Страница:
Она лежала лицом к стене, прикрыв щеку мокрым от слез куском пододеяльника, притворялась, что спит, и ждала, когда он уйдет. Услышала, как внизу хлопнула дверь. Наконец-то… Она встала рывком, прошла на кухню, вынула высокие розы из вазы и зло сунула их головками вниз в помойное ведро. Взяла чашку с недопитым чаем и грохнула об пол. Бешенство не унималось. Ревность распорола сознание на куски ненависти, боли и бессилия. Зачем она сдержалась вчера, споткнувшись о его глаза, полные недоумения и нежности? Хотелось бить и рвать его лицо, а она слушала эти бессмысленные слова, выстраиваемые в логическую цепь из фраз и оборотов. И вроде бы получалось все так, как он и говорил. Она ушла сама, женщины появились в результате их разрыва, а теперь, когда между ними опять выстраиваются отношения, с новоявленными привязанностями надо расставаться медленно и гуманно, как она сама учила его… Гуманист хренов. Хотелось мести, хотелось отплатить той же монетой оскорбления – изменой, но разве это уменьшит ноющую боль в груди? Было ясно, что пакости в душе меньше не станет, но уж очень хотелось действия и мести, мести. Закурила, взяла в руки трубку телефона…
Нет, надо выпить кофе, прокашляться, вернуть голосу нейтральность… Или не надо? Почему, ну почему он считает, что развязывать отношения с женщиной нужно в постели? Неужели он принимает женщин за недоумков или животных? Что, нельзя словами объяснить свой уход, сожаление, раскаяние, благодарность, наконец? Почему он думает, что слов недостаточно, что непременно нужно дополнять текст повествования о неизбежной разлуке актом совокупления со слезами и мысленным желанием другой, любимой женщины? Неужели он не понимает, что подло трахаться с одной женщиной, рассказывая о любви к другой и «как бы» на прощание? Неужели он не понимает, как оскорбительна постель и для женщины, с которой расстается? А может, и правда не понимает? Она чуть не взвыла от опять нахлынувшей ярости, даже уши загорелись.
Алло? Привет… Да, представь себе, это я… Давно не виделись… А если и вправду соскучилась?.. Почему я вру, нисколько не вру… Как выгляжу? Давай встретимся – увидишь… Нет, не шучу… Отлично, давай в три на Тургеневской.
Пошла в душ, долго стояла под горячими струями, стараясь согреться и унять дрожь. Мысли крутились вокруг одного и того же. Почему мужчины используют одинаковые приемы при окучивании разных подруг? Неужели не ранят их воспоминания или ассоциации с прошедшей или непроходящей любовью? Почему они поют одни и те же песни всем подряд? Почему для них нет препятствий и разницы в близких отношениях с любимыми и нелюбимыми женщинами? Безответственность слов, клятв, мольбы и обещаний… Почему он недавно прощался с одной из своих прежних любовниц не где-то на нейтральной территории – в кафе, например, – а именно в постели, еще не остывшей от состоявшейся заново между ними близости, да еще под музыку из магнитолы, вместе купленной накануне в знак примирения для их совместных вечеров? Почему надо раздевать и трахать чужую и нелюбимую, как он утверждает, женщину, чтобы вернуться к ней, к любимой? Слов хватает на вранье, а на правду – нет? Бешенство выбросило ее из ванной, и она лихорадочно начала сушить волосы, одновременно перебирая косметику и наряды…
В половине четвертого, благоухая духами, улыбаясь красным ртом, она шагала к человеку с цветком в руке, готовясь отыграть свой спектакль мести. Шли по улице, выбирая кафе или ресторан, где можно посидеть, поговорить. «Что, собственно, говорить, когда не за разговорами явилась», – думалось ей. Еще ей подумалось, что она решительно отказалась зайти в ресторан, где она была когда-то с объектом мести. Почему для женщин имеют значение такие вещи, а для мужчин нет? Они как нарочно ведут своих баб именно туда, где было так хорошо вдвоем с любимой. Им безразлично или просто лень менять привычки?
– Да, да, я слушаю. Конечно, рада тебя видеть. Спасибо за миленький цветочек. Как работа? – Теперь передышка надолго, на время длинного рассказа о проблемах, новостях и деловых планах. Уютное кафе, тихая музычка.
Она думала, почему опять вернулась к разорванным отношениям. Только-только обрела покой в душе, – и вот вся работа над собой вылетела в трубу. Не хватило сил полностью расстаться с человеком, смирения перед окончательной потерей и твердости устоять перед соблазном вернуться. Надо было исчезать из его поля зрения навсегда, не травить душу, тогда бы прекратилась эта изнуряющая боль. Раньше в их отношениях ее душили непонимание и обида, потом его черствость и обида, потом ненависть и обида, и, наконец, ревность и обида. Жрущая изнутри многоликая обида на себя за очередную несбывшуюся надежду и веру. Если боль – непременная спутница любви, то к черту такую любовь! Как вернуть покой, стоивший огромных усилий?
– Слушаю внимательно. Здесь я, никуда не отлетела. Уходи из этой конторы, не жалей. Думаю, у тебя получится с переходом, а там дела пойдут. Наработки же есть… Да, конечно, закажи кофе, и пойдем.
Они ехали в такси, он держал ее за руку, она не сопротивлялась. Все шло отлично. Стемнело, когда они подъехали к подъезду. Вошли в квартиру, и она попросила не зажигать яркого света. Она уже устала как бездомная собака, а он все хлопотал, доставал из холодильника фрукты и вино, суетился над журнальным столиком, расставляя посуду, при этом словно мимоходом трогал и целовал ее, проверяя, не передумает ли. «Не волнуйся, не передумаю», – усмехнулась она про себя…
…Домой попросила не провожать, а вызвать такси, и уже в машине почувствовала, что боль вытеснилась измученностью, но полного облегчения не наступило, потому что мысли оставались горьки и однообразны. Может быть, зря все бабы дохнут от ревности, даже больше не от ревности, а от мужской безжалостности? А есть она – мужская жалость? А может быть, у умнейшей половины человечества нет прямой связи между любовью и близостью? И вообще, понятия «любовь, близость» не живут в их сознании столь значительно и серьезно, как у женщин?
Хватит сантиментов. Да нормально все у них, у мужиков, – нет противопоказаний к славненькому перепихону, и член не подводит, так как нет у него этой дури в головке, что в голове: страдания там, мотивации и прочее, все органы работают слаженно. Он, любимый, жив-здоров и доволен. А у нее почему-то все в раскоряку – и мозги, и тело. Может, все дело в различном устройстве систем? У мужчин – все наружу: и органы любви, и чувства, и действия, и доказательства, а у женщин – внутри. Мужчины выбрасывают, а женщины собирают. Мужчины поэтому легко взлетают и меняют точки приземления, а женщины накапливают разные чувства в себе до невыносимой тяжести и невозможности подняться иной раз просто с колен, не говоря уж о полетах. Мы живем на одной Земле, две схожие и совместимые биологические разновидности. Мы когда-то прилетели с разных планет и продолжаем рождаться инопланетянами друг для друга – мужчинами и женщинами, не давая погибнуть двум цивилизациям, представители которых вкладывают разный смысл в совершенно одинаковые слова, испытывают абсолютно разные чувства, различно видят одинаковые вещи и по-разному мыслят…
… Она стояла, застыв с трубкой телефона в руке. Сигарета давно погасла. Босые ноги замерзли совсем. Она медленно опустила трубку на рычаг, бросила на розы в ведре окурок, запахнула халат и отправилась в душ, чтобы согреться под горячими струями и начать, наконец, жить новый день.
Призрак из прошлого
Метель взбесилась, перепутала все людские планы и устроила неразбериху в расписании рейсов. Вылеты задерживались на два, на три часа, потом это время тоже отменялось до дополнительной информации…
Элегантная женщина, из тех, про которых говорят, «что она хорошо выглядит для своего возраста», прошла к только что освободившемуся месту в углу кафе, заполненного нервными пассажирами, и заказала кофе. Почти следом за ней к еще не прибранному столику подсела хорошенькая заплаканная девушка и попросила официанта, собирающего на поднос грязную посуду, принести порцию коньяка. Едва официант отошел, девушка попыталась вынуть из сумки сигареты и зажигалку, но дрожащие тонкие пальцы с модным маникюром неловко хватали и роняли к ножкам стула и на стройные колени разное нехитрое девичье добро: заколку, платок, помаду, расческу…
– Ну-ну, голубушка, успокойтесь. Вы еще так юны и не знаете, что женщина должна позволять себе плакать только от восторга и счастья, да и то – красиво и аккуратно, чтобы не потекла тушь. А остальные причины, поверьте, не стоят ни одной Вашей слезинки. Красота – это роскошь, которую нужно беречь, – низким голосом с сочувственной полуулыбкой произнесла дама.
Девушка нащупала платок, высморкалась и подняла покрасневшие глаза на соседку напротив.
– Вам хорошо шутить, а у меня вся жизнь летит к чертям.
Женщина качнула головой:
– Да, верно, пожалуй: когда жизнь пролетела и слезы все выплаканы, шутить очень даже хорошо. Так что я была неправа: плачьте, дорогая, и наслаждайтесь своим горем от любви со вкусом. Коньяк в этом случае отлично подходит. Только носик припудрите и глазки, глазки свои поберегите, не трите их так яростно.
Девушка, наконец, достала сигареты, зажигалку, положила их рядом с уже принесенным коньяком, застегнула сумку. Сделала глоток, потом закурила и посмотрела на женщину. Встретила лукавый, понимающий синий взгляд и внезапно ощутила теплую симпатию и доверие к случайной собеседнице.
– Спасибо Вам, я сейчас успокоюсь. Давайте знакомиться. Мила.
– Давайте не будем знакомиться, а лучше расскажите мне свою историю, время есть. Вам станет легче, я вдруг что-нибудь умное скажу, а потом разлетимся в разные небеса…
Мила кивнула. Помолчала и начала:
– Понимаете, он мой начальник. Я его люблю, но он женат, и у него маленькая дочка. Мы должны лететь с ним вместе в Париж на два дня. У него все время дела-дела, потом – семья. А я – между делами и семьей… Я очень надеялась на эту поездку, а здесь – вон, что творится. Он позвонил, сказал, что у него меняются планы, тем более, что уже теряется полдня из-за задержки рейса, и… что я… могу лететь одна, если хочу…
Губы девушки опять задрожали.
– О, нет. Мила, одной в Париж лететь в таком состоянии я Вам не советую. Париж – город прекрасный, но холодный и жестокий. Там везде застывшая кровь тысяч казненных людей, преданных и предателей, там среди парадной красоты разлита ложь и фальшь во имя власти и денег. Энергетика зла, чванства и жадности висит в атмосфере этого города и не ощущать ее очень сложно. Нет, Милочка, в Париж нужно ехать или в самый пик страсти вдвоем с возлюбленным, или с о-очень большими деньгами. В первом случае чувства победят спрятанное зло, и красота города откроет свое восхитительное надменное лицо, а во втором случае – город окутает душу отточенной лестью и бросит к Вашим ногам материальную роскошь мира. У Вас, как я понимаю, первый вариант сорвался, а на второй вариант – простите за нескромный вопрос – располагаете ли вы такими деньгами?
– Нет, что Вы! У меня ограниченные средства. В принципе. Моя зарплата, да иногда его подарки и небольшие деньги, которые я выпрошу. А просить, ох, как противно!
– Так он жадный?
– Да не пойму. Вроде, когда никто не видит, и цветы дарит, и украшения иногда, а вот чтобы баловать деньгами, так нет. Все бизнес, накопления. Не пойму.
Женщина махнула рукой официанту, попросила еще кофе. Взглянула на девушку.
– Знаете что? Если получится поменять билет, махните в Прагу. Золотая от нежности, уютная, юная, бесшабашная и теплая в любую погоду, красавица-Прага подарит Вам маленькое счастье и доброе утешение.
Мила тяжело вздохнула.
– Никуда я не хочу без него. Я хочу за него замуж.
– Что, так хорош? А как же жена, дочка? Неужели Вас это не волнует? – размешивая сахар в чашке, она подумала, что когда-то сама точно так же была уверена, что жен и детей своих возлюбленных можно отодвинуть в прошлое во имя новой любви к ней, неповторимой. Она не думала в молодости о том, что расплата приходит всегда. Рано или поздно. И в неприглядном виде одиночества и болезни.
– Понимаете, семья его – это уже давно будни и долг, а со мной ему хорошо. Он очень устает на работе, он такой строгий, правильный. Можно подумать, что он холодный и расчетливый, но он такой сильный, мне так нравится его уверенность и сдержанность… Я не хуже его жены смогу заботиться о нем, да и ребенка я тоже родила бы, даже хочу этого. А уж его деньги я могла бы тратить намного интереснее его супруги, – последнее слово она процедила довольно ядовито.
«Боже, как скучно, одно и тоже. Банальная ситуация, банальная девушка, банальный богатенький, деловой и пресный мужичонка». С такими мыслями крашеная темная голова склонилась в сторону девушки, но уже со старательно деланным вниманием.
– Хотите, я покажу его фотки? Только на мобильнике, не очень хорошего качества. Смотрите, это он на работе, а это он в ресторане со мной.
Вглядевшись из вежливости в экран мобильного телефона, она вдруг похолодела: любовник ее визави был Вадим. Вадим, который когда-то…
… ворвался ураганом в ее кабинет.
– Закрывай компьютер. Поехали. Такси внизу.
– Куда? Бешеный.
– Не спрашивай. Срочно.
Они ехали куда-то, Вадим загадочно улыбался и, как всегда, все время касался ее рук, обнимал за плечи. Расплатившись с таксистом, он умело помог ей выбраться из машины и повел за руку к дверям ювелирного магазина. Попросил продавщицу достать отложенные серьги и протянул со счастливым лицом ей: «Примерь, они как звездочки будут сиять на твоих ушках». Она растерянно держала украшения в руке.
– Но, Вадим, я не ношу такие крупные серьги. Эти камни велики…
– Нет, вы слышали? – он повернулся к продавщице. – Ей бриллианты велики.
Они долго препирались у прилавка с золотыми игрушками, пока она не уговорила его согласиться на аккуратные, изящные с небольшим камнем хорошей воды сережки.
Они готовились к отдыху на Мальорке. Он купил путевки и теперь в магазине покупал ей одежду.
– Я хочу, чтобы на тебе не было ни одной привычной тряпки. Все только новое, я так хочу.
Он таскал ей вороха сарафанов, юбок, купальников, платьев и блузок в примерочную кабинку и обратно. Она уже устала, да и хотела как-то остановить его транжирство, потому что знала – он спускает последние свои крупные деньги, и впереди с работой у него – неизвестность. Продавщица с круглыми от удивления глазами пыталась помочь ему и не выдержала, спросила, что же он конкретно хочет.
– Я хочу, чтобы ей было комфортно в любое время суток, и чтобы все завидовали, что у меня такая красивая женщина.
Потом так же выбиралась для нее обувь.
На знаменитом испанском острове, в очаровательном небольшом отеле среди сосен и цветов, в номере «люкс» он любил и нянчил ее без устали. В дневной зной он укладывал ее спать, укутывая в мягкое голубое одеяло, потому что после недавно перенесенной в Москве пневмонии ей бывало зябко в прохладном номере, и шел покупать вино, фрукты и веера, которые ей нравились. По утрам они далеко заплывали в море с надувным матрацем и любили друг друга в сверкающей воде под обжигающим солнцем. И все время смеялись. Его сумасшедшие выходки и шутки заставляли ее смеяться столько, сколько было уже невозможно. Они ходили вечерами в ресторанчик, где темпераментная испанка пела, хрипловатым грудным голосом выворачивая всю душу, пили нарядные коктейли, танцевали и много гуляли вдоль берега моря, держась за руки.
Он хулиганил. В средневековой испанской усадьбе они дегустировали вина из бочек на старой площади, мощеной булыжником, а потом Вадим все платил и платил наезднику в костюме испанского дворянина, чтобы его конь в поклоне стоял перед ней. Он на экскурсии по инквизиторскому подвалу умудрился стащить ножной браслет из тяжеленного металла, и вечером в номере, достав его из кармана, начал примерять ей на ногу, приговаривая, что так он будет пытать ее, как ведьму, за коварство и неверность… Она отбивалась со смехом и обзывала его бандитом и дураком…
…Мила бесконечно перелистывала картинки в мобильном телефоне и рассказывала самозабвенно, на какую надежную и разумную жизнь она надеется со своим ненаглядным, когда вырвет его, наконец, из рук нелюбимой жены. Слезы вдруг опять подступили, и она плотно закрыла глаза, пытаясь проглотить подступивший ком в горле.
– Привет, детка. Скучаешь в одиночестве? Представь, последние переговоры отменились. Ну, что, пошли на посадку? – Мила открыла глаза и вдруг обессилела от смятения. Перед ней стоял ее идол с привычно усталым лицом и пытался одной рукой ослабить узел галстука на рубашке. – Я кофе успею выпить?
Он тяжело и грузно опустился на стул напротив нее, где недавно сидела синеглазая немолодая женщина.
Моя
Милая, почему ты так жаждешь вслед за обращенным к тебе вниманием своего избранника услышать «моя» в безграничных словосочетаниях: «Моя единственная, моя любимая, моя девочка, мое солнышко (звездочка, зайчик, котик, рыбка, малыш и так далее)»? Почему заставляет биться твое сердечко от радости эта сладостная песня его победы, почему ты не слышишь его ликования от наступающей власти над тобой и даже жаждешь ее, этой власти? Что интересно, это явление никак не связано с возрастом и опытом, ты блаженствуешь от «рыбок» и «кисок» как на заре юности, так и в зрелости, забывая о закрашенной твоей седине, и пропускаешь мячи: «моя» – раз, «моя» – два, и бесконечно, бесконечно…
Если вихрь чувств не ограничился скоротечной страстью, то дальше все идет по накатанному столетиями сценарию. «Моя невеста» превращается в «Мою жену». И апогеем любви ты чтишь горячечно-сбивчивые сообщения типа: «Моя невеста (жена) не должна», а далее по списку: кокетничать с другими, сидеть допоздна с друзьями, у подруги, ездить в командировки, в гости; не дай боже, ночевать вне дома, носить короткие юбки, открытые и прозрачные одежды, употреблять много косметики, любить работу больше, чем стирку его носков и приготовление ему обедов-ужинов-завтраков, а также тратить деньги по своим легкомысленным капризам. Почему, дорогая, ты спокойно все это принимаешь за ревность, заботу о тебе, за хозяйственность и радение на благо семьи? От понятия «ревнует, значит, любит» совсем недалеко до разной тяжести побоев, ведь формула-то одна.
Как-то незаметно к нежной тирании на тему «Моя… не должна» добавляется вяловато-индикативное планирование твоего поведения по линии «Моя жена должна», и далее по пунктам: быть всегда в форме, в хорошем настроении, быть готова к радостному приему ожидаемых и нежданных гостей, быть хотя бы немного поинтересней в общении и по-изобретательней в постели и вообще стараться быть ему приятной во всех отношениях.
Ты начинаешь подгонять свои слова и выражения лица под его настроение, выглядеть и одеваться по его вкусу, учишься подавать ужин в удобное ему время и не приставать с разговорами во время просмотра футбола (хоккея, тенниса, политновостей, детектива и др.). Во имя почетного звания «Моя жена» ты служишь старательно, но почему-то его раздраженно-усталый голос становится стабильным фоном жизни.
Потом наступает время, когда, привычно возвращаясь домой с сумками и открывая дверь ключом, ты регулярно слышишь: «Ну ладно, пока, там моя пришла». Еще чуть позже ты перехватишь в контексте телефонного разговора с кем-то выражения «моя корова, моя дура, моя старуха» – по ситуации… Почему-то ты предпочитаешь не выяснять отношений. Наверное, чтобы не услышать еще что-нибудь похуже.
Во время развода ты узнаешь, что все его силы и средства, брошенные на твое воспитание и счастье, потрачены зря, что ты не оправдала его надежд, что ты заслуживаешь лишь наказания… Дорогая, если ты полагаешь, что развод означает конец его власти над тобой, то ты ошибаешься. Ты была и останешься «Моя» в его сознании и устах, только теперь это будет звучать в сочетании со словами «сука, стерва, хамка, идиотка» и прочее. Всю оставшуюся жизнь ты будешь вздрагивать и беситься от звонков, сплетен друзей и знакомых…
Дорогая, неужели ты не знаешь, что все желания имеют одно общее свойство – они обязательно сбываются. Правда, обычно не рано, а именно поздно, когда уже не ждешь и даже забываешь, что именно этого ты когда-то так страстно хотела.
Разве не хотела ты принадлежать ему, любимому? Разве не хотела, чтобы это длилось вечно или навсегда? Ты все получила сполна.
Нет, надо выпить кофе, прокашляться, вернуть голосу нейтральность… Или не надо? Почему, ну почему он считает, что развязывать отношения с женщиной нужно в постели? Неужели он принимает женщин за недоумков или животных? Что, нельзя словами объяснить свой уход, сожаление, раскаяние, благодарность, наконец? Почему он думает, что слов недостаточно, что непременно нужно дополнять текст повествования о неизбежной разлуке актом совокупления со слезами и мысленным желанием другой, любимой женщины? Неужели он не понимает, что подло трахаться с одной женщиной, рассказывая о любви к другой и «как бы» на прощание? Неужели он не понимает, как оскорбительна постель и для женщины, с которой расстается? А может, и правда не понимает? Она чуть не взвыла от опять нахлынувшей ярости, даже уши загорелись.
Алло? Привет… Да, представь себе, это я… Давно не виделись… А если и вправду соскучилась?.. Почему я вру, нисколько не вру… Как выгляжу? Давай встретимся – увидишь… Нет, не шучу… Отлично, давай в три на Тургеневской.
Пошла в душ, долго стояла под горячими струями, стараясь согреться и унять дрожь. Мысли крутились вокруг одного и того же. Почему мужчины используют одинаковые приемы при окучивании разных подруг? Неужели не ранят их воспоминания или ассоциации с прошедшей или непроходящей любовью? Почему они поют одни и те же песни всем подряд? Почему для них нет препятствий и разницы в близких отношениях с любимыми и нелюбимыми женщинами? Безответственность слов, клятв, мольбы и обещаний… Почему он недавно прощался с одной из своих прежних любовниц не где-то на нейтральной территории – в кафе, например, – а именно в постели, еще не остывшей от состоявшейся заново между ними близости, да еще под музыку из магнитолы, вместе купленной накануне в знак примирения для их совместных вечеров? Почему надо раздевать и трахать чужую и нелюбимую, как он утверждает, женщину, чтобы вернуться к ней, к любимой? Слов хватает на вранье, а на правду – нет? Бешенство выбросило ее из ванной, и она лихорадочно начала сушить волосы, одновременно перебирая косметику и наряды…
В половине четвертого, благоухая духами, улыбаясь красным ртом, она шагала к человеку с цветком в руке, готовясь отыграть свой спектакль мести. Шли по улице, выбирая кафе или ресторан, где можно посидеть, поговорить. «Что, собственно, говорить, когда не за разговорами явилась», – думалось ей. Еще ей подумалось, что она решительно отказалась зайти в ресторан, где она была когда-то с объектом мести. Почему для женщин имеют значение такие вещи, а для мужчин нет? Они как нарочно ведут своих баб именно туда, где было так хорошо вдвоем с любимой. Им безразлично или просто лень менять привычки?
– Да, да, я слушаю. Конечно, рада тебя видеть. Спасибо за миленький цветочек. Как работа? – Теперь передышка надолго, на время длинного рассказа о проблемах, новостях и деловых планах. Уютное кафе, тихая музычка.
Она думала, почему опять вернулась к разорванным отношениям. Только-только обрела покой в душе, – и вот вся работа над собой вылетела в трубу. Не хватило сил полностью расстаться с человеком, смирения перед окончательной потерей и твердости устоять перед соблазном вернуться. Надо было исчезать из его поля зрения навсегда, не травить душу, тогда бы прекратилась эта изнуряющая боль. Раньше в их отношениях ее душили непонимание и обида, потом его черствость и обида, потом ненависть и обида, и, наконец, ревность и обида. Жрущая изнутри многоликая обида на себя за очередную несбывшуюся надежду и веру. Если боль – непременная спутница любви, то к черту такую любовь! Как вернуть покой, стоивший огромных усилий?
– Слушаю внимательно. Здесь я, никуда не отлетела. Уходи из этой конторы, не жалей. Думаю, у тебя получится с переходом, а там дела пойдут. Наработки же есть… Да, конечно, закажи кофе, и пойдем.
Они ехали в такси, он держал ее за руку, она не сопротивлялась. Все шло отлично. Стемнело, когда они подъехали к подъезду. Вошли в квартиру, и она попросила не зажигать яркого света. Она уже устала как бездомная собака, а он все хлопотал, доставал из холодильника фрукты и вино, суетился над журнальным столиком, расставляя посуду, при этом словно мимоходом трогал и целовал ее, проверяя, не передумает ли. «Не волнуйся, не передумаю», – усмехнулась она про себя…
…Домой попросила не провожать, а вызвать такси, и уже в машине почувствовала, что боль вытеснилась измученностью, но полного облегчения не наступило, потому что мысли оставались горьки и однообразны. Может быть, зря все бабы дохнут от ревности, даже больше не от ревности, а от мужской безжалостности? А есть она – мужская жалость? А может быть, у умнейшей половины человечества нет прямой связи между любовью и близостью? И вообще, понятия «любовь, близость» не живут в их сознании столь значительно и серьезно, как у женщин?
Хватит сантиментов. Да нормально все у них, у мужиков, – нет противопоказаний к славненькому перепихону, и член не подводит, так как нет у него этой дури в головке, что в голове: страдания там, мотивации и прочее, все органы работают слаженно. Он, любимый, жив-здоров и доволен. А у нее почему-то все в раскоряку – и мозги, и тело. Может, все дело в различном устройстве систем? У мужчин – все наружу: и органы любви, и чувства, и действия, и доказательства, а у женщин – внутри. Мужчины выбрасывают, а женщины собирают. Мужчины поэтому легко взлетают и меняют точки приземления, а женщины накапливают разные чувства в себе до невыносимой тяжести и невозможности подняться иной раз просто с колен, не говоря уж о полетах. Мы живем на одной Земле, две схожие и совместимые биологические разновидности. Мы когда-то прилетели с разных планет и продолжаем рождаться инопланетянами друг для друга – мужчинами и женщинами, не давая погибнуть двум цивилизациям, представители которых вкладывают разный смысл в совершенно одинаковые слова, испытывают абсолютно разные чувства, различно видят одинаковые вещи и по-разному мыслят…
… Она стояла, застыв с трубкой телефона в руке. Сигарета давно погасла. Босые ноги замерзли совсем. Она медленно опустила трубку на рычаг, бросила на розы в ведре окурок, запахнула халат и отправилась в душ, чтобы согреться под горячими струями и начать, наконец, жить новый день.
Призрак из прошлого
Элегантная женщина, из тех, про которых говорят, «что она хорошо выглядит для своего возраста», прошла к только что освободившемуся месту в углу кафе, заполненного нервными пассажирами, и заказала кофе. Почти следом за ней к еще не прибранному столику подсела хорошенькая заплаканная девушка и попросила официанта, собирающего на поднос грязную посуду, принести порцию коньяка. Едва официант отошел, девушка попыталась вынуть из сумки сигареты и зажигалку, но дрожащие тонкие пальцы с модным маникюром неловко хватали и роняли к ножкам стула и на стройные колени разное нехитрое девичье добро: заколку, платок, помаду, расческу…
– Ну-ну, голубушка, успокойтесь. Вы еще так юны и не знаете, что женщина должна позволять себе плакать только от восторга и счастья, да и то – красиво и аккуратно, чтобы не потекла тушь. А остальные причины, поверьте, не стоят ни одной Вашей слезинки. Красота – это роскошь, которую нужно беречь, – низким голосом с сочувственной полуулыбкой произнесла дама.
Девушка нащупала платок, высморкалась и подняла покрасневшие глаза на соседку напротив.
– Вам хорошо шутить, а у меня вся жизнь летит к чертям.
Женщина качнула головой:
– Да, верно, пожалуй: когда жизнь пролетела и слезы все выплаканы, шутить очень даже хорошо. Так что я была неправа: плачьте, дорогая, и наслаждайтесь своим горем от любви со вкусом. Коньяк в этом случае отлично подходит. Только носик припудрите и глазки, глазки свои поберегите, не трите их так яростно.
Девушка, наконец, достала сигареты, зажигалку, положила их рядом с уже принесенным коньяком, застегнула сумку. Сделала глоток, потом закурила и посмотрела на женщину. Встретила лукавый, понимающий синий взгляд и внезапно ощутила теплую симпатию и доверие к случайной собеседнице.
– Спасибо Вам, я сейчас успокоюсь. Давайте знакомиться. Мила.
– Давайте не будем знакомиться, а лучше расскажите мне свою историю, время есть. Вам станет легче, я вдруг что-нибудь умное скажу, а потом разлетимся в разные небеса…
Мила кивнула. Помолчала и начала:
– Понимаете, он мой начальник. Я его люблю, но он женат, и у него маленькая дочка. Мы должны лететь с ним вместе в Париж на два дня. У него все время дела-дела, потом – семья. А я – между делами и семьей… Я очень надеялась на эту поездку, а здесь – вон, что творится. Он позвонил, сказал, что у него меняются планы, тем более, что уже теряется полдня из-за задержки рейса, и… что я… могу лететь одна, если хочу…
Губы девушки опять задрожали.
– О, нет. Мила, одной в Париж лететь в таком состоянии я Вам не советую. Париж – город прекрасный, но холодный и жестокий. Там везде застывшая кровь тысяч казненных людей, преданных и предателей, там среди парадной красоты разлита ложь и фальшь во имя власти и денег. Энергетика зла, чванства и жадности висит в атмосфере этого города и не ощущать ее очень сложно. Нет, Милочка, в Париж нужно ехать или в самый пик страсти вдвоем с возлюбленным, или с о-очень большими деньгами. В первом случае чувства победят спрятанное зло, и красота города откроет свое восхитительное надменное лицо, а во втором случае – город окутает душу отточенной лестью и бросит к Вашим ногам материальную роскошь мира. У Вас, как я понимаю, первый вариант сорвался, а на второй вариант – простите за нескромный вопрос – располагаете ли вы такими деньгами?
– Нет, что Вы! У меня ограниченные средства. В принципе. Моя зарплата, да иногда его подарки и небольшие деньги, которые я выпрошу. А просить, ох, как противно!
– Так он жадный?
– Да не пойму. Вроде, когда никто не видит, и цветы дарит, и украшения иногда, а вот чтобы баловать деньгами, так нет. Все бизнес, накопления. Не пойму.
Женщина махнула рукой официанту, попросила еще кофе. Взглянула на девушку.
– Знаете что? Если получится поменять билет, махните в Прагу. Золотая от нежности, уютная, юная, бесшабашная и теплая в любую погоду, красавица-Прага подарит Вам маленькое счастье и доброе утешение.
Мила тяжело вздохнула.
– Никуда я не хочу без него. Я хочу за него замуж.
– Что, так хорош? А как же жена, дочка? Неужели Вас это не волнует? – размешивая сахар в чашке, она подумала, что когда-то сама точно так же была уверена, что жен и детей своих возлюбленных можно отодвинуть в прошлое во имя новой любви к ней, неповторимой. Она не думала в молодости о том, что расплата приходит всегда. Рано или поздно. И в неприглядном виде одиночества и болезни.
– Понимаете, семья его – это уже давно будни и долг, а со мной ему хорошо. Он очень устает на работе, он такой строгий, правильный. Можно подумать, что он холодный и расчетливый, но он такой сильный, мне так нравится его уверенность и сдержанность… Я не хуже его жены смогу заботиться о нем, да и ребенка я тоже родила бы, даже хочу этого. А уж его деньги я могла бы тратить намного интереснее его супруги, – последнее слово она процедила довольно ядовито.
«Боже, как скучно, одно и тоже. Банальная ситуация, банальная девушка, банальный богатенький, деловой и пресный мужичонка». С такими мыслями крашеная темная голова склонилась в сторону девушки, но уже со старательно деланным вниманием.
– Хотите, я покажу его фотки? Только на мобильнике, не очень хорошего качества. Смотрите, это он на работе, а это он в ресторане со мной.
Вглядевшись из вежливости в экран мобильного телефона, она вдруг похолодела: любовник ее визави был Вадим. Вадим, который когда-то…
… ворвался ураганом в ее кабинет.
– Закрывай компьютер. Поехали. Такси внизу.
– Куда? Бешеный.
– Не спрашивай. Срочно.
Они ехали куда-то, Вадим загадочно улыбался и, как всегда, все время касался ее рук, обнимал за плечи. Расплатившись с таксистом, он умело помог ей выбраться из машины и повел за руку к дверям ювелирного магазина. Попросил продавщицу достать отложенные серьги и протянул со счастливым лицом ей: «Примерь, они как звездочки будут сиять на твоих ушках». Она растерянно держала украшения в руке.
– Но, Вадим, я не ношу такие крупные серьги. Эти камни велики…
– Нет, вы слышали? – он повернулся к продавщице. – Ей бриллианты велики.
Они долго препирались у прилавка с золотыми игрушками, пока она не уговорила его согласиться на аккуратные, изящные с небольшим камнем хорошей воды сережки.
Они готовились к отдыху на Мальорке. Он купил путевки и теперь в магазине покупал ей одежду.
– Я хочу, чтобы на тебе не было ни одной привычной тряпки. Все только новое, я так хочу.
Он таскал ей вороха сарафанов, юбок, купальников, платьев и блузок в примерочную кабинку и обратно. Она уже устала, да и хотела как-то остановить его транжирство, потому что знала – он спускает последние свои крупные деньги, и впереди с работой у него – неизвестность. Продавщица с круглыми от удивления глазами пыталась помочь ему и не выдержала, спросила, что же он конкретно хочет.
– Я хочу, чтобы ей было комфортно в любое время суток, и чтобы все завидовали, что у меня такая красивая женщина.
Потом так же выбиралась для нее обувь.
На знаменитом испанском острове, в очаровательном небольшом отеле среди сосен и цветов, в номере «люкс» он любил и нянчил ее без устали. В дневной зной он укладывал ее спать, укутывая в мягкое голубое одеяло, потому что после недавно перенесенной в Москве пневмонии ей бывало зябко в прохладном номере, и шел покупать вино, фрукты и веера, которые ей нравились. По утрам они далеко заплывали в море с надувным матрацем и любили друг друга в сверкающей воде под обжигающим солнцем. И все время смеялись. Его сумасшедшие выходки и шутки заставляли ее смеяться столько, сколько было уже невозможно. Они ходили вечерами в ресторанчик, где темпераментная испанка пела, хрипловатым грудным голосом выворачивая всю душу, пили нарядные коктейли, танцевали и много гуляли вдоль берега моря, держась за руки.
Он хулиганил. В средневековой испанской усадьбе они дегустировали вина из бочек на старой площади, мощеной булыжником, а потом Вадим все платил и платил наезднику в костюме испанского дворянина, чтобы его конь в поклоне стоял перед ней. Он на экскурсии по инквизиторскому подвалу умудрился стащить ножной браслет из тяжеленного металла, и вечером в номере, достав его из кармана, начал примерять ей на ногу, приговаривая, что так он будет пытать ее, как ведьму, за коварство и неверность… Она отбивалась со смехом и обзывала его бандитом и дураком…
…Мила бесконечно перелистывала картинки в мобильном телефоне и рассказывала самозабвенно, на какую надежную и разумную жизнь она надеется со своим ненаглядным, когда вырвет его, наконец, из рук нелюбимой жены. Слезы вдруг опять подступили, и она плотно закрыла глаза, пытаясь проглотить подступивший ком в горле.
– Привет, детка. Скучаешь в одиночестве? Представь, последние переговоры отменились. Ну, что, пошли на посадку? – Мила открыла глаза и вдруг обессилела от смятения. Перед ней стоял ее идол с привычно усталым лицом и пытался одной рукой ослабить узел галстука на рубашке. – Я кофе успею выпить?
Он тяжело и грузно опустился на стул напротив нее, где недавно сидела синеглазая немолодая женщина.
Моя
Если вихрь чувств не ограничился скоротечной страстью, то дальше все идет по накатанному столетиями сценарию. «Моя невеста» превращается в «Мою жену». И апогеем любви ты чтишь горячечно-сбивчивые сообщения типа: «Моя невеста (жена) не должна», а далее по списку: кокетничать с другими, сидеть допоздна с друзьями, у подруги, ездить в командировки, в гости; не дай боже, ночевать вне дома, носить короткие юбки, открытые и прозрачные одежды, употреблять много косметики, любить работу больше, чем стирку его носков и приготовление ему обедов-ужинов-завтраков, а также тратить деньги по своим легкомысленным капризам. Почему, дорогая, ты спокойно все это принимаешь за ревность, заботу о тебе, за хозяйственность и радение на благо семьи? От понятия «ревнует, значит, любит» совсем недалеко до разной тяжести побоев, ведь формула-то одна.
Как-то незаметно к нежной тирании на тему «Моя… не должна» добавляется вяловато-индикативное планирование твоего поведения по линии «Моя жена должна», и далее по пунктам: быть всегда в форме, в хорошем настроении, быть готова к радостному приему ожидаемых и нежданных гостей, быть хотя бы немного поинтересней в общении и по-изобретательней в постели и вообще стараться быть ему приятной во всех отношениях.
Ты начинаешь подгонять свои слова и выражения лица под его настроение, выглядеть и одеваться по его вкусу, учишься подавать ужин в удобное ему время и не приставать с разговорами во время просмотра футбола (хоккея, тенниса, политновостей, детектива и др.). Во имя почетного звания «Моя жена» ты служишь старательно, но почему-то его раздраженно-усталый голос становится стабильным фоном жизни.
Потом наступает время, когда, привычно возвращаясь домой с сумками и открывая дверь ключом, ты регулярно слышишь: «Ну ладно, пока, там моя пришла». Еще чуть позже ты перехватишь в контексте телефонного разговора с кем-то выражения «моя корова, моя дура, моя старуха» – по ситуации… Почему-то ты предпочитаешь не выяснять отношений. Наверное, чтобы не услышать еще что-нибудь похуже.
Во время развода ты узнаешь, что все его силы и средства, брошенные на твое воспитание и счастье, потрачены зря, что ты не оправдала его надежд, что ты заслуживаешь лишь наказания… Дорогая, если ты полагаешь, что развод означает конец его власти над тобой, то ты ошибаешься. Ты была и останешься «Моя» в его сознании и устах, только теперь это будет звучать в сочетании со словами «сука, стерва, хамка, идиотка» и прочее. Всю оставшуюся жизнь ты будешь вздрагивать и беситься от звонков, сплетен друзей и знакомых…
Дорогая, неужели ты не знаешь, что все желания имеют одно общее свойство – они обязательно сбываются. Правда, обычно не рано, а именно поздно, когда уже не ждешь и даже забываешь, что именно этого ты когда-то так страстно хотела.
Разве не хотела ты принадлежать ему, любимому? Разве не хотела, чтобы это длилось вечно или навсегда? Ты все получила сполна.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента