Элизабет Эссекс. Дыхание скандала

   Она подняла лежавший на столе том.
   – Это он навел меня на поиски бренди.
   – Точнее, коньяка. Лягушатники из-за этого очень переживают, но поскольку мы побили их на море, я считаю, что можно позволить им эту маленькую прихоть. Так обычно вы не пьете?
   – Теперь пью, – с тихим смехом ответила она.
   – Тогда я посоветовал бы делать это медленно.
   Она подняла стакан и внимательно его рассматривала.
   – Знаете, думаю, я покончила с «медленно». И с «обдуманно». И с «послушно». Думаю, я предпочту действовать необдуманно, неправильно и опрометчиво.
   Ох, она ему действительно нравится!
   – Вы так же улыбались, – заметила она. – В бальном зале. Смеетесь надо мной?
   – Над вашей откровенной демонстрацией боксерских навыков? Да, этому я улыбался. Но я не смеюсь над вами. Я вами восхищаюсь.
   Она с веселым изумлением недоверчиво фыркнула.
   – Только вы один.
   – Это не так. Моя сестра Клер… Вы ее знаете? Моя сестра Клер тоже просто в восхищении от ваших способностей. – Он подвигал кулаками на тот случай, если она не поняла. – Я так понимаю, братьев у вас нет?
   – Нет. А как вы догадались?
   – Обычно в таких случаях девушка просит брата уронить старину Стабби на палубу, как пьяного матроса. Клер сказала мне, что Стабби слывет «рукастым», это ее слово, не мое, но оно, кажется, подходит.
   Снова по ее лицу разлилась медленная улыбка, коснулась глаз, и они заискрились весельем.
   – Очень подходит.
   – Но, с другой стороны, если у вас нет братьев, где вы научились такому удару? На вид, вы не весите больше пятидесяти килограммов, Стабби, должно быть, чуть не вдвое тяжелее вас. И девушки вроде вас не управляются так ловко с кулаками, если у них нет веских причин или братьев. Обычно только мальчишки мутузят друг друга.
   Она снова обиженно фыркнула:
   – Вовсе я не маленькая. Гарантирую, что выше большинства женщин, которые собрались здесь сегодня. – Она махнула в сторону бального зала. – Моя мама сказала бы, что я – сущая амазонка. И то, что вы настоящий гигант, не делает меня малышкой.
   Что-то в нем дрогнуло – гордость, полагал он, и значительная доля удовольствия, – при ее замечании о его физических качествах. Это чувство было внезапным и чертовски обольстительным. Нужно не сбиться с курса.
   – Так держать. Я не хотел вас обидеть. Да вы опасны и бунтуете не меньше, чем сторонники реформ. Как видите, я предусмотрительно соблюдаю приличную дистанцию.
   – Это верно, – согласилась она. – Спасибо. Я не хотела грубить. – Мисс Престон повертела стакан в руках, потом прижала холодное стекло к тыльной стороне ладони.
   – Пальцы повредили? Не стоит носить кольцо, если собираетесь драться на кулаках.
   Она быстро повернула кольцо и спрятала руку на коленях.
   – Это я уже выучила. – Мисс Престон вздохнула с откровенной досадой. – Я ведь ужасную суматоху учинила. Мне следовало просто ударить его коленом в пах и притвориться, что он споткнулся.
   Уильям сжал зубы, чтобы от смеха коньяк не брызнул фонтаном изо рта.
   – У вас точно нет братьев? Вы в этом уверены?
   – Совершенно уверена. – Ее улыбка была терпкой каплей лимонного сока.
   Какая интригующая леди.
   – Скажите, вы частенько сбегаете выпить с пугающими знакомыми?
   На ее губах расцвела улыбка, как он того и хотел. Мисс Престон пыталась обуздать ее и кусала нижнюю губу, пока на щеках не заиграли ямочки.
   – Нет, не часто, – призналась она. – Это первый раз. А как насчет вас, коммандер Джеллико?
   – Уилла вполне достаточно. Или, если уж вам так хочется, просто Джеллико. Хватит с меня рангов и правил на флоте, и будь я проклят, если стану цепляться за них в отпуске, да еще болтая с хорошенькой боксершей. О, прошу прощения.
   – Нет необходимости. – Она отмахнулась от его извинений за вульгарные выражения. – Тогда Джеллико. Приятно познакомиться. Я Престон.
   Она представилась так, как это сделал бы мужчина. Именно так сказал бы любой джентльмен, сидя с другим в библиотеке за выпивкой. Но она-то девушка. Она так же женственна, как все барышни – воздушное платье, округлости, – даже если отличается непосредственностью и дерзостью. Иной сказал бы, что она напоминает игривого жеребенка с длинными ногами и грациозной силой, но Уиллу приходило на ум сравнение с изящным и легким в движениях шлюпом.
   – Рад познакомиться, Престон, – сказал Уилл, будто не знал ее имени.
   Он не собирался говорить ей, что ее имя и репутацию треплют в бальном зале, как ветер паруса в бурю, в каждом углу раздувая слухи о погибели. Он не затем потрудился прогнать дрожь с ее подбородка, чтобы вскоре вернуть обратно.
   Но он протянул руку, потому что хотел коснуться мисс Престон. Он хотел увидеть, настоящая ли та задиристая, озорная сладость, которая светится в ее глазах.
   Ее рука, хоть и значительно меньше его собственной, была сильной и гибкой. И мягкой. Это не та мягкость никогда не знавших работы рук барышень в перчатках на балу, но естественная, природная мягкость, как у воды. И рука у нее на свой лад сильная. Он чувствовал соединение их ладоней всем своим существом. Жар опалил его нутро, и когда Престон отпустила его руку и села, он почувствовал странную утрату. Словно ветер прорвал дыры в его парусах.
   Она нисколько не изменилась. Скорее, приободрилась.
   – Так вы бы это сделали, Джеллико? – спросила она, глянув на него поверх стакана. – Уронили бы мистера Стаббс-Хея, как пьяного матроса, как вы сказали. За сестру?
   – Всенепременно, хотя для этого я отвел бы его куда-нибудь в сторонку. Но ваш вариант мне нравится куда больше. Он больше похож на флотский – прямо и открыто. Наказание видно всем, и всем известна вина.
   – Мне это тоже нравится. – Ее улыбка поблекла, сменившись вздохом, Престон смотрела в огонь. – Но это меня сделали виноватой. Леди Баррингтон сказала, будто это я повинна в том, что он схватил меня за зад.
   – Глупости какие. – Уильям был среди танцующих. И волей-неволей слышал, как мисс Престон сначала предупредила Стабби, а уж потом пустила в ход тяжелые орудия. – Но я не возражаю, поскольку если бы вы не дали этому типу по физиономии, то сейчас танцевали бы, и мы, возможно, никогда бы не встретились. И я бы пил второсортный напиток. Так что в итоге, несмотря на прискорбное неуважение к вашей персоне, думаю, я рад такому обороту дела.
   – Спасибо, – улыбнулась она поверх стакана. – Вы очень добры.
   Доброта не имела к этому никакого отношения. Уилл отпил очередной большой глоток, чтобы предупредить желание снова внимательно рассмотреть тот самый тыл. Хотя он предпочитал называть это место кормой. И она у Престон чудесная.
   – Так вот почему вы здесь прячетесь? Вы сделаны из более крепкого материала, чтобы позволить Стабби или его матушке, которая сущий дракон, выгнать вас из бального зала. Знаете что, давайте допьем этот чудесный напиток, вернемся в зал и станцуем рил. Общая антипатия к этому обществу должна сделать нас партнерами. Уверяю вас, я прекрасно умею держать руки при себе. И, в свою очередь, верю, что вы, в отличие от остальных присутствующих здесь юных леди, будете столь же лояльны и молчаливы, когда я наступлю вам на ногу.
   Наградой за поддразнивание стал ее искренний смех.
   – Мне бы очень понравилось это удовольствие. Но меня изгнали из бального зала не мистер Стаббс-Хей или его матушка, а мой личный дракон – моя мама, и не кто иной, как сама леди Баррингтон. Мне велено держаться подальше, чтобы дыхание скандала не коснулось моей сестры. Мне предстоит сделать невозможное, во всяком случае, для меня, удержать маму, удержать свои руки при себе и удержать себя от проблем.
   – И часто вы попадаете в неприятное положение? Если не считать распития коньяка в пугающей компании?
   – О, всегда. Очевидно, я – воплощение неподобающего, неделикатного, ребяческого поведения.
   Неподобающего? Мысли Уилла обратились к несколько тревожным, но весьма интересным предположениям, насколько неподобающе она готова себя вести. Предположениям, включающим образ ее восхитительной кормы. Он перевел взгляд к безопасному пространству камина и заставил себя сделать глубокий успокаивающий вдох. И еще один успокаивающий глоток.
   – Со своей стороны, – продолжала Престон, блаженно не сознавая, какие нескромные силы разыгрались в его теле, – я признаюсь только в том, что читаю запрещенные книги, слишком громко смеюсь, слишком быстро езжу верхом и, конечно, опозорилась в танце с мистером Стаббс-Хеем.
   – Будь я на вашем месте, я сделал бы больше.
   – Что вы хотите этим сказать?
   Должно быть, на него подействовал коньяк. Иначе Уилл никогда бы не стал проповедовать такую философию. На борту корабля он давно перерос того рода проделки, которые приводили к осложнениям. Но в Англии, на суше, где все нудные бессмысленные правила так называемого светского общества на самом деле не значили ничего, в его уме поселилась идея.
   – К чему тревожить попытку совершить невозможное? – Он откинулся назад и небрежно скрестил ноги, приняв самую беспечную позу. – Знай я, что уже оказался в трудном положении, я бы поразвлекся на славу.
   Медленно растекавшаяся по лицу Престон улыбка светилась зарей счастья.
   – Спасибо вам, Джеллико. Вы дали мне просто замечательную, пугающую идею.

Глава 5

   – Рад служить, – иронически отсалютовал Джеллико. – В конце концов, зачем существуют пугающие знакомства?
   У Антигоны никогда не было знакомого мужчины, не говоря уж о красивом, веселом, дружелюбном молодом человеке, который, похоже, был послан с небес только за тем, чтобы заставить ее рассмеяться. В первый момент, когда он появился в комнате, она была возмущена его вторжением. Правду сказать, она испугалась, услышав, как он входит, но он оказался исключением из правил этого вечера – настоящий джентльмен. Невероятно высокий, стройный, светловолосый, возмутительно красивый, с врожденной грацией аристократа, в непростительно безупречном сюртуке и галстуке. Антигона страшилась, что он отнесется к ней со снисходительностью, как другие бальные болваны.
   К ее полному изумлению, он этого не сделал. Он одарил ее лукавой заговорщицкой улыбкой. Эта улыбка была несколько несимметричной, словно ему так безудержно весело, что уголки рта не успевают выровняться.
   И с этого момента идея, что она наказана за то, чего не совершала – гм, она таки вышибла дух из мистера Стаббс-Хея, но он сам виноват, – приобрела приятный оттенок.
   Если о ней станут болтать, произносить ее имя, прикрывшись веерами, она даст им пищу получше маленького несчастья во время танца. Если она уже слывет безумной, безнравственной и опасной, почему бы ей не позволить себе удовольствие делать, что пожелает? Поставить собственные желания выше маминых обманных затей. Или быть дерзкой девчонкой, как ее назвали.
   И пить запрещенный бренди с незнакомым джентльменом это только начало.
   В первый раз за долгие месяцы, с тех пор как мама впутала ее в этот фарс, Антигона чувствовала себя почти свободной. Это действительно чудесно – сидеть в слабом свете огня с джентльменом не из родни, потягивать коньяк и обсуждать любую тему, которая придет в голову. От такого удовольствия у Антигоны закружилась голова, словно она из алкоголя почерпнула пьянящую идею свободы.
   Но мгновенно пришел ответ, как будто Антигона уже высказала свое безрассудное решение вслух, оповестила весь Гемпшир и Западный Суссекс, дразня мир своим вызовом.
   Дверь дрогнула, задребезжал барьер из слабого замка и придвинутого кресла. Потом раздались два резких стука.
   – Мисс Антигона? Вы здесь?
   Лорд Олдридж.
   Антигона вскочила. Гадкий, отвратительный, назойливый человек.
   Ее взгляд метнулся от двери к Уиллу Джеллико, который лишь немного обеспокоился и смотрел на нее со смесью осторожности и ожидания. «Что теперь, мой пугающий друг?» – говорил его вид, и ей захотелось рассмеяться, несмотря на заведомо скандальную ситуацию.
   – Черт побери! Вам нужно спрятаться, – прошептала Антигона, подгоняя его движением рук.
   Нет времени объяснять. Она не совсем понимала инстинктивный порыв сохранить в тайне зарождавшуюся дружбу (если это действительно была дружба) с Уиллом Джеллико, хотя только что решила, что ее не волнует всеобщее мнение, но Антигона чувствовала, что должна это сделать.
   Ее пугающий знакомый не запротестовал, он поднялся, с восхитительным проворством двинулся к окнам и с легкостью поднял раму. И уже собрался высунуть голову в дождливую ночь.
   – Нет, – горячо прошептала Антигона и схватила его за руку, чтобы остановить. – Слишком высоко и в добавок проливной дождь.
   – Тогда где? – Даже в таких трудных обстоятельствах на его лице была улыбка, а в тихом голосе – теплая тень юмора, словно он считал попытки спрятаться идиотскими и тщетными, но все равно их предпринимал. Чтобы доставить ей удовольствие.
   Какое замечательное знакомство. Он надежный и замечательно приспосабливается к ситуации.
   Так где? Антигона быстро повернулась, высматривая наиболее подходящие места для укрытия. Может быть, от ее репутации ничего уже не осталось, но она не собирается выставлять своего замечательного нового друга на такое бесчестье. Или обрекать его на возможные махинации ее семьи. Ее матушка уже продемонстрировала цепкость и удивительное стремление избавиться от младшей дочери, как от весьма нежеланного груза. И если сорвутся мамины планы относительно лорда Олдриджа, кто знает, не попытается она проделать тот же фокус с ничего не подозревающим молодым человеком?
   Было только два подходящих места: под письменным столом и за шторами по сторонам высоких окон.
   Джеллико, сообразительный и невозмутимый, как это уже выяснилось, решил за нее. Он опустил оконную раму.
   – Шторы.
   Он прав. При его росте он ни за что не поместится под столом. Шторы были единственным разумным выходом. Антигона толкнула Уилла ко второму окну, подальше от двери, в темноту за массивным креслом с широкими подлокотниками. Она постаралась помочь, отодвинув тяжелый узорчатый шелк, чтобы ее новоявленный друг мог проскользнуть за штору, но пространство было так мало – вероятно, слишком мало для такого крупного мужчины, зажатого между креслом, столом и стеной, – что в тесноте его сюртук задел ее протянутую руку.
   И в этот пьянящий миг Антигона почувствовала сквозь шерсть сюртука ровное тепло его груди. Против собственной воли она наклонилась. К нему. К его надежному теплу.
   – Держитесь увереннее, – едва слышно пробормотал он все с той же почти лукавой улыбкой, приподнимавшей один уголок его рта. Джеллико поймал ее руку, словно собирался удержать от падения или, возможно, потянуть к себе в укрытие. – Вы ведь не упадете в обморок? Коньяк мог ударить вам в голову.
   – Нет. Не упаду. Я никогда в жизни не падала в обморок. – Она повторила это, чтобы убедить себя. Потому что впервые в жизни ее ноги подозрительно обмякли. Антигона снова тряхнула головой для того, чтобы убедить коммандера Джеллико, и за тем, чтобы привести в порядок собственные мозги. Они ей очень понадобятся, если она собирается справиться с таким умным, хитрым и настойчивым противником, как лорд Олдридж.
   – Я ему отвечу, – одними губами произнесла она. Но ей понадобилось наклониться, чтобы убедиться, что Джеллико расслышал ее сказанные шепотом объяснения. Именно поэтому. А вовсе не потому, что она хотела оказаться поближе к нему. К его укрывающему теплу. Конечно, нет. Она только что познакомилась с этим человеком. – Он этого ждет.
   – Да. – Улыбка пробежала по его губам от угла до угла, словно искала удобное место, и наконец угнездилась в середине. Он кивнул и сказал: – Смелее.
   Потом потянул ее к себе, сократив и без того малое расстояние между ними, и поцеловал ее руку.
   Всего лишь легкое, мимолетное прикосновение его мягких губ к ее коже… Но… ох… Антигона ощутила этот обычный, целомудренный поцелуй всем своим существом. Как будто он посылал сигнал тревоги, предупреждение всем ее чувствам. Ее внезапно ставшая чувствительной кожа ощутила жар его тела, легкую шероховатость щетины, пробивавшейся на загорелой щеке. Она вдруг уловила экзотический цитрусовый аромат, смешавшийся с успокаивающим запахом крахмала от его сорочки и шерсти прекрасного сюртука. Она вся превратилась в ощущения. Она…
   – Антигона? – послышалось из-за двери. – Ан-ти-го-на.
   Можно подумать, что властный, покровительственный тон заставит ее с большим вниманием отнестись к призыву. Как будто что-то из того, что мог сделать лорд Олдридж, побудит ее охотно открыть ему дверь. Кресло, которое Антигона подсунула спинкой под ручку, немного сдвинулось, гнутые ножки под давлением Олдриджа опасно скользнули по полу еще на дюйм.
   Антигона вытерла об юбку липкие, похолодевшие руки. Она ненавидела этот инстинктивный, выворачивающий нутро страх. Ненавидела начинавшуюся в теле дрожь. Ненавидела, что Уилл Джеллико видит и чувствует, как у нее дрогнули нервы, поскольку он прижал ладони к ее рукам, чтобы успокоить их непроизвольное движение. Она отвернулась, стыдясь своей слабости и злясь, что дала Олдриджу такую власть над собой.
   – Мне нужно ответить.
   Джеллико кивнул, мягко сжал ее руку, снова сказал:
   – Смелее, – и отпустил ее.
   Антигона удовлетворила свое желание коснуться его, коснуться чего угодно, лишь бы подавить проклятую дрожь, провела рукой по складкам штор, быстро расправляя их по своему вкусу, потом пошла к двери и придала голосу разумную дозу недоумения.
   – Кто это?
   – Олдридж. – Его милость произнес это приглушенно, словно не хотел, чтобы кто-то еще, кроме нее, его слышал, и вместе с тем сердито, оттого что его заставляют ждать. – Что тут происходит?
   – Ничего. – Антигона вложила в голос такое же недовольство, оттого что ее потревожили. – Что вы хотите?
   – Поговорить с вами, – сказал он с нарочитой заботливостью.
   – О чем? – На этот раз в голосе Антигоны было больше доверия и лишь нота злого презрения.
   – Что вы себе думаете? – Судя по тону, лорд Олдридж терял терпение. – Что вы здесь делаете?
   Что она делает? Получает куда больше удовольствия, чем когда-либо в жизни. Взгляд Антигоны скользил по комнате, по креслам, стаканам, бутылке коньяка, пока не остановился на книге.
   – Читаю. Именно этим занимаются в библиотеке.
   Дверная ручка снова загремела, но барьер из замка и кресла выдержал напор.
   – Мисс Антигона. Вы собираетесь меня впустить?
   – Нет. – Решение пришло без размышлений. – Не думаю.
   – Антигона. – Голос за дверью превратился в холодное рычание. – Вы ведете себя как ребенок.
   – Именно так поступают люди, сэр, когда задеты их чувства. Когда никто не встает на их защиту. Они поступают соответственно.
   – Не встает? Боже правый. Это мистер Стаббс-Хей едва может стоять, непослушное дитя. Лакеям пришлось унести его.
   Антигона подавила смешок и взглянула на своего приятеля за шторами. Разве она не шутила на тему… ох, это ведь с Кассандрой она сделала это возмутительное предсказание о лакеях, а не с Джеллико. Как забавно, что возникло ощущение, что тогда она говорила с ним.
   – Что вы сказали? – Дверь скрипнула, как будто лорд Олдридж прижался к ней ухом. Должно быть, он услышал смешок.
   – Я ничего не сказала, сэр. – Хорошо, что он не видит, как она, отвечая, закатила глаза.
   – Вы уверены? Антигона? Кто там с вами?
   Что ж, лорд Олдридж при всей его официозной холодности имеет охотничий инстинкт и явно не дурак. Ей нужно хорошенько это помнить. Антигона убрала из своего голоса все следы сарказма.
   – Никого, сэр. Я совершенно одна. И предпочла бы и дальше оставаться в одиночестве.
   – Вы не можете допустить, чтобы бал продолжался без вас. Вы не можете оставаться здесь весь вечер, когда все планировалось и готовилось месяцами.
   Утверждения, которым следовало бы быть вопросами.
   У нее в мозгу сверкнуло мгновенное осознание. Если она не появится рядом с лордом Олдриджем, он не сможет придать никакого веса своим приватным сообщениям об их помолвке. Без Антигоны он не может сделать это публично. Без нее разговоры так и останутся слухами.
   Это будет на пользу и ей, и маме.
   – Да, сэр. Думаю, лучше оставаться здесь до конца вечера. Так не возникнет опасности нового шокирующего спектакля для ваших гостей.
   Он, должно быть, услышал улыбку и безошибочную радость в ее голосе. Его тон был полон едва сдерживаемой досады.
   – Антигона, дитя, я пытаюсь понять вас, но вы все осложняете. Вы…
   Что еще лорд Олдридж собирался сказать, осталось неведомым, слова затихли. Но ее не проведешь. Он не ушел. Антигона слышала, как он раздосадованно сопит за дверью. Стойкий человек. Но если он считает ее достаточно глупой, чтобы открыть дверь и полюбопытствовать, то он понимает ее не так хорошо, как утверждает.
   Он совсем ее не знает.
   Но в этот момент она сама едва знала себя.
   Ту себя, которая дралась на балу, словно на состязаниях за приз на каком-нибудь постоялом дворе. Потом заперлась с мужчиной, которого не знала, и пила коньяк, словно какой-нибудь заядлый гуляка. Какая безрассудная забава.
   Антигона снова взглянула на шторы, но там не было ничего, ни движения, ни единого признака, что за ними прячется столь красивый, очаровательный и веселый джентльмен, как Уилл Джеллико. Ни единого подтверждения, что она не выдумала этого человека, только чтобы успокоить тихую ноющую тоску. Тоску, которая заполняла ее дни и черными одинокими ночами выклевывала внутри пустоту.
   Все это вызвало у нее ощущение, будто весь остальной мир кружится вокруг нее.
   И под этим безумием таился странный, не дающий покоя гнев, который наполнял ее до краев, пока она не утонула в нем. Пока не почувствовала, что борется и брыкается, пытаясь выбраться на поверхность и глотнуть воздуха. Пока ее не перестало заботить, кого или что она может задеть в своей борьбе. Пока ей не захотелось поступить с их хитроумными планами на будущее точно так же, как поступили с ней.
   – Я покончила с балом, сэр. Можете сказать моей матери, где она может найти меня, когда он завершится. Желаю вам доброй ночи.
   Антигона прислушивалась так же внимательно, как с другой стороны двери прислушивался лорд Олдридж – она была в этом уверена, – и думала о том, что может произойти, о способах, которыми он мог заставить ее открыть дверь. У леди Баррингтон определенно есть ключ, или у ее дворецкого. Или мама может послать кого-то сказать, что Кассандра в бедственном положении.
   Ох, как больно – словно копье нашло щель в ее доспехах – сознавать, что она оставила сестру, которую обещала оберегать и поддерживать. Сестру, которая волновалась из-за светских требований и последствий губительного поведения Антигоны.
   Но лорд Олдридж покончил с ее чувством вины.
   – Поступайте как знаете, – проворчал он как обиженный ребенок, хотя недавно сам обвинял ее в ребячливости. – Можете оставаться здесь, сколько пожелаете, меня это не волнует. – Его сердитые шаги наконец стихли в коридоре.
   – Отлично. – Уилл Джеллико с озорной улыбкой появился из укрытия. – Это было поучительно.
   – Поучительно? Не могу представить чем.
   Джеллико кивком указал на дверь.
   – Кто это был?
   – Никто.
   Джеллико ничего не сказал, но покачав головой, снова молча задал вопрос. Его проницательные глаза вернулись к Антигоне. Как же она раньше не заметила, какие они синие? Той чудесной, чистой синевы, как небо в летний день.
   – Это всего лишь лорд Олдридж.
   – Кто такой этот лорд Олдридж?
   Антигона небрежно пожала плечами. Действительно, кто он такой?
   – Лорд. Сварливый старый аристократ, – беспечно ответила она.
   Но Джеллико, при всем его шарме и веселом нраве, оказался куда более сообразительным и проницательным, чем она думала.
   – Я знаком с этой породой. Но я имел в виду другое. Кто он вам?
   Антигона сделала вдох, поглубже набирая воздух. Она подняла голову и посмотрела Джеллико в глаза.
   – Никто. Он мне никто.
   Это заявление – величина его правды и лжи – забрало весь воздух из ее легких, оставив бездыханной, лишив всяких мыслей. Антигона так хотела, чтобы ее слова были правдой. Она так хотела избавиться от лорда Олдриджа и его фальшивых притязаний.
   И перед ней прекрасный способ. Красивый, беззаботный джентльмен с теплыми смеющимися глазами. Ей всего только и нужно – выйти из библиотеки с ним под руку, глядя на него так, как он сейчас смотрит на нее – с теплотой и интимностью, – и пойдут новые слухи. Можно и вовсе не выходить. Даже лучше, если она просто отопрет дверь и продолжит их чудесный разговор, позволив кому угодно застать их в уютной обстановке, и ее отношениям с лордом Олдриджем мгновенно придет конец.
   Но тогда им с сестрой и матерью придется вернуться к тому, с чего они начали: в холодный дом без денег и без всяких перспектив на будущее. Касси будет страдать. К тому же грешно столь корыстно использовать такого чудесного молодого джентльмена, как Джеллико. Антигоне следовало бы извиниться за саму мысль втянуть его в свой печальный спектакль.
   – Простите, что вам пришлось прятаться. И простите, что я попросила об этом. Вряд ли это достойно человека вашего положения.
   – Я морской офицер, Престон. У меня совсем другие понятия о достоинстве, чем у светского общества. И вы не заставляли меня делать что-то против моей воли. У меня не больше желания быть пойманным попивающим коньяк с молодой леди, чем у вас – попасться с безработным младшим сыном.