдых его жене просто необходим.
   И завертелось все с пугающей скоростью: он договаривался на работе, оплачивал парк-отель, Лана в пожарном порядке покупала билеты, делала визы и спрашивала Тату, что подарить на свадьбу. Затем посетила обе школы и написала заявления с просьбой отпустить Настю с занятий до окончания учебного года. Мама и дочка взяли по чемодану на каждую, намереваясь хорошенько оторваться на распродаже в Германии. Поездку спланировали так, чтобы приехать за несколько дней до свадьбы и потратить это время на прогулки и шопинг, а улететь домой на следующий день после торжества. Выяснилось, что родственники Томаса живут в предместьях Кельна и свадьба будет в их доме.
   – Кельн так Кельн! – решительно сказала Настя. – Погуляем не спеша, можем съездить недалеко куда-нибудь, – она уткнулась носом в монитор, где открыта была карта Германии, – вот хоть в Любек.
   – Но Нефертити, – робко напомнила Лана. – Она же в Берлинском музее.
   – Ну и фиг с ней, – махнула рукой Анастасия. – Стырили ее давно и, уж наверное, больше никому не отдадут. Посмотрим в следующий раз.
   Настя торопливо проверяла наличие чистых альбомов, карандашей и прочего инвентаря. Лана настояла на том, чтобы вместе с мужем и тетей Раей поехать в парк-отель, разместила детей, убедилась, что условия не просто хорошие, а замечательные, и вернулась в Москву, чтобы на пару с Настей пореветь вечером, проснуться ни свет ни заря и, поеживаясь от утреннего холодка, тащить к такси полупустой чемодан.

Глава 3

   Таксист сопел и ерзал, но ругаться при женщинах не стал. Ленинградка тащилась медленно. Нет, она тащилась ме-едленно-ме-едленно. Лана и Настя извертелись, все время смотрели на часы, сто раз пообещали себе впредь ездить только аэроэкспрессом. Но кто мог предположить наличие пробки в шесть утра? Однако для московских властей нет ничего невозможного, и, сложив ремонтные работы дорожного покрытия с потоком дачников-энтузиастов, они получили вполне устойчивую и полноценную пробку даже в столь ранний час. Времени до вылета в восемь тридцать оставалось все меньше, но вот – наконец-то! Красивый новый терминал Шереметьева, даже народу не очень много. Регистрация на их рейс уже началась, но очереди перед стойкой не было; наши люди любят приезжать пораньше и проводить время в дьюти-фри. Те, кто равнодушен к прелестям беспошлинной торговли, все равно приезжают пораньше из чувства самосохранения: пробки, очереди, досмотр – никогда толком не знаешь, как именно захочет проводить тебя отчизна.
   – Мне место у окна, – заявила Настя.
   – К сожалению, у окна уже нет. В следующий раз приезжайте пораньше, – сказала девушка за стойкой.
   Мама с дочкой довольно быстро проскочили паспортный контроль, и Лана, торопливо обшарив глазами табло, увидела, что посадка в самолет уже объявлена.
   – Настя! Двигаем к гейту!
   – А по магазинам?
   – Лучше на обратном пути. Не спеша! И в Германии должно быть подешевле, так что там и закупимся.
   Настя без восторга, но потащилась за матерью. Однако, оказавшись в самолете и обнаружив, что места им достались в разных рядах, одно в шестом, а другое в двенадцатом, она расстроилась окончательно.
   – Настя, ну что ты как маленькая! Три часа без меня поскучаешь… Ты же книжку взяла, – уговаривала ее мать.
   – Нет, я ее забыла.
   – Ну, поспи… – Лана погладила дочку по плечу и пошла было к своему месту, но мужчина, сидевший у окна и слышавший их разговор, легко поднялся с кресла:
   – Дамы, давайте-ка поменяемся местами. И юная леди будет довольна.
   – Ой, спасибо! – Настя быстренько перетекла к окошку и уставилась в круглый иллюминатор, словно за ним было не скучное поле и служебные машинки, а невесть что интересное.
   – Какое у вас место? – спросил мужчина Лану.
