Какая же болезнь источила жизненные силы писателя? Большинство наблюдавших Гоголя врачей видело в нем ипохондрика. В воспоминаниях С. Аксакова упоминается, что во время совместного путешествия Гоголь «…сказал, что болен неизлечимо» и что «причина его болезни находится в кишках». Об этом пишет и Н. Языков: «Гоголь рассказывал о странностях своей, вероятно, мнимой болезни, в нем-де находятся зародыши всех возможных болезней, также и об особенностях устройства головы своей и неестественности положения желудка. Его будто осматривали в Париже знаменитые врачи и нашли, что желудок его вверх дном».
В течение почти всей жизни Гоголь жаловался на недомогания в желудке и кишечнике: «Чувствую хворость в самой благородной части тела – в желудке. Он, бестия, почти не варит вовсе», – это 1837 год. Работа желудка занимала Гоголя до чрезвычайности, и он любил поговорить о нем. Он полагал, что эта тема интересна не только ему, но и окружающим. «Мы жили в его желудке», – писала княжна В. Н. Репнина.
В воспоминаниях людей, близко знавших Гоголя, упоминается также, что писатель постоянно мерз, у него опухали руки и ноги. Еще были панические припадки, которые Гоголь именовал то припадками, то обмороками, то переворотами: «Болезнь моя выражается такими страшными припадками. <…> Я почувствовал… поступившее к сердцу волнение… потом следовали обмороки, наконец, совершенно сомнамбулическое состояние». На него «находили… минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться», и нападал необычайный страх.
П. Анненков указывал в 1841 г., что Гоголь «…имел особенный взгляд на свой организм и полагал, что устроен совсем иначе, чем другие люди». С этим были связаны многие страхи Гоголя – он был уверен, что его не смогут правильно лечить.
Кроме того, с юных лет Гоголь был подвержен периодическим спадам настроения, когда на него «находили припадки тоски, самому не объяснимые». Первый клинически очерченный приступ депрессии был отмечен в 1834 г., а с 1836 г. работоспособность писателя начала падать. Творчество требовало от Гоголя неимоверных усилий. Он писал в «Авторской исповеди»: «Несколько раз, упрекаемый в недеятельности, я принимался за перо, хотел насильно заставить себя написать что-нибудь вроде небольшой повести или какое-нибудь литературное произведение и не мог произвести ничего. Усилия мои почти всегда оканчивались болезнью, страданием и, наконец, такими припадками, вследствие которых нужно было продолжительно отложить всякое занятие».
Начиная с 1837 г. приступы становятся регулярными. Гоголь жаловался на тоску, «которой нет описания» и от которой некуда деться. Он сетовал, что его душа находится в «бесчувственном сонном положении», которое не дает ему не только творить, но и думать. «В этой голове, – писал Гоголь в январе 1842 г. М. Балабиной, – нет ни одной мысли, и если вам нужен болван для того, чтобы надевать вашу шляпку или чепчик, я весь теперь к вашим услугам».
Во время приступов депрессии Гоголь больше обычного жаловался на «желудочное расстройство» и «остановившееся пищеварение». Он сильно зяб, худел, отекал и «терял обычный цвет лица и тела».
У Гоголя изменилось отношение к жизни – он потерял интерес к близким и друзьям. «Я просто стараюсь не заводить у себя ненужных вещей и сколько можно менее связываться с какими-нибудь узами на земле», – объяснял свое равнодушие писатель, который к тому времени обратился к религии. Его вера стала неистовой, исполненной неприкрытой мистики. Он обнаружил у себя дар проповедника, начал учить других. Он уверился, что не в творчестве, а в нравственных исканиях и проповедях заключен смысл его существования. «Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, начал думать, что он должен и может поучать людей и что поучения его будут полезнее юмористаческих сочинений», – писал С. Аксаков. Жизнерадостный автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» превратился в меланхолика, упрямо и осознанно сводящего себя в могилу.
Приступы «религиозного просветления» сменялись страхом и отчаянием, которое побуждало Гоголя к исполнению христианских «подвигов». Один из них – изнурение плоти – совпал с тяжелейшим приступом болезни и привел писателя к гибели. Гоголь умер из-за истощения, вызванного голодовкой на фоне тяжелейшего приступа депрессии.
После смерти Гоголя предпринимались неоднократные попытки объяснить его психический статус. Часть психиатров, начиная с проф. В. Ф. Чижа, написавшего в 1903 году, что у Гоголя имели место признаки «наследственного помешательства», считала его шизофреником. Другая часть предполагала, что Гоголь страдал маниакально-депрессивным психозом. Однако в поведении Гоголя было много такого, что не укладывалось в рамки классификации.
Под заболеванием Гоголя обычно понимают приступы депрессии, которым писатель был подвержен в течение многих лет. Но депрессивные состояния чередовались с маниакальными – подъемом настроения, повышенной двигательной и психической активностью. Периоды творческого подъема Гоголя совпадают с периодами активности, не всегда оправданной: это и неожиданная поездка в Любек, и частые смены мест службы, и попытки проявить себя на разных поприщах – Гоголь поступал в театр, пытался учиться живописи.
Если сопоставить даты творческого пика Гоголя с общим настроением писем – индикатором его эмоциональной жизни, то обращает на себя внимание одна закономерность. Творческим успехам сопутствовало ощущение приподнятости, напора и удивительной энергии; застою – снижение настроения и ипохондрия.
Без преувеличения можно сказать, что жизнь Гоголя прошла под знаком ожидания возврата светлых минут творчества. Болезнь погубила талант Гоголя. И в то же время именно ей он обязан самыми яркими проявлениями своего дара. Начало творчества и его бурный расцвет пришлись на молодые годы. Никогда позднее Гоголю не писалось так легко, не было такого ощущения гармонии между замыслом и результатом. Это мучило Гоголя всю жизнь: «Виноват я разве был в том, что не в силах был повторить то же, что говорил и писал в мои юношеские годы».
ГОЙЯ ФРАНСИСКО
Творчество великого испанского художника Франсиско Гойи уже более полутора столетий привлекает пристальное внимание. Первые попытки расшифровать мир этого мастера были предприняты еще в середине XIX столетия – в 1842 году, тогда Теофиль Готье посвятил Франсиско Гойе статью. В 1857 году о нем писал Шарль Бодлер, в 1858-м вышла в свет монография Л. Матерона. С тех пор поток исследований непрерывно возрастал…
Такой интерес к творчеству Гойи объясняется не только выдающимися художественными качествами его произведений, но и тем, что он жил в эпоху глубочайших социально-исторических перемен. Его искусство было ярким проявлением кризисной ситуации разрушения старого времени и рождения нового.
Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес родился 30 марта 1746 г. в городке Фуэндетодос, близ Сарагосы (провинция Арагон, Испания). Его отец – известный мастер-позолотчик, мать – дочь обнищавшего идальго. Однако, несмотря на таланты отца и благородное происхождение матери, денег в семье Гойи хватало лишь на самое необходимое.
Вскоре они переехали в Сарагосу, где в колледже Эскуэлас Пис юный Франсиско научился читать и писать (позднее один из биографов художника, пытаясь расшифровать его почерк, заметил: «Буквы Гойи сколочены плотником»). Кроме того, юноша с 14 лет брал уроки рисования у художника Хосе Лусана.
В семнадцать лет Гойя перебрался в Мадрид, чтобы стать художником, и в 1763 г. и в 1766 г. участвовал во вступительном конкурсе в Академию изящных искусств Сан-Фернандо. Однако оба раза экзаменаторы провалили его, и в 1769 г. он покинул Испанию, чтобы обучаться живописи в соседней Италии.
Впрочем, по одной из легенд, окружающих жизнь Гойи, причина, по которой он направился в Италию, была куда более романтической. Франсиско бежал туда вместе со странствующими тореро якобы после того, как ввязался в драку и чуть не убил своего противника, защищая честь дамы. Вообще, неутолимое честолюбие и упрямство в сочетании с буйным темпераментом постоянно втягивали юного Гойю в различные истории; на его счету множество любовных интриг с аристократками, проститутками, крестьянками и махами – его главными музами.
«Маха – это женский род от «махо» (сейчас это слово в нашем языке трансформировалось в «мачо»). В Испании того времени махо были представителями городских низов, разбойниками, гуляками и пьяницами. Маха – женщина легкого поведения, но не проститутка в общепринятом смысле. К теме свободных от условностей красавиц – мах – Гойя обращался не раз: «Маха и поклонники», «Танцующая маха», «Махи на балконе». В этих картинах он прославлял страстность чувств и откровенность намерений и мыслей, противопоставляя их чопорности и холодному расчету.
Итак, направившись в Италию, Франсиско продолжает заниматься живописью и даже получает вторую премию на конкурсе Академии изящных искусств в Парме за картину на античную тематику «Ганнибал, взирающий с высот Альп на итальянские земли». Как это часто бывает, в истории не осталось имени обладателя первой премии.
После двухлетнего обучения Гойя возвращается в Сарагосу в 1771 г. и начинает деятельность профессионального живописца, занимаясь церковными фресками: он расписал капеллу графа де Собрадиель, церкви Ремолинос и Аула Бей, а затем – один из куполов городского собора Санта Мария дель Пил ар.
В 1773 г. Франсиско переехал в Мадрид и через некоторое время, получив протекцию, начинает работать над картинами, которые служат образцами для гобеленов королевской шпалерной мастерской. Протекцию он получил благодаря женитьбе на Хосефине Байэу – сестре хозяина мастерской, в которой работает. Постепенно Гойя становится популярным и приобретает влиятельных покровителей.
В 1777 г. Франсиско впервые серьезно заболел. Принимая во внимание намеки его друга Сапатера, некоторые биографы предполагают, что художник заразился венерической болезнью. Современный ученый, доктор Серхио Родригес считает, что Гойя стал жертвой сифилиса, который проявился спустя годы, подорвал здоровье художника и повлиял на тематику его творчества. Существует, однако, версия, что причина болезни – отравление парами свинца, входящего в состав красок, которые замешивал художник. Но так или иначе, недуг временно отступает, и Гойя вновь погружается в работу.
За годы пребывания в Мадриде художник достиг значительных успехов: 7 мая 1780 г. его единогласно избрали членом Королевской академии искусств Сан-Фернандо, а в 1785 г. он стал ее вице-директором. В 1789 г. сын простого позолотчика из деревни Фуэндетодос получил должность придворного живописца короля Карла IV. Звание придворного художника принесло Гойе ежегодное содержание в 15 тысяч реалов; он стал богат и известен. Теперь он мог позволить себе сказать: «Я больше не жду в приемных; тот, кто хочет меня видеть, приходит ко мне и просит как о великом одолжении, чтобы я написал портрет… Я теперь не хватаюсь за любую работу».
Тем не менее Гойя продолжал свою работу на королевской шпалерной мастерской. Для него позируют члены аристократии и королевской семьи, политики, законодатели и высокие сановники церкви, а также поэты, художники, актеры и тореадоры. Как только Гойя получил возможность знакомства с придворными дамами, он словно забыл Хосефину, которая, в отличие от большинства жен и подруг художников, не была его музой и моделью (он написал всего один ее портрет).
Осенью 1792 года, отправившись по делам в город Кадис на берегу океана, Гойя вновь тяжело заболел. Более двух месяцев он находился в тяжелом состоянии: сильнейшие мигрени приводили к потере ориентации в пространстве и падениям, его беспокоил постоянный шум в ушах, временами он переставал видеть. Но, главное, у художника оказалась парализована правая рука; периодически начиналось лихорадочное поддергивание и дрожь в мышцах. Иногда он терял сознание.
Способность видеть окружающий мир вскоре восстановилась, однако рука еще долго оставалась недвижимой, а слух исчез навсегда. Отныне речь других людей он понимал только по движениям губ.
Доктор С. Родригес считает, что все перечисленные симптомы (правосторонний паралич, рваный почерк, потеря веса, головокружение, слабость, мышечные поддергивания) указывают на последствия сифилиса, недолеченного в 1777 году. В клиническую картину этого опасного заболевания укладывается и тяжелая глухота художника, развившаяся вследствие поражения нервной системы. Однако есть и другие версии.
Весной 1793 года один из друзей Гойи писал в Мадрид: «Шумы в голове и глухота еще не прошли, однако выглядит он намного лучше и к тому же не страдает больше нарушениями координации движения. Он уже может подниматься и спускаться по лестнице…» Впрочем, другой свидетель болезни художника в то же время сообщал в письме: «Как я тебе уже сказал, Гойя потерял рассудок, которого у него уже давно нет».
Близкое соприкосновение с глухотой и одиночеством, в которые он был погружен, изменило искусство Гойи навсегда. Отныне в его палитре преобладали коричневый, серый и черный тона, в которые вкраплены, точно вспышки молний, яркие цветовые пятна. Изменилась и техника живописи: линии стали короче, нервознее – такую манеру художники, которых назовут импрессионистами, освоят только в конце девятнадцатого столетия. Сюжетами картин все чаще становятся мрачные, фантасмагорические сюжеты.
Сам художник писал в 1794 году: «Для того чтобы передать силой воображения боль моего паралича и по меньшей мере частично засвидетельствовать мою болезнь, я нарисовал целый ряд изображений, где собрал воедино наблюдения, которых обычно нет в заказных произведениях, так как там едва ли можно развить шутку и фантазию».
Гойя начал писать картины для себя, измеряя глубину своего воображения, проявляя свободу и своеобразие, которые не встречались в его предыдущих работах. Его произведения начиная с этого времени отличались новой глубиной и критическим видением. По мнению известного европейского исследователя Антона Ноймара, причиной такого наполнения «фантастическими изображениями ужасов являлось, несомненно, безутешное одиночество оглохшего человека, в ушах которого бушевал шум, а сердце было полно горечи, жажды и упреков Богу и всему миру».
Если глухота Гойи оказала, скорее, положительное влияние на его творчество, раскрепостив художника, то этого нельзя сказать о его административной карьере. В 1795 г., вскоре после утраты слуха, он был избран директором Школы живописи Академии Сан-Фернандо, но два года спустя Гойю отправили в отставку, сославшись на состояние его здоровья. Позже, еще через десятилетие, он добивался места Генерального директора академии, но потерпел поражение при голосовании; 28 из 29 были против него из-за глухоты.
В 1799 г. Гойя опубликовал свои «Капричос» – серию из 80 сатирических гравюр в офорте, критиковавших предрассудки, невежество, суеверия и пороки. Критик В. Стасов, впрочем, сетовал на то, что в «Капричос» очень уж много «…аллегорий и иносказаний, зачем так много ослов, заседающих перед генеалогическими книгами и едущих верхом на несчастных мужиках, так много обезьян, проделывающих шутки над целою толпою олухов или стригущих друг другу когти, так много медведей, козлов, баранов и овец… так много нетопырей – все это вместо живых людей… наконец, так много фантастических, сверхъестественных фигур, ведьм, крылатых уродов и чудовищ и всякой небывальщины».
К моменту завершения «Капричос» Гойе исполнилось пятьдесят два года. За плечами его был большой жизненный и творческий путь. 1799 год оказался триумфальным для Гойи – официально признанного живописца. В этом году он был назначен первым художником короля – наивысшая честь для испанского художника. У Гойи начался один из наиболее блестящих периодов карьеры – его физическое состояние улучшилось, он вновь начал писать портреты высокопоставленных персон.
Во многом успехи Гойи объяснялись тем, что еще в 1791 году Гойя познакомился с герцогиней Альба, которая позже стала его возлюбленной и покровительницей. В тринадцать лет она вышла замуж, а к двадцати вся Испания следила за ее любовными приключениями. «Каждый волосок на голове герцогини Альбы вызывает желание, – писал французский путешественник. – Когда она идет по улице, все высовываются из окон и даже дети бросают свои игры, чтобы посмотреть на нее».
После того как летом 1795 года она посетила его мастерскую, художник потрясенно признался одному из друзей: «Теперь наконец я знаю, что значит жить!» Муж герцогини в 1796 году отошел в мир иной, и, соблюдая официальный траур, герцогиня на год уехала в свой замок в Санлукаре, причем сопровождать безутешную вдову отправился Гойя.
Чем объяснялась любовь герцогини к глухому, склонному к депрессиям немолодому придворному художнику, сказать сложно. Может быть, это было лишь эксцентричным желанием лишний раз испробовать свои чары или же причиной страсти стало восхищение талантом Гойи? Ответа на этот вопрос нет, но, как бы то ни было, герцогиня обессмертила себя, став персонажем картин великого художника. Благодаря Гойе ее имя вышло в легенды. И вряд ли какие-то доводы убедят сегодня, что моделью для знаменитых картин «Одетая маха» и «Обнаженная маха» явилась не герцогиня Альба, а фаворитка тогдашнего премьер-министра.
