Страница:
Между тем Карденио расседлал лошадей и, сложив сбрую, привязал ее к концу лассо. Подойдя затем к мустангам, он сильно ударил их и закричал пронзительным голосом:
— Арреа! Арреа! А Сантьяго!
Животные сделали несколько скачков и понеслись с быстротой ветра.
— Я сделал максимум, чтобы спасти их! — грустно пробормотал Карденио. Все произошло в несколько мгновений: опасность удесятерила силы юноши.
Между тем койоты переплыли через реку и явились у подошвы холма. И тогда с не оставлявшим его хладнокровием Карденио схватил горящий факел и, сильно размахнувшись, бросил его в середину стаи. Затем, взяв ружье, он трижды выстрелил. Каждый раз один койот с диким завыванием падал на землю. После этого юноша перекинул ружье через плечо и, ухватившись обеими руками за лассо, в одно мгновение взобрался на дерево.
— Ух! — вздохнул он с облегчением. — Кажется, теперь я вполне заслужил несколько добрых затяжек!
В это время внизу между койотами происходила страшная свалка. Вся стая набросилась на убитых собратьев и с остервенением рвала их в клочья. Это дало возможность Карденио устроиться в импровизированном убежище и спокойно покурить. Доставив себе такое удовольствие, он нагнулся к миссионеру.
— Что случилось? — спросил он слабым голосом. — Прости, дитя мое!
— Вы в полной безопасности, сеньор падре. Посмотрите-ка на койотов. Как они разочарованы тем, какую шутку мы с ними сыграли! А ведь они уже щелкали зубами в предвкушении добычи.
Эти слова Карденио, произнесенные бодрым голосом, возвратили аббату самообладание. Действительно, на некоторое время путешественники оказались в безопасности. Койоты были озадачены их исчезновением. Наконец часть их бросилась вдогонку за лошадьми, остальные же, испуская унылый вой, расположились под деревом. И все-таки положение путешественников оставалось незавидным. Койоты не выказывали ни малейшего намерения удалиться, а помощи ждать было неоткуда.
— Дети мои, — проговорил, наконец, аббат. — Прежде всего возблагодарим Бога за ниспосланную нам помощь: без его содействия нам не удалось бы спастись!
По окончании краткой, но пламенной молитвы, во время которой священник напомнил известную христианскую мудрость «помоги себе сам, и Бог тебе поможет», он обратился к Карденио:
— Скажи, дитя мое, как ты собираешься поступить теперь? Ведь нашим спасением мы обязаны только твоей сообразительности и храбрости.
— Сеньор падре, — сказал в ответ юноша, — по-моему, нам не о чем беспокоиться. Отец знает, что я отправился в Кастровилл, и мое долгое отсутствие, наверное, встревожит его. Я уверен, что он уже послал пеонов искать нас. Кроме того, наши лошади, вероятно, спаслись от преследования койотов, поскольку ушли далеко вперед. Теперь они уже дома. Таким образом, там поймут, что нам угрожает опасность. Я думаю, не больше чем через час наши освободители явятся сюда.
— Ты уверен, что насищут?
— Убежден! Готов даже поклясться в этом, отец мой!
— Не поминай имя Господа всуе, — строго заметил на это миссионер.
— Простите, сеньор падре. Я сказал не подумав.
— Ну, хорошо. Положим, ты прав, и нас станут искать. Но ведь найти нас здесь, среди саванны, очень трудно, почти невозможно!
— Вы ошибаетесь, сеньор падре. Это вовсе не так трудно, как вам кажется. И вот почему. У нас есть еще два факела, которые могут гореть по крайней мере в течение трех часов, то есть до самого рассвета. Фраскито взберется на верхушку дерева и будет держать в руках зажженный факел. Пеоны наверняка увидят пламя издалека. Кроме того, у нас есть еще несколько зарядов. Я буду стрелять в койотов и уверен, что помощь подоспеет очень быстро, так как импровизированный маяк и выстрелы дадут знать о нашем местопребывании. Что вы теперь скажете о моем плане, сеньор падре?
— Скажу, что он хорош и что ты умный мальчик. А потому надо поскорей привести его в исполнение.
— Слышишь, Фраскито, что говорит сеньор падре? Можешь ли ты влезть на самую верхушку?
— С большим удовольствием! Сделать это для меня гораздо легче, чем немедленно спуститься вниз! — С этими словами пономарь занял свой пост на самой вершине.
Так, без всяких перемен, прошло около часа. Вдруг Карденио закричал, указывая рукой в саванну, где замелькали огни:
— Смотрите, отец мой, смотрите!
— Что такое? — с беспокойством спросил миссионер.
— Мы спасены! К нам идет помощь!
Вскоре послышался стук лошадиных копыт и раздались беглые выстрелы. Койоты тут же бросились врассыпную и скрылись из глаз.
Карденио не ошибся. Они были действительно спасены. Человек двадцать всадников с горящими факелами появились около дерева, послужившего убежищем для наших путников. Это были пеоны, посланные доном Бартасом на поиски пропавшего Карденио.
Глава VII. КАКИЕ МЕРЫ БЫЛИ ПРЕДПРИНЯТЫ ДОНОМ МЕЛЬХИОРОМ ДЛЯ ДОСТОЙНОГО ПРИЕМА ЧЕРНОЙ ПТИЦЫ
Глава VIII. КАК ПРОИЗОШЛО НАПАДЕНИЕ НА ДОМ ДОНА БАРТАСА И КАКОВЫ БЫЛИ ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
— Арреа! Арреа! А Сантьяго!
Животные сделали несколько скачков и понеслись с быстротой ветра.
— Я сделал максимум, чтобы спасти их! — грустно пробормотал Карденио. Все произошло в несколько мгновений: опасность удесятерила силы юноши.
Между тем койоты переплыли через реку и явились у подошвы холма. И тогда с не оставлявшим его хладнокровием Карденио схватил горящий факел и, сильно размахнувшись, бросил его в середину стаи. Затем, взяв ружье, он трижды выстрелил. Каждый раз один койот с диким завыванием падал на землю. После этого юноша перекинул ружье через плечо и, ухватившись обеими руками за лассо, в одно мгновение взобрался на дерево.
— Ух! — вздохнул он с облегчением. — Кажется, теперь я вполне заслужил несколько добрых затяжек!
В это время внизу между койотами происходила страшная свалка. Вся стая набросилась на убитых собратьев и с остервенением рвала их в клочья. Это дало возможность Карденио устроиться в импровизированном убежище и спокойно покурить. Доставив себе такое удовольствие, он нагнулся к миссионеру.
— Что случилось? — спросил он слабым голосом. — Прости, дитя мое!
— Вы в полной безопасности, сеньор падре. Посмотрите-ка на койотов. Как они разочарованы тем, какую шутку мы с ними сыграли! А ведь они уже щелкали зубами в предвкушении добычи.
Эти слова Карденио, произнесенные бодрым голосом, возвратили аббату самообладание. Действительно, на некоторое время путешественники оказались в безопасности. Койоты были озадачены их исчезновением. Наконец часть их бросилась вдогонку за лошадьми, остальные же, испуская унылый вой, расположились под деревом. И все-таки положение путешественников оставалось незавидным. Койоты не выказывали ни малейшего намерения удалиться, а помощи ждать было неоткуда.
— Дети мои, — проговорил, наконец, аббат. — Прежде всего возблагодарим Бога за ниспосланную нам помощь: без его содействия нам не удалось бы спастись!
По окончании краткой, но пламенной молитвы, во время которой священник напомнил известную христианскую мудрость «помоги себе сам, и Бог тебе поможет», он обратился к Карденио:
— Скажи, дитя мое, как ты собираешься поступить теперь? Ведь нашим спасением мы обязаны только твоей сообразительности и храбрости.
— Сеньор падре, — сказал в ответ юноша, — по-моему, нам не о чем беспокоиться. Отец знает, что я отправился в Кастровилл, и мое долгое отсутствие, наверное, встревожит его. Я уверен, что он уже послал пеонов искать нас. Кроме того, наши лошади, вероятно, спаслись от преследования койотов, поскольку ушли далеко вперед. Теперь они уже дома. Таким образом, там поймут, что нам угрожает опасность. Я думаю, не больше чем через час наши освободители явятся сюда.
— Ты уверен, что насищут?
— Убежден! Готов даже поклясться в этом, отец мой!
— Не поминай имя Господа всуе, — строго заметил на это миссионер.
— Простите, сеньор падре. Я сказал не подумав.
— Ну, хорошо. Положим, ты прав, и нас станут искать. Но ведь найти нас здесь, среди саванны, очень трудно, почти невозможно!
— Вы ошибаетесь, сеньор падре. Это вовсе не так трудно, как вам кажется. И вот почему. У нас есть еще два факела, которые могут гореть по крайней мере в течение трех часов, то есть до самого рассвета. Фраскито взберется на верхушку дерева и будет держать в руках зажженный факел. Пеоны наверняка увидят пламя издалека. Кроме того, у нас есть еще несколько зарядов. Я буду стрелять в койотов и уверен, что помощь подоспеет очень быстро, так как импровизированный маяк и выстрелы дадут знать о нашем местопребывании. Что вы теперь скажете о моем плане, сеньор падре?
— Скажу, что он хорош и что ты умный мальчик. А потому надо поскорей привести его в исполнение.
— Слышишь, Фраскито, что говорит сеньор падре? Можешь ли ты влезть на самую верхушку?
— С большим удовольствием! Сделать это для меня гораздо легче, чем немедленно спуститься вниз! — С этими словами пономарь занял свой пост на самой вершине.
Так, без всяких перемен, прошло около часа. Вдруг Карденио закричал, указывая рукой в саванну, где замелькали огни:
— Смотрите, отец мой, смотрите!
— Что такое? — с беспокойством спросил миссионер.
— Мы спасены! К нам идет помощь!
Вскоре послышался стук лошадиных копыт и раздались беглые выстрелы. Койоты тут же бросились врассыпную и скрылись из глаз.
Карденио не ошибся. Они были действительно спасены. Человек двадцать всадников с горящими факелами появились около дерева, послужившего убежищем для наших путников. Это были пеоны, посланные доном Бартасом на поиски пропавшего Карденио.
Глава VII. КАКИЕ МЕРЫ БЫЛИ ПРЕДПРИНЯТЫ ДОНОМ МЕЛЬХИОРОМ ДЛЯ ДОСТОЙНОГО ПРИЕМА ЧЕРНОЙ ПТИЦЫ
Уже рассвело, когда наши вконец измученные путники в сопровождении избавителей триумфально вступили в имение дона Мельхиора.
Встреча отца с сыном была необыкновенно трогательной. Они бросились друг другу в объятия и долго-долго стояли так, не в силах произнести ни слова.
Юноша первым пришел в себя.
— Боже мой! — воскликнул он. — Жива ли Флора?
При этом возгласе плантатор с улыбкой протянул миссионеру руку.
— Вы действительно достойный служитель Бога, сеньор падре! — сказал он. — Ничто не может остановить вас, когда речь идет об исполнении священнической обязанности. Но, к счастью, на этот раз вам не придется осушать слезы и утешать несчастных. Бог сотворил чудо и исцелил мою дочь.
— Да будет благословенно имя Господне! — тихо произнес аббат.
— Сестра спасена! — воскликнул Карденио. — О, я побегу к ней…
— Подожди, дитя! — сказал дон Бартас. — Еще только рассвело, и Флора спит. Не буди ее, дай отдохнуть.
— Правда, правда, — согласился юноша. — Пусть она хорошенько выспится и проснется здоровой и веселой. Тогда я ее и расцелую.
— Вы, вероятно, совершенно измучены, — обратился дон Бартас к аббату. — Отдохните. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату.
Аббат, стараясь казаться бодрым, стал отказываться, но сеньор Мельхиор был непреклонен:
— Это отлично подкрепит вас. Да и вы, молодой человек, верно, тоже порядочно измучились и нуждаетесь в отдыхе, — добавил он, обращаясь к Фраскито.
С этими словами он проводил гостей в приготовленную для них комнату, где стояли кровати, укрытые противомоскитными пологами.
— Будьте как у себя дома, отдохните хорошенько, и тогда мы с вами побеседуем, сеньор падре! — сказал дон Бартас.
— Уверяю вас, я чувствую себя прекрасно, — возразил миссионер, — и вовсе не нуждаюсь в немедленном отдыхе.
— Нет, падре, это вам так только кажется, а сами вы еле держитесь на ногах, так измучены всеми перенесенными волнениями. Да к тому же наш разговор совсем не к спеху. Отдыхайте себе спокойно!
— В таком случае я не буду больше перечить вам и прилягу. До свидания! — проговорил аббат, пожав руку дону Бартасу и запирая за ним дверь.
Устроив гостей, плантатор вернулся к Карденио, который его ожидал.
— А ты разве не хочешь отдохнуть? — спросил дон Бартас сына.
— Нет, отец! — улыбаясь, отвечал Карденио. — Я нередко провожу ночь на ногах, к тому же я молод, и здоровье мое не подорвано лишениями и воздержанием, как у аббата. Да и времени нет для отдыха. Сегодня мне еще предстоит побывать во многих местах, и прежде всего передать распоряжения дону Сегюро.
Разговаривая таким образом, отец с сыном вошли в ту самую гостиную, где несколько часов перед тем плантатор принимал индейского вождя.
— Правда ли, Карденио, что ты не устал? — спросил Бартас сына.
— Конечно, правда. Вы же знаете, папа, что я никогда не лгу. Уверяю вас, в настоящую минуту мне ничуть не хочется спать, но зато я страшно голоден, и если позволите, то съем что-нибудь.
— В твои годы это естественно. А пока ты будешь закусывать, я сообщу тебе очень важные новости.
С этими словами плантатор ударил в гонг и приказал явившемуся на его зов Педрильо подать завтрак и позвать дона Рамона.
Его приказание было тотчас же исполнено. Не более чем через десять минут на столе стоял обильный завтрак, после чего не замедлил явиться и дон Рамон, которого Мельхиор любезно пригласил за стол.
— Я вижу, — проговорил плантатор, глядя на высокие со шпорами сапоги управляющего, — что вы собрались ехать, но мне придется задержать вас, так как необходимо, чтобы и вам были известны те неприятные новости, которые я недавно узнал. Вы ведь тоже член нашей семьи!
— Благодарю вас, дон Мельхиор, — проговорил дон Рамон, усаживаясь напротив патрона, — я весь к вашим услугам. Ах да, — обратился он к Карденио, — я хотел вам сообщить, что Плутон и Нептун, дрожащие и все в поту, явились домой через несколько минут после вас. Я велел их накормить. Надеюсь, с ними ничего не случится.
— Благодарю вас, — с чувством откликнулся юноша, пожимая управляющему руку, — я очень рад, что лошадям удалось спастись.
Между тем завтрак начался. Все трое ели и пили с большим аппетитом. Когда, наконец, первый голод был утолен, дон Бартас принялся за свой рассказ: он подробно описал чудесное исцеление Флоры индейским вождем и передал все подробности своего разговора с ним.
— Вот как обстоят дела, — заключил он. — Что вы об этом думаете? Пожалуйста, дон Рамон, вы, как старший, выскажитесь первым.
— Сеньор Мельхиор, — начал управляющий, — я хорошо знаю краснокожих, так как почти всю жизнь провел среди них. Между ними, совсем как среди гвадалахарских мулов, встречаются или очень достойные натуры, или полные негодяи. Пламенное Сердце, которого я знаю очень давно, храбрый воин и притом безупречно честен. Услуга, которую он оказал вам, сделала его навсегда вашим союзником, и я уверен, что все, что он говорил, — совершенная правда. Да ему и нет никакого интереса выдумывать! Что же касается Черной Птицы, это иной человек. Храбрый и опытный воин, вместе с тем он страшно хитер и жесток. Черная Птица давно уже собирается сыграть с нами какую-нибудь злую шутку, так что, по моему мнению, надо его опасаться и быть готовыми ко всему.
— Ну а ты, Карденио, что скажешь? — обратился плантатор к сыну.
— Вполне согласен с доном Рамоном. Насколько я доверяю Пламенному Сердцу, настолько Черная Птица кажется мне опасным.
— А теперь, — сказал дон Бартас, — когда я выслушал ваши мнения, с которыми вполне согласен, подумаем о мерах, которые необходимо в данном случае принять для нашей защиты.
— Ваша очередь говорить, отец! — воскликнул Карденио. — Мы вполне доверяемся вашей опытности и пунктуально исполним все распоряжения!
— Ну хорошо, хорошо, — произнес дон Бартас, предлагая сигары собеседникам, — устроим теперь военный совет.
Карденио и дон Рамон закурили сигары.
— Предостерегая меня относительно Черной Птицы, Пламенное Сердце сказал вполне определенно, что если сегодня не произойдет нападения, то в следующую ночь его непременно надо ждать. Поэтому я считаю необходимым принять такие меры: перенести в башню все, что есть ценного в доме, и приготовиться к длительной осаде. Вы же, дон Рамон, отправитесь вместе с Карденио в саванну и распорядитесь, чтобы пеоны как можно скорее вернулись в усадьбу и пригнали бы сюда весь скот. Сколько всего у вас народу на плантации?
— Сеньор, — отвечал управляющий, — у нас всего сто десять человек способны носить оружие.
— Ну что ж, это порядочно. Сто десять преданных и хорошо вооруженных человек! Под защитой крепких стен мы можем долго продержаться. Передайте дону Сегюро, чтобы хлеб был убран с полей до захода солнца, иначе будет поздно. Впрочем, я уверен, нам нечего бояться нападения, тем более что Пламенное Сердце обещал мне содействие своего племени и, вероятно, сдержит слово.
— Весь урожай может быть убран с полей до полудня, — сказал дон Рамон. — Что же касается скота, то я сильно сомневаюсь, что его так быстро удастся перегнать.
— Почему? Объясните, дон Рамон.
— Думаю, краснокожие прежде всего нападут на имение.
— Без сомнения.
— Во всяком случае, они явятся только тогда, когда совсем стемнеет и, если даже Пламенное Сердце опоздает к нам на помощь, мы все-таки выдержим атаку не только в продолжение всей ночи, но и дольше.
— Все это так, дон Рамон, но я решительно не могу взять в толк, к чему вы клоните.
— А я, кажется, понял, — вмешался Карденио. — Думаю, что дон Рамон прав.
— Объясни же мне, в чем дело, — обратился плантатор к сыну.
— По-моему, дон Рамон имеет в виду вот что. Черная Птица хочет овладеть усадьбой и всем, что в ней находится. Что же касается скота, то он не особенно прельщает разбойника. Между тем загнать сюда этих почти диких животных будет стоить страшных трудов и отнимет немало времени. Кроме того, если осада затянется, скот будет только стеснять нас.
— Молодец, Карденио! Ты говоришь, как настоящий мужчина!
— Молодой хозяин вполне угадал мою мысль, — с поклоном сказал дон Рамон.
— В таком случае я не буду с вами спорить. Оставим скот там, где он есть, и позаботимся главным образом о защите самой усадьбы. Итак, сеньоры, я вас больше не задерживаю. Сейчас же отправляйтесь по делам.
— Отец, — сказал Карденио, вставая, — передайте, пожалуйста, матушке и Флоре, что я уезжаю, не простившись с ними, чтобы не будить, хотя очень сожалею об этом.
В эту минуту чьи-то нежные ручки обвили сзади его голову и закрыли ему глаза, а ласковый голосок прошептал:
— Отгадайте, кто это, сеньор!
— О, это так нетрудно! Моя милая сестренка! — весело воскликнул Карденио, оборачиваясь и крепко целуя Флору, которая вместе с матерью незаметно вошла в комнату. Девочка казалась совсем здоровой и веселой, она лишь чуть хромала — ей мешал ходить разрез на ноге, сделанный накануне.
Поцеловав мать, Карденио быстро последовал за управляющим, который уже сидел в седле. Через пять минут оба покинули усадьбу.
Известие о нападении краснокожих не внушало дону Бартасу никакого страха: он уже долго жил рядом с индейцами и привык ко всевозможным опасностям. Но все-таки он решил принять все необходимые предосторожности, чтобы раз и навсегда преподать индейцам хороший урок.
Первой его заботой было отправить Педрильо с письмом к майору Струму в Кастровилл. Вполне уверенный в победе над краснокожими, дон Бартас все-таки счел необходимым предупредить об ожидавшем его нападении, чтобы остальные плантаторы не были бы застигнуты индейцами врасплох. Письмо коменданту дон Мельхиор закончил извещением о том, что аббат Поль-Мишель находится в его имении, где пробудет несколько дней, так как он, дон Мельхиор, не считает, ввиду надвигающихся обстоятельств, возможным отправить священника обратно в Кастровилл.
Вслед за отъездом Педрильо, не теряя ни минуты, дон Бартас занялся приготовлениями к достойному приему краснокожих гостей.
Около десяти часов утра аббат Поль-Мишель встал совершенно бодрым и отправился завтракать вместе с дамами. Цветущий вид Флоры привел его в самое лучшее расположение духа; видя, что в его присутствии здесь нет никакой необходимости, аббат выразил намерение немедленно отправиться обратно в Кастровилл, где, по его словам, у него было назначено свидание. Однако, когда донья Хуана и Флора рассказали ему об угрожавшей им всем опасности, причем девочка начала умолять его не покидать их, миссионер, хоть и не сразу, но отказался от намерения уехать.
— Раз дело идет об опасности, я не покину вас! — воскликнул он.
Флора бросилась ему на шею, радостно крича:
— Я так и знала, так и знала!
— Мне, однако, — сказал аббат, — необходимо отправить кого-нибудь в Кастровилл с письмом о том, что я не могу вернуться.
— Не беспокойтесь об этом, сеньор падре, — поспешно вмешалась Флора. — Папочка уже три часа тому назад послал туда Педрильо, и он, верно, скоро вернется.
— В таком случае, — произнес миссионер, улыбнувшись, — вижу, что волей-неволей должен остаться у вас в плену.
— Мы постараемся сделать этот плен для вас приятным! — заметила донья Хуана.
Около полудня к усадьбе со всех сторон начали собираться нагруженные повозки, и к четырем часам все доставленное с полей было убрано в кладовые.
Около пяти часов вернулись Карденио и оба управляющих в сопровождении толпы вооруженных пеонов и вакерос.
Усадьба превратилась в настоящую крепость. Дон Мельхиор ожидал нападения с полным спокойствием, вполне уверенный в успехе.
Около семи часов вечера, то есть перед самым закатом солнца, в степи показались два всадника, которые галопом скакали к дому дона Бартаса.
Один из них был Педрильо, в другом аббат с удивлением узнал того самого незнакомца, который накануне явился в приходский дом в компании с майором Эдвардом Струмом и настойчиво просил у него аудиенции.
Встреча отца с сыном была необыкновенно трогательной. Они бросились друг другу в объятия и долго-долго стояли так, не в силах произнести ни слова.
Юноша первым пришел в себя.
— Боже мой! — воскликнул он. — Жива ли Флора?
При этом возгласе плантатор с улыбкой протянул миссионеру руку.
— Вы действительно достойный служитель Бога, сеньор падре! — сказал он. — Ничто не может остановить вас, когда речь идет об исполнении священнической обязанности. Но, к счастью, на этот раз вам не придется осушать слезы и утешать несчастных. Бог сотворил чудо и исцелил мою дочь.
— Да будет благословенно имя Господне! — тихо произнес аббат.
— Сестра спасена! — воскликнул Карденио. — О, я побегу к ней…
— Подожди, дитя! — сказал дон Бартас. — Еще только рассвело, и Флора спит. Не буди ее, дай отдохнуть.
— Правда, правда, — согласился юноша. — Пусть она хорошенько выспится и проснется здоровой и веселой. Тогда я ее и расцелую.
— Вы, вероятно, совершенно измучены, — обратился дон Бартас к аббату. — Отдохните. Позвольте мне проводить вас в вашу комнату.
Аббат, стараясь казаться бодрым, стал отказываться, но сеньор Мельхиор был непреклонен:
— Это отлично подкрепит вас. Да и вы, молодой человек, верно, тоже порядочно измучились и нуждаетесь в отдыхе, — добавил он, обращаясь к Фраскито.
С этими словами он проводил гостей в приготовленную для них комнату, где стояли кровати, укрытые противомоскитными пологами.
— Будьте как у себя дома, отдохните хорошенько, и тогда мы с вами побеседуем, сеньор падре! — сказал дон Бартас.
— Уверяю вас, я чувствую себя прекрасно, — возразил миссионер, — и вовсе не нуждаюсь в немедленном отдыхе.
— Нет, падре, это вам так только кажется, а сами вы еле держитесь на ногах, так измучены всеми перенесенными волнениями. Да к тому же наш разговор совсем не к спеху. Отдыхайте себе спокойно!
— В таком случае я не буду больше перечить вам и прилягу. До свидания! — проговорил аббат, пожав руку дону Бартасу и запирая за ним дверь.
Устроив гостей, плантатор вернулся к Карденио, который его ожидал.
— А ты разве не хочешь отдохнуть? — спросил дон Бартас сына.
— Нет, отец! — улыбаясь, отвечал Карденио. — Я нередко провожу ночь на ногах, к тому же я молод, и здоровье мое не подорвано лишениями и воздержанием, как у аббата. Да и времени нет для отдыха. Сегодня мне еще предстоит побывать во многих местах, и прежде всего передать распоряжения дону Сегюро.
Разговаривая таким образом, отец с сыном вошли в ту самую гостиную, где несколько часов перед тем плантатор принимал индейского вождя.
— Правда ли, Карденио, что ты не устал? — спросил Бартас сына.
— Конечно, правда. Вы же знаете, папа, что я никогда не лгу. Уверяю вас, в настоящую минуту мне ничуть не хочется спать, но зато я страшно голоден, и если позволите, то съем что-нибудь.
— В твои годы это естественно. А пока ты будешь закусывать, я сообщу тебе очень важные новости.
С этими словами плантатор ударил в гонг и приказал явившемуся на его зов Педрильо подать завтрак и позвать дона Рамона.
Его приказание было тотчас же исполнено. Не более чем через десять минут на столе стоял обильный завтрак, после чего не замедлил явиться и дон Рамон, которого Мельхиор любезно пригласил за стол.
— Я вижу, — проговорил плантатор, глядя на высокие со шпорами сапоги управляющего, — что вы собрались ехать, но мне придется задержать вас, так как необходимо, чтобы и вам были известны те неприятные новости, которые я недавно узнал. Вы ведь тоже член нашей семьи!
— Благодарю вас, дон Мельхиор, — проговорил дон Рамон, усаживаясь напротив патрона, — я весь к вашим услугам. Ах да, — обратился он к Карденио, — я хотел вам сообщить, что Плутон и Нептун, дрожащие и все в поту, явились домой через несколько минут после вас. Я велел их накормить. Надеюсь, с ними ничего не случится.
— Благодарю вас, — с чувством откликнулся юноша, пожимая управляющему руку, — я очень рад, что лошадям удалось спастись.
Между тем завтрак начался. Все трое ели и пили с большим аппетитом. Когда, наконец, первый голод был утолен, дон Бартас принялся за свой рассказ: он подробно описал чудесное исцеление Флоры индейским вождем и передал все подробности своего разговора с ним.
— Вот как обстоят дела, — заключил он. — Что вы об этом думаете? Пожалуйста, дон Рамон, вы, как старший, выскажитесь первым.
— Сеньор Мельхиор, — начал управляющий, — я хорошо знаю краснокожих, так как почти всю жизнь провел среди них. Между ними, совсем как среди гвадалахарских мулов, встречаются или очень достойные натуры, или полные негодяи. Пламенное Сердце, которого я знаю очень давно, храбрый воин и притом безупречно честен. Услуга, которую он оказал вам, сделала его навсегда вашим союзником, и я уверен, что все, что он говорил, — совершенная правда. Да ему и нет никакого интереса выдумывать! Что же касается Черной Птицы, это иной человек. Храбрый и опытный воин, вместе с тем он страшно хитер и жесток. Черная Птица давно уже собирается сыграть с нами какую-нибудь злую шутку, так что, по моему мнению, надо его опасаться и быть готовыми ко всему.
— Ну а ты, Карденио, что скажешь? — обратился плантатор к сыну.
— Вполне согласен с доном Рамоном. Насколько я доверяю Пламенному Сердцу, настолько Черная Птица кажется мне опасным.
— А теперь, — сказал дон Бартас, — когда я выслушал ваши мнения, с которыми вполне согласен, подумаем о мерах, которые необходимо в данном случае принять для нашей защиты.
— Ваша очередь говорить, отец! — воскликнул Карденио. — Мы вполне доверяемся вашей опытности и пунктуально исполним все распоряжения!
— Ну хорошо, хорошо, — произнес дон Бартас, предлагая сигары собеседникам, — устроим теперь военный совет.
Карденио и дон Рамон закурили сигары.
— Предостерегая меня относительно Черной Птицы, Пламенное Сердце сказал вполне определенно, что если сегодня не произойдет нападения, то в следующую ночь его непременно надо ждать. Поэтому я считаю необходимым принять такие меры: перенести в башню все, что есть ценного в доме, и приготовиться к длительной осаде. Вы же, дон Рамон, отправитесь вместе с Карденио в саванну и распорядитесь, чтобы пеоны как можно скорее вернулись в усадьбу и пригнали бы сюда весь скот. Сколько всего у вас народу на плантации?
— Сеньор, — отвечал управляющий, — у нас всего сто десять человек способны носить оружие.
— Ну что ж, это порядочно. Сто десять преданных и хорошо вооруженных человек! Под защитой крепких стен мы можем долго продержаться. Передайте дону Сегюро, чтобы хлеб был убран с полей до захода солнца, иначе будет поздно. Впрочем, я уверен, нам нечего бояться нападения, тем более что Пламенное Сердце обещал мне содействие своего племени и, вероятно, сдержит слово.
— Весь урожай может быть убран с полей до полудня, — сказал дон Рамон. — Что же касается скота, то я сильно сомневаюсь, что его так быстро удастся перегнать.
— Почему? Объясните, дон Рамон.
— Думаю, краснокожие прежде всего нападут на имение.
— Без сомнения.
— Во всяком случае, они явятся только тогда, когда совсем стемнеет и, если даже Пламенное Сердце опоздает к нам на помощь, мы все-таки выдержим атаку не только в продолжение всей ночи, но и дольше.
— Все это так, дон Рамон, но я решительно не могу взять в толк, к чему вы клоните.
— А я, кажется, понял, — вмешался Карденио. — Думаю, что дон Рамон прав.
— Объясни же мне, в чем дело, — обратился плантатор к сыну.
— По-моему, дон Рамон имеет в виду вот что. Черная Птица хочет овладеть усадьбой и всем, что в ней находится. Что же касается скота, то он не особенно прельщает разбойника. Между тем загнать сюда этих почти диких животных будет стоить страшных трудов и отнимет немало времени. Кроме того, если осада затянется, скот будет только стеснять нас.
— Молодец, Карденио! Ты говоришь, как настоящий мужчина!
— Молодой хозяин вполне угадал мою мысль, — с поклоном сказал дон Рамон.
— В таком случае я не буду с вами спорить. Оставим скот там, где он есть, и позаботимся главным образом о защите самой усадьбы. Итак, сеньоры, я вас больше не задерживаю. Сейчас же отправляйтесь по делам.
— Отец, — сказал Карденио, вставая, — передайте, пожалуйста, матушке и Флоре, что я уезжаю, не простившись с ними, чтобы не будить, хотя очень сожалею об этом.
В эту минуту чьи-то нежные ручки обвили сзади его голову и закрыли ему глаза, а ласковый голосок прошептал:
— Отгадайте, кто это, сеньор!
— О, это так нетрудно! Моя милая сестренка! — весело воскликнул Карденио, оборачиваясь и крепко целуя Флору, которая вместе с матерью незаметно вошла в комнату. Девочка казалась совсем здоровой и веселой, она лишь чуть хромала — ей мешал ходить разрез на ноге, сделанный накануне.
Поцеловав мать, Карденио быстро последовал за управляющим, который уже сидел в седле. Через пять минут оба покинули усадьбу.
Известие о нападении краснокожих не внушало дону Бартасу никакого страха: он уже долго жил рядом с индейцами и привык ко всевозможным опасностям. Но все-таки он решил принять все необходимые предосторожности, чтобы раз и навсегда преподать индейцам хороший урок.
Первой его заботой было отправить Педрильо с письмом к майору Струму в Кастровилл. Вполне уверенный в победе над краснокожими, дон Бартас все-таки счел необходимым предупредить об ожидавшем его нападении, чтобы остальные плантаторы не были бы застигнуты индейцами врасплох. Письмо коменданту дон Мельхиор закончил извещением о том, что аббат Поль-Мишель находится в его имении, где пробудет несколько дней, так как он, дон Мельхиор, не считает, ввиду надвигающихся обстоятельств, возможным отправить священника обратно в Кастровилл.
Вслед за отъездом Педрильо, не теряя ни минуты, дон Бартас занялся приготовлениями к достойному приему краснокожих гостей.
Около десяти часов утра аббат Поль-Мишель встал совершенно бодрым и отправился завтракать вместе с дамами. Цветущий вид Флоры привел его в самое лучшее расположение духа; видя, что в его присутствии здесь нет никакой необходимости, аббат выразил намерение немедленно отправиться обратно в Кастровилл, где, по его словам, у него было назначено свидание. Однако, когда донья Хуана и Флора рассказали ему об угрожавшей им всем опасности, причем девочка начала умолять его не покидать их, миссионер, хоть и не сразу, но отказался от намерения уехать.
— Раз дело идет об опасности, я не покину вас! — воскликнул он.
Флора бросилась ему на шею, радостно крича:
— Я так и знала, так и знала!
— Мне, однако, — сказал аббат, — необходимо отправить кого-нибудь в Кастровилл с письмом о том, что я не могу вернуться.
— Не беспокойтесь об этом, сеньор падре, — поспешно вмешалась Флора. — Папочка уже три часа тому назад послал туда Педрильо, и он, верно, скоро вернется.
— В таком случае, — произнес миссионер, улыбнувшись, — вижу, что волей-неволей должен остаться у вас в плену.
— Мы постараемся сделать этот плен для вас приятным! — заметила донья Хуана.
Около полудня к усадьбе со всех сторон начали собираться нагруженные повозки, и к четырем часам все доставленное с полей было убрано в кладовые.
Около пяти часов вернулись Карденио и оба управляющих в сопровождении толпы вооруженных пеонов и вакерос.
Усадьба превратилась в настоящую крепость. Дон Мельхиор ожидал нападения с полным спокойствием, вполне уверенный в успехе.
Около семи часов вечера, то есть перед самым закатом солнца, в степи показались два всадника, которые галопом скакали к дому дона Бартаса.
Один из них был Педрильо, в другом аббат с удивлением узнал того самого незнакомца, который накануне явился в приходский дом в компании с майором Эдвардом Струмом и настойчиво просил у него аудиенции.
Глава VIII. КАК ПРОИЗОШЛО НАПАДЕНИЕ НА ДОМ ДОНА БАРТАСА И КАКОВЫ БЫЛИ ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ
Через несколько минут Педрильо и незнакомец въехали во двор, причем последний быстро соскочил с лошади и, сняв шляпу, подошел к дону Мельхиору, который со всем своим семейством вышел навстречу гостю.
Приезжий почтительно поклонился и проговорил:
— Простите, сеньор, что я осмелился явиться сюда, не будучи знаком с вами!
— Очень рад видеть вас здесь, сеньор, — с изысканной вежливостью отвечал дон Мельхиор. — Жалею только, что вы застаете нас в весьма тяжелую минуту. Но прошу вас, будьте у нас как дома. Гость — Божий посланник, и своим приездом вы доставляете всем нам большое удовольствие.
— Сеньор, совсем недавно по весьма важным делам я прибыл в эти места. Мне необходимо как можно скорее получить аудиенцию у сеньора аббата Поля-Мишеля. Сегодня утром, когда приехал ваш слуга, я был у губернатора и, услышав, что господин аббат пробудет здесь довольно долго, решился вопреки приличиям сам отправиться сюда, надеясь, между прочим, что мое присутствие может быть вам полезным в настоящих обстоятельствах.
— Повторяю еще раз, сеньор, — отвечал дон Бартас, — я очень рад с вами познакомиться, и чем долее вы пробудете здесь, тем нам будет приятнее.
Незнакомец почтительно поблагодарил и, обменявшись несколькими любезными фразами с остальными членами семейства, предложил руку донье Хуане и направился с нею к дому.
Когда вся компания удалилась, дон Мельхиор обратился с расспросами к Педрильо:
— Видел ли ты майора?
— Да, сударь, я его видел.
— Что же он тебе сказал?
— Да вот в том-то и штука, — почесываясь, отвечал пеон, — что сказанное им нехорошо повторять.
— Ничего! — сказал дон Мельхиор. — Я знаю мистера Струма, и ты можешь говорить все, не бойся!
— Как только мистер Струм заметил меня, он сказал: «Ты зачем прилез сюда, дурак?»
— Ну, а потом?
— Потом он схватил письмо, прочел его и закричал: «Неужели старый болван воображает, будто я немедленно побегу к нему со своими солдатами? Подождет! » Я, право, не знаю, о ком он так говорил.
— Ничего, не беспокойся, я знаю о ком. Продолжай!
— Когда же господин майор прочел о том, что господин аббат остается у нас, он засмеялся: «Ах, этот дурак вечно сует свой нос, куда не следует. Да провались они все к черту! А ты тоже убирайся, пока цел! » С тем и выгнал меня вон.
— Я иного и не ожидал, — со смехом заключил дон Бартас и направился к дому.
В залу он вошел одновременно с незнакомцем, который вернулся из предназначенной ему комнаты, где приводил в порядок туалет. Поговорив некоторое время о разных незначительных вещах, все отправились ужинать, но и здесь разговор не оживился — все слишком были заняты предстоящими событиями.
Ужинали восемь человек. На одной стороне стола сидел сам хозяин, справа — аббат, слева — Флора; на другой стороне посередине помещалась донья Хуана, а слева и справа от нее — Карденио и незнакомец. Оба управляющие — дон Рамон и дон Сегюро — сидели друг против друга в торце стола. Ужин был прекрасно сервирован и замечательно вкусно приготовлен.
Пока наши герои трапезничают, мы воспользуемся временем, чтобы нарисовать портрет нашего незнакомца. Это был молодой человек высокого роста, прекрасно сложенный, с удивительно изящными и мягкими манерами. Лицо его с правильными тонкими чертами, живым взглядом и слегка насмешливой улыбкой красиво очерченного рта было замечательно привлекательно. Особенностью его можно было назвать удивительно маленькие руки и ноги, что казалось несколько странным при его высоком росте и мужественной наружности. Как бы там ни было, в нем все обличало настоящего джентльмена. Впрочем, так выглядел он только внешне. Что же касается характера, то пока мы не будем об этом говорить по той простой причине, что, как и читатель, не знаем, кто он такой.
Между тем наступила ночь. Степь, казалось, безмятежно спала. Глубокая тишина царствовала вокруг, и ничто не предвещало близкого нападения, хотя все ежеминутно ожидали его. Оба управляющих несколько раз покидали остальное общество и отправлялись осматривать, все ли сторожа на местах и все ли благополучно вокруг. Каждый раз они возвращались совершенно успокоенные и извещали общество, что пока не предвидится никакой опасности. Наконец дамы встали из-за стола, намереваясь удалиться к себе. Но в ту самую минуту, когда Флора, попрощавшись с отцом и аббатом, подошла к Карденио, раздались выстрелы и возгласы пеонов «к оружию! », с которыми слился военный клич индейцев.
В зале возник переполох. Мужчины схватили ружья и бросились на помощь защитникам. Рядом с доньей Хуаной и Флорой, от страха лишившимися чувств, остался один аббат. С большим трудом миссионеру удалось привести их в чувство и проводить в спальню, где он сдал их на попечение служанок.
Произошло следующее. Индейцы, намереваясь застать белых врасплох, придумали весьма искусный план. Они оставили своих лошадей за два лье от имения под наблюдением нескольких человек; остальные же воины устроили из толстых веток, перевитых лианами, плоты, уложили на них ружья и боевые припасы и тихо поплыли по течению, совершенно скрытые в тени высоких берегов. Без шума доплыли они до удобного для высадки места, схватили оружие и бросились на берег, точно полчище водяных духов, испуская страшные вопли, смешавшиеся с ружейной пальбой.
План этот был так искусно продуман и выполнен, что удался бы на славу, если бы Пламенное Сердце не предупредил обитателей плантации о нападении, чего индейцы, конечно, не ожидали. И все же благодаря внезапности краснокожим удалось подступить к самому дому, около которого и завязалась отчаянная перестрелка. Несмотря на сопротивление белых, индейцы уже готовы были ворваться во двор, как в эту самую минуту была предпринята атака, которая привела их в замешательство. Когда краснокожие были уже уверены в победе, незнакомец, Карденио, оба управляющих и пятьдесят самых отважных пеонов совершили вылазку в самый центр сражения. Они прокрались по подземному ходу, так что индейцы даже не смогли сообразить, откуда подоспела помощь неприятелю. Ошеломленные дикари продолжали храбро сражаться, однако скоро вынуждены были отступить к реке и спасаться вплавь, оставив на берегу до сотни убитых товарищей.
Таким образом, имение было отбито и очищено от краснокожих. Но индейцы не желали так быстро отказываться от своего намерения. После непродолжительного отдыха они придумали новый план атаки: спрятавшись в кустах и за деревьями на противоположном берегу реки, они засыпали плантацию градом зажженных стрел, так что она запылала сразу в нескольких местах. Часть защитников плантации бросились тушить пожар, но все их усилия оказались напрасны. Деревянные строения пылали, как стоги сена, и не было никакой возможности спасти их. И тут между пеонами произошла страшная паника. Ничего не видя и не слыша они бегали с отчаянием взад и вперед. Напрасно дон Бартас с сыном, незнакомец и аббат старались заставить их опомниться. Ничто не помогало!
Между тем сиу заметили смятение, произошедшее в стане белых, и, повинуясь приказу предводителя, быстро переплыли реку и снова осадили имение. На этот раз напрасны были все усилия защитников. С криками краснокожие ворвались во двор и бросились к дому.
— В башню! — громким голосом приказал дон Бартас.
В продолжение еще четверти часа плантатор, Карденио, незнакомец и оба управляющих с отчаянной храбростью отражали нападение краснокожих. И только убедившись, что дом пуст и все его обитатели укрылись в башне, они начали отступать по направлению к подъемному мосту, ведущему к башне. Достигнув его, пятеро храбрецов бросились вперед, смяли ряды преследующих и, пользуясь заминкой противника, перебежали мост, который тотчас же поднялся за ними.
Теперь за толстыми стенами башни они были в безопасности и могли долго выдержать осаду. Но какой ценой купили они свое отступление!
Оба управляющих были опасно ранены; рана дона Сегюро была смертельна. Добравшись до башни, он потерял остаток сил и рухнул без сознания на пол.
Незнакомец получил несколько легких ран, шпага его была вся в крови. Эти три человека жертвовали своей жизнью, чтобы спасти юношу и его отца. Прикрывая собой, они защищали их во все время битвы.
Почувствовав себя в безопасности, пеоны приободрились. Они тотчас схватились за ружья и бросились к пушке, стоявшей перед башней. На краснокожих посыпался дождь ядер и пуль, но те, опьяненные первым успехом и потрясая скальпами, снятыми с агонизирующих жертв, не обращали на них внимания, желая во что бы то ни стало приступом взять последнее убежище белых. Черная Птица проявлял чудеса храбрости: он всюду поспевал, отдавал приказания. Чтобы защитить соплеменников от пуль, он велел изготовить что-то вроде движущихся щитов из бревен и повозок. Под их защитой краснокожие начали осаду башни.
Приезжий почтительно поклонился и проговорил:
— Простите, сеньор, что я осмелился явиться сюда, не будучи знаком с вами!
— Очень рад видеть вас здесь, сеньор, — с изысканной вежливостью отвечал дон Мельхиор. — Жалею только, что вы застаете нас в весьма тяжелую минуту. Но прошу вас, будьте у нас как дома. Гость — Божий посланник, и своим приездом вы доставляете всем нам большое удовольствие.
— Сеньор, совсем недавно по весьма важным делам я прибыл в эти места. Мне необходимо как можно скорее получить аудиенцию у сеньора аббата Поля-Мишеля. Сегодня утром, когда приехал ваш слуга, я был у губернатора и, услышав, что господин аббат пробудет здесь довольно долго, решился вопреки приличиям сам отправиться сюда, надеясь, между прочим, что мое присутствие может быть вам полезным в настоящих обстоятельствах.
— Повторяю еще раз, сеньор, — отвечал дон Бартас, — я очень рад с вами познакомиться, и чем долее вы пробудете здесь, тем нам будет приятнее.
Незнакомец почтительно поблагодарил и, обменявшись несколькими любезными фразами с остальными членами семейства, предложил руку донье Хуане и направился с нею к дому.
Когда вся компания удалилась, дон Мельхиор обратился с расспросами к Педрильо:
— Видел ли ты майора?
— Да, сударь, я его видел.
— Что же он тебе сказал?
— Да вот в том-то и штука, — почесываясь, отвечал пеон, — что сказанное им нехорошо повторять.
— Ничего! — сказал дон Мельхиор. — Я знаю мистера Струма, и ты можешь говорить все, не бойся!
— Как только мистер Струм заметил меня, он сказал: «Ты зачем прилез сюда, дурак?»
— Ну, а потом?
— Потом он схватил письмо, прочел его и закричал: «Неужели старый болван воображает, будто я немедленно побегу к нему со своими солдатами? Подождет! » Я, право, не знаю, о ком он так говорил.
— Ничего, не беспокойся, я знаю о ком. Продолжай!
— Когда же господин майор прочел о том, что господин аббат остается у нас, он засмеялся: «Ах, этот дурак вечно сует свой нос, куда не следует. Да провались они все к черту! А ты тоже убирайся, пока цел! » С тем и выгнал меня вон.
— Я иного и не ожидал, — со смехом заключил дон Бартас и направился к дому.
В залу он вошел одновременно с незнакомцем, который вернулся из предназначенной ему комнаты, где приводил в порядок туалет. Поговорив некоторое время о разных незначительных вещах, все отправились ужинать, но и здесь разговор не оживился — все слишком были заняты предстоящими событиями.
Ужинали восемь человек. На одной стороне стола сидел сам хозяин, справа — аббат, слева — Флора; на другой стороне посередине помещалась донья Хуана, а слева и справа от нее — Карденио и незнакомец. Оба управляющие — дон Рамон и дон Сегюро — сидели друг против друга в торце стола. Ужин был прекрасно сервирован и замечательно вкусно приготовлен.
Пока наши герои трапезничают, мы воспользуемся временем, чтобы нарисовать портрет нашего незнакомца. Это был молодой человек высокого роста, прекрасно сложенный, с удивительно изящными и мягкими манерами. Лицо его с правильными тонкими чертами, живым взглядом и слегка насмешливой улыбкой красиво очерченного рта было замечательно привлекательно. Особенностью его можно было назвать удивительно маленькие руки и ноги, что казалось несколько странным при его высоком росте и мужественной наружности. Как бы там ни было, в нем все обличало настоящего джентльмена. Впрочем, так выглядел он только внешне. Что же касается характера, то пока мы не будем об этом говорить по той простой причине, что, как и читатель, не знаем, кто он такой.
Между тем наступила ночь. Степь, казалось, безмятежно спала. Глубокая тишина царствовала вокруг, и ничто не предвещало близкого нападения, хотя все ежеминутно ожидали его. Оба управляющих несколько раз покидали остальное общество и отправлялись осматривать, все ли сторожа на местах и все ли благополучно вокруг. Каждый раз они возвращались совершенно успокоенные и извещали общество, что пока не предвидится никакой опасности. Наконец дамы встали из-за стола, намереваясь удалиться к себе. Но в ту самую минуту, когда Флора, попрощавшись с отцом и аббатом, подошла к Карденио, раздались выстрелы и возгласы пеонов «к оружию! », с которыми слился военный клич индейцев.
В зале возник переполох. Мужчины схватили ружья и бросились на помощь защитникам. Рядом с доньей Хуаной и Флорой, от страха лишившимися чувств, остался один аббат. С большим трудом миссионеру удалось привести их в чувство и проводить в спальню, где он сдал их на попечение служанок.
Произошло следующее. Индейцы, намереваясь застать белых врасплох, придумали весьма искусный план. Они оставили своих лошадей за два лье от имения под наблюдением нескольких человек; остальные же воины устроили из толстых веток, перевитых лианами, плоты, уложили на них ружья и боевые припасы и тихо поплыли по течению, совершенно скрытые в тени высоких берегов. Без шума доплыли они до удобного для высадки места, схватили оружие и бросились на берег, точно полчище водяных духов, испуская страшные вопли, смешавшиеся с ружейной пальбой.
План этот был так искусно продуман и выполнен, что удался бы на славу, если бы Пламенное Сердце не предупредил обитателей плантации о нападении, чего индейцы, конечно, не ожидали. И все же благодаря внезапности краснокожим удалось подступить к самому дому, около которого и завязалась отчаянная перестрелка. Несмотря на сопротивление белых, индейцы уже готовы были ворваться во двор, как в эту самую минуту была предпринята атака, которая привела их в замешательство. Когда краснокожие были уже уверены в победе, незнакомец, Карденио, оба управляющих и пятьдесят самых отважных пеонов совершили вылазку в самый центр сражения. Они прокрались по подземному ходу, так что индейцы даже не смогли сообразить, откуда подоспела помощь неприятелю. Ошеломленные дикари продолжали храбро сражаться, однако скоро вынуждены были отступить к реке и спасаться вплавь, оставив на берегу до сотни убитых товарищей.
Таким образом, имение было отбито и очищено от краснокожих. Но индейцы не желали так быстро отказываться от своего намерения. После непродолжительного отдыха они придумали новый план атаки: спрятавшись в кустах и за деревьями на противоположном берегу реки, они засыпали плантацию градом зажженных стрел, так что она запылала сразу в нескольких местах. Часть защитников плантации бросились тушить пожар, но все их усилия оказались напрасны. Деревянные строения пылали, как стоги сена, и не было никакой возможности спасти их. И тут между пеонами произошла страшная паника. Ничего не видя и не слыша они бегали с отчаянием взад и вперед. Напрасно дон Бартас с сыном, незнакомец и аббат старались заставить их опомниться. Ничто не помогало!
Между тем сиу заметили смятение, произошедшее в стане белых, и, повинуясь приказу предводителя, быстро переплыли реку и снова осадили имение. На этот раз напрасны были все усилия защитников. С криками краснокожие ворвались во двор и бросились к дому.
— В башню! — громким голосом приказал дон Бартас.
В продолжение еще четверти часа плантатор, Карденио, незнакомец и оба управляющих с отчаянной храбростью отражали нападение краснокожих. И только убедившись, что дом пуст и все его обитатели укрылись в башне, они начали отступать по направлению к подъемному мосту, ведущему к башне. Достигнув его, пятеро храбрецов бросились вперед, смяли ряды преследующих и, пользуясь заминкой противника, перебежали мост, который тотчас же поднялся за ними.
Теперь за толстыми стенами башни они были в безопасности и могли долго выдержать осаду. Но какой ценой купили они свое отступление!
Оба управляющих были опасно ранены; рана дона Сегюро была смертельна. Добравшись до башни, он потерял остаток сил и рухнул без сознания на пол.
Незнакомец получил несколько легких ран, шпага его была вся в крови. Эти три человека жертвовали своей жизнью, чтобы спасти юношу и его отца. Прикрывая собой, они защищали их во все время битвы.
Почувствовав себя в безопасности, пеоны приободрились. Они тотчас схватились за ружья и бросились к пушке, стоявшей перед башней. На краснокожих посыпался дождь ядер и пуль, но те, опьяненные первым успехом и потрясая скальпами, снятыми с агонизирующих жертв, не обращали на них внимания, желая во что бы то ни стало приступом взять последнее убежище белых. Черная Птица проявлял чудеса храбрости: он всюду поспевал, отдавал приказания. Чтобы защитить соплеменников от пуль, он велел изготовить что-то вроде движущихся щитов из бревен и повозок. Под их защитой краснокожие начали осаду башни.