   – 12Е. Простите, что мы вас так…
   – Да что вы! Никаких проблем. – Он сверкнул улыбкой, достал из отделения для багажа небольшую дорожную сумку и отправился к двенадцатому ряду. Командированный, наверное, подумала Лана, автоматически отметив, что мужик вполне симпатичный, хоть и ничего особенного: обычное лицо, коротко стриженные темные волосы, карие глаза, средний рост. Одет неброско, но стильно, и пахнет от него приятно-свежим парфюмом.
 
   – Слышь, Кислый, кончай жрать, на самолет опоздаем!
   – Мм, щас. Уже почти доел. Вкусно, знаешь. И вообще, мама всегда говорила, что, если не доешь, силу свою на тарелке оставишь. – Здоровый парень, один из тех, к кому лучше всего подходит серийное название «амбал», торопливо закидывал в рот гуляш и винегрет. Его напарник вздохнул, брезгливо отпил еще глоток остывшего кофе и нервно взглянул на часы.
   – Надо было сесть в другое кафе, оттуда гейт видно.
   – Не, там винегрета не было. И мясного. А всякой фигней типа тортики только желудок портить. – Кислый отодвинул тарелку, благовоспитанно вытер рот салфеткой и продолжал: – Да и на фига тебе гейт видеть? Мы фигуранта все равно не знаем. И чем меньше будем по толпе глазами зыркать – тем лучше. Он спец, а такие люди опасность чуют.
   – Ты таблетки не забыл? – шепотом спросил его напарник, парень поменьше комплекцией, но чем-то неуловимо на Кислого похожий, как бывают похожи люди одной профессии.
   – Обижаешь, Костян, все при мне.
   И молодые люди подались к гейту, где уже заканчивалась посадка на самолет «Аэрофлота» до Кельна.
 
   Настя уснула, прежде чем самолет успел оторваться от земли. «Ну и хорошо, – подумала Лана, – пусть поспит, тогда будет меньше капризничать, когда приедем». Она достала из кармашка на сиденье толстый аэрофлотовский журнал с картинками и принялась его листать. Третьей в их ряду сидела пожилая дама с аккуратно уложенными волосами и в простом, но явно недешевом костюме. Она с таким неподдельным интересом читала «Вестник бухгалтера», что Лана поглядывала на нее со смесью опаски и уважения. Когда принесли завтрак, она не стала будить дочку и сама есть тоже не стала – из чувства самосохранения. Взяла только кофе. Дама-бухгалтер и вовсе ограничилась минеральной водой. Не успела девушка с тележкой отъехать, как с соседнего ряда поднялся крепкий молодой человек и направился было по проходу в хвост самолета. Однако вдруг остановился подле дамы-бухгалтера и, наклонившись, бросил взгляд в иллюминатор.
   – Смотрите, птица! – Он даже ткнул пальцем в сторону окна. Обе женщины уставились в иллюминатор: там бугрились пышные облака, но никаких птиц не было. Самолет немного тряхнуло, молодой человек покачнулся. Ловким движением, которое осталось незамеченным, он уронил таблетку в стоявший перед Ланой кофе.
   – Извините, наверное, это был другой самолет, – покаянно произнес он. – Но вот очень был на птицу похож.
   Он пошел дальше по проходу, а Лана опять уткнулась в журнал.
   – Простите, – сказала вдруг соседка. – Вы будете кофе?
   – Да как-то расхотелось, – протянула Лана.
   – Можно мы с вами поменяемся? А то девочка теперь пока до конца дойдет… А у меня от этой тряски давление падает.
   – Конечно! – Лана осторожно переставила еще теплую чашечку на соседний столик. – Не уверена, что там есть кофеин, но вдруг поможет.
   Соседка кивнула с благодарностью и, сунув в рот шоколадку, быстро, как лекарство, выпила кофе.
   Лана едва успела углубиться в рассказ какого-то яхтсмена (фотографии были дивно хороши), как соседка тронула ее за руку. Подняв глаза, Лана испугалась. Дама тяжело дышала, на щеках ее горел лихорадочный румянец. Лана быстро ткнула в кнопку вызова стюардессы и принялась тормошить соседку:
   – Вам плохо? У вас есть с собой лекарства? Что вы принимаете обычно?
   Те же вопросы повторила стюардесса, прибежавшая на вызов. Дама с трудом сообщила, что здорова… была до сего дня. Давление низкое, но так плохо никогда не было…
   – Низкое? – Стюардесса оперативно принесла аппарат для измерения и ахнула: – Да что вы, у вас сто шестьдесят на сто, это много!
