Страница:
— Неужели вы думаете, senor caballero, что я без всякого основания поступаю так? Неужели вы думаете, что так уж ни малейшее подозрение и не может коснуться вас, что принятая мною мера непременно является произволом?
— Я повторяю вам, генерал, — надменным тоном отвечал молодой человек, — что я решительно не понимаю ничего из того, что имею честь слышать от вас. Я — мирный гражданин, в поведении моем нет ничего, что бы могло встревожить ревниво оберегающее свои интересы правительство. Если же его агентам угодно учинить насилие надо мной, то я ничего не могу сделать против этого, я лишь протестую против совершаемой несправедливости. Сила в ваших руках, генерал, делайте что хотите. Я здесь один и не стану оказывать сопротивления, что бы вы ни делали.
— Этот тон, senor caballero, говорит, что вы очень хорошо понимаете, в чем дело.
— Вы ошибаетесь, генерал, это — тон человека, несправедливо оскорбляемого.
— Пусть будет так, я не буду спорить с вами об этом, но позвольте заметить вам, человеку, так несправедливо оскорбляемому, что вы слишком старательно оберегаете себя. Если, как вы говорите, вы здесь и один, то за окрестностями вашего жилища необыкновенно тщательно следят преданные вам люди и исполняют, скажу вам, порученное им дело прекрасно, так как еще задолго предупреждают вас о готовящихся внезапных посещениях и вы имеете возможность в мгновение ока скрыть всех тех, чье присутствие скомпрометировало бы вас.
— Вместо того, чтобы говорить загадками, генерал, объясните сразу, в чем меня обвиняют, и я попытаюсь представить что-либо в свою защиту.
— За этим дело не станет, senor caballero, это нетрудно; одно лишь замечу: мы с вами уже довольно долго беседуем, а вы до сих пор не предложили мне сесть.
Глава заговорщиков с усмешкой посмотрел на генерала.
— К чему эти пошлые выражения вежливости, генерал? С того момента как вы без моего позволения и против моей воли вошли в мой дом, вы можете располагаться как у себя дома. Я здесь теперь чужой, посторонний, и в качестве такового не могу распоряжаться ничем…
— Senor caballero, — нетерпеливо перебил его генерал, — к сожалению, я встречаю с вашей стороны такое неприязненное отношение ко мне, что вынужден и сам переменить образ действий. Когда я входил в этот дом, намерения мои вовсе не были так враждебны, как вы это предполагаете. Но так как вы вызываете меня на ясное категорическое объяснение, то я готов удовлетворить вас и показать вам, что мне не только известен ваш образ жизни, но даже и те намерения, которые вы имеете и смело и упорно стремитесь привести в исполнение — что вам бы и удалось, бесспорно, в ближайшем будущем, если бы я ни на минуту не переставал самым внимательным образом следить за всеми вашими действиями.
При этих словах молодой собеседник генерала вздрогнул и кинул на него бешеный взгляд, так как понял всю опасность, которой он подвергался. Но он немедленно овладел собою и холодно заметил:
— Я слушаю вас, генерал.
Генерал обернулся к офицерам.
— Последуйте, господа, моему примеру и сядьте, если уж хозяин не хочет быть с нами любезным. Эта дружеская беседа может продлиться довольно долго, и вы устанете, если будете слушать нас стоя.
Офицеры поклонились и сели на кушетки, которыми была уставлена комната. Через несколько минут глубокого молчания, во время которого хозяин дома безучастно смотрел на происходившее и крутил сигаретку из маиса, генерал вновь начал:
— Прежде всего, чтобы по порядку показать вам, что я очень хорошо осведомлен обо всем, что вас касается, я начну с того, что скажу вам, как вас зовут.
— Действительно, — небрежно проговорил молодой человек, — с этого именно и следует вам начать.
— Вы, — спокойно продолжал генерал, — знаменитый вождь инсургентов, вольных стрелков, которого прозвали Ягуаром.
— Ага! — с иронией заметил молодой человек. — Вы это знаете, господин главнокомандующий?
— Я знаю и многое другое, как вы увидите.
— Посмотрим, — проговорил, раскинувшись на кушетке с самой беззаботной небрежностью, Ягуар (как, вероятно, уже догадался читатель, это был действительно он), словно бы и в самом деле он находился в гостях у друга.
— Организовав восстание на индейской границе, завладев асиендой дель-Меските и соединившись с шайками команчей и апачей, вы поняли, что вам необходимо для окончательного успеха изменить партизанский способ ведения войны, в котором, должен признаться, вы постоянно достигали значительных успехов.
— Благодарю, — отвечал не без иронии Ягуар.
— Вы поручили поэтому командование вашими шайками одному из ваших товарищей, а сами явились сюда, в центр Техаса, с ближайшими своими приверженцами, чтобы поднять прибрежное население и нанести нам непоправимый удар, овладев каким-либо морским портом. Гальвестон, расположенный у устья Рио-Тринидад, играет, конечно, самую важную роль в ваших планах, и вот уже два месяца, как вы основали здесь свою штаб-квартиру, скрываетесь в этом доме и подготавливаете понемногу средства для совершения задуманного вами смелого предприятия. В вашем распоряжении значительное число разведчиков, доверенных лиц; правительство Соединенных Штатов в изобилии снабжает вас оружием и снарядами. Все ваши мероприятия рассчитаны прекрасно, все распоряжения показывают недюжинное умение. Вы так уверены в успехе, что еще сегодня, быть может всего час тому назад, вы собирали здесь главных исполнителей ваших планов для того, чтобы сообщить им последние инструкции. Что? Хорошо я осведомлен о ваших делах? Отвечайте, senor caballero.
— Что же мне отвечать вам, генерал, вы знаете все, — проговорил Ягуар, и лукавая улыбка появилась на его губах.
— Так что, вы признаетесь, что вы Ягуар, предводитель вольных стрелков?
— Черт возьми! Конечно.
— Вы признаетесь, что явились сюда с целью овладеть городом?
— Несомненно, — дерзко отвечал Ягуар, — в этом не может быть и тени сомнения.
— Примите во внимание, — сухо заметил генерал, — что дело гораздо серьезнее, чем вы, может быть, полагаете.
— Так что же, черт побери, вы хотите, чтобы я делал? Это зависит не от меня. Вы входите в мой дом, не сказав ни слова, с толпой солдат и офицеров, окружаете его, завладеваете им и, окончив свою роль альгвазила 24, не показав мне ни одного клочка бумаги, который давал бы вам право поступать так, не намекнув даже ни на малейшее полномочие, вы говорите мне в лицо, что я предводитель разбойничьих шаек, заговорщик и так далее! Честное слово! Каждый на моем месте поступил бы так же, как я, — каждый бы склонился перед подавляющей силой оружия с таким же точно уничижением. Это ужасно! Это неслыханно! Я сам начинаю сомневаться, кто я? Не сон ли все это? Уж не ошибался ли я, называя себя до сих пор Мануэлем Гутьерресом, владельцем ранчо Санта-Альдегонда в штате Сонора? Уж точно, не я ли тот жестокий Ягуар, о котором вы мне говорите и за которого вы делаете мне честь принимать меня. Признаюсь, генерал, все это глубоко потрясает меня и я буду счастлив, если вы разъясните ту путаницу мыслей, которая овладела моею головой после ваших слов.
— Так что же это такое, senor caballero! Вы шутки шутите, что ли? — гневно спросил генерал.
Ягуар принялся хохотать.
— Господи Боже мой, — отвечал он, — это правда. Но что же мне оставалось делать ввиду всех этих обвинений? Спорить с вами? Но разве можно спорить, когда один из спорящих уже заранее составил себе известное убеждение. Вместо того, чтобы говорить, что я Ягуар, докажите мне это, я склонюсь тогда перед очевидностью.
— Это нетрудно, senor caballero, и я дам вам в том несомненное доказательство.
— Прекрасно, но пока я должен указать вам, что вы вторглись в мой дом противозаконно: жилище частного лица неприкосновенно. То, что вы сделали сегодня, имел бы право сделать только официальный исполнитель судебного приговора или лицо, облеченное полномочием в законной форме.
— Вы были бы правы в обычное время, но теперь в Техасе объявлено военное положение, военная власть заместила гражданскую, и на мне — и только на мне — лежит право принимать и приводить в исполнение все меры по поддержанию законного порядка.
Ягуар, пока говорил генерал, бросил взгляд на часы. Когда генерал умолк, он поднялся, церемонно поклонился ему и сказал:
— Будьте так добры, милостивый государь, для сокращения настоящих переговоров, изложить мне ясно и категорически, что, собственно, привело вас ко мне. Более получаса мы уже разговариваем, но ни до чего не договорились. Вы меня обяжете, если объясните мне это немедленно, так как мне необходимо будет сейчас же уйти по делам, и если вы будете продолжать выражаться обиняками, то мне придется оставить вас здесь одних.
— Ого! Вы переменили тон, senor caballero, — отвечал с иронией генерал, — если вам угодно немедленно же узнать о цели моего прихода, то я вам объясню это сейчас же. Что же касается оставления вами этого дома, то смею уверить вас, что без моего разрешения сделать это будет довольно трудно.
— Это означает, что вы считаете меня своим пленником, так ведь, генерал?
— Почти что так, senor caballero. Когда мы подробно ознакомимся с вашим жилищем и найдем, что оно не содержит в себе ничего подозрительного, то, быть может, вам придется последовать за мною, на ожидающее вас судно, которое отвезет вас за пределы мексиканской конфедерации.
— Опять-таки без всякого полномочия, только в силу вашего распоряжения?
— Единственно только в силу моего распоряжения.
— Черт возьми! Господин главнокомандующий, я вижу, что ваше правительство сохранило во всей чистоте здравые традиции блаженной памяти испанского владычества, — с Дерзким смехом проговорил Ягуар, — и прекрасно дает простор для всякого произвола. Вопрос только — насколько я подчинюсь ему добровольно.
— Вы уже сами сказали, что сила на моей стороне, по крайней мере, в настоящее время.
— О, генерал! Когда чувствуешь за собой право, сила не замедлит явиться.
— Что ж, попробуйте, только предупреждаю, что вся ответственность падет тогда на вашу голову.
— Так что, вы решились учинить насилие над безоружным человеком в его же собственном доме?
— Вполне!
— О! Позвольте же мне поблагодарить вас, так как вы мне этим развязываете руки.
— Что означают слова ваши, senor caballero? — спросил генерал, нахмуривая брови.
— То же, что и ваши. Я хочу сказать, что все средства допустимы, чтобы избежать произвола, и я воспользуюсь ими без малейшего колебания.
— Что ж, пользуйтесь, — отвечал генерал.
— Когда придет время действовать, я воспользуюсь ими и без вашего разрешения, господин главнокомандующий, — саркастически проговорил Ягуар.
Хотя генерал Рубио и Ягуар в первый раз стояли лицом друг к другу, но генерал уже давно знал своего собеседника, знал его как человека, способного на любую безумно смелую выходку, знал, что неукротимая отвага составляет главную черту его характера. Лично он не мог ему простить захвата каравана с серебром и взятия асиенды дель-Меските, почему и испытал самое горячее желание самому захватить этого блестящего, смелого, пользующегося неотразимым обаянием авантюриста.
Тон, которым были произнесены последние слова, привел генерала в смущение, но через минуту он оправился. Действительно, благодаря мерам, принятым им — старым опытным солдатом, — для пленника его казалось совершенно невозможным избежать всего, что ему готовилось: он был без оружия, дом был окружен солдатами, в комнате находились несколько офицеров, храбрых и вооруженных, — все показывало, что слова Ягуара были простой хвастливой бравадой, на которую не следовало обращать внимания.
— Я наперед прощаю вам всякую попытку, которую вы сделаете, чтобы избежать заслуженной кары, — презрительно отвечал генерал.
— Благодарю вас, генерал, я не ожидал подобной милости, — проговорил на это Ягуар, с притворной почтительностью наклоняя голову, — постараюсь воспользоваться ею при случае.
— Ну и прекрасно, senor caballero. Теперь приступим, быть может и против вашей воли, к осмотру вашего жилища.
— Приступайте, генерал, приступайте, делайте что хотите. Если угодно — я сам буду вашим чичероне 25.
— Со своей стороны, позвольте и мне принести теперь вам свою благодарность за подобную предупредительность. Но мне, пожалуй, и не придется ею воспользоваться, так как я сам хорошо знаю этот дом.
— Вы думаете, генерал?
— А вот вы сейчас увидите.
Ягуар не отвечал, отошел в сторону и небрежно оперся на камин.
— Мы начнем с этой комнаты.
— Вы хотите сказать, вероятно, что вы кончите ею, — с усмешкой сказал молодой вождь техасцев.
— Посмотрим прежде всего, где здесь находится в стене потайная дверь.
— А! Вы знаете про нее?
— Как видите.
— Черт возьми! Да вы осведомлены гораздо лучше, чем я думал.
— Да. Но это еще не все.
— Да, я это вижу. Судя по началу, мне доведется быть свидетелем удивительных вещей.
— Возможно. Senor caballero, может быть, вы сами потрудитесь нажать пружину — или предоставите это нам?
— Честное слово, генерал, все это интересует меня настолько, что, признаюсь, я предпочитаю оставаться простым свидетелем, чтобы не нарушать испытываемого мною удовольствия.
Не прекращавшаяся, самоуверенная ирония Ягуара раздражала генерала. Спокойная насмешливость в глубине души смущала его: он подозревал западню, но не знал, с какой стороны ждать ее и в чем она состоит.
— Имейте в виду, — угрожающе начал он, — мне достоверно известно, что, когда я направлялся сюда, у вас было многочисленное сборище ваших единомышленников. При моем приближении они все скрылись через эту дверь.
— Совершенно верно, — проговорил Ягуар и в знак согласия поклонился.
— Берегитесь, — продолжал генерал, — если за этой Дверью скрываются убийцы, то вы головой отвечаете за пролитую кровь.
— Генерал, — серьезно отвечал Ягуар, — нажимайте на пружину, проход свободен. Если я сочту за необходимое освободиться от вас, то, кроме самого себя, я ни в чьей помощи для этого не нуждаюсь.
Дон Рубио смело подошел к стене и нажал где следует пружину. Его адъютанты стали за ним, готовясь в случае нужды оказать помощь. Ягуар не тронулся с места.
Дверь отворилась, за ней открылся длинный, совершенно пустой коридор.
— Ну вот, генерал, разве я не сдержал своего слова? — обратился к нему Ягуар.
— Да, вы прекрасно сдержали его, нельзя не согласиться. Теперь, господа офицеры, — обратился генерал к своим адъютантам, — обнажим шпаги и вперед.
— Одну минуту, прошу вас, генерал, — остановил их Ягуар.
— Что такое?
— Я хочу вам только напомнить слова мои: я сказал, что вы закончите осмотр свой этой комнатой.
— Ну и что же?
— Я хочу сдержать и это второе свое слово, как сдержал первое.
В тот же момент, прежде чем генерал и его спутники могли что-нибудь сообразить, они почувствовали, что пол раскрылся под их ногами и они летят в подземелье, правда не глубокое, но погруженное в совершенный мрак.
— Счастливого пути! — смеясь, крикнул им Ягуар, закрывая западню.
Глава XVII. ШПИОН
— Я повторяю вам, генерал, — надменным тоном отвечал молодой человек, — что я решительно не понимаю ничего из того, что имею честь слышать от вас. Я — мирный гражданин, в поведении моем нет ничего, что бы могло встревожить ревниво оберегающее свои интересы правительство. Если же его агентам угодно учинить насилие надо мной, то я ничего не могу сделать против этого, я лишь протестую против совершаемой несправедливости. Сила в ваших руках, генерал, делайте что хотите. Я здесь один и не стану оказывать сопротивления, что бы вы ни делали.
— Этот тон, senor caballero, говорит, что вы очень хорошо понимаете, в чем дело.
— Вы ошибаетесь, генерал, это — тон человека, несправедливо оскорбляемого.
— Пусть будет так, я не буду спорить с вами об этом, но позвольте заметить вам, человеку, так несправедливо оскорбляемому, что вы слишком старательно оберегаете себя. Если, как вы говорите, вы здесь и один, то за окрестностями вашего жилища необыкновенно тщательно следят преданные вам люди и исполняют, скажу вам, порученное им дело прекрасно, так как еще задолго предупреждают вас о готовящихся внезапных посещениях и вы имеете возможность в мгновение ока скрыть всех тех, чье присутствие скомпрометировало бы вас.
— Вместо того, чтобы говорить загадками, генерал, объясните сразу, в чем меня обвиняют, и я попытаюсь представить что-либо в свою защиту.
— За этим дело не станет, senor caballero, это нетрудно; одно лишь замечу: мы с вами уже довольно долго беседуем, а вы до сих пор не предложили мне сесть.
Глава заговорщиков с усмешкой посмотрел на генерала.
— К чему эти пошлые выражения вежливости, генерал? С того момента как вы без моего позволения и против моей воли вошли в мой дом, вы можете располагаться как у себя дома. Я здесь теперь чужой, посторонний, и в качестве такового не могу распоряжаться ничем…
— Senor caballero, — нетерпеливо перебил его генерал, — к сожалению, я встречаю с вашей стороны такое неприязненное отношение ко мне, что вынужден и сам переменить образ действий. Когда я входил в этот дом, намерения мои вовсе не были так враждебны, как вы это предполагаете. Но так как вы вызываете меня на ясное категорическое объяснение, то я готов удовлетворить вас и показать вам, что мне не только известен ваш образ жизни, но даже и те намерения, которые вы имеете и смело и упорно стремитесь привести в исполнение — что вам бы и удалось, бесспорно, в ближайшем будущем, если бы я ни на минуту не переставал самым внимательным образом следить за всеми вашими действиями.
При этих словах молодой собеседник генерала вздрогнул и кинул на него бешеный взгляд, так как понял всю опасность, которой он подвергался. Но он немедленно овладел собою и холодно заметил:
— Я слушаю вас, генерал.
Генерал обернулся к офицерам.
— Последуйте, господа, моему примеру и сядьте, если уж хозяин не хочет быть с нами любезным. Эта дружеская беседа может продлиться довольно долго, и вы устанете, если будете слушать нас стоя.
Офицеры поклонились и сели на кушетки, которыми была уставлена комната. Через несколько минут глубокого молчания, во время которого хозяин дома безучастно смотрел на происходившее и крутил сигаретку из маиса, генерал вновь начал:
— Прежде всего, чтобы по порядку показать вам, что я очень хорошо осведомлен обо всем, что вас касается, я начну с того, что скажу вам, как вас зовут.
— Действительно, — небрежно проговорил молодой человек, — с этого именно и следует вам начать.
— Вы, — спокойно продолжал генерал, — знаменитый вождь инсургентов, вольных стрелков, которого прозвали Ягуаром.
— Ага! — с иронией заметил молодой человек. — Вы это знаете, господин главнокомандующий?
— Я знаю и многое другое, как вы увидите.
— Посмотрим, — проговорил, раскинувшись на кушетке с самой беззаботной небрежностью, Ягуар (как, вероятно, уже догадался читатель, это был действительно он), словно бы и в самом деле он находился в гостях у друга.
— Организовав восстание на индейской границе, завладев асиендой дель-Меските и соединившись с шайками команчей и апачей, вы поняли, что вам необходимо для окончательного успеха изменить партизанский способ ведения войны, в котором, должен признаться, вы постоянно достигали значительных успехов.
— Благодарю, — отвечал не без иронии Ягуар.
— Вы поручили поэтому командование вашими шайками одному из ваших товарищей, а сами явились сюда, в центр Техаса, с ближайшими своими приверженцами, чтобы поднять прибрежное население и нанести нам непоправимый удар, овладев каким-либо морским портом. Гальвестон, расположенный у устья Рио-Тринидад, играет, конечно, самую важную роль в ваших планах, и вот уже два месяца, как вы основали здесь свою штаб-квартиру, скрываетесь в этом доме и подготавливаете понемногу средства для совершения задуманного вами смелого предприятия. В вашем распоряжении значительное число разведчиков, доверенных лиц; правительство Соединенных Штатов в изобилии снабжает вас оружием и снарядами. Все ваши мероприятия рассчитаны прекрасно, все распоряжения показывают недюжинное умение. Вы так уверены в успехе, что еще сегодня, быть может всего час тому назад, вы собирали здесь главных исполнителей ваших планов для того, чтобы сообщить им последние инструкции. Что? Хорошо я осведомлен о ваших делах? Отвечайте, senor caballero.
— Что же мне отвечать вам, генерал, вы знаете все, — проговорил Ягуар, и лукавая улыбка появилась на его губах.
— Так что, вы признаетесь, что вы Ягуар, предводитель вольных стрелков?
— Черт возьми! Конечно.
— Вы признаетесь, что явились сюда с целью овладеть городом?
— Несомненно, — дерзко отвечал Ягуар, — в этом не может быть и тени сомнения.
— Примите во внимание, — сухо заметил генерал, — что дело гораздо серьезнее, чем вы, может быть, полагаете.
— Так что же, черт побери, вы хотите, чтобы я делал? Это зависит не от меня. Вы входите в мой дом, не сказав ни слова, с толпой солдат и офицеров, окружаете его, завладеваете им и, окончив свою роль альгвазила 24, не показав мне ни одного клочка бумаги, который давал бы вам право поступать так, не намекнув даже ни на малейшее полномочие, вы говорите мне в лицо, что я предводитель разбойничьих шаек, заговорщик и так далее! Честное слово! Каждый на моем месте поступил бы так же, как я, — каждый бы склонился перед подавляющей силой оружия с таким же точно уничижением. Это ужасно! Это неслыханно! Я сам начинаю сомневаться, кто я? Не сон ли все это? Уж не ошибался ли я, называя себя до сих пор Мануэлем Гутьерресом, владельцем ранчо Санта-Альдегонда в штате Сонора? Уж точно, не я ли тот жестокий Ягуар, о котором вы мне говорите и за которого вы делаете мне честь принимать меня. Признаюсь, генерал, все это глубоко потрясает меня и я буду счастлив, если вы разъясните ту путаницу мыслей, которая овладела моею головой после ваших слов.
— Так что же это такое, senor caballero! Вы шутки шутите, что ли? — гневно спросил генерал.
Ягуар принялся хохотать.
— Господи Боже мой, — отвечал он, — это правда. Но что же мне оставалось делать ввиду всех этих обвинений? Спорить с вами? Но разве можно спорить, когда один из спорящих уже заранее составил себе известное убеждение. Вместо того, чтобы говорить, что я Ягуар, докажите мне это, я склонюсь тогда перед очевидностью.
— Это нетрудно, senor caballero, и я дам вам в том несомненное доказательство.
— Прекрасно, но пока я должен указать вам, что вы вторглись в мой дом противозаконно: жилище частного лица неприкосновенно. То, что вы сделали сегодня, имел бы право сделать только официальный исполнитель судебного приговора или лицо, облеченное полномочием в законной форме.
— Вы были бы правы в обычное время, но теперь в Техасе объявлено военное положение, военная власть заместила гражданскую, и на мне — и только на мне — лежит право принимать и приводить в исполнение все меры по поддержанию законного порядка.
Ягуар, пока говорил генерал, бросил взгляд на часы. Когда генерал умолк, он поднялся, церемонно поклонился ему и сказал:
— Будьте так добры, милостивый государь, для сокращения настоящих переговоров, изложить мне ясно и категорически, что, собственно, привело вас ко мне. Более получаса мы уже разговариваем, но ни до чего не договорились. Вы меня обяжете, если объясните мне это немедленно, так как мне необходимо будет сейчас же уйти по делам, и если вы будете продолжать выражаться обиняками, то мне придется оставить вас здесь одних.
— Ого! Вы переменили тон, senor caballero, — отвечал с иронией генерал, — если вам угодно немедленно же узнать о цели моего прихода, то я вам объясню это сейчас же. Что же касается оставления вами этого дома, то смею уверить вас, что без моего разрешения сделать это будет довольно трудно.
— Это означает, что вы считаете меня своим пленником, так ведь, генерал?
— Почти что так, senor caballero. Когда мы подробно ознакомимся с вашим жилищем и найдем, что оно не содержит в себе ничего подозрительного, то, быть может, вам придется последовать за мною, на ожидающее вас судно, которое отвезет вас за пределы мексиканской конфедерации.
— Опять-таки без всякого полномочия, только в силу вашего распоряжения?
— Единственно только в силу моего распоряжения.
— Черт возьми! Господин главнокомандующий, я вижу, что ваше правительство сохранило во всей чистоте здравые традиции блаженной памяти испанского владычества, — с Дерзким смехом проговорил Ягуар, — и прекрасно дает простор для всякого произвола. Вопрос только — насколько я подчинюсь ему добровольно.
— Вы уже сами сказали, что сила на моей стороне, по крайней мере, в настоящее время.
— О, генерал! Когда чувствуешь за собой право, сила не замедлит явиться.
— Что ж, попробуйте, только предупреждаю, что вся ответственность падет тогда на вашу голову.
— Так что, вы решились учинить насилие над безоружным человеком в его же собственном доме?
— Вполне!
— О! Позвольте же мне поблагодарить вас, так как вы мне этим развязываете руки.
— Что означают слова ваши, senor caballero? — спросил генерал, нахмуривая брови.
— То же, что и ваши. Я хочу сказать, что все средства допустимы, чтобы избежать произвола, и я воспользуюсь ими без малейшего колебания.
— Что ж, пользуйтесь, — отвечал генерал.
— Когда придет время действовать, я воспользуюсь ими и без вашего разрешения, господин главнокомандующий, — саркастически проговорил Ягуар.
Хотя генерал Рубио и Ягуар в первый раз стояли лицом друг к другу, но генерал уже давно знал своего собеседника, знал его как человека, способного на любую безумно смелую выходку, знал, что неукротимая отвага составляет главную черту его характера. Лично он не мог ему простить захвата каравана с серебром и взятия асиенды дель-Меските, почему и испытал самое горячее желание самому захватить этого блестящего, смелого, пользующегося неотразимым обаянием авантюриста.
Тон, которым были произнесены последние слова, привел генерала в смущение, но через минуту он оправился. Действительно, благодаря мерам, принятым им — старым опытным солдатом, — для пленника его казалось совершенно невозможным избежать всего, что ему готовилось: он был без оружия, дом был окружен солдатами, в комнате находились несколько офицеров, храбрых и вооруженных, — все показывало, что слова Ягуара были простой хвастливой бравадой, на которую не следовало обращать внимания.
— Я наперед прощаю вам всякую попытку, которую вы сделаете, чтобы избежать заслуженной кары, — презрительно отвечал генерал.
— Благодарю вас, генерал, я не ожидал подобной милости, — проговорил на это Ягуар, с притворной почтительностью наклоняя голову, — постараюсь воспользоваться ею при случае.
— Ну и прекрасно, senor caballero. Теперь приступим, быть может и против вашей воли, к осмотру вашего жилища.
— Приступайте, генерал, приступайте, делайте что хотите. Если угодно — я сам буду вашим чичероне 25.
— Со своей стороны, позвольте и мне принести теперь вам свою благодарность за подобную предупредительность. Но мне, пожалуй, и не придется ею воспользоваться, так как я сам хорошо знаю этот дом.
— Вы думаете, генерал?
— А вот вы сейчас увидите.
Ягуар не отвечал, отошел в сторону и небрежно оперся на камин.
— Мы начнем с этой комнаты.
— Вы хотите сказать, вероятно, что вы кончите ею, — с усмешкой сказал молодой вождь техасцев.
— Посмотрим прежде всего, где здесь находится в стене потайная дверь.
— А! Вы знаете про нее?
— Как видите.
— Черт возьми! Да вы осведомлены гораздо лучше, чем я думал.
— Да. Но это еще не все.
— Да, я это вижу. Судя по началу, мне доведется быть свидетелем удивительных вещей.
— Возможно. Senor caballero, может быть, вы сами потрудитесь нажать пружину — или предоставите это нам?
— Честное слово, генерал, все это интересует меня настолько, что, признаюсь, я предпочитаю оставаться простым свидетелем, чтобы не нарушать испытываемого мною удовольствия.
Не прекращавшаяся, самоуверенная ирония Ягуара раздражала генерала. Спокойная насмешливость в глубине души смущала его: он подозревал западню, но не знал, с какой стороны ждать ее и в чем она состоит.
— Имейте в виду, — угрожающе начал он, — мне достоверно известно, что, когда я направлялся сюда, у вас было многочисленное сборище ваших единомышленников. При моем приближении они все скрылись через эту дверь.
— Совершенно верно, — проговорил Ягуар и в знак согласия поклонился.
— Берегитесь, — продолжал генерал, — если за этой Дверью скрываются убийцы, то вы головой отвечаете за пролитую кровь.
— Генерал, — серьезно отвечал Ягуар, — нажимайте на пружину, проход свободен. Если я сочту за необходимое освободиться от вас, то, кроме самого себя, я ни в чьей помощи для этого не нуждаюсь.
Дон Рубио смело подошел к стене и нажал где следует пружину. Его адъютанты стали за ним, готовясь в случае нужды оказать помощь. Ягуар не тронулся с места.
Дверь отворилась, за ней открылся длинный, совершенно пустой коридор.
— Ну вот, генерал, разве я не сдержал своего слова? — обратился к нему Ягуар.
— Да, вы прекрасно сдержали его, нельзя не согласиться. Теперь, господа офицеры, — обратился генерал к своим адъютантам, — обнажим шпаги и вперед.
— Одну минуту, прошу вас, генерал, — остановил их Ягуар.
— Что такое?
— Я хочу вам только напомнить слова мои: я сказал, что вы закончите осмотр свой этой комнатой.
— Ну и что же?
— Я хочу сдержать и это второе свое слово, как сдержал первое.
В тот же момент, прежде чем генерал и его спутники могли что-нибудь сообразить, они почувствовали, что пол раскрылся под их ногами и они летят в подземелье, правда не глубокое, но погруженное в совершенный мрак.
— Счастливого пути! — смеясь, крикнул им Ягуар, закрывая западню.
Глава XVII. ШПИОН
Пока происходило все описанное нами в предыдущей главе, солнце закатилось, и как это всегда бывает в этих широтах, ночь немедленно спустилась на землю.
Закрыв западню, Ягуар направился было по потайному ходу к своим товарищам, но шум шагов снаружи заставил его переменить свое намерение. Он затворил дверь и вновь оперся на камин в ожидании нового посетителя.
Последний не замедлил появиться. Хотя ночная темнота и не позволяла разглядеть его лица, но по обильному золотому шитью и по бряцанию шпор и позвякиванию сабли можно было заключить, что вновь прибывший занимал высокое положение в мексиканской армии.
Тем не менее минуту спустя глаза Ягуара, обладавшие, кажется, кошачьей способностью видеть в темноте, узнали незнакомца, но это заставило его лишь нахмуриться и сделать недовольный жест.
— Кто здесь? — спросил вошедший офицер, останавливаясь на пороге и из вполне понятной осторожности не решаясь проникнуть далее.
— А кто вы сами и что вам угодно, — отвечал Ягуар, изменив голос.
— Странный вопрос, — вновь начал офицер и положил руку на эфес сабли, — сначала зажгите огонь, а то эта комната словно какая-то проклятая нора. При свете нам будет удобнее разговаривать.
— К чему, что вы хотите сообщить мне? Вы можете, наконец, оставить свою саблю в покое. Здесь хотя и темно, но это вовсе не проклятая нора, как вы думаете.
— Что случилось с генералом Рубио и его офицерами?
— Разве вы мне поручили стеречь их, полковник Мелендес? — ядовито проговорил Ягуар.
— Кто же вы такой, что знаете меня и отвечаете так дерзко?
— Быть может, друг ваш, который очень опечалился, увидев вас здесь. Лучше, если бы вы были в другом месте.
— Друг не станет так прятаться, как это делаете вы.
— Почему же не станет, если этого требуют обстоятельства?
— Оставим эту детскую перепалку… Желаете вы прямо ответить на мой вопрос?
— На какой?
— На вопрос, который я предложил вам относительно генерала.
— А если я скажу, что не желаю?
— Так я поищу средства принудить вас к этому.
— Пустые слова, полковник.
— Но я докажу вам, что они далеко не пустые.
— Не думаю. Я не сомневаюсь в вашей храбрости, сохрани Бог, она мне известна уже давно.
— Так за чем же может стать дело?
— За средствами для приведения в исполнение слов.
— Их легко найти.
— Попробуйте.
Во время разговора полковник машинально сделал один или два шага внутрь комнаты.
— А вот сейчас, — и сказав это, он обернулся к двери, которую хотел отворить.
Ягуар ответил резким смехом. Дверь была заперта и, несмотря на все усилия полковника, не отворялась.
— Значит, — сказал он наконец, обращаясь к своему невидимому собеседнику, — я — ваш пленник.
— Быть может — это будет зависеть от вас.
— Стало быть, вы желаете и меня засадить в ту же мышеловку, где, вероятно, сидит уже генерал со своими адъютантами. Что ж, попробуйте, только предупреждаю, что я дешево не дамся и буду защищаться.
— Очень печально, полковник. Вы совершенно напрасно угрожаете человеку, к которому вы до сих пор не должны бы питать ни малейшего чувства неприязни, и если бы вы узнали, кто говорит с вами, то пожалели бы о своих угрозах.
— Говорите же, что именно постигло моих товарищей и что ожидает меня.
— Мои намерения лучше ваших, так как, если бы я находился в вашей власти, подобно тому, как вы сейчас находитесь в моей, то ваш генерал дорого бы заставил меня заплатить за мою опрометчивость. Но оставим это, время идет. Генерал Рубио и его офицеры — у меня в плену. Вы сами признаетесь, что и вы также находитесь в моем распоряжении. Удалите солдат от моего дома, дайте мне честное слово, что в течение суток мексиканское правительство через своих агентов ничего не предпримет против меня — на этих условиях, и только на этих, я немедленно возвращу всем вам свободу.
— Я не знаю, кто вы, senor caballero. Вы налагаете условия, как победитель на обессиленного врага.
— А кто же вы, как не обессиленные враги наши в настоящую минуту? — резко перебил его Ягуар.
— Пусть так. Но я не могу взять на себя ответственность принять или отвергнуть ваши условия — это может сделать лишь один генерал, если только он в состоянии сейчас сказать свое слово!
— Спросите у него самого, что он думает делать, он вам ответит.
— Разве он здесь? — с живостью воскликнул полковник, делая еще шаг вперед.
— Это неважно, где именно он сейчас находится. Он только может слышать вас и отвечать. Не пытайтесь и вы узнать, где находитесь; еще шаг — и вы мертвы. Так на что же вы решаетесь?
— Я принимаю ваши условия.
— Говорите же с генералом!
Ягуар нажал пружину и тихо открылось подземелье, куда так неожиданно были брошены мексиканские офицеры. Тьма была такая глубокая, что, несмотря на все усилия, полковник решительно ничего не мог различить. Он уловил только легкий шум, происшедший от движения открываемого люка.
Полковник понял, что приходится сдаться на милость врага и постараться выйти во что бы то ни стало из скверного положения, в которое попал весь штаб мексиканской армии.
— Генерал, вы слышите меня? — начал он.
— Кто зовет меня? — немедленно отозвался генерал.
— Это я, полковник Мелендес де Гонгора.
— Слава Богу! — воскликнул генерал. — Значит, все идет хорошо.
— Напротив, все идет очень скверно.
— Что вы говорите?
— А то, что и я также в руках этих проклятых инсургентов, как и вы.
— Con mil demonios! — с гневом воскликнул старый воин.
— Вы целы и невредимы?
— Телом — да: ни я, ни мои адъютанты не получили ни малейшей царапины. Должен сказать, что этот дьявол, который упрятал нас сюда, принял кое-какие меры.
— Благодарю вас, генерал, — вдруг послышался голос Ягуара.
— А-а! Разбойник! — закричал генерал вне себя от раздражения. — Клянусь всеми святыми, что мы еще с вами как-нибудь сосчитаемся.
— Я сам рассчитываю на это, генерал, но в настоящее время, поверьте мне, вам следует выслушать, что говорит полковник Мелендес.
— Что делать, приходится терпеть, — тихо пробурчал в подземелье главнокомандующий мексиканской армией и затем вслух прибавил: — Говорите, полковник, я слушаю.
— Генерал, нам предлагают свободу на том условии, что вы дадите честное слово ничего не предпринимать против человека, который держит нас в плену.
— Ни против всех его приверженцев, кто бы они ни были, — дополнил Ягуар.
— Пусть будет так: и ни против всех его приверженцев в течение двадцати четырех часов с момента, когда будет снята осада его дома.
— Гм! — проговорил генерал. — Об этом следует подумать.
— Даю вам пять минут.
— Caspita! Это очень мало, вы вовсе не щедры на время.
— Более я не могу.
— А если я откажусь принять эти условия?
— Вы не откажетесь.
— Почему?
— Потому что вы питаете против меня сильнейшее раздражение и думаете, что вам когда-нибудь удастся отомстить мне.
— Правильно сказано. Но представьте, что я все-таки откажусь принять их.
— Тогда я поступлю с вами и с вашими офицерами так же, как вы поступили бы со мной и с моими друзьями.
— То есть?
— То есть все вы будете расстреляны через четверть часа.
Наступила могильная тишина. Слышалось только монотонное тиканье часов. Все эти люди находились в такой непроницаемой тьме, так близко друг от друга, и в то же время не могли подать даже один другому руки. Они дрожали от бессильной злобы, сердце у каждого из них готово было выпрыгнуть из груди, все чувствовали, что они попали в руки неумолимого врага, борьба с которым была если и не невозможна, то, во всяком случае, бесцельна.
— Всесильный Боже! — воскликнул полковник. — Лучше умереть, чем сдаться таким образом.
И он бросился вперед с обнаженною саблей. Но тут же чья-то железная рука схватила его, повергла на пол, и он почувствовал, как острие его собственной сабли коснулось его горла.
— Сдавайся — или смерть! — произнес над самым его ухом чей-то грубый голос.
— Нет, con mil demonios! — в ярости кричал полковник. — Я не сдамся разбойнику, убей меня.
— Стойте, — закричал Ягуар, — я приказываю.
Человек, повергнувший полковника и готовившийся его заколоть, отпустил его. Полковник поднялся; стыд и горе душили его.
— Ну так, — продолжал Ягуар, — любезный генерал, принимаете вы мои условия?
— Да, дьяволово отродье! — послышался из глубины разгневанный голос генерала. — Но я не прощу вам этого, я отомщу.
— Так вы даете мне честное слово старого воина, что все условия, которые я вам поставил, будут свято выполнены вами?
— Я даю честное слово, но кто поручится мне, что и вы со своими разбойниками поступите с нами так же честно?
— Моя честь, генерал, — гордо заметил Ягуар, — моя честь — она, как вы знаете, так же незапятнана, как и ваша.
— Ну хорошо! Я доверяюсь вам, как вы доверяетесь мне. Быть может, вы потребуете от нас наше оружие?
— Генерал, — с достоинством отвечал Ягуар, — храбрый воин никогда не расстается со своим оружием. Я покраснел бы, если бы мне пришлось лишить вас оружия. Ваши товарищи также могут сохранить при себе свои шпаги.
— Благодарю вас, senor caballero. Я понимаю, что это не пустая любезность, это — знак того, что вы истинно благородный человек. Но теперь я надеюсь, что вы предоставите нам возможность вылезти из этой мышеловки, в которую вы так ловко нас упрятали.
— Сейчас я исполню ваше желание, господин главнокомандующий. Что же касается вас, полковник, то вы можете удалиться, если угодно: дверь открыта.
— Ни шагу не сделаю прежде, чем не увижу, кто вы? — отвечал дон Хуан.
— К чему, разве вы меня не узнали еще? — проговорил Ягуар своим естественным голосом.
— Ягуар? — с удивлением воскликнул полковник. — О-о! Ну так мне следует остаться, теперь я ни за что не уйду, — прибавил он со странной интонацией в голосе.
— Ну так оставайтесь, — отвечал вождь техасцев.
Закрыв западню, Ягуар направился было по потайному ходу к своим товарищам, но шум шагов снаружи заставил его переменить свое намерение. Он затворил дверь и вновь оперся на камин в ожидании нового посетителя.
Последний не замедлил появиться. Хотя ночная темнота и не позволяла разглядеть его лица, но по обильному золотому шитью и по бряцанию шпор и позвякиванию сабли можно было заключить, что вновь прибывший занимал высокое положение в мексиканской армии.
Тем не менее минуту спустя глаза Ягуара, обладавшие, кажется, кошачьей способностью видеть в темноте, узнали незнакомца, но это заставило его лишь нахмуриться и сделать недовольный жест.
— Кто здесь? — спросил вошедший офицер, останавливаясь на пороге и из вполне понятной осторожности не решаясь проникнуть далее.
— А кто вы сами и что вам угодно, — отвечал Ягуар, изменив голос.
— Странный вопрос, — вновь начал офицер и положил руку на эфес сабли, — сначала зажгите огонь, а то эта комната словно какая-то проклятая нора. При свете нам будет удобнее разговаривать.
— К чему, что вы хотите сообщить мне? Вы можете, наконец, оставить свою саблю в покое. Здесь хотя и темно, но это вовсе не проклятая нора, как вы думаете.
— Что случилось с генералом Рубио и его офицерами?
— Разве вы мне поручили стеречь их, полковник Мелендес? — ядовито проговорил Ягуар.
— Кто же вы такой, что знаете меня и отвечаете так дерзко?
— Быть может, друг ваш, который очень опечалился, увидев вас здесь. Лучше, если бы вы были в другом месте.
— Друг не станет так прятаться, как это делаете вы.
— Почему же не станет, если этого требуют обстоятельства?
— Оставим эту детскую перепалку… Желаете вы прямо ответить на мой вопрос?
— На какой?
— На вопрос, который я предложил вам относительно генерала.
— А если я скажу, что не желаю?
— Так я поищу средства принудить вас к этому.
— Пустые слова, полковник.
— Но я докажу вам, что они далеко не пустые.
— Не думаю. Я не сомневаюсь в вашей храбрости, сохрани Бог, она мне известна уже давно.
— Так за чем же может стать дело?
— За средствами для приведения в исполнение слов.
— Их легко найти.
— Попробуйте.
Во время разговора полковник машинально сделал один или два шага внутрь комнаты.
— А вот сейчас, — и сказав это, он обернулся к двери, которую хотел отворить.
Ягуар ответил резким смехом. Дверь была заперта и, несмотря на все усилия полковника, не отворялась.
— Значит, — сказал он наконец, обращаясь к своему невидимому собеседнику, — я — ваш пленник.
— Быть может — это будет зависеть от вас.
— Стало быть, вы желаете и меня засадить в ту же мышеловку, где, вероятно, сидит уже генерал со своими адъютантами. Что ж, попробуйте, только предупреждаю, что я дешево не дамся и буду защищаться.
— Очень печально, полковник. Вы совершенно напрасно угрожаете человеку, к которому вы до сих пор не должны бы питать ни малейшего чувства неприязни, и если бы вы узнали, кто говорит с вами, то пожалели бы о своих угрозах.
— Говорите же, что именно постигло моих товарищей и что ожидает меня.
— Мои намерения лучше ваших, так как, если бы я находился в вашей власти, подобно тому, как вы сейчас находитесь в моей, то ваш генерал дорого бы заставил меня заплатить за мою опрометчивость. Но оставим это, время идет. Генерал Рубио и его офицеры — у меня в плену. Вы сами признаетесь, что и вы также находитесь в моем распоряжении. Удалите солдат от моего дома, дайте мне честное слово, что в течение суток мексиканское правительство через своих агентов ничего не предпримет против меня — на этих условиях, и только на этих, я немедленно возвращу всем вам свободу.
— Я не знаю, кто вы, senor caballero. Вы налагаете условия, как победитель на обессиленного врага.
— А кто же вы, как не обессиленные враги наши в настоящую минуту? — резко перебил его Ягуар.
— Пусть так. Но я не могу взять на себя ответственность принять или отвергнуть ваши условия — это может сделать лишь один генерал, если только он в состоянии сейчас сказать свое слово!
— Спросите у него самого, что он думает делать, он вам ответит.
— Разве он здесь? — с живостью воскликнул полковник, делая еще шаг вперед.
— Это неважно, где именно он сейчас находится. Он только может слышать вас и отвечать. Не пытайтесь и вы узнать, где находитесь; еще шаг — и вы мертвы. Так на что же вы решаетесь?
— Я принимаю ваши условия.
— Говорите же с генералом!
Ягуар нажал пружину и тихо открылось подземелье, куда так неожиданно были брошены мексиканские офицеры. Тьма была такая глубокая, что, несмотря на все усилия, полковник решительно ничего не мог различить. Он уловил только легкий шум, происшедший от движения открываемого люка.
Полковник понял, что приходится сдаться на милость врага и постараться выйти во что бы то ни стало из скверного положения, в которое попал весь штаб мексиканской армии.
— Генерал, вы слышите меня? — начал он.
— Кто зовет меня? — немедленно отозвался генерал.
— Это я, полковник Мелендес де Гонгора.
— Слава Богу! — воскликнул генерал. — Значит, все идет хорошо.
— Напротив, все идет очень скверно.
— Что вы говорите?
— А то, что и я также в руках этих проклятых инсургентов, как и вы.
— Con mil demonios! — с гневом воскликнул старый воин.
— Вы целы и невредимы?
— Телом — да: ни я, ни мои адъютанты не получили ни малейшей царапины. Должен сказать, что этот дьявол, который упрятал нас сюда, принял кое-какие меры.
— Благодарю вас, генерал, — вдруг послышался голос Ягуара.
— А-а! Разбойник! — закричал генерал вне себя от раздражения. — Клянусь всеми святыми, что мы еще с вами как-нибудь сосчитаемся.
— Я сам рассчитываю на это, генерал, но в настоящее время, поверьте мне, вам следует выслушать, что говорит полковник Мелендес.
— Что делать, приходится терпеть, — тихо пробурчал в подземелье главнокомандующий мексиканской армией и затем вслух прибавил: — Говорите, полковник, я слушаю.
— Генерал, нам предлагают свободу на том условии, что вы дадите честное слово ничего не предпринимать против человека, который держит нас в плену.
— Ни против всех его приверженцев, кто бы они ни были, — дополнил Ягуар.
— Пусть будет так: и ни против всех его приверженцев в течение двадцати четырех часов с момента, когда будет снята осада его дома.
— Гм! — проговорил генерал. — Об этом следует подумать.
— Даю вам пять минут.
— Caspita! Это очень мало, вы вовсе не щедры на время.
— Более я не могу.
— А если я откажусь принять эти условия?
— Вы не откажетесь.
— Почему?
— Потому что вы питаете против меня сильнейшее раздражение и думаете, что вам когда-нибудь удастся отомстить мне.
— Правильно сказано. Но представьте, что я все-таки откажусь принять их.
— Тогда я поступлю с вами и с вашими офицерами так же, как вы поступили бы со мной и с моими друзьями.
— То есть?
— То есть все вы будете расстреляны через четверть часа.
Наступила могильная тишина. Слышалось только монотонное тиканье часов. Все эти люди находились в такой непроницаемой тьме, так близко друг от друга, и в то же время не могли подать даже один другому руки. Они дрожали от бессильной злобы, сердце у каждого из них готово было выпрыгнуть из груди, все чувствовали, что они попали в руки неумолимого врага, борьба с которым была если и не невозможна, то, во всяком случае, бесцельна.
— Всесильный Боже! — воскликнул полковник. — Лучше умереть, чем сдаться таким образом.
И он бросился вперед с обнаженною саблей. Но тут же чья-то железная рука схватила его, повергла на пол, и он почувствовал, как острие его собственной сабли коснулось его горла.
— Сдавайся — или смерть! — произнес над самым его ухом чей-то грубый голос.
— Нет, con mil demonios! — в ярости кричал полковник. — Я не сдамся разбойнику, убей меня.
— Стойте, — закричал Ягуар, — я приказываю.
Человек, повергнувший полковника и готовившийся его заколоть, отпустил его. Полковник поднялся; стыд и горе душили его.
— Ну так, — продолжал Ягуар, — любезный генерал, принимаете вы мои условия?
— Да, дьяволово отродье! — послышался из глубины разгневанный голос генерала. — Но я не прощу вам этого, я отомщу.
— Так вы даете мне честное слово старого воина, что все условия, которые я вам поставил, будут свято выполнены вами?
— Я даю честное слово, но кто поручится мне, что и вы со своими разбойниками поступите с нами так же честно?
— Моя честь, генерал, — гордо заметил Ягуар, — моя честь — она, как вы знаете, так же незапятнана, как и ваша.
— Ну хорошо! Я доверяюсь вам, как вы доверяетесь мне. Быть может, вы потребуете от нас наше оружие?
— Генерал, — с достоинством отвечал Ягуар, — храбрый воин никогда не расстается со своим оружием. Я покраснел бы, если бы мне пришлось лишить вас оружия. Ваши товарищи также могут сохранить при себе свои шпаги.
— Благодарю вас, senor caballero. Я понимаю, что это не пустая любезность, это — знак того, что вы истинно благородный человек. Но теперь я надеюсь, что вы предоставите нам возможность вылезти из этой мышеловки, в которую вы так ловко нас упрятали.
— Сейчас я исполню ваше желание, господин главнокомандующий. Что же касается вас, полковник, то вы можете удалиться, если угодно: дверь открыта.
— Ни шагу не сделаю прежде, чем не увижу, кто вы? — отвечал дон Хуан.
— К чему, разве вы меня не узнали еще? — проговорил Ягуар своим естественным голосом.
— Ягуар? — с удивлением воскликнул полковник. — О-о! Ну так мне следует остаться, теперь я ни за что не уйду, — прибавил он со странной интонацией в голосе.
— Ну так оставайтесь, — отвечал вождь техасцев.