Страница:
– Потому что он не может желать именно меня.
Но мать это не тронуло. Она сделала очередной заход, чтобы настоять на своем:
– Почему ты думаешь только о себе? А как насчет твоей сестры?
Необходимость защищать и опекать Кассандру была старой маминой уловкой, и вдвойне несправедливой, поскольку Антигона думала о сестре. Думала постоянно. Антигона годами была стойким защитником Касси, буфером, оберегавшим сестру от мира, с того дня, когда десять лет назад расквасила нос Билли Ландтрапу, за то что он насмехался над заиканием Касси. Ну и потасовка тогда вышла! Билли был выше и старше по меньшей мере на три года. Но Антигона в тот день всем дала понять, что любой, кто дразнит ее сестру, будет иметь дело с ней, бойкой, задиристой, упорной Антигоной Престон, и так дело обстояло до сих пор.
– А что с Касси? Но коли уж ты о ней упомянула, почему лорд Олдридж хочет меня, а не Кассандру? Она и старше, и гораздо красивее. Не то что бы я желала ей в спутники такого человека, его взгляд слишком расчетливый и оценивающий, но наверняка такой влиятельный лорд хотел бы иметь красивую жену. Почему он выбрал меня?
Мать пожала плечами, ее интересовало не логическое упущение лорда Олдриджа, а результат.
– Понятия не имею. Он не говорил о ней. Он сделал предложение тебе. И потом, Кассандра создана для лучшего.
Беспечные слова ударили, словно лошадь – копытом в грудь. И у Антигоны перехватило дыхание от новой боли.
– А я нет?
Слишком погрузившаяся в собственные эмоции, чтобы учитывать чужие, мать отмахнулась от ее оскорбленных чувств носовым платком.
– Ты знаешь, что я имею в виду, Антигона. Ее он прожевал бы и выплюнул, но ты… ты достаточно сильная, чтобы противостоять ему. Кассандре, с ее красотой, следует выбирать из самых значительных людей и не только в нашем затхлом уголке Западного Суссекса. И она могла бы выбрать, если бы ее видели.
– Если бы она хотела быть на виду. Но она этого не хочет, мама, и ты знаешь, что попытки заставить ее добиться светского триумфа лишь усиливают ее скованность, а с ней и заикание.
– С тобой дома она не заикается. – Мать схватила ее за руку. – Ты должна помочь ей и заставить хотя бы попытаться быть более общительной. Разве ты не понимаешь? Это наш шанс.
– На что?
– На лучшее. Увидеть, что Кассандра вышла замуж так, как того заслуживают ее красота и кроткая натура. Это первый шаг.
– Лорд Олдридж?
– Да! Поскольку ты обручена с ним, мы сможем вращаться в более высоких кругах. Нас станут приглашать в Торнхилл-Холл, а потом – в лучшие дома округи. – Впервые за несколько дней глаза матери вспыхнули, в них появился проблеск цели. И решительность. Теперь, когда она закусила удила, ее не остановить. – Мы должны убедить лорда Олдриджа дать бал. Весной лорд Олдридж поедет в Лондон на светский сезон. Мы должны добиться того, чтобы составить ему компанию. Или его сестре, леди Баррингтон. Она – хозяйка прекрасного дома и с влиянием в обществе. Мы должны не отпускать ее от себя и сделать покровительницей Кассандры. Как ты всего это не понимаешь?
– Ты хочешь, чтобы я принесла себя, свое счастье в жертву обществу, чтобы Кассандра могла удачно выйти замуж? Без единой мысли о том, что может сделать ее или меня счастливой?
Рана была страшной, словно в нее все глубже втыкали нож, пока в груди не осталось ни воздуха, ни тепла. Только леденящая боль.
Это далеко выходило за рамки нелепости, это больно. И нечестно.
Отец сказал бы: «В сентябре будет ярмарка, Антигона, девочка моя, так что ты придумаешь что-нибудь получше». Но она не могла думать. Она едва могла дышать.
– Счастье, – усмехнулась мать. – Ты читаешь слишком много романтической чепухи. Счастье состоит в том, чтобы не упускать подвернувшуюся возможность. И ни в чем ином.
Голос Антигоны звучал неровно, но ее это не волновало, если нужно умолять.
– Пожалуйста, мама. Не требуй от меня этого. Мы прекрасно справимся без лорда Олдриджа. Пройдет время, горе ослабит свои тиски, и мы снова будем счастливы. Пожалуйста. Пожалуйста, выброси из головы мысли о домах, балах и светском сезоне.
– Нет. – Мать повернулась к ней, лицо ее пылало от безрассудной смеси жадности, гнева и отчаянного страха. – Антигона, подумай! Тебе не нужно выходить за него! Тебе лишь нужно походить в невестах. Временно. Пока мы не найдем Кассандре подходящего мужа. Полгода, год, если ты сможешь с этим справиться. – Мать повернулась и принялась шагать по комнате, ее темный птичий силуэт вырисовывался на фоне окон, длинные черные юбки шелестели у ног. – Три месяца пройдет, пока тебе будет прилично присутствовать на балу, но мы можем использовать это время на планирование и организацию. Мы должны быть представлены леди Баррингтон до того, как она уедет из провинции в Лондон на светский сезон. Да…
У Антигоны было такое ощущение, словно ковер выдернули у нее из-под ног, и сила земного притяжения ослабила хватку.
Она сделала еще одну попытку, нужно попробовать заставить мать слушать:
– Мама, лорд Олдридж явно не из тех, кого можно так легко провести. Ты не считаешь, что грешно так использовать человека? Не то чтобы меня волнуют его чувства – честно говоря, не думаю, что они у него есть, – но лорд Олдридж сражает меня именно тем, что с ним не стоит шутить.
– Тогда не шути. Ты будешь сама благопристойность, доброта и сдержанность. И никаких дерзостей и прямолинейных высказываний.
Антигона пыталась найти логические доводы, чтобы противостоять неразумной, упрямой решимости матери. Все что угодно, чтобы помешать матери толкнуть их на скользкий путь к Торнхилл-Холлу.
– Мама, посмотри на меня. – Антигона указала на свои грязные башмаки и растрепанные волосы. – Ты просишь невозможного.
– В этом нет ничего невозможного, – отрезала мать. – Если только ты будешь доверять мне. Поверишь, что я знаю, как для тебя лучше. Для всех нас.
– Доверять? Мама, ты не можешь ожидать, что я поставлю свое будущее, все свое счастье на то, над чем у тебя нет контроля. – Если раньше Антигоне казалось, что из-под нее выдернули ковер, то теперь земля качнулась у нее под ногами, и она неотвратимо заскользила вниз, прочь от всего, что знала и чего хотела.
– Я могу ожидать. – Мать вихрем повернулась к ней, безжалостная, как хищный ворон. – Обещаю тебе, все будет так, как я сказала. Ты должна сделать это, Антигона Престон, сделать, как тебя просят, хоть раз в жизни не пытайся быть умнее других. Принимай ухаживания лорда Олдриджа. Принимай его подарки. Принимай неожиданную удачу. Ты это сделаешь. – Глаза матери горели решимостью. – Ты сделаешь это для Кассандры, если не для себя. Меньшего ты сделать не можешь.
Слова, которые викарий произнес меньше часа назад, снова всплыли в уме Антигоны. «Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром; и скорбь моя подвиглась».
И поскольку она не могла заставить себя согласиться на столь губительный план, Антигона ничего не сказала.
Нет. Хотя горло у нее горело, и голова болела от непролитых слез, Антигона Престон не заплакала. Она не создана для слез.
Она проглотила шершавый камень горя и поставила себе цель – выдержать.
Глава 3
Но мать это не тронуло. Она сделала очередной заход, чтобы настоять на своем:
– Почему ты думаешь только о себе? А как насчет твоей сестры?
Необходимость защищать и опекать Кассандру была старой маминой уловкой, и вдвойне несправедливой, поскольку Антигона думала о сестре. Думала постоянно. Антигона годами была стойким защитником Касси, буфером, оберегавшим сестру от мира, с того дня, когда десять лет назад расквасила нос Билли Ландтрапу, за то что он насмехался над заиканием Касси. Ну и потасовка тогда вышла! Билли был выше и старше по меньшей мере на три года. Но Антигона в тот день всем дала понять, что любой, кто дразнит ее сестру, будет иметь дело с ней, бойкой, задиристой, упорной Антигоной Престон, и так дело обстояло до сих пор.
– А что с Касси? Но коли уж ты о ней упомянула, почему лорд Олдридж хочет меня, а не Кассандру? Она и старше, и гораздо красивее. Не то что бы я желала ей в спутники такого человека, его взгляд слишком расчетливый и оценивающий, но наверняка такой влиятельный лорд хотел бы иметь красивую жену. Почему он выбрал меня?
Мать пожала плечами, ее интересовало не логическое упущение лорда Олдриджа, а результат.
– Понятия не имею. Он не говорил о ней. Он сделал предложение тебе. И потом, Кассандра создана для лучшего.
Беспечные слова ударили, словно лошадь – копытом в грудь. И у Антигоны перехватило дыхание от новой боли.
– А я нет?
Слишком погрузившаяся в собственные эмоции, чтобы учитывать чужие, мать отмахнулась от ее оскорбленных чувств носовым платком.
– Ты знаешь, что я имею в виду, Антигона. Ее он прожевал бы и выплюнул, но ты… ты достаточно сильная, чтобы противостоять ему. Кассандре, с ее красотой, следует выбирать из самых значительных людей и не только в нашем затхлом уголке Западного Суссекса. И она могла бы выбрать, если бы ее видели.
– Если бы она хотела быть на виду. Но она этого не хочет, мама, и ты знаешь, что попытки заставить ее добиться светского триумфа лишь усиливают ее скованность, а с ней и заикание.
– С тобой дома она не заикается. – Мать схватила ее за руку. – Ты должна помочь ей и заставить хотя бы попытаться быть более общительной. Разве ты не понимаешь? Это наш шанс.
– На что?
– На лучшее. Увидеть, что Кассандра вышла замуж так, как того заслуживают ее красота и кроткая натура. Это первый шаг.
– Лорд Олдридж?
– Да! Поскольку ты обручена с ним, мы сможем вращаться в более высоких кругах. Нас станут приглашать в Торнхилл-Холл, а потом – в лучшие дома округи. – Впервые за несколько дней глаза матери вспыхнули, в них появился проблеск цели. И решительность. Теперь, когда она закусила удила, ее не остановить. – Мы должны убедить лорда Олдриджа дать бал. Весной лорд Олдридж поедет в Лондон на светский сезон. Мы должны добиться того, чтобы составить ему компанию. Или его сестре, леди Баррингтон. Она – хозяйка прекрасного дома и с влиянием в обществе. Мы должны не отпускать ее от себя и сделать покровительницей Кассандры. Как ты всего это не понимаешь?
– Ты хочешь, чтобы я принесла себя, свое счастье в жертву обществу, чтобы Кассандра могла удачно выйти замуж? Без единой мысли о том, что может сделать ее или меня счастливой?
Рана была страшной, словно в нее все глубже втыкали нож, пока в груди не осталось ни воздуха, ни тепла. Только леденящая боль.
Это далеко выходило за рамки нелепости, это больно. И нечестно.
Отец сказал бы: «В сентябре будет ярмарка, Антигона, девочка моя, так что ты придумаешь что-нибудь получше». Но она не могла думать. Она едва могла дышать.
– Счастье, – усмехнулась мать. – Ты читаешь слишком много романтической чепухи. Счастье состоит в том, чтобы не упускать подвернувшуюся возможность. И ни в чем ином.
Голос Антигоны звучал неровно, но ее это не волновало, если нужно умолять.
– Пожалуйста, мама. Не требуй от меня этого. Мы прекрасно справимся без лорда Олдриджа. Пройдет время, горе ослабит свои тиски, и мы снова будем счастливы. Пожалуйста. Пожалуйста, выброси из головы мысли о домах, балах и светском сезоне.
– Нет. – Мать повернулась к ней, лицо ее пылало от безрассудной смеси жадности, гнева и отчаянного страха. – Антигона, подумай! Тебе не нужно выходить за него! Тебе лишь нужно походить в невестах. Временно. Пока мы не найдем Кассандре подходящего мужа. Полгода, год, если ты сможешь с этим справиться. – Мать повернулась и принялась шагать по комнате, ее темный птичий силуэт вырисовывался на фоне окон, длинные черные юбки шелестели у ног. – Три месяца пройдет, пока тебе будет прилично присутствовать на балу, но мы можем использовать это время на планирование и организацию. Мы должны быть представлены леди Баррингтон до того, как она уедет из провинции в Лондон на светский сезон. Да…
У Антигоны было такое ощущение, словно ковер выдернули у нее из-под ног, и сила земного притяжения ослабила хватку.
Она сделала еще одну попытку, нужно попробовать заставить мать слушать:
– Мама, лорд Олдридж явно не из тех, кого можно так легко провести. Ты не считаешь, что грешно так использовать человека? Не то чтобы меня волнуют его чувства – честно говоря, не думаю, что они у него есть, – но лорд Олдридж сражает меня именно тем, что с ним не стоит шутить.
– Тогда не шути. Ты будешь сама благопристойность, доброта и сдержанность. И никаких дерзостей и прямолинейных высказываний.
Антигона пыталась найти логические доводы, чтобы противостоять неразумной, упрямой решимости матери. Все что угодно, чтобы помешать матери толкнуть их на скользкий путь к Торнхилл-Холлу.
– Мама, посмотри на меня. – Антигона указала на свои грязные башмаки и растрепанные волосы. – Ты просишь невозможного.
– В этом нет ничего невозможного, – отрезала мать. – Если только ты будешь доверять мне. Поверишь, что я знаю, как для тебя лучше. Для всех нас.
– Доверять? Мама, ты не можешь ожидать, что я поставлю свое будущее, все свое счастье на то, над чем у тебя нет контроля. – Если раньше Антигоне казалось, что из-под нее выдернули ковер, то теперь земля качнулась у нее под ногами, и она неотвратимо заскользила вниз, прочь от всего, что знала и чего хотела.
– Я могу ожидать. – Мать вихрем повернулась к ней, безжалостная, как хищный ворон. – Обещаю тебе, все будет так, как я сказала. Ты должна сделать это, Антигона Престон, сделать, как тебя просят, хоть раз в жизни не пытайся быть умнее других. Принимай ухаживания лорда Олдриджа. Принимай его подарки. Принимай неожиданную удачу. Ты это сделаешь. – Глаза матери горели решимостью. – Ты сделаешь это для Кассандры, если не для себя. Меньшего ты сделать не можешь.
Слова, которые викарий произнес меньше часа назад, снова всплыли в уме Антигоны. «Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром; и скорбь моя подвиглась».
И поскольку она не могла заставить себя согласиться на столь губительный план, Антигона ничего не сказала.
Нет. Хотя горло у нее горело, и голова болела от непролитых слез, Антигона Престон не заплакала. Она не создана для слез.
Она проглотила шершавый камень горя и поставила себе цель – выдержать.
Глава 3
Одной стойкости оказалось мало.
Потому что Антигона ошиблась. Денег действительно не было. Вообще не было.
Для математика, который всегда с наслаждением составлял уравнения с многочисленными переменными и неизвестными, чтобы объяснить природные явления, ее отец, как оказалось, был прискорбно слаб в основах арифметики. В расходных книгах домашнего хозяйства плюсы постоянно не сходились с минусами. Был только малый и крайне рискованный источник дохода. Годами довольно часто в расходных книгах из неизвестных источников появлялась крупная сумма, и семейство Престон оказывалось на плаву именно тогда, когда, казалось, их затягивало в пучину долгов. Но каковы были источники дохода, нигде не записано.
Антигона сосредоточенно изучала книги, просматривала их снова и снова. Ничего.
Если она не узнает, откуда появлялся этот доход, у нее нет надежды его восстановить. Без этих денег, без твердой финансовой опоры Антигоне Престон нечего противопоставить требованиям матери. Нечего!
Как лаконично сформулировала мама, «лорд Олдридж или богадельня».
Хотя Антигона и была импульсивна и достаточно сердита, чтобы рискнуть и плюнуть в лицо судьбе, но стояла зима, и было очень холодно. Даже холодный дом лучше, чем ничего. И одного взгляда на красивую, хрупкую сестру было достаточно, чтобы поставить Антигону на место и убедить согласиться с возмутительным и лживым планом мамы.
Но прошло чуть больше недели, а ее стойкость уже начала давать трещины. За полчаса второго визита лорда Олдриджа Антигона думала, что сойдет с ума только от того, что сидит в гостиной и выслушивает его нелепые мнения обо всем на свете, начиная от надлежащего ведения охоты до надлежащего способа собирания дорогой, но явно бесполезной коллекции шинуазри. Через час она была совершенно уверена, что умрет, отравившись невысказанным сарказмом. Ах, если бы это было возможно! Она осталась жива.
Год, сказала мама. Минимум – шесть месяцев. Она с ума сойдет. Антигоне хотелось с криком выскочить из комнаты. Потому что она, черт возьми, не слишком хорошо справляется с ролью декоративной куклы. Или хорошей барышни. Или послушной. Или тихой.
Даже святые, с их терпением, кротостью и самоотверженностью, не выдержали бы маминых беспрестанных бессмысленных замыслов. При таком обилии безумия время мало помогало ослабить мощную хватку горя. Антигона отдалась созданию жизнеспособной альтернативы плану использовать лорда Олдриджа. Она писала письма в Аналитическое общество, посылала папины работы. Она изводила поверенного, требуя помощи в поисках источников дохода отца. Она засыпала, уронив голову на расходные книги, которые снова и снова изучала в поисках улики, какого-то противоядия от их бедности. Но ничего не находила. И острая боль крушения надежд только нарастала к концу первых трех месяцев траура, наступил март… ревевший как лев.
Точнее, как львица.
– Нам нужно устроить бал, – объявила леди Баррингтон, властная сестра лорда Олдриджа, восседавшая в лучшем кресле маминой чудесной, но холодной гостиной. – Время идет, люди скоро начнут готовиться к переезду в Лондон на светский сезон. Ничто, кроме бала, не задержит их в провинции. Небольшого бала, разумеется, с учетом вашего траура. Мисс Антигона, какая бы она ни была, должна быть представлена соседям. И конечно, прелестная и восхитительная мисс Престон тоже.
Леди Баррингтон была столь же пухлая, сколь ее брат тощий, но оба отличались одинаковой несгибаемой волей и цепкой, как когти ястреба, хваткой. Мама не смела возражать ей. И бал, как ему и полагается, со всем праздничным великолепием был устроен в обширном бальном зале загородного поместья леди Баррингтон, куда ее милость пригласила семью Престон.
Мама была в приподнятом настроении от перспективы общения с лучшим обществом Западного Суссекса и восточных окраин Гемпшира, но Антигону, «какая бы она ни была», обуревали совсем иные чувства.
Обычно она не возражала против балов. Она любила танцевать. Это одно из немногих дел, наряду с отчаянно смелой верховой ездой, что она действительно делала хорошо. Она не всегда была тиха и не всегда корректна, но всегда отличалась дружелюбием и энтузиазмом. Но опыт Антигоны ограничивался сельскими праздниками, которые устраивали в верхних комнатах постоялого двора «Белая лошадь» на деревенской Хай-стрит и которые сильно отличались от бала в поместье богатого влиятельного лорда, с незнакомыми ей гостями – лордами, леди и мелкопоместными дворянами, приглашенными леди Баррингтон и ее братом.
Бал под эгидой таких, как лорд Олдридж, да еще с целью отпраздновать «договоренность» – это совсем другое дело. Хоть лорд Олдридж и обещал сохранить их сомнительную помолвку в тайне, он явно сделал несколько приватных сообщений. Гнусный человек.
С того момента, когда семейство Престон в лучших нарядах, которые только могла позволить мамина экономия – перешитые муслиновые платья, отделанные новыми лентами, – вышло из кареты, которую лорд Олдридж послал за ними, чтобы преодолеть шесть миль пути в соседний Гемпшир, Антигона почувствовала себя объектом пристального внимания не одной пары глаз, гости перешептывались, прикрываясь рукой или веером. Говорили о ней.
Не впервые в жизни она становилась объектом праздных пересудов – за годы она не раз попадала в переделку, а соседи у них любопытные и говорливые, – но впервые взгляды были если не откровенно злобные, то уж определенно недоброжелательные. Груз всеобщего осуждения висел над Антигоной как мифический дамоклов меч, готовый в любой момент сорваться с тоненького волоска.
И она чувствовала себя нелепо в бледном муслиновом платье. Во-первых, сейчас зима, они в Англии, и тонкая ткань не защищает от сквозняков в доме, не говоря уж о холоде. Хотя Касси намучилась, обшивая вырез и рукава темной бархатной лентой в знак траура, Антигона чувствовала себя овцой, нарядившейся маленьким ягненочком. Она слишком взрослая, слишком высокая и худая для притворно-застенчивого девичьего вида. Вряд ли она несмышленая наивная барышня, какой ее рекомендовал наряд.
Антигона пыталась стряхнуть чувство неловкости и сосредоточиться на сестре, которая так вцепилась ей в руку, что чертов «глаз возлюбленного», который мать велела надеть, больно резал палец.
– Касси, милая, все будет хорошо, – прошептала она на ухо сестре. – Не важно, что они в шелках и перьях, они всего лишь люди. Ставлю шиллинг, что кто-нибудь из них напьется не меньше, чем сквайр Хоскинс в «Белой лошади» в прошлом ноябре, только здесь больше лакеев, чтобы помочь подняться с пола.
Касси ответила быстрой благодарной улыбкой и кивнула, под стать сестре решительно настроенная мужественно переносить ситуацию.
Но шепот и взгляды продолжались и даже усилились, когда лорд Олдридж тут же подошел пригласить Антигону на танец.
– Мисс Антигона, надеюсь, вы окажете мне честь.
Приглашение прозвучало как утверждение. Как ни мало оно нравилось Антигоне, ей не оставалось ничего другого, кроме как принять его со всей возможной любезностью.
– Милорд. – Антигона присела в реверансе и заняла место в линии пар, куда привел ее лорд Олдридж.
Танец, хвала небу, оказался кадрилью, а не новомодным вальсом, который все в Уилдгейте тайком разучивали, но не смели танцевать на публике. Гемпшир явно быстрее осваивал новинки, чем Суссекс, но и здесь смелости не хватало.
Антигона помалкивала и сосредоточилась на танцевальных па, пока после неловкого движения лорд Олдридж не оказался рядом с ней.
– Я на днях видел вас. На холмах. На этой вашей кобыле.
За последние месяцы Антигона нашла только один способ облегчать свое горе и выносить дурное предчувствие, которое глубоко укоренилось у нее в груди от мыслей о ее спорной помолвке – мчаться по холмам на Резвушке или спрятаться в лесу и часами бродить в компании своих собак. Позволить завывавшему ветру оплакивать за нее крушение надежд. Позволить безжалостному дождю молотить ее до оцепенения, пока она не измучается душой и телом так, что сможет спать ночью.
Так что не замечание ее обеспокоило, а его скрытая недоброжелательность.
Потому что сейчас, как и в тот момент, когда лорд Олдридж одарил ее траурной подвеской (которую мать тоже заставила надеть), его медленный, придирчиво оценивающий взгляд вызвал у нее ощущение, что дождь, который только что забарабанил по окнам, каким-то образом пробрался ей за воротник. У Антигоны под легким муслином платья дернулись лопатки.
Лорда Олдриджа ее дискомфорт не тронул.
– Я выбрал второго из своих лучших гунтеров для тренировки, – непринужденно продолжил он. – Я мало ездил на нем в этом сезоне.
– Голландского гнедого? – с живостью сказала Антигона, чтобы отвести разговор от неприятной темы.
– Так вы его заметили? Меня это не удивило. Я назвал его Гай Цезарь. Великолепный конь.
Насколько Антигона припоминала, этот молодой гунтер скинул его милость во время второй охоты зимнего сезона, и тот шлепнулся на задницу в канаве. Тогда он был не слишком доволен своим великолепным гунтером.
– Я так понимаю, он делает успехи?
Легкое движение бровей доказывало, что даже лорд Олдридж не так неуязвим, как хочет казаться.
– Он научился. Ему нужна твердая рука.
Что нужно этому доброму животному, так это всадник с большим мастерством и меньшей гордыней, но Антигона воздержалась от подобных высказываний и довольствовалась тем, что улыбнулась своим приватным выводам.
К несчастью, это оказало благоприятный эффект на его милость.
– Вот видите, мисс Антигона. Не так уж трудно нам вести мирную беседу, если вы постараетесь. Я понимаю, вы молоды, но у нас много общего в интересе к охоте и лошадям. И, вероятно, будет справедливо сказать, что мы оба восхищаемся мастерством верховой езды друг друга.
Если оставить в стороне заносчивость этого утверждения, то по крайней мере в одном лорд Олдридж прав – Антигона восхищалась его лошадьми, чего нельзя сказать о его жесткой системе дрессировки. Но он прав. Лошади – это тема, которую они могли обсуждать без препирательства и разногласий.
Во всяком случае, без значительных разногласий. Если она будет хорошей. И приспособится. И не будет говорить о том, что лошадь сбросила его в канаву.
Антигона воскресила в памяти инструкции матери и, подражая сестре, попыталась скромно потупить взор.
– Вы совершенно правы, милорд.
Его ледяная улыбка еще немного потеплела и почти коснулась его серых глаз.
– Возможно, вам захочется навестить мои конюшни в Торнхилл-Холле. Понять, что вас ожидает, преимущества нашего союза, а также что ожидается от вас, как от леди Олдридж.
О Господи, дай терпения! Этот человек говорит серьезно. Он искренне думает, что может соблазнить ее стать леди Олдридж, заманив конюшней. Это было бы оскорбительно, если бы не было так дьявольски продумано. Потому что неприятная правда состояла в том, что, будь на месте лорда Олдриджа любой другой джентльмен, этот прием сработал бы. Если уж ей и суждено быть соблазненной, хотя об этом и мысли нет, это можно сделать, пообещав голландского гнедого. Но сейчас речь не о каком-то отвлеченном персонаже, а о старике Олдридже с холодными глазами и еще более холодными руками. Даже если он пообещает всех своих прекрасных рысаков, это не заставит ее согласиться на большее, чем участие в затеянной мамой хитроумной игре.
Действительно, Кассандру осаждали молодые люди, желавшие представиться, и мама с помощью леди Баррингтон была счастлива это позволить. Кассандра оказалась в кольце поклонников, и Антигона проталкивалась сквозь частокол локтей, чтобы помочь сестре, когда леди Баррингтон остановила ее, хлопнув веером.
– Мисс Антигона, мы должны взяться за вас. Мистер Стаббс-Хей, дорогой, – окликнула она одного из молодых джентльменов, стремившихся познакомиться с прекрасной мисс Престон. – Как ваша милая матушка? Мисс Престон уже занята, так что позвольте порекомендовать вам мисс Антигону как самую лучшую партнершу. Она должна сегодня танцевать.
Антигона не возражала против такого представления. Она была бы рада остаться с сестрой, но ту, похоже, убедили танцевать с красивым молодым джентльменом с весьма многообещающим именем, виконтом Джеффри, который уже уводил Кассандру. И мистер Стаббс-Хей казался довольно приятным.
Он оказался к тому же и достаточно сообразительным, чтобы понять завуалированный приказ леди Баррингтон, когда его услышал, и достаточно своекорыстным, чтобы действовать без проволочек.
– Лучшего мне и желать нечего, миледи. Почту за честь, если вы согласитесь танцевать со мной, мисс Антигона.
Она согласилась, джентльмен подал ей руку, но музыка кончилась, Антигона оказалась в центре зала под яркой люстрой в почти счастливом ожидании следующей мелодии. В обществе добродушного румяного простака, мистера Стаббс-Хея она действительно могла повеселиться.
Музыканты заиграли контрданс, и Антигона попыталась отдаться удовольствию чудесных па. Но когда через несколько фигур выдался момент для разговора, мистер Стаббс-Хей положил конец ее радости.
– Должен сказать, мисс Антигона, – мистер Стаббс-Хей наклонился, чтобы сообщить секрет, – я был удивлен, услышав о вас.
Антигона по косым взглядам прекрасно понимала, что он намекает на ее помолвку. Но если слухи еще не разошлись, она может заменить сплетню мистера Стаббс-Хея на свою собственную.
– И что вы обо мне слышали?
– Что старик Олдридж подцепил вас на крючок. На вид, вы точно не того типа.
От его откровенного, почти вульгарного заявления Антигона неожиданно сбилась с шага. Неприятный жар разливался у нее между лопатками и наверняка выполз на шею. Антигона вложила в голос нечто более едкое, чем уксус:
– И что же это за тип, мистер Стаббс-Хей?
– Ха-ха! – Плутоватый наклон его головы содержал намеки, которых не было в словах. – Манеры запрещают джентльмену… и все такое.
– Прежде всего манеры запрещают джентльмену упоминать о типе леди, но, похоже, это вас не остановило, мистер Стаббс-Хей.
– Ха-ха. Чистая правда. Но я вам кое-что скажу. Когда придет время, и вы захотите человека, который знает, что делать с такой веселой девушкой, как вы, вы вспомните своего друга Джерри.
– Мистер Стаббс! Вы пьяны? Или просто самоубийца?
– Стаббс-Хей, – поправил он без грана стыда, его улыбка не вселяла уверенность ни в его трезвость, ни в джентльменские качества. – А вы бойкая малышка.
Когда она обходила его в фигуре танца, Стаббс-Хей потянулся и похлопал ее по заду.
Антигона понимала умышленность этого жеста, поскольку танец подобных контактов не предполагал.
Она инстинктивно отпрянула, ее неловкость сменилась гневом. Может, она и сельская барышня, которая больше времени проводит с лошадьми и охотниками, чем с денди, но наверняка манеры в Гемпшире не столь отличаются от тех, что приняты в шести милях отсюда, чтобы позволять такие вольности.
– Сэр, я не имею никакого желания быть «бойкой малышкой». – Антигона старалась не повышать голос. Маму апоплексический удар хватит, если она услышит сарказм дочери в бальном зале леди Баррингтон, но Антигона думала, что в таком деле черный юмор необходим. – Равно как не желаю, чтобы меня лапали, как прислугу в трактире, мистер Стаббс-Хей. Будьте любезны ограничить свои танцевальные маневры предписанными правилами. Или…
Антигона позволила себе оборвать угрозу. Будь они в верхних комнатах «Белой лошади», она просто бросила бы его посреди зала и ушла, наплевав на манеры и приличия, и проследила бы за тем, чтобы на охоте его послали не в ту сторону, и он запутался бы в колючей живой изгороди. Но они не в Уилдгейт-Виллидж, а инструкции матери не содержали наставлений на случай, если пьяный или тупой джентльмен распускает руки.
Как бы то ни было, резкая отповедь мистеру Стаббс-Хею привлекла любопытные взгляды.
Что ж, возможно, порицание равных ему по положению поможет подавить его отнюдь не джентльменские порывы. Так казалось Антигоне, но не все взгляды были дружеские или сочувственные. Ближайшая к ним пара – смуглый светловолосый джентльмен, на вид продубленный ветрами, и светлокожая девушка, явно его сестра, поскольку их фамильное сходство было очевидным, – переглядывалась, похоже, задаваясь вопросом, что Антигона сделала, чтобы вызвать такую недозволенную вольность.
Боже милостивый! Антигона чувствовала, как жар разливается по ее лицу все выше, опаляя брови. Она определенно не поощряла Стаббс-Хея. Она просто столкнулась с неприятным человеком, в чьем характере леди Баррингтон печально обманулась.
Антигона через плечо оглянулась на шелковые кресла, где сидели ее мать и леди Баррингтон, чтобы посмотреть, как они отнеслись к вопиющему поведению мистера Стаббс-Хея. И это оказалось серьезной ошибкой, поскольку, когда Антигона отвлеклась, мистер Стаббс-Хей воспользовался возможностью сдержать свое вульгарное обещание и грубо облапал ее тыл.
И это оказалось последней каплей.
Прежде чем здравомыслие призвало ее к благоразумию, напомнило, что она должна быть доброй, благопристойной и тихой поддержкой для сестры, Антигона просто отступила и ударила его со всей силой возмущенного гнева, разливающегося от оскорбления. Удача, что удар пришелся Стаббс-Хею прямо в подбородок.
Он упал, как подкошенный, раскинув руки и обтянутые атласными бриджами ноги.
Мистер Стаббс-Хей, похоже, оказался хрупкой куколкой.
Антигона стояла над ним, тяжело дыша от боли в руке и без капли удовлетворения, все вокруг замерло.
Музыка оборвалась на пронзительной ноте, все глаза повернулись к Антигоне.
Никто не проронил ни слова. Никто не подошел к ней с предложением помощи или поддержки. Никто бровью не повел.
В многолюдной комнате так долго стояла тишина, что Антигоне казалось, будто все слышат ее затрудненное дыхание и тихий скрип, с которым переворачивалось у нее в груди сердце. На самом деле слышались только жалобные, недостойные джентльмена стоны мистера Стаббс-Хея.
Потому что Антигона ошиблась. Денег действительно не было. Вообще не было.
Для математика, который всегда с наслаждением составлял уравнения с многочисленными переменными и неизвестными, чтобы объяснить природные явления, ее отец, как оказалось, был прискорбно слаб в основах арифметики. В расходных книгах домашнего хозяйства плюсы постоянно не сходились с минусами. Был только малый и крайне рискованный источник дохода. Годами довольно часто в расходных книгах из неизвестных источников появлялась крупная сумма, и семейство Престон оказывалось на плаву именно тогда, когда, казалось, их затягивало в пучину долгов. Но каковы были источники дохода, нигде не записано.
Антигона сосредоточенно изучала книги, просматривала их снова и снова. Ничего.
Если она не узнает, откуда появлялся этот доход, у нее нет надежды его восстановить. Без этих денег, без твердой финансовой опоры Антигоне Престон нечего противопоставить требованиям матери. Нечего!
Как лаконично сформулировала мама, «лорд Олдридж или богадельня».
Хотя Антигона и была импульсивна и достаточно сердита, чтобы рискнуть и плюнуть в лицо судьбе, но стояла зима, и было очень холодно. Даже холодный дом лучше, чем ничего. И одного взгляда на красивую, хрупкую сестру было достаточно, чтобы поставить Антигону на место и убедить согласиться с возмутительным и лживым планом мамы.
Но прошло чуть больше недели, а ее стойкость уже начала давать трещины. За полчаса второго визита лорда Олдриджа Антигона думала, что сойдет с ума только от того, что сидит в гостиной и выслушивает его нелепые мнения обо всем на свете, начиная от надлежащего ведения охоты до надлежащего способа собирания дорогой, но явно бесполезной коллекции шинуазри. Через час она была совершенно уверена, что умрет, отравившись невысказанным сарказмом. Ах, если бы это было возможно! Она осталась жива.
Год, сказала мама. Минимум – шесть месяцев. Она с ума сойдет. Антигоне хотелось с криком выскочить из комнаты. Потому что она, черт возьми, не слишком хорошо справляется с ролью декоративной куклы. Или хорошей барышни. Или послушной. Или тихой.
Даже святые, с их терпением, кротостью и самоотверженностью, не выдержали бы маминых беспрестанных бессмысленных замыслов. При таком обилии безумия время мало помогало ослабить мощную хватку горя. Антигона отдалась созданию жизнеспособной альтернативы плану использовать лорда Олдриджа. Она писала письма в Аналитическое общество, посылала папины работы. Она изводила поверенного, требуя помощи в поисках источников дохода отца. Она засыпала, уронив голову на расходные книги, которые снова и снова изучала в поисках улики, какого-то противоядия от их бедности. Но ничего не находила. И острая боль крушения надежд только нарастала к концу первых трех месяцев траура, наступил март… ревевший как лев.
Точнее, как львица.
– Нам нужно устроить бал, – объявила леди Баррингтон, властная сестра лорда Олдриджа, восседавшая в лучшем кресле маминой чудесной, но холодной гостиной. – Время идет, люди скоро начнут готовиться к переезду в Лондон на светский сезон. Ничто, кроме бала, не задержит их в провинции. Небольшого бала, разумеется, с учетом вашего траура. Мисс Антигона, какая бы она ни была, должна быть представлена соседям. И конечно, прелестная и восхитительная мисс Престон тоже.
Леди Баррингтон была столь же пухлая, сколь ее брат тощий, но оба отличались одинаковой несгибаемой волей и цепкой, как когти ястреба, хваткой. Мама не смела возражать ей. И бал, как ему и полагается, со всем праздничным великолепием был устроен в обширном бальном зале загородного поместья леди Баррингтон, куда ее милость пригласила семью Престон.
Мама была в приподнятом настроении от перспективы общения с лучшим обществом Западного Суссекса и восточных окраин Гемпшира, но Антигону, «какая бы она ни была», обуревали совсем иные чувства.
Обычно она не возражала против балов. Она любила танцевать. Это одно из немногих дел, наряду с отчаянно смелой верховой ездой, что она действительно делала хорошо. Она не всегда была тиха и не всегда корректна, но всегда отличалась дружелюбием и энтузиазмом. Но опыт Антигоны ограничивался сельскими праздниками, которые устраивали в верхних комнатах постоялого двора «Белая лошадь» на деревенской Хай-стрит и которые сильно отличались от бала в поместье богатого влиятельного лорда, с незнакомыми ей гостями – лордами, леди и мелкопоместными дворянами, приглашенными леди Баррингтон и ее братом.
Бал под эгидой таких, как лорд Олдридж, да еще с целью отпраздновать «договоренность» – это совсем другое дело. Хоть лорд Олдридж и обещал сохранить их сомнительную помолвку в тайне, он явно сделал несколько приватных сообщений. Гнусный человек.
С того момента, когда семейство Престон в лучших нарядах, которые только могла позволить мамина экономия – перешитые муслиновые платья, отделанные новыми лентами, – вышло из кареты, которую лорд Олдридж послал за ними, чтобы преодолеть шесть миль пути в соседний Гемпшир, Антигона почувствовала себя объектом пристального внимания не одной пары глаз, гости перешептывались, прикрываясь рукой или веером. Говорили о ней.
Не впервые в жизни она становилась объектом праздных пересудов – за годы она не раз попадала в переделку, а соседи у них любопытные и говорливые, – но впервые взгляды были если не откровенно злобные, то уж определенно недоброжелательные. Груз всеобщего осуждения висел над Антигоной как мифический дамоклов меч, готовый в любой момент сорваться с тоненького волоска.
И она чувствовала себя нелепо в бледном муслиновом платье. Во-первых, сейчас зима, они в Англии, и тонкая ткань не защищает от сквозняков в доме, не говоря уж о холоде. Хотя Касси намучилась, обшивая вырез и рукава темной бархатной лентой в знак траура, Антигона чувствовала себя овцой, нарядившейся маленьким ягненочком. Она слишком взрослая, слишком высокая и худая для притворно-застенчивого девичьего вида. Вряд ли она несмышленая наивная барышня, какой ее рекомендовал наряд.
Антигона пыталась стряхнуть чувство неловкости и сосредоточиться на сестре, которая так вцепилась ей в руку, что чертов «глаз возлюбленного», который мать велела надеть, больно резал палец.
– Касси, милая, все будет хорошо, – прошептала она на ухо сестре. – Не важно, что они в шелках и перьях, они всего лишь люди. Ставлю шиллинг, что кто-нибудь из них напьется не меньше, чем сквайр Хоскинс в «Белой лошади» в прошлом ноябре, только здесь больше лакеев, чтобы помочь подняться с пола.
Касси ответила быстрой благодарной улыбкой и кивнула, под стать сестре решительно настроенная мужественно переносить ситуацию.
Но шепот и взгляды продолжались и даже усилились, когда лорд Олдридж тут же подошел пригласить Антигону на танец.
– Мисс Антигона, надеюсь, вы окажете мне честь.
Приглашение прозвучало как утверждение. Как ни мало оно нравилось Антигоне, ей не оставалось ничего другого, кроме как принять его со всей возможной любезностью.
– Милорд. – Антигона присела в реверансе и заняла место в линии пар, куда привел ее лорд Олдридж.
Танец, хвала небу, оказался кадрилью, а не новомодным вальсом, который все в Уилдгейте тайком разучивали, но не смели танцевать на публике. Гемпшир явно быстрее осваивал новинки, чем Суссекс, но и здесь смелости не хватало.
Антигона помалкивала и сосредоточилась на танцевальных па, пока после неловкого движения лорд Олдридж не оказался рядом с ней.
– Я на днях видел вас. На холмах. На этой вашей кобыле.
За последние месяцы Антигона нашла только один способ облегчать свое горе и выносить дурное предчувствие, которое глубоко укоренилось у нее в груди от мыслей о ее спорной помолвке – мчаться по холмам на Резвушке или спрятаться в лесу и часами бродить в компании своих собак. Позволить завывавшему ветру оплакивать за нее крушение надежд. Позволить безжалостному дождю молотить ее до оцепенения, пока она не измучается душой и телом так, что сможет спать ночью.
Так что не замечание ее обеспокоило, а его скрытая недоброжелательность.
Потому что сейчас, как и в тот момент, когда лорд Олдридж одарил ее траурной подвеской (которую мать тоже заставила надеть), его медленный, придирчиво оценивающий взгляд вызвал у нее ощущение, что дождь, который только что забарабанил по окнам, каким-то образом пробрался ей за воротник. У Антигоны под легким муслином платья дернулись лопатки.
Лорда Олдриджа ее дискомфорт не тронул.
– Я выбрал второго из своих лучших гунтеров для тренировки, – непринужденно продолжил он. – Я мало ездил на нем в этом сезоне.
– Голландского гнедого? – с живостью сказала Антигона, чтобы отвести разговор от неприятной темы.
– Так вы его заметили? Меня это не удивило. Я назвал его Гай Цезарь. Великолепный конь.
Насколько Антигона припоминала, этот молодой гунтер скинул его милость во время второй охоты зимнего сезона, и тот шлепнулся на задницу в канаве. Тогда он был не слишком доволен своим великолепным гунтером.
– Я так понимаю, он делает успехи?
Легкое движение бровей доказывало, что даже лорд Олдридж не так неуязвим, как хочет казаться.
– Он научился. Ему нужна твердая рука.
Что нужно этому доброму животному, так это всадник с большим мастерством и меньшей гордыней, но Антигона воздержалась от подобных высказываний и довольствовалась тем, что улыбнулась своим приватным выводам.
К несчастью, это оказало благоприятный эффект на его милость.
– Вот видите, мисс Антигона. Не так уж трудно нам вести мирную беседу, если вы постараетесь. Я понимаю, вы молоды, но у нас много общего в интересе к охоте и лошадям. И, вероятно, будет справедливо сказать, что мы оба восхищаемся мастерством верховой езды друг друга.
Если оставить в стороне заносчивость этого утверждения, то по крайней мере в одном лорд Олдридж прав – Антигона восхищалась его лошадьми, чего нельзя сказать о его жесткой системе дрессировки. Но он прав. Лошади – это тема, которую они могли обсуждать без препирательства и разногласий.
Во всяком случае, без значительных разногласий. Если она будет хорошей. И приспособится. И не будет говорить о том, что лошадь сбросила его в канаву.
Антигона воскресила в памяти инструкции матери и, подражая сестре, попыталась скромно потупить взор.
– Вы совершенно правы, милорд.
Его ледяная улыбка еще немного потеплела и почти коснулась его серых глаз.
– Возможно, вам захочется навестить мои конюшни в Торнхилл-Холле. Понять, что вас ожидает, преимущества нашего союза, а также что ожидается от вас, как от леди Олдридж.
О Господи, дай терпения! Этот человек говорит серьезно. Он искренне думает, что может соблазнить ее стать леди Олдридж, заманив конюшней. Это было бы оскорбительно, если бы не было так дьявольски продумано. Потому что неприятная правда состояла в том, что, будь на месте лорда Олдриджа любой другой джентльмен, этот прием сработал бы. Если уж ей и суждено быть соблазненной, хотя об этом и мысли нет, это можно сделать, пообещав голландского гнедого. Но сейчас речь не о каком-то отвлеченном персонаже, а о старике Олдридже с холодными глазами и еще более холодными руками. Даже если он пообещает всех своих прекрасных рысаков, это не заставит ее согласиться на большее, чем участие в затеянной мамой хитроумной игре.
Действительно, Кассандру осаждали молодые люди, желавшие представиться, и мама с помощью леди Баррингтон была счастлива это позволить. Кассандра оказалась в кольце поклонников, и Антигона проталкивалась сквозь частокол локтей, чтобы помочь сестре, когда леди Баррингтон остановила ее, хлопнув веером.
– Мисс Антигона, мы должны взяться за вас. Мистер Стаббс-Хей, дорогой, – окликнула она одного из молодых джентльменов, стремившихся познакомиться с прекрасной мисс Престон. – Как ваша милая матушка? Мисс Престон уже занята, так что позвольте порекомендовать вам мисс Антигону как самую лучшую партнершу. Она должна сегодня танцевать.
Антигона не возражала против такого представления. Она была бы рада остаться с сестрой, но ту, похоже, убедили танцевать с красивым молодым джентльменом с весьма многообещающим именем, виконтом Джеффри, который уже уводил Кассандру. И мистер Стаббс-Хей казался довольно приятным.
Он оказался к тому же и достаточно сообразительным, чтобы понять завуалированный приказ леди Баррингтон, когда его услышал, и достаточно своекорыстным, чтобы действовать без проволочек.
– Лучшего мне и желать нечего, миледи. Почту за честь, если вы согласитесь танцевать со мной, мисс Антигона.
Она согласилась, джентльмен подал ей руку, но музыка кончилась, Антигона оказалась в центре зала под яркой люстрой в почти счастливом ожидании следующей мелодии. В обществе добродушного румяного простака, мистера Стаббс-Хея она действительно могла повеселиться.
Музыканты заиграли контрданс, и Антигона попыталась отдаться удовольствию чудесных па. Но когда через несколько фигур выдался момент для разговора, мистер Стаббс-Хей положил конец ее радости.
– Должен сказать, мисс Антигона, – мистер Стаббс-Хей наклонился, чтобы сообщить секрет, – я был удивлен, услышав о вас.
Антигона по косым взглядам прекрасно понимала, что он намекает на ее помолвку. Но если слухи еще не разошлись, она может заменить сплетню мистера Стаббс-Хея на свою собственную.
– И что вы обо мне слышали?
– Что старик Олдридж подцепил вас на крючок. На вид, вы точно не того типа.
От его откровенного, почти вульгарного заявления Антигона неожиданно сбилась с шага. Неприятный жар разливался у нее между лопатками и наверняка выполз на шею. Антигона вложила в голос нечто более едкое, чем уксус:
– И что же это за тип, мистер Стаббс-Хей?
– Ха-ха! – Плутоватый наклон его головы содержал намеки, которых не было в словах. – Манеры запрещают джентльмену… и все такое.
– Прежде всего манеры запрещают джентльмену упоминать о типе леди, но, похоже, это вас не остановило, мистер Стаббс-Хей.
– Ха-ха. Чистая правда. Но я вам кое-что скажу. Когда придет время, и вы захотите человека, который знает, что делать с такой веселой девушкой, как вы, вы вспомните своего друга Джерри.
– Мистер Стаббс! Вы пьяны? Или просто самоубийца?
– Стаббс-Хей, – поправил он без грана стыда, его улыбка не вселяла уверенность ни в его трезвость, ни в джентльменские качества. – А вы бойкая малышка.
Когда она обходила его в фигуре танца, Стаббс-Хей потянулся и похлопал ее по заду.
Антигона понимала умышленность этого жеста, поскольку танец подобных контактов не предполагал.
Она инстинктивно отпрянула, ее неловкость сменилась гневом. Может, она и сельская барышня, которая больше времени проводит с лошадьми и охотниками, чем с денди, но наверняка манеры в Гемпшире не столь отличаются от тех, что приняты в шести милях отсюда, чтобы позволять такие вольности.
– Сэр, я не имею никакого желания быть «бойкой малышкой». – Антигона старалась не повышать голос. Маму апоплексический удар хватит, если она услышит сарказм дочери в бальном зале леди Баррингтон, но Антигона думала, что в таком деле черный юмор необходим. – Равно как не желаю, чтобы меня лапали, как прислугу в трактире, мистер Стаббс-Хей. Будьте любезны ограничить свои танцевальные маневры предписанными правилами. Или…
Антигона позволила себе оборвать угрозу. Будь они в верхних комнатах «Белой лошади», она просто бросила бы его посреди зала и ушла, наплевав на манеры и приличия, и проследила бы за тем, чтобы на охоте его послали не в ту сторону, и он запутался бы в колючей живой изгороди. Но они не в Уилдгейт-Виллидж, а инструкции матери не содержали наставлений на случай, если пьяный или тупой джентльмен распускает руки.
Как бы то ни было, резкая отповедь мистеру Стаббс-Хею привлекла любопытные взгляды.
Что ж, возможно, порицание равных ему по положению поможет подавить его отнюдь не джентльменские порывы. Так казалось Антигоне, но не все взгляды были дружеские или сочувственные. Ближайшая к ним пара – смуглый светловолосый джентльмен, на вид продубленный ветрами, и светлокожая девушка, явно его сестра, поскольку их фамильное сходство было очевидным, – переглядывалась, похоже, задаваясь вопросом, что Антигона сделала, чтобы вызвать такую недозволенную вольность.
Боже милостивый! Антигона чувствовала, как жар разливается по ее лицу все выше, опаляя брови. Она определенно не поощряла Стаббс-Хея. Она просто столкнулась с неприятным человеком, в чьем характере леди Баррингтон печально обманулась.
Антигона через плечо оглянулась на шелковые кресла, где сидели ее мать и леди Баррингтон, чтобы посмотреть, как они отнеслись к вопиющему поведению мистера Стаббс-Хея. И это оказалось серьезной ошибкой, поскольку, когда Антигона отвлеклась, мистер Стаббс-Хей воспользовался возможностью сдержать свое вульгарное обещание и грубо облапал ее тыл.
И это оказалось последней каплей.
Прежде чем здравомыслие призвало ее к благоразумию, напомнило, что она должна быть доброй, благопристойной и тихой поддержкой для сестры, Антигона просто отступила и ударила его со всей силой возмущенного гнева, разливающегося от оскорбления. Удача, что удар пришелся Стаббс-Хею прямо в подбородок.
Он упал, как подкошенный, раскинув руки и обтянутые атласными бриджами ноги.
Мистер Стаббс-Хей, похоже, оказался хрупкой куколкой.
Антигона стояла над ним, тяжело дыша от боли в руке и без капли удовлетворения, все вокруг замерло.
Музыка оборвалась на пронзительной ноте, все глаза повернулись к Антигоне.
Никто не проронил ни слова. Никто не подошел к ней с предложением помощи или поддержки. Никто бровью не повел.
В многолюдной комнате так долго стояла тишина, что Антигоне казалось, будто все слышат ее затрудненное дыхание и тихий скрип, с которым переворачивалось у нее в груди сердце. На самом деле слышались только жалобные, недостойные джентльмена стоны мистера Стаббс-Хея.