   Она принялась копаться в аптечке, вытащила какие-то коробочки. Сочувственно наблюдавшие за происходящим пассажиры негромко советовали:
   – Коринфар надо.
   – А я всегда капотен пью.
   – Лучше всего валокордин.
   Из середины салона поднялся пожилой мужчина, подошел, спросил, какое давление показал аппарат, забрал из дрожащих рук стюардессы флаконы, вытряхнул из одного из них таблетку и докторским голосом велел даме:
   – Под язык и рассосите не спеша.
   Он пощупал пульс, нахмурился, спросил у стюардессы, нельзя ли положить женщину. Та, колеблясь, бросила взгляд в сторону салона бизнес-класса. Наклонившись, доктор что-то сказал ей на ухо. Девушка глянула на него испуганно, и вдвоем они увели даму за шторку, отделявшую бизнес от эконом-класса.
   Настя от всей этой возни проснулась, но сидела молча, тараща испуганные глаза. Когда шторка закрылась и Лана повернулась к ней, дочка привалилась к ее плечу, потом и вовсе легла на колени матери и опять задремала.
   Самолет сел в Кельне в девять сорок пять (что при разнице в два часа с Россией практически свело на нет трехчасовой перелет). Когда пассажиры гуськом выходили из салона, Лана спросила у одной из стюардесс:
   – Как себя чувствует та женщина, которой стало плохо?
   Девушка глянула испуганно, потом быстро ответила:
   – Забрала скорая… Тот доктор сказал, что у нее тяжелый гипертонический криз.
   Сзади напирали пассажиры, Настина светлая макушка уже маячила далеко впереди, и Лана, кивнув стюардессе, пошла дальше. Такое странное чувство… Незнакомая женщина, но все равно жалко. И неловко, что и времени нет расспросить… Но ведь к кому-то она ехала. Впрочем, родным сообщат. Лана вздохнула, мысленно пожелала даме-бухгалтеру выздороветь как можно скорее и поспешила вслед за дочкой.
 
   – Так, первый план не сработал, переходим к варианту Б, – быстро скомандовал Кислый, пока напарники шли к выходу из аэропорта. – Следим за объектом, чтобы выяснить, в какой отель отправится.
   Проследив за своим объектом, напарники сели в такси и на ломаном английском попросили ехать во-он за той машиной, потому что это люди из их группы и они все должны прибыть в один отель… Шофер кивнул, и машина плавно тронулась с места.
   – Ты чего такой зеленый? – негромко спросил Кислый у Костяна. – Укачало, что ли?
   – Это и есть объект? – Тот мотнул головой в направлении машины, которая двигалась впереди и увозила маму с дочкой.
   – И что? Это работа, понял? Ничего личного, ничего.
 
   У Ланы и Насти было не так уж много времени на выбор отеля, но, когда такси остановилось у дверей, Лана решила, что они с дочкой не промахнулись. Улочка, расположенная в пяти минутах ходьбы от Кельнского собора и центра города, оказалась на удивление тихой. Напротив отеля выглядывали из-за каменного забора серые стены какого-то храма. Пока Лана расплачивалась с таксистом и он выгружал из багажника чемоданы, Настя легконогой козочкой сбегала к калитке, просочилась во двор и через минуту вернулась, чтобы сообщить матери, что церковь посвящена святой Урсуле и вокруг нее большой сад, где совершенно не по-городскому, свободно и душевно, поют птицы. Повезло еще, что номер был, подумала Лана, глядя как чуть позади их машины тормозят еще два такси и из первого вываливается высокий человек с дорожной сумкой. Мужчина, вежливо улыбнувшись, придержал им двери и устроился в лобби-баре покурить.
   Приветливый портье сносно говорил по-русски, бронь, сделанную через Интернет, подтвердил, но номер – он очень извиняется – будет готов через час, не раньше. Вообще-то у них заселение с двух часов дня, а сейчас, сами понимаете, только десять с небольшим. Может быть, дамы хотят позавтракать? Лана вопросительно взглянула на дочь. Та беззастенчиво заглянула в зал, где уже стояли накрытые столы и пахло кофе и плюшками. С прищуром обозрев ряды блюд с фруктами, закусками, выпечкой, а также банки с джемом, медом и серебристые контейнеры для горячих блюд, Анастасия царственно кивнула.
   – Я включу в счет еще один завтрак, – улыбнулся портье. – Позвольте, фрау, чемоданы ваши будут вот здесь. – Он втянул багаж под стойку.
   Оказавшись лицом к лицу с щедротами шведского стола немецкого отеля категории три с плюсом, Настя и Лана вдруг почувствовали, что очень и очень проголодались. Они выпили немереное количество кофе и свежевыжатого апельсинового сока, перепробовали несколько сортов сыра, ветчинку и еще съели по круассану, а потом по куску арбуза.
   – Я сейчас тресну, – пожаловалась Настя. – А ведь там есть омлет с травами. Вон, смотри, мужик, который за нами приехал, наворачивает.
   – Думаю, омлет пробовать будем завтра. А сейчас предлагаю пройтись, а то у меня что-то джинсы сразу стали туговаты в районе талии.
   Увидев их, портье опять начал было извиняться, но Лана махнула рукой:
   – Мы в город. Чемоданы ведь можно у вас оставить?
   – Их отнесут в номер, как только он будет готов.
   – Вот и прекрасно!
   Взявшись за руки, как подружки, сбежавшие с уроков, Лана и Настя отправились бродить по городу.
   Большинство нормальных туристов и значительная часть горожан в столь ранний час либо нежились в теплых кроватках, либо пили утренний кофе, и потому город был восхитительно немноголюден. Лана и Настя шли по улочкам, наслаждаясь воздухом, видом и ощущением нового и незнакомого города. Вот меж домами серым айсбергом возникла громада собора. Скоро, очень скоро площадь и улочки вокруг заполнятся гомонящими туристами и теми, кто пытается на этих туристах заработать: художниками, уличными статуями, торговцами, ворами и попрошайками. Но сейчас собор был одинок, и две маленькие женские фигурки застыли у его подножия в восторге и почтении. Они обошли собор кругом не спеша, в уважительном молчании, любуясь его порталами, статуями, стрельчатыми окнами, всей неправдоподобной легкостью камня, устремляющегося ввысь. Вышли на малолюдную по раннему времени набережную и побрели вдоль реки, разглядывая дома, корабли, людей и прочие элементы жизни города, который теперь навсегда обрел для них плоть и образ.
   Когда смотришь на карту, разглядываешь открытки с видами и фотографии или видишь фильм, где фигурирует город, взгляд фиксирует только изображение. Оно может нравиться или нет, но город все равно остается только набором картинок с названиями. Но все меняется, как только попадаешь в ту или иную географическую точку лично. И даже тот же снимок в Интернете или книжке обретает совершенно иной смысл, потому что за ним стоит воспоминание о конкретном дне, окрашенном в цвета, наполненном запахами и ощущениями. Улочка на открытке пуста и довольно безлика, но ты помнишь, что ногам было чудно идти по горбатой булыжной мостовой, а вдоль тротуара дремал туристический паровозик с вагончиками, похожий на прикорнувшего дракона, пахло свежеполитыми цветами и кофе. И серая громада собора обретает вещественность и величие. Рейн несет свои воды спокойно и с достоинством. А на одной из опор моста, на железной балке, кто-то примостил смешного металлического человечка, застывшего в нелепой позе: на одной ножке и руки в стороны.
   На набережной на столбе сидит собранный из железок птеродактиль и задумчиво косит глазом на шпили церкви.
