Несмотря на эти ограничения, она оставалась жизнерадостной и неутомимой женщиной — добросердечной и великодушной. Но в предреволюционной Франции ее гневно осуждали за непомерную расточительность и (в отличие от Нелл Гвин в Англии) винили за измену своему скромному происхождению. Вместо того чтобы выступать против некогда любимого короля, во всех своих бедах — голоде, нехватке хлеба, безработице — народ винил «королевскую шлюху». Когда Жанна рисковала выезжать из дворца, на ее экипаж нападали мятежники.
В 1774 г., после шести лет радости сексуального и эмоционального «омоложения», которую доставляла ему очаровательная официальная фаворитка, Людовик заболел: он заразился оспой неизлечимой формы. Король понимал, что умирает, и все чаще задумывался о Судном дне. Он сказал Жанне, что ради его вечного спасения ей надо покинуть двор. «Я принадлежу Господу и народу своему», — сказал он15. Жанна лишилась чувств, а как только пришла в себя, тут же направилась к карете и уехала из дворца. Ни слез, ни упреков — она тоже все понимала: как моральная скверна она была непреодолимым препятствием для искупления грехов Людовиком.
Лишившись постоянного общества и забот фаворитки, ее слов утешения и нежных, ласковых прикосновений, король немного поплакал. Потом он позвал служителей церкви с тем, чтобы те отпустили ему грехи, и, в частности, покаялся в страстной увлеченности графиней дю Барри. Он поцеловал распятие теми же губами, которыми много раз целовал Жанну. Несколько дней спустя спокойно и умиротворенно, уверенный в том, что раскаяние в последний момент обеспечит ему вечное спасение, Людовик XV отошел в мир иной.
Почти сразу же после этого новый король, Людовик XVI, и королева, Мария-Антуанетта, сослали Жанну дю Барри в женский монастырь и приказали держать ее там в изоляции. Оторванная от своего мира и немногих друзей, но затравленная кредиторами, Жанна приспособилась к скудости существования в заточении столь же легко, как в свое время адаптировалась к обстановке дворцового великолепия. Ей удалось сделать аббатису мать Габриэль де ла Рош-Фонтений своей верной подругой, которая убедила Людовика и Марию-Антуанетту проявить по отношению к Жанне милосердие и позволить ей принимать посетителей. Одним из них был ее нотариус, которому удалось продать кое-что из ее драгоценностей, чтобы расплатиться с большинством назойливых кредиторов.
Спустя одиннадцать месяцев Людовик и Мария-Антуанетта позволили Жанне покинуть монастырь, но запретили приближаться к Парижу и Версалю на расстояние меньше десяти лье[15]. Шестнадцать лет она жила спокойно, принимала любовников, ложилась с ними в постель, ела сколько душа пожелает, полнела и наслаждалась жизнью. По распоряжению, отданному Людовиком перед смертью, она получила единовременную выплату в размере 2 812 500 ливров.
Идиллическая жизнь Жанны дю Барри закончилась в 1791 г., когда в ее замок проникли грабители и украли драгоценности, стоившие миллионы. Спустя месяц, узнав о том, что эти драгоценности обнаружила лондонская полиция, она поспешила пересечь Ла-Манш, стремясь их вернуть. Ее поступок оказался опрометчивым, поскольку старый режим рушился, Людовик XVI в отчаянии обратился к Пруссии с просьбой о создании военной коалиции, а Мария-Антуанетта втайне молила испанского короля помочь французской королевской семье бежать из страны. Вместо того чтобы попытаться скрыться и спрятать свои богатства, как делали другие аристократы и состоятельные люди, этими действиями Жанна привлекла внимание к себе и своему состоянию. В Лондоне ей не удалось получить у английских властей свои драгоценности. Не обратила она внимания и на то, что агенты французской полиции ходили за ней в Англии по пятам и шпионили, когда она встречалась с контрреволюционными эмигрантами.
Опороченная в политическом и социальном отношении, заклейменная как роялистка и шлюха, укравшая у Франции миллионы, бывшая королевская фаворитка, Жанна дю Барри вновь стала притчей во языцех широкой публики. Хотя революционный политик Мирабо сам как-то заметил, что единственным ее грехом было то, что боги создали ее такой прекрасной, по декрету революционного правительства она была арестована. В первом выдвинутом против нее обвинении говорилось, что «даже после ее подразумеваемого позора… ее знакомили с теми людьми, которые сегодня являются нашими самыми заклятыми врагами»16. Кроме того, Жанну обвинили в злоупотреблении государственными средствами и контрреволюционных высказываниях.
В тюрьме Жанна оценила свое положение и решила, что ее помилуют. На протяжении месяцев, прошедших до судебного разбирательства, она поддерживала дружеские отношения с другими заключенными — аристократами, которых знала, и проститутками, с которыми не была знакома. Когда ей вынесли смертный приговор, Жанна истошно завопила от ужаса. И все же она не переставала надеяться, что ей удастся сохранить жизнь — выменять на остававшиеся у нее сокровища. Когда эти ее планы оказались несбыточными, Жанну парализовал страх: она поняла, что обречена. В жуткий, холодный день казни графиню дю Барри волоком тащили к гильотине. В какой-то момент, попытавшись вырваться, Жанна воскликнула: «Вы хотите сделать мне больно, пожалуйста, не надо причинять мне боль!» Нетерпеливые палачи скрутили ее и связали. Тяжелое лезвие скользнуло вниз, и тело ее забилось в агонии. Когда ей отсекали голову, собравшиеся поглазеть на кровавое зрелище зеваки злорадно кричали: «Да здравствует Республика!»17
Жанна дю Барри была последней официальной фавориткой, воплощавшей идею королевского фаворитизма. В ее распоряжении были огромные материальные средства, на которые Людовик опустошал государственную казну Франции: большие суммы денег, многочисленные шикарно обставленные и богато украшенные особняки и замки, коллекция драгоценностей, которой до сих пор восторгаются историки, роскошные одеяния. Но ее ненасытная жадность и безудержное хвастовство вызывали ярость народа, и в итоге ей пришлось заплатить за это собственной жизнью. По иронии судьбы, даже когда ее волокли на кровавую казнь, Жанна дю Барри не отдавала себе отчета в том, что на смерть ее обрекли те шесть лет, которые она прожила как фаворитка Людовика.
Лола Монтес18
Катарина Шратт25
В 1774 г., после шести лет радости сексуального и эмоционального «омоложения», которую доставляла ему очаровательная официальная фаворитка, Людовик заболел: он заразился оспой неизлечимой формы. Король понимал, что умирает, и все чаще задумывался о Судном дне. Он сказал Жанне, что ради его вечного спасения ей надо покинуть двор. «Я принадлежу Господу и народу своему», — сказал он15. Жанна лишилась чувств, а как только пришла в себя, тут же направилась к карете и уехала из дворца. Ни слез, ни упреков — она тоже все понимала: как моральная скверна она была непреодолимым препятствием для искупления грехов Людовиком.
Лишившись постоянного общества и забот фаворитки, ее слов утешения и нежных, ласковых прикосновений, король немного поплакал. Потом он позвал служителей церкви с тем, чтобы те отпустили ему грехи, и, в частности, покаялся в страстной увлеченности графиней дю Барри. Он поцеловал распятие теми же губами, которыми много раз целовал Жанну. Несколько дней спустя спокойно и умиротворенно, уверенный в том, что раскаяние в последний момент обеспечит ему вечное спасение, Людовик XV отошел в мир иной.
Почти сразу же после этого новый король, Людовик XVI, и королева, Мария-Антуанетта, сослали Жанну дю Барри в женский монастырь и приказали держать ее там в изоляции. Оторванная от своего мира и немногих друзей, но затравленная кредиторами, Жанна приспособилась к скудости существования в заточении столь же легко, как в свое время адаптировалась к обстановке дворцового великолепия. Ей удалось сделать аббатису мать Габриэль де ла Рош-Фонтений своей верной подругой, которая убедила Людовика и Марию-Антуанетту проявить по отношению к Жанне милосердие и позволить ей принимать посетителей. Одним из них был ее нотариус, которому удалось продать кое-что из ее драгоценностей, чтобы расплатиться с большинством назойливых кредиторов.
Спустя одиннадцать месяцев Людовик и Мария-Антуанетта позволили Жанне покинуть монастырь, но запретили приближаться к Парижу и Версалю на расстояние меньше десяти лье[15]. Шестнадцать лет она жила спокойно, принимала любовников, ложилась с ними в постель, ела сколько душа пожелает, полнела и наслаждалась жизнью. По распоряжению, отданному Людовиком перед смертью, она получила единовременную выплату в размере 2 812 500 ливров.
Идиллическая жизнь Жанны дю Барри закончилась в 1791 г., когда в ее замок проникли грабители и украли драгоценности, стоившие миллионы. Спустя месяц, узнав о том, что эти драгоценности обнаружила лондонская полиция, она поспешила пересечь Ла-Манш, стремясь их вернуть. Ее поступок оказался опрометчивым, поскольку старый режим рушился, Людовик XVI в отчаянии обратился к Пруссии с просьбой о создании военной коалиции, а Мария-Антуанетта втайне молила испанского короля помочь французской королевской семье бежать из страны. Вместо того чтобы попытаться скрыться и спрятать свои богатства, как делали другие аристократы и состоятельные люди, этими действиями Жанна привлекла внимание к себе и своему состоянию. В Лондоне ей не удалось получить у английских властей свои драгоценности. Не обратила она внимания и на то, что агенты французской полиции ходили за ней в Англии по пятам и шпионили, когда она встречалась с контрреволюционными эмигрантами.
Опороченная в политическом и социальном отношении, заклейменная как роялистка и шлюха, укравшая у Франции миллионы, бывшая королевская фаворитка, Жанна дю Барри вновь стала притчей во языцех широкой публики. Хотя революционный политик Мирабо сам как-то заметил, что единственным ее грехом было то, что боги создали ее такой прекрасной, по декрету революционного правительства она была арестована. В первом выдвинутом против нее обвинении говорилось, что «даже после ее подразумеваемого позора… ее знакомили с теми людьми, которые сегодня являются нашими самыми заклятыми врагами»16. Кроме того, Жанну обвинили в злоупотреблении государственными средствами и контрреволюционных высказываниях.
В тюрьме Жанна оценила свое положение и решила, что ее помилуют. На протяжении месяцев, прошедших до судебного разбирательства, она поддерживала дружеские отношения с другими заключенными — аристократами, которых знала, и проститутками, с которыми не была знакома. Когда ей вынесли смертный приговор, Жанна истошно завопила от ужаса. И все же она не переставала надеяться, что ей удастся сохранить жизнь — выменять на остававшиеся у нее сокровища. Когда эти ее планы оказались несбыточными, Жанну парализовал страх: она поняла, что обречена. В жуткий, холодный день казни графиню дю Барри волоком тащили к гильотине. В какой-то момент, попытавшись вырваться, Жанна воскликнула: «Вы хотите сделать мне больно, пожалуйста, не надо причинять мне боль!» Нетерпеливые палачи скрутили ее и связали. Тяжелое лезвие скользнуло вниз, и тело ее забилось в агонии. Когда ей отсекали голову, собравшиеся поглазеть на кровавое зрелище зеваки злорадно кричали: «Да здравствует Республика!»17
Жанна дю Барри была последней официальной фавориткой, воплощавшей идею королевского фаворитизма. В ее распоряжении были огромные материальные средства, на которые Людовик опустошал государственную казну Франции: большие суммы денег, многочисленные шикарно обставленные и богато украшенные особняки и замки, коллекция драгоценностей, которой до сих пор восторгаются историки, роскошные одеяния. Но ее ненасытная жадность и безудержное хвастовство вызывали ярость народа, и в итоге ей пришлось заплатить за это собственной жизнью. По иронии судьбы, даже когда ее волокли на кровавую казнь, Жанна дю Барри не отдавала себе отчета в том, что на смерть ее обрекли те шесть лет, которые она прожила как фаворитка Людовика.
Лола Монтес18
Полвека спустя после гибели Жанны дю Барри другая фаворитка ненадолго завоевала сердце другого короля, и это стоило ему короны. Лола Монтес, действовавшая по принципу «что Лола хочет, то Лола получит», хотела иметь многое из того, что обрела Жанна дю Барри, — славу, богатство и неизменное поклонение богатых и могущественных мужчин. Самым богатым и самым могущественным мужчиной, покоренным Лолой, оказался король Баварии Людвиг I, с которым она встретилась в 1846 г. К счастью для нее, общаться с королями в то время в Германии было гораздо безопаснее, чем в революционной Франции.
Лола Монтес, которую на самом деле звали Элиза Гилберт, родилась в 1820 г. в Индии; жизнь ей дала четырнадцатилетняя жена наскоро вступившего в брак английского солдата. Ее отец умер, мать вторично вышла замуж, и Элизу послали в Англию получать образование. В семнадцать лет она сбежала из школы с лейтенантом Томасом Джеймсом, мужчиной старше ее на тринадцать лет, но оставила его вскоре после того, как стала его женой. Когда оскорбленный муж подал на развод, Элиза сбежала в Испанию, где стала заниматься танцами. Взяв новое имя и придумав себе новую биографию, она вернулась в Англию как Мария Долорес де Поррис-и-Монтес (она предлагала звать ее «просто Лола») — танцовщица и дочь обедневшего испанского аристократа. Кроме того, она стала начинающей куртизанкой, постоянно менявшей покровителей. Она даже как-то вышла замуж за одного из своих поклонников, несмотря на то что официально еще не получила развод.
У Лолы были голубые глаза и черные волосы, а также, как писал один биограф, «жгучий взгляд… прекрасной формы нос… красиво изогнутые брови»19. «Ее редкостная, полная чувственности красота превыше всякой похвалы. Но танцы ее скорее похожи на приглашение к физической близости… всем телом своим она пишет “Мемуары” Казановы», — отмечал один обозреватель20.
Лола торговала не только своей красотой. Умная и предприимчивая, разносторонняя и эксцентричная женщина, она хронически (или патологически) лгала, но при этом временами выказывала великодушное благородство. Она пускала на ветер деньги мужчины, а потом одерживала новую победу над другим, кошелек которого был еще полон. Во время полных приключений и авантюр странствий по Европе она вступала в близкие отношения с Ференцем Листом, сыном британского государственного деятеля Роберта Пила и множеством других поклонников, в число которых входили несколько журналистов. Самым крупным призом, который удалось завоевать Лоле, оказалось сердце старевшего короля Людвига Баварского.
В 1846 г. Людвигу было шестьдесят лет, он правил Баварией уже двадцать один год. Это был строгий и дисциплинированный правитель, начинавший работу до рассвета и превративший Баварию в преуспевающий и богатый край, а Мюнхен — в центр культуры и искусства, университет которого стал одним из лучших учебных заведений в Европе.
Но у Людвига было одно неоконченное дело. Тереза, преданная ему жена, мать его восьмерых детей, дала обет целибата. Тереза всегда мирилась с внебрачными связями любвеобильного Людвига, считая их неизбежными. Но внезапно, уже на пороге старости, непритязательный король с оспинами на лице, который к тому же сочинял стихи и слыл человеком широких взглядов, почувствовал усталость от встреч со случайными жрицами любви и загорелся желанием вступить в прочную связь с женщиной, которая отвечала бы взаимностью на его страсть и любила его таким, каким он был.
Появилась у Людвига и другая неожиданная блажь — страсть к Испании и испанскому языку, который он самостоятельно изучал. И вот невесть откуда возникает знающая себе цену «испанка» Лола Монтес, одетая в черное платье, придающее ей особенно соблазнительный вид. А ведь что Лола хочет, то Лола получит. И когда Людвиг дал ей личную аудиенцию, она использовала предоставленные ей несколько минут, чтобы очаровать туговатого на ухо, подозрительного и вспыльчивого короля.
С того самого дня Людвиг, который мог выйти из себя, если чувствовал, что к нему относятся без должного уважения, пытаются его обмануть или предать, верил всем лживым выдумкам Лолы. Окружавшие его люди намекали королю на то, что она ему беспардонно лжет, однако ей удалось убедить его в своей принадлежности к знатному семейству, которое пыталось оправиться от потери фамильного состояния. Надо отметить, что Лола владела несколькими языками, но у нее было забавное произношение, и Людвигу доставляло большое удовольствие читать по ее полным губам, как она говорит на «родном» испанском. («Люблю тебя своей жизнью», — напыщенно говорил он ей.) Лола могла быть импульсивной и потакала своим желаниям — например, отказывалась куда бы то ни было ходить без своей декоративной собачки по кличке Сампа, — но Людвиг приписывал это эксцентричности ее натуры. Как и многие мужчины до него, Людвиг безнадежно влюбился в Лолу.
«Я могу сравнить себя с Везувием, который, казалось бы, уже потух, но внезапно вновь ожил, — признался он старому другу. — Я испытываю такую сильную страсть, какой прежде не знал… Жизнь моя обрела новую живительную силу, я снова чувствую себя молодым, и мир мне улыбается»21.
Лола стала официальной фавориткой Людвига с ежегодным содержанием в десять тысяч флоринов, и еще двадцать тысяч король ей выделил на отделку ее роскошного нового дома. Хоть министры правительства получали шесть тысяч флоринов в год, а танцоры довольствовались жалкими двумястами, Лоле выделенных средств не хватало: ей требовались столовое серебро, хрусталь, драгоценности, роскошная мебель, да и на повседневные расходы всегда недоставало. Когда в казначействе не удалось сократить ее растраты, Людвиг добродушно прищелкнул языком и без долгих раздумий удвоил размер ежегодного пособия официальной фаворитки.
Узнав о том, что вокруг его Лолы постоянно крутится небольшая группа ее поклонников-студентов, Людвиг пришел в замешательство и почувствовал глубокую обиду, но не сделал должных выводов из того, каких она выбирает друзей. Даже когда Лола поразила весь Мюнхен тем, что ночью колотила в дверь квартиры молоденького лейтенанта, потом потребовала у Людвига перевести его из города, но позже попросила отменить это распоряжение, король упорно отказывался верить слухам о том, что она наставляет ему рога. «Лолиту (так я ее называю) пытаются чудовищным образом опорочить», — сетовал он другу22.
Прошло немного времени, и закрепившаяся за Лолой репутация авантюристки, выуживавшей у поклонников деньги, привела к реальной опасности физической расправы над ней разъяренными жителями Мюнхена, недовольными тем, что она приворожила их короля. Лола отвечала на это показной удалью, прогуливаясь по враждебным улицам города с огромным черным псом по кличке Турок. Но тут над ней нависла новая угроза: в печати появились сообщения о том, что ее настоящее имя Элиза Гилберт Джеймс.
Лола отчаянно защищалась, доказывая, что она — Мария Долорес Поррис-и-Монтес. Одновременно она стала выступать против иезуитов, которые, как она полагала, стояли за этими разоблачениями.
Между тем Людвиг лишь дважды удостоился чести провести с Лолой ночь любви, хотя фаворитка часто позволяла ему целовать себя в губы и ласкать ее изящные ноги танцовщицы. Словно околдованный ворожбой, он согласился возвести ее в дворянское достоинство. В 1847 г. Лола Монтес стала графиней Ландсфельд. «Я могу обойтись без солнца в небесах, — признался ей Людвиг, — но не без Лолиты, сияющей в моей душе»23. Он уверял близких друзей в том, что Лола его очень любит.
Получив титул графини Ландсфельд, Лола стала более властной и вызывающе дерзкой. Единственными ее друзьями были студенты-вольнодумцы, поддерживавшие ее тирады, направленные против иезуитов, а к числу ее врагов можно было отнести жителей всего Мюнхена, если не всей Баварии. Ее ненавидели так сильно, что Людвиг, ранее любимый народом король, оказался перед угрозой потери трона. Вскоре восстал весь Мюнхен, люди громили не только дом Лолы, но и все те здания, в которых, по подозрению ее врагов, она могла скрываться. Лола бежала во Франкфурт, а Людвигу пришлось лишить ее гражданства. «Люди тебя убьют, если ты сюда вернешься», — писал он ей. Для ее же блага, добавил король, он рассматривает вопрос об отречении от престола.
Проигнорировав это признание, графиня Ландсфельд уехала в Швейцарию с новым любовником, которого содержала на деньги Людвига даже после того, как тот отрекся от престола в пользу своего сына Максимилиана и его доходы резко сократились. И тем не менее бывший король не мог соединиться со своей любимой Лолой в изгнании, потому что в Баварии не утихавшая ненависть к ней народа вынудила его семейство запретить ему с ней встречаться. Даже простой визит, сказал новый король своему отцу, поставит под угрозу сам институт монархии.
Лола, занятая своими новыми любовниками, нечасто вспоминала о Людвиге, но ее редкие письма до слез трогали его своей сентиментальностью, и он послушно выполнял ее просьбы — срочно пересылал деньги и ее драгоценности. Потом объявился один из ее бывших мужей, и на этот раз Лоле не удалось избежать неприятностей и опровергнуть его разоблачения. Потрясенный и впавший в отчаяние Людвиг наконец осознал, что его долго водили за нос. Лола подтвердила это, запугивая бывшего короля угрозами продать газетчикам его страстные (и смешные, как он теперь понимал) письма.
Людвиг не мог себе позволить повторить дерзкую фразу лорда Нельсона: «Печатайте и будьте прокляты!» Он пытался ублажать авантюристку и вести с ней переговоры до тех пор, пока совершенно неожиданно и без всяких объяснений Лола не вернула ему все его письма. Людвиг в последний раз выслал ей деньги, а потом постарался уйти в тень зализывать раны.
Лола вспоминала о Людвиге с нежностью и публично: она пространно описала их отношения в своих мемуарах, ставших чрезвычайно популярными после опубликования в Северной Америке, где вместо танцев она выступала с лекциями. В «Лекциях Лолы Монтес», которые вышли из печати в 1858 г., она писала о своем годовом доходе, похваляясь тем, что он доходил до семидесяти тысяч флоринов, и об огромном влиянии, которое оказала на ход европейской истории.
Но суть ее позиции заключалась в следующем: Лола оправдывала воплощенный ею самой тип фаворитизма как поведение «женщины, стремящейся к обретению независимости и влияния, полагаясь при этом лишь на собственные силы, для полного раскрытия своей индивидуальности, а также защищающей всеми средствами, которыми наделил ее Господь, свое право на справедливую долю земных привилегий», — включая, очевидно, и привилегии Людвига. Во многих отношениях «Лекции» Лолы можно воспринимать как защиту фавориткой прав женщин. Вот что она, в частности, писала:
Лола Монтес, которую на самом деле звали Элиза Гилберт, родилась в 1820 г. в Индии; жизнь ей дала четырнадцатилетняя жена наскоро вступившего в брак английского солдата. Ее отец умер, мать вторично вышла замуж, и Элизу послали в Англию получать образование. В семнадцать лет она сбежала из школы с лейтенантом Томасом Джеймсом, мужчиной старше ее на тринадцать лет, но оставила его вскоре после того, как стала его женой. Когда оскорбленный муж подал на развод, Элиза сбежала в Испанию, где стала заниматься танцами. Взяв новое имя и придумав себе новую биографию, она вернулась в Англию как Мария Долорес де Поррис-и-Монтес (она предлагала звать ее «просто Лола») — танцовщица и дочь обедневшего испанского аристократа. Кроме того, она стала начинающей куртизанкой, постоянно менявшей покровителей. Она даже как-то вышла замуж за одного из своих поклонников, несмотря на то что официально еще не получила развод.
У Лолы были голубые глаза и черные волосы, а также, как писал один биограф, «жгучий взгляд… прекрасной формы нос… красиво изогнутые брови»19. «Ее редкостная, полная чувственности красота превыше всякой похвалы. Но танцы ее скорее похожи на приглашение к физической близости… всем телом своим она пишет “Мемуары” Казановы», — отмечал один обозреватель20.
Лола торговала не только своей красотой. Умная и предприимчивая, разносторонняя и эксцентричная женщина, она хронически (или патологически) лгала, но при этом временами выказывала великодушное благородство. Она пускала на ветер деньги мужчины, а потом одерживала новую победу над другим, кошелек которого был еще полон. Во время полных приключений и авантюр странствий по Европе она вступала в близкие отношения с Ференцем Листом, сыном британского государственного деятеля Роберта Пила и множеством других поклонников, в число которых входили несколько журналистов. Самым крупным призом, который удалось завоевать Лоле, оказалось сердце старевшего короля Людвига Баварского.
В 1846 г. Людвигу было шестьдесят лет, он правил Баварией уже двадцать один год. Это был строгий и дисциплинированный правитель, начинавший работу до рассвета и превративший Баварию в преуспевающий и богатый край, а Мюнхен — в центр культуры и искусства, университет которого стал одним из лучших учебных заведений в Европе.
Но у Людвига было одно неоконченное дело. Тереза, преданная ему жена, мать его восьмерых детей, дала обет целибата. Тереза всегда мирилась с внебрачными связями любвеобильного Людвига, считая их неизбежными. Но внезапно, уже на пороге старости, непритязательный король с оспинами на лице, который к тому же сочинял стихи и слыл человеком широких взглядов, почувствовал усталость от встреч со случайными жрицами любви и загорелся желанием вступить в прочную связь с женщиной, которая отвечала бы взаимностью на его страсть и любила его таким, каким он был.
Появилась у Людвига и другая неожиданная блажь — страсть к Испании и испанскому языку, который он самостоятельно изучал. И вот невесть откуда возникает знающая себе цену «испанка» Лола Монтес, одетая в черное платье, придающее ей особенно соблазнительный вид. А ведь что Лола хочет, то Лола получит. И когда Людвиг дал ей личную аудиенцию, она использовала предоставленные ей несколько минут, чтобы очаровать туговатого на ухо, подозрительного и вспыльчивого короля.
С того самого дня Людвиг, который мог выйти из себя, если чувствовал, что к нему относятся без должного уважения, пытаются его обмануть или предать, верил всем лживым выдумкам Лолы. Окружавшие его люди намекали королю на то, что она ему беспардонно лжет, однако ей удалось убедить его в своей принадлежности к знатному семейству, которое пыталось оправиться от потери фамильного состояния. Надо отметить, что Лола владела несколькими языками, но у нее было забавное произношение, и Людвигу доставляло большое удовольствие читать по ее полным губам, как она говорит на «родном» испанском. («Люблю тебя своей жизнью», — напыщенно говорил он ей.) Лола могла быть импульсивной и потакала своим желаниям — например, отказывалась куда бы то ни было ходить без своей декоративной собачки по кличке Сампа, — но Людвиг приписывал это эксцентричности ее натуры. Как и многие мужчины до него, Людвиг безнадежно влюбился в Лолу.
«Я могу сравнить себя с Везувием, который, казалось бы, уже потух, но внезапно вновь ожил, — признался он старому другу. — Я испытываю такую сильную страсть, какой прежде не знал… Жизнь моя обрела новую живительную силу, я снова чувствую себя молодым, и мир мне улыбается»21.
Лола стала официальной фавориткой Людвига с ежегодным содержанием в десять тысяч флоринов, и еще двадцать тысяч король ей выделил на отделку ее роскошного нового дома. Хоть министры правительства получали шесть тысяч флоринов в год, а танцоры довольствовались жалкими двумястами, Лоле выделенных средств не хватало: ей требовались столовое серебро, хрусталь, драгоценности, роскошная мебель, да и на повседневные расходы всегда недоставало. Когда в казначействе не удалось сократить ее растраты, Людвиг добродушно прищелкнул языком и без долгих раздумий удвоил размер ежегодного пособия официальной фаворитки.
Узнав о том, что вокруг его Лолы постоянно крутится небольшая группа ее поклонников-студентов, Людвиг пришел в замешательство и почувствовал глубокую обиду, но не сделал должных выводов из того, каких она выбирает друзей. Даже когда Лола поразила весь Мюнхен тем, что ночью колотила в дверь квартиры молоденького лейтенанта, потом потребовала у Людвига перевести его из города, но позже попросила отменить это распоряжение, король упорно отказывался верить слухам о том, что она наставляет ему рога. «Лолиту (так я ее называю) пытаются чудовищным образом опорочить», — сетовал он другу22.
Прошло немного времени, и закрепившаяся за Лолой репутация авантюристки, выуживавшей у поклонников деньги, привела к реальной опасности физической расправы над ней разъяренными жителями Мюнхена, недовольными тем, что она приворожила их короля. Лола отвечала на это показной удалью, прогуливаясь по враждебным улицам города с огромным черным псом по кличке Турок. Но тут над ней нависла новая угроза: в печати появились сообщения о том, что ее настоящее имя Элиза Гилберт Джеймс.
Лола отчаянно защищалась, доказывая, что она — Мария Долорес Поррис-и-Монтес. Одновременно она стала выступать против иезуитов, которые, как она полагала, стояли за этими разоблачениями.
Между тем Людвиг лишь дважды удостоился чести провести с Лолой ночь любви, хотя фаворитка часто позволяла ему целовать себя в губы и ласкать ее изящные ноги танцовщицы. Словно околдованный ворожбой, он согласился возвести ее в дворянское достоинство. В 1847 г. Лола Монтес стала графиней Ландсфельд. «Я могу обойтись без солнца в небесах, — признался ей Людвиг, — но не без Лолиты, сияющей в моей душе»23. Он уверял близких друзей в том, что Лола его очень любит.
Получив титул графини Ландсфельд, Лола стала более властной и вызывающе дерзкой. Единственными ее друзьями были студенты-вольнодумцы, поддерживавшие ее тирады, направленные против иезуитов, а к числу ее врагов можно было отнести жителей всего Мюнхена, если не всей Баварии. Ее ненавидели так сильно, что Людвиг, ранее любимый народом король, оказался перед угрозой потери трона. Вскоре восстал весь Мюнхен, люди громили не только дом Лолы, но и все те здания, в которых, по подозрению ее врагов, она могла скрываться. Лола бежала во Франкфурт, а Людвигу пришлось лишить ее гражданства. «Люди тебя убьют, если ты сюда вернешься», — писал он ей. Для ее же блага, добавил король, он рассматривает вопрос об отречении от престола.
Проигнорировав это признание, графиня Ландсфельд уехала в Швейцарию с новым любовником, которого содержала на деньги Людвига даже после того, как тот отрекся от престола в пользу своего сына Максимилиана и его доходы резко сократились. И тем не менее бывший король не мог соединиться со своей любимой Лолой в изгнании, потому что в Баварии не утихавшая ненависть к ней народа вынудила его семейство запретить ему с ней встречаться. Даже простой визит, сказал новый король своему отцу, поставит под угрозу сам институт монархии.
Лола, занятая своими новыми любовниками, нечасто вспоминала о Людвиге, но ее редкие письма до слез трогали его своей сентиментальностью, и он послушно выполнял ее просьбы — срочно пересылал деньги и ее драгоценности. Потом объявился один из ее бывших мужей, и на этот раз Лоле не удалось избежать неприятностей и опровергнуть его разоблачения. Потрясенный и впавший в отчаяние Людвиг наконец осознал, что его долго водили за нос. Лола подтвердила это, запугивая бывшего короля угрозами продать газетчикам его страстные (и смешные, как он теперь понимал) письма.
Людвиг не мог себе позволить повторить дерзкую фразу лорда Нельсона: «Печатайте и будьте прокляты!» Он пытался ублажать авантюристку и вести с ней переговоры до тех пор, пока совершенно неожиданно и без всяких объяснений Лола не вернула ему все его письма. Людвиг в последний раз выслал ей деньги, а потом постарался уйти в тень зализывать раны.
Лола вспоминала о Людвиге с нежностью и публично: она пространно описала их отношения в своих мемуарах, ставших чрезвычайно популярными после опубликования в Северной Америке, где вместо танцев она выступала с лекциями. В «Лекциях Лолы Монтес», которые вышли из печати в 1858 г., она писала о своем годовом доходе, похваляясь тем, что он доходил до семидесяти тысяч флоринов, и об огромном влиянии, которое оказала на ход европейской истории.
Но суть ее позиции заключалась в следующем: Лола оправдывала воплощенный ею самой тип фаворитизма как поведение «женщины, стремящейся к обретению независимости и влияния, полагаясь при этом лишь на собственные силы, для полного раскрытия своей индивидуальности, а также защищающей всеми средствами, которыми наделил ее Господь, свое право на справедливую долю земных привилегий», — включая, очевидно, и привилегии Людвига. Во многих отношениях «Лекции» Лолы можно воспринимать как защиту фавориткой прав женщин. Вот что она, в частности, писала:
У гениев нет пола!.. С великими мужчинами дело обстояло до известной степени благополучно, поскольку, как мне представляется, мир не имел права судить о нравственности великого мужчины. Но женщина — увы! Она должна быть святой… ну что ж, пусть такой и будет, тем самым она оставит мужчине все права на все грехи мира!24Достигнув зрелого возраста и позже начав увядать, Лола уже не стремилась к славе и почестям. Она все больше внимания уделяла религии и благочестивым делам. За недостатком средств она вела скромную жизнь. В сорок лет Лола скончалась от воспаления легких и осложнений после инсульта в Бруклине, в Нью-Йорке. Похоронили ее под именем Элизы Гилберт — простой женщины, которая покорила сердце короля, лишила его короны, а потом зарабатывала себе на жизнь воспоминаниями о подробностях одержанных ею любовных побед — подлинных и мнимых.
Катарина Шратт25
Два десятилетия спустя после того, как баварская чернь разлучила Лолу Монтес с ее королем, другой германский правитель встретил актрису, которой суждено было стать самой сильной любовью в его жизни. В 1873 г. австрийский император Франц Иосиф, которому тогда было сорок три года, впервые увидел на венской сцене красивую блондинку, дебютировавшую в «Укрощении строптивой». Двадцатилетнюю актрису звали Катарина Шратт. Но императора тогда всецело занимал недавно случившийся в Австрии биржевой крах, и он не обратил на нее внимания. В этом не было ничего удивительного, поскольку большую часть жизни Франц Иосиф уделял исполнению долга — вставал, когда не было еще пяти, и работал, решая государственные вопросы, до поздней ночи. Несмотря на значительные просчеты в области внешней политики, он считал себя специалистом в сфере международных отношений. Кроме того, он отлично знал, как организовать государственную службу, которая под его руководством стала в высшей степени эффективной.
Личная жизнь Франца Иосифа складывалась менее успешно, если мерой успеха считать счастье и самореализацию. В эпицентре венской роскоши император во многих отношениях вел спартанский образ жизни. Он спал на железной кровати и не признавал такие, например, предметы личного обихода, как новый купальный халат или коврик рядом с постелью, позволяющий по утрам не ставить ноги на холодный пол. Его жесткая самодисциплина и чувство династического долга распространялись и на семью, от членов которой он требовал поведения, диктовавшегося их высоким положением. Он заставил своего неуравновешенного сына Рудольфа жениться на принцессе Стефании, игнорируя его протесты. Равным образом Франц Иосиф оставался бесчувственным к потребностям и надеждам других членов семьи, а к тем, кто пытался ему перечить, относился с холодным презрением.
Женитьба Франца Иосифа на очаровательной и печально-рассеянной баварской принцессе Елизавете принесла много огорчений. В течение непродолжительного времени после свадьбы, состоявшейся в 1854 г., они были очень счастливы. Потом Елизавета почувствовала, что монотонность и ощущение подавленности, которыми была проникнута жизнь при дворе, угнетают ее, бередят ей душу, а королева хотела быть «вольной как чайка». Она искала выход в путешествиях, а где-то в 1867 г. окончательно покинула супружеское ложе и никогда больше не допускала до себя мужа. Франц Иосиф продолжал ее любить; долгие отлучки Елизаветы, вызванные тем, что она остро чувствовала себя несчастной, причиняли ему сильные нравственные страдания.
Катарина — или Кати — Шратт во многих отношениях составляла полную противоположность Елизавете. Она была честолюбивой и вполне состоявшейся актрисой. После того как ее муж влез в огромные долги, а потом трусливо сбежал, бросив ее с их сыном, ей пришлось полагаться лишь на собственные силы. Она смогла решить свои проблемы лишь после того, как ее почитатели создали для нее фонд пожертвований. Несмотря на печальный опыт, связанный с финансовыми трудностями, Кати не только расточительно тратила деньги, но и увлекалась азартными играми. В остальных отношениях она действовала методически и упорядоченно, много работала и успешно вела домашнее хозяйство, была заботливой матерью и прекрасно готовила, оставаясь чрезвычайно суеверным и глубоко религиозным человеком. Друзья считали ее великодушной и доброй, говорливой и предприимчивой, но, как вскоре убедился Франц Иосиф, она ненавидела, когда что-то складывалось не так, как она хотела, и постоянно жаловалась.
Именно императрица Елизавета зажгла ту искру, из которой возгорелось пламя любви между Кати и Францем Иосифом. Светлокудрая актриса очаровала ее так же, как всю просвещенную Вену, и в 1885 г. в голову Елизавете пришла мысль познакомить Катарину с Францем Иосифом, чтобы та помогла императору легче переносить одиночество.
Мечты Елизаветы стали явью. Через несколько месяцев Кати стала фавориткой императора во всех смыслах, кроме физической близости. Франц Иосиф осыпал ее восхитительными драгоценностями, давал ей крупные суммы денег. В ответ она дарила ему четырехлистный клевер и всякие безделушки, посещала ранние утренние мессы, чтобы он видел ее на балконе, а потом вместе с ним завтракала. Она жила скорее двойной, чем двуличной жизнью, дважды в день выступала на сцене и встречалась с друзьями, но остальное ее время было предназначено Францу Иосифу — совместным завтракам, продолжительным прогулкам, посещениям театра, чтению и письмам, которыми они обменивались почти каждый день.
В 1888 г. в одном из писем Кати вышла за рамки своих обычных банальностей и растрогала Франца Иосифа до глубины души. «Пожалуйста, — просил он ее в письме, с которым посылал деньги, — посчитай, сколько тебе еще потребуется на расходы, включая бальные платья и другую одежду, чтобы я мог выслать тебе эту сумму». Это послание задело такие струны в душе Кати, что в порыве благодарности она ответила ему «продуманным письмом», в котором предлагала себя императору в качестве полноценной фаворитки. (Нам остается лишь гадать о содержании ответного письма Франца Иосифа, которое незадолго до смерти он собственноручно уничтожил.)
Император, должно быть, перечитывал это письмо несчетное число раз. Он с нежностью ответил, что Кати, конечно, видела, с каким обожанием он к ней относился, точнее говоря, боготворил ее. Но он любил жену и никогда бы «не оскорбил ее доверие и дружеские чувства» по отношению к Кати. Он надеялся, что в сердце Кати всегда найдется место для него, хотя их отношения никогда не перейдут границы, которые они уже определили.
Кати раскаивалась, она переживала из-за того, что император, возможно, стал бы теперь относиться к ней как к «совратительнице и интриганке». Беспокоилась она зря. Франц Иосиф был зачарован каждым ее словом, каждым поступком, каждым знаком внимания, даже ее «спокойной неделей» — месячными, от которых она регулярно страдала так, что должна была лежать в постели. Но в его письме ясно говорилось о том, что если бы Елизавета была настроена против Кати, то ему пришлось бы положить конец их отношениям. Он также однозначно дал понять, что если бы проявил свою горячую любовь к Кати через физическую близость, то тем самым обесчестил бы Елизавету и нарушил брачные обеты.
Как ни странно, импозантный император пережил немало любовных приключений, но до встречи с Кати не принимал их близко к сердцу и потому не чувствовал за собой вины. Поскольку он ее любил, Кати Шратт приходилось довольствоваться положением его фаворитки, которая не исполняет своих сексуальных обязанностей. Вместо этого она оказывала любимому человеку другие услуги, в частности встречалась с ним на рассвете — и это была весьма обременительная привилегия, если принять во внимание, что днем и вечером ей, профессиональной актрисе, нужно было выступать на сцене. Кати говорила о своей новой жизни, что она «кажется ей не совсем реальной». Она состояла в близкой дружбе с императором. В ее распоряжении были роскошный дом в Вене и загородная летняя резиденция. Кати обладала богатством и ни в чем себе не отказывала, имела большое влияние в театре. Проблемы, с которыми она сталкивалась, были самыми заурядными: избыточный вес (она пеняла на «галопирующее ожирение») и нервное напряжение, которое она испытывала, когда приходилось давить на театральное руководство, чтобы ее утвердили на главную роль. Кати не собиралась бороться со своей страстью к азартным играм, получая удовольствие от выигрышей и позволяя Францу Иосифу оплачивать проигрыши. Она никогда не раздражала императрицу Елизавету, которая в любой момент могла вдребезги разбить ее жизнь, но не сделала этого.
Личная жизнь Франца Иосифа складывалась менее успешно, если мерой успеха считать счастье и самореализацию. В эпицентре венской роскоши император во многих отношениях вел спартанский образ жизни. Он спал на железной кровати и не признавал такие, например, предметы личного обихода, как новый купальный халат или коврик рядом с постелью, позволяющий по утрам не ставить ноги на холодный пол. Его жесткая самодисциплина и чувство династического долга распространялись и на семью, от членов которой он требовал поведения, диктовавшегося их высоким положением. Он заставил своего неуравновешенного сына Рудольфа жениться на принцессе Стефании, игнорируя его протесты. Равным образом Франц Иосиф оставался бесчувственным к потребностям и надеждам других членов семьи, а к тем, кто пытался ему перечить, относился с холодным презрением.
Женитьба Франца Иосифа на очаровательной и печально-рассеянной баварской принцессе Елизавете принесла много огорчений. В течение непродолжительного времени после свадьбы, состоявшейся в 1854 г., они были очень счастливы. Потом Елизавета почувствовала, что монотонность и ощущение подавленности, которыми была проникнута жизнь при дворе, угнетают ее, бередят ей душу, а королева хотела быть «вольной как чайка». Она искала выход в путешествиях, а где-то в 1867 г. окончательно покинула супружеское ложе и никогда больше не допускала до себя мужа. Франц Иосиф продолжал ее любить; долгие отлучки Елизаветы, вызванные тем, что она остро чувствовала себя несчастной, причиняли ему сильные нравственные страдания.
Катарина — или Кати — Шратт во многих отношениях составляла полную противоположность Елизавете. Она была честолюбивой и вполне состоявшейся актрисой. После того как ее муж влез в огромные долги, а потом трусливо сбежал, бросив ее с их сыном, ей пришлось полагаться лишь на собственные силы. Она смогла решить свои проблемы лишь после того, как ее почитатели создали для нее фонд пожертвований. Несмотря на печальный опыт, связанный с финансовыми трудностями, Кати не только расточительно тратила деньги, но и увлекалась азартными играми. В остальных отношениях она действовала методически и упорядоченно, много работала и успешно вела домашнее хозяйство, была заботливой матерью и прекрасно готовила, оставаясь чрезвычайно суеверным и глубоко религиозным человеком. Друзья считали ее великодушной и доброй, говорливой и предприимчивой, но, как вскоре убедился Франц Иосиф, она ненавидела, когда что-то складывалось не так, как она хотела, и постоянно жаловалась.
Именно императрица Елизавета зажгла ту искру, из которой возгорелось пламя любви между Кати и Францем Иосифом. Светлокудрая актриса очаровала ее так же, как всю просвещенную Вену, и в 1885 г. в голову Елизавете пришла мысль познакомить Катарину с Францем Иосифом, чтобы та помогла императору легче переносить одиночество.
Мечты Елизаветы стали явью. Через несколько месяцев Кати стала фавориткой императора во всех смыслах, кроме физической близости. Франц Иосиф осыпал ее восхитительными драгоценностями, давал ей крупные суммы денег. В ответ она дарила ему четырехлистный клевер и всякие безделушки, посещала ранние утренние мессы, чтобы он видел ее на балконе, а потом вместе с ним завтракала. Она жила скорее двойной, чем двуличной жизнью, дважды в день выступала на сцене и встречалась с друзьями, но остальное ее время было предназначено Францу Иосифу — совместным завтракам, продолжительным прогулкам, посещениям театра, чтению и письмам, которыми они обменивались почти каждый день.
В 1888 г. в одном из писем Кати вышла за рамки своих обычных банальностей и растрогала Франца Иосифа до глубины души. «Пожалуйста, — просил он ее в письме, с которым посылал деньги, — посчитай, сколько тебе еще потребуется на расходы, включая бальные платья и другую одежду, чтобы я мог выслать тебе эту сумму». Это послание задело такие струны в душе Кати, что в порыве благодарности она ответила ему «продуманным письмом», в котором предлагала себя императору в качестве полноценной фаворитки. (Нам остается лишь гадать о содержании ответного письма Франца Иосифа, которое незадолго до смерти он собственноручно уничтожил.)
Император, должно быть, перечитывал это письмо несчетное число раз. Он с нежностью ответил, что Кати, конечно, видела, с каким обожанием он к ней относился, точнее говоря, боготворил ее. Но он любил жену и никогда бы «не оскорбил ее доверие и дружеские чувства» по отношению к Кати. Он надеялся, что в сердце Кати всегда найдется место для него, хотя их отношения никогда не перейдут границы, которые они уже определили.
Кати раскаивалась, она переживала из-за того, что император, возможно, стал бы теперь относиться к ней как к «совратительнице и интриганке». Беспокоилась она зря. Франц Иосиф был зачарован каждым ее словом, каждым поступком, каждым знаком внимания, даже ее «спокойной неделей» — месячными, от которых она регулярно страдала так, что должна была лежать в постели. Но в его письме ясно говорилось о том, что если бы Елизавета была настроена против Кати, то ему пришлось бы положить конец их отношениям. Он также однозначно дал понять, что если бы проявил свою горячую любовь к Кати через физическую близость, то тем самым обесчестил бы Елизавету и нарушил брачные обеты.
Как ни странно, импозантный император пережил немало любовных приключений, но до встречи с Кати не принимал их близко к сердцу и потому не чувствовал за собой вины. Поскольку он ее любил, Кати Шратт приходилось довольствоваться положением его фаворитки, которая не исполняет своих сексуальных обязанностей. Вместо этого она оказывала любимому человеку другие услуги, в частности встречалась с ним на рассвете — и это была весьма обременительная привилегия, если принять во внимание, что днем и вечером ей, профессиональной актрисе, нужно было выступать на сцене. Кати говорила о своей новой жизни, что она «кажется ей не совсем реальной». Она состояла в близкой дружбе с императором. В ее распоряжении были роскошный дом в Вене и загородная летняя резиденция. Кати обладала богатством и ни в чем себе не отказывала, имела большое влияние в театре. Проблемы, с которыми она сталкивалась, были самыми заурядными: избыточный вес (она пеняла на «галопирующее ожирение») и нервное напряжение, которое она испытывала, когда приходилось давить на театральное руководство, чтобы ее утвердили на главную роль. Кати не собиралась бороться со своей страстью к азартным играм, получая удовольствие от выигрышей и позволяя Францу Иосифу оплачивать проигрыши. Она никогда не раздражала императрицу Елизавету, которая в любой момент могла вдребезги разбить ее жизнь, но не сделала этого.