Мимолетная краска покрыла лицо дона Фернандо.
- Вернемся к Тигровой Кошке, - сказал он. - Чего мне следует опасаться?
- Всего. Притаившись где-нибудь за скалой в пустыне, этот разбойник нападает на многочисленные караваны, грабит их, убивает одиноких путешественников. Его ловушки расставлены так искусно, что никто не способен их избежать. Верьте мне, кабальеро, откажитесь от этого путешествия или вы погибнете.
- Благодарю вас за эти советы, которые продиктованы вашим добрым участием ко мне, однако я не могу им последовать. Но, кажется, становится поздно, позвольте мне откланяться. Я приметил на галерее лежанку, на которой с удовольствием скоротаю ночь.
- Я приказала постелить вам в комнате моего сына.
- Я не позволю, чтобы кто-нибудь испытывал неудобства из-за меня. Я привык к путешествиям. Впрочем, скоро уже утро. Клянусь вам, вы доставите мне огорчение, если станете настаивать, чтобы я занял комнату дона Эстебана.
- Поступайте, как знаете, кабальеро. Гость - посланник Божий. Он должен быть главным лицом в том доме, где находится на протяжении всего времени, пока украшает его своим присутствием. Да хранит Господь ваш покой и да пошлет вам приятный сон. Сын мой укажет вам конюшню, где стоит ваша лошадь, на тот случай если вы пожелаете уехать раньше, чем проснутся в доме.
- Благодарю еще раз, сеньора. Я надеюсь засвидетельствовать вам почтение до моего отъезда.
Обменявшись еще несколькими любезными фразами с хозяйкой, дон Фернандо вышел из комнаты вслед за доном Эстебаном. Желание, высказанное им спать на галерее, было вполне естественным и согласовывалось с обычаями страны, где ночи вознаграждают жителей своей красотою и свежестью за изнурительный дневной зной.
Непременным атрибутом сельских домов или ранчо является галерея, поддерживаемая четырьмя или шестью колоннами. На этих просторных галереях, расположенных по обе стороны от входа в дом, стоят лежанки, где обычно спят хозяева, предпочитая прохладу нестерпимой духоте, царящей в доме.
Дон Эстебан привел своего гостя в конюшню, объяснил, как отпирается дверь, потом, спросив, не нуждается ли он в каких-нибудь услугах, пожелал ему спокойной ночи. А сам вернулся в дом, не заперев двери, чтобы дон Фернандо мог войти, если ему понадобится.
Донна Мануэла ждала возвращения сына в той комнате, где он ее оставил. Старушка была не на шутку встревожена.
- Ну, что ты думаешь об этом человеке, Эстебан? - спросила она, едва он вступил на порог.
- Я, матушка? - удивился он. - Как я могу что-нибудь о нем думать? Я его видел сегодня в первый раз. Старушка нетерпеливо покачала головой.
- Ты несколько часов ехал с ним рядом. Этого времени было достаточно, чтобы составить мнение о нем.
- Этот человек, милая матушка, являлся мне в таких разных обличьях, что я не только не мог составить о нем какое-то определенное мнение, я не мог даже отыскать хоть маленькую зацепку, чтобы попробовать хоть немного его понять. Несомненно одно, он способен и на добро и на зло, в зависимости от того, что возьмет верх, - сердце или эгоистический расчет. В Сан-Лукаре, где он живет, все непроизвольно опасаются его, хотя в его поведении нет ничего такого, что действительно могло бы внушать страх. Никто ничего наверняка о нем не знает, жизнь его окутана тайной.
- Эстебан, - продолжала донна Мануэла с серьезным видом, положив руку на руку сына, как бы стараясь придать большую значимость своим словам, тайное присутствие этого человека в здешних местах предвещает большое несчастье. Почему? Не умею этого объяснить. Когда он вошел, черты его лица пробудили во мне смутные воспоминания о событиях, имевших место давным-давно. Я нашла в его чертах сходство с одной, ныне покойной особой, - она вздохнула. - Когда он заговорил, я содрогнулась, потому что этот голос довершил сходство, которое я уловила в его лице. Кто бы ни был этот человек, я убеждена, что нам грозит опасность, а может быть, и беда. Я прожила большую жизнь, сын мой, а ты знаешь, в мои годы ошибиться нельзя. Предчувствия посылает Господь, им надо верить. Следи внимательно за поведением этого человека, пока он здесь. Я сожалею, что ты привел его к нам в дом.
- Я не мог поступить иначе, матушка. Гостеприимство - долг, от которого уклоняться не должен никто.
- Я не упрекаю тебя, сын мой. Ты поступил подобающим образом.
- Дай Бог, чтобы вы обманулись в своих предчувствиях, матушка! Во всяком случае, если этот человек вознамерится причинить нам вред, как вы этого опасаетесь, мы ему помешаем.
- Нет, дитя мое, я боюсь не за нас.
- За кого же, матушка? - поспешно спросил дон Эстебан.
Донна Мануэла печально улыбнулась.
- Разве ты не понимаешь?
- Пусть же он поостережется. Но нет, это невозможно. Впрочем, завтра на рассвете я отправлюсь в асиенду и предостерегу дона Педро и его дочь.
- Не говори им ничего, Эстебан, но оберегай их.
- Да, вы правы, матушка, - ответил молодой человек, вдруг задумавшись: - Я постараюсь незаметно, но надежно обезопасить Гермозу. Клянусь Богом! Я соглашусь умереть в самых страшных муках, лишь бы она никогда больше не подвергалась таким опасностям, как несколько лет тому назад. Теперь, матушка, благословите меня и позвольте уйти.
- Ступай, дитя мое, да хранит тебя Господь!
Дон Эстебан почтительно поклонился матери и ушел. Но прежде чем лечь спать, он обошел дом и погасил свою лампу только после того, как убедился, что все в порядке.
Как только дон Эстебан оставил дона Фернандо, тот немедленно лег и закрыл глаза. Ночь была тихая и ясная, небо усыпано мириадами звезд, лишь время от времени лай сторожевых собак вторил заливистому вою волков.
Ранчо спало мирным сном или по крайней мере так казалось. Вдруг Фернандо осторожно приподнялся со своего топчана и внимательно осмотрелся по сторонам. Потом проворно соскользнул наземь и осторожно, прислушиваясь к тишине и озираясь по сторонам, взял лежавшую упряжь своей лошади и направился к конюшне. Отворив без шума дверь, он тихо свистнул. Лошадь сразу же подняла голову и подбежала к своему господину.
Дон Фернандо потрепал лошадь по гриве, погладил ее, тихо разговаривая с нею, потом надел на нее седло и узду с проворством и быстротою, свойственным людям, привыкшим к путешествиям.
После этого дон Фернандо тщательно обернул ее копыта бараньей шкурой, легко вскочил в седло и, пригнувшись к шее благородного животного, сказал:
- Сантьяго! Браво! Покажи-ка свою прыть!
Лошадь словно поняла хозяина и понеслась с головокружительной быстротой по направлению к реке.
Божественная тишина продолжала царствовать в ранчо, и никто не заметил поспешного бегства гостя.
XII
Краснокожие
Вернемся теперь на Дальний Запад.
На берегу реки дель-Норте, в десяти милях от президио Сан-Лукар, как обычно на холме находился атепельт или поселение племени венадос. Поселение это, как большинство индейских поселений, представляло собой временный лагерь, состоящий из сотни хижин, беспорядочно разбросанных небольшими группами.
Индейская хижина состоит на десяти врытых в землю кольев, относительно низких у основания и повышающихся к центру с отверстием-дверью, выходящей на восток, чтобы ее хозяин мог утром бросить горсть воды солнцу - этим обрядом индейцы заклинают Ваконду охранять его семью. Хижины сверху покрываются бизоновыми шкурами с отверстием посредине, чтобы дать выход дыму от огней, разводимых в доме, число которых определяется количеством жен хозяина, каждая жена должна иметь свой собственный огонь. Шкуры, покрывающие наружные стены, были выделаны старательно и расписаны яркими красками. Эти красочные росписи придавали поселению веселый вид. Перед входом в хижину были воткнуты в землю копья воинов. Эти легкие копья, сделанные из гибкого тростника, с длинным железным наконечником, составляют самое опасное оружие апачей.
В поселении всегда царило веселое оживление. В некоторых хижинах индианки пряли шерсть, в других ткали одеяла, отличающиеся тонкостью и совершенством мастерства. Молодые люди, собравшись в центре поселения на большой площади, играли в мильту (Мильта - по-апачски значит стрела).
Играющие рисуют на земле большой круг, входят в него и становятся в два ряда друг против друга. Противники держат в руках надутый воздухом мячик, одни в правой руке, другие в левой, и бросают в стоящего напротив противника, стараясь попасть в него. Чтобы избежать попадания, его визави приходится наклоняться, подниматься, бросаться то вперед, то назад, прыгать вверх или отскакивать в сторону. Если мяч не попадает в цель, то бросавший его игрок платит два поэна и бежит за мячом. Если, напротив, мяч попадает в игрока, тот должен схватить его и бросить в противника, а если не попадет в него, то проигрывает один поэн. Так продолжается до бесконечности. Понятно, каким веселым хохотом сопровождались смешные позы, которые принимают играющие. Другие индейцы, постарше, обычно играли в карты, сделанные из кусочков кожи, разрисованных грубыми фигурами животных.
В хижине, более просторной и лучше раскрашенной по сравнению с другими, в которой жил сахем, или главный начальник, отличительным признаком власти которого были копья, украшенные на конце ярко разрисованной кожей, три человека сидели перед угасающим огнем и беседовали, не обращая внимания на шум, происходивший снаружи.
Это были Тигровая Кошка, Гриф и аманцин, или колдун племени. Гриф был метис, давно поселившийся среди апачей и усыновленный ими. Человек этот, которому как нельзя лучше подходило его прозвище, был негодяй, холодная и подлая жестокость которого возмущала даже самих индейцев, не очень щепетильных в подобных вещах. Тигровая Кошка превратил этого хищного зверя в свое послушное орудие.
Гриф был женат около года. Его последняя жена как раз в это утро родила мальчика, что и послужило поводом для веселья индейцев. Он явился к Тигровой Кошке, великому начальнику племени, за указаниями относительно обрядов, совершаемых в подобных случаях.
Гриф вышел из хижины, куда вскоре вернулся в сопровождении своих жен и друзей, один из которых держал новорожденного на руках. Тигровая Кошка встал между Грифом и колдуном и в сопровождении всех остальных направился к реке дель-Норте. На берегу реки все остановились, колдун зачерпнул в руку воды и плеснул в воздух, обратясь с молитвою к Властелину человеческой жизни. Потом закутанного в шерстяные пеленки новорожденного пять раз окунул в реку, громко провозглашая при этом:
- Властелин жизни, взгляни на этого молодого воина добрыми глазами. Отведи от него дурные силы, защити его, Ваконда!
Завершив эту часть обряда, все возвратились в деревню и стали в круг перед хижиной Грифа, у входа в которую лежала откормленная кобыла со связанными ногами. На животе кобылы было расстелено новое одеяло, на которое родственники и друзья один за другим клали подарки новорожденному: шпоры, оружие и одежду.
Тигровая Кошка, из дружеских чувств к Грифу, согласился быть крестным отцом новорожденного. Он положил ребенка рядом с подарками на одеяло. Тогда Гриф схватил нож, ударом распорол бок кобылы, вырвал сердце и еще горячее передал Тигровой Кошке, который начертил кровью на лбу ребенка крест, говоря при этом:
- Молодой воин племени бизонов-апачей, будь храбр и хитер, твое имя будет Облачная Змея.
Отец взял своего новорожденного, а начальник, подняв окровавленное сердце над головой, громко возгласил три раза:
- Да будет он жив! Да будет он жив! Да будет он жив! Присутствующие восторженно вторили ему. Потом колдун продолжал заклинания, чтобы будущий воин был храбрым, красноречивым, хитрым, закончив словами, которые нашли живейший отклик в сердцах этих свирепых людей:
- Главное, чтобы он никогда не был рабом! На этом церемония закончилась. Все подобающие обряды были совершены. Бедная кобыла, невинная жертва суеверия, была разрезана на куски. Затем развели большой костер, и все родственники и друзья приняли участие в пиршестве, которое должно было длиться, пока не будет съедена забитая кобыла.
Гриф тоже собирался принять участие в трапезе, но по знаку Тигровой Кошки пошел за ним в его хижину, где они опять заняли свои места у огня. С ними был и колдун. По знаку Тигровой Кошки женщины вышли. Он собрался с мыслями и заговорил:
- Братья, вы мои верные друзья, и перед вами сердце мое раскрывается, чтобы обнаружить самые сокровенные мои мысли. Я уже несколько дней пребываю в печали.
- Отец мой беспокоится о своем сыне, Каменном Сердце? - спросил колдун.
- Нет. Меня не волнует, что с ним происходит в эту минуту. Я должен дать тайное поручение надежному человеку. С самого утра я не решаюсь откровенно поговорить с вами.
- Пусть говорит мой отец, его сыновья слушают его, - ответил колдун.
- Колебаться долее, значило бы подвергать опасности священные интересы. Поезжайте, Гриф, мне нечего вам объяснять, вы знаете, куда я вас посылаю.
Гриф согласно кивнул.
- Уговорите этих людей, - продолжал Тигровая Кошка, - помогать нам в нашем предприятии, и вы окажете мне неоценимую услугу.
- Я сделаю это. Должен ли я ехать немедленно?
- Да, если это возможно.
- Хорошо, через десять минут я буду уже далеко отсюда.
Поклонившись обоим начальникам, Гриф удалился. Услышав удаляющийся топот копыт, Тигровая Кошка с облегчением вздохнул.
- Пусть брат мой аманцин раскроет уши, - сказал он, - я покидаю поселение и надеюсь воротиться нынешней же ночью но, возможно, мое отсутствие продлится два или три солнца. Я оставляю моего брата аманцина вместо себя, он будет распоряжаться воинами и не допустит их удаления отсюда и приближения к границе бледнолицых. Важно, чтобы гачупины не подозревали нашего присутствия поблизости от них, иначе наша экспедиция окажется неудачной. Брат мой понял меня?
- Тигровая Кошка не двуязычен. Слова, выходящие из его груди, ясны. Сын его прекрасно его понял.
- Стало быть, я могу удалиться спокойно. Брат мой будет надзирать за племенем.
- Приказания моего отца будут исполнены. Сколько бы ни длилось его отсутствие, у него не будет причин упрекнуть своего сына.
- О! Сын мой снял этими словами тяжесть, лежавшую у меня на сердце и наполнявшую его беспокойством. Благодарю. Да бодрствует над ним властелин жизни! Я ухожу.
- О! Отец мой воин мудрый. Ваконда защитит его во время предпринимаемой им экспедиции, он добьется успеха.
Оба в последний раз поклонились друг другу. Колдун снова занял место у огня, и Тигровая Кошка вышел из хижины.
Если бы старый начальник уловил ненависть, мелькнувшую при расставании на физиономии колдуна, вероятно, он не покинул бы селения. В ту минуту, когда Тигровая Кошка с легкостью, удивительной для его лет, садился на лошадь, солнце опускалось за высокие горы и ночь окутывала землю темным покрывалом. Старик, не обращая внимания на тьму, скакал во весь опор.
Колдун же настороженно и нетерпеливо вслушивался в постепенно затихавший топот лошади начальника. Когда топот окончательно стих, торжествующая улыбка заиграла на его бледных и тонких губах, и он радостно прошептал одно только слово: "Наконец!", в котором без сомнения нашли выражение все мысли, чувства, обуревавшие его сердце. Потом он встал, вышел из хижины, сел в нескольких шагах от нее, скрестил руки на груди и запел тихим голосом печальную, монотонную апачскую песню.
По мере того как колдун пел, голос его становился все громче и самоувереннее. Вскоре из многих хижин вышли воины, закутанные в бизоньи шкуры, и, осторожно ступая, направились к хижине начальника и вошли в нее.
Допев песню до конца, колдун встал и, убедившись, что все откликнувшиеся на его сигнал в сборе, тоже вошел в хижину.
Собравшиеся в хижине человек двадцать стояли молча и неподвижно у огня, пламя которого отбрасывало зловещие блики на их мрачные и задумчивые лица. Колдун вышел на середину хижины и, возвысив голос, сказал:
- Пусть мои братья сядут у огня совета.
Воины молча уселись в кружок. Колдун взял тогда из рук глашатая длинную трубку из красной глины с чубуком из алоэ, украшенную перьями и погремушками, набил ее табаком особого сорта, который употребляется в важных случаях, раскурил ее и минуты через две, выпустив дым носом и ртом, подал ее своему соседу справа. Тот сделал так же и трубка пошла по кругу. Когда, обойдя круг, трубка вернулась к колдуну, он высыпал оставшийся в ней пепел в огонь, пробормотав тихим голосом какие-то слова, которые никто расслышать не мог, и вернул трубку глашатаю, тотчас же покинувшему хижину, чтобы караулить снаружи и обеспечить таким образом тайну совета.
В поселении и далеко окрест царила первозданная тишина, можно было подумать, что находишься за сто миль от человеческого жилья.
Наконец колдун встал, скрестил руки на груди и, обведя собравшихся ясным взором, заговорил твердым голосом:
- Пусть братья мои раскроют уши. Дух Властелина жизни вошел в мое тело. Это он внушает слова, выходящие из моей груди. Начальники бизонов-апачей, дух ваших предков перестал оживлять ваши души. Вы уже не те грозные воины, которые объявляли бледнолицым, этим низким и гнусным грабителям ваших земель, беспощадную войну. Вы робкие антилопы, в страхе разбегающиеся в разные стороны, едва заслышав отдаленный выстрел. Вы болтливые старые бабы, которым испанцы подарят юбки, нечистая кровь течет в ваших жилах и ваше сердце наглухо окутано толстой шкурой. Вы, прежде такие мужественные и храбрые, сделались трусливыми рабами бледнолицей собаки, которая держит вас за трусливых кроликов и заставляет дрожать при одном ее взгляде. Так говорит Властелин жизни. Что вы ему ответите, воины апачские?
Колдун умолк, очевидно ожидая, что заговорит один из начальников.
Во время этой оскорбительной речи индейцы с трудом сдерживали негодование. Но как только колдун умолк, поднялся один из начальников.
- Не сошел ли с ума амацин бизонов-апачей? - вопросил он громовым голосом. - Как он смеет так разговаривать с начальниками своего народа? Пусть он сосчитает хвосты волков, привязанных к нашим пяткам. Он увидит, болтливые ли мы старые бабы и угасло ли в нашем сердце мужество наших предков. Ну и что, если Тигровая Кошка бледнолицый, сердце-то у него апачское! Тигровая Кошка - мудрец. Он прожил много зим. Он всегда дает мудрые советы.
Колдун презрительно улыбнулся.
- Брат мой Белый Орел говорит хорошо. Не я буду ему отвечать.
Он три раза хлопнул в ладоши. Явился воин.
- Пусть брат мой скажет совету, какое поручение дал ему Тигровая Кошка.
Краснокожий сделал несколько шагов, чтобы приблизиться к кругу. Он почтительно поклонился начальникам, взоры которых были устремлены на него, и заговорил голосом тихим и печальным:
- Тигровая Кошка приказал Черному Соколу с двадцатью воинами устроить засаду на дороге, по которой Каменное Сердце провожал бледнолицых к их большим каменным хижинам. Черный Сокол долго следовал за бледнолицыми по пустыне. У них не было оружия, и, казалось, что захватить их не составит труда. За час до условленного для нападения времени Каменное Сердце появился один в лагере апачских воинов. Черный Сокол принял его с изъявлениями дружбы и поздравил с тем, что он бросил бледнолицых. Но Каменное Сердце ответил, что Тигровая Кошка не хочет, чтобы мы напали на бледнолицых, бросился на Черного Сокола и вонзил ему в сердце нож, между тем как бледнолицые, украдкой приблизившиеся к лагерю, неожиданно напали на воинов и стали стрелять из оружия, которое дал им сам Тигровая Кошка. Тигровая Кошка пошел на предательство, чтобы избавиться от начальника, влияния которого он опасался. Из двадцати воинов, последовавших за ним, только шесть человек, считая меня, вернулись в селение. Остальные были безжалостно уничтожены Каменным Сердцем. Я сказал.
После этого страшного сообщения наступило мрачное молчание. Это было затишье, предшествовавшее буре. Начальники обменивались многозначительными яростными взорами.
Возможно, краснокожие быстрее всех изменяют свое мнение под воздействием гнева, их ничего не стоит увлечь. Колдун это знал и поэтому был уверен, что добьется своей цели после страшного впечатления, которое произвел на них рассказ индейского воина.
- Ну, что теперь думают мои братья о Тигровой Кошке? - спросил он. Считает ли Белый Орел по-прежнему, что у Тигровой Кошки апачское сердце? Кто отомстит за смерть Черного Сокола?
Все начальники вскочили одновременно и замахали ножами.
- Тигровая Кошка вор и трус, - закричали они. - Воины апачские привяжут его скальп к поводьям своих лошадей!
Только два или три начальника пытались возражать. Им была известна давняя ненависть, которую колдун питал к Тигровой Кошке. Они знали коварный нрав колдуна и подозревали, что в данном случае истина была искажена и должна была способствовать осуществлению давнишней мечты колдуна - погубить своего врага, на которого он не осмеливался напасть открыто.
Однако голос этих двоих или троих начальников был заглушен яростными криками остальных. Отказавшись от бесполезного спора, те вышли из круга и стали в отдаленном углу хижины, решив оставаться бесстрастными, если не равнодушными свидетелями решений, которые примет совет.
Индейцы - взрослые дети, они возбуждаются от шума собственных голосов и, когда их обуревают страсти, теряют всякое благоразумие. Однако при всем неистовом своем желании отомстить Тигровой Кошке, которого они ненавидели сейчас тем сильнее, чем более его любили и уважали прежде, они не проявляли большой решимости выступить против своего бывшего начальника. Объяснялось это просто: эти первобытные существа признавали только одно - грубую силу. Тигровая Кошка олицетворял в их глазах силу и мужество, а потому они не могли не думать без ужаса о последствии замышляемого ими поступка. Колдун напрасно пытался всеми доступными ему способами убедить их в том, что им не составит труда захватить Тигровую Кошку по его возвращении в деревню. План колдуна был превосходен и, несомненно, имел бы успех, если бы начальники осмелились его принять. А план состоял в следующем. Апачи притворятся, будто не знают о смерти Черного Сокола. По возвращении Тигровой Кошки его примут с изъявлениями радости, чтобы развеять всякую подозрительность, которая может у него возникнуть. Потом, когда он будет спать, крепко скрутят его и привяжут к столбу пыток. Как видим, план был очень прост, но апачи не хотели о нем слышать, так велик был страх перед Тигровой Кошкой. Наконец, после долгого обсуждения, продолжавшегося далеко заполночь, апачи решили сняться с лагеря и уйти в пустыню, не заботясь более о своем бывшем начальнике. Но тогда начальники, стоявшие в стороне и не принимавшие участие в совете, вышли вперед и один из них, по имени Огненный Глаз, заговорив от имени своих единомышленников, заявил, что те начальники, которые решили покинуть лагерь, вольны это сделать и что они не намерены навязывать своей воли другим, что у племени не было главного начальника, избранного по закону индейцев, что каждый был волен действовать по своему усмотрению и что они не желают платить черной неблагодарностью за огромные услуги, которые столько лет Тигровая Кошка оказывает их народу, и что они не покинут селение до его возвращения.
Это заявление существенно встревожило колдуна, которому так и не удалось склонить на свою сторону несогласных. Они ничего не желали слышать и держались твердо принятого ими решения.
На восходе солнца по приказанию колдуна, который уже действовал как полноправный начальник, глашатай созвал воинов на главную площадь, и женщинам было приказано собрать имущество, запрячь и навьючить собак, чтобы как можно скорее отправиться в путь.
Приказание это было немедленно исполнено: пикеты сняты, бизоньи шкуры сложены, домашняя утварь старательно уложена в повозки, которые должны были везти собаки.
Однако решившие остаться начальники тоже не сидели сложа руки. Они сумели склонить на свою сторону нескольких знаменитых воинов, так что добрая четверть племени осталась в лагере и сейчас равнодушно наблюдала за поспешными сборами.
Наконец глашатай по знаку колдуна отдал приказ к отъезду. Тогда длинная цепочка повозок, запряженных собаками, в сопровождении женщин с детьми тронулась в путь, под охраной многочисленного отряда воинов.
Когда их соплеменники были уже далеко от лагеря, верные Тигровой Кошке начальники собрались на совет, чтобы обсудить меры, которые следовало принять в ожидании его возвращения.
XIII
Ночное свидание
Между тем дон Фернандо Карриль, пригнувшись к шее лошади, скользил в темноте словно призрак. Благодаря принятой им предосторожности лошадь ступала бесшумно, и он скакал быстро, как призрачный всадник в немецкой балладе, разгоняя вспугнутые его приближением стаи волков. Он неслышно приближался к берегу реки, беспрестанно понукая свою лошадь и озираясь по сторонам.
Эта скачка длилась три часа, и за все это время дон Фернандо не дал лошади ни секунды отдыха, чтобы перевести дух и вернуть твердость ногам.
Наконец, достигнув места, где река, довольно узкая, катила свои грязные воды между низкими берегами, окаймленными густым хлопчатником, он остановился, сошел с лошади и, удостоверившись, что он один, взял горсть травы и вытер лошадь с такой лаской и заботой, на какие способны только люди, жизнь которых порой зависит только от скорости бега этого верного и преданного спутника. Потом снял с нее узду, чтобы дать ей возможность щипать траву, и, расстелив одеяло на земле, лег и закрыл глаза.
- Вернемся к Тигровой Кошке, - сказал он. - Чего мне следует опасаться?
- Всего. Притаившись где-нибудь за скалой в пустыне, этот разбойник нападает на многочисленные караваны, грабит их, убивает одиноких путешественников. Его ловушки расставлены так искусно, что никто не способен их избежать. Верьте мне, кабальеро, откажитесь от этого путешествия или вы погибнете.
- Благодарю вас за эти советы, которые продиктованы вашим добрым участием ко мне, однако я не могу им последовать. Но, кажется, становится поздно, позвольте мне откланяться. Я приметил на галерее лежанку, на которой с удовольствием скоротаю ночь.
- Я приказала постелить вам в комнате моего сына.
- Я не позволю, чтобы кто-нибудь испытывал неудобства из-за меня. Я привык к путешествиям. Впрочем, скоро уже утро. Клянусь вам, вы доставите мне огорчение, если станете настаивать, чтобы я занял комнату дона Эстебана.
- Поступайте, как знаете, кабальеро. Гость - посланник Божий. Он должен быть главным лицом в том доме, где находится на протяжении всего времени, пока украшает его своим присутствием. Да хранит Господь ваш покой и да пошлет вам приятный сон. Сын мой укажет вам конюшню, где стоит ваша лошадь, на тот случай если вы пожелаете уехать раньше, чем проснутся в доме.
- Благодарю еще раз, сеньора. Я надеюсь засвидетельствовать вам почтение до моего отъезда.
Обменявшись еще несколькими любезными фразами с хозяйкой, дон Фернандо вышел из комнаты вслед за доном Эстебаном. Желание, высказанное им спать на галерее, было вполне естественным и согласовывалось с обычаями страны, где ночи вознаграждают жителей своей красотою и свежестью за изнурительный дневной зной.
Непременным атрибутом сельских домов или ранчо является галерея, поддерживаемая четырьмя или шестью колоннами. На этих просторных галереях, расположенных по обе стороны от входа в дом, стоят лежанки, где обычно спят хозяева, предпочитая прохладу нестерпимой духоте, царящей в доме.
Дон Эстебан привел своего гостя в конюшню, объяснил, как отпирается дверь, потом, спросив, не нуждается ли он в каких-нибудь услугах, пожелал ему спокойной ночи. А сам вернулся в дом, не заперев двери, чтобы дон Фернандо мог войти, если ему понадобится.
Донна Мануэла ждала возвращения сына в той комнате, где он ее оставил. Старушка была не на шутку встревожена.
- Ну, что ты думаешь об этом человеке, Эстебан? - спросила она, едва он вступил на порог.
- Я, матушка? - удивился он. - Как я могу что-нибудь о нем думать? Я его видел сегодня в первый раз. Старушка нетерпеливо покачала головой.
- Ты несколько часов ехал с ним рядом. Этого времени было достаточно, чтобы составить мнение о нем.
- Этот человек, милая матушка, являлся мне в таких разных обличьях, что я не только не мог составить о нем какое-то определенное мнение, я не мог даже отыскать хоть маленькую зацепку, чтобы попробовать хоть немного его понять. Несомненно одно, он способен и на добро и на зло, в зависимости от того, что возьмет верх, - сердце или эгоистический расчет. В Сан-Лукаре, где он живет, все непроизвольно опасаются его, хотя в его поведении нет ничего такого, что действительно могло бы внушать страх. Никто ничего наверняка о нем не знает, жизнь его окутана тайной.
- Эстебан, - продолжала донна Мануэла с серьезным видом, положив руку на руку сына, как бы стараясь придать большую значимость своим словам, тайное присутствие этого человека в здешних местах предвещает большое несчастье. Почему? Не умею этого объяснить. Когда он вошел, черты его лица пробудили во мне смутные воспоминания о событиях, имевших место давным-давно. Я нашла в его чертах сходство с одной, ныне покойной особой, - она вздохнула. - Когда он заговорил, я содрогнулась, потому что этот голос довершил сходство, которое я уловила в его лице. Кто бы ни был этот человек, я убеждена, что нам грозит опасность, а может быть, и беда. Я прожила большую жизнь, сын мой, а ты знаешь, в мои годы ошибиться нельзя. Предчувствия посылает Господь, им надо верить. Следи внимательно за поведением этого человека, пока он здесь. Я сожалею, что ты привел его к нам в дом.
- Я не мог поступить иначе, матушка. Гостеприимство - долг, от которого уклоняться не должен никто.
- Я не упрекаю тебя, сын мой. Ты поступил подобающим образом.
- Дай Бог, чтобы вы обманулись в своих предчувствиях, матушка! Во всяком случае, если этот человек вознамерится причинить нам вред, как вы этого опасаетесь, мы ему помешаем.
- Нет, дитя мое, я боюсь не за нас.
- За кого же, матушка? - поспешно спросил дон Эстебан.
Донна Мануэла печально улыбнулась.
- Разве ты не понимаешь?
- Пусть же он поостережется. Но нет, это невозможно. Впрочем, завтра на рассвете я отправлюсь в асиенду и предостерегу дона Педро и его дочь.
- Не говори им ничего, Эстебан, но оберегай их.
- Да, вы правы, матушка, - ответил молодой человек, вдруг задумавшись: - Я постараюсь незаметно, но надежно обезопасить Гермозу. Клянусь Богом! Я соглашусь умереть в самых страшных муках, лишь бы она никогда больше не подвергалась таким опасностям, как несколько лет тому назад. Теперь, матушка, благословите меня и позвольте уйти.
- Ступай, дитя мое, да хранит тебя Господь!
Дон Эстебан почтительно поклонился матери и ушел. Но прежде чем лечь спать, он обошел дом и погасил свою лампу только после того, как убедился, что все в порядке.
Как только дон Эстебан оставил дона Фернандо, тот немедленно лег и закрыл глаза. Ночь была тихая и ясная, небо усыпано мириадами звезд, лишь время от времени лай сторожевых собак вторил заливистому вою волков.
Ранчо спало мирным сном или по крайней мере так казалось. Вдруг Фернандо осторожно приподнялся со своего топчана и внимательно осмотрелся по сторонам. Потом проворно соскользнул наземь и осторожно, прислушиваясь к тишине и озираясь по сторонам, взял лежавшую упряжь своей лошади и направился к конюшне. Отворив без шума дверь, он тихо свистнул. Лошадь сразу же подняла голову и подбежала к своему господину.
Дон Фернандо потрепал лошадь по гриве, погладил ее, тихо разговаривая с нею, потом надел на нее седло и узду с проворством и быстротою, свойственным людям, привыкшим к путешествиям.
После этого дон Фернандо тщательно обернул ее копыта бараньей шкурой, легко вскочил в седло и, пригнувшись к шее благородного животного, сказал:
- Сантьяго! Браво! Покажи-ка свою прыть!
Лошадь словно поняла хозяина и понеслась с головокружительной быстротой по направлению к реке.
Божественная тишина продолжала царствовать в ранчо, и никто не заметил поспешного бегства гостя.
XII
Краснокожие
Вернемся теперь на Дальний Запад.
На берегу реки дель-Норте, в десяти милях от президио Сан-Лукар, как обычно на холме находился атепельт или поселение племени венадос. Поселение это, как большинство индейских поселений, представляло собой временный лагерь, состоящий из сотни хижин, беспорядочно разбросанных небольшими группами.
Индейская хижина состоит на десяти врытых в землю кольев, относительно низких у основания и повышающихся к центру с отверстием-дверью, выходящей на восток, чтобы ее хозяин мог утром бросить горсть воды солнцу - этим обрядом индейцы заклинают Ваконду охранять его семью. Хижины сверху покрываются бизоновыми шкурами с отверстием посредине, чтобы дать выход дыму от огней, разводимых в доме, число которых определяется количеством жен хозяина, каждая жена должна иметь свой собственный огонь. Шкуры, покрывающие наружные стены, были выделаны старательно и расписаны яркими красками. Эти красочные росписи придавали поселению веселый вид. Перед входом в хижину были воткнуты в землю копья воинов. Эти легкие копья, сделанные из гибкого тростника, с длинным железным наконечником, составляют самое опасное оружие апачей.
В поселении всегда царило веселое оживление. В некоторых хижинах индианки пряли шерсть, в других ткали одеяла, отличающиеся тонкостью и совершенством мастерства. Молодые люди, собравшись в центре поселения на большой площади, играли в мильту (Мильта - по-апачски значит стрела).
Играющие рисуют на земле большой круг, входят в него и становятся в два ряда друг против друга. Противники держат в руках надутый воздухом мячик, одни в правой руке, другие в левой, и бросают в стоящего напротив противника, стараясь попасть в него. Чтобы избежать попадания, его визави приходится наклоняться, подниматься, бросаться то вперед, то назад, прыгать вверх или отскакивать в сторону. Если мяч не попадает в цель, то бросавший его игрок платит два поэна и бежит за мячом. Если, напротив, мяч попадает в игрока, тот должен схватить его и бросить в противника, а если не попадет в него, то проигрывает один поэн. Так продолжается до бесконечности. Понятно, каким веселым хохотом сопровождались смешные позы, которые принимают играющие. Другие индейцы, постарше, обычно играли в карты, сделанные из кусочков кожи, разрисованных грубыми фигурами животных.
В хижине, более просторной и лучше раскрашенной по сравнению с другими, в которой жил сахем, или главный начальник, отличительным признаком власти которого были копья, украшенные на конце ярко разрисованной кожей, три человека сидели перед угасающим огнем и беседовали, не обращая внимания на шум, происходивший снаружи.
Это были Тигровая Кошка, Гриф и аманцин, или колдун племени. Гриф был метис, давно поселившийся среди апачей и усыновленный ими. Человек этот, которому как нельзя лучше подходило его прозвище, был негодяй, холодная и подлая жестокость которого возмущала даже самих индейцев, не очень щепетильных в подобных вещах. Тигровая Кошка превратил этого хищного зверя в свое послушное орудие.
Гриф был женат около года. Его последняя жена как раз в это утро родила мальчика, что и послужило поводом для веселья индейцев. Он явился к Тигровой Кошке, великому начальнику племени, за указаниями относительно обрядов, совершаемых в подобных случаях.
Гриф вышел из хижины, куда вскоре вернулся в сопровождении своих жен и друзей, один из которых держал новорожденного на руках. Тигровая Кошка встал между Грифом и колдуном и в сопровождении всех остальных направился к реке дель-Норте. На берегу реки все остановились, колдун зачерпнул в руку воды и плеснул в воздух, обратясь с молитвою к Властелину человеческой жизни. Потом закутанного в шерстяные пеленки новорожденного пять раз окунул в реку, громко провозглашая при этом:
- Властелин жизни, взгляни на этого молодого воина добрыми глазами. Отведи от него дурные силы, защити его, Ваконда!
Завершив эту часть обряда, все возвратились в деревню и стали в круг перед хижиной Грифа, у входа в которую лежала откормленная кобыла со связанными ногами. На животе кобылы было расстелено новое одеяло, на которое родственники и друзья один за другим клали подарки новорожденному: шпоры, оружие и одежду.
Тигровая Кошка, из дружеских чувств к Грифу, согласился быть крестным отцом новорожденного. Он положил ребенка рядом с подарками на одеяло. Тогда Гриф схватил нож, ударом распорол бок кобылы, вырвал сердце и еще горячее передал Тигровой Кошке, который начертил кровью на лбу ребенка крест, говоря при этом:
- Молодой воин племени бизонов-апачей, будь храбр и хитер, твое имя будет Облачная Змея.
Отец взял своего новорожденного, а начальник, подняв окровавленное сердце над головой, громко возгласил три раза:
- Да будет он жив! Да будет он жив! Да будет он жив! Присутствующие восторженно вторили ему. Потом колдун продолжал заклинания, чтобы будущий воин был храбрым, красноречивым, хитрым, закончив словами, которые нашли живейший отклик в сердцах этих свирепых людей:
- Главное, чтобы он никогда не был рабом! На этом церемония закончилась. Все подобающие обряды были совершены. Бедная кобыла, невинная жертва суеверия, была разрезана на куски. Затем развели большой костер, и все родственники и друзья приняли участие в пиршестве, которое должно было длиться, пока не будет съедена забитая кобыла.
Гриф тоже собирался принять участие в трапезе, но по знаку Тигровой Кошки пошел за ним в его хижину, где они опять заняли свои места у огня. С ними был и колдун. По знаку Тигровой Кошки женщины вышли. Он собрался с мыслями и заговорил:
- Братья, вы мои верные друзья, и перед вами сердце мое раскрывается, чтобы обнаружить самые сокровенные мои мысли. Я уже несколько дней пребываю в печали.
- Отец мой беспокоится о своем сыне, Каменном Сердце? - спросил колдун.
- Нет. Меня не волнует, что с ним происходит в эту минуту. Я должен дать тайное поручение надежному человеку. С самого утра я не решаюсь откровенно поговорить с вами.
- Пусть говорит мой отец, его сыновья слушают его, - ответил колдун.
- Колебаться долее, значило бы подвергать опасности священные интересы. Поезжайте, Гриф, мне нечего вам объяснять, вы знаете, куда я вас посылаю.
Гриф согласно кивнул.
- Уговорите этих людей, - продолжал Тигровая Кошка, - помогать нам в нашем предприятии, и вы окажете мне неоценимую услугу.
- Я сделаю это. Должен ли я ехать немедленно?
- Да, если это возможно.
- Хорошо, через десять минут я буду уже далеко отсюда.
Поклонившись обоим начальникам, Гриф удалился. Услышав удаляющийся топот копыт, Тигровая Кошка с облегчением вздохнул.
- Пусть брат мой аманцин раскроет уши, - сказал он, - я покидаю поселение и надеюсь воротиться нынешней же ночью но, возможно, мое отсутствие продлится два или три солнца. Я оставляю моего брата аманцина вместо себя, он будет распоряжаться воинами и не допустит их удаления отсюда и приближения к границе бледнолицых. Важно, чтобы гачупины не подозревали нашего присутствия поблизости от них, иначе наша экспедиция окажется неудачной. Брат мой понял меня?
- Тигровая Кошка не двуязычен. Слова, выходящие из его груди, ясны. Сын его прекрасно его понял.
- Стало быть, я могу удалиться спокойно. Брат мой будет надзирать за племенем.
- Приказания моего отца будут исполнены. Сколько бы ни длилось его отсутствие, у него не будет причин упрекнуть своего сына.
- О! Сын мой снял этими словами тяжесть, лежавшую у меня на сердце и наполнявшую его беспокойством. Благодарю. Да бодрствует над ним властелин жизни! Я ухожу.
- О! Отец мой воин мудрый. Ваконда защитит его во время предпринимаемой им экспедиции, он добьется успеха.
Оба в последний раз поклонились друг другу. Колдун снова занял место у огня, и Тигровая Кошка вышел из хижины.
Если бы старый начальник уловил ненависть, мелькнувшую при расставании на физиономии колдуна, вероятно, он не покинул бы селения. В ту минуту, когда Тигровая Кошка с легкостью, удивительной для его лет, садился на лошадь, солнце опускалось за высокие горы и ночь окутывала землю темным покрывалом. Старик, не обращая внимания на тьму, скакал во весь опор.
Колдун же настороженно и нетерпеливо вслушивался в постепенно затихавший топот лошади начальника. Когда топот окончательно стих, торжествующая улыбка заиграла на его бледных и тонких губах, и он радостно прошептал одно только слово: "Наконец!", в котором без сомнения нашли выражение все мысли, чувства, обуревавшие его сердце. Потом он встал, вышел из хижины, сел в нескольких шагах от нее, скрестил руки на груди и запел тихим голосом печальную, монотонную апачскую песню.
По мере того как колдун пел, голос его становился все громче и самоувереннее. Вскоре из многих хижин вышли воины, закутанные в бизоньи шкуры, и, осторожно ступая, направились к хижине начальника и вошли в нее.
Допев песню до конца, колдун встал и, убедившись, что все откликнувшиеся на его сигнал в сборе, тоже вошел в хижину.
Собравшиеся в хижине человек двадцать стояли молча и неподвижно у огня, пламя которого отбрасывало зловещие блики на их мрачные и задумчивые лица. Колдун вышел на середину хижины и, возвысив голос, сказал:
- Пусть мои братья сядут у огня совета.
Воины молча уселись в кружок. Колдун взял тогда из рук глашатая длинную трубку из красной глины с чубуком из алоэ, украшенную перьями и погремушками, набил ее табаком особого сорта, который употребляется в важных случаях, раскурил ее и минуты через две, выпустив дым носом и ртом, подал ее своему соседу справа. Тот сделал так же и трубка пошла по кругу. Когда, обойдя круг, трубка вернулась к колдуну, он высыпал оставшийся в ней пепел в огонь, пробормотав тихим голосом какие-то слова, которые никто расслышать не мог, и вернул трубку глашатаю, тотчас же покинувшему хижину, чтобы караулить снаружи и обеспечить таким образом тайну совета.
В поселении и далеко окрест царила первозданная тишина, можно было подумать, что находишься за сто миль от человеческого жилья.
Наконец колдун встал, скрестил руки на груди и, обведя собравшихся ясным взором, заговорил твердым голосом:
- Пусть братья мои раскроют уши. Дух Властелина жизни вошел в мое тело. Это он внушает слова, выходящие из моей груди. Начальники бизонов-апачей, дух ваших предков перестал оживлять ваши души. Вы уже не те грозные воины, которые объявляли бледнолицым, этим низким и гнусным грабителям ваших земель, беспощадную войну. Вы робкие антилопы, в страхе разбегающиеся в разные стороны, едва заслышав отдаленный выстрел. Вы болтливые старые бабы, которым испанцы подарят юбки, нечистая кровь течет в ваших жилах и ваше сердце наглухо окутано толстой шкурой. Вы, прежде такие мужественные и храбрые, сделались трусливыми рабами бледнолицей собаки, которая держит вас за трусливых кроликов и заставляет дрожать при одном ее взгляде. Так говорит Властелин жизни. Что вы ему ответите, воины апачские?
Колдун умолк, очевидно ожидая, что заговорит один из начальников.
Во время этой оскорбительной речи индейцы с трудом сдерживали негодование. Но как только колдун умолк, поднялся один из начальников.
- Не сошел ли с ума амацин бизонов-апачей? - вопросил он громовым голосом. - Как он смеет так разговаривать с начальниками своего народа? Пусть он сосчитает хвосты волков, привязанных к нашим пяткам. Он увидит, болтливые ли мы старые бабы и угасло ли в нашем сердце мужество наших предков. Ну и что, если Тигровая Кошка бледнолицый, сердце-то у него апачское! Тигровая Кошка - мудрец. Он прожил много зим. Он всегда дает мудрые советы.
Колдун презрительно улыбнулся.
- Брат мой Белый Орел говорит хорошо. Не я буду ему отвечать.
Он три раза хлопнул в ладоши. Явился воин.
- Пусть брат мой скажет совету, какое поручение дал ему Тигровая Кошка.
Краснокожий сделал несколько шагов, чтобы приблизиться к кругу. Он почтительно поклонился начальникам, взоры которых были устремлены на него, и заговорил голосом тихим и печальным:
- Тигровая Кошка приказал Черному Соколу с двадцатью воинами устроить засаду на дороге, по которой Каменное Сердце провожал бледнолицых к их большим каменным хижинам. Черный Сокол долго следовал за бледнолицыми по пустыне. У них не было оружия, и, казалось, что захватить их не составит труда. За час до условленного для нападения времени Каменное Сердце появился один в лагере апачских воинов. Черный Сокол принял его с изъявлениями дружбы и поздравил с тем, что он бросил бледнолицых. Но Каменное Сердце ответил, что Тигровая Кошка не хочет, чтобы мы напали на бледнолицых, бросился на Черного Сокола и вонзил ему в сердце нож, между тем как бледнолицые, украдкой приблизившиеся к лагерю, неожиданно напали на воинов и стали стрелять из оружия, которое дал им сам Тигровая Кошка. Тигровая Кошка пошел на предательство, чтобы избавиться от начальника, влияния которого он опасался. Из двадцати воинов, последовавших за ним, только шесть человек, считая меня, вернулись в селение. Остальные были безжалостно уничтожены Каменным Сердцем. Я сказал.
После этого страшного сообщения наступило мрачное молчание. Это было затишье, предшествовавшее буре. Начальники обменивались многозначительными яростными взорами.
Возможно, краснокожие быстрее всех изменяют свое мнение под воздействием гнева, их ничего не стоит увлечь. Колдун это знал и поэтому был уверен, что добьется своей цели после страшного впечатления, которое произвел на них рассказ индейского воина.
- Ну, что теперь думают мои братья о Тигровой Кошке? - спросил он. Считает ли Белый Орел по-прежнему, что у Тигровой Кошки апачское сердце? Кто отомстит за смерть Черного Сокола?
Все начальники вскочили одновременно и замахали ножами.
- Тигровая Кошка вор и трус, - закричали они. - Воины апачские привяжут его скальп к поводьям своих лошадей!
Только два или три начальника пытались возражать. Им была известна давняя ненависть, которую колдун питал к Тигровой Кошке. Они знали коварный нрав колдуна и подозревали, что в данном случае истина была искажена и должна была способствовать осуществлению давнишней мечты колдуна - погубить своего врага, на которого он не осмеливался напасть открыто.
Однако голос этих двоих или троих начальников был заглушен яростными криками остальных. Отказавшись от бесполезного спора, те вышли из круга и стали в отдаленном углу хижины, решив оставаться бесстрастными, если не равнодушными свидетелями решений, которые примет совет.
Индейцы - взрослые дети, они возбуждаются от шума собственных голосов и, когда их обуревают страсти, теряют всякое благоразумие. Однако при всем неистовом своем желании отомстить Тигровой Кошке, которого они ненавидели сейчас тем сильнее, чем более его любили и уважали прежде, они не проявляли большой решимости выступить против своего бывшего начальника. Объяснялось это просто: эти первобытные существа признавали только одно - грубую силу. Тигровая Кошка олицетворял в их глазах силу и мужество, а потому они не могли не думать без ужаса о последствии замышляемого ими поступка. Колдун напрасно пытался всеми доступными ему способами убедить их в том, что им не составит труда захватить Тигровую Кошку по его возвращении в деревню. План колдуна был превосходен и, несомненно, имел бы успех, если бы начальники осмелились его принять. А план состоял в следующем. Апачи притворятся, будто не знают о смерти Черного Сокола. По возвращении Тигровой Кошки его примут с изъявлениями радости, чтобы развеять всякую подозрительность, которая может у него возникнуть. Потом, когда он будет спать, крепко скрутят его и привяжут к столбу пыток. Как видим, план был очень прост, но апачи не хотели о нем слышать, так велик был страх перед Тигровой Кошкой. Наконец, после долгого обсуждения, продолжавшегося далеко заполночь, апачи решили сняться с лагеря и уйти в пустыню, не заботясь более о своем бывшем начальнике. Но тогда начальники, стоявшие в стороне и не принимавшие участие в совете, вышли вперед и один из них, по имени Огненный Глаз, заговорив от имени своих единомышленников, заявил, что те начальники, которые решили покинуть лагерь, вольны это сделать и что они не намерены навязывать своей воли другим, что у племени не было главного начальника, избранного по закону индейцев, что каждый был волен действовать по своему усмотрению и что они не желают платить черной неблагодарностью за огромные услуги, которые столько лет Тигровая Кошка оказывает их народу, и что они не покинут селение до его возвращения.
Это заявление существенно встревожило колдуна, которому так и не удалось склонить на свою сторону несогласных. Они ничего не желали слышать и держались твердо принятого ими решения.
На восходе солнца по приказанию колдуна, который уже действовал как полноправный начальник, глашатай созвал воинов на главную площадь, и женщинам было приказано собрать имущество, запрячь и навьючить собак, чтобы как можно скорее отправиться в путь.
Приказание это было немедленно исполнено: пикеты сняты, бизоньи шкуры сложены, домашняя утварь старательно уложена в повозки, которые должны были везти собаки.
Однако решившие остаться начальники тоже не сидели сложа руки. Они сумели склонить на свою сторону нескольких знаменитых воинов, так что добрая четверть племени осталась в лагере и сейчас равнодушно наблюдала за поспешными сборами.
Наконец глашатай по знаку колдуна отдал приказ к отъезду. Тогда длинная цепочка повозок, запряженных собаками, в сопровождении женщин с детьми тронулась в путь, под охраной многочисленного отряда воинов.
Когда их соплеменники были уже далеко от лагеря, верные Тигровой Кошке начальники собрались на совет, чтобы обсудить меры, которые следовало принять в ожидании его возвращения.
XIII
Ночное свидание
Между тем дон Фернандо Карриль, пригнувшись к шее лошади, скользил в темноте словно призрак. Благодаря принятой им предосторожности лошадь ступала бесшумно, и он скакал быстро, как призрачный всадник в немецкой балладе, разгоняя вспугнутые его приближением стаи волков. Он неслышно приближался к берегу реки, беспрестанно понукая свою лошадь и озираясь по сторонам.
Эта скачка длилась три часа, и за все это время дон Фернандо не дал лошади ни секунды отдыха, чтобы перевести дух и вернуть твердость ногам.
Наконец, достигнув места, где река, довольно узкая, катила свои грязные воды между низкими берегами, окаймленными густым хлопчатником, он остановился, сошел с лошади и, удостоверившись, что он один, взял горсть травы и вытер лошадь с такой лаской и заботой, на какие способны только люди, жизнь которых порой зависит только от скорости бега этого верного и преданного спутника. Потом снял с нее узду, чтобы дать ей возможность щипать траву, и, расстелив одеяло на земле, лег и закрыл глаза.