   Устав бродить по городу, мама с дочкой вернулись к собору. Теперь здесь царят суета и гам. На площади уже застыли на невысоких постаментах две живые «статуи»: американская статуя Свободы и завернутый в золотистый саван Тутанхамон. Двое художников рисуют на асфальте. Чуть в стороне молодежь катается на скейтах. Кучки туристов облепили гидов, которые сжимают в поднятых руках кто зонтик, кто табличку, кто розового зайца. В зев портала течет людской поток. Внутри собора торжественно и спокойно, несмотря на большое количество людей. Настя пошла бродить по тому, что представлялось ей каменной рукотворной пещерой, полной удивительных вещей и сокровищ. Лана опустилась на деревянную скамью и некоторое время бездумно сидела, глядя на витражи, устремленные вверх серые своды, немногочисленные украшения. Она никогда не была особенно религиозной, хотя время от времени ходила в церковь (любимая – та, что в Сокольниках), ставила свечку Богоматери, в пост старалась ограничивать себя, и не только в еде. Но зачастую молодая женщина чувствовала себя немного виноватой, потому что в церкви ей быстро становилось как-то неуютно. Болит голова от тяжкого запаха ладана, старушки всегда смотрят косо, еще норовят порой свечки собирать, пока стоишь перед иконой… Покойней всего Лана чувствует себя именно в готических храмах. Их серый камень кажется идеальной рамой для цветных витражей, стены не давят, а словно парят вокруг, поддерживая плетеные своды. Порталы, розы, химеры и горгульи, святые, мученики и странные фигурки, рожденные фантазией художников и архитекторов, уже много лет они живут своей жизнью, служа проводниками людским мыслям и чувствам. Настя прибрела к матери, сосредоточенная и бледная в сумраке собора, как маленькое привидение, села рядом и шепотом сказала:
   – Он замечательный. Я порисую?
   Лана кивнула. Они вышли из здания, Настя отыскала на площади некую нужную ей точку и попыталась усесться на каменный парапет. Лана быстро подпихнула ей под попу свернутый палантин. Пока Настя рисовала, она вернулась в собор, еще раз полюбовалась на золотой ларец, где, говорят, содержатся мощи трех волхвов, внимательно рассмотрела витражи, поставила свечку перед алтарем Богоматери. Когда она опять вышла на солнечный свет, на площади стало еще более многолюдно. К двум «статуям» прибавились еще три: Чарли Чаплин; невнятная личность, драпированная в серую хламиду; и худощавый мим с белым гримом на лице, затянутый в черное трико и в берете с красным помпоном. Он время от времени оживал, исполнял короткий этюд, а потом снова переливался в неподвижность. Как показалось Лане, ему монеток кидали больше всего. Убедившись, что Настя занята, она сходила в ближайшее кафе, посидела за столиком, выпила кофе и позвонила Марку, потом отнесла дочке чашку горячего шоколада. Чмокнула в макушку и спросила, можно ли ей сходить в магазин. Настя не возражала, и Лана около часа провела на торговой улице и даже купила себе кое-что. Потом получила эсэмэску с сердитым смайликом и поспешила обратно на площадь. Настя сидела на парапете, как нахохлившийся воробей. Выяснилось, что она устала и голодна. Они зашли в ресторан и съели восхитительную рыбу, а потом еле живые и совершенно сонные поплелись в отель.
   – Спать хочу, – говорила Настя. – Но ведь еще только семь часов!
   – Это здесь семь, а в Москве очень даже девять! И, учитывая, во сколько мы сегодня встали, можем завалиться спать сразу, как придем.
   За стойкой дежурил тот же портье, он одарил дам улыбкой и электронной карточкой-ключом. Номер оказался просторным, с хорошим телевизором и красивой мебелью. Их чемоданы стояли посреди комнаты.
   – Кто первый в душ? – спросила Лана, открывая свой чемодан.
   – Иди уж, – ответствовала Анастасия, заваливаясь на кровать и включая телевизор.
   Лана вошла в ванную и взглянула на себя в зеркало. В голове ее бродили рассеянные мысли о том, как славно они погуляли и как там без нее муж и дети… Но все мысли разом исчезли, когда в зеркале она вдруг зацепила взглядом отражение душевой кабины. Там, за матовым непрозрачным стеклом, громоздилось что-то темное. Несколько секунд Лана неподвижно стояла на месте, глядя в зеркало на темную массу. Потом развернулась и уставилась уже непосредственно на кабину. Там явно что-то есть! Что-то большое, размером и очертаниями с сидящего человека! Надо закрыть глаза, подумала Лана, и сосчитать до… не важно до чего, потому что закрыть глаза немыслимо… Да что там, ей страшно даже просто моргнуть! Но как же проверить – померещилось ей или нет? Дверца кабины прикрыта неплотно, и, двигаясь по ванной комнате, но не приближаясь к стеклу, Лана нашла точку, с которой рассмотрела в щелку джинсовую ткань и… это была рука. Кисть большой и неухоженной мужской руки. По ее неподвижности Лана поняла, что тот, кто сидит в душевой, вряд ли станет еще принимать душ. Спиной вперед она выбралась из ванной, сунула ноги в кроссовки и велела Насте: