Эмар Густав. Поклонники змеи

   Потом, не дожидаясь ответа от молодого человека, она забегала по комнате, как разъяренная львица, опрокидывая все встречное и беспрестанно повторяя: – Дочь моя Мария! О, я найду ее.
   Вдруг она остановилась, бросила вокруг себя дикий взгляд, схватилась обеими руками за пылавшую грудь и испустила мучительный, протяжный стон. Лицо ее исказилось еще более, смертная бледность покрыла его и, как подкошенная, она упала навзничь. Не подбеги к ней вовремя присутствовавшие при этой тяжелой сцене, она непременно разбила бы себе череп о паркет.
   – Займитесь своей невестою, – тихо проговорил француз молодому человеку, – а я попытаюсь спасти эту молодую несчастную женщину.
   – Боже мой, – вскричал де Бираг, – какая ужасная ночь! Разве Марию похитили?
   – Да! – отвечали несколько испуганных слуг. – Мы везде искали ее, бедный ребенок исчез. Это известие произвело ужасное впечатление на всех присутствующих.
   Де Бираг побледнел.
   – Неужели мы возвращаемся к мрачным дням восстания негров?! – пробормотал он, как бы разговаривая сам с собою.
   Между тем по указаниям француза, имевшего кое-какие сведения в медицине, обеим дамам была сделана перевязка. Мало-помалу в доме понемногу стали успокаиваться. Испуганные дрожащие слуги стали приходить в себя, как вдруг снаружи послышался новый шум – и в дом внезапно вошло человек двенадцать черных служителей. Предчувствуя новое несчастье, оба француза бросились к ним навстречу. В это время четверо из новоприбывших внесли на ковре человека, по-видимому, без признаков жизни.
   – Колет?! – вскричал француз.
   – Умер! – с ужасом проговорил де Бираг.
   – Нет, господин, – обратился к нему молодой мулат с добрым лицом, лет 22–23, по имени Люсьен Дорнес, бывший секретарем плантатора, – благодаря богу, он жив еще!
   Де Бираг, знавший, что этот человек был предан плантатору, вздохнул спокойнее.
   – Что же, он ранен? – спросил он.
   – Не знаю, думаю, что он только без чувств; он разбился при падении.
   – Как же это случилось?
   – Не знаю, господин. Я выбежал вместе с товарищами на звук выстрела, как вдруг в конце тамариндовой аллеи увидел всадника, удалявшегося галопом, я бросился в погоню за всадником, но вдруг споткнулся обо что-то и упал. Поднявшись на ноги, я заметил около себя распростертое неподвижное тело. На мой зов поспешило несколько товарищей, некоторые из них также споткнулись и упали. Оказалось, что через аллею была протянута веревка, на высоте полуаршина от земли, а за нею набросаны камни.
   – Какой дьявольский умысел!
   – Да, только чудом мы не разбились об эти камни.
   – Их, кажется, не было в начале вечера? – спросил г-н де Бираг.
   – Ловушка была поставлена часа в два утра, – с живостью отвечал молодой секретарь, – так как я ровно в полночь возвращался по этой дороге из Леогана, куда меня посылал господин Колет, и проехал свободно.
   – Да, помню, я, Колет и несколько слуг, мы также возвращались около часа ночи и не наткнулись ни на какое препятствие. Продолжайте, однако! – заметил де Бираг, обращаясь к секретарю.
   – Я сначала старался открыть причину своего падения, – проговорил тот, – потом обратил внимание на лежавшее тело. Оказалось, что это был мой господин. Голова его лежала на камне. К счастью, он упал так, что шляпа значительно ослабила удар; но все-таки последний был так силен, что лишил его сознания. Господин Колет держал в руках свои разряженные пистолеты, и лужа крови, которую я нашел в нескольких шагах в кустарнике, доказала, что пули его не пропали даром и что один из убийц был тяжело ранен.
   – Один из убийц! Стало быть, вы предполагаете, что их было несколько?
   – Уверен в этом! – и, приложив палец ко рту, он прибавил, понизив голос:
   – Будем благоразумны, кто знает, не подслушивает ли кто-нибудь нас?!
   – Понимаю, – проговорил де Бираг, пожимая ему руку. – Вам известно что-нибудь?
   – Нет, но я многое подозреваю!
   – Преданы ли вы своему господину?
   – На жизнь и на смерть!
   – Могу ли я рассчитывать на вас?
   – Вполне!
   После этого де Бираг покинул секретаря и подошел к французу, занятому обязанностями хирурга около двух дам.
   – Скажите, пожалуйста, – проговорил он, – можно ли возвратить моего друга к жизни?
   – Я думаю! Стоит только разжать ему зубы, влить какого-нибудь вина, растирать его – и он очнется.
   – Хорошо, это будет сейчас исполнено! – и, повернувшись к секретарю, де Бираг прибавил.
   – Дорогой Дорнес, прикажите немедленно оседлать двух хороших лошадей.
   – Слушаю-с, господин! – отвечал молодой человек и немедленно вышел, чтобы отдать приказание.
   – А вас, дорогой друг, – обратился де Бираг к французу, – я попросил бы позволить мне принять управление над этим опустевшим домом.
   – Сделайте одолжение, – отвечал тот, улыбаясь, – я первый буду повиноваться вам!
   – Благодарю, впрочем, я другого и не ожидал от вас! Теперь я попрошу вас об одной услуге.
   – Говорите!
   – Вы сядете на лошадь и немедленно поедете в Порто-Пренс; нужно предупредить полицию об этих событиях. А на обратном пути вы привезете с собой врача. Хорошо?
   – Идет!
   – Да не забудьте захватить с собой оружие!
   – Не беспокойтесь; я – травленый волк и не дам застрелить себя, как зайца! Я прекрасно понимаю, что мы находимся в дикой стране, что бы там ни говорили о культуре негров европейские негрофилы.
   – Прекрасно! Так поезжайте с Богом!
   – Лошади готовы! – проговорил, входя, секретарь.
   – Доброго пути!
   – Счастливо оставаться!
   Мужчины пожали друг другу руки и француз вышел.
   Г-н де Бираг вынул листок бумаги из портфеля и, написав несколько строк карандашом, сказал, подавая записку Дорнесу.
   – Дорогой Люсьен, отправляйтесь немедленно в Хереми, нужно предупредить Дювошеля о его несчастье. Только сделайте это с надлежащей осторожностью.
   – Будьте спокойны, господин, я не скажу ничего лишнего!
   – Прекрасно! Идите же с Богом, только возвращайтесь скорее; вы здесь необходимы.
   – Слушаю-с, через три часа я вернусь! – проговорил секретарь, уходя из комнаты.
   После этого де Бираг отдал еще несколько приказаний слугам, чтобы они тщательнее сторожили дом, и повернулся к плантатору. Последний в этот момент открыл глаза, как человек, только что пробудившийся от глубокого сна; бледный, он бросил вокруг себя мутный блуждающий взор, как бы отыскивая что-то; потом вдруг выпрямился и с угрозою вскричал:
   – Флореаль-Аполлон!
   – Никто не видал его в эту ночь! – заметил де Бираг! С трудом Колет поднялся с кушетки, опираясь на плечо своего друга.
   – О, я теперь убежден, что презренный убийца – Флореаль.
   – Кто меня зовет? – раздался мрачный голос, – и на пороге двери внезапно появился негр.
   Молодые люди, невольно вздрогнув, отпрянули назад, как бы при виде ужасного зрелища.

VII. Уличенный злодей

   Прошло несколько минут тяжелого молчания. Бессознательно, не спуская взгляда с негра, де Бираг подошел к столу, где лежало его оружие. Флореаль-Аполлон не тронулся с места; скрестив на груди руки, с высоко поднятой головою, с глазами, метавшими молнии, скривив губы в презрительную усмешку, он стоял неподвижно на пороге комнаты. Он же первый нарушил молчание.
   – Вы обвиняете меня в моем отсутствии, – проговорил он угрожающим тоном, – я готов отвечать вам! Но сначала скажите, в чем заключается мое преступление?
   – И вы еще смеете спрашивать об этом! – с негодованием вскричал молодой человек.
   – Господин де Бираг, – холодно отвечал негр, обращаясь к молодому человеку и бросая на него суровый взгляд, – вас дело не касается, я не признаю за вами права возвышать голос, чтобы обвинять или даже спрашивать о чем-либо меня. Предоставьте это, – язвительно прибавил он, – моему молочному брату, с которым я рос и который любит меня и с радостью разделяет со мной свое имение. Пусть он, забыв на время о всех узах, скрепляющих нас друг с другом, публично обвиняет меня в убийстве, грабеже, воровстве и, не знаю еще, в каких других преступлениях! Говорите же Жозеф, я готов отвечать вам!
   Колет, сделав над собою усилие, чтобы преодолеть охватившее его волнение, дрожащим голосом, тоном легкого упрека начал:
   – Если я несправедливо обвинял вас, то простите, Флореаль, но посудите сами. Когда произошли печальные события этой ночи, все мои друзья и слуги собрались вокруг меня; вас одного не было здесь, а между тем вы знаете, как я доверял вам?! Ваше место было около меня, чтобы защищать меня или, по крайней мере, помочь мне настичь бандитов, наполнивших этот мирный дом слезами и кровью.
   – Правда, я не пришел, и мое отсутствие было истолковано в другую сторону! Так вот в чем обвиняют меня!
   Негр опустил голову на грудь и некоторое время хранил молчание.
   – Я прощаю вам, – снова заговорил он надменным тоном, – у вас в жилах течет кровь белых; оттого вы легко поддаетесь подозрениям. А между тем, пока вы здесь стенали и плакали, подобно слабым женщинам, я, не думая ни о чем другом, заботился только о вас и устремился проследовать убийц.
   – И это правда? – с видом сомнения спросил Колет.
   – Ложь, – с силою вскричал молодой человек, – убийца вы!
   – Я! – презрительным тоном отвечал негр. – Будьте осторожны в своих выражениях, господин де Бираг, вы сейчас получите доказательство справедливости моих слов.
   И он исчез, но через минуту появился снова, неся в руках завернутое в ковер тело негра с лицом, закрытым маскою.
   – Вот убийца! – вскричал он торжествующим тоном, – я убил его!
   С этими словами он швырнул тело, которое с глухим стуком покатилось на пол. Ошеломленные молодые люди с недоумением переглядывались друг с другом, не зная, что думать об этом. Между тем Флореаль нагнулся и, срывая маску с трупа, вскричал:
   – Взгляните, узнаете ли вы этого человека?
   – Луизон, один из моих старых и самых преданных слуг! – с печальным удивлением вскричал Колет. – Может ли это быть?!
   – Да, Луизон, – смеясь повторил негр, – этот слуга, на которого вы так полагались и который изменил вам – Луизон, один из главных вождей страшной секты Вуду!
   – Боже мой! – пробормотал плантатор, – и этот человек мог изменить мне!
   Де Бираг молчал, но его испытующие взоры, которые он бросал на мрачного негра, казалось, хотели проникнуть в глубину его души.
   – Ну, – начал опять Флореаль с вызовом, – и перед этим неопровержимым доказательством, в присутствии этого трупа, распростертого у ваших ног, вы все еще продолжаете обвинять меня, все еще продолжаете утверждать, что я убийца?
   – Да, убийца, убийца! – вскричал чей-то пронзительный голос с ужасной силою.
   При этом неожиданном обвинении дрожь невольно пробежала по телу негра; с суеверным ужасом он повернулся на голос. Дверь, выходившая в комнату дам, была отворена настежь, и там, опираясь на косяк, с рукою, протянутою вперед как бы для проклятия, со сверкающими взорами стояла Марта.
   Распущенные волосы и белые длинные окровавленные одежды придавали ей скорее вид призрака, чем живого существа.
   – А, – вскричал Флореаль, с ужасом откидываясь назад перед этим ужасным видением, – неужели мертвые встают из гробниц?
   – Убийца! – вскричала молодая женщина с лихорадочной силою. – Это твоих рук дело! Ты убил Луизона, моего верного защитника!
   И, бросившись вперед, подобно разъяренной тигрице, она схватила негра за его курчавые волосы, крича:
   – Куда ты девал моего ребенка, презренный? Отдай мне мое дитя!
   Негр, оглушенный в первую минуту неожиданностью нападения, вскоре вернул свое обычное хладнокровие.
   – А, ты жива еще! – вскричал он, делая отчаянное усилие, чтобы освободиться от молодой женщины. – Хорошо, я убью тебя во второй раз!
   – Дитя мое, дитя мое! – повторяла несчастная мать без перерыва.
   – Твое дитя, – вскричал негр с дьявольским смехом, – я посвятил в жертву Вуду; умри и ты!
   С этими словами негр выхватил кинжал. Тут завязалась ужасная борьба между убийцей и молодой женщиной. Марта, отчаяние которой удесятеряло силы, действовала зубами и ногтями. Ошеломленные этой ужасной сценой, плантатор и молодой человек тщетно пытались прийти на помощь молодой женщине: оба врага, сплетясь между собою подобно двум змеям, перекатывались с одного конца комнаты в другой, не видя и не слыша ничего в своем ожесточении.
   – Дитя мое, дитя мое! – все повторяла несчастная мать свистящим голосом, употребляя невероятные усилия, чтобы ослепить или задушить своего врага.
   – Ты умрешь! – бормотал последний, тщетно пытаясь освободиться от нее.
   Вдруг ноги негра наткнулись на тело Луизона, распростертого на паркете; он споткнулся и, потеряв равновесие, упал, увлекая молодую женщину в своем падении, но тотчас же поднялся и, схватив короткий топор, скрытый под его одеждой, вскричал торжествующим тоном:
   – Наконец-то!
   Молодой женщине, неподвижно распростертой на паркете, грозила неминуемая смерть. Вдруг де Бираг бросился на Флореаля с револьвером в руке, а плантатор схватил убийцу сзади. Несмотря на всю свою атлетическую силу, при этом двойном нападении негр зашатался.
   – Долой оружие, презренный! – вскричал де Бираг, схватив негра за горло.
   Но последний быстрым движением вырвался из его рук.
   – Никогда! – проревел он, скрежеща зубами от ярости.
   – Ко мне, ко мне! – кричал плантатор.
   Раздался топот бегущих на помощь своему господину слуг. Флореаль, казалось, раздумывал. Подавшись вперед, со сверкающими глазами как у тигра, он размышлял; но вдруг, одним ударом отбросив плантатора на десять шагов от себя, с поднятым топором бросился на де Бирага, испуская торжествующий крик. Однако ловким прыжком в сторону молодому человеку удалось избежать направленного на него удара. В свою очередь он выстрелил из револьвера. Негр отвечал на этот выстрел взрывом сардонического хохота и стремительно бросился в самую середину слуг, которые невольно расступились перед ним.
   Де Бираг бросился по следам убийцы и наугад выпустил еще четыре заряда, но, очевидно, неудачно, как можно было судить по презрительному крику и стуку лошадиных подков, донесшихся до его слуха. Печальный и мрачный де Бираг возвращался в дом; но здесь он невольно остановился, испустив крик ужаса при виде представившегося страшного зрелища.
   Марта, сидя над телом убитого Флореалем негра, с улыбкою на устах, с глазами полными слез, тихим, нежным голосом, заставляющим плакать навзрыд всех присутствующих, напевала одну из тех наивных креольских песенок, которыми кормилицы Сан-Доминго убаюкивают обыкновенно маленьких детей. Плантатор с видом безграничного отчаяния стоял на коленях около своей сестры, бросая вокруг тупые взоры; крупные слезы медленно катились из его глаз.
   – Боже, Боже мой! – бормотал он дрожащими губами.
   – Мужайтесь, друг! – проговорил молодой человек, кладя ему руку на плечо. – Вы видите, несчастная помешалась!
   – Увы!..
   А Марта все пела. Это было трогательное и вместе ужасное зрелище; молодая женщина, с бескровным лицом, с горящими глазами, улыбающаяся и тихая, сидевшая над трупом негра и распевавшая наивные песенки! Вдруг песни смолкли.
   Глаза молодой женщины сверкнули, и голосом, прерывавшимся от скорби, она вскричала:
   – Дитя мое, дитя мое!
   В этом крике слышалась такая мучительная тоска, что все присутствующие задрожали.
   Между тем она, сложив последним усилием руки как бы для молитвы, подняла глаза к небу и упала навзничь. Все бросились к ней на помощь. Но было уже поздно: она умерла. Скорбь убила ее.
   – Марта, сестра моя! – вскричал метис. – Она умерла! О Боже мой!
   В это время снаружи послышался шум; возвращался французский гость плантатора в сопровождении врача. Позади него находился полицейский агент в сопровождении офицера и тридцати солдат. Беспорядок в одежде и пыль, покрывавшая лица новоприбывших, показывали, с какою быстротою они ехали из Порт-о-Пренса на плантацию Жозефа Колета.

VIII. Люсьен Дорнес

   Было четыре с половиной часа утра; становилось уже светло; показавшееся из-за горизонта солнце брызнуло во все стороны золотыми лучами, скрашивая и оживляя дикий ландшафт; пробудившиеся в чаще птицы начинали уже свой гармоничный концерт. Вся эта природа, веселая, улыбающаяся составляла полный контраст с домом плантатора, ставшим в последнюю ночь театром мрачных и скорбных событий.
   Наутро присланный из Порт-о-Пренса агент полиции деятельно принялся за следствие. Первой заботой Шевелена, таково было имя этого агента, подвергнуть продолжительному опросу всех слуг плантатора, черных и белых, безразлично. К несчастью, все эти люди, в большинстве преданные своему хозяину, решительно ничего не знали, и их показания не могли пролить никакого света на это таинственное дело. Из их показаний он вывел только одно, что они были захвачены этими событиями совсем врасплох, и что они не знали ни одного врага своего хозяина, который пользовался вообще всеобщим уважением и любовью. Шовелен обратился тогда к Анжеле, младшей сестре плантатора, которая, несмотря на свою довольно тяжелую рану, поспешила дать показания, чтобы навести агента полиции на настоящий след.