Страница:
У Бориса Николаевича свело скулы.
– В недрах советского общества, – делал небольшой экскурс в историю спаситель матушки-России, – неуклонно вынашивалось, зарождалось и развивалось удивительное дитя, имя которому – русская цивилизация новых веков. В недрах этой цивилизации уже существовали невиданные социальные права и свободы, величайшие открытия в области энергетики, воздухоплавания, медицины, генной инженерии, биологии и общих представлений о космосе и мире… Эта русская цивилизация, которая родилась из советской действительности, выношена в муках, победах, драмах и которую мы готовились бережно перенести в XXI век, была убита предателями в 1991 году. Удар был нанесён не только по советской эпохе, по эпохе большевизма, но и по драгоценному, готовому родиться младенцу. Это дитя, исколотое, изрубленное, выхватили из материнского чрева. Жестокие акушеры полагали, что младенец убит. Но мы, коммунисты-державники, русские патриоты спасли это дитя от иродова избиения. Святой младенец был спасён, укрыт от меча.
– Ну распелся, понимаешь! – не выдержал Ёлкин. – Прямо соловьём заливает! Ничего, вернусь я в свой девяносто восьмой, ты у меня петухом кукарекать начнёшь, – пригрозил он «соловушке».
– Мы, патриоты-коммунисты, сохраняем идеалы великой русской цивилизации, несём в себе её ген, знаем, как она устроена и куда устремлена. Поэтому в ответ на злобные крики и гавканье отвечаем – мы, современные русские коммунисты, люди грядущего. Мы сохраняем и преумножаем всё лучшее, что было в истории человечества, и уверенно смотрим в будущее. С другой стороны, мы, современные коммунисты, являемся ответственными не только за историческое семидесятилетие. Мы ответственны за всю историю в целом. Мы ответственны за князя Олега и Святослава. И за период становления московского централизованного государства. И за стрелецкий бунт и жестокое подавление его Петром I. И за расцвет русской государственности в период правления Екатерины II. Мы ответственны за каждый положительный и негативный акт нашего прошлого. Мы, ныне живущие коммунисты, наследуем свою историю во всей полноте её, трагической и великолепной.
– Тьфу ты! – лопнуло терпение у Ёлкина. – «Ответственный товарищ Зюзюкин», понимаешь. Теперь опять от этой трескотни некуда будет деться. Уж что-что, а «песни петь» коммунисты всегда умели.
– Должен заметить, коммунисты теперь другие, – пел дальше Зюзюкин. – Но основные наши задачи, которые были провозглашены ещё на заре Советской власти Владимиром Ильичём Лениным, остаются те же. Утрата социалистических завоеваний в результате так называемых «перестроек» и «реформ» привела страну к катастрофическим последствиям. Россия в глубочайшем кризисе и долгах. В этой связи, – продолжал Зюзюкин, – пусть наши так называемые «демократы» внедрятся, так сказать, в народ, поживут их нуждами и станут полезными гражданами нашей страны. Решением вопроса о так называемых «демократах» и власть имущих занимается Централный Комитет партии. Распоряжения относительно вышеперечисленных категорий граждан последуют в самое ближайшее время. Основные тезисы постановления ЦК будут опубликованы в завтрашнем выпуске газеты «Правда».
«Начинается экспроприация экспроприаторов, – подумал Ёлкин. – Конфискации, уплотнения, привлечения… Ещё ЧК создадут».
В десять и в одиннадцать часов вечера SОНЬКА всё ещё оставалась загадкой для её создателя. В двенадцать Ёлкин велел позвать к телефону Геньку и выдал ему по первое число.
– Поломка серьёзная, товарищ Борис Николаевич, – нагло отвечал народный умелец. – Видно, шампанское здорово её по мозгам шарахнуло.
– Я те счас так шарахну, понимаешь! – рыкнул Борис Николаевич. – Чтоб к утру машина была в полном порядке!
– SОНЬКА женщина капризная, – невозмутимо отвечал Гений Иванович. – Женский пол вообще дело тонкое, к ним подход нужен…
– Если к утру подход не найдешь – в порошок сотру, – сам не очень уверенный в этом, пообещал Ёлкин.
Основное завоевание социализма
Распоряжения последовали
3-ий социалистический тупик
– В недрах советского общества, – делал небольшой экскурс в историю спаситель матушки-России, – неуклонно вынашивалось, зарождалось и развивалось удивительное дитя, имя которому – русская цивилизация новых веков. В недрах этой цивилизации уже существовали невиданные социальные права и свободы, величайшие открытия в области энергетики, воздухоплавания, медицины, генной инженерии, биологии и общих представлений о космосе и мире… Эта русская цивилизация, которая родилась из советской действительности, выношена в муках, победах, драмах и которую мы готовились бережно перенести в XXI век, была убита предателями в 1991 году. Удар был нанесён не только по советской эпохе, по эпохе большевизма, но и по драгоценному, готовому родиться младенцу. Это дитя, исколотое, изрубленное, выхватили из материнского чрева. Жестокие акушеры полагали, что младенец убит. Но мы, коммунисты-державники, русские патриоты спасли это дитя от иродова избиения. Святой младенец был спасён, укрыт от меча.
– Ну распелся, понимаешь! – не выдержал Ёлкин. – Прямо соловьём заливает! Ничего, вернусь я в свой девяносто восьмой, ты у меня петухом кукарекать начнёшь, – пригрозил он «соловушке».
– Мы, патриоты-коммунисты, сохраняем идеалы великой русской цивилизации, несём в себе её ген, знаем, как она устроена и куда устремлена. Поэтому в ответ на злобные крики и гавканье отвечаем – мы, современные русские коммунисты, люди грядущего. Мы сохраняем и преумножаем всё лучшее, что было в истории человечества, и уверенно смотрим в будущее. С другой стороны, мы, современные коммунисты, являемся ответственными не только за историческое семидесятилетие. Мы ответственны за всю историю в целом. Мы ответственны за князя Олега и Святослава. И за период становления московского централизованного государства. И за стрелецкий бунт и жестокое подавление его Петром I. И за расцвет русской государственности в период правления Екатерины II. Мы ответственны за каждый положительный и негативный акт нашего прошлого. Мы, ныне живущие коммунисты, наследуем свою историю во всей полноте её, трагической и великолепной.
– Тьфу ты! – лопнуло терпение у Ёлкина. – «Ответственный товарищ Зюзюкин», понимаешь. Теперь опять от этой трескотни некуда будет деться. Уж что-что, а «песни петь» коммунисты всегда умели.
– Должен заметить, коммунисты теперь другие, – пел дальше Зюзюкин. – Но основные наши задачи, которые были провозглашены ещё на заре Советской власти Владимиром Ильичём Лениным, остаются те же. Утрата социалистических завоеваний в результате так называемых «перестроек» и «реформ» привела страну к катастрофическим последствиям. Россия в глубочайшем кризисе и долгах. В этой связи, – продолжал Зюзюкин, – пусть наши так называемые «демократы» внедрятся, так сказать, в народ, поживут их нуждами и станут полезными гражданами нашей страны. Решением вопроса о так называемых «демократах» и власть имущих занимается Централный Комитет партии. Распоряжения относительно вышеперечисленных категорий граждан последуют в самое ближайшее время. Основные тезисы постановления ЦК будут опубликованы в завтрашнем выпуске газеты «Правда».
«Начинается экспроприация экспроприаторов, – подумал Ёлкин. – Конфискации, уплотнения, привлечения… Ещё ЧК создадут».
В десять и в одиннадцать часов вечера SОНЬКА всё ещё оставалась загадкой для её создателя. В двенадцать Ёлкин велел позвать к телефону Геньку и выдал ему по первое число.
– Поломка серьёзная, товарищ Борис Николаевич, – нагло отвечал народный умелец. – Видно, шампанское здорово её по мозгам шарахнуло.
– Я те счас так шарахну, понимаешь! – рыкнул Борис Николаевич. – Чтоб к утру машина была в полном порядке!
– SОНЬКА женщина капризная, – невозмутимо отвечал Гений Иванович. – Женский пол вообще дело тонкое, к ним подход нужен…
– Если к утру подход не найдешь – в порошок сотру, – сам не очень уверенный в этом, пообещал Ёлкин.
Основное завоевание социализма
На следующий день «Правду» рвали из рук. Её тираж неимоверно подскочил. Её разворачивали и читали тут же, не отходя от газетных киосков. Те, кому не на что было купить, толпились возле стендов уличной расклейки газет.
Вечером этого же дня прилизанные дикторы и дикторши бойко сообщали:
– Основные тезисы компартии вызвали живой и неподдельный интерес среди населения страны. Они горячо обсуждались в трудовых коллективах, в рядах научной и творческой интеллигенции, и среди простых граждан прямо на улицах.
Впрочем, это было чистой правдой.
Коммунисты не могут отказаться от лучших завоеваний социализма, т. е. доперестроечного времени, – гласили тезисы. Народу возвращались бесплатное обучение и бесплатное медицинское обслуживание. Основное же направление деятельности пришедшей к власти партии – возвращение доброго старого времени. А что было главным мерилом доброго старого времени и основным завоеванием социализма? Правильно: доступная каждому рабочему человеку колбаса по два рубля двадцать копеек.
В связи с этим будет проведена деноминация рубля с заменой денежных знаков. На крупные купюры снова возвращается профиль Ленина. Деноминация будет проводиться следующим образом: раз основное завоевание социализма – колбаса по два-двадцать, то она и будет мерилом формирования остальных цен. Сейчас наше «основное завоевание» стоит порядка сорока четырёх рублей за килограмм. Теперь оно снова возвращается к прежней цене – два рубля двадцать копеек. Следовательно, коэффициент деноминации – двадцать. Все остальные цены, зарплаты, пенсии и прочие платежи будут делиться на этот коэффициент.
Депутаты Госдумы лишаются своих депутатских зарплат и привилегий. Членство в Думе будет совмещаться со своей основной работой, и получать зарплату депутаты будут только по месту своей основной работы. Не имеющим таковой (т. е. работы, а не зарплаты), следует позаботиться о своём трудоустройстве в месячный срок, иначе они потеряют депутатский мандат и будут считаться тунеядцами.
Всем городам и улицам, переименованным при так называемых «демократах», будут возвращены прежние советские названия. И вообще, коммунисты развёртывают самую настоящую войну за чистоту русского языка. Они не могут терпеть засилье иностранщины. Их патриотические чувства страдают. Отныне они будут бороться, чтобы из русского языка были искоренены иностранные слова и выражения и были заменены исконно русскими. На что похожи наши улицы и витрины магазинов? – вопрошали патриоты-коммунисты. И сами себе отвечали: на филиал Соединённых Штатов! Отныне все вывески будут писаться только на русском языке. Магазины, имеющие иностранное название, должны будут сделать его русский перевод. Впрочем, само слово «магазин» тоже нерусское. Оно будет заменено исконно русским словом «лавка».
Распускаются все партии и партийные организации некоммунистического толка. Но, чтобы сохранить лучшее завоевание демократии – многообразие форм (прежнее иностранное название – «плюрализм»), будет сохранена партия пенсионеров.
Будут возвращены прежние органы правления, то есть Советы трудящихся и Исполкомы. Следовательно, ликвидируются мэрии и префектуры. На конец октября назначаются выборы в местные Советы.
Тезис о государственной символике гласил, что России возвращается прежний гимн бывшего Советского Союза, но в его музыкальное исполнение добавляется звучание колоколов. Автору прежнего текста Сергею Михалкову будет поручено некоторое изменение слов гимна. Временно, до особых распоряжений, остаются прежними флаг и герб Российской Федерации, но с некоторыми изменениями: на красной полосе флага, в левом верхнем углу будет изображён серп и молот, а в лапы орла вместо скипетра и державы будут помещены серп и молот; вместо корон на обеих головах орла будут красоваться венки из спелых пшеничных колосьев.
Вопрос относительно наших олигархов находится в стадии решения. С них взята подписка о невыезде до особого распоряжения.
Относительно бывших власть имущих, обоих экс-президентов – СССР и России, бывшего правительства и чиновников госаппарата – всех так называемых «демократов», Центральный Комитет вынес следующее постановление: всё их имущество, включая шикарные квартиры, загородные коттеджи и прочую недвижимость, а также сбережения и вклады в банках России конфисковываются в пользу государства, так как это всё равно от него же награбленное. На зарубежные их счета накладывается арест. Семьям владельцев конфискованных квартир будет предоставлено муниципальное жильё. Так как муниципальными у нас остались только коммунальные квартиры, то поселены они будут в коммунальные квартиры. Работать в коммерческих структурах им запрещается. Чиновники, достигшие пенсионного возраста, будут выведены на пенсию с предоставлением им ежемесячной пенсии как бюджетникам – 410 рублей старыми. Или, учитывая деноминационный коэффициент, 20 рублей 50 копеек новыми. Бывшему президенту Российской Федерации Борису Николаевичу Ёлкину назначена персональная пенсия: учитывая его производственный стаж и инвалидность, пенсия увеличивается до 463 рублей 60 копеек в месяц, что с учётом деноминации составит 23 рубля 18 копеек.
Последнее постановление вызвало в народе особенное одобрение и ликование.
Вечером этого же дня прилизанные дикторы и дикторши бойко сообщали:
– Основные тезисы компартии вызвали живой и неподдельный интерес среди населения страны. Они горячо обсуждались в трудовых коллективах, в рядах научной и творческой интеллигенции, и среди простых граждан прямо на улицах.
Впрочем, это было чистой правдой.
Коммунисты не могут отказаться от лучших завоеваний социализма, т. е. доперестроечного времени, – гласили тезисы. Народу возвращались бесплатное обучение и бесплатное медицинское обслуживание. Основное же направление деятельности пришедшей к власти партии – возвращение доброго старого времени. А что было главным мерилом доброго старого времени и основным завоеванием социализма? Правильно: доступная каждому рабочему человеку колбаса по два рубля двадцать копеек.
В связи с этим будет проведена деноминация рубля с заменой денежных знаков. На крупные купюры снова возвращается профиль Ленина. Деноминация будет проводиться следующим образом: раз основное завоевание социализма – колбаса по два-двадцать, то она и будет мерилом формирования остальных цен. Сейчас наше «основное завоевание» стоит порядка сорока четырёх рублей за килограмм. Теперь оно снова возвращается к прежней цене – два рубля двадцать копеек. Следовательно, коэффициент деноминации – двадцать. Все остальные цены, зарплаты, пенсии и прочие платежи будут делиться на этот коэффициент.
Депутаты Госдумы лишаются своих депутатских зарплат и привилегий. Членство в Думе будет совмещаться со своей основной работой, и получать зарплату депутаты будут только по месту своей основной работы. Не имеющим таковой (т. е. работы, а не зарплаты), следует позаботиться о своём трудоустройстве в месячный срок, иначе они потеряют депутатский мандат и будут считаться тунеядцами.
Всем городам и улицам, переименованным при так называемых «демократах», будут возвращены прежние советские названия. И вообще, коммунисты развёртывают самую настоящую войну за чистоту русского языка. Они не могут терпеть засилье иностранщины. Их патриотические чувства страдают. Отныне они будут бороться, чтобы из русского языка были искоренены иностранные слова и выражения и были заменены исконно русскими. На что похожи наши улицы и витрины магазинов? – вопрошали патриоты-коммунисты. И сами себе отвечали: на филиал Соединённых Штатов! Отныне все вывески будут писаться только на русском языке. Магазины, имеющие иностранное название, должны будут сделать его русский перевод. Впрочем, само слово «магазин» тоже нерусское. Оно будет заменено исконно русским словом «лавка».
Распускаются все партии и партийные организации некоммунистического толка. Но, чтобы сохранить лучшее завоевание демократии – многообразие форм (прежнее иностранное название – «плюрализм»), будет сохранена партия пенсионеров.
Будут возвращены прежние органы правления, то есть Советы трудящихся и Исполкомы. Следовательно, ликвидируются мэрии и префектуры. На конец октября назначаются выборы в местные Советы.
Тезис о государственной символике гласил, что России возвращается прежний гимн бывшего Советского Союза, но в его музыкальное исполнение добавляется звучание колоколов. Автору прежнего текста Сергею Михалкову будет поручено некоторое изменение слов гимна. Временно, до особых распоряжений, остаются прежними флаг и герб Российской Федерации, но с некоторыми изменениями: на красной полосе флага, в левом верхнем углу будет изображён серп и молот, а в лапы орла вместо скипетра и державы будут помещены серп и молот; вместо корон на обеих головах орла будут красоваться венки из спелых пшеничных колосьев.
Вопрос относительно наших олигархов находится в стадии решения. С них взята подписка о невыезде до особого распоряжения.
Относительно бывших власть имущих, обоих экс-президентов – СССР и России, бывшего правительства и чиновников госаппарата – всех так называемых «демократов», Центральный Комитет вынес следующее постановление: всё их имущество, включая шикарные квартиры, загородные коттеджи и прочую недвижимость, а также сбережения и вклады в банках России конфисковываются в пользу государства, так как это всё равно от него же награбленное. На зарубежные их счета накладывается арест. Семьям владельцев конфискованных квартир будет предоставлено муниципальное жильё. Так как муниципальными у нас остались только коммунальные квартиры, то поселены они будут в коммунальные квартиры. Работать в коммерческих структурах им запрещается. Чиновники, достигшие пенсионного возраста, будут выведены на пенсию с предоставлением им ежемесячной пенсии как бюджетникам – 410 рублей старыми. Или, учитывая деноминационный коэффициент, 20 рублей 50 копеек новыми. Бывшему президенту Российской Федерации Борису Николаевичу Ёлкину назначена персональная пенсия: учитывая его производственный стаж и инвалидность, пенсия увеличивается до 463 рублей 60 копеек в месяц, что с учётом деноминации составит 23 рубля 18 копеек.
Последнее постановление вызвало в народе особенное одобрение и ликование.
Распоряжения последовали
Граждане Российской Федерации бросились сначала в банки снимать свои размороженные вклады, а потом скупать оставшиеся товары и валюту. Обменные пункты не работали, государственный банк продажу валюты частным лицам прекратил. Снова заработал «чёрный рынок». За доллар давали сто и даже сто пятьдесят рублей. Скупали промышленные товары, особенно импортные, продукты длительного хранения. Разумеется, соль, спички. Ситуация напоминала кризис двухгодичной давности, о котором благодушные граждане уже стали забывать.
С домов сбивались таблички с названиями улиц, переименованных при «демократах», и вывешивались новые (или старые) с названиями, данными в советское время. Вернулись улицы Ленина, Кирова, Октябрьские, проспекты Коммунаров, Большевиков, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Вернулись города Калинин, Горький, Свердловск и иже с ними. Коммунисты Санкт-Петербурга стали бороться за возвращение их городу имени Ленина.
На пустующий постамент у Лубянки снова водрузили Железного Феликса. Пожилые москвичи, останавливаясь у площади, поднимали к небу грозящую руку и взывали:
– Во-о!!! Пусть наведёт порядок-то в стране!
На официальном уровне друг к другу снова стали обращаться «товарищ». Обращение «господин» расценивалось как оскорбление.
Развернулась широкая кампания «За чистоту русского языка». Все иностранные слова из речевого обихода заменялись их русским эквивалентом. С шопов, бутиков и маркетов убирались англоязычные названия и вывешивались русские их переводы. Если перевода не было, название было фирменным – оно писалось кириллицей.
Депутаты Госдумы заседали три дня, решая, как им теперь называться: всё-таки «депутат» слово нерусское. Остановились на «посланнике». Ещё два дня посланники решали, как им теперь называть спикера. Сначала решили: «сказитель», но большинством голосов приняли «говоруна». Потом поступило предложение, что слово «президент» очень даже не русское. Стали искать русский эквивалент высшему правителю государства, всплыло: «царь». Посланники ужасно перепугались, закрыли заседание и объявили каникулы.
SОНЬКА, как создание тонкое и капризное, блажила. Гений Иванович, судя по всему, ей в том потворствовал. Вся ёлкинская команда, участвовавшая в перемещении, кусала локти.
В день выхода постановления ЦК, совсем поздно, когда Борис Николаевич и Наина Иосифовна, измученные треволнениями дня, собирались ложиться спать, в дверь позвонили. Это был курьер от нового главы государства, всё ещё заседающего в Кремле. Елкину было вручено предписание освободить свою квартиру в течение недели. Указывался так же адрес его нового местожительства: 3-ий Социалистический тупик, дом 13-а, квартира 51.
«Они любят работать по ночам», – пронеслось в голове Бориса Николаевича.
С домов сбивались таблички с названиями улиц, переименованных при «демократах», и вывешивались новые (или старые) с названиями, данными в советское время. Вернулись улицы Ленина, Кирова, Октябрьские, проспекты Коммунаров, Большевиков, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Вернулись города Калинин, Горький, Свердловск и иже с ними. Коммунисты Санкт-Петербурга стали бороться за возвращение их городу имени Ленина.
На пустующий постамент у Лубянки снова водрузили Железного Феликса. Пожилые москвичи, останавливаясь у площади, поднимали к небу грозящую руку и взывали:
– Во-о!!! Пусть наведёт порядок-то в стране!
На официальном уровне друг к другу снова стали обращаться «товарищ». Обращение «господин» расценивалось как оскорбление.
Развернулась широкая кампания «За чистоту русского языка». Все иностранные слова из речевого обихода заменялись их русским эквивалентом. С шопов, бутиков и маркетов убирались англоязычные названия и вывешивались русские их переводы. Если перевода не было, название было фирменным – оно писалось кириллицей.
Депутаты Госдумы заседали три дня, решая, как им теперь называться: всё-таки «депутат» слово нерусское. Остановились на «посланнике». Ещё два дня посланники решали, как им теперь называть спикера. Сначала решили: «сказитель», но большинством голосов приняли «говоруна». Потом поступило предложение, что слово «президент» очень даже не русское. Стали искать русский эквивалент высшему правителю государства, всплыло: «царь». Посланники ужасно перепугались, закрыли заседание и объявили каникулы.
SОНЬКА, как создание тонкое и капризное, блажила. Гений Иванович, судя по всему, ей в том потворствовал. Вся ёлкинская команда, участвовавшая в перемещении, кусала локти.
В день выхода постановления ЦК, совсем поздно, когда Борис Николаевич и Наина Иосифовна, измученные треволнениями дня, собирались ложиться спать, в дверь позвонили. Это был курьер от нового главы государства, всё ещё заседающего в Кремле. Елкину было вручено предписание освободить свою квартиру в течение недели. Указывался так же адрес его нового местожительства: 3-ий Социалистический тупик, дом 13-а, квартира 51.
«Они любят работать по ночам», – пронеслось в голове Бориса Николаевича.
3-ий социалистический тупик
В один из августовских воскресных дней всё население огромной коммунальной квартиры в 3-ем Социалистическом тупике было в сборе. Женщины, собравшись на прокопчённой кухне варили щи и долбили ложками о края кастрюль, стряхивая капусту. Квартира находилась на первом этаже, поэтому когда к подъезду дома подкатил огромный мебельный фургон, он загородил единственное окно кухни, зарешеченное крепкой решёткой. На кухне воцарился полумрак, а через открытую форточку квартира быстро стала наполняться выхлопными газами.
– Никак новые жильцы в подъезд въезжают, – высказала свою догадку одинокая мать двух сорванцов Серёгина.
Женщины оторвались от своих кастрюль и с ложками в руках столпились у окна.
– Может в шестьдесят шестую на пятом, – на кухню вошёл гоповатого вида мужичок по имени Софокл. – Там Колян тесаком для мяса Федьку Егорова порешил. Коляна замели, комната освободилась. Может, туда.
– Так там крыша течёт, – сказала старушка Ниловна. – На прошлой неделе, когда ливень был, всю квартиру тазиками уставили. Спали под зонтиками.
– У тя самой, мать, крыша не текёт? – сострил Софокл.
Женщины фыркнули и глянули на Ниловну. Та долбанула Софокла ложкой по лбу, от чего тот только поёжился. Ниловна давно научилась защищать себя сама: она жила одна. Её единственный сын Павел сидел в тюрьме за наркотики.
Тут на кухню влетели Чук и Гек Серёгины. Отец их давно бросил, женившись на другой. Но мать говорила сыновьям, что он погиб в геологоразведывательной экспедиции у Синих Гор. Увидев столпотворение, Чук и Гек активно поработали локтями и протиснулись к окну.
– Ух ты, клёво! Крутняк, блин! Секи: фирма! – восторженно говорил Чук Геку, а может, Гек Чуку, увидев, как из подкатившего такси выходят «упакованные» и ухоженные мужчины и женщины. Такие в их 3-ий Социалистический тупик заходили редко.
– Будьте добры, – обратилась к соседям Ирина, одна из двух проживающих в квартире сестёр, – если вам нетрудно, прикройте, пожалуйста, форточку: от этих выхлопных газов можно задохнуться.
– Ах, у меня уже голова разболелась, – потёрла виски Ольга.
– Футы-нуты, ножки гнуты, какие мы нежные, – снисходительно посмотрела на сестриц-идиоток Харита Игнатьевна, дамочка постбальзаковского возраста, с неизменной сигаретой во рту и всегда одетая в импортные шмотки (правда, не новые). Жильцы за глаза называли её «мадам».
Своих трёх дочерей Харита Игнатьевна нажила от разных мужей, но в данный момент вдовствовала. Её старшую дочь зарезал муж-чеченец. Вторая вышла замуж за иностранца, но тот оказался вовсе не «принцем», а каким-то забулдыгой, и дочь стеснялась писать. Младшая Лариса была интердевочкой. Она сколотила себе некоторое состояние, иногда навещала мать, принося ей продукты и вещи.
– Вы, голубушки, в коммунальной квартире живёте, – напомнила сёстрам Серёгина. – И должны подчиняться мнению большинства, прошу не забывать!
– Мы постоянно об этом помним, – тяжело вздохнула Ирина.
– Не заводись, Ирина, умоляю тебя, – страдальчески воззрилась на сестру Ольга. – Ты же видишь, они нас презирают.
Сёстры скорбно замолкли, продолжая с достоинством варить вегетарианский суп.
Серёгина, указав глазами на сестёр, покрутила пальцем у виска. Остальные соседи с ней дружно согласились и продолжили свои наблюдения за мебельным фургоном.
– Уж не к нам ли это новые жильцы в свободные комнаты? – вдруг предположила Харита Игнатьевна.
На неё с ужасом обернулись.
– Типун на язык! – искренне пожелала ей Ниловна.
Тут входная дверь с грохотом открылась и по коммунальному коридору послышались шаги многих ног. Жильцы 51-ой квартиры дружно высыпали в коридор, чтобы не пропустить события. А события развивались так.
По длинному коридору шествовала внушительная делегация во главе с «дамочкой из исполкома», как её тут же окрестили жильцы. «Дамочкой» оказалась Валентина Ивановна Матевенко, после воцарения Зюзюкина вновь нашедшая себе местечко в исполкоме. За «дамочкой» понуро шагал Борис Николаевич с семейством: Наиной Иосифовной, Татьяной, её мужем Лёшей и детьми – старшим Борисом и младшим Глебом. Глебушке было всего пять лет, и Татьяна вела его за руку.
Елене, старшей дочери Бориса Николаевича, с мужем и двумя девочками, выделили комнату в другой коммунальной квартире, а Татьяна решительно заявила: «Папу я не оставлю!»
Сначала Борису Николаевичу с Наиной Иосифовной выделили было восемнадцатиметровую комнату в этой же квартире, но, учитывая благородное желание младшей дочери, комнату им дали соседнюю, пятидесятичетырехметровую. Тут крылся тонкий расчёт: по восстановленным советским законодательствам норма на человека составляла девять квадратных метров. Если площадь была меньшей, жилец имел право становиться на очередь по улучшению жилищных условий. По счастливой случайности, в квартире в 3-ем Социалистическом тупике как раз оказалась свободной пятидесятичерехметровая комната.
Валентина Ивановна искусно провела делегацию по заставленному шкафами и всевозможным хламом коридору – как опытный лоцман судно между рифами – и столкнулась с не менее многочисленной толпой жильцов, любопытно взирающих на прибывших.
– Ордер на комнату! – подняла Валентина Ивановна над собой документ, как парламентёр белый флаг, понимая, что без него их не пустили бы даже на порог квартиры.
– Это к Вовчику, – глубокомысленно изрёк Софокл, куда-то юркнул, поскребся и зашептал в приоткрывшуюся дверь.
Через несколько минут к делегации вышел местный пахан Вовчик Железо в майке, заправленной кое-где в брюки.
– У нас ордер на комнату! – объявила ему Валентина Ивановна, потрясая своим стягом.
Вовчик Железо окинул оценивающим взглядом «дамочку», не спеша взял протянутый ему ордер и стал внимательно его изучать.
В это время обитатели квартиры вдоволь пялились на вновьприбывших: странным образом они казались им как будто знакомыми. Дело в том, что ни газет, ни журналов из-за их дороговизны в этой квартире, за исключением, может быть, Хариты Игнатьевны, не покупали и не читали, телевизор не смотрели: у Ниловны он сломался много лет назад и ей не на что было его починить, Серёгиной смотреть было совершенно некогда, Софокл свой «ящик» давно пропил, а у Ольги и Ирины телевизора не было принципиально – они были духовные и читали книжки. Поэтому семью Ёлкина в лицо не знали, а о распоряжениях нового президента относительно прежнего не слышали. Только мадам иронично-удивлённо оглядывала экс-царствующее семейство, дымя сигареткой.
Чук и Гек, толкаясь и перешёптываясь, нагло рассматривали Бориса Ёлкина-младшего в аккуратном костюмчике, а тот, в свою очередь, бросал высокомерные взгляды на эту оборванную «мелюзгу».
Наконец Вовчик Железо вернул ордер «дамочке», снова скользнув взглядом по её формам в обтягивающем брючном костюме – такие были в его вкусе, – блеснул фиксой и дал резолюцию:
– Железно! – Потом, обращаясь к жильцам, саркастически спросил: – Ну что, братва, приютим у себя бывшего президента Российской Фэдэрации Бориса Николаевича Ёлкина?
Жильцы возбудились и заахали. Чук присвистнул, а Гек нахально гаркнул:
– Голосуй или проиграешь!
– В нашей квартире, между прочим, за вас никто не голосовал, – строго сказала Серёгина.
Вовчик достал из кармана брюк ключ и открыл в коридоре одну из дверей, много лет назад выкрашенную белой краской.
Валентина Ивановна, заглянув в комнату, объявила:
– У нас пятьдесят четыре метра!
У невозмутимого Вовчика поднялась бровь. Он ещё раз глянул в ордер, подошёл к соседней двухстворчатой двери и толкнул ногой незапертую створку:
– Тогда тут все ваши нары.
Первой вошла в комнату Татьяна.
– Что это?! – удивлённо воскликнула она.
Жильцы ещё больше заволновались и засуетились, устроив в тесном коридоре маленькое столпотворение. Дело в том, что из-за своего непомерного метража эта комната долгое время пустовала и служила жильцам подсобным помещением – в ней сушили бельё.
Всё семейство Ёлкиных-Доченко влилось в комнату, желая взглянуть на своё будущее жилище.
– Эт чё, у вас тут прачечная, что ли, понимаешь? – от перспективы жить в прачечной даже подавленный Борис Николаевич пришёл в себя.
– Только сушилка, Борис Николаевич, – крайне любезно констатировала факт Харита Игнатьевна.
Вовчик Железо кивком головы дал распоряжение жильцам:
– Убрать!
Женщины бросились к веревкам спасать своё бельё.
– Выходит, вам эти хоромы достались? – заискивающе пропела Ниловна, семеня мимо своих будущих соседей.
– Ма, неужели мы будем здесь жить? – оторопело поинтересовался Борис Ёлкин-младший.
– Это ненадолго, Боря, – стараясь утешить сына, прошептала ему на ухо Татьяна. Но сама уже ни в чём не была уверена.
Тем временем женщины срывали с веревок свои выстиранные пожитки, толкаясь и переругиваясь.
– Это моя простыня! – кричала Ниловна, вырывая простынку из рук Серёгиной. – Прижухать хочешь?
– Очумела никак? Вон весь угол-то утюгом сожженный. Моя это простыня! – доказывала Серёгина.
– Не утюг это, а ржавчина! – не унималась Ниловна. – Бак у меня ржавый: кипятила, вот и пригорела она у меня. Моя это простыня!
– Как же, держи карман! Её это простыня! Губу раскатала на чужое добро, – окончательно завладела спорным имуществом Серёгина.
– Подавись моей простынью! – пожелала Ниловна, понимая, что потерпела поражение. – Век тебе на ней одной спать, мужика не знать.
– Фу, дура старая!
– А ты дура молодая!
Мимо них, скорбно поджав губы и закатив глаза, прошествовали сёстры: в каких ужасных условиях они вынуждены существовать!
Постепенно «хоромы», освобождаясь от белья, верёвок, сломанной мебели и прочего хлама, преображались, превращаясь в более-менее благообразную огромную комнату с тремя окнами, правда, больше похожую на спортзал. Наина Иосифовна уже мысленно прикидывала, как в ней разместить мебель и разместиться самим.
Валентина Ивановна, решив, что её миссия окончена, пожелала новосёлам удачно обустроиться на новом месте и распрощалась.
Тем временем Наина Иосифовна с дочерью прошли смотреть кухню. По стенам кухни и коридора, тянулись ядовитые тёмно-зелёные панели, – видно, другой краски у жилконторы не водилось. Впрочем, потолок и остальная часть стены были так закопчены, что панели различались с трудом. В одном месте потолка отвалился огромный кусок штукатурки, обнажая дранку. По стенам стояли три газовые плиты, покрытые слоем жира, а трубы и провода были мохнатыми от многолетней копоти. В центре кухни кучковались разношерстные деревянные столы, с потолка свисала тусклая лампочка с чёрной от мух липучкой, а по стенам были развешены посудные полки с алюминиевыми коричневыми кастрюлями. По столам и плитам вольготно паслись стада тараканов.
Были также осмотрены ванная комната со скользкими, как в гроте, стенами, разбитая ванна, чёрно-серая внутри, и туалет, напоминающий привокзальный в захолустном городке.
Весь коридор был заставлен шкафами всевозможных времён. Тут были шкафы 40-50-х годов, основательные и неподъёмные, как та эпоха: их вынесли в коридор, приобретя более современные. Были шкафы современные, приобретённые по случаю ещё в застойные времена, в надежде на лучшую жизнь – то есть отдельную квартиру. Сначала эти шкафы тщательно береглись, оборачивались покрывалами, чтобы не поцарапалась полировка. Со временем, когда надежды на лучшую жизнь таяли, терялась и ценность шкафов. Покрывала снимались, шкафами начинали пользоваться. Порой эти шкафы ненавиделись, как виновники несбывшихся надежд. Потом они превратились в неотъемлемую часть коммунального коридора, как встроенная мебель.
Наина Иосифовна, закалённая жизнью, перенесла осмотр мест общего пользования мужественно, но Татьяна заметно сникла.
Тем временем в квартиру ввалились грузчики, и с ними – Гений Иванович Безмозглый, в силу своей универсальности будучи везде на подхвате.
– Ну чего, мебеля-то вносить? – поинтересовался он.
– Вносите! – распорядилась Татьяна.
В трудные минуты, когда отец депрессировал, она всегда брала бразды правления семьёй в свои руки. Точнее, обеими семьями – родительской и своей. Если разобраться, то настоящей главой семьи была именно она.
– Лёша, – обратилась она к мужу, – проследи-ка это дело.
Гений Безмозглый, деловито осмотрев комнату, присвистнул, выражая удивление её размерами, и подошёл к зарешеченному окну.
– Никак новые жильцы в подъезд въезжают, – высказала свою догадку одинокая мать двух сорванцов Серёгина.
Женщины оторвались от своих кастрюль и с ложками в руках столпились у окна.
– Может в шестьдесят шестую на пятом, – на кухню вошёл гоповатого вида мужичок по имени Софокл. – Там Колян тесаком для мяса Федьку Егорова порешил. Коляна замели, комната освободилась. Может, туда.
– Так там крыша течёт, – сказала старушка Ниловна. – На прошлой неделе, когда ливень был, всю квартиру тазиками уставили. Спали под зонтиками.
– У тя самой, мать, крыша не текёт? – сострил Софокл.
Женщины фыркнули и глянули на Ниловну. Та долбанула Софокла ложкой по лбу, от чего тот только поёжился. Ниловна давно научилась защищать себя сама: она жила одна. Её единственный сын Павел сидел в тюрьме за наркотики.
Тут на кухню влетели Чук и Гек Серёгины. Отец их давно бросил, женившись на другой. Но мать говорила сыновьям, что он погиб в геологоразведывательной экспедиции у Синих Гор. Увидев столпотворение, Чук и Гек активно поработали локтями и протиснулись к окну.
– Ух ты, клёво! Крутняк, блин! Секи: фирма! – восторженно говорил Чук Геку, а может, Гек Чуку, увидев, как из подкатившего такси выходят «упакованные» и ухоженные мужчины и женщины. Такие в их 3-ий Социалистический тупик заходили редко.
– Будьте добры, – обратилась к соседям Ирина, одна из двух проживающих в квартире сестёр, – если вам нетрудно, прикройте, пожалуйста, форточку: от этих выхлопных газов можно задохнуться.
– Ах, у меня уже голова разболелась, – потёрла виски Ольга.
– Футы-нуты, ножки гнуты, какие мы нежные, – снисходительно посмотрела на сестриц-идиоток Харита Игнатьевна, дамочка постбальзаковского возраста, с неизменной сигаретой во рту и всегда одетая в импортные шмотки (правда, не новые). Жильцы за глаза называли её «мадам».
Своих трёх дочерей Харита Игнатьевна нажила от разных мужей, но в данный момент вдовствовала. Её старшую дочь зарезал муж-чеченец. Вторая вышла замуж за иностранца, но тот оказался вовсе не «принцем», а каким-то забулдыгой, и дочь стеснялась писать. Младшая Лариса была интердевочкой. Она сколотила себе некоторое состояние, иногда навещала мать, принося ей продукты и вещи.
– Вы, голубушки, в коммунальной квартире живёте, – напомнила сёстрам Серёгина. – И должны подчиняться мнению большинства, прошу не забывать!
– Мы постоянно об этом помним, – тяжело вздохнула Ирина.
– Не заводись, Ирина, умоляю тебя, – страдальчески воззрилась на сестру Ольга. – Ты же видишь, они нас презирают.
Сёстры скорбно замолкли, продолжая с достоинством варить вегетарианский суп.
Серёгина, указав глазами на сестёр, покрутила пальцем у виска. Остальные соседи с ней дружно согласились и продолжили свои наблюдения за мебельным фургоном.
– Уж не к нам ли это новые жильцы в свободные комнаты? – вдруг предположила Харита Игнатьевна.
На неё с ужасом обернулись.
– Типун на язык! – искренне пожелала ей Ниловна.
Тут входная дверь с грохотом открылась и по коммунальному коридору послышались шаги многих ног. Жильцы 51-ой квартиры дружно высыпали в коридор, чтобы не пропустить события. А события развивались так.
По длинному коридору шествовала внушительная делегация во главе с «дамочкой из исполкома», как её тут же окрестили жильцы. «Дамочкой» оказалась Валентина Ивановна Матевенко, после воцарения Зюзюкина вновь нашедшая себе местечко в исполкоме. За «дамочкой» понуро шагал Борис Николаевич с семейством: Наиной Иосифовной, Татьяной, её мужем Лёшей и детьми – старшим Борисом и младшим Глебом. Глебушке было всего пять лет, и Татьяна вела его за руку.
Елене, старшей дочери Бориса Николаевича, с мужем и двумя девочками, выделили комнату в другой коммунальной квартире, а Татьяна решительно заявила: «Папу я не оставлю!»
Сначала Борису Николаевичу с Наиной Иосифовной выделили было восемнадцатиметровую комнату в этой же квартире, но, учитывая благородное желание младшей дочери, комнату им дали соседнюю, пятидесятичетырехметровую. Тут крылся тонкий расчёт: по восстановленным советским законодательствам норма на человека составляла девять квадратных метров. Если площадь была меньшей, жилец имел право становиться на очередь по улучшению жилищных условий. По счастливой случайности, в квартире в 3-ем Социалистическом тупике как раз оказалась свободной пятидесятичерехметровая комната.
Валентина Ивановна искусно провела делегацию по заставленному шкафами и всевозможным хламом коридору – как опытный лоцман судно между рифами – и столкнулась с не менее многочисленной толпой жильцов, любопытно взирающих на прибывших.
– Ордер на комнату! – подняла Валентина Ивановна над собой документ, как парламентёр белый флаг, понимая, что без него их не пустили бы даже на порог квартиры.
– Это к Вовчику, – глубокомысленно изрёк Софокл, куда-то юркнул, поскребся и зашептал в приоткрывшуюся дверь.
Через несколько минут к делегации вышел местный пахан Вовчик Железо в майке, заправленной кое-где в брюки.
– У нас ордер на комнату! – объявила ему Валентина Ивановна, потрясая своим стягом.
Вовчик Железо окинул оценивающим взглядом «дамочку», не спеша взял протянутый ему ордер и стал внимательно его изучать.
В это время обитатели квартиры вдоволь пялились на вновьприбывших: странным образом они казались им как будто знакомыми. Дело в том, что ни газет, ни журналов из-за их дороговизны в этой квартире, за исключением, может быть, Хариты Игнатьевны, не покупали и не читали, телевизор не смотрели: у Ниловны он сломался много лет назад и ей не на что было его починить, Серёгиной смотреть было совершенно некогда, Софокл свой «ящик» давно пропил, а у Ольги и Ирины телевизора не было принципиально – они были духовные и читали книжки. Поэтому семью Ёлкина в лицо не знали, а о распоряжениях нового президента относительно прежнего не слышали. Только мадам иронично-удивлённо оглядывала экс-царствующее семейство, дымя сигареткой.
Чук и Гек, толкаясь и перешёптываясь, нагло рассматривали Бориса Ёлкина-младшего в аккуратном костюмчике, а тот, в свою очередь, бросал высокомерные взгляды на эту оборванную «мелюзгу».
Наконец Вовчик Железо вернул ордер «дамочке», снова скользнув взглядом по её формам в обтягивающем брючном костюме – такие были в его вкусе, – блеснул фиксой и дал резолюцию:
– Железно! – Потом, обращаясь к жильцам, саркастически спросил: – Ну что, братва, приютим у себя бывшего президента Российской Фэдэрации Бориса Николаевича Ёлкина?
Жильцы возбудились и заахали. Чук присвистнул, а Гек нахально гаркнул:
– Голосуй или проиграешь!
– В нашей квартире, между прочим, за вас никто не голосовал, – строго сказала Серёгина.
Вовчик достал из кармана брюк ключ и открыл в коридоре одну из дверей, много лет назад выкрашенную белой краской.
Валентина Ивановна, заглянув в комнату, объявила:
– У нас пятьдесят четыре метра!
У невозмутимого Вовчика поднялась бровь. Он ещё раз глянул в ордер, подошёл к соседней двухстворчатой двери и толкнул ногой незапертую створку:
– Тогда тут все ваши нары.
Первой вошла в комнату Татьяна.
– Что это?! – удивлённо воскликнула она.
Жильцы ещё больше заволновались и засуетились, устроив в тесном коридоре маленькое столпотворение. Дело в том, что из-за своего непомерного метража эта комната долгое время пустовала и служила жильцам подсобным помещением – в ней сушили бельё.
Всё семейство Ёлкиных-Доченко влилось в комнату, желая взглянуть на своё будущее жилище.
– Эт чё, у вас тут прачечная, что ли, понимаешь? – от перспективы жить в прачечной даже подавленный Борис Николаевич пришёл в себя.
– Только сушилка, Борис Николаевич, – крайне любезно констатировала факт Харита Игнатьевна.
Вовчик Железо кивком головы дал распоряжение жильцам:
– Убрать!
Женщины бросились к веревкам спасать своё бельё.
– Выходит, вам эти хоромы достались? – заискивающе пропела Ниловна, семеня мимо своих будущих соседей.
– Ма, неужели мы будем здесь жить? – оторопело поинтересовался Борис Ёлкин-младший.
– Это ненадолго, Боря, – стараясь утешить сына, прошептала ему на ухо Татьяна. Но сама уже ни в чём не была уверена.
Тем временем женщины срывали с веревок свои выстиранные пожитки, толкаясь и переругиваясь.
– Это моя простыня! – кричала Ниловна, вырывая простынку из рук Серёгиной. – Прижухать хочешь?
– Очумела никак? Вон весь угол-то утюгом сожженный. Моя это простыня! – доказывала Серёгина.
– Не утюг это, а ржавчина! – не унималась Ниловна. – Бак у меня ржавый: кипятила, вот и пригорела она у меня. Моя это простыня!
– Как же, держи карман! Её это простыня! Губу раскатала на чужое добро, – окончательно завладела спорным имуществом Серёгина.
– Подавись моей простынью! – пожелала Ниловна, понимая, что потерпела поражение. – Век тебе на ней одной спать, мужика не знать.
– Фу, дура старая!
– А ты дура молодая!
Мимо них, скорбно поджав губы и закатив глаза, прошествовали сёстры: в каких ужасных условиях они вынуждены существовать!
Постепенно «хоромы», освобождаясь от белья, верёвок, сломанной мебели и прочего хлама, преображались, превращаясь в более-менее благообразную огромную комнату с тремя окнами, правда, больше похожую на спортзал. Наина Иосифовна уже мысленно прикидывала, как в ней разместить мебель и разместиться самим.
Валентина Ивановна, решив, что её миссия окончена, пожелала новосёлам удачно обустроиться на новом месте и распрощалась.
Тем временем Наина Иосифовна с дочерью прошли смотреть кухню. По стенам кухни и коридора, тянулись ядовитые тёмно-зелёные панели, – видно, другой краски у жилконторы не водилось. Впрочем, потолок и остальная часть стены были так закопчены, что панели различались с трудом. В одном месте потолка отвалился огромный кусок штукатурки, обнажая дранку. По стенам стояли три газовые плиты, покрытые слоем жира, а трубы и провода были мохнатыми от многолетней копоти. В центре кухни кучковались разношерстные деревянные столы, с потолка свисала тусклая лампочка с чёрной от мух липучкой, а по стенам были развешены посудные полки с алюминиевыми коричневыми кастрюлями. По столам и плитам вольготно паслись стада тараканов.
Были также осмотрены ванная комната со скользкими, как в гроте, стенами, разбитая ванна, чёрно-серая внутри, и туалет, напоминающий привокзальный в захолустном городке.
Весь коридор был заставлен шкафами всевозможных времён. Тут были шкафы 40-50-х годов, основательные и неподъёмные, как та эпоха: их вынесли в коридор, приобретя более современные. Были шкафы современные, приобретённые по случаю ещё в застойные времена, в надежде на лучшую жизнь – то есть отдельную квартиру. Сначала эти шкафы тщательно береглись, оборачивались покрывалами, чтобы не поцарапалась полировка. Со временем, когда надежды на лучшую жизнь таяли, терялась и ценность шкафов. Покрывала снимались, шкафами начинали пользоваться. Порой эти шкафы ненавиделись, как виновники несбывшихся надежд. Потом они превратились в неотъемлемую часть коммунального коридора, как встроенная мебель.
Наина Иосифовна, закалённая жизнью, перенесла осмотр мест общего пользования мужественно, но Татьяна заметно сникла.
Тем временем в квартиру ввалились грузчики, и с ними – Гений Иванович Безмозглый, в силу своей универсальности будучи везде на подхвате.
– Ну чего, мебеля-то вносить? – поинтересовался он.
– Вносите! – распорядилась Татьяна.
В трудные минуты, когда отец депрессировал, она всегда брала бразды правления семьёй в свои руки. Точнее, обеими семьями – родительской и своей. Если разобраться, то настоящей главой семьи была именно она.
– Лёша, – обратилась она к мужу, – проследи-ка это дело.
Гений Безмозглый, деловито осмотрев комнату, присвистнул, выражая удивление её размерами, и подошёл к зарешеченному окну.