В течение почти всей жизни Гоголь жаловался на недомогания в желудке и кишечнике: «Чувствую хворость в самой благородной части тела – в желудке. Он, бестия, почти не варит вовсе», – это 1837 год. Работа желудка занимала Гоголя до чрезвычайности, и он любил поговорить о нем. Он полагал, что эта тема интересна не только ему, но и окружающим. «Мы жили в его желудке», – писала княжна В. Н. Репнина.
В воспоминаниях людей, близко знавших Гоголя, упоминается также, что писатель постоянно мерз, у него опухали руки и ноги. Еще были панические припадки, которые Гоголь именовал то припадками, то обмороками, то переворотами: «Болезнь моя выражается такими страшными припадками. <…> Я почувствовал… поступившее к сердцу волнение… потом следовали обмороки, наконец, совершенно сомнамбулическое состояние». На него «находили… минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться», и нападал необычайный страх.
П. Анненков указывал в 1841 г., что Гоголь «…имел особенный взгляд на свой организм и полагал, что устроен совсем иначе, чем другие люди». С этим были связаны многие страхи Гоголя – он был уверен, что его не смогут правильно лечить.
Кроме того, с юных лет Гоголь был подвержен периодическим спадам настроения, когда на него «находили припадки тоски, самому не объяснимые». Первый клинически очерченный приступ депрессии был отмечен в 1834 г., а с 1836 г. работоспособность писателя начала падать. Творчество требовало от Гоголя неимоверных усилий. Он писал в «Авторской исповеди»: «Несколько раз, упрекаемый в недеятельности, я принимался за перо, хотел насильно заставить себя написать что-нибудь вроде небольшой повести или какое-нибудь литературное произведение и не мог произвести ничего. Усилия мои почти всегда оканчивались болезнью, страданием и, наконец, такими припадками, вследствие которых нужно было продолжительно отложить всякое занятие».
Начиная с 1837 г. приступы становятся регулярными. Гоголь жаловался на тоску, «которой нет описания» и от которой некуда деться. Он сетовал, что его душа находится в «бесчувственном сонном положении», которое не дает ему не только творить, но и думать. «В этой голове, – писал Гоголь в январе 1842 г. М. Балабиной, – нет ни одной мысли, и если вам нужен болван для того, чтобы надевать вашу шляпку или чепчик, я весь теперь к вашим услугам».
Во время приступов депрессии Гоголь больше обычного жаловался на «желудочное расстройство» и «остановившееся пищеварение». Он сильно зяб, худел, отекал и «терял обычный цвет лица и тела».
У Гоголя изменилось отношение к жизни – он потерял интерес к близким и друзьям. «Я просто стараюсь не заводить у себя ненужных вещей и сколько можно менее связываться с какими-нибудь узами на земле», – объяснял свое равнодушие писатель, который к тому времени обратился к религии. Его вера стала неистовой, исполненной неприкрытой мистики. Он обнаружил у себя дар проповедника, начал учить других. Он уверился, что не в творчестве, а в нравственных исканиях и проповедях заключен смысл его существования. «Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, начал думать, что он должен и может поучать людей и что поучения его будут полезнее юмористаческих сочинений», – писал С. Аксаков. Жизнерадостный автор «Вечеров на хуторе близ Диканьки» превратился в меланхолика, упрямо и осознанно сводящего себя в могилу.
Приступы «религиозного просветления» сменялись страхом и отчаянием, которое побуждало Гоголя к исполнению христианских «подвигов». Один из них – изнурение плоти – совпал с тяжелейшим приступом болезни и привел писателя к гибели. Гоголь умер из-за истощения, вызванного голодовкой на фоне тяжелейшего приступа депрессии.
После смерти Гоголя предпринимались неоднократные попытки объяснить его психический статус. Часть психиатров, начиная с проф. В. Ф. Чижа, написавшего в 1903 году, что у Гоголя имели место признаки «наследственного помешательства», считала его шизофреником. Другая часть предполагала, что Гоголь страдал маниакально-депрессивным психозом. Однако в поведении Гоголя было много такого, что не укладывалось в рамки классификации.
Под заболеванием Гоголя обычно понимают приступы депрессии, которым писатель был подвержен в течение многих лет. Но депрессивные состояния чередовались с маниакальными – подъемом настроения, повышенной двигательной и психической активностью. Периоды творческого подъема Гоголя совпадают с периодами активности, не всегда оправданной: это и неожиданная поездка в Любек, и частые смены мест службы, и попытки проявить себя на разных поприщах – Гоголь поступал в театр, пытался учиться живописи.
Если сопоставить даты творческого пика Гоголя с общим настроением писем – индикатором его эмоциональной жизни, то обращает на себя внимание одна закономерность. Творческим успехам сопутствовало ощущение приподнятости, напора и удивительной энергии; застою – снижение настроения и ипохондрия.
Без преувеличения можно сказать, что жизнь Гоголя прошла под знаком ожидания возврата светлых минут творчества. Болезнь погубила талант Гоголя. И в то же время именно ей он обязан самыми яркими проявлениями своего дара. Начало творчества и его бурный расцвет пришлись на молодые годы. Никогда позднее Гоголю не писалось так легко, не было такого ощущения гармонии между замыслом и результатом. Это мучило Гоголя всю жизнь: «Виноват я разве был в том, что не в силах был повторить то же, что говорил и писал в мои юношеские годы».
ГОЙЯ ФРАНСИСКО
(род. в 1746 г. – ум. в 1828 г.)
Творчество великого испанского художника Франсиско Гойи уже более полутора столетий привлекает пристальное внимание. Первые попытки расшифровать мир этого мастера были предприняты еще в середине XIX столетия – в 1842 году, тогда Теофиль Готье посвятил Франсиско Гойе статью. В 1857 году о нем писал Шарль Бодлер, в 1858-м вышла в свет монография Л. Матерона. С тех пор поток исследований непрерывно возрастал…
Такой интерес к творчеству Гойи объясняется не только выдающимися художественными качествами его произведений, но и тем, что он жил в эпоху глубочайших социально-исторических перемен. Его искусство было ярким проявлением кризисной ситуации разрушения старого времени и рождения нового.
Франсиско Хосе де Гойя-и-Лусьентес родился 30 марта 1746 г. в городке Фуэндетодос, близ Сарагосы (провинция Арагон, Испания). Его отец – известный мастер-позолотчик, мать – дочь обнищавшего идальго. Однако, несмотря на таланты отца и благородное происхождение матери, денег в семье Гойи хватало лишь на самое необходимое.
Вскоре они переехали в Сарагосу, где в колледже Эскуэлас Пис юный Франсиско научился читать и писать (позднее один из биографов художника, пытаясь расшифровать его почерк, заметил: «Буквы Гойи сколочены плотником»). Кроме того, юноша с 14 лет брал уроки рисования у художника Хосе Лусана.
В семнадцать лет Гойя перебрался в Мадрид, чтобы стать художником, и в 1763 г. и в 1766 г. участвовал во вступительном конкурсе в Академию изящных искусств Сан-Фернандо. Однако оба раза экзаменаторы провалили его, и в 1769 г. он покинул Испанию, чтобы обучаться живописи в соседней Италии.
Впрочем, по одной из легенд, окружающих жизнь Гойи, причина, по которой он направился в Италию, была куда более романтической. Франсиско бежал туда вместе со странствующими тореро якобы после того, как ввязался в драку и чуть не убил своего противника, защищая честь дамы. Вообще, неутолимое честолюбие и упрямство в сочетании с буйным темпераментом постоянно втягивали юного Гойю в различные истории; на его счету множество любовных интриг с аристократками, проститутками, крестьянками и махами – его главными музами.
«Маха – это женский род от «махо» (сейчас это слово в нашем языке трансформировалось в «мачо»). В Испании того времени махо были представителями городских низов, разбойниками, гуляками и пьяницами. Маха – женщина легкого поведения, но не проститутка в общепринятом смысле. К теме свободных от условностей красавиц – мах – Гойя обращался не раз: «Маха и поклонники», «Танцующая маха», «Махи на балконе». В этих картинах он прославлял страстность чувств и откровенность намерений и мыслей, противопоставляя их чопорности и холодному расчету.
Итак, направившись в Италию, Франсиско продолжает заниматься живописью и даже получает вторую премию на конкурсе Академии изящных искусств в Парме за картину на античную тематику «Ганнибал, взирающий с высот Альп на итальянские земли». Как это часто бывает, в истории не осталось имени обладателя первой премии.
После двухлетнего обучения Гойя возвращается в Сарагосу в 1771 г. и начинает деятельность профессионального живописца, занимаясь церковными фресками: он расписал капеллу графа де Собрадиель, церкви Ремолинос и Аула Бей, а затем – один из куполов городского собора Санта Мария дель Пил ар.
В 1773 г. Франсиско переехал в Мадрид и через некоторое время, получив протекцию, начинает работать над картинами, которые служат образцами для гобеленов королевской шпалерной мастерской. Протекцию он получил благодаря женитьбе на Хосефине Байэу – сестре хозяина мастерской, в которой работает. Постепенно Гойя становится популярным и приобретает влиятельных покровителей.
В 1777 г. Франсиско впервые серьезно заболел. Принимая во внимание намеки его друга Сапатера, некоторые биографы предполагают, что художник заразился венерической болезнью. Современный ученый, доктор Серхио Родригес считает, что Гойя стал жертвой сифилиса, который проявился спустя годы, подорвал здоровье художника и повлиял на тематику его творчества. Существует, однако, версия, что причина болезни – отравление парами свинца, входящего в состав красок, которые замешивал художник. Но так или иначе, недуг временно отступает, и Гойя вновь погружается в работу.
За годы пребывания в Мадриде художник достиг значительных успехов: 7 мая 1780 г. его единогласно избрали членом Королевской академии искусств Сан-Фернандо, а в 1785 г. он стал ее вице-директором. В 1789 г. сын простого позолотчика из деревни Фуэндетодос получил должность придворного живописца короля Карла IV. Звание придворного художника принесло Гойе ежегодное содержание в 15 тысяч реалов; он стал богат и известен. Теперь он мог позволить себе сказать: «Я больше не жду в приемных; тот, кто хочет меня видеть, приходит ко мне и просит как о великом одолжении, чтобы я написал портрет… Я теперь не хватаюсь за любую работу».
Тем не менее Гойя продолжал свою работу на королевской шпалерной мастерской. Для него позируют члены аристократии и королевской семьи, политики, законодатели и высокие сановники церкви, а также поэты, художники, актеры и тореадоры. Как только Гойя получил возможность знакомства с придворными дамами, он словно забыл Хосефину, которая, в отличие от большинства жен и подруг художников, не была его музой и моделью (он написал всего один ее портрет).
Осенью 1792 года, отправившись по делам в город Кадис на берегу океана, Гойя вновь тяжело заболел. Более двух месяцев он находился в тяжелом состоянии: сильнейшие мигрени приводили к потере ориентации в пространстве и падениям, его беспокоил постоянный шум в ушах, временами он переставал видеть. Но, главное, у художника оказалась парализована правая рука; периодически начиналось лихорадочное поддергивание и дрожь в мышцах. Иногда он терял сознание.
Способность видеть окружающий мир вскоре восстановилась, однако рука еще долго оставалась недвижимой, а слух исчез навсегда. Отныне речь других людей он понимал только по движениям губ.
Доктор С. Родригес считает, что все перечисленные симптомы (правосторонний паралич, рваный почерк, потеря веса, головокружение, слабость, мышечные поддергивания) указывают на последствия сифилиса, недолеченного в 1777 году. В клиническую картину этого опасного заболевания укладывается и тяжелая глухота художника, развившаяся вследствие поражения нервной системы. Однако есть и другие версии.
Весной 1793 года один из друзей Гойи писал в Мадрид: «Шумы в голове и глухота еще не прошли, однако выглядит он намного лучше и к тому же не страдает больше нарушениями координации движения. Он уже может подниматься и спускаться по лестнице…» Впрочем, другой свидетель болезни художника в то же время сообщал в письме: «Как я тебе уже сказал, Гойя потерял рассудок, которого у него уже давно нет».
Близкое соприкосновение с глухотой и одиночеством, в которые он был погружен, изменило искусство Гойи навсегда. Отныне в его палитре преобладали коричневый, серый и черный тона, в которые вкраплены, точно вспышки молний, яркие цветовые пятна. Изменилась и техника живописи: линии стали короче, нервознее – такую манеру художники, которых назовут импрессионистами, освоят только в конце девятнадцатого столетия. Сюжетами картин все чаще становятся мрачные, фантасмагорические сюжеты.
Сам художник писал в 1794 году: «Для того чтобы передать силой воображения боль моего паралича и по меньшей мере частично засвидетельствовать мою болезнь, я нарисовал целый ряд изображений, где собрал воедино наблюдения, которых обычно нет в заказных произведениях, так как там едва ли можно развить шутку и фантазию».
Гойя начал писать картины для себя, измеряя глубину своего воображения, проявляя свободу и своеобразие, которые не встречались в его предыдущих работах. Его произведения начиная с этого времени отличались новой глубиной и критическим видением. По мнению известного европейского исследователя Антона Ноймара, причиной такого наполнения «фантастическими изображениями ужасов являлось, несомненно, безутешное одиночество оглохшего человека, в ушах которого бушевал шум, а сердце было полно горечи, жажды и упреков Богу и всему миру».
Если глухота Гойи оказала, скорее, положительное влияние на его творчество, раскрепостив художника, то этого нельзя сказать о его административной карьере. В 1795 г., вскоре после утраты слуха, он был избран директором Школы живописи Академии Сан-Фернандо, но два года спустя Гойю отправили в отставку, сославшись на состояние его здоровья. Позже, еще через десятилетие, он добивался места Генерального директора академии, но потерпел поражение при голосовании; 28 из 29 были против него из-за глухоты.
В 1799 г. Гойя опубликовал свои «Капричос» – серию из 80 сатирических гравюр в офорте, критиковавших предрассудки, невежество, суеверия и пороки. Критик В. Стасов, впрочем, сетовал на то, что в «Капричос» очень уж много «…аллегорий и иносказаний, зачем так много ослов, заседающих перед генеалогическими книгами и едущих верхом на несчастных мужиках, так много обезьян, проделывающих шутки над целою толпою олухов или стригущих друг другу когти, так много медведей, козлов, баранов и овец… так много нетопырей – все это вместо живых людей… наконец, так много фантастических, сверхъестественных фигур, ведьм, крылатых уродов и чудовищ и всякой небывальщины».
К моменту завершения «Капричос» Гойе исполнилось пятьдесят два года. За плечами его был большой жизненный и творческий путь. 1799 год оказался триумфальным для Гойи – официально признанного живописца. В этом году он был назначен первым художником короля – наивысшая честь для испанского художника. У Гойи начался один из наиболее блестящих периодов карьеры – его физическое состояние улучшилось, он вновь начал писать портреты высокопоставленных персон.
Во многом успехи Гойи объяснялись тем, что еще в 1791 году Гойя познакомился с герцогиней Альба, которая позже стала его возлюбленной и покровительницей. В тринадцать лет она вышла замуж, а к двадцати вся Испания следила за ее любовными приключениями. «Каждый волосок на голове герцогини Альбы вызывает желание, – писал французский путешественник. – Когда она идет по улице, все высовываются из окон и даже дети бросают свои игры, чтобы посмотреть на нее».
После того как летом 1795 года она посетила его мастерскую, художник потрясенно признался одному из друзей: «Теперь наконец я знаю, что значит жить!» Муж герцогини в 1796 году отошел в мир иной, и, соблюдая официальный траур, герцогиня на год уехала в свой замок в Санлукаре, причем сопровождать безутешную вдову отправился Гойя.
Чем объяснялась любовь герцогини к глухому, склонному к депрессиям немолодому придворному художнику, сказать сложно. Может быть, это было лишь эксцентричным желанием лишний раз испробовать свои чары или же причиной страсти стало восхищение талантом Гойи? Ответа на этот вопрос нет, но, как бы то ни было, герцогиня обессмертила себя, став персонажем картин великого художника. Благодаря Гойе ее имя вышло в легенды. И вряд ли какие-то доводы убедят сегодня, что моделью для знаменитых картин «Одетая маха» и «Обнаженная маха» явилась не герцогиня Альба, а фаворитка тогдашнего премьер-министра.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента