Елена Ковалевская. Записки средневековой домохозяйки

   Себастьян лишь скрипнул зубами от раздражения и отпил глоток бренди. Отчего-то его ужасно злило происходящее. Как политик, он понимал, что затеянный отцом прием – форменное сумасшествие. Он злился, осознавая, сколько всего может произойти, если представить Аннель высшему свету. Но достучаться до отца он не мог. Видимо, тот знал что-то серьезное, но не желал рассказать. Однако при этом Себастьян отдавал себе отчет, что злиться из-за возможных проблем глупо. Но что-то в этой ситуации его сильно раздражало.
   – Тогда я вынужден буду доложить королю, – как последний аргумент в споре предупреждающе произнес Себастьян.
   – Говори, – скривился герцог. – Только не забывай, что Аннель не королевская бабка. И что его величество, обладая всей полнотой власти, не может мне запретить устраивать праздник по поводу свадьбы племянника.
 
   Всю неделю, пока мой «благоверный супруг» отсутствовал, целыми днями меня мучили мисс Регер и мистер Муари. Клара пыталась научить меня, как правильно вести себя за столом, как правильно ходить, сидеть, улыбаться… Да она даже дышать меня учила, когда принесли это пыточное сооружение под названием «корсет»! Единственным его плюсом являлось то, что мне гораздо легче теперь стало держать спину прямо, а в остальном… От ношения корсета я приобрела лишь сплошные неприятности в виде потертостей, головокружения, если я по привычке пыталась вздохнуть полной грудью, и невозможности нормально поесть. Если бы не Меган, приносившая мне закуски перед сном, я бы похудела еще сильнее.
 
   Мистер Муари оказался учителем танцев, специально приглашенным его светлостью, дабы я смогла станцевать на балу хотя бы полонез, открывающий бал, и вальс как наиболее страстный танец из всех. Он нещадно гонял меня, заставляя танцевать по три-четыре часа кряду. А если учесть, что здешние платья особым удобством не отличались, все действо превращалось в изощренную пытку.
   Но если мисс Регер и мистер Муари занимали все мое время от рассвета и до ужина, то после оного меня терзал герцог Коненталь. Он начинал со мной беседу о пространных вещах, а потом плавно и, как он считал, незаметно переводил ее в другое русло, а именно о его разлюбезном Кларенсе. После таких положительных продолжительных рассказов, даже если б я была без памяти влюблена в супруга, то возненавидела бы его. Сколько дифирамбов герцог изливал на маркиза, сколько комплиментов ему расточал… Тот, наверное, столько не слышал про себя с пеленок.
   Я с ровным выражением лица вынуждена была сидеть и слушать все эти словоизлияния, тогда как мне в этот момент хотелось бы покопаться в библиотеке для ответа на единственный вопрос: как мне вернуться назад? Вечером же, после того как герцог отпускал меня, у меня хватало сил лишь подняться к себе наверх, съесть принесенное Меган и рухнуть в кровать.
   Правда, в беседах с герцогом попутно я пыталась хоть что-то узнать об имении, куда в любом случае уеду, если не найду способа вернуться. Но на мои вопросы про Адольдаг его светлость только отмахивался и говорил, чтобы я выбросила все глупости из головы. Если я стану следовать его указаниям, то все будет замечательно.
 
   И вот наступил день, которого герцог Коненталь ждал с таким нетерпением, а я с содроганием. Не знаю, каким образом его светлость узнал, что племянник вернется с охоты, или где он обретался, именно сегодня, однако еще со вчерашнего вечера устроил суету без меры.
   Кларенс возвратился к обеду. Узнав, что сегодня будет прием, он попытался было вновь улизнуть, однако был отловлен дядюшкой, и они, запершись в кабинете, беседовали о чем-то часа три. Порой их разговор прерывался гневными выкриками, угрозами и прочими непристойными вещами, которые благонравные аристократы в общении между собой допускать никак не могли. Чем дело закончилось, я так и не узнала, поскольку мисс Регер отослала Меган с кухни ко мне, чтобы та начала готовить ванну. Девушка так и не дослушала рассказ лакея, и я осталась в неведении.
 
   Вечером, когда после суровых пыток утяжки в корсет и навьючивания кучи нижних юбок и сорочек меня наконец-то облачили в сшитое под руководством мисс Регер платье, в комнату пришел его светлость, дабы убедиться, что все в порядке. Увидев меня, бледную от волнения (это он посчитал, что от волнения, а я-то знала, что от нехватки воздуха из-за этого дурацкого корсета), он радостно заулыбался, прямо-таки посветлел лицом.
   – Дорогая моя, ты чудесно выглядишь! Обворожительно! – заворковал он, а потом забрал у камердинера, стоящего в коридоре, большой футляр и положил его на трюмо. – Аннель, я думаю, что это колье, которое раньше принадлежало моей дражайшей супруге, как нельзя лучше подойдет к платью.
   Мисс Регер, до этого молчаливой тенью стоявшая у стены, метнулась и, раскрыв футляр, извлекла оттуда пару великолепнейших серег с крупными полупрозрачными голубоватыми опалами, обрамленными аквамаринами. А потом и замысловатое ожерелье точно с такими же камнями, вспыхивающими в свете каминного пламени алыми и бордовыми искрами. Оно удивительно шло к платью из бледно-бледно-голубого шелка, по которому вились розовато-золотистые искусно вышитые цветущие вишневые веточки. Когда мисс Регер застегнула колье на шее, а я сама вдела в уши серьги, его светлость довольно отступил назад.
   – Вот теперь я понимаю, что значит самая восхитительная леди! – Он оглянулся на мисс Регер, которая с удовлетворенным видом взирала на дело рук своих. – Сопроводите миледи вниз в малую гостиную к десяти часам вечера.
   – Как прикажете, – почтительно присела камеристка.
   – А пока составьте Аннель компанию, ведь до начала приема еще полтора часа. Она так волнуется. – И с этими словами герцог покинул нас.
   А я вовсе не волновалась, я злилась, что никак не смогла воспрепятствовать этому дурацкому маскараду, где из меня пытались наскоро слепить послушную леди, которая не должна никогда раздражаться, всегда быть милой и едва заметно улыбаться, дабы у окружающих не складывалось впечатления, что она несчастна или чем-то расстроена.
   Больше всего на свете сейчас мне хотелось сбежать куда-нибудь. И если бы мисс Регер не сидела рядом со мной как надзирательница, то я бы так и сделала.
   Камеристка, застыв молчаливым изваянием, смотрела на каминное пламя, а я пыталась справиться со своими нервами самостоятельно. У Клары не было никаких иллюзий по моему поводу. Она, как женщина, насквозь видела все и, думаю, давно разгадала, что я не похожа на глупенькую дебютантку в первом сезоне. Однако она, преданная сердцем и душой родам Коненталь и Мейнмор, не испытывала сомнений, как ей следует поступать, и потому стерегла меня, точно собака на привязи.
   Чтобы и в самом деле не разнервничаться и не разозлиться окончательно (а то ведь могла бы не удержаться и устроить скандал прямо на приеме), я, подойдя к зеркалу, принялась разглядывать свое отражение. От той, прежней, меня практически ничего не осталось, разве что глаза, смотрящие на мир недоверчиво и с опаской. А вот все остальное принадлежало уже совершенно другому человеку: сложная прическа, делающая лицо у же, лоб выше, шею длиннее, а линию плеч плавней. Едва уловимый голубоватый с золотым рисунком цвет платья оттенял бледную, незагорелую кожу, делая ее на вид бархатистей и нежней. И от этого глаза смотрелись едва ли не на пол-лица, губы горели розовой розой, а обыкновенные русые волосы заиграли золотистыми прядками. Благодаря опалам и прозрачно-голубым аквамаринам в серьгах и колье невыразительный цвет глаз вдруг оказался голубым, а весь внешний облик дышал весенней свежестью и красотой раннего утра. И неужели вот это все достанется Кларенсу – этому наглому, жестокому и бесцеремонному типу?! Да ни за что! Я после этого себя не то что уважать перестану. Я с этим жить дальше не смогу!
   – Миледи, вам пора.
   Оказалось, что мисс Регер уже стоит возле двери и ждет меня. Я глубоко вздохнула, как перед прыжком в воду, и, расправив плечи, шагнула вперед.
   Мы двумя тенями заскользили по коридорам. В доме слышался шум толпы, кто-то смеялся, легким фоном звучала музыка, звенели бокалы, шуршали наряды. Робко прошмыгивали слуги с пустыми подносами.
   Мисс Регер привела меня в небольшую гостиную, обставленную целиком в голубых тонах. Обивка диванов и кресел, подушки, скатерти на столиках… даже панели на стенах и те были голубого цвета с бледно-голубым рисунком.
   – Подождите здесь, – камеристка указала мне на один из диванчиков, а сама, молча развернувшись, вышла и, затворив за собой двери, оставила в одиночестве.
   Мои нервы были как натянутая струна, казалось, тронь, и зазвенят. Сердце стучало с сумасшедшей скоростью. Оставаться одной не было никакой возможности. Я уже собралась было встать и незаметно уйти, как в тишине коридоров (звуки приема сюда не долетали) послышались шаги и голоса. Двое спорили. Не узнать их было нельзя – Кларенс и герцог Коненталь.
   – И зачем вы заставляете показывать эту ведьму гостям?! – яростно продолжал маркиз.
   – Кларенс, не смей! Аннель – очаровательная молодая леди. После того что ты натворил, ты просто обязан представить ее свету! – вспылил его светлость.
   – Я ничего не…
   Но тот, не дав договорить, перебил его:
   – Даже не смей перечить мне! Я и так делаю что могу, а ты все усугубляешь положение. Тебе сейчас нельзя оставаться…
   Кларенс не выдержал в свою очередь:
   – Я сказал уже, что не…
   – А я сказал, поедешь! – зарычал герцог. – Только посмей не сделать! Вдовствующая маркиза, ваша мать…
   – Не смейте впутывать ее сюда! Эта безумная старуха!..
   – Как ты говоришь о собственной матери?!
   – Она моя мать, а значит, как хочу, так и называю! И вы тоже ничего…
   – Ты поедешь в любом случае!
   – Нет!
   – Мы еще посмотрим…
   С этими словами они отворили двери и увидели меня, замершую посредине комнаты. Если герцог задержался у порога, словно любуясь созданным шедевром, то Кларенс влетел в гостиную, но, не разглядев в полутьме комнаты моего лица и не узнав, галантно склонился передо мной:
   – Добрый вечер, леди. Простите, что мы не представлены как положено, но позвольте поинтересоваться, что здесь делает в одиночестве столь очаровательное создание? Такой пленительный цветок во мраке дома?..
   От дверей раздался кашель: это герцог, не выдержав, пытался скрыть распиравший его смех.
   Кларенс недовольно оглянулся на него, а потом, словно осененный догадкой, внимательней присмотрелся ко мне.
   – Черт возьми… – протянул он не то удовлетворенно, не то в восхищении.
   Мне захотелось залепить ему пощечину, но я, стараясь сохранить на лице безмятежность, стояла неподвижно. Тогда мой супруг обошел вокруг меня, осматривая и оценивая, как лошадь на торгу. Он цокал языком, издавал возгласы удовлетворения и наконец, когда медленно обошел меня пару раз, выдал:
   – Пойдет! – а потом, обратившись к герцогу, завершил фразу: – Насчет вашего предложения я подумаю. Во всяком случае, теперь оно выглядит не так печально, и, возможно, я все же устрою медовый месяц.
   Маркиз подал мне руку, и я, с трудом удержав негодующий вопль из-за последней фразы, с некоторой брезгливостью и осторожностью, словно змеи касалась, оперлась на него. И мы пошли в бальный зал.
   По пути Кларенс то и дело бросал на меня заинтересованные взгляды. Порой на его лице проскальзывала настолько плотоядная улыбка, что мне хотелось немедленно вырваться и убежать как можно дальше. Однако я сдерживала порывы, потому что, во-первых, позади нас как надзиратель шел герцог Коненталь, а во-вторых, я прекрасно помнила, что любое неповиновение может закончиться рукоприкладством. А оказать достойного сопротивления, скованная корсетом и тесным платьем, я не смогу. Вот поэтому я стоически все стерпела.
   Наконец мы пришли, из-за закрытых дверей слышались голоса, веселый смех собравшихся, музыка. Его светлость отдал приказ дворецкому, замершему навытяжку неподалеку. Тот распахнул двери и громким голосом возвестил:
   – Маркиз Мейнмор и маркиза Мейнмор!
   На мгновение все стихли, и мы как по команде плавно ступили в бальный зал. На меня тут же обратилось не менее сотни взглядов, казалось, они давили, оценивали, взвешивали, осуждали, определяли, достойна или нет… Во все концы залы побежали сдержанные шепотки, дамы, прикрываясь веерами, шушукались одна с другой, тихонечко хихикали, мужчины же, оценивающе выгнув бровь, переводили взгляды с меня на Кларенса и обратно.
   Грянула музыка. На мгновение я оторопела, но потом узнала по первым тактам полонез. Маркиз, отстранившись и взяв мою руку для танца, как полагается, двинулся первым, я, с секундной задержкой, последовала за ним.
   Умом я не понимала, что происходит, однако тело помнило вбитые в подкорку за неделю шаги, и я двигалась вслед за Кларенсом на автомате. Когда прошла треть танца и я освоилась, то смогла аккуратно осмотреться вокруг. Оказалось, заинтересованных взоров поубавилось, а за нами уже выстроились пары, и гости теперь переглядывались, переговаривались между собой. Все двигались легко и непринужденно, поскольку подобные танцы для них были привычным делом, а мне же приходилось постоянно держать в голове кучу вещей одновременно: какое следующее па, плечи и спину прямо, выражение на лице сохранять веселое и любезное…
   Под конец у меня уже губы сводило от улыбки и дрожали ноги, но я старалась не подавать вида. И когда танец, такой плавный и спокойный, закончился, я едва сдержала рвущийся наружу возглас облегчения. Но тут все испортил Кларенс. Он наклонился и поцеловал мне руку, при этом не отрывая от меня горящего взгляда, словно был влюблен в меня без памяти. И со стороны это так и могло показаться, однако я знала, что все не так, отчего было особо гадко.
   К нам тут же кто-то подошел. Присмотревшись, я узнала брюнета с серьгой в ухе. Кажется, его звали Эдвард?.. Эдгар?.. Да, Эдгар.
   – Дружище! – Он восторженно хлопнул Кларенса по спине. – Ты счастливчик! Я так рад, что меж вами все наладилось! Я не поверил, когда увидел вас в дверях! В парке ты откопал настоящую жемчужину! Сейчас тебе завидуют все женатые и все холостяки в округе!
   Кларенс, приобняв меня за талию, жестом собственника чуть прижал к себе.
   – О да! За какую-то неделю Аннель превратилась из серого воробушка в райскую птичку! – И, посмотрев на меня, добавил: – Правда, дорогая? Ты счастлива?
   Поскольку другой рукой он по-прежнему держал мою ладошку, то, незаметно для всех, предупреждающе сжал пальцы, доставив легкий дискомфорт. Супруг давал понять, что, если я неправильно отвечу, мне будет гораздо больнее.
   – Да, милорд. Я так рада и благодарна небесам, что стала вашей супругой…
   – Вот видишь?! – Это Кларенс вновь обратил внимание на своего друга. Я же почувствовала, что его хватка ослабла как на талии, так и в руке. – А ты почему…
   Но дальше я не слушала их разговор, предпочитая осторожно оглядеться.
   Зала, где я училась танцевать с мистером Муари, теперь блистала и сверкала. Ее украсили бесчисленными вазами с цветами, поменяли портьеры с темно-бордовых на легкомысленные бело-золотистые. По краю у стен появилось множество диванчиков, кресел и стульев, на которых сейчас сидели матроны и почтенные джентльмены. Их отпрыски стайками вились тут же. И если вокруг девушек собирался кружок кавалеров, то вокруг красавцев вились молодые леди, явно уже находящиеся в браке. И все это сообщество блистало, переливалось и сверкало драгоценными камнями и дорогими тканями. На миг мне даже удалось почувствовать себя Золушкой, впервые попавшей на бал, но Кларенс неожиданно особо громко рассмеялся, стиснул меня чуть сильней, и впечатление растаяло без следа.
   – …Арман, – продолжал он говорить блондину. Я совершенно не заметила, как тот подошел. Выражение его лица было точно таким же отчужденно-холодным, как в парке. – Думаю, назавтра нам придется отложить нашу партию. Я буду несколько занят. – И, хохотнув, добавил: – На моем месте ни один бы из вас не устоял!
   – Кла-аренс! – покачав головой и с укором глядя на друга, протянул Эдгар, по-прежнему стоящий рядом.
   – Помнится мне, когда кто-то только что женился на своей миссис л’Оверколь, говорил нечто подобное, – возразил тот. Эдгар едва заметно порозовел:
   – Мы были одни и…
   – Мне нечего стесняться своей супруги. Правда, дорогая?
   Я опустила глаза в пол и сделала вид, что смущена:
   – Милорд…
   На самом деле он мог выражаться как угодно, даже площадная брань меня бы нисколько не смутила. Образование я имела строительное, а работала проектировщиком инженерных сетей, и трудилась не только в конторе, но и выезжала на авторский надзор. А там та-акое можно было услышать от начальника участка, когда его заставляешь перемонтировать половину системы, что ни одно заковыристое выражение аристократа не сравнится с теми перлами и советом – куда именно мне следовало бы пойти и что сделать. И никакого уважения к слабому полу.
   Заиграли вальс. Кларенс тут же подхватил меня и потащил на середину залы. Я выдохнула сквозь сжатые зубы и постаралась придать своему лицу благостное выражение. Мы, как молодожены, танцевали в самом центре, и на нас были обращены все взгляды. И если Кларенс мог не особо следить за выражением своего лица (с одной стороны, у него это было вбито с детства, с другой – он мужчина, ему дозволительно больше), то мне приходилось прилагать все усилия, чтобы соответствовать представлению о леди.
   На секунду подумалось: зачем я все это делаю, зачем стараюсь? Ведь мне нет никакого дела до этих людей. Мне абсолютно наплевать на Кларенса, на его дядю… Мне все равно, какое мнение составят обо мне окружающие, ведь я всей душой хотела оказаться как можно дальше отсюда…
   – Улыбайтесь, черт бы вас побрал! – тут же рыкнул мой супруг. – Не корчите гримасу, словно уксус пьете! Если вы меня сейчас опозорите…
   Я с трудом справилась со своим лицом и растянула губы в улыбке.
   – Я не очень хорошо знаю танец, – осторожно пролепетала я, стараясь сохранить улыбку, хотя в этот момент она и правда больше походила на гримасу.
   – Экая вы неумеха! – фыркнул он. – Следуйте за мной, и все будет нормально.
   – Милорд, я всеми силами стараюсь угодить вам.
   – Но не угождаете.
   Ритм все ускорялся, круговорот пар вращался все сильнее. В тесном корсете и от излишне быстрого темпа я начала задыхаться.
   – Милорд… после этого танца… я бы хотела отдохнуть… – с придыханием попросила его.
   – Хорошо.
   – И прошу вас… если возможно… отведите меня к вашему дядюшке. Возле… возле него я смогу посидеть… и перевести дух.
   Музыка закончилась, и Кларенс резко остановился. Схватив меня за руку, он, как на буксире, повел меня сквозь толпу расходящихся пар. Я, пытаясь удержать на лице улыбку и едва не спотыкаясь, следовала за ним. Подошва балетных туфель была кожаной, и я бы точно поскользнулась на мраморном полу и упала, если б маркиз хоть на секунду замедлил шаг. Но он не делал этого.
   – Аннель устала, она посидит рядом с вами. – Кларенс толчком усадил меня на свободный стул рядом с его светлостью.
   Пожилой джентльмен по левую руку от герцога удивленно взирал на происходящее. А мой супруг развернулся и, даже не выказав герцогу Коненталю и пожилому джентльмену никакого почтения, смешался с толпой.
   Возникла неловкая пауза, пока его светлость не справился с собой и не принялся расспрашивать меня о приеме. Я, пытаясь выровнять сбившееся дыхание, начала отвечать.
   Завязался разговор на отвлеченные темы. К нам присоединился пожилой джентльмен, оказавшийся графом Пенсери. Потом подошел еще кто-то, меня представляли всем…
   Мелькали лица, сменялись люди. Народ подходил к герцогу для того, чтобы выразить восхищение приемом, а на самом деле поглазеть на меня – на иномирянку. Всем было ужасно любопытно, какая же я. Джентльмены интересовались, есть ли во мне что-то особенное, чего нет в дамах их мира, а те, в свою очередь, ревностно разглядывали меня – вдруг я окажу какое-нибудь мистически необъяснимое влияние на их спутников. Вдруг украду их любовь или совершу еще какую-нибудь непростительную вещь?..
   Весь вечер я чувствовала себя как на выставке, с меня не спускали заинтересованных глаз. Скулы уже давно сводило от улыбки, а голова нещадно болела от ароматов духов присутствующих леди, которые смешивались с запахом цветов и прогорающего масла ламп. В итоге мне стало дурно.
   Пару раз кто-то попытался пригласить меня танцевать, но я твердо отклоняла предложение, также на выручку приходил герцог. За это я была ему благодарна. А Кларенс больше ко мне не приближался, развлекаясь где-то в толпе гостей.
   И вот уже несколько минут я сидела спокойно в одиночестве у дальней стены и втайне мечтала, как прямо сейчас возьму и незаметно уйду отсюда. Однако юные дебютантки и их мамаши, не спускавшие с меня глаз, никак не позволяли этого сделать, и поэтому мечты оставались только мечтами.
   – Держите.
   Я вздрогнула и подняла взгляд. Передо мной стоял Себастьян и протягивал бокал с пуншем.
   – Вам это сейчас просто необходимо, – продолжил он участливо.
   – Спасибо, – искренне поблагодарила я.
   Напиток приятно остудил горло, и мне стало легче. Себастьян замер возле меня молчаливой тенью и спокойно смотрел, как я пью. От такого пристального внимания я ощутила раздражение. На щеках вспыхнул румянец.
   – Смею заверить вас, что, когда пью, на голове рога у меня не вырастают, – гораздо резче, чем позволяли приличия, заметила я.
   – Я это вижу, – по-прежнему спокойно согласился он. – Однако у вас бледность с лица пропала. А то создавалось ощущение, что еще немного, и вы сольетесь со стеной.
   Стены в бальной зале были из белого мрамора, и сын герцога прозрачно на это намекал.
   Чтобы скрыть неловкость, я сделала еще пару глотков.
   – А почему вы не танцуете? – наконец придумала я вопрос, поскольку пауза в разговоре затянулась непозволительно долго. Отчего-то рядом с ним я почувствовала напряжение.
   Матроны, сидевшие в отдалении, наконец-то разглядев, кто остановился подле меня, зашушукались. Я вновь поднесла бокал к губам, сделав вид, что пью. Но Себастьян, проигнорировав мой вопрос, забрал у меня бокал и, со словами: «Вам это больше нужно, чем мне», взял меня за руку и заставил встать.
   – Что вы?! – попыталась вырваться я, но не тут-то было, мою ладонь никто не выпустил.
   – Пойдемте, – ровно сказал он, хотя его слова больше походили на приказ. – Не стоит сидеть под столь пристальным вниманием этих престарелых куриц. – И повлек за собой.
   В это время заиграли вальс, но на этот раз мелодия была неспешной. Себастьян, держа меня за одну руку, другой взял мою ладонь и твердым и уверенным движением положил на свое плечо. Я уже хотела возмутиться, но он сдержанно отрезал, почему-то обратившись ко мне в третьем лице:
   – Миледи Мейнмор не стоит весь вечер сидеть в стороне. А раз других танцев она пока не знает и если супруг не обращает на нее внимания, то моя обязанность, как сына хозяина дома, сделать это за него. Я соблюдаю приличия, не более.
   И мы двинулись в первом па. Себастьян вел уверенно и гораздо более спокойно, чем Кларенс. Я могла бездумно следовать за ним, подчиняясь движению музыки, и ни о чем не беспокоиться. Все время, пока звучал вальс, мы танцевали молча. Но почему-то от этого было так хорошо, так легко, что я, почти растворившись в музыке, стала одним целым с партнером.
   Когда танец закончился, Себастьян так же спокойно отвел меня к диванчику, на который переместился его отец, и, раскланявшись, ушел по своим делам. Меня вновь вовлекли в беседу.
 
   Потом был ужин и снова танцы. За ужином нас с Кларенсом посадили рядом, но он едва замечал меня, уделяя все время соседке за столом – рыжеволосой развязной девице, отдаленно напоминавшей мне кого-то, но вот кого – я так и не смогла припомнить. Это было неприлично, но меня абсолютно устраивало, поскольку его внимание до сих пор выходило боком. А так, несмотря на тугой корсет, я даже смогла проглотить хотя бы немного салата и дичи.
   После ужина дворецкий объявил, что всех приглашают в залу, и началась вторая часть вечера. Поскольку уже шел третий час ночи, мне невероятно хотелось спать, однако гости не выказывали никаких признаков усталости и продолжали веселиться. Почти полвечера в основном я провела с герцогом Коненталем. Иногда компанию мне составлял граф Пенсери, но большую часть вечера я скоротала одиночестве.
   Неожиданно под конец приема я рассвирепела. Во мне неудержимой волной начала подниматься злость. Хотелось встать и сделать что-то такое, чтобы всем сразу стало тошно. Однако что? И поэтому я терпела. Терпела и злилась все больше.
   Ко мне подошел Кларенс.
   – Чем обязана?! – желчно спросила я, когда он остановился рядом.
   – Не время устраивать истерики, – отрезал он, грубо вздергивая меня, как марионетку, на ноги. – Нас ждет герцог. Ему приспичило что-то объявить! – И потащил за собой.
   Он выволок меня на середину залы, где нас уже дожидался герцог Коненталь. Его лицо светилось радостью, как электрическая лампочка, если бы таковые здесь были.
   – Дорогие мои! – начал он, прижав руки к груди. – Я безумно счастлив, что мой драгоценный племянник нашел свою судьбу, пусть и настолько особым, но оттого еще более романтическим образом! И не зная, как выразить свою безмерную радость, я собрал здесь вас, чтобы поделиться своим счастьем со всем светом. Я поздравляю новобрачных, желаю им счастливых дней, прекрасных минут и всего того, что обычно желают влюбленным друг в друга молодым людям. – В толпе, что собралась вокруг, послышались понимающие смешки, кто-то заулыбался. А герцог тем временем продолжал: – И дарю им поездку к морю, в Валиаццу, самый романтический город нашей страны, чтобы они целых три месяца могли наслаждаться обществом друг друга!