Елена Усачева. Игра по чужим правилам

   Идти до Кати далеко. Минут пятнадцать. Через улицу, дальше дворами, мимо детского сада и налоговой инспекции. Снова улица. Слева сберкасса, справа аптека, разбитая дорожка со снующими автомобилями, разбрызгивающими грязную воду, собравшуюся в каменных выщерблинах. Помойка, за ней направо. Веселый рой корявых пятиэтажек. Первый этаж. Окно возле подъезда. Кухня. Свет горит. В окне Катин профиль.
   Она дома? Договорились ведь около гимназии. Конечно, дома, иначе что Ира здесь делает. В холодильник зачем-то полезла, что-то достала, положила на стол.
   Все это было настолько неожиданным, что Лисова тут же забыла, зачем так стремилась сюда. Увидеть Катю. Увидела. Дальше что? Ни за каким Сашей ее подруга не пошла, а прямым ходом отправилась домой плюшки трескать. Явленная картинка разозлила. Ира нарезает вокруг гимназии круги, мерзнет, ботинки стаптывает, а Катя в тепле чаи распивает.
   Хотелось прийти к ней и все высказать. Какая Катя после этого подруга, если так поступает? Но еще больше хотелось сохранить холодное презрение. Завтра они встретятся, Ира на нее даже не посмотрит. Не поздоровается, лишь обожжет взглядом. Вот пускай потом Катенька побегает, попросит прощения. Может быть, она ее простит. А лучше отомстит. Страшно, но очень красиво.
   Ира стояла напротив окна, накаляясь раздражением. Взглядом она уже давно должна была расплавить стекло и убить всех обитателей этого дома. Но Катя продолжала хозяйничать – налила себе чай, сделала толстый бутерброд с колбасой (Ира видела, как розовый ломоть свесился с куска белого хлеба), потянувшись, достала книжку.
   Ну, ладно! Была у нее подруга, и нет у нее подруги. Пускай она теперь про этого Сашу что угодно рассказывает. Катился бы он на пару с Сергеенко куда подальше.
   Мимо Иры прошел парень в темной куртке. Лицо узкое, на носу очки, длинные волосы, редкие пряди падают на тонкие скулы. Остановился около подъезда, поднял руку к домофону, но, не набрав код, начал пятиться, изогнулся, заглядывая в близкое окно Катиной кухни.
   Глаза у Иры полезли на лоб. К Сергеенко ходит парень?
   Длинноволосый поискал вокруг себя, порылся в карманах. О стекло звякнула монетка.
   Катя у себя на кухне подняла голову. Ира хорошо знала этот отрешенный взгляд, когда мыслями Сергеенко была еще вся в книге.
   Парень помахал рукой, и связь с написанной историей оборвалась. Катя радостно подпрыгнула, сначала метнулась к стеклу, потом сообразила, что так им не встретиться, побежала в коридор. На ней был красный махровый халат, полы распахивались, мелькали белые ноги.
   Ира замерла на крутом пригорке около автомобильной дорожки. Щелкнула подъездная дверь. Как-то особенно бросилось в глаза, что у парня изящные, красивые пальцы и узкая ладонь.
   Как оказалась около них, не заметила.
   – Не помешаю? – Рукой придержала дверь.
   – Лисова, ты чего?
   А лицо-то такое невинное, словно никакого договора не было.
   Длинноволосый напрягся. Спокойно, разборка с мордобитием не оплачена.
   – Ничего. Ты вроде как за Сашей пошла.
   – За каким Сашей? – встрял длинноволосый.
   – За любовником! – выпалила Ира.
   И тут Катя вспомнила. Даже скорбь изобразила. Длинноволосого объяснение не обрадовало.
   – Каким любовником?
   – У Сергеенко есть такой хороший знакомый по кличке Неуловимый Джо!
   – Почему Неуловимый? – купился на шутку длинноволосый.
   – Потому что никому не нужен!
   – Что ты несешь? – наконец подала голос Катя.
   – Я не несу, я все больше у гимназии стою, – прошипела в ответ Ира.
   – Ну, не было его!
   – Кого? – длинноволосый сегодня специализировался по вопросам.
   – А никого! – крикнула и пошла прочь.
   – Подожди! – опешила Катя.
   – О ком она? Что за любовник? – слышались вопросы длинноволосого.
   Ира злорадно улыбнулась. В такие моменты ковбои мрачно хмыкают, сдувают дымок с дула пистолета, прячут его в кобуру и, позвякивая шпорами, уходят в туманную даль. Титры.
   Пускай теперь Катя отдувается. Ушибиться веником, чтобы она еще раз поверила россказням Сергеенко.
   – Лисова! – звала Катя. В халате и в тапочках не побегаешь. Не май месяц, знаете ли.
   Ира все-таки оглянулась. Они стояли около двери. Ругались. Длинноволосый навис над Сергеенко, как будто собирался заглотнуть ее в один прием.
   Всё! Пишите письма мелким почерком, шлите телеграммы, машите платочками, теплоход дает гудок и отчаливает от пристани. С кем бы поспорить на то, как у Сергеенко пройдет вечер? Плохо пройдет. Очень плохо.
   В восемь часов вечера позвонила Катя. То ли длинноволосый смотался, то ли ругаться устали. Ненужное зачеркнуть. К телефону подошла сестра.
   – Скажи ей, что меня нет! – крикнула Ира, пытаясь переорать вопли телевизора, сестра обожала смотреть все подряд, без разбору. Поднимаясь на звонок, даже громкость не убавила.
   – Она говорит, что ее нет, – беззастенчиво заложила Иру сестра и, не прикрывая трубки, дала ответ: – Она спрашивает, до скольких тебя не будет?
   – Вечность! – Ира метнула в сестру пультом. Тот удачно ударился о стенку, заставив умереть изображение на экране.
   Благостная тишина длилась недолго.
   – Какого?.. – вернулась в комнату сестра.
   Она была старшая. Овен. Жажда командовать вошла в ее кровь по праву рождения. Заметно крупнее Иры. Спорить не хотелось. Полчаса крика, и телевизор все равно будет включен. Можно не тратить нервные клетки, они не восстанавливаются. И не то чтобы это была ненависть – они более-менее ладили. Нормальная форма общения. Когда живешь в одной комнате пятнадцать лет, вечно ссориться не можешь, как-то приходится подстраиваться друг под друга.
   Сестра дошла до кресла. Снова заработал телевизор. Ира сгребла свои тетрадки и отправилась на кухню. В коридоре прислушалась. Из большой комнаты неслось механическое бормотание. Отец. По вечерам он смотрит телевизор, спит, снова смотрит телевизор. Мать еще не пришла. Она всегда задерживается в своем институте. Остается кухня. Как вариант – туалет с ванной. Но и то, и другое часто бывает востребовано жителями квартиры, поэтому надолго там не обоснуешься.
   На кухне из крана умиротворяюще капала вода, стол был завален жизненно необходимыми вещами. Здесь были тарелки, пачка печенья, огрызки огурцов, крошки хлеба, половник, россыпь вилок и чайных ложек. В кофейной лужице купался остаток плавленого сыра. На сковородке что-то пригорело.
   Предположим, что с этим можно поступить так: в несколько приемов все переместить в раковину – кому первому тарелка понадобится, тот и помоет, – махнуть тряпкой по столу, дождаться, когда высохнет, и устроиться около батареи. Хорошо. Бок греет, заставляет сведенные напряжением мышцы расслабиться.
   Катя это, конечно, Катя. К ней нужно привыкнуть. И даже не привыкнуть, а не применять никаких общепринятых правил. Они сошлись в начале седьмого класса, потому что обе оказались в аутсайдерах. Катя из-за своих вечных закидонов, книжек, абсолютного игнорирования моды и увлечений класса. Ира… А Иру для начала просто удивляло, как это Катя ухитряется плыть против общего течения. Хотя Лисова сама медленно, но неуклонно выпадала из тусовки. Класс уверенно шагал вперед, к завоеванию высоких целей, оценок и авторитета. Ира же, замкнувшись, начала строить вокруг себя прочный панцирь-улитку, отгораживаясь от внешнего мира. И Катя оказалась эдаким соседским раком-отшельником. По наивности Ира упорно числила Катю подругой, хотя Сергеенко такой быть не могла. Она существовала в себе и только сама с собой. Изредка выбираясь на поверхность, она удивленно оглядывалась, замечала Иру и пряталась обратно в норку.
   При всех своих странностях Катя обладала фантастическим магнетизмом. В нее все влюблялись. Во втором классе это был несчастный Митька Парщиков. Когда Катя отказалась с ним сидеть за одной партой, Митька устроил истерику, спрятался в шкаф и не вылезал оттуда все уроки. Вызволять его из заточения пришла мама. В пятом классе был большой скандал, когда Катя сама влюбилась в парня из седьмого и перемены простаивала с ним в коридоре. Смотреть на это бегала вся школа. Столпотворение невероятное. Дело дошло до директора. Катю вызывали, отчитывали, родителям делали внушения. И вот теперь тонкорукий парень, обладатель очков и длинных волос. Лет-то ему сколько?
   Все это рождало не зависть, а бесконечное изумление. Ира так не могла. И не то чтобы сильно хотела. Она как бесконечный фанат ходила на один и тот же фильм под названием «Катя Сергеенко». И сейчас, сидя на кухне и глядя в окно, она чувствовала, что где-то там, в двух кварталах от нее, бурлит жизнь, а здесь капает вода, споря друг с другом, бормочут два телевизора, над головой соседи двигают мебель. К кому-то приходит в гости парень в черной куртке. Для него наливается чай, ставится музыкальный диск. Для него ведется рассказ.
   Окно стало большим экраном. Картинка придумалась мгновенно. Темнота, шорох шагов, топот, крик. Так и тянуло все это записать.
   Во фантазия разыгралась, никаких книжек не надо!
   Ира перевернула тетрадку по физике и стала торопливо ронять на последнюю страницу закорючки увиденного.

Глава вторая
Все мальчишки дураки

   Записи на вырванных листочках:
   «Ссора была глупая, и все равно ей захотелось уйти. Она вылетела из зала. Музыка за ее спиной вздохнула, прощально мигнул свет.
   – Нет, ты останешься! – кричит он.
   Ступеньки не поспевали за ее ногами, казалось, они возникали раньше, чем она наступала.
   Быстрее, быстрее!
   И тут вдруг ступеньки кончились. Должны были еще быть, но нет, мысок подогнулся, боль стрельнула в колено, заставляя согнуться.
   – Вернись! – Он хватает за плечо.
   – Пусти! Мне больно! – Она вырывается, но боль в коленке заставляет присесть на корточки.
   Из коридора доносятся шаги.
   – Оставь ее! Она не хочет с тобой никуда идти.
   – Кто ты такой?
   Она пытается разглядеть лицо спасителя. Но видится только уверенный очерк скулы, улыбающиеся губы – он презирает любую опасность. И тот, кто кричал на нее, отступает. Он боится неприятностей, он знает, что проиграет.
   – Поднимайтесь, он ушел. – Незнакомец склоняется к ней. И теперь она его видит целиком. Да, он такой, каким она его представляла».
 
   На следующий день был октябрь. Первое число. Ира с сожалением оторвала листок в календаре. С сентябрем так много связано, опять же мечта о замужестве. Теперь придется ждать следующего года. А октябрь… В нем ничего волшебного нет, холод, слякоть, хмарь. И никакой любви.
   На мгновение вспомнился вчерашний день. Верить или не верить? В конце концов, ей было все равно. Это была Катина игра. Пожалуй, стоит ее подстеречь около школы и что-нибудь такое выкинуть. Разыграть приход Саши. Тогда стоит получше одеться.
   Сестра спала почти до половины девятого, не завтракала, бежала в школу в последнюю минуту, давая возможность Ире нормально собраться, без толкотни побыть в ванной, спокойно посидеть на кухне. Как сейчас. Налить чай, сделать бутерброд. Что бы такое надеть? Юбку, колготки с рисунком и ботики. До школы близко, не замерзнет.
   Отец на работе, мать возится в комнате, Ире никто не помешает все сделать обстоятельно…
   – Куда ты в таком виде?
   Мама? Вот ведь талант появиться в самый неподходящий момент!
   – В школу, – раздраженно шепчет Ира, вытаскивая в коридор сумку.
   – Юбки покороче не было? А с лицом что?
   Приступы материнского инстинкта в родительнице просыпались время от времени, и время это всегда было неудачное.
   С лицом у Иры все в порядке, полчаса в ванной провела. Если выскочить быстро, то сестра и не заметит, что пользовалась ее косметикой. Но если мать начнет шуметь, то сестра точно будет в курсе. Поэтому с высоко поднятым подбородком проходим мимо, и марш, марш, вперед!
   – Попу отморозишь! – бросает вслед мама, но мяч вне игры.
   Ира бежит по ступенькам, все еще неся в себе чувство победы, но стоило ей сделать шаг за дверь, как навалилась тяжесть. Странно – влюбленность делает людей легче воздуха, они начинают летать – так говорят книжки. Ире же словно кто гири в карманы положил. Никакой радости.
   Полчаса около школы. Как же холодно! Ира обречена ждать Сергеенко всю оставшуюся жизнь?
   – Лисова! Оглохла?
   Щукин. Смотрит, а во взгляде удивление. Или это ее удивление отражается в его зрачках?
   – Чего не отзываешься?
   – А что, уже урок?
   – Сама ты урок! – разозлился Лешка. – На педсовет идешь?
   На мгновение мир покачнулся. В него никак не помещался первый день октября, громыхающее сердце, желтые березы и странное слово «педсовет».
   – Чего уставилась? – У Щукина красный кончик носа и до синевы бледные щеки. Тоже заранее вышел. – Уснула?
   – А?
   Порыв ветра заставил поежиться. Все-таки она неудачно оделась. Щукин решит, что для него.
   На одеревеневших ногах взбежала по ступенькам.
   – Пойду, – бросила через плечо.
   Там ведь надо что-то говорить. Слова, слова, слова…^[1]
   Класс равномерно гудел, историк еще не пришел.
   Ира кивнула сидящей рядом Ходасян, потянула из сумки тетради с учебником. Катя от входа сразу направилась к ее парте.
   – Знаешь, кто ты?
   – Главное, я знаю, кто ты. Этого достаточно. – Ира выравнивала уголочек учебника и тетради по парте.
   – Ну, не было его! Я думала, по дороге встречу, потом до дома дошла, мне Ник позвонил. – Катя указательным пальцем подсадила очки на переносице вверх.
   – Надеюсь, больше он тебе звонить не будет, – съязвила Лисова. Имя у парня было какое-то странное.
   – Он меня чуть не убил. Нашла, с чем шутить!
   Ира в ответ многозначительно хмыкнула. В шутках они с Сергеенко были равны.
   – Мы с ним гулять пошли, специально мимо твоего дома проходили. Я думала, вы познакомитесь.
   – Помирились?
   Вспомнились жидкие длинные волосы, тонкие пальцы. В гробу она видела таких знакомцев.
   – Он Сашу знает.
   – Тоже мастерит? – на всякий случай уточнила Ира.
   – Нет, он с дачи.
   Еще одно место, где Катя «зависала». Неподалеку от Бородино, станция со смешным названием Полушкино. Три километра пёхом – и вот они, дачные участки Тучково. Все знакомые у Кати оттуда. Первый школьный месяц занимали рассказы взахлеб – кто, куда, зачем. В этот раз – Ник. Очередное приключение.
   – И что за Ник?
   Редкий случай – Катя без книги. Смотрелась «Титаником», внезапно всплывшим со дна Атлантического океана.
   – Мы с ним все лето провели.
   Сергеенко замолчала. Судя по всему, комментарий по Нику на этом закончился.
   – Вам надо познакомиться!
   – Вроде бы уже.
   – Вчера не считается.
   – Не буду мешать вашему семейному счастью.
   Катя загадочно хмыкнула, пропуская замечание мимо ушей.
   – Он мне Южный Крест показывал.
   – Где?
   – На небе. Идем мы ночью, и он говорит: «Смотри, а это Южный Крест».
   – Какой Крест? – От неожиданности Ира вслед за Катей посмотрела на пыльные лампы дневного света под потолком.
   – Летом созвездие яркое, на крест похожее.
   – Южный Крест в Южном полушарии. Вы что, в Австралии гуляли, что ли?
   – Я же говорю – смешной. – По Кате было непонятно, то ли она и раньше знала, что такого созвездия на их северном небе нет, то ли сделала вид, что знала.
   – Обхохочешься, – мрачно кивнула Ира.
   Странный какой-то Ник, «КамАЗом» убитый. Созвездие, похожее на крест, Лебедь, его альфа – звезда Денеб. Ире это созвездие нравилось. Оно упиралось в небо «Хвостом курицы» – так переводился Денеб, – устремляясь вперед и вверх.
   – Смотри, как прикольно – Ник и Катя, получается НиКа, богиня победы – вздохнула подруга. – Мы обречены быть вместе!
   – И умереть в один день?
   – Ну, не знаю, – томно закраснелась Катя.
   Вот вам и все тайны – они спят. Как мило. Наверное, в лице Сергеенко должно появиться что-то новое. Когда девушка становится женщиной, что-то ведь происходит. Прыщик лишний на лбу вскакивает. Или морщинка на переносице появляется. Но ничего там не было. Та же рыхлая краснощекость, те же скучающие глаза – они у нее всегда такие, когда не устремлены в книгу. И как этот Ник уговорил ее на постель? Или Катя сама захотела? А уверяла, что до свадьбы ни с кем спать не будет… И что вообще все мальчишки дураки…
   – Сегодня вечером, часов в восемь, мы будем гулять по твоей улице. Выходи.
   Ира скривилась. Сейчас она все бросит и побежит, роняя тапочки, смотреть второй раз на ее парня.
   – Может, Саша появится… – промурлыкала Катя.
   Вот уж этим ее точно на улицу не выманишь. Хватит, настоялась на холоде. И вообще – никакого Саши не существует.
   – Ник от Никифора? – Очень хотелось Катю поддеть. Сколько можно играть в одни и те же игры.
   – Никита, – обиделась подруга.
   И никакой романтики. Звали бы его Вальдемар, что ли? Или нужно, чтобы было Ник? Тогда Никарагуа или Никодим. Первое симпатичней. Есть в этом слове что-то от африканских страстей и латиноамериканской лихорадки. Никодим не нравился уже окончательно и бесповоротно. Потому что Катя с ним была счастливее, чем Ира с человеком-невидимкой Сашей. Потому что Никита был. Лучше бы он носил другое имя, честное слово.
   – Слушай, а тебе не надоело шутить?
   – В каком смысле?
   – Поиграли в Сашу, и будет.
   – Не веришь, сходи в клуб.
   – Чего ты меня постоянно куда-то посылаешь? То на улицу, то в клуб. Если он собирается знакомиться, пускай приходит и делает это. Что за комедия?
   – А чего ты на меня орешь? У него и спрашивай!
   – Лучше бы ты своей НиКой прошлась мимо клуба и кивнула мне в сторону Саши! – В Ире зрела злоба. На всё и всех. И на свою короткую юбку, и на партизанящую подругу. – Или хотя бы сфоткать его на мобилу.
   Катя дернула щекой, как от зубной боли.
   – Или он вампир и на снимках не получается? – предположила Лисова худшее. – А заодно и в зеркалах не отражается?
   Катя попыталась от нее отмахнуться, но Ира настойчиво ее поворачивала к себе.
   – И встречаетесь вы только ночью! Днем его не найти. Все сходится! Мне надо запастись килограммом чеснока. Где только взять пистолет системы Смит и Вессон?
   – При чем тут это? – взвыла Катя.
   – Только в него можно вставлять серебряные пули.
   В класс вошел историк.
   – Встретимся вечером, поговорим, – прошептала Катя, отворачиваясь.
   – А в клуб когда пойдете? – ткнула ей пальцем в спину Ира.
   – Завтра. – Катя что-то для себя решила и расплылась в улыбке. – Точно, пойдем завтра. Сашка будет там. Нормально? А сегодня ты выйдешь на улицу.
   Она еще и шантажирует.
   Катя стрельнула в сторону подруги лукавым взглядом:
   – Клево выглядишь.
   В ответ Ира снова ткнула ее в спину. Катя взвизгнула.
   – Сергеенко? – Историк оторвался от журнала. – Выходи к доске.
   Вот оно – возмездие. Мелочно, правда, но и наш мир не так уж широк.
   К середине дня в своем парадно-выходном наряде Ира начала себя чувствовать, как клоун на панихиде. Ее нарядность заметили все. А так как про педсовет не слышал только слепой, решили, что Ира подготовилась предстать перед учителями, а заодно блеснуть перед Щукиным. Конечно, для педсовета не стоило так одеваться, здесь больше подошли бы джинсы. А она вдобавок сережки красивые нацепила, глаза накрасила и волосы вверх подняла.
   Рука сама потянулась к хвосту, чтобы распустить волосы.
   – Ну что, ты подготовила речь?
   Митька Парщиков. Обошелся без предисловий и сентиментальных высказываний типа: «Привет! Как дела?» На стол перед собой бросил пухлый, с потрепанными уголками ежедневник. Фолиант был призван демонстрировать повышенную занятость его хозяина – дел много, чтобы не забыть, их стоило заносить в эту тетрадь.
   – Нет, – честно призналась Ира.
   Еще было время отказаться. Совместные заплывы в бассейне не дают права Щукину ее эксплуатировать. Или взять и завалить Леху? Сказать, что он курит и не учится. Пускай потом сам выкручивается.
   – Гни на его спортивное прошлое, – наставительно вещал Митька. – Говори, что спортсмены гимназии нужны – мало ли где придется постоять за честь коллектива.
   – А ты о чем будешь говорить?
   Митька был невысок, черноволос, лицо смуглое. Взгляд его темных глаз пронзал. Смотрел он на Иру долго, так что она успела и взгляд отвести, и мысленно взмолиться, чтобы он перестал на нее так пялиться. Наверное, такими же взглядами он награждал Сергеенко во втором классе. Она от него пряталась. И правильно делала. Не фига так смотреть. Еще косоглазие заработает.
   – Главное, не то, что мы будем говорить, а что мы будем с этого иметь!
   – А что мы можем с этого иметь? – Разговор поворачивал в неожиданную сторону.
   – Желания! Если Щуку оставят, с него можно требовать все что угодно!
   Стало жарко. Нет, она не подумала о чем-то неприличном. Ее поразил сам факт такой возможности. Ира согласилась помочь просто так, а выходит – с этого можно что-то получить. Хотя Лешкины родители не богачи, но, может быть, сам Щукин раскопал летом клад с уральскими самоцветами?
   – И что ты будешь у него просить?
   Поинтересовалась не из любопытства. Просто Митька все еще стоял рядом и ждал вопроса. Он прозвучал.
   – Лисова, тебе об этом еще рано знать!
   А что если Саша окажется вот таким маленьким и некрасивым? И говорить будет так же тупо. Раз он мастерит, у него наверняка тоже есть ежедневник в синей кожаной обложке. Потрепанный. Он носит его под мышкой и поминутно сверяется с записями. И ездит на «Кадиллаке». Надо будет придумать такую речь, чтобы она и Саше понравилась. Встретятся. Саша спросит: «Как дела?» – «Ничего», – ответит она. – «Как сам?» – «Нормально. Какие новости?» – «Одного дурака из нашего класса от петли спасла. Он уже вешаться собрался – из школы выгоняют, а я пришла и говорю: «Господа присяжные заседатели! Хочу вас уверить, что подсудимый невиновен! Он не выпрыгивал из окна пятого этажа. Просто он вампир и спокойненько прошел по стене. Все вампиры умеют передвигаться по отвесным поверхностям. В любом кино это увидеть можно». Саша рассмеется. А от улыбки, как поется в известной песенке, хмурый день светлей. Да и дружба именно с нее начинается. Так что улыбайтесь, господа!
   Парщиков все не уходил.
   – А ты что будешь говорить? – все-таки повторила она свой вопрос. О чем еще с ним беседы беседовать? Об урожае брюквы, что ли?
   – Скажу о его успехах в учебе и что он верный товарищ. – Митя сгреб свой ежедневник с парты. – Потом будет на деле это доказывать.
   Но на деле все оказалось несколько иначе. Такой решительный и уверенный в себе Щукин, представ в кабинете директора перед учителями, вдруг поник. Куда-то исчезли его широкие плечи и наглый взгляд. Он мямлил, что это была шутка, что закрыли дверь при помощи простого трюка – подсунули линейку под шпингалет, соединили двери, а потом дали шпингалету упасть в гнездо. Мите с Ирой защищать его не пришлось. Завуч посмотрел на них, устало мигнул, тяжело шевельнулся своим большим телом:
   – Защитников ты себе подобрал надежных. – Завуч вздохнул – у него была хорошая память на учеников. – Спортом-то занимаешься?
   – Занимаюсь, – мрачно соврал Щукин.
   И его не выгнали. Видимо, и не собирались.
   Когда они вышли из кабинета директора на вольный простор холла первого этажа, школа доэхивала последними голосами – уроки закончились, многие разбрелись по домам – дополнительным занятиям в гимназии придавали особенное значение, и желательно, чтобы эти занятия проходили вне стен учебного заведения.
   – Ну что? – поднял руку Митька. – С тебя бутыль!
   Щукин хлопнул по подставленной ладони.
   – Заметано! А тебе, морковка, что?
   Лисова – лиса, рыжая – морковка. Кажется, связь была такая.
   – Желания, – выпалила Ира.
   Парщиков прыснул.
   – И много? – На Лехино лицо вернулась знакомая растерянная ухмылка.
   – Семь. – Чего мелочиться?
   – Я тебе цветик-семицветик, что ли? – нахмурился Щукин.
   Митька в ответ заржал.
   – Ты просто не знаешь всех своих талантов, – смущенно забормотала Ира, она уже была готова взять свои слова обратно. – Гарри Поттер дремлет в каждом.
   – А что? Это дело! – Лицо Парщикова мгновенно стало серьезным. – Именно коленки Лисовой сразили Митрича.
   Ира переступила с ноги на ногу. Она уже забыла, зачем так оделась, кого надеялась встретить, кого удивить. Вот они сейчас опять стоят на ступеньках гимназии. Втроем. И если Саша случайно забредет сюда, то, увидев Иру в таком окружении, непременно решит, что ловить ему здесь нечего.
   – С тебя желания! – упрямо повторила Ира.
   – Вы только не зарывайтесь! – помрачнел Щукин. – Давайте оставаться в пределах реальности.
   – Реальность и ничего, кроме реальности. Что бы захотеть? Цветик-самоцветик… Кажется, там было что-то связанное со сладким. Мороженым, что ли, угости для начала.
   Митька снова заржал.
   – Ладно, спорить не буду, – неожиданно легко согласился Щукин. – Семь порций мороженого я тебе, Лисова, куплю. Простудишься, помрешь, ко мне по ночам не приходи! Я звон твоих цепей слушать не буду.
   – Все проще – я буду у тебя над ухом зубами клацать и кровь твою пить.
   – В этом не сомневаюсь. Все бабы в этом мастера.
   – Во-первых, не бабы, а девочки, и во-вторых, не равняй меня с Курбановой.
   – Вы еще долго будете любезничать? – напомнил о себе Митька. Ему не нравилась перепалка, в которой он не мог принять участие.