Страница:
Одно время его избранницей была шведская певица Йенни Линд. Стройная блондинка с прекрасной фигурой, серыми глазами. Ее называли «шведским соловьем». Но певица называла Андерсена то другом, то братом, все время давая понять, что он может рассчитывать только на дружбу. Андерсен безумно любил ее. Он сопровождал ее в гастрольных поездках в Лондон и Берлин. В Берлине в 1845 году он ждал от нее приглашения на Рождество, но так и не дождался. Она вышла замуж в 1852 году, и Андерсен лишился последней надежды. Позже ни в чем не повинную Йенни поклонники сказочника назвали Снежной королевой, чье жестокое сердце не смогла растопить даже любовь великого датчанина. Хотя меланхоличный характер Андерсена мало кого вдохновлял на совместную жизнь… Влюбчивый писатель нашел себе другой объект обожания и с головой окунулся в очередную, увы, столь же бесплодную страсть.
Весенней ночью Андерсен ехал в Италию. В дилижансе находились несколько девушек. В темноте пассажиры даже не могли разглядеть друг друга как следует. Между ними завязался шутливый разговор. Андерсен фантазировал, как выглядят эти девушки в действительности. Он называл их сказочными принцессами, восхвалял их бездонные глаза, шелковистые косы и алые губы. Девушки смущенно смеялись, а одна из них попросила Андерсена, чтобы он описал им самого себя.
Андерсен знал, что некрасив. Маленькие глазки, огромный острый нос, высокий, худой, длинные руки с большими пальцами – таков его портрет. Но он изобразил себя стройным и обаятельным молодым человеком, с душой, трепещущей от ожидания любви… Так прошла ночь. А при первых лучах зари Андерсен был поражен красотой одной из попутчиц, которая представилась Еленой Гвиччиоли, жительницей Вероны. Весь день он думал о новой знакомой. Он знал, что эта внезапная любовь принесет ему только страдание.
Такие женщины, как Елена, и раньше увлекались Андерсеном. Но все они понимали, что с этим странным человеком ничего не получится. «Лучше выдумать любовь, чем испытать ее в действительности», – решил Андерсен. Поэтому он пришел к Елене с твердым решением увидеть ее и уйти, чтобы никогда больше не встречаться. Прямо с порога он заявил, что покидает Верону и пришел откланяться. Елена сказала, что успела соскучиться по таинственному попутчику, хотя они были едва знакомы. Андерсен побледнел. «Я узнала вас – вы Христиан Андерсен, знаменитый сказочник и поэт. Но, оказывается, в жизни вы боитесь сказок. У вас не хватает силы и смелости даже для короткой любви». – «Видимо, это судьба», – вздохнул Андерсен. «Ну что ж, мой милый бродячий поэт, – воскликнула Елена, – бегите! Спасайтесь! Но если вы будете страдать от старости, бедности или болезней, то вам стоит сказать только слово – и я приду». Андерсен бросился к ней, опустился на колени. Она протянула руки, взяла его голову, наклонилась и поцеловала в губы. «Идите! – тихо произнесла она. И пусть бог поэзии простит вас за все». Он встал, взял шляпу и быстро вышел. Больше они никогда не виделись, но часто друг друга вспоминали.
Ганс-Христиан Андерсен, добившись мировой славы при жизни, до конца своих дней оставался одиноким. Его любовные порывы и неудовлетворенность, как это ни странно, нашли свое отражение в творчестве. Если внимательно перечитать его книжки, то в сказках открывается второй смысл, причем довольно фривольный. Когда-то возмущение современников вызвали «Новый наряд короля» и «Огниво». Критики усматривали в них отсутствие морали и уважения к высокопоставленным особам. Обнажать короля и в таком виде выставлять напоказ до Андерсена еще никто не решался. В «Огниве» тоже разыгрывается довольно фривольная сцена: собака приносит спящую принцессу в каморку к солдату. Он целует ее, они вместе проводят ночь, а утром принцесса вспоминает об «удивительном сне»…
Эротический подтекст присутствует во многих сказках Андерсена. Снежная королева не только целует мальчика в губы, но и поселяет в своем ледяном дворце. Что касается героев «Дюймовочки», то иногда кажется, что они просто одержимы целью предаться страсти.
Последние годы жизни Андерсен почти не выходил из дома. Писатель хандрил и пребывал в глубокой депрессии. Он постоянно вел дневник, записывая туда все приступы боли и малейшие изменения в самочувствии. В 1872 году на свет появились две последние сказки – «Рассказ старого Йохана» и «Тетушка – зубная боль». Обе истории Андерсен посвятил самому себе. Он всерьез считал, что количество зубов во рту влияет на его творчество. Возможно, так оно и было.
В январе 1873 года Ганс-Христиан потерял последний зуб и тут же перестал сочинять. «Волшебные истории больше не приходят ко мне. Я остался совершенно один», – записал Андерсен в дневнике. Умер он в полном одиночестве на своей вилле Ролигхед 4 августа 1875 года.
Если бы Андерсен увидел свои похороны, состоявшиеся 8 августа, он, вероятно, был бы доволен – так грустно шутили его друзья. Проститься с ним пришли бедняки и знать, студенты, иностранные послы, министры и сам король Дании. «Казалось, в тот день жителям Копенгагена нечего было делать, кроме как хоронить Ганса-Христиана Андерсена», – писал очевидец. В Дании был объявлен национальный траур. В газете напечатали стихотворение: «В могилу наш король сошел, и некому занять престол». Да, Андерсен стал королем сказки, но заплатил за это ценой личного счастья.
Еще при жизни довелось Андерсену увидеть свой собственный памятник и иллюминацию в Оденсе, предсказанную гадалкой в далеком 1819 году его матери. Он улыбался, глядя на себя скульптурного. Маленький оловянный солдатик, подаренный бедным мальчиком, и лепестки той розы, что протянула голубоглазая девчушка, когда он гулял по улице, были ему дороже всех наград и памятников. И солдатик и лепестки бережно хранились в шкатулке. Он часто перебирал их пальцами, вдыхал увядший, тонкий аромат и вспоминал слова поэта Ингемана, сказанные ему еще в юности: «Вы обладаете драгоценной способностью находить и видеть жемчуг в любой сточной канаве! Смотрите, не утратьте этой способности. В этом ваше предназначение, быть может».
Он не утратил. До конца. В ящике его письменного стола друзьями были найдены листки с текстом новой сказки, начатой за несколько дней до смерти и почти законченной. Перо его было столь же летучим и быстрым, как и фантазия!
БАЙРОН ДЖОРДЖ НОЭЛЬ ГОРДОН
Джон Байрон – пятый барон Байрон – действительно был бешеным: погрязший в долгах авантюрист, картежник, гуляка, падкий до женского пола. Его вторая жена, мать поэта Катарина Гордон, выходя замуж, считалась богатой невестой и завидной партией. Тем не менее, скоро семья Байрон оказалась буквально без средств к существованию. Сыну Катарины и Джона, Джорджу Ноэлю Гордону Байрону, было три года, когда отец, совершенно опустившийся, умер во Франции. Умер под вымышленным именем. Бешеному Джеку было тогда тридцать шесть лет – возраст, фатальный для Байронов.
Итак, Августа и ее родной по отцу брат Джордж долго ничего не знали друг о друге. Только после смерти леди Холдернесс они встретились – и сразу понравились друг другу. Хотя Джордж был моложе Августы на четыре года (ей было семнадцать), он чувствовал себя ее опекуном. В первом письме к ней, написанном на Пасху в 1804 году, он просил, чтобы она считала его не только братом, но и ближайшим другом: «Помни о том, дорогая сестра, что ты – самый близкий мне человек… на свете, не только благодаря узам крови, но и узам чувства».
Августа к тому времени была уже обручена со своим кузеном, Ежи Леем, драгунским полковником, которого очень любила. А Байрон томился первыми любовными переживаниями.
Сколько женщин прошло через его короткую, но бурную жизнь? Трудно сказать. Он посвящал свои стихи Лесбии и Каролине, Элизе и Анне, Марион и Мэри, Гарриет и Джесси… В этих посвящениях сквозит неизменная страсть и печаль. Счастье было таким близким, но любовь оказалась только сном.
Еще юношей он влюбился в Мэри Дефф, у которой – «очи газели», черные косы, ласковая улыбка и мелодичный голос. Вскоре он увлекся кузиной Маргаритой Паркер, пленившись «черными очами, длинными ресницами, греческим профилем, томной прозрачностью красоты, словно сотканной из сияния радуги». Другую его кузину звали Мэри Хэворт, и жила она недалеко от родового имения Байронов Ньюстед. Байрон страдал не только потому, что его чувство не было взаимным. Мэри, не желая того, однажды больно ранила его самолюбие.
Байрон с детства был хромым. Роковая оплошность акушера при родах привела к параличу сухожилия. Когда мальчик подрос, врачи назначили довольно болезненный курс лечения, которое не принесло никаких результатов, оставив лишь воспоминание о пытке ходить в специальном ботинке. Поэтому Байрон не терпел танцев, но обожал верховую езду, приносившую ему обманчивое ощущение полного здоровья. И вот однажды в доме Мэри Хэворт он случайно услышал, как его любимая говорила своей воспитательнице: «Ты думаешь, мне очень нужен этот хромой мальчик?!»
Байрона как громом поразило. Вскоре он написал Августе: «Любовь, по моему мнению, совершенный абсурд, это только жаргон комплиментов, сдобренных романтизмом и искусственностью… Если бы у меня было пятнадцать любовниц, я через неделю не помнил бы ни одной».
Мэри вышла замуж за другого. Катастрофа, которой закончилась первая любовь, родила, как утверждает писатель Андре Моруа, потребность в сентиментальных переживаниях, ставших для Байрона необходимостью. «В покое он не мог найти вкуса жизни. Чувствовал, что готов услышать голос каждой страсти, если бы только могла она вернуть ему неуловимое чувство собственного существования». Тем более, если за подобной страстью маячил страшный грех, грозящий осуждением, но соблазняющий бунтом против обязательных общественных и церковных догм!
С интимной стороной жизни Байрона познакомила Мей Грей, воспитательница в семье будущего лорда. Три года молодая шотландка учила мальчика искусству любви. Джордж также имел возможность наблюдать, как она занимается сексом с другими мужчинами.
В семнадцать лет Байрон поступил в Кембридж. В течение трех лет совмещал он не слишком напряженную учебу с бурной сексуальной жизнью, что едва не погубило его. Лишь постоянное употребление настойки опия поддерживало его силы.
В 1809 году он отправился в двухлетнее путешествие по Европе. Байрон побывал в Греции, Албании и в странах Малой Азии. В результате были опубликованы главы «Паломничества Чайлд-Гарольда».
До Августы дошли вести о брате, который, вернувшись из путешествия по Востоку, однажды утром проснулся знаменитым. Он стал королем лондонских салонов. Еще недавно неизвестный, никем не замечаемый, сегодня он везде принят, осыпан комплиментами, его внимания добиваются самые красивые женщины. Перед ним открылись двери дворцов, где все знали друг друга; и в этом мире шелков, перьев и драгоценностей, элегантности и изысканных манер он почувствовал себя еще более чужим и одиноким. Говорили, что он заносчивый гордец, холодный и замкнутый. Тем не менее, его повсюду приглашали: ведь он написал книгу, которой восхищался Лондон.
Грустный скептицизм автора «Паломничество Чайлд-Гарольда» нашел отклик в сердцах англичан, измученных долголетними войнами, бесконечной сменой правительств. Поэт показал в своей поэме Европу 1812 года, надежды, разбуженные Великой революцией, разбиты, никто уже не верит в звезду Наполеона.
Байрон происходил из знатного, но разорившегося рода. Его предки командовали военными кораблями викингов во времена Вильгельма Завоевателя в XI веке. Поэт был молод, известен как путешественник. Его серо-голубые глаза смотрели немного меланхолично из-под длинных ресниц. Кожа была прозрачно-бледной. Рот капризен, как у красивой женщины. Хромоты никто не замечал…
Итак, Байрон стал героем дня. Молодые женщины приходили в восторг от одной только мысли, что Байрон, может быть, поведет их к столу, и не осмеливались прикоснуться ни к одному блюду, зная, что поэт не выносит жующих женщин. Они лелеяли тайную надежду, что он напишет им несколько строк в альбом. На каждую сочиненную им строчку смотрели как на сокровище. Его постоянно донимали вопросами, сколько гречанок и турчанок умерли от любви к нему и скольких супругов он отправил на тот свет.
Туманные намеки в «Паломничестве Чайлд-Гарольда» послужили поводом для распространения многочисленных слухов, как будто Байрон в Ньюстеде содержит настоящий гарем, хотя в этом гареме была всего лишь одна одалиска. О его невероятных любовных приключениях ходили легенды.
Прочитав «Чайлд-Гарольда», леди Каролина Лэм, хозяйка одного из модных салонов Лондона, заявила: «Я должна его увидеть. Умираю от любопытства». Поэт был ей представлен. В тот же вечер она записала в дневнике: «Это прекрасное бледное лицо – моя судьба».
Однако стройная и слишком утонченная Каролина не соответствовала его вкусу. Скорее притягательная, блестящая и интеллигентная, чем красивая, она царила в обществе, а ее огненный темперамент стал темой пикантных сплетен, передаваемых шепотом. Леди Каро – так ее называли – отличалась упорством и не любила ни в чем себя ограничивать. Она хотела знать каждый шаг своего любовника. Стараясь угодить ему, организовывала приемы, писала письма и сама доставляла их Байрону на дом, переодевшись в костюм пажа или кучера. Однажды леди Каро даже пообещала, что продаст все свои драгоценности, если ему потребуются деньги. Случалось, она стояла под окнами дворца, где давали бал, куда ее не пригласили, и караулила Байрона, который как раз был приглашен. Каролина готова была на любое унижение ради поэта. Любовник же оставался надменным, холодным, суровым. Можно было подумать, что он ничего не замечает. Бедная леди Каро и не подозревала, как он посмеялся над ней, прислав прядь волос своего лакея на просьбу подарить свой локон.
Байрон быстро насытился этой шальной любовью. К тому же у него завязывался новый роман. Каролина потеряла самообладание и на балу у леди Хитеркот учинила скандал: разбитым стеклом (по другой версии – ножницами) порезала себе руки, заявив присутствующим, что ее покалечил Байрон. Наутро о происшествии заговорил весь Лондон. Это, однако, не помешало ей через некоторое время отправиться к нему в дом. Не застав поэта, она оставила записку. Байрон не вернулся к леди Каро, но написал эпиграмму, где спародировал записку. Чтобы отомстить, она написала роман «Гленарвон», герой которого, Байрон, наделен всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. По настоянию родителей леди Каро уехала в Ирландию.
Им суждено было встретиться еще раз, спустя годы. Это случилось после тяжелой нервной болезни Каролины. Когда она стала приходить в себя, муж предложил прогуляться. Каролина ехала в коляске. Впереди верхом скакал муж, Вильям Лэм. По дороге им встретилась траурная процессия. На вопрос сэра Вильяма: «Кого хороните?» – сопровождающие ответили: «Лорда Байрона». Леди Каро не расслышала слов, а муж не рискнул их повторить. По другой версии, узнав, что хоронят Байрона, она потеряла сознание и выпала из коляски.
Новой любовницей Байрона после расставания с Каролиной стала леди Оксфорд. Но и ею он вскоре пренебрег. В последнюю минуту поэт отказался от совместного путешествия на Сицилию, потому что получил письмо от Августы, в котором та извещала о своем приезде. Они давно не виделись. Байрон знал о неудачном замужестве сестры из ее писем – сумбурных и длинных. Ей было двадцать семь лет. Она остро ощущала одиночество. Опеку и помощь предлагал ей только младший брат, все более занимавший ее мысли.
Августа приехала в Лондон, и с первого взгляда Байрон пленился ею – это было словно колдовство. Прежде никто из женщин не нравился ему так, как Августа, хотя она была вовсе не красавицей. Только внимательно приглядевшись, можно было оценить совершенные черты ее лица. Брату же нравился в ней байроновский профиль и байроновская легкая картавость. В Августе поэт видел не сестру, а женщину, которой присуще подлинно байроновское очарование. Он, самолюбивый, самовлюбленный, разглядел в прекрасном облике сестры свой собственный портрет.
Но особенно связывало их духовное родство. Внешне замкнутые, оставаясь вдвоем, они отбрасывали всякую скованность – говорили обо всем и над всем смеялись. Августа, обладавшая удивительным чувством юмора, умело подражала другим, и вместе они с удовольствием играли «в кого-нибудь». Она не слишком разбиралась в поэзии, не была интеллектуалкой, говорила так, как писала – сумбурно и туманно, забывая обсуждаемую тему.
Байрон, однако, любил ее болтовню, нежно называл «»своей гусыней» и великолепно развлекался в ее обществе. Кто-то из его биографов заметил, что в любви искал он радостной дружбы, выхода своей умственной энергии и родственных чувств. Он скоро понял, что это возможно именно с Августой. Поэт не устоял перед страшным соблазном, поддался ему. Моруа утверждает, что Байрону всегда было достаточно только подумать об опасной страсти, чтобы она начала его преследовать. Так случилось и на этот раз.
Было лето. Лондон потихоньку разъезжался на каникулы. Августа, будучи фрейлиной королевы, жила в Сен-Джеймском дворце, что, кажется, льстило ее брату. Вместе они бывали на балах и приемах, вместе ходили в театры, все более сближаясь и сильнее очаровываясь друг другом. В доме Байрона на Беннет-стрит жила лишь старая экономка. Байрон мог свободно принимать Августу. Трудно придумать более подходящие условия для бурного романа.
Августа простилась с ним в начале сентября. Она возвращалась домой беременной. Молодая женщина, уже родившая троих детей и, несмотря ни на что, любившая своего мужа, хорошо понимала двусмысленность собственного положения. Теперь, размышляя о случившемся, она осознавала, что никогда не сумела бы отказать ни в одной просьбе «бэби Байрону», ни в одном его капризе. Брат же утверждал, что она отдалась ему скорее из сочувствия, чем из страсти.
После отъезда Августы ему было одиноко, хотя вскоре должен был наступить «светский сезон». Ничто не тянуло его на балы, на встречи или театральные премьеры. Он охотно воспользовался приглашением своего приятеля по Кембриджу, Джеймса Виддебурна Вебстера, и уехал в его имение Астон-Холл. И там за четыре ночи написал поэму «Невеста из Абидоса» о преступной любви сестры и брата.
Может показаться, что он не собирался хранить роман с Августой в тайне, в кругу приятелей Байрон делал весьма прозрачные намеки… Однако видимая беззаботность быстро уступила место раздирающему душу самоанализу, мучительным попыткам объяснить самому себе, что же произошло. Обвиняя и оправдывая себя одновременно, поэт чувствовал, что никогда не перестанет думать об этом.
В Астон-Холле он познакомился с женой Вебстера, леди Фрэнсис, хрупкой, похожей на нежный цветок женщиной, мягкой и прелестной. Леди Фрэнсис влюбилась в него, но дальше пожатия руки, тайных записок и украденных поцелуев дело не пошло.
Вернувшись в Лондон, Байрон отправил Августе свой портрет. Она же прислала ему прядь волос и написанную по-французски открытку. Первые недели 1814 года они провели вместе в Ньюстеде. «Мы никогда не ссоримся, – писал Байрон, – смеемся больше, чем подобает в такой уважаемой резиденции, а наша фамильная робость способствует тому, что мы чувствуем себя друг с другом лучше, чем кто-либо мог чувствовать в нашем обществе».
Они были очень счастливы. Это первое длительное пребывание под общей крышей позволило Августе разглядеть своего брата повнимательнее. Она поняла, что его необузданный темперамент – наследство их общего отца – может сделать совместную жизнь с ним невыносимой. И все же усиленно склоняла его к супружеству. Он отвечал ей: «Если найдется такая, которая будет достаточно богатой, чтобы мне соответствовать, и достаточно шальной, чтобы меня взять, – я покажу ей способ сделать меня таким несчастным, каким она только сможет. Магнит, который меня притягивает, – это деньги, а что касается женщин, то одна стоит другой. Чем они старше, тем лучше, ибо… скорее окажутся в раю…» Дни пребывания в Ньюстеде приближались к концу. Августа решила вернуться домой.
Тем временем по Лондону носились сплетни. Байрон, будто подтверждая их, часто заводил в салонах речь о кровосмесительной любви, декларировал «своеобразные» теории. Впрочем, и на политические темы он, принадлежавший к крайне левому крылу вигов, тоже высказывал весьма непопулярные мысли. Тем не менее, тридцать тысяч экземпляров «Корсара» были распроданы за один день. Несмотря на обвинения, бросаемые автору, все жаждали прочитать его новое произведение. Магия «Чайлд-Гарольда» все еще действовала.
В середине апреля 1814 года Августа родила дочь. Ее назвали Медора. Байрон, по-настоящему взволнованный, отказался от поездки в Париж, чтобы присутствовать при триумфальном вступлении легионеров, и остался с Августой и Медорой. Вместе они провели летние месяцы на море в Гастингсе.
Их отношения перестали быть тайной. Байрон никогда не хотел и не умел скрывать свои чувства, считая только себя справедливым их судьей. Атмосфера вокруг поэта сгущалась, и он наконец-то понял, что стоит перед выбором – либо уехать из страны, либо жениться и коренным образом изменить жизнь. Женитьба представлялась ему сумасшествием, но именно поэтому и подходила Байрону…
Его избранницей стала Анабелла Мильбанк, дочь богатого барона, пуританка, увлекающаяся математикой и метафизикой. Впервые он увидел ее в салоне леди Каро, тогда же объяснился ей в любви, но получил отказ. Теперь он решил снова просить ее руки. Байрон вовсе не был влюблен и после предложения, которое было принято, продолжал встречаться с Августой. Анабелле было двадцать два года. Джорджу, самому известному после Гете поэту Европы, – двадцать семь.
Можно было сразу предсказать, что это супружество завершится катастрофой – ни с какой точки зрения молодые не подходили друг другу. Их брак почти с первого дня действительно стал кошмаром. Продолжался он год и закончился расставанием и разделом имущества. Через несколько дней после рождения Августы-Ады – их дочери – леди Байрон по решительному настоянию своего мужа оставила их общий дом, чтобы никогда уже туда не вернуться.
Разрыв стал сенсацией. Запахло скандалом. Августа объясняла крах этого брака душевной болезнью своего брата, о чем, впрочем, заявляла и Анабелла. Врачи же дали заключение, подтверждающее полное психическое здоровье Байрона.
Леди Байрон не знала об отношениях, соединяющих брата и сестру. Только во время пребывания в Сикс-Майл-Боттоме у нее зародились недобрые подозрения. Позднее она призналась, что эта мысль сводила ее с ума. Брат и сестра разговаривали друг с другом так, как будто находились наедине. Медору Байрон открыто называл своей дочерью. Правда, это можно было еще как-то объяснить: «Медора была его крестницей. Вечерами Байрон отправлял Анабеллу спать, а сам оставался с сестрой. Однажды они вместе перечитывали его письма, где он распространялся о своем абсолютном безразличии к Анабелле. «Я была близка к сумасшествию, – признавалась Анабелла, – но, чтобы не допустить даже мысли о мести, высекала из себя другое чувство – романтического прощения».
Вернувшись в Лондон, Байрон обзавелся экипажами, прислугой, принимал многочисленных гостей. Приданое жены в десять тысяч фунтов быстро улетучилось, вскоре та же участь постигла и восемь тысяч его наследства. Ему даже пришлось продать свои книги. Восемь раз описывали его имущество, причем описали даже кровать молодоженов. Все это не могло понравиться Анабелле, привыкшей с детства к комфорту. Начались ссоры, выводившие вспыльчивого Байрона из себя. Однажды он бросил в камин часы, а затем разбил их щипцами. К тому же молодой жене не давала покоя неверность Байрона. Его выбрали в дирекционный комитет одного из театров, и его постоянные интрижки с актрисами, певичками и танцовщицами стали новым источником семейных раздоров.
Положение становилось все труднее. В палате лордов его старательно избегали, на улице оскорбляли. Байрон понял, что для него в этой стране места нет. И стал готовиться к отъезду. Прежде всего, надо было урегулировать формальности, связанные с супружеством, на чем очень настаивал отец Анабеллы. Затем – прощание с Августой.
Они встретились в последний раз ровно год спустя после рождения Медоры: в середине апреля 1816 года, в Пасхальное воскресенье. Уж не было тех веселых, беззаботных часов, когда они столько смеялись и никогда друг другу не перечили. Над ними тяготела печаль расставания, неясное предчувствие, что разлука эта – навсегда. Провели грустный вечер, и Августа впервые плакала, говоря, что ее мучают угрызения совести.
Весенней ночью Андерсен ехал в Италию. В дилижансе находились несколько девушек. В темноте пассажиры даже не могли разглядеть друг друга как следует. Между ними завязался шутливый разговор. Андерсен фантазировал, как выглядят эти девушки в действительности. Он называл их сказочными принцессами, восхвалял их бездонные глаза, шелковистые косы и алые губы. Девушки смущенно смеялись, а одна из них попросила Андерсена, чтобы он описал им самого себя.
Андерсен знал, что некрасив. Маленькие глазки, огромный острый нос, высокий, худой, длинные руки с большими пальцами – таков его портрет. Но он изобразил себя стройным и обаятельным молодым человеком, с душой, трепещущей от ожидания любви… Так прошла ночь. А при первых лучах зари Андерсен был поражен красотой одной из попутчиц, которая представилась Еленой Гвиччиоли, жительницей Вероны. Весь день он думал о новой знакомой. Он знал, что эта внезапная любовь принесет ему только страдание.
Такие женщины, как Елена, и раньше увлекались Андерсеном. Но все они понимали, что с этим странным человеком ничего не получится. «Лучше выдумать любовь, чем испытать ее в действительности», – решил Андерсен. Поэтому он пришел к Елене с твердым решением увидеть ее и уйти, чтобы никогда больше не встречаться. Прямо с порога он заявил, что покидает Верону и пришел откланяться. Елена сказала, что успела соскучиться по таинственному попутчику, хотя они были едва знакомы. Андерсен побледнел. «Я узнала вас – вы Христиан Андерсен, знаменитый сказочник и поэт. Но, оказывается, в жизни вы боитесь сказок. У вас не хватает силы и смелости даже для короткой любви». – «Видимо, это судьба», – вздохнул Андерсен. «Ну что ж, мой милый бродячий поэт, – воскликнула Елена, – бегите! Спасайтесь! Но если вы будете страдать от старости, бедности или болезней, то вам стоит сказать только слово – и я приду». Андерсен бросился к ней, опустился на колени. Она протянула руки, взяла его голову, наклонилась и поцеловала в губы. «Идите! – тихо произнесла она. И пусть бог поэзии простит вас за все». Он встал, взял шляпу и быстро вышел. Больше они никогда не виделись, но часто друг друга вспоминали.
Ганс-Христиан Андерсен, добившись мировой славы при жизни, до конца своих дней оставался одиноким. Его любовные порывы и неудовлетворенность, как это ни странно, нашли свое отражение в творчестве. Если внимательно перечитать его книжки, то в сказках открывается второй смысл, причем довольно фривольный. Когда-то возмущение современников вызвали «Новый наряд короля» и «Огниво». Критики усматривали в них отсутствие морали и уважения к высокопоставленным особам. Обнажать короля и в таком виде выставлять напоказ до Андерсена еще никто не решался. В «Огниве» тоже разыгрывается довольно фривольная сцена: собака приносит спящую принцессу в каморку к солдату. Он целует ее, они вместе проводят ночь, а утром принцесса вспоминает об «удивительном сне»…
Эротический подтекст присутствует во многих сказках Андерсена. Снежная королева не только целует мальчика в губы, но и поселяет в своем ледяном дворце. Что касается героев «Дюймовочки», то иногда кажется, что они просто одержимы целью предаться страсти.
Последние годы жизни Андерсен почти не выходил из дома. Писатель хандрил и пребывал в глубокой депрессии. Он постоянно вел дневник, записывая туда все приступы боли и малейшие изменения в самочувствии. В 1872 году на свет появились две последние сказки – «Рассказ старого Йохана» и «Тетушка – зубная боль». Обе истории Андерсен посвятил самому себе. Он всерьез считал, что количество зубов во рту влияет на его творчество. Возможно, так оно и было.
В январе 1873 года Ганс-Христиан потерял последний зуб и тут же перестал сочинять. «Волшебные истории больше не приходят ко мне. Я остался совершенно один», – записал Андерсен в дневнике. Умер он в полном одиночестве на своей вилле Ролигхед 4 августа 1875 года.
Если бы Андерсен увидел свои похороны, состоявшиеся 8 августа, он, вероятно, был бы доволен – так грустно шутили его друзья. Проститься с ним пришли бедняки и знать, студенты, иностранные послы, министры и сам король Дании. «Казалось, в тот день жителям Копенгагена нечего было делать, кроме как хоронить Ганса-Христиана Андерсена», – писал очевидец. В Дании был объявлен национальный траур. В газете напечатали стихотворение: «В могилу наш король сошел, и некому занять престол». Да, Андерсен стал королем сказки, но заплатил за это ценой личного счастья.
Еще при жизни довелось Андерсену увидеть свой собственный памятник и иллюминацию в Оденсе, предсказанную гадалкой в далеком 1819 году его матери. Он улыбался, глядя на себя скульптурного. Маленький оловянный солдатик, подаренный бедным мальчиком, и лепестки той розы, что протянула голубоглазая девчушка, когда он гулял по улице, были ему дороже всех наград и памятников. И солдатик и лепестки бережно хранились в шкатулке. Он часто перебирал их пальцами, вдыхал увядший, тонкий аромат и вспоминал слова поэта Ингемана, сказанные ему еще в юности: «Вы обладаете драгоценной способностью находить и видеть жемчуг в любой сточной канаве! Смотрите, не утратьте этой способности. В этом ваше предназначение, быть может».
Он не утратил. До конца. В ящике его письменного стола друзьями были найдены листки с текстом новой сказки, начатой за несколько дней до смерти и почти законченной. Перо его было столь же летучим и быстрым, как и фантазия!
БАЙРОН ДЖОРДЖ НОЭЛЬ ГОРДОН
(род. в 1788 г. – ум. в 1824 г.)
…У них был общий отец – капитан Джон Байрон, которого называли «бешеным Джеком». Мать Августы умерла рано, и девочка воспитывалась у бабки, леди Холдернесс, которая не хотела, чтобы внучка общалась с новой семьей своего отца. Поэтому Августа долго не знала, что у нее есть брат – «бэби Байрон», будущий великий поэт Англии.
«Потускнеет все, что блещет, —
Чем блестящей, тем быстрей…»
Джордж Гордон Байрон
Джон Байрон – пятый барон Байрон – действительно был бешеным: погрязший в долгах авантюрист, картежник, гуляка, падкий до женского пола. Его вторая жена, мать поэта Катарина Гордон, выходя замуж, считалась богатой невестой и завидной партией. Тем не менее, скоро семья Байрон оказалась буквально без средств к существованию. Сыну Катарины и Джона, Джорджу Ноэлю Гордону Байрону, было три года, когда отец, совершенно опустившийся, умер во Франции. Умер под вымышленным именем. Бешеному Джеку было тогда тридцать шесть лет – возраст, фатальный для Байронов.
Итак, Августа и ее родной по отцу брат Джордж долго ничего не знали друг о друге. Только после смерти леди Холдернесс они встретились – и сразу понравились друг другу. Хотя Джордж был моложе Августы на четыре года (ей было семнадцать), он чувствовал себя ее опекуном. В первом письме к ней, написанном на Пасху в 1804 году, он просил, чтобы она считала его не только братом, но и ближайшим другом: «Помни о том, дорогая сестра, что ты – самый близкий мне человек… на свете, не только благодаря узам крови, но и узам чувства».
Августа к тому времени была уже обручена со своим кузеном, Ежи Леем, драгунским полковником, которого очень любила. А Байрон томился первыми любовными переживаниями.
Сколько женщин прошло через его короткую, но бурную жизнь? Трудно сказать. Он посвящал свои стихи Лесбии и Каролине, Элизе и Анне, Марион и Мэри, Гарриет и Джесси… В этих посвящениях сквозит неизменная страсть и печаль. Счастье было таким близким, но любовь оказалась только сном.
Еще юношей он влюбился в Мэри Дефф, у которой – «очи газели», черные косы, ласковая улыбка и мелодичный голос. Вскоре он увлекся кузиной Маргаритой Паркер, пленившись «черными очами, длинными ресницами, греческим профилем, томной прозрачностью красоты, словно сотканной из сияния радуги». Другую его кузину звали Мэри Хэворт, и жила она недалеко от родового имения Байронов Ньюстед. Байрон страдал не только потому, что его чувство не было взаимным. Мэри, не желая того, однажды больно ранила его самолюбие.
Байрон с детства был хромым. Роковая оплошность акушера при родах привела к параличу сухожилия. Когда мальчик подрос, врачи назначили довольно болезненный курс лечения, которое не принесло никаких результатов, оставив лишь воспоминание о пытке ходить в специальном ботинке. Поэтому Байрон не терпел танцев, но обожал верховую езду, приносившую ему обманчивое ощущение полного здоровья. И вот однажды в доме Мэри Хэворт он случайно услышал, как его любимая говорила своей воспитательнице: «Ты думаешь, мне очень нужен этот хромой мальчик?!»
Байрона как громом поразило. Вскоре он написал Августе: «Любовь, по моему мнению, совершенный абсурд, это только жаргон комплиментов, сдобренных романтизмом и искусственностью… Если бы у меня было пятнадцать любовниц, я через неделю не помнил бы ни одной».
Мэри вышла замуж за другого. Катастрофа, которой закончилась первая любовь, родила, как утверждает писатель Андре Моруа, потребность в сентиментальных переживаниях, ставших для Байрона необходимостью. «В покое он не мог найти вкуса жизни. Чувствовал, что готов услышать голос каждой страсти, если бы только могла она вернуть ему неуловимое чувство собственного существования». Тем более, если за подобной страстью маячил страшный грех, грозящий осуждением, но соблазняющий бунтом против обязательных общественных и церковных догм!
С интимной стороной жизни Байрона познакомила Мей Грей, воспитательница в семье будущего лорда. Три года молодая шотландка учила мальчика искусству любви. Джордж также имел возможность наблюдать, как она занимается сексом с другими мужчинами.
В семнадцать лет Байрон поступил в Кембридж. В течение трех лет совмещал он не слишком напряженную учебу с бурной сексуальной жизнью, что едва не погубило его. Лишь постоянное употребление настойки опия поддерживало его силы.
В 1809 году он отправился в двухлетнее путешествие по Европе. Байрон побывал в Греции, Албании и в странах Малой Азии. В результате были опубликованы главы «Паломничества Чайлд-Гарольда».
До Августы дошли вести о брате, который, вернувшись из путешествия по Востоку, однажды утром проснулся знаменитым. Он стал королем лондонских салонов. Еще недавно неизвестный, никем не замечаемый, сегодня он везде принят, осыпан комплиментами, его внимания добиваются самые красивые женщины. Перед ним открылись двери дворцов, где все знали друг друга; и в этом мире шелков, перьев и драгоценностей, элегантности и изысканных манер он почувствовал себя еще более чужим и одиноким. Говорили, что он заносчивый гордец, холодный и замкнутый. Тем не менее, его повсюду приглашали: ведь он написал книгу, которой восхищался Лондон.
Грустный скептицизм автора «Паломничество Чайлд-Гарольда» нашел отклик в сердцах англичан, измученных долголетними войнами, бесконечной сменой правительств. Поэт показал в своей поэме Европу 1812 года, надежды, разбуженные Великой революцией, разбиты, никто уже не верит в звезду Наполеона.
Байрон происходил из знатного, но разорившегося рода. Его предки командовали военными кораблями викингов во времена Вильгельма Завоевателя в XI веке. Поэт был молод, известен как путешественник. Его серо-голубые глаза смотрели немного меланхолично из-под длинных ресниц. Кожа была прозрачно-бледной. Рот капризен, как у красивой женщины. Хромоты никто не замечал…
Итак, Байрон стал героем дня. Молодые женщины приходили в восторг от одной только мысли, что Байрон, может быть, поведет их к столу, и не осмеливались прикоснуться ни к одному блюду, зная, что поэт не выносит жующих женщин. Они лелеяли тайную надежду, что он напишет им несколько строк в альбом. На каждую сочиненную им строчку смотрели как на сокровище. Его постоянно донимали вопросами, сколько гречанок и турчанок умерли от любви к нему и скольких супругов он отправил на тот свет.
Туманные намеки в «Паломничестве Чайлд-Гарольда» послужили поводом для распространения многочисленных слухов, как будто Байрон в Ньюстеде содержит настоящий гарем, хотя в этом гареме была всего лишь одна одалиска. О его невероятных любовных приключениях ходили легенды.
Прочитав «Чайлд-Гарольда», леди Каролина Лэм, хозяйка одного из модных салонов Лондона, заявила: «Я должна его увидеть. Умираю от любопытства». Поэт был ей представлен. В тот же вечер она записала в дневнике: «Это прекрасное бледное лицо – моя судьба».
Однако стройная и слишком утонченная Каролина не соответствовала его вкусу. Скорее притягательная, блестящая и интеллигентная, чем красивая, она царила в обществе, а ее огненный темперамент стал темой пикантных сплетен, передаваемых шепотом. Леди Каро – так ее называли – отличалась упорством и не любила ни в чем себя ограничивать. Она хотела знать каждый шаг своего любовника. Стараясь угодить ему, организовывала приемы, писала письма и сама доставляла их Байрону на дом, переодевшись в костюм пажа или кучера. Однажды леди Каро даже пообещала, что продаст все свои драгоценности, если ему потребуются деньги. Случалось, она стояла под окнами дворца, где давали бал, куда ее не пригласили, и караулила Байрона, который как раз был приглашен. Каролина готова была на любое унижение ради поэта. Любовник же оставался надменным, холодным, суровым. Можно было подумать, что он ничего не замечает. Бедная леди Каро и не подозревала, как он посмеялся над ней, прислав прядь волос своего лакея на просьбу подарить свой локон.
Байрон быстро насытился этой шальной любовью. К тому же у него завязывался новый роман. Каролина потеряла самообладание и на балу у леди Хитеркот учинила скандал: разбитым стеклом (по другой версии – ножницами) порезала себе руки, заявив присутствующим, что ее покалечил Байрон. Наутро о происшествии заговорил весь Лондон. Это, однако, не помешало ей через некоторое время отправиться к нему в дом. Не застав поэта, она оставила записку. Байрон не вернулся к леди Каро, но написал эпиграмму, где спародировал записку. Чтобы отомстить, она написала роман «Гленарвон», герой которого, Байрон, наделен всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. По настоянию родителей леди Каро уехала в Ирландию.
Им суждено было встретиться еще раз, спустя годы. Это случилось после тяжелой нервной болезни Каролины. Когда она стала приходить в себя, муж предложил прогуляться. Каролина ехала в коляске. Впереди верхом скакал муж, Вильям Лэм. По дороге им встретилась траурная процессия. На вопрос сэра Вильяма: «Кого хороните?» – сопровождающие ответили: «Лорда Байрона». Леди Каро не расслышала слов, а муж не рискнул их повторить. По другой версии, узнав, что хоронят Байрона, она потеряла сознание и выпала из коляски.
Новой любовницей Байрона после расставания с Каролиной стала леди Оксфорд. Но и ею он вскоре пренебрег. В последнюю минуту поэт отказался от совместного путешествия на Сицилию, потому что получил письмо от Августы, в котором та извещала о своем приезде. Они давно не виделись. Байрон знал о неудачном замужестве сестры из ее писем – сумбурных и длинных. Ей было двадцать семь лет. Она остро ощущала одиночество. Опеку и помощь предлагал ей только младший брат, все более занимавший ее мысли.
Августа приехала в Лондон, и с первого взгляда Байрон пленился ею – это было словно колдовство. Прежде никто из женщин не нравился ему так, как Августа, хотя она была вовсе не красавицей. Только внимательно приглядевшись, можно было оценить совершенные черты ее лица. Брату же нравился в ней байроновский профиль и байроновская легкая картавость. В Августе поэт видел не сестру, а женщину, которой присуще подлинно байроновское очарование. Он, самолюбивый, самовлюбленный, разглядел в прекрасном облике сестры свой собственный портрет.
Но особенно связывало их духовное родство. Внешне замкнутые, оставаясь вдвоем, они отбрасывали всякую скованность – говорили обо всем и над всем смеялись. Августа, обладавшая удивительным чувством юмора, умело подражала другим, и вместе они с удовольствием играли «в кого-нибудь». Она не слишком разбиралась в поэзии, не была интеллектуалкой, говорила так, как писала – сумбурно и туманно, забывая обсуждаемую тему.
Байрон, однако, любил ее болтовню, нежно называл «»своей гусыней» и великолепно развлекался в ее обществе. Кто-то из его биографов заметил, что в любви искал он радостной дружбы, выхода своей умственной энергии и родственных чувств. Он скоро понял, что это возможно именно с Августой. Поэт не устоял перед страшным соблазном, поддался ему. Моруа утверждает, что Байрону всегда было достаточно только подумать об опасной страсти, чтобы она начала его преследовать. Так случилось и на этот раз.
Было лето. Лондон потихоньку разъезжался на каникулы. Августа, будучи фрейлиной королевы, жила в Сен-Джеймском дворце, что, кажется, льстило ее брату. Вместе они бывали на балах и приемах, вместе ходили в театры, все более сближаясь и сильнее очаровываясь друг другом. В доме Байрона на Беннет-стрит жила лишь старая экономка. Байрон мог свободно принимать Августу. Трудно придумать более подходящие условия для бурного романа.
Августа простилась с ним в начале сентября. Она возвращалась домой беременной. Молодая женщина, уже родившая троих детей и, несмотря ни на что, любившая своего мужа, хорошо понимала двусмысленность собственного положения. Теперь, размышляя о случившемся, она осознавала, что никогда не сумела бы отказать ни в одной просьбе «бэби Байрону», ни в одном его капризе. Брат же утверждал, что она отдалась ему скорее из сочувствия, чем из страсти.
После отъезда Августы ему было одиноко, хотя вскоре должен был наступить «светский сезон». Ничто не тянуло его на балы, на встречи или театральные премьеры. Он охотно воспользовался приглашением своего приятеля по Кембриджу, Джеймса Виддебурна Вебстера, и уехал в его имение Астон-Холл. И там за четыре ночи написал поэму «Невеста из Абидоса» о преступной любви сестры и брата.
Может показаться, что он не собирался хранить роман с Августой в тайне, в кругу приятелей Байрон делал весьма прозрачные намеки… Однако видимая беззаботность быстро уступила место раздирающему душу самоанализу, мучительным попыткам объяснить самому себе, что же произошло. Обвиняя и оправдывая себя одновременно, поэт чувствовал, что никогда не перестанет думать об этом.
В Астон-Холле он познакомился с женой Вебстера, леди Фрэнсис, хрупкой, похожей на нежный цветок женщиной, мягкой и прелестной. Леди Фрэнсис влюбилась в него, но дальше пожатия руки, тайных записок и украденных поцелуев дело не пошло.
Вернувшись в Лондон, Байрон отправил Августе свой портрет. Она же прислала ему прядь волос и написанную по-французски открытку. Первые недели 1814 года они провели вместе в Ньюстеде. «Мы никогда не ссоримся, – писал Байрон, – смеемся больше, чем подобает в такой уважаемой резиденции, а наша фамильная робость способствует тому, что мы чувствуем себя друг с другом лучше, чем кто-либо мог чувствовать в нашем обществе».
Они были очень счастливы. Это первое длительное пребывание под общей крышей позволило Августе разглядеть своего брата повнимательнее. Она поняла, что его необузданный темперамент – наследство их общего отца – может сделать совместную жизнь с ним невыносимой. И все же усиленно склоняла его к супружеству. Он отвечал ей: «Если найдется такая, которая будет достаточно богатой, чтобы мне соответствовать, и достаточно шальной, чтобы меня взять, – я покажу ей способ сделать меня таким несчастным, каким она только сможет. Магнит, который меня притягивает, – это деньги, а что касается женщин, то одна стоит другой. Чем они старше, тем лучше, ибо… скорее окажутся в раю…» Дни пребывания в Ньюстеде приближались к концу. Августа решила вернуться домой.
Тем временем по Лондону носились сплетни. Байрон, будто подтверждая их, часто заводил в салонах речь о кровосмесительной любви, декларировал «своеобразные» теории. Впрочем, и на политические темы он, принадлежавший к крайне левому крылу вигов, тоже высказывал весьма непопулярные мысли. Тем не менее, тридцать тысяч экземпляров «Корсара» были распроданы за один день. Несмотря на обвинения, бросаемые автору, все жаждали прочитать его новое произведение. Магия «Чайлд-Гарольда» все еще действовала.
В середине апреля 1814 года Августа родила дочь. Ее назвали Медора. Байрон, по-настоящему взволнованный, отказался от поездки в Париж, чтобы присутствовать при триумфальном вступлении легионеров, и остался с Августой и Медорой. Вместе они провели летние месяцы на море в Гастингсе.
Их отношения перестали быть тайной. Байрон никогда не хотел и не умел скрывать свои чувства, считая только себя справедливым их судьей. Атмосфера вокруг поэта сгущалась, и он наконец-то понял, что стоит перед выбором – либо уехать из страны, либо жениться и коренным образом изменить жизнь. Женитьба представлялась ему сумасшествием, но именно поэтому и подходила Байрону…
Его избранницей стала Анабелла Мильбанк, дочь богатого барона, пуританка, увлекающаяся математикой и метафизикой. Впервые он увидел ее в салоне леди Каро, тогда же объяснился ей в любви, но получил отказ. Теперь он решил снова просить ее руки. Байрон вовсе не был влюблен и после предложения, которое было принято, продолжал встречаться с Августой. Анабелле было двадцать два года. Джорджу, самому известному после Гете поэту Европы, – двадцать семь.
Можно было сразу предсказать, что это супружество завершится катастрофой – ни с какой точки зрения молодые не подходили друг другу. Их брак почти с первого дня действительно стал кошмаром. Продолжался он год и закончился расставанием и разделом имущества. Через несколько дней после рождения Августы-Ады – их дочери – леди Байрон по решительному настоянию своего мужа оставила их общий дом, чтобы никогда уже туда не вернуться.
Разрыв стал сенсацией. Запахло скандалом. Августа объясняла крах этого брака душевной болезнью своего брата, о чем, впрочем, заявляла и Анабелла. Врачи же дали заключение, подтверждающее полное психическое здоровье Байрона.
Леди Байрон не знала об отношениях, соединяющих брата и сестру. Только во время пребывания в Сикс-Майл-Боттоме у нее зародились недобрые подозрения. Позднее она призналась, что эта мысль сводила ее с ума. Брат и сестра разговаривали друг с другом так, как будто находились наедине. Медору Байрон открыто называл своей дочерью. Правда, это можно было еще как-то объяснить: «Медора была его крестницей. Вечерами Байрон отправлял Анабеллу спать, а сам оставался с сестрой. Однажды они вместе перечитывали его письма, где он распространялся о своем абсолютном безразличии к Анабелле. «Я была близка к сумасшествию, – признавалась Анабелла, – но, чтобы не допустить даже мысли о мести, высекала из себя другое чувство – романтического прощения».
Вернувшись в Лондон, Байрон обзавелся экипажами, прислугой, принимал многочисленных гостей. Приданое жены в десять тысяч фунтов быстро улетучилось, вскоре та же участь постигла и восемь тысяч его наследства. Ему даже пришлось продать свои книги. Восемь раз описывали его имущество, причем описали даже кровать молодоженов. Все это не могло понравиться Анабелле, привыкшей с детства к комфорту. Начались ссоры, выводившие вспыльчивого Байрона из себя. Однажды он бросил в камин часы, а затем разбил их щипцами. К тому же молодой жене не давала покоя неверность Байрона. Его выбрали в дирекционный комитет одного из театров, и его постоянные интрижки с актрисами, певичками и танцовщицами стали новым источником семейных раздоров.
Положение становилось все труднее. В палате лордов его старательно избегали, на улице оскорбляли. Байрон понял, что для него в этой стране места нет. И стал готовиться к отъезду. Прежде всего, надо было урегулировать формальности, связанные с супружеством, на чем очень настаивал отец Анабеллы. Затем – прощание с Августой.
Они встретились в последний раз ровно год спустя после рождения Медоры: в середине апреля 1816 года, в Пасхальное воскресенье. Уж не было тех веселых, беззаботных часов, когда они столько смеялись и никогда друг другу не перечили. Над ними тяготела печаль расставания, неясное предчувствие, что разлука эта – навсегда. Провели грустный вечер, и Августа впервые плакала, говоря, что ее мучают угрызения совести.