— Нет, — отказал ему шофер. — Я из Констанцы. Привез одного господина и еду обратно.
   — Это-то мне и нужно! — воскликнул Эмануэль, сильно волнуясь. — Отвезите меня в Констанцу.
   Шофер взглянул на него с любопытством. И, как ему показалось, ответил с некоторым усилием.
   — Это будет вам стоить целое состояние, — сказал он. — В какую часть города?
   — К господину Алессандрини. На улицу...
   — Я знаю, — сказал шофер, распахивая дверцу. — Пожалуйста.
   Когда они доехали до Констанцы, дождь прекратился. Огни порта сверкали необычайно ярко, на улицах сильно пахло морем и мокрой травой. Дом Алессандрини еще был освещен. Эмануэль расплатился с шофером, взбежал по каменным ступенькам и сильно нажал на кнопку звонка. Спустя долгое время голос старой женщины спросил с недоверием, кто ему нужен.
   — Это я, господин Санди, Санди Эмануэль.
   Кухарка повернула ключ и открыла.
   — Они ждали вас до недавнего времени, — сказала она. — А теперь все пошли в «Альбатрос».
   — Кто они? Из Бухареста?
   — Нет. Артисты. Сдается мне, что среди них есть и художники. Они приплыли из Балчика на яхте, сегодня утром.
   — А сколько среди них дам? — быстро спросил Эмануэль.
   — Две или три.
   — Подумайте хорошенько, — настаивал Эмануэль. — Две или три?
   — Три, — ответила кухарка после непродолжительного молчания. — Сначала пришли две, потом еще две, но одна из барышень ушла перед обедом. Я и не знаю, когда она ушла...
   — Так, значит, три. Хорошо! — И быстро сбежал по ступенькам.
   Перед «Альбатросом» он в нерешительности прогуливался некоторое время, засунув руки в карманы плаща. Когда он решился войти, дверь внезапно распахнулась и швейцар вытолкнул на тротуар двух пьяных матросов. Эмануэль быстро повернулся спиной и перешел улицу. Но через несколько минут вернулся, вошел внутрь, оставил плащ в гардеробе и купил пачку «Лаки Страйк».
   — Выступает мадемуазель Одетт, — сказал ему швейцар.
   Он закурил и стал ждать у двери окончания песни. Когда раздались аплодисменты, он на цыпочках вошел в зал. Алессандрини восседал на почетном месте в окружении мужчин и дам всех возрастов; некоторые из них были одеты небрежно и пестро, как на пляже, другие подчеркнуто корректно, даже элегантно. Увидев его, Алессандрини встал из-за стола.
   — Ваше превосходительство! — закричал он, размахивая рукой.
   Но Эмануэль вдруг повернулся, вышел из зала, спросил в гардеробе свой плащ и, подойдя к швейцару, вложил ему в руки деньги и предложил сигарету «Лаки Страйк».
   — Я пришел повидать господина Бельдимана, — прошептал он, — но я его не вижу. Может быть, он ушел?
   — Не думаю, — сказал швейцар. — Мариэтта, — крикнул он гардеробщице, — ты не видела случайно господина Бельдимана?
   — Он ушел, — ответила гардеробщица. — Ушел часа в два. Он не пьет и не курит, — добавила она, значительно улыбаясь. — Он приходит ради представления.
   — Я имею в виду господина Василе Бельдимана, — пояснил Эмануэль.
   — Мы его хорошо знаем, — сказал швейцар. — Когда ему становится скучно на вилле, он приезжает в Констанцу, в свой дом на Порумбари, и примерно раз в два-три дня заходит к нам. Ради представления...
   Алессандрини распахнул дверь и картинно застыл на пороге, раскрыв объятия, готовый расцеловать его.
   — Ваше превосходительство! — воскликнул он. — Наконец-то!..
   — Я сейчас вернусь, — сказал Эмануэль, направляясь к выходу. — Мне надо увидеть Бельдимана.
   — Он был здесь с нами, за нашим столом, — сообщил Алессандрини, раздельно и с некоторым затруднением выговаривая слова. — Если бы вы пришли на час или на два раньше, вы бы его застали.
   — Я сейчас вернусь, — повторил Эмануэль и вышел на улицу.
   Он поднял воротник плаща и быстрым шагом, наугад выбирая улицы, отправился бродить по городу. Примерно через полчаса он вдруг остановился, словно о чем-то вспомнив, и пошел в сторону набережной. Когда он вступил на набережную, часы пробили четыре, но было еще темно и небо покрыто облаками. Высокие черные волны накатывались на берег и разбивались с оглушительным шумом. Он долго стоял в задумчивости, глядя на них, нотом нашел скамейку и сел. Ему было холодно, и, чтобы согреться, Эмануэль стал дуть на пальцы, потом закурил сигарету. Он чувствовал, как его донимает усталость, и прислонился головой к спинке скамейки. Однако ему не удалось заснуть. То и дело высокие волны бились о берег, и его основательно обрызгивало пеной. Он встал, потянулся, глубоко вздохнул и решительным шагом направился в «Альбатрос». Перед тем как войти, он еще раз взглянул на часы. Было без четверти пять.
   В баре было пусто. За столиком, прикрыв лицо ладонями, его поджидал Алессандрини.
   — Ах! — воскликнул он, завидев Эмануэля. И долго молча вглядывался в его глаза.
   — Пожалуйста, не сердитесь, но речь идет о чем-то действительно важном, — сказал Эмануэль, подвинув стул и садясь рядом с ним. — Могу ли я доверять вашей наблюдательности и памяти? Вы можете поклясться, что помните обо всем, что случилось сегодня вечером?
   Алессандрини слушал угрюмо, но постепенно лицо его оживилось, и он мечтательно улыбнулся.
   — Она говорила то же самое, — сказал он. — Я словно слышу ее слова.
   — Кто говорил то же самое? — перебил его Эмануэль, слегка побледнев.
   — Она. Адриана, Ариана, — прошептал Алессандрини, продолжая улыбаться. — Она говорила не переставая. Вначале я думал, что ее зовут Адина. Но я ошибся. Ее звали Ариана. Или Адриана...
   Эмануэль вынул пачку сигарет, но раздумал курить и смиренно положил ее на стол.
   — Это очень важно, — заговорил он. — Пожалуйста, скажите мне прямо, могу ли я положиться на вас?
   Алессандрини повернулся к нему лицом и внезапно разразился смехом.
   — Вы просто невероятны! — воскликнул он, с трудом переводя дух. — Вы просто-напросто невероятны, — повторил он, качая головой.
   Потом улыбка у него погасла и, сложив руки на столе, он опустил голову и углубился в свои мысли. Эмануэль в нерешительности молча смотрел на него. В конце концов он взял со стола пачку с сигаретами и стал нервно мять ее пальцами.
   — Алессандрини, — серьезно произнес он, — речь идет об очень важном деле. Скажите мне, пожалуйста: может ли быть, что сегодня вечером здесь или у вас на вилле одна из ваших приятельниц поскользнулась и упала, а когда кто-то из вас бросился ее поднимать, то увидел, что около нее уже стоит другая дама или барышня и помогает ей встать.
   Алессандрини пытался слушать, но вскоре отказался от этой затеи и решительно покачал головой.
   — Нет, — перебил он, — вы меня не поняли. Речь шла вовсе не о том. Я хотел сказать совсем другое.
   — Быть может, она поскользнулась во время танца, — продолжал Эмануэль, заметно волнуясь, — или кто-нибудь ее нечаянно толкнул, ока споткнулась и упала на паркет...
   — Нет, никто не падал. Но постойте, история на этом не закончилась. Они еще не уехали. Они отправились на виллу, чтобы принять душ и переодеться. Яхта отплывает не раньше десяти. Ждут вас.
   — Меня? — удивился Эмануэль. — Но я их даже не знаю...
   — Это идея Адрианы, — мечтательно произнес Алессандрини. — Арианы. Она вас увидела, когда вы заглянули сюда сегодня ночью. Ах, ваше превосходительство, — воскликнул он с пафосом, — какая это изумительная женщина! Клянусь, ей было достаточно взглянуть на вас, ей было довольно какой-то доли секунды...
   Эмануэль рассеянно открыл пачку и тихо вынул сигарету.
   — Я не совсем понимаю, — сказал он. — Не вижу, какая здесь может быть связь.
   — Она только взглянула на вас, а потом нам целый час про вас рассказывала. Какой ум! Она сразу вас раскусила. Она все говорила: «Этот молодой человек меня боится! Он меня избегает!»
   Эмануэль закурил сигарету и с жадностью затянулся.
   — Мне незачем ее избегать! — сказал он. — Я ее даже не знаю. Не знаю, как она выглядит.
   — Она-то хорошо вас знает, — сказал Алессандрини. — Она сразу поняла, что вы ее боитесь. Я хотел послать Джиба, чтобы он вас разыскал, мне казалось, что вы на набережной, но она, Адриана, не дала мне это сделать. «Ничего, сказала она, мы его подождем и завтра утром возьмем с собой в Балчик...»
   — Но это нелепость! — воскликнул Эмануэль и засмеялся. — Вы прекрасно знаете, что я не могу поехать, что через две недели я должен быть в Стокгольме.
   — Ока говорила то же самое — Ариана, — сказал, улыбаясь, Алессандрини. — Она говорила: «А если он не захочет плыть с нами в Балчик, ничего страшного: через две недели мы встретим его в Стокгольме».
   — В Стокгольме? — воскликнул Эмануэль. — Но зачем ей в Стокгольм?
   — Не знаю. Я у нее не спросил. Но ведь я вам говорил: это необыкновенная женщина. Она вас тут же раскусила... Хотите кофе? — повернулся он к Эмануэлю. — Я еще посижу здесь. Я поджидаю Толстомордика.
   Эмануэль с отсутствующим видом кивнул головой.
   — Но кто она такая? — вдруг спросил он изменившимся голосом, словно пробудившись ото сна. — Как ее зовут?
   — Ах, — ответил с важностью Алессандрини, — этого я не знаю. — Кажется, она называла мне свое имя, но я не запомнил. Вначале я думал, что ее зовут Адина. Но Адина была другая, та, что ушла. Впрочем, я думаю, она отправилась в Мовилу разыскивать вас, — добавил он задумчиво. — Она сказала, что знает вас, и даже очень хорошо.
   — Адина? — изумился Эмануэль. — Адина, а дальше как?
   Алессандрини пожал плечами:
   — По правде говоря, я не запомнил ее имя. Но она говорила, что знает вас очень хорошо, что, если бы не одно событие в вашей жизни, вы бы обручились.
   — В таком случае она принимает меня за кого-то другого! — воскликнул Эмануэль с внезапно просиявшим лицом.
   — Нет, не думаю, — возразил Алессандрини. — Она рассказала нам о вас целую историю. И если хорошенько вдуматься...
   Но он не успел закончить фразу. Он увидел в дверях Толстомордика и сделал ему знак рукой. Толстомордик не спеша подошел к ним, переваливаясь и улыбаясь.
   — Так, значит, вы и есть тот самый человек, о котором столько разговоров, — сказал он, усаживаясь и с интересом разглядывая Эмануэля. — Я представлял вас другим...
   — Ты можешь ему обо всем рассказать, — разрешил Алессандрини. — Я его подготовил.
   Эмануэль смущенно улыбнулся и, не зная, что сказать, протянул через стол сигареты.
   — Нет, спасибо, я больше не курю, — сказал Толстомордик. — Я курил всю ночь... Так, значит, это вы, — продолжал он, глядя на него и странно улыбаясь.
   — Не виляй, — перебил его Алессандрини. — Я сказал тебе, что я его подготовил.
   — Сударь, — произнес Толстомордик, обращаясь к Алессандрини, — никогда не верьте словесным портретам, которые составляют женщины. Если хотите узнать, как выглядит тот или иной человек, спросите у мужчины. Я, например, если бы спросил у вас, вместо того чтобы слушать Адину, тут же и признал бы его.
   Алессандрини взял Эмануэля за руку и прошептал, указывая на Толстомордика:
   — Если я правильно понял, Адина его невеста.
   — О нет! — возразил Толстомордик с горькой улыбкой. — Я знаю, что так говорят, но это не правда. Возможно, если бы не одно событие в нашей жизни... Но в конце концов, что было, то было. Не будем ворошить прошлое... Она уехала в Мовилу разыскивать вас, — добавил он после короткой паузы, развернувшись к Эмануэлю. — Она говорила, что вы давно не виделись. Все спрашивала себя, узнаете ли вы ее после стольких лет...
   Эмануэль внимательно слушал, пытаясь понять. Он провел рукой по лицу, словно хотел нащупать и обрести самого себя, потом снова рассмеялся.
   — Я думаю, что здесь какая-то путаница, — произнес он наконец, стараясь казаться безразличным.
   — Что я тебе говорил? — с торжеством спросил Алессандрини у Толстомордика. — Я говорил тебе, что Адриана его тут же раскусила. Ей было достаточно одного взгляда.
   — Да, любопытно, — сказал Толстомордик, пристально вглядываясь в Эмануэля. — Хотя я и хорошо его знал, Адина описала мне его так, что я не смог бы догадаться, что это он. А Царица только раз увидела его в дверях.
   — Долю секунды! — подхватил Алессандрини. — Какая изумительная женщина! Какой ум!
   — Царица? — повторил Эмануэль.
   — Да, мы ее так в шутку величаем, — пояснил Толстомордик.
   — Ариана, — прибавил от себя Алессандрини. — Я объяснил вам, кто это.
   — Но кто она? Как ее зовут? — в отчаянии закричал Эмануэль.
   — Адриана, — произнес Толстомордик. — Еще несколько месяцев тому назад она была Адрианой Паладе, а сейчас, после развода, снова стала Адрианой. Или Царицей, как мы ее величаем. Она близкая приятельница Адины. Они познакомились прошлой зимой на катке и с тех пор неразлучны.
   — Это изумительная женщина! — снова воскликнул Алессандрини.
   Эмануэль уставился в пустоту.
   — На катке, — тихо повторил он больше для себя.
   — Ты можешь сказать ему и остальное, — настаивал Алессандрини. — Я его предупредил.
   С величайшим усилием Эмануэль поднялся со стула.
   — Я должен идти, — сказал он, пытаясь улыбнуться. — У меня автобус в восемь утра...
   Но Алессандрини схватил его за руку и удержал на месте:
   — Что с вами? Разве я не сказал вам, что мы все едем в Балчик?
   Эмануэль замотал головой.
   — Это невозможно! — сказал он. — У меня снята комната в Мовиле. И мне остается прожить там неделю. А затем — в Бухарест и за дела...
   Оба его собеседника вдруг рассмеялись. Толстомордик смеялся негромко, почти бесшумно, слегка прикрыв глаза, а Алессандрини, казалось, сотрясал глубокий внутренний рокот, пока он не захлебнулся от смеха и не стал кашлять.
   — Вы просто-напросто изумительны! — наконец с трудом выдавил он из себя.
   И тыльной стороной ладони принялся вытирать слезы. В этот момент бармен принес кофе. Алессандрини схватил с подноса стакан с водой и стал пить.
   — Да, — сказал Толстомордик, опустив глаза, — он и вправду изумительный. Это самое сказала и Царица.
   Эмануэль, красный от волнения, незаметно для себя мял пальцами пачку сигарет.
   — Я не понимаю, что вы хотите сказать, — произнес он медленно и раздельно.
   — Ваше превосходительство! — вскричал Алессандрини с неожиданным энтузиазмом. — Это просто-напросто изумительная женщина! Вы непременно должны с ней познакомиться.
   — От души сожалею, — сказал Эмануэль, — но днем я должен быть в Мовиле.
   Алессандрини внезапно повернулся к Толстомордику.
   — Это все из-за Адины, — сказал он. — Так что, в конечном счете, Адина, возможно, и права...
   Толстомордик опять улыбнулся и принялся пить кофе.
   — Что касается меня, — сказал он, не поднимая глаз, — то я думаю, Адина вольна принять любое угодное ей решение. То, что было в прошлом, меня не интересует.
   Эмануэль снова пытался рассмеяться.
   — Ее зовут не Адиной, — важно произнес Толстомордик. — Адиной зовем ее мы, друзья. Так назвал ее как-то раз Джиб. И с тех пор за ней осталось имя Адина.
   — Он перепутал ее с Адрианой, — вмешался Алессандрини.
   — Да. Он спутал ее с Царицей. А они совсем не похожи.
   Эмануэль продолжал стоять, облизывая губы, глядя то на одного, то на другого.
   — Но ей пришлось по душе это имя, — продолжал Толстомордик, — и она так и осталась Адиной.
   В этот момент Алессандрини вдруг поднял кверху обе руки.
   — Подождите! Подождите! — крикнул он, обращаясь к кому-то, кто собирался войти. — Не входите все, потому что я еще не закончил!
   Эмануэль побледнел и в тревоге обернулся к двери. Молодой человек, светловолосый и веснушчатый, направлялся к их столику. Одет он был небрежно, словно собирался идти на пляж.
   — Царица прислала меня сказать вам, что мы сделаем остановку в Мовиле, — сообщил он, подходя.
   Потом повернулся к Эмануэлю, посмотрел на него с любопытством и улыбнулся.
   — Это Ионицэ, — быстро объяснил Алессандрини. — Талантливый художник.
   Эмануэль взял протянутую над столом руку и рассеянно пожал ее.
   — Я не думал, что он такой, — заговорил Ионицэ. — Я думал, он ниже ростом. И более нервный, — добавил он, смерив его взглядом.
   — Это все влияние Царицы, — сказал Толстомордик. — То, как она обрисовала его сегодня ночью...
   — Нет, — возразил Ионицэ, не отрывая глаз от лица Эмануэля. — Я руководствовался описанием Адины.
   Он подвинул стул и сел.
   — Вы ему все рассказали? — спросил он.
   — У нас не было времени, — ответил Алессандрини. — Он приехал недавно, часов в пять.
   — Царица настаивает, чтобы вы рассказали ему, как он пытался бежать, прыгнув в воду и поплыв к берегу.
   Алессандрини и Толстомордик многозначительно переглянулись, и лица у них осветились словно одной и той же улыбкой.
   — Это было самое интересное, — прошептал Толстомордик, прикрыв глаза. — Расскажите вы, сударь.
   — Ах, нет! — возразил Алессандрини и покачал головой. — Я что-то устал. И я не мастер рассказывать.
   — Он договорился с Толстомордиком подвести яхту как можно ближе к берегу, — сталрассказывать Ионицэ, — и вот — поцелуй, несколько слов: «Прощай! И никогда ты не узнаешь, как я тебя любил!..» — а потом бултых в воду...
   Ионицэ засмеялся, придя в хорошее расположение духа, и опять поглядел на Эмануэля.
   — Но то, что случилось потом, было еще лучше, — вмешался Алессандрини. — Потому что, проплыв около километра, он устал, попытался лечь на спину, и, когда вода вошла ему в рот и нос, он испугался и принялся звать на помощь.
   — Счастье, что вслед за ним прыгнула Царица и все время плыла позади, невидимая, готовая помочь.
   Толстомордик с несколько виноватым видом посмотрел на Эмануэля.
   — Действительно, это было самое интересное, — сказал он. — Жаль, что Адине не удалось послушать...
   — Ах, нет! — воскликнул Ионицэ. — Если бы и Адина была там, Царица не посмела бы вмешаться. Адина считает, что он очень хорошо плавает. А для хорошего пловца один или два километра — сущий пустяк. Если бы и Адина была там, Царица не осмелилась бы сказать, что, проплыв километр, он устал и принялся звать на помощь.
   — Позволь, — перебил его Алессандрини, — но ведь Адриана объяснила нам, что он был очень утомлен, и была права. Посмотрите, как он сейчас выглядит, а ведь еще и шести нет. А несколько часов тому назад? Вспомните рассказ Арианы о том, как он гулял в Мовиле по молу, под дождем, а потом здесь, по набережной, куря сигарету за сигаретой. Он выглядел очень усталым.
   Эмануэль слушал их, старясь делать вид, что это к нему не относится, но краска заливала его лицо.
   — О ком вы говорите? — спросил он резким, пронзительным голосом.
   — Ну, вы словно не понимаете! — воскликнул Алессандрини. — О ком еще мы можем говорить?..
   — Нам поведала сегодня ночью Царица, что произойдет дальше, — пояснил Толстомордик. — Как вы приедете сюда, найдете всех нас и в конце концов позволите убедить себя ехать с нами на яхте в Балчик.
   — Это немыслимо! — перебил его Эмануэль. — Алессапдршш может подтвердить, что ни при каких обстоятельствах я не позволил бы себя убедить...
   — Сразу видно, что вы ее не знаете! — воскликнул Алессандрини.
   — Ну конечно не знает, — подтвердил Ионицэ.
   — В любом случае вы бы поехали вместе с нами на яхте, — продолжал Толстомордик. — Но чувство долга и особенно страх перед Царицей...
   — Я вам в последний раз повторяю, — произнес Эмануэль прерывающимся от волнения голосом.
   — Прошу вас, не прерывайте его! — воскликнул Алессандрини, хватая Эмануэля за руку.
   — Ты плохо рассказываешь, — вмешался Ионицэ. — Ты забыл самое важное: как он сидел на яхте в купальном костюме, — который ему одолжили вы, сударь, — пояснил он, обращаясь к Алессандрини, — дрожа от холода, но не решаясь пошевелиться, потому что Царица обнимала его за плечи и что-то шептала...
   — Ах, какая красота! — воскликнул Алессандрини, закрыв глаза, чтобы лучше вспомнить. — Я словно тоже был там и видел все. Ведь и я играл свою роль в этой истории. Я телеграфировал в гостиницу, чтобы ваши вещи переслали в Балчик.
   — У меня была самая неблаговидная роль, — задумчиво произнес Толстомордик. — Мне было вас жаль, я слышал, что вы уезжаете в Стокгольм вице-консулом, что это ваш первый дипломатический пост, и мне было вас жаль. И я хотел помочь вам выйти из затруднительного положения. Я был у руля. И я подвел яхту на расстояние одного-двух километров от берега...
   Алессандрини схватил его за руку:
   — И я крикнул тебе: «Эй, Толстомордик, лево руля, ты ведешь нас к скалам. Левее!..»
   — И тогда вы прыгнули в море, — продолжал Толстомордик, — и попытались доплыть до берега.
   — Но вы устали, — подхватил Алессандрини, — и, проплыв километр, начали захлебываться и звать на помощь.
   — Царица тоже прыгнула в воду, — перебил его Ионицэ, — но вы этого не видели. Она плыла следом за вами.
   — Счастье, что и Бельдиман был там, — продолжал Алессандрини, — и увидел вас.
   Эмануэль вдруг страшно побледнел.
   — Бельдиман! — вскричал он. — Но что нужно Бельдиману во всей этой истории?
   — Он был там, на берегу, и увидел вас, — продолжал Алессандрини с воодушевлением. — Он крикнул вам, чтобы вы легли на спину, а сам быстро разделся, вошел в воду и поплыл к вам.
   — Но что нужно Бельдиману в этой истории? — снова спросил Эмануэль сурово, хрипло. — Откуда вы знаете о Бельдимане?
   — Как откуда? — удивился задетый за живое Алессандрини. — Он был с нами здесь, сегодня ночью, за этим столом...
   — Но откуда его знает она, Адриана, Ариана?! — воскликнул раздраженный Эмануэль. — Откуда она знает Бельдимана?
   Все трое остолбенели, словно не могли поверить своим ушам.
   — Вот это да! — воскликнул Алессандрини, ударив ладонями по столу. — Это замечательно!.. — И громко рассмеялся, содрогаясь всем телом.
   Эмануэль дико взглянул на него, повернулся спиной и поспешно отошел от стола.
   — До свидания! — крикнул он с порога.
 
   Он мог бы сесть на восьмичасовой автобус, но, подходя к остановке, заметил молодую женщину, и ему показалось, что она поджидает его, сидя на скамейке и делая вид, что читает. Он видел, как она то и дело поднимает глаза от журнала и с любопытством оглядывается вокруг, особенно внимательно присматриваясь к столикам на тротуаре. Эмануэль свернул в первую же улочку, которая попалась ему по дороге, и, увидев парикмахерскую, вошел внутрь.
   Когда он в половине девятого снова подошел к остановке, женщина по-прежнему сидела на скамейке, скучая и листая журнал. Секунду Эмануэль колебался, затем повернулся к ней спиной и принялся искать кафе. Он спросил чаю и выпил его медленно, задумчиво. Небо начинало проясняться, утро обещало быть теплым. Через полчаса он встал из-за стола и не торопясь пошел к автобусной остановке. Женщина нетерпеливо прохаживалась по тротуару. Эмануэль почувствовал, что у него бешено колотится сердце, и, не глядя по сторонам, подошел к автобусу. Нашел свободное место позади шофера и, облегченно вздохнув, сел.
   Около одиннадцати он был в гостинице. Увидев его, Арон помахал ему рукой.
   — У меня для вас приятная неожиданность, — прошептал он, внимательно оглядывая меня. — Я не могу сказать, кто это, но знаю, что это вам доставит радость...
   И, слегка прикрыв глаза, таинственно улыбнулся...
   — Как ее зовут? — строго спросил Эмануэль.
   — Не скажу, а то вы догадаетесь... Она приехала вчера вечером и искала вас повсюду, у Видригина, у Трандафира... Потом ждала здесь, в холле, часов до двух...
   — Ты не мог бы ее описать?
   — Нет, это сюрприз. Она решила не ходить на пляж. И мы договорились, что, как только вы вернетесь, я, не говоря ни слова, пошлю к ней в комнату Марианну...
   Эмануэль внимательно слушал, то и дело облизывая губы.
   — Хорошо, — сказал он, — я сейчас вернусь.
   Он вышел из гостиницы и отправился прямо на пляж. Было жарко, и Эмануэль шел медленно, временами останавливаясь, чтобы передохнуть. Дойдя до мола, он снял пиджак, разулся, положил носки в карман и двинулся дальше. Но, не пройдя и ста метров, остановился, стал искать платок, чтобы прикрыть лоб, потом раздумал и направился к киоску.
   Купив газету, свернул ее так, чтобы можно было надеть на голову наподобие шляпы, и пошел дальше.
   Но вдруг почувствовал чрезмерную усталость, замученность донельзя и сел на край мола. Он сидел долго, глядя на море.
   И вдруг он понял, что за его спиной кто-то стоит, и в испуге обернулся. Встретившись взглядом с Бельдиманом, просветлел лицом и глубоко вздохнул.
   — Я искал вас всю ночь, — быстро заговорил он. — Искал и в «Альбатросе». Я хотел сказать, что вы были правы. Он получил телеграмму и уехал. Вэлимэреску, — пояснил он, видя, что Бельдиман в недоумении на него смотрит. — Телеграмму с предписанием срочно явиться в суд...
   Бельдиман снял куртку и уселся рядом с ним. Он казался погруженным в свои мысли.
   — Это не был призыв на военные сборы, как мы думали, — сказал, улыбаясь, Эмануэль. И поскольку Бельдиман продолжал молчать, он спросил, вдруг понизив голос: — Почему вы мне не сказали? Если вы знали, почему не сказали мне об этом?
   Бельдиман повернулся и с любопытством оглядел его, как будто увидел впервые:
   — А что я должен был вам сказать?
   — Все, что случилось потом. Всю эту путаницу с Алессандрини и его друзьями в Балчике...
   — А, — встрепенулся Бельдиман, словно внезапно что-то вспомнив, — вы говорите об Алессандрини. Я встретил его сегодня ночью в «Альбатросе»... Он должен появиться здесь с минуты на минуту, — добавил он, указывая головой на море.
   Эмануэль проследил за его жестом и увидел яхту, тихо плывущую в километре от берега.
   — Если вы знали, вы должны были меня предупредить, — сказал он, еще сильнее понизив голос. — Речь идет об очень важном, о моей карьере. Это мой первый дипломатический пост, — пояснил он шепотом.
   — Такая, какой вы ее видите, — сказал Бельдиман с гордым блеском в глазах, — она стоит сегодня десять, двенадцать миллионов. А я ее купил два года тому назад меньше чем за четыре миллиона. За бесценок!
   — Она ваша? — спросил изумленный Эмануэль.
   — Была моей, когда я ее купил. Но я купил не для себя. Я купил ее для ветреной Адрианы. Грехи старости! — прибавил он шепотом.
   Словно во сне, Эмануэль протянул руку, нащупал носки и принялся обуваться.
   — Посмотрите-ка, — продолжал Бельдиман, пристально вглядываясь, — она сейчас прыгнет в море и приплывет сюда, к нам. Она всегда так делает, сколько я ее знаю. Потому я и выбрал это место, здесь нет скал. Посмотрите! — воскликнул он с воодушевлением. — Она прыгнула!
   Эмануэль застыл с ботинком в руке, напряженно глядя поверх волн.
   — Я не вижу ее, — произнес он.
   — Она плывет под водой. Но вы скоро ее увидите, минуты через три-четыре, она появится внезапно, здесь, перед нами...
   Дрожа, Эмануэль надел второй башмак. Поправил газету на голове и с трудом встал.
   — Грехи старости! — произнес Бельдиман больше для себя. — Хорошо сказал тот, кто сказал: не имей детей на старости лет...
   Эмануэль стоял рядом, внимательно слушая.
   — Это ваша дочь? — спросил он.
   Бельдиман удивленно поднял на него глаза и улыбнулся.
   — Так считают люди, — сказал он. — И мне тоже приятно так думать...
   — Ее величают Царицей, — прибавил Эмануэль, пытаясь улыбнуться.
   — Да, — серьезно ответил Бельдиман. — Она царственно прекрасна и ничего не боится, да что толку! Ведь живет она на том свете...
   — Я должен идти, — вдруг сказал Эмануэль.
   — На том свете, — повторил Бельдиман, словно про себя.
   — Я очень рад был вас встретить, — сказал Эмануэль, собираясь уходить. — До свидания!
   Но он уже увидел ее: она плыла необычайно быстро метрах в двадцати от берега. Кровь застыла у него в жилах, он не осмеливался сдвинуться с места. Он и не заметил, как снял с головы газету и бросил ее себе под ноги. И тут он понял, что ждет ее, что он счастлив, и улыбнулся ей, но девушка, встретив его взгляд, отвела глаза в сторону, безразлично, отстраненно, словно не узнавая. А несколько мгновений спустя все ее лицо озарила широкая улыбка и она принялась махать рукой туда, где кончался мол.
   — Адина! — крикнула она. — Адина!..
 
   Чикаго, март 1959 года.