Эллин Стенли. Домашний спектакль

   — Не слишком же ты любезен, Майлс. Или всех гостей так встречаешь?
 
   Даже в темноте коридора она выглядела ослепительно. Бледное лицо, надутые губы, высокие скулы, раскосые глаза, сверкающие грозным огнем.
   Он пошел на попятную.
   — Ну ладно, прости, прости. Но, боже мой, Лили, ведь в той комнате сейчас две дюжины самых великих бродвейских богов. Хочешь, чтоб о нас все знали, так можно просто перестать давать Уинчелу на чай — и все тут.
   Она почувствовала, что овладела положением.
   — Дорогой, я не хотела. Я вовсе не хотела устраивать сцены, просто ужасно. И нам это совсем ни к чему, правда?
   — Ты прекрасно знаешь, что ни к чему, Лили, надо же думать. Есть ведь такое понятие, как “благоразумие”.
   — Но есть, дорогой, и такое понятие, как “водить за нос”. И, по-моему, последние два месяца ты только этим и занимаешься.
   Майлс рассердился.
   — Я же тебе сказал, что в подходящее время и подходящим образом разделаюсь со всем. Сегодня я объявил старику Эйблу, что ухожу.
   Собирался поговорить и с Ханной, но пришел народ. Завтра, когда мы будем наедине...
   — Но до завтра, дорогой, многое может измениться. Слишком многое.
   — Что это значит?
   Она нащупала сумочку, достала оттуда конверт и с триумфальным видом помахала им у него перед носом.
   — А вот что. Двухместная каюта на пароходе — завтра он и отплывает.
   Видишь, дорогой, у тебя совсем не так много времени, как ты думал.
   — Завтра? Но мне сказали, что билеты распроданы на месяц вперед!
   — Но бывает и возврат. Два часа назад кто-то отказался, я их взяла — и сразу сюда. И если бы не этот ужасный туман — ничего не видно, доехала бы быстрее. Моя машина у подъезда, Майлс. Упакуй сейчас только самое необходимое, остальное — на пароходе. Я иду вниз и жду тебя, Майлс, потому что с тобой или без тебя, но завтра я отплываю. Ты ведь не будешь на меня сердиться, правда, дорогой? Молодость-то уходит.
   Мысли наскакивали друг на друга — он попытался их собрать. Значит, едва избежал паутины Ханны — и вот теперь, кажется, попался в другую.
   Бежишь, как сказал доктор. Всегда бежишь и никуда не прибегаешь. И руки устали, и ноги — все тело. Добегался.
   — Ну, — продолжала Лили, — решайся, дорогой. Он провел ладонью по лбу.
   — Где машина?
   — Прямо на дороге.
   — Хорошо, — сказал Майлс, — подожди в ней. Просто сиди и ничего не делай, не сигналь — ничего. Через десять минут я спущусь. Самое большее — через пятнадцать. Вещи у меня почти все в городе, захватим их по дороге.
   Он открыл дверь и легонько подтолкнул ее к выходу.
   — Ты найдешь машину, Майлс? Такого тумана я что-то не помню.
   — Найду, — ответил он. — Сиди и жди.
   Он захлопнул дверь, затем прислонился к ней — к горлу подступила тошнота. Громкие голоса в соседней комнате, взрывы идиотского хохота, грохот проигрывателя, включенного на полную мощность, — казалось, все объединилось против него, не позволяя побыть наедине с собой и подумать.
   Как пьяный, он поднялся по ступенькам в спальню. Достал чемоданчик и начал наугад в него что-то кидать. Рубашки, носки, золотые вещи из шкатулки на столике. Затем навалился на чемоданчик всем телом — чтобы больше входило.
   — Что ты делаешь, Майлс?
   Он даже не обернулся — знал, какая у нее сейчас мина, и не хотел ее видеть. Еще и она тут.
   — Я уезжаю, Ханна.
   — С ней? — изумленно прошептала она. И тогда ему пришлось поднять голову. Ее огромные глаза не отрываясь смотрели на него, лицо было совершенно белым. Рука вертела висящее на груди украшение — серебряную маску, он купил ее на Пятой авеню за неделю до свадьбы.
   Все еще не веря, она продолжала:
   — Ты стоял с ней в коридоре. Я не подсматривала, Майлс, просто спросила доктора, где ты...
   — Перестань! — закричал Майлс. — Не нужно оправдываться.
   — Но ведь это она.
   — Да, она.
   — И с ней ты хочешь уехать?
   Его руки все еще лежали на крышке. Он оперся на них, опустил голову и закрыл глаза.
   — Да, — ответил он наконец. — Так получается.
   — Нет, — с неожиданной яростью крикнула она. — На самом деле ты вовсе этого не хочешь. Ведь она не для тебя, и в целом мире для тебя нет никого, кроме меня.
   Он надавил на крышку — замок с легким щелчком закрылся.
   — Ханна, тебе лучше было не приходить. Я бы тебе потом написал и объяснил...
   — Объяснил? Когда будет уже поздно? Когда поймешь, что ошибся?
   Майлс, послушай. Послушай меня, Майлс. Я говорю тебе это потому, что люблю тебя. Ты делаешь ужасную ошибку.
   — Я сам буду расплачиваться, Ханна.
   Он встал — она подошла и неистово вцепилась в него обеими руками.
   — Посмотри на меня, Майлс, — прошептала она. — Неужели ты не видишь, в каком я состоянии? Неужели не понимаешь, что скорей нас обоих не будет на свете, чем я тебя отпущу и останусь одна?
   Это было ужасно. Паутина оказалась настолько прочной, что пришлось напрячь все силы. Наконец он высвободился — Ханна стала опускаться на пол. Затем вдруг потянулась к столику, и Майлс увидел нацеленный на него пистолет — он сиял у нее в руке холодным, смертельно-голубым светом. Рука сильно дрожала: должно быть, оружие так же напугало ее, как и его. Гротеск этой сцены был настолько очевиден, что с страх улетучился и сменился возмущением.
   — Убери-ка эту штуку, — потребовал Майлс.
   — Нет, — он едва расслышал ее ответ. — Пока скажешь, что передумал.
   Он сделал шаг ей навстречу — она отпрянула столику, но пистолет по-прежнему смотрел на нег Словно ребенок, который боится, что у него отнимут игрушку. Тогда он остановился и с преувеличенным безразличием пожал плечами.
   — Не делай из себя дуру, Ханна. На сцене надо представления устраивать, а не дома.
   Она качала головой, медленно и отрешенно.
   — Ты все еще не веришь мне, Майлс.
   — Нет, — ответил он, — не верю.
   Майлс отвернулся — сейчас раздастся выстрел, и огонь пронзит ему лопатки. Но ничего не произошло. Тогда он схватил чемоданчик и ринулся к двери.
   — Прощай, Ханна, — сказал он. И, уходя, на нее даже не посмотрел.
   Из-за слабости в коленках каждый шаг ему давался с трудом. На нижней ступеньке он остановился — переложить чемоданчик в другую руку — и тут увидел доктора Мааса со шляпой в руке и в наброшенном на плечи пальто.
   — Итак, — доктор пытливо посмотрел на него, — вы тоже уходите с этой встречи?
   — Встречи? — переспросил Майлс и горько усмехнулся. — Ухожу от кошмара, так вернее, доктор. Не стоит говорить это гостю, но думаю, вы меня поймете: какой-то маразм, и с каждым часом все крепчает. От него-то я убегаю, доктор, и как хотите, но очень счастлив.
   — Нет-нет, — ответил доктор. — Я вполне понимаю.
   — Меня ждет машина, так что могу вас подбросить.
   — Спасибо, — отказался доктор. — Мне недалеко. Они дошли до входной двери и вместе вышли на улицу. Холодный и мокрый туман их сразу же окутал — Майлс поднял воротник пиджака.
   — Мерзкая погода, — заметил он.
   — Ужасная, — согласился доктор. Он взглянул на часы, а потом неуклюже сполз на тротуар и исчез, как морж в сугробе. — До встречи, мистер Оуэн, — донеслось из тумана.
   Майлс проводил его взглядом, снова взял чемоданчик и, пряча нос в воротник, стал спускаться. Он был уже на тротуаре, как дверь позади него зловеще заскрипела, предупреждая об опасности.
   Майлс повернулся — на пороге, конечно же, стояла Ханна с пистолетом. Но теперь она держала его крепко, двумя руками, и угроза стала реальной и неотвратимой.
   — Я надеялась, Майлс, что ты поймешь, — она выговаривала слова, как ребенок. — Надеялась, что поймешь.
   В отчаянии он всплеснул руками.
   — Нет, — дико закричал он. — Нет.
   И тогда он услышал грохот, кусочек пламени влетел в него, ударил в грудь, и весь мир обратился в небытие. Теперь он мог различить лишь одно: склонившегося над ним доктора, жестокое и равнодушное лицо которого странным образом напоминало лицо Сатаны.
   И тут Майлс вспомнил: такое уже было. Было тысячу раз и будет повторяться снова и снова — до бесконечности. Занавес сейчас опустился, но через мгновение поднимется, и на сцене опять появятся декорации домашнего спектакля. Потому что он был в аду, и самое ужасное, что он это понимал и видел, как беспомощно барахтается в колесе собственной судьбы. А потом сознание провалилось во внезапно наступивший Мрак — до следующего раза...
   — ТЕПЕРЬ УЖЕ БЛИЗКО, — сказал голос.
   Он летел. В каменно-холодную тьму...