Емцев Михаил. Оружие твоих глаз

   Сережа видел стеклянную веранду, выходящую в сад. Окна заколочены фанерой. Между деревьями бродили куры с выводками цыплят.
   Над оградой появилась Юркина голова. Он замахал рукой: давай, дескать, живее сюда. Сережа неохотно спустился с вала и направился к замку. Под ногами жадно чавкала мокрая трава.
   Глупости все это. Просто игра в сыщиков. Юрка любит такую чепуху. Ничего не получится. Попадемся... И пистолета нет. Юркин отец нашел его в тайнике и забрал, Юрке влетело.
   - Давай, - зашептал Юрка. Он был возбужден, глаза горели. - Хозяев нет, на рынок уехали. Сегодня воскресенье. А Генчик на конференции учителей, раньше вечера не придет.
   Сережа перелез через забор и спрыгнул в сад. Земля липкая, как тесто. Сделав несколько шагов, он остановился.
   - Слушай, Юр, может не стоит, а?
   - Брось ты! Мы ж только посмотрим и сразу уйдем.
   - Так ведь двери заперты.
   - Э! На веранде все доски болтаются, я уже одну оторвал. А с веранды дверь ведет в комнаты нашего Ярослава. Мы только посмотрим, что у него там, и сразу уйдем, ей-ей, ты не волнуйся.
   Они с трудом протиснулись в щель и оказались на веранде, заставленной грудой пустых банок и битыми горшками. Садовая земля была насыпана прямо на дощатый пол.
   - Хе, не очень-то хозяйновитый наш преподобный пан профессор, насмешливо сказал Юрка, озираясь по сторонам.
   - А что ему? Это дело хозяев уборкой заниматься. Смотри, какой смешной цветок!
   Сережа показал на ярко-красный, очевидно, недавно распустившийся цветок с одним непомерно большим лепестком. Остальные три почему-то не успели развиться. Вырванный с корнем цветок валялся в углу, его выдавал только яркий цвет.
   - А вон какая уродина! - Юра показал на толстый ствол без листьев, торчавший из старого горшка. Голубые и розовые прожилки напоминали рисунок кровеносной системы из атласа анатомии.
   - А вот какой!
   - И здесь тоже...
   Мальчики осмотрелись и поняли, что это не простая свалка.
   - Больные растения. Наверное, хозяева... - предположил Юрка.
   Выходившая из комнат дверь вдруг скрипнула и стала отворяться. Мальчики застыли. От страха Сережа даже вспотел.
   Влипли! В дырку двоим не пролезть, дверь в сад на замке.
   Юрка, с серым лицом, независимо заложил руки за спину. Сережа шмыгнул носом. Стояла глубокая тишина, только поскрипывала медленно открывающаяся дверь.
   Из нее вышел кот. Мальчики дружно вздохнули. Кот был страшен на вид. С чудовищно раздутой головой, облезлой шерстью, затекшими глазами. Он поднял голову и жалобно мяукнул.
   Юрка оттолкнул его ногой и просунул голову в щель. Затем, осмелев, вошел. Сережа послушно двинулся следом.
   Комната чем-то походила на веранду. Заставленная невообразимой рухлядью, она напоминала мебельный склад, где хранят вещи, обреченные на сожжение. Лестница в углу прихожей вела на второй этаж. Под лестницей стоял массивный кованый сундук.
   Из прихожей раскрытые стеклянные двери вели в гостиную. Виднелся лишь край стола, покрытого темно-красной бархатной скатертью, и старенький диван с бугристым сиденьем.
   Мальчики переглянулись. Затаив дыхание, Сережа сделал шаг вперед. Он так и не понял, что произошло. Очевидно, он за что-то зацепился и предмет с грохотом покатился на пол.
   В гостиной раздались шаркающие шаги.
   - Кто здесь?
   Как гром оглушил оцепеневших мальчиков. Шаги приближались. Сережа бросился к лестнице. Сзади раздавалось прерывистое Юркино дыхание. Они вознеслись на второй этаж, как духи, гонимые петушиным криком.
   Внизу голос сказал несколько слов по-польски. Послышалось мяуканье, затем грубая брань по-русски. Дверь на веранду хлопнула, щелкнул засов. Человек внизу прошаркал, что-то бормоча, и все стихло.
   Мальчики огляделись. Комната на втором этаже походила и на лабораторию и на кабинет. Здесь было много книг, некоторые валялись прямо на полу. Большой письменный стол загроможден приборами. Перед письменным столом огромное венецианское окно, за ним сад, зеленый луг и вал, приведший их к Карлову замку.
   - Что делать? - прошептал Сережа.
   - Тсс, - Юра прижал палец к губам. Они стояли, боясь пошевелиться, взволнованные, сознавая, что попали в скверную историю. Они забрались в чужой дом, как воришки, и каждую минуту их могли поймать.
   На цыпочках они подошли к письменному столу. Меньше всего он напоминал стол школьного учителя. Скорее это было рабочее место радиолюбителя. Электрический паяльник, канифоль, олово, раствор кислоты в бюксе, старые радиолампы и батареи. Несколько мудреных радиосхем с надписями на немецком языке. Изорванные, закапанные иностранные журналы, чертежи, расчеты.
   Ох, и упрямый этот Юрка. Ведь могли же просто прийти к своему учителю. Задача трудная, никак решить не можем, объясните, пожалуйста. Сережа зябко поежