Страница:
– С добрым утром, милая фрекен… то есть панна Марта!
– Здравствуйте, Йохан Крузе! – просто ответила она и без церемоний протянула маленькую, но крепкую ручку в простой вязаной перчатке. Глаза ее сияли, и ради этого сияния Йохан, наверное, сейчас вызвал бы на бой и второй легион демонов или полк московитов.
– То, что ты играл, было так красиво! – призналась девушка. – Как это называется?
– Утренняя зоря! – важно объяснил Йохан, ужасно довольный тем, что может покрасоваться перед красавицей, изображая бывалого служаку. – Сей сигнал исполняется горном и барабаном, либо воинским оркестром прежде утренней поверки при стоянии войск лагерем, либо в гарнизонах прежде поднятия флага. А вообще, тебе надо услышать, как на стоянке войск нашего доблестного короля Карла играют зорю сразу десять, пятнадцать, двадцать полковых оркестров! Вот это – настоящая музыка, такая могучая и торжественная!..
Они как-то неожиданно для себя перешли на «ты», словно были знакомы уже целую вечность.
– Йохан, пожалуйста, а ты не мог бы сыграть мне эту чудесную зорю еще раз? – Марта умоляюще сложила ладошки и посмотрела на Йохана с забавным видом маленькой девочки, которая выпрашивает лакомство. – Мне так хочется послушать!
– Как можно, Марта! – придал себе напускной суровости Йохан. – Согласно артикулу, зорю не пристало теперь исполнять до вечерней поверки…
– Йохан, ну пожалуйста! Для меня!..
– А, ладно!! Для тебя – что угодно, Марта! – В Йохане вдруг проснулся мальчишка-сорванец, и к тому же безумно влюбленный. – Подержи-ка коня! Сумеешь?
– Еще бы! Меня вообще все животные любят: и лошади, и коровы, и собаки, и коты, и даже мышь, которая живет в норке за камином! – похвасталась Марта. Она ловко взяла строевого коня Йохана под уздцы, ласково поглаживая его по черному мокрому храпу. Йохан принял самую картинную позу, которую только мог, – наверное, ее оценили бы даже поседевшие в походах ветераны на плац-параде в Стокгольме – и вновь прилежно вывел «зорю». На сей раз он играл вполсилы, чтобы не пострадали нежные ушки девушки.
В двух кварталах от площади четверо драгун, которые только что принялись за круг кровяной колбасы со свежевыпеченным хлебом, отложили трапезу:
– Ого, наш Йохан дудит во второй раз! Не иначе этого молокососа Вульфа снова понесло проверять квартиры. А ну-ка, ребята, щетки да скребки в руки – и к лошадкам!
Йохан принял от Марты повод и церемонно поцеловал ей руку:
– А теперь, милая фрекен Марта, я вынужден раскланяться. Мне надо поскорее уехать отсюда, пока не примчался разгневанный дежурный офицер! И желательно покататься пару часиков где-нибудь за городом, чтоб страсти улеглись…
Живое личико Марты изобразило гримаску воплощенного раскаяния:
– О, Йохан, я меньше всего желала навлечь на тебя неприятности! Я – просто капризная противная девчонка… Прости меня, пожалуйста!
– Конечно же, прощу, Марта, – весело сказал он, занося ногу в стремя. – Но при одном условии!
– Проси о чем хочешь! – воскликнула девушка, но, спохватившись, добавила: – Конечно, если порядочной девушке будет прилично исполнить эту просьбу…
– А вот и нет! Потому что я хочу потребовать от тебя ответа на один ужасно неприличный вопрос: где и когда мы снова увидимся?
Марта рассмеялась звонким искрящимся смехом:
– Какие же вы все, военные, все-таки повесы! Ну, так и быть… Жди меня завтра после полудня вон в той улочке у третьего дома. Там на вывеске нарисован серый гусь! Только ты обязательно приходи вовремя, потому что неприлично заставлять даму ждать!
…С тех пор Йохан Крузе встречался с Мартой почти каждый день. Они виделись в соборе во время службы, в лавочках, куда она заходила покупать провизию для пасторской семьи. Йохану казалось, он успел во всех подробностях изучить дневные маршруты красавицы. Всякий раз, когда девушка могла ускользнуть из-под бдительного воспитательского ока, им улыбалось счастье немножко побродить по узким улочкам Мариенбурга, болтая о всякой всячине. Марта доверчиво опиралась о руку Йохана и изредка великодушно позволяла ему на пару секунд приобнять ее за талию, переводя через лужи. Однако когда он впервые решился поцеловать девушку и, словно невзначай, наклонился к ее ярким сочным губкам, она вдруг порывисто отпрянула, словно от ядовитой змеи, и с гневом глянула на него своими вмиг почерневшими глазами. Йохану пришлось битый час доказывать пылающей от обиды Марте, что он вовсе не хотел оскорбить ее и никогда больше не осмелится повторить эту бестактность. Наконец он был прощен и в качестве утешительного приза получил для поцелуя обе ее ручки – даже без перчаток.
Исполнившись решимости продемонстрировать честность своих намерений, бравый драгун стал провожать Марту домой с рынка и, как верный денщик, таскал за ней корзины со снедью. Однако тяжелая, обитая железом пасторская дверь никогда не открылась для него… Тем не менее он открыто сидел с Мартой на скамейке у знаменитых дубов, тех самых, которые посадил перед домом преподобный Эрнст Глюк в ознаменование своих великих трудов. Марта долго и восхищенно рассказывала Йохану о своем воспитателе и так восхваляла его ученость и доброту, что молодой солдат пришел к выводу: хоть мариенбургский господин Глюк и даст немало очков вперед скромному пастору Бьорку из Уппланда, в чем-то они очень похожи. Или подлинные служители Господа должны походить друг на друга, словно братья?
А однажды Марта принесла своему солдату теплый, только что из печи, сдобный хлеб. Глядя на то, как он долго и сосредоточенно вдыхает его аромат, девушка вдруг задала вопрос, заставший его врасплох:
– Ты, наверное, очень сильно скучаешь по дому? Это, должно быть, очень тяжело – не иметь права вернуться домой, когда устанешь скитаться по чужим краям…
Они стояли на едва очистившемся от снега берегу Алуксне, где из-под пожухлой прошлогодней травы уже показалась робкая и нежная первая зелень. Марта без всякого стеснения грела ладони в его ладонях. Тогда она впервые позволила себя поцеловать, но потом сама быстро отняла губы и посмотрела на юношу с немым вопросом. Йохан вдруг почувствовал себя так неловко, как никогда в жизни. Вроде бы радоваться надо: сорвал у красотки первый поцелуй, теперь дело пойдет! Но почему так тревожно и томительно на сердце? Чтобы скрыть растерянность, Йохан стал отвечать на ее вопрос о доме, неуверенно и потому напыщенно и неискренне:
– Вернуться? Зачем? Мы солдаты, наше место – подле его величества! Впрочем, что греха таить, порой хочется вернуться в родной дом, чтобы покрасоваться героем перед родней и приятелями! Ну, это ненадолго, а потом снова – навстречу подвигам и приключениям! Вот удел сильных мужей!
– Мне кажется, что ты просто боишься быть слабым… – серьезно сказала Марта. – Этого не нужно бояться! Пастор Глюк говорит, что все мы – слабые создания Божьи! Даже самые сильные из нас! Мой отец был смелым и сильным, но он не боялся любви!
– А я, что ли, боюсь? Шутишь?! – оскорбился Йохан. – Ну, смотри, красотка, я тебе сейчас это докажу!
Он порывисто схватил Марту за талию и, что было силы, прижал к себе. Девушка попыталась вырваться. Он не отпускал – только жадно ловил губами ее губы.
– Ах, так?! – рассердилась Марта. – Ну держись!!
Она быстро и зло укусила Йохана за нос. Тот поневоле разжал руки и схватился за пострадавшую часть лица, которая покраснела и быстро опухала.
– С ума сошла! – выговорил он ей. – Кусаешься, как дикий зверек, а я ведь только хотел поцеловать тебя!
– Я умею защищаться, ведь я – дочь солдата! – горячо и задорно воскликнула она. – Ты мне понравился потому, что похож на моего покойного отца! Но никогда ты ничего не сделаешь без моей воли, ничего! Только я сама буду решать, станешь ты меня целовать – или нет!
– Почему ты сказала, что я боюсь любви, злая девчонка? Разве пристало воину быть трусом в амурных битвах?
– Ты боишься слишком привязаться ко мне, вот что! – печально произнесла Марта и отстранилась от него, словно собираясь прощаться навсегда. – Взять меня ты бы не побоялся, если бы я согласилась. Но вот остаться со мной – никогда…
Тут уже Йохан не на шутку разозлился и взорвался, словно пылающая ручная граната.
– Нет, ну не прав ли старина лейтенант Хольмстрем, который с утра до вечера талдычит мне о женской глупости?! – воскликнул он. – Ты долго думала, прежде чем произнести эту реплику из балаганной трагедии? Тогда скажи, пожалуйста, какого дьявола я без всякого толку хожу за тобой вот уже которую неделю, набиваюсь в гости к твоему важному индюку-пастору и надутой гусыне-пасторше? Просто чтоб «взять тебя, если ты согласишься», как ты изволила выразиться?
Марта задумчиво и недоверчиво посмотрела Йохану в глаза.
– Скажи, ты говоришь правду? Ты действительно хочешь… – она замолчала, подбирая нужные слова, а потом отчаянно выпалила: – Хочешь быть со мной всю жизнь?!
– Раз уж сегодня день неприятных откровений, я тоже скажу тебе, в чем твоя беда, – раздраженно заявил Йохан. – Ты слишком хороша и отлично понимаешь, о чем думает любой из нашего брата, когда на тебя смотрит! Но при этом ты не желаешь понять, что это не может помешать благородному и достойному человеку захотеть взять тебя в жены перед Господом и людьми! Я, между прочим, хочу…
Ни слова не говоря, Марта бросилась Йохану на шею, да с таким пылом, что ему стоило труда удержаться на ногах. Она сама нашла его губы и принялась жарко и страстно целовать их…
Когда оба снова сочли уместным вернуться к словам, Марта пообещала:
– Пастор Глюк позовет тебя. Непременно! Я пока не решалась рассказать ему о тебе. Уж очень он не любит шведов! Но я обязательно расскажу…
– И за что же наш святой мудрец так не любит несчастную шведскую армию, между прочим, охраняющую его город от нашествия московитов? – едко поинтересовался Йохан.
– Господин Глюк… – замялась Марта. – Он… Только ты никому не рассказывай, особенно своим, ладно?! Он считает вас захватчиками! Он говорит, что Ливония должна быть свободной!
– Ага, и именно московиты ей в этом охотно помогут, когда придут сюда своими варварскими ордами, – скептически заметил трубач. – Просите лучше милости у Его Величества короля Швеции!
– Никогда, слышишь ты, никогда, – воскликнула Марта, и глаза ее сверкнули негодованием, – никогда и ни у кого мы не будем просить милости! Ни у вас, шведов, ни у московитов!
– Значит, ты отвергаешь меня, потому что я – швед и служу королю Карлу?
– Я не отвергаю тебя! – совсем по-другому, нежно и ласково, сказала Марта. – Просто я хочу, чтобы ты полюбил меня всерьез.
– И ты добилась своего, злая девчонка! – вздохнул Йохан. – Я именно так и полюбил тебя! Сам себя не узнаю… Подумать только, что будут говорить наши ребята в полку?!
– А какое тебе дело до того, что они о нас скажут?
– И верно, уже никакого. Скорее меня сейчас заботит, что скажет твой пастор, который, как я погляжу, на поверку выходит мятежником хуже Паткуля! И мою диспозицию, Марта, это обстоятельство отнюдь не облегчает… Что же, придется жениться и даже умолять этого свободолюбивого Глюка отдать свою воспитанницу за шведа!
Марта звонко и довольно рассмеялась и вновь позволила себя поцеловать.
– Господин Глюк – добрый и все понимает! Он не станет мешать нам, если увидит, что мы любим друг друга, – заверила она!
…Шагая к себе на квартиру, Йохан никак не мог собраться с мыслями. Еще утром, спроси его кто-нибудь, хочет ли он жениться на Марте, он бы вряд ли нашелся что сказать. Но жизни своей без Марты, без ее своенравного, горячего характера, без ее всепобеждающего очарования он уже не представлял.
Надо же было ему, преданному солдату короля Карла, найти свою избранницу в семье родни изменника Паткуля! Знал бы его отец, достойный ветеран походов отца нынешнего короля, из какой мятежной семейки младший сын хочет взять ему невестку!
Впрочем, старый Крузе сам иногда спьяну отзывался о молодом короле в таких нелестных выражениях, что Йохану хотелось сцепиться с родным отцом врукопашную! Ну, значит, будет у старика достойная невестка – тоже за словом в карман не полезет, вот вместе и примутся ругать Его Величество… А матушке и сестрам Марта наверняка понравится – веселая, озорная, добрая, золотые руки…
Дочка пастора Бьорка Анна – та, конечно, поплачет! Жалко ее… Однако сама виновата: раньше нужно было быть посговорчивей!
Что ж, на каждого Самсона найдется своя Далила. От любви не уйдешь! Так, кажется, говорил пастор Бьорк из Уппланда?!
Глава 5
Глава 6
– Здравствуйте, Йохан Крузе! – просто ответила она и без церемоний протянула маленькую, но крепкую ручку в простой вязаной перчатке. Глаза ее сияли, и ради этого сияния Йохан, наверное, сейчас вызвал бы на бой и второй легион демонов или полк московитов.
– То, что ты играл, было так красиво! – призналась девушка. – Как это называется?
– Утренняя зоря! – важно объяснил Йохан, ужасно довольный тем, что может покрасоваться перед красавицей, изображая бывалого служаку. – Сей сигнал исполняется горном и барабаном, либо воинским оркестром прежде утренней поверки при стоянии войск лагерем, либо в гарнизонах прежде поднятия флага. А вообще, тебе надо услышать, как на стоянке войск нашего доблестного короля Карла играют зорю сразу десять, пятнадцать, двадцать полковых оркестров! Вот это – настоящая музыка, такая могучая и торжественная!..
Они как-то неожиданно для себя перешли на «ты», словно были знакомы уже целую вечность.
– Йохан, пожалуйста, а ты не мог бы сыграть мне эту чудесную зорю еще раз? – Марта умоляюще сложила ладошки и посмотрела на Йохана с забавным видом маленькой девочки, которая выпрашивает лакомство. – Мне так хочется послушать!
– Как можно, Марта! – придал себе напускной суровости Йохан. – Согласно артикулу, зорю не пристало теперь исполнять до вечерней поверки…
– Йохан, ну пожалуйста! Для меня!..
– А, ладно!! Для тебя – что угодно, Марта! – В Йохане вдруг проснулся мальчишка-сорванец, и к тому же безумно влюбленный. – Подержи-ка коня! Сумеешь?
– Еще бы! Меня вообще все животные любят: и лошади, и коровы, и собаки, и коты, и даже мышь, которая живет в норке за камином! – похвасталась Марта. Она ловко взяла строевого коня Йохана под уздцы, ласково поглаживая его по черному мокрому храпу. Йохан принял самую картинную позу, которую только мог, – наверное, ее оценили бы даже поседевшие в походах ветераны на плац-параде в Стокгольме – и вновь прилежно вывел «зорю». На сей раз он играл вполсилы, чтобы не пострадали нежные ушки девушки.
В двух кварталах от площади четверо драгун, которые только что принялись за круг кровяной колбасы со свежевыпеченным хлебом, отложили трапезу:
– Ого, наш Йохан дудит во второй раз! Не иначе этого молокососа Вульфа снова понесло проверять квартиры. А ну-ка, ребята, щетки да скребки в руки – и к лошадкам!
Йохан принял от Марты повод и церемонно поцеловал ей руку:
– А теперь, милая фрекен Марта, я вынужден раскланяться. Мне надо поскорее уехать отсюда, пока не примчался разгневанный дежурный офицер! И желательно покататься пару часиков где-нибудь за городом, чтоб страсти улеглись…
Живое личико Марты изобразило гримаску воплощенного раскаяния:
– О, Йохан, я меньше всего желала навлечь на тебя неприятности! Я – просто капризная противная девчонка… Прости меня, пожалуйста!
– Конечно же, прощу, Марта, – весело сказал он, занося ногу в стремя. – Но при одном условии!
– Проси о чем хочешь! – воскликнула девушка, но, спохватившись, добавила: – Конечно, если порядочной девушке будет прилично исполнить эту просьбу…
– А вот и нет! Потому что я хочу потребовать от тебя ответа на один ужасно неприличный вопрос: где и когда мы снова увидимся?
Марта рассмеялась звонким искрящимся смехом:
– Какие же вы все, военные, все-таки повесы! Ну, так и быть… Жди меня завтра после полудня вон в той улочке у третьего дома. Там на вывеске нарисован серый гусь! Только ты обязательно приходи вовремя, потому что неприлично заставлять даму ждать!
…С тех пор Йохан Крузе встречался с Мартой почти каждый день. Они виделись в соборе во время службы, в лавочках, куда она заходила покупать провизию для пасторской семьи. Йохану казалось, он успел во всех подробностях изучить дневные маршруты красавицы. Всякий раз, когда девушка могла ускользнуть из-под бдительного воспитательского ока, им улыбалось счастье немножко побродить по узким улочкам Мариенбурга, болтая о всякой всячине. Марта доверчиво опиралась о руку Йохана и изредка великодушно позволяла ему на пару секунд приобнять ее за талию, переводя через лужи. Однако когда он впервые решился поцеловать девушку и, словно невзначай, наклонился к ее ярким сочным губкам, она вдруг порывисто отпрянула, словно от ядовитой змеи, и с гневом глянула на него своими вмиг почерневшими глазами. Йохану пришлось битый час доказывать пылающей от обиды Марте, что он вовсе не хотел оскорбить ее и никогда больше не осмелится повторить эту бестактность. Наконец он был прощен и в качестве утешительного приза получил для поцелуя обе ее ручки – даже без перчаток.
Исполнившись решимости продемонстрировать честность своих намерений, бравый драгун стал провожать Марту домой с рынка и, как верный денщик, таскал за ней корзины со снедью. Однако тяжелая, обитая железом пасторская дверь никогда не открылась для него… Тем не менее он открыто сидел с Мартой на скамейке у знаменитых дубов, тех самых, которые посадил перед домом преподобный Эрнст Глюк в ознаменование своих великих трудов. Марта долго и восхищенно рассказывала Йохану о своем воспитателе и так восхваляла его ученость и доброту, что молодой солдат пришел к выводу: хоть мариенбургский господин Глюк и даст немало очков вперед скромному пастору Бьорку из Уппланда, в чем-то они очень похожи. Или подлинные служители Господа должны походить друг на друга, словно братья?
А однажды Марта принесла своему солдату теплый, только что из печи, сдобный хлеб. Глядя на то, как он долго и сосредоточенно вдыхает его аромат, девушка вдруг задала вопрос, заставший его врасплох:
– Ты, наверное, очень сильно скучаешь по дому? Это, должно быть, очень тяжело – не иметь права вернуться домой, когда устанешь скитаться по чужим краям…
Они стояли на едва очистившемся от снега берегу Алуксне, где из-под пожухлой прошлогодней травы уже показалась робкая и нежная первая зелень. Марта без всякого стеснения грела ладони в его ладонях. Тогда она впервые позволила себя поцеловать, но потом сама быстро отняла губы и посмотрела на юношу с немым вопросом. Йохан вдруг почувствовал себя так неловко, как никогда в жизни. Вроде бы радоваться надо: сорвал у красотки первый поцелуй, теперь дело пойдет! Но почему так тревожно и томительно на сердце? Чтобы скрыть растерянность, Йохан стал отвечать на ее вопрос о доме, неуверенно и потому напыщенно и неискренне:
– Вернуться? Зачем? Мы солдаты, наше место – подле его величества! Впрочем, что греха таить, порой хочется вернуться в родной дом, чтобы покрасоваться героем перед родней и приятелями! Ну, это ненадолго, а потом снова – навстречу подвигам и приключениям! Вот удел сильных мужей!
– Мне кажется, что ты просто боишься быть слабым… – серьезно сказала Марта. – Этого не нужно бояться! Пастор Глюк говорит, что все мы – слабые создания Божьи! Даже самые сильные из нас! Мой отец был смелым и сильным, но он не боялся любви!
– А я, что ли, боюсь? Шутишь?! – оскорбился Йохан. – Ну, смотри, красотка, я тебе сейчас это докажу!
Он порывисто схватил Марту за талию и, что было силы, прижал к себе. Девушка попыталась вырваться. Он не отпускал – только жадно ловил губами ее губы.
– Ах, так?! – рассердилась Марта. – Ну держись!!
Она быстро и зло укусила Йохана за нос. Тот поневоле разжал руки и схватился за пострадавшую часть лица, которая покраснела и быстро опухала.
– С ума сошла! – выговорил он ей. – Кусаешься, как дикий зверек, а я ведь только хотел поцеловать тебя!
– Я умею защищаться, ведь я – дочь солдата! – горячо и задорно воскликнула она. – Ты мне понравился потому, что похож на моего покойного отца! Но никогда ты ничего не сделаешь без моей воли, ничего! Только я сама буду решать, станешь ты меня целовать – или нет!
– Почему ты сказала, что я боюсь любви, злая девчонка? Разве пристало воину быть трусом в амурных битвах?
– Ты боишься слишком привязаться ко мне, вот что! – печально произнесла Марта и отстранилась от него, словно собираясь прощаться навсегда. – Взять меня ты бы не побоялся, если бы я согласилась. Но вот остаться со мной – никогда…
Тут уже Йохан не на шутку разозлился и взорвался, словно пылающая ручная граната.
– Нет, ну не прав ли старина лейтенант Хольмстрем, который с утра до вечера талдычит мне о женской глупости?! – воскликнул он. – Ты долго думала, прежде чем произнести эту реплику из балаганной трагедии? Тогда скажи, пожалуйста, какого дьявола я без всякого толку хожу за тобой вот уже которую неделю, набиваюсь в гости к твоему важному индюку-пастору и надутой гусыне-пасторше? Просто чтоб «взять тебя, если ты согласишься», как ты изволила выразиться?
Марта задумчиво и недоверчиво посмотрела Йохану в глаза.
– Скажи, ты говоришь правду? Ты действительно хочешь… – она замолчала, подбирая нужные слова, а потом отчаянно выпалила: – Хочешь быть со мной всю жизнь?!
– Раз уж сегодня день неприятных откровений, я тоже скажу тебе, в чем твоя беда, – раздраженно заявил Йохан. – Ты слишком хороша и отлично понимаешь, о чем думает любой из нашего брата, когда на тебя смотрит! Но при этом ты не желаешь понять, что это не может помешать благородному и достойному человеку захотеть взять тебя в жены перед Господом и людьми! Я, между прочим, хочу…
Ни слова не говоря, Марта бросилась Йохану на шею, да с таким пылом, что ему стоило труда удержаться на ногах. Она сама нашла его губы и принялась жарко и страстно целовать их…
Когда оба снова сочли уместным вернуться к словам, Марта пообещала:
– Пастор Глюк позовет тебя. Непременно! Я пока не решалась рассказать ему о тебе. Уж очень он не любит шведов! Но я обязательно расскажу…
– И за что же наш святой мудрец так не любит несчастную шведскую армию, между прочим, охраняющую его город от нашествия московитов? – едко поинтересовался Йохан.
– Господин Глюк… – замялась Марта. – Он… Только ты никому не рассказывай, особенно своим, ладно?! Он считает вас захватчиками! Он говорит, что Ливония должна быть свободной!
– Ага, и именно московиты ей в этом охотно помогут, когда придут сюда своими варварскими ордами, – скептически заметил трубач. – Просите лучше милости у Его Величества короля Швеции!
– Никогда, слышишь ты, никогда, – воскликнула Марта, и глаза ее сверкнули негодованием, – никогда и ни у кого мы не будем просить милости! Ни у вас, шведов, ни у московитов!
– Значит, ты отвергаешь меня, потому что я – швед и служу королю Карлу?
– Я не отвергаю тебя! – совсем по-другому, нежно и ласково, сказала Марта. – Просто я хочу, чтобы ты полюбил меня всерьез.
– И ты добилась своего, злая девчонка! – вздохнул Йохан. – Я именно так и полюбил тебя! Сам себя не узнаю… Подумать только, что будут говорить наши ребята в полку?!
– А какое тебе дело до того, что они о нас скажут?
– И верно, уже никакого. Скорее меня сейчас заботит, что скажет твой пастор, который, как я погляжу, на поверку выходит мятежником хуже Паткуля! И мою диспозицию, Марта, это обстоятельство отнюдь не облегчает… Что же, придется жениться и даже умолять этого свободолюбивого Глюка отдать свою воспитанницу за шведа!
Марта звонко и довольно рассмеялась и вновь позволила себя поцеловать.
– Господин Глюк – добрый и все понимает! Он не станет мешать нам, если увидит, что мы любим друг друга, – заверила она!
…Шагая к себе на квартиру, Йохан никак не мог собраться с мыслями. Еще утром, спроси его кто-нибудь, хочет ли он жениться на Марте, он бы вряд ли нашелся что сказать. Но жизни своей без Марты, без ее своенравного, горячего характера, без ее всепобеждающего очарования он уже не представлял.
Надо же было ему, преданному солдату короля Карла, найти свою избранницу в семье родни изменника Паткуля! Знал бы его отец, достойный ветеран походов отца нынешнего короля, из какой мятежной семейки младший сын хочет взять ему невестку!
Впрочем, старый Крузе сам иногда спьяну отзывался о молодом короле в таких нелестных выражениях, что Йохану хотелось сцепиться с родным отцом врукопашную! Ну, значит, будет у старика достойная невестка – тоже за словом в карман не полезет, вот вместе и примутся ругать Его Величество… А матушке и сестрам Марта наверняка понравится – веселая, озорная, добрая, золотые руки…
Дочка пастора Бьорка Анна – та, конечно, поплачет! Жалко ее… Однако сама виновата: раньше нужно было быть посговорчивей!
Что ж, на каждого Самсона найдется своя Далила. От любви не уйдешь! Так, кажется, говорил пастор Бьорк из Уппланда?!
Глава 5
СВЯЩЕННИК И СОЛДАТ
Когда Марта на очередном свидании сообщила Йохану поразительную новость – пастор Глюк наконец-то захотел его видеть! – молодой солдат начал готовиться к этой экспедиции с особой тщательностью. Отпарил разогретым в очаге камнем и мокрой тряпицей с мундира застарелое пятно от ружейной смазки и аккуратно подшил начавшую отрываться вдоль борта подкладку. До яростного блеска надраил щеткой из конского волоса медные пуговицы и пряжки амуниции, а ботфорты смазал настоящим свиным смальцем. Наконец, одолжил у лейтенанта Хольмстрема почти новый замшевый камзол (одеть под мундир вместо своего, из вытертой лосины), у ротного писаря Нильса – модный галстух из белого шелка (не полагавшийся по артикулу, но такой красивый!). Гладко выбрился, смотрясь в осколок зеркала, и завил усы. Наконец, прицепил палаш, и без дополнительного ухода всегда находившийся в безупречном состоянии, и выступил в поход за сердцем Марты.
Дабы не показаться высокомерным захватчиком, Йохан оставил коня меланхолически жевать невкусное прошлогоднее сено на конюшне, а сам скромно подошел к дому пастора пешком. Ему открыл пожилой работник с плоским невыразительным лицом, по-видимому, латыш, и посмотрел на прославленный мундир Уппландского полка с тяжелой ненавистью. Но в дом все же впустил и даже шляпу проворно принял. Пришлось, следуя этикету, принятому в приличных домах, также отдать этому разбойнику палаш, что Йохан и сделал с таким тяжелым сердцем, словно складывал оружие перед неприятелем. «Верну я, парень, твою железную оглоблю, не бойся», – дерзко буркнул мужлан и скрылся в прихожей.
Потом послышались девические хихиканья и перешептывания и вместо Марты в прихожей появились ее сестрицы, которые улыбались ему так, словно он пришел просить руки каждой из них. Девиц разогнал уже знакомый Йохану противного вида парень. Он скорчил кислую высокомерную мину и гнусаво заявил:
– Я Эрнст Глюк, старший сын господина суперинтенданта святой Лютеранской церкви в Ливонии. Если вы не знаете, герре солдат, наш дом освобожден от постоя милостью шведского короля, так что вам здесь делать нечего!
Йохан сдержал сильное желание вздуть нахала прямо здесь, в прихожей, вежливо поклонился и кротко заметил, что пришел по личному приглашению пастора. А затем не удержался и добавил, вложив в эту ремарку всю силу своей иронии:
– Впрочем, вы могли об этом не знать. Понятно, что преподобный пастор не стал бы посвящать ребенка в свои планы.
Паренек поперхнулся, словно проглотив целый стакан уксуса, но родителей все же позвал. Перед Йоханом предстал златоуст из Мариенбургской кирхи – высокий, элегантный, словно светский кавалер, и показавшийся сейчас, в домашней обстановке, еще значительнее. Он вышел под руку с важной пасторшей, родственницей изменника Паткуля. Дама при ближайшем рассмотрении оказалась весьма недурной наружности и, хотя изо всех сил старалась держаться строго и неприступно, оглядела симпатичного солдатика с видимым интересом.
Йохан еще раз поклонился. Пастор просто, но с достоинством протянул ему руку. Улыбка у господина Глюка была мягкая и добрая, и Йохану он вблизи очень понравился. Чета Глюк проводила гостя в столовую, где был накрыт длинный, темного дерева обеденный стол. Йохану раньше доводилось бывать в шляхетских домах в Польше. Он отметил про себя, что в отличие от обильных, но поданных помпезно и безвкусно панских обедов сервировка здесь была изящная, а еда, напротив, скромная. Ему предложили стул напротив главы семейства, а потом в комнате стало удивительно ясно и тепло – появилась Марта. Она даже не вошла, а вбежала – радостная, веселая, легкая, и Йохан не мог не заметить, что пастор искренне обрадовался ее появлению, а вот пасторша – едва ли.
Обед прошел в не совсем удачных попытках поддерживать светскую беседу о родителях и родном крае Йохана, о позднем приходе весны и доблестях шведского оружия. Марта прислуживала за столом своему воспитателю и его супруге, словно заправская служанка в дворянском доме, что не мешало ей не сводить со своего драгуна обожающего и тревожного взгляда. Йохан, как и всякий солдат, не считал зазорным за званой трапезой наесться впрок на пару дней вперед. Однако на сей раз он благоразумно воздержался от типичного военного обжорства и ограничился тем, что выпил бокал мальвазии – для храбрости. Все собравшиеся прекрасно понимали, что собрались не ради обеда, а ради того, что за ним последует.
Когда с едой было покончено, господин Глюк отослал Марту на кухню, а супруге прозрачно намекнул, что ей не повредит послеобеденный отдых. Он хотел поговорить с Йоханом один на один. Уходя, Марта ободряюще улыбнулась своему возлюбленному, а пасторша только холодно кивнула.
– Я слышал, молодой человек, что вы… как бы это сказать… хороший знакомый моей Марты, – начал пастор. Было видно, что этот красноречивый оратор, как и многие служители церкви, не может найти подходящих слов для простых житейских вещей. Так что Йохан счел возможным вывести его из затруднительного положения, а заодно, по кавалерийскому обыкновению, устремился в решительную атаку.
– Преподобный господин пастор! – решительно заявил он. – Я очень люблю вашу воспитанницу и хочу на ней жениться!
– Только и всего? – с улыбкой спросил пастор.
– Только и всего! – в тон ему ответил Йохан.
– Хотелось бы полюбопытствовать, насколько надежны ваши чувства, молодой человек? – Пастор пытливо прищурился.
– Если бы они не были надежны, не стоило бы вовсе об этом говорить! – гордо ответил Крузе. – Я солдат и знаю цену слову. Слово солдата Швеции в вопросах чести нерушимо, как гранит шведских скал. А вам доводилось бывать на моей родине, господин пастор?
– Увы, неоднократно, – поморщился пастор Глюк. – Не скажу, чтобы эти поездки оправдали мои надежды или оставили у меня добрую память…
– Я вижу, господин Глюк, вы не очень-то любите нас, шведов. Напрасно! Не говорил ли наш Спаситель, что во Христе несть ни эллинов, ни иудеев? – Йохан не зря любил слушать уппландского пастора Бьорка. Он мог, когда понадобится, блеснуть цитатой из Евангелия.
Преподобный Глюк долго и внимательно посмотрел на Йохана. Что-то неуловимо знакомое почудилось пастору в этом юноше, облаченном в шведский мундир, – в его манере говорить остроумно и смело, словно вызывая собеседника на словесную дуэль, в честном и светлом взгляде, в этом немного наивном преклонении перед понятием солдатской чести. «Бог мой! Как же он похож на покойного Скавронского, этот швед! – вдруг, словно молния, блеснула мысль. – Тогда понятно, почему Марта влюбилась в него! И он прав: как бы я ни желал добра своему народу, служитель Божий не смеет презирать человека только за то, что он швед…»
– Вы напомнили мне одного ушедшего в мир иной друга, юноша… – признался пастор. – Это, несомненно, важное свидетельство в вашу пользу. Но я не скажу вам пока ни да, ни нет. Не взыщите! Я присмотрюсь к вам. Впредь заходите к нам запросто, как к себе домой. На обед, на ужин или если просто придет желание побеседовать. А там мы рассудим…
– Могу ли я видеться с Мартой?
– Можете, мой юный друг! – милостиво разрешил пастор. – Встречайтесь с нею свободно в любое время, когда ваша служба и ее обязанности по дому позволят это. Но строжайше предупреждаю вас: только без глупостей! К тому же будет уместным, чтобы ваши встречи проходили под надзором госпожи Христины…
– И так каждый раз – под надзором? – возмутился Крузе.
– Так принято, молодой человек, и не нам с вами менять установленные приличия, – вздохнул преподобный Глюк. – Не забывайте, что моей супруге тоже было бы не лишним побольше узнать о вас. Не можем же мы, в самом деле, позволить нашей воспитаннице и честному солдату, попросившему ее руки, и дальше сбегать от людей на уединенный берег Алуксне…
– Но откуда вы знаете?!
– О, юноша, я знаю о вас с Мартой гораздо больше, чем вы думаете! И о многом догадываюсь… Я тоже был молодым и, поверьте, не так давно!
– Но когда я могу надеяться получить у вас благословение на свадьбу с вашей воспитанницей? – задал неудобный, но неизбежный вопрос Йохан.
Пастор впервые за всю беседу неприязненно поморщился:
– Не будьте нетерпеливы, молодой человек! Время покажет, достойны ли вы ее руки.
– Времени у нас очень мало, господин пастор, – серьезно заметил Йохан. – Вам должно быть хорошо известно, что московиты собирают силы для вторжения в Ливонию! Настанет лето, просохнут дороги – и либо они выступят на нас, либо мы на них. Тогда совсем не останется времени для мирных дел… Когда мы вернемся – бог весть!
Эта угроза была вполне осязаемой. Преподобный Глюк вспомнил о своем сновидении, о визите гостя из потустороннего мира и о его отчаянной просьбе как можно скорее выдать Марту замуж и отослать из города. События властно и жестоко подталкивали пастора к решению судьбы бесконечно дорогого ему и совершенно беззащитного перед вызовами войны существа.
– Что же, вы правильно сделали, что напомнили мне о войне, герре Крузе, – печально проговорил он. – Возможно, я просто боялся расстаться с Мартой так скоро… Но если будет на то воля Господня и согласие моей Марты, я обвенчаю вас в июне, на день Святого Яна. У латышского народа, хозяина этой земли, Янов день с древних времен считается самым подходящим для соединения любящих сердец браком перед Богом и людьми! Недаром среди простых крестьян бытует поверье, что в Янову ночь влюбленные могут отыскать в лесу цветок папоротника – залог их счастья…
Йохан горячо схватил руку пастора и принялся с благодарностью трясти ее:
– Спасибо вам, преподобный отец! Мы с Мартой всю жизнь будем благодарить вас! Только бы приказ о выступлении не пришел раньше…
Глюк улыбнулся своей едва заметной мягкой улыбкой:
– Я все предусмотрел, герре Крузе. В ближайшее воскресенье мы сделаем оглашение в кирхе, как это положено, и у вас, шведов, и в нашей Ливонии. В добрый час, мальчик мой, в добрый час… Но вы должны дать мне слово, что после свадьбы отправите Марту в Швецию, дабы она дожидалась вас подальше отсюда. В доме вашего отца… Опасности войны не для нее!
– Обещаю, господин пастор! – заверил его Йохан. – Когда настанет пора трубить поход, солдату покойнее знать, что его жена в безопасности! Я отправлю ее к моим родителям и сестрам… Но вы даже не спросили, богата ли моя семья?
– Я и так вижу, что вы не богаты, – заметил пастор. – Однако вы молоды и, значит, у вас все еще впереди! Уверяю вас, Марта привыкла к скромной и наполненной трудами жизни. Она подобна своей прославленной в Новом Завете тезке, доброй Марте из Иерусалима, сестре воскрешенного Лазаря, принимавшей Спасителя под своим гостеприимным кровом…
– А мне кажется, она больше похожа на Эсфирь! – неожиданно для самого себя восторженно воскликнул Йохан и тут же изумился: как будто кто-то другой говорил его устами.
Глюк едва заметно вздрогнул, услышав это библейское имя, и на его лицо легла тень. Исчезла ясная, спокойная улыбка, глаза тревожно заблестели.
– Эсфирь? – переспросил он, а потом произнес жестко и резко, словно заклинание: – Нет, она не похожа на Эсфирь! И не будет похожа! Мы с вами сделаем все, чтобы этого не случилось!
Йохан так и не понял, чем не угодила преподобному Глюку библейская царица и почему Марте не пристало походить на эту легендарную красавицу. Похоже, этот мудрый человек предвидел какую-то опасность. Но не московиты страшили его, а нечто другое – темное, неясное, не поддающееся описанию. Йохан нередко думал о тайном смысле слов пастора, но никак не мог их постичь.
Впрочем, признаться по совести, Йохана не очень-то заботили мудреные слова ученого богослова. Марта, красавица Марта, сама шла к нему в объятия, а уж-то он сумеет удержать самую желанную женщину в мире и пожать вместе с нею плоды счастливого брака! Когда он вернется в родной Уппланд из похода, непременно в офицерском чине, увенчанный славой и с богатой добычей, Марта будет ждать его, словно самая драгоценная награда. И детишек у них будет целый десяток, а еще лучше – дюжина. Пусть мальчики растут под стать отцу, храбрыми солдатами для Его Величества короля Швеции, а девочки – такими же красавицами и умницами, как их матушка, и гордыми покорительницами сердец молодых уппландских дворян. Вот оно – счастье!
Дабы не показаться высокомерным захватчиком, Йохан оставил коня меланхолически жевать невкусное прошлогоднее сено на конюшне, а сам скромно подошел к дому пастора пешком. Ему открыл пожилой работник с плоским невыразительным лицом, по-видимому, латыш, и посмотрел на прославленный мундир Уппландского полка с тяжелой ненавистью. Но в дом все же впустил и даже шляпу проворно принял. Пришлось, следуя этикету, принятому в приличных домах, также отдать этому разбойнику палаш, что Йохан и сделал с таким тяжелым сердцем, словно складывал оружие перед неприятелем. «Верну я, парень, твою железную оглоблю, не бойся», – дерзко буркнул мужлан и скрылся в прихожей.
Потом послышались девические хихиканья и перешептывания и вместо Марты в прихожей появились ее сестрицы, которые улыбались ему так, словно он пришел просить руки каждой из них. Девиц разогнал уже знакомый Йохану противного вида парень. Он скорчил кислую высокомерную мину и гнусаво заявил:
– Я Эрнст Глюк, старший сын господина суперинтенданта святой Лютеранской церкви в Ливонии. Если вы не знаете, герре солдат, наш дом освобожден от постоя милостью шведского короля, так что вам здесь делать нечего!
Йохан сдержал сильное желание вздуть нахала прямо здесь, в прихожей, вежливо поклонился и кротко заметил, что пришел по личному приглашению пастора. А затем не удержался и добавил, вложив в эту ремарку всю силу своей иронии:
– Впрочем, вы могли об этом не знать. Понятно, что преподобный пастор не стал бы посвящать ребенка в свои планы.
Паренек поперхнулся, словно проглотив целый стакан уксуса, но родителей все же позвал. Перед Йоханом предстал златоуст из Мариенбургской кирхи – высокий, элегантный, словно светский кавалер, и показавшийся сейчас, в домашней обстановке, еще значительнее. Он вышел под руку с важной пасторшей, родственницей изменника Паткуля. Дама при ближайшем рассмотрении оказалась весьма недурной наружности и, хотя изо всех сил старалась держаться строго и неприступно, оглядела симпатичного солдатика с видимым интересом.
Йохан еще раз поклонился. Пастор просто, но с достоинством протянул ему руку. Улыбка у господина Глюка была мягкая и добрая, и Йохану он вблизи очень понравился. Чета Глюк проводила гостя в столовую, где был накрыт длинный, темного дерева обеденный стол. Йохану раньше доводилось бывать в шляхетских домах в Польше. Он отметил про себя, что в отличие от обильных, но поданных помпезно и безвкусно панских обедов сервировка здесь была изящная, а еда, напротив, скромная. Ему предложили стул напротив главы семейства, а потом в комнате стало удивительно ясно и тепло – появилась Марта. Она даже не вошла, а вбежала – радостная, веселая, легкая, и Йохан не мог не заметить, что пастор искренне обрадовался ее появлению, а вот пасторша – едва ли.
Обед прошел в не совсем удачных попытках поддерживать светскую беседу о родителях и родном крае Йохана, о позднем приходе весны и доблестях шведского оружия. Марта прислуживала за столом своему воспитателю и его супруге, словно заправская служанка в дворянском доме, что не мешало ей не сводить со своего драгуна обожающего и тревожного взгляда. Йохан, как и всякий солдат, не считал зазорным за званой трапезой наесться впрок на пару дней вперед. Однако на сей раз он благоразумно воздержался от типичного военного обжорства и ограничился тем, что выпил бокал мальвазии – для храбрости. Все собравшиеся прекрасно понимали, что собрались не ради обеда, а ради того, что за ним последует.
Когда с едой было покончено, господин Глюк отослал Марту на кухню, а супруге прозрачно намекнул, что ей не повредит послеобеденный отдых. Он хотел поговорить с Йоханом один на один. Уходя, Марта ободряюще улыбнулась своему возлюбленному, а пасторша только холодно кивнула.
– Я слышал, молодой человек, что вы… как бы это сказать… хороший знакомый моей Марты, – начал пастор. Было видно, что этот красноречивый оратор, как и многие служители церкви, не может найти подходящих слов для простых житейских вещей. Так что Йохан счел возможным вывести его из затруднительного положения, а заодно, по кавалерийскому обыкновению, устремился в решительную атаку.
– Преподобный господин пастор! – решительно заявил он. – Я очень люблю вашу воспитанницу и хочу на ней жениться!
– Только и всего? – с улыбкой спросил пастор.
– Только и всего! – в тон ему ответил Йохан.
– Хотелось бы полюбопытствовать, насколько надежны ваши чувства, молодой человек? – Пастор пытливо прищурился.
– Если бы они не были надежны, не стоило бы вовсе об этом говорить! – гордо ответил Крузе. – Я солдат и знаю цену слову. Слово солдата Швеции в вопросах чести нерушимо, как гранит шведских скал. А вам доводилось бывать на моей родине, господин пастор?
– Увы, неоднократно, – поморщился пастор Глюк. – Не скажу, чтобы эти поездки оправдали мои надежды или оставили у меня добрую память…
– Я вижу, господин Глюк, вы не очень-то любите нас, шведов. Напрасно! Не говорил ли наш Спаситель, что во Христе несть ни эллинов, ни иудеев? – Йохан не зря любил слушать уппландского пастора Бьорка. Он мог, когда понадобится, блеснуть цитатой из Евангелия.
Преподобный Глюк долго и внимательно посмотрел на Йохана. Что-то неуловимо знакомое почудилось пастору в этом юноше, облаченном в шведский мундир, – в его манере говорить остроумно и смело, словно вызывая собеседника на словесную дуэль, в честном и светлом взгляде, в этом немного наивном преклонении перед понятием солдатской чести. «Бог мой! Как же он похож на покойного Скавронского, этот швед! – вдруг, словно молния, блеснула мысль. – Тогда понятно, почему Марта влюбилась в него! И он прав: как бы я ни желал добра своему народу, служитель Божий не смеет презирать человека только за то, что он швед…»
– Вы напомнили мне одного ушедшего в мир иной друга, юноша… – признался пастор. – Это, несомненно, важное свидетельство в вашу пользу. Но я не скажу вам пока ни да, ни нет. Не взыщите! Я присмотрюсь к вам. Впредь заходите к нам запросто, как к себе домой. На обед, на ужин или если просто придет желание побеседовать. А там мы рассудим…
– Могу ли я видеться с Мартой?
– Можете, мой юный друг! – милостиво разрешил пастор. – Встречайтесь с нею свободно в любое время, когда ваша служба и ее обязанности по дому позволят это. Но строжайше предупреждаю вас: только без глупостей! К тому же будет уместным, чтобы ваши встречи проходили под надзором госпожи Христины…
– И так каждый раз – под надзором? – возмутился Крузе.
– Так принято, молодой человек, и не нам с вами менять установленные приличия, – вздохнул преподобный Глюк. – Не забывайте, что моей супруге тоже было бы не лишним побольше узнать о вас. Не можем же мы, в самом деле, позволить нашей воспитаннице и честному солдату, попросившему ее руки, и дальше сбегать от людей на уединенный берег Алуксне…
– Но откуда вы знаете?!
– О, юноша, я знаю о вас с Мартой гораздо больше, чем вы думаете! И о многом догадываюсь… Я тоже был молодым и, поверьте, не так давно!
– Но когда я могу надеяться получить у вас благословение на свадьбу с вашей воспитанницей? – задал неудобный, но неизбежный вопрос Йохан.
Пастор впервые за всю беседу неприязненно поморщился:
– Не будьте нетерпеливы, молодой человек! Время покажет, достойны ли вы ее руки.
– Времени у нас очень мало, господин пастор, – серьезно заметил Йохан. – Вам должно быть хорошо известно, что московиты собирают силы для вторжения в Ливонию! Настанет лето, просохнут дороги – и либо они выступят на нас, либо мы на них. Тогда совсем не останется времени для мирных дел… Когда мы вернемся – бог весть!
Эта угроза была вполне осязаемой. Преподобный Глюк вспомнил о своем сновидении, о визите гостя из потустороннего мира и о его отчаянной просьбе как можно скорее выдать Марту замуж и отослать из города. События властно и жестоко подталкивали пастора к решению судьбы бесконечно дорогого ему и совершенно беззащитного перед вызовами войны существа.
– Что же, вы правильно сделали, что напомнили мне о войне, герре Крузе, – печально проговорил он. – Возможно, я просто боялся расстаться с Мартой так скоро… Но если будет на то воля Господня и согласие моей Марты, я обвенчаю вас в июне, на день Святого Яна. У латышского народа, хозяина этой земли, Янов день с древних времен считается самым подходящим для соединения любящих сердец браком перед Богом и людьми! Недаром среди простых крестьян бытует поверье, что в Янову ночь влюбленные могут отыскать в лесу цветок папоротника – залог их счастья…
Йохан горячо схватил руку пастора и принялся с благодарностью трясти ее:
– Спасибо вам, преподобный отец! Мы с Мартой всю жизнь будем благодарить вас! Только бы приказ о выступлении не пришел раньше…
Глюк улыбнулся своей едва заметной мягкой улыбкой:
– Я все предусмотрел, герре Крузе. В ближайшее воскресенье мы сделаем оглашение в кирхе, как это положено, и у вас, шведов, и в нашей Ливонии. В добрый час, мальчик мой, в добрый час… Но вы должны дать мне слово, что после свадьбы отправите Марту в Швецию, дабы она дожидалась вас подальше отсюда. В доме вашего отца… Опасности войны не для нее!
– Обещаю, господин пастор! – заверил его Йохан. – Когда настанет пора трубить поход, солдату покойнее знать, что его жена в безопасности! Я отправлю ее к моим родителям и сестрам… Но вы даже не спросили, богата ли моя семья?
– Я и так вижу, что вы не богаты, – заметил пастор. – Однако вы молоды и, значит, у вас все еще впереди! Уверяю вас, Марта привыкла к скромной и наполненной трудами жизни. Она подобна своей прославленной в Новом Завете тезке, доброй Марте из Иерусалима, сестре воскрешенного Лазаря, принимавшей Спасителя под своим гостеприимным кровом…
– А мне кажется, она больше похожа на Эсфирь! – неожиданно для самого себя восторженно воскликнул Йохан и тут же изумился: как будто кто-то другой говорил его устами.
Глюк едва заметно вздрогнул, услышав это библейское имя, и на его лицо легла тень. Исчезла ясная, спокойная улыбка, глаза тревожно заблестели.
– Эсфирь? – переспросил он, а потом произнес жестко и резко, словно заклинание: – Нет, она не похожа на Эсфирь! И не будет похожа! Мы с вами сделаем все, чтобы этого не случилось!
Йохан так и не понял, чем не угодила преподобному Глюку библейская царица и почему Марте не пристало походить на эту легендарную красавицу. Похоже, этот мудрый человек предвидел какую-то опасность. Но не московиты страшили его, а нечто другое – темное, неясное, не поддающееся описанию. Йохан нередко думал о тайном смысле слов пастора, но никак не мог их постичь.
Впрочем, признаться по совести, Йохана не очень-то заботили мудреные слова ученого богослова. Марта, красавица Марта, сама шла к нему в объятия, а уж-то он сумеет удержать самую желанную женщину в мире и пожать вместе с нею плоды счастливого брака! Когда он вернется в родной Уппланд из похода, непременно в офицерском чине, увенчанный славой и с богатой добычей, Марта будет ждать его, словно самая драгоценная награда. И детишек у них будет целый десяток, а еще лучше – дюжина. Пусть мальчики растут под стать отцу, храбрыми солдатами для Его Величества короля Швеции, а девочки – такими же красавицами и умницами, как их матушка, и гордыми покорительницами сердец молодых уппландских дворян. Вот оно – счастье!
Глава 6
ЯНОВА НОЧЬ
– Достойные и благочестивые граждане славного города Мариенбург! – Ученый пастор Эрнст Глюк во весь свой немалый рост поднялся над праздничным столом с вместительной, в целую пинту, пивной кружкой в руке. – Сограждане, друзья и моя возлюбленная паства! – В голосе пастора появились сентиментальные нотки, изрядно сдобренные хмельными напитками. – Сегодня мне выпало счастье соединить брачным союзом во имя Господне любящие юные сердца. Я отдаю свою воспитанницу, свою возлюбленную духовную дочь и, зачем же лукавить, о мои дорогие… – Тут пастор несколько запнулся, чтобы стереть мизинцем слезу умиления, не выпустив при этом кружки, и важно продолжал: – Dixi, друзья мои, я отдаю отраду моего сердца Марту, которую люблю, словно родное дитя, хоть она и не плод моего грешного семени, в надежные руки храброго шведского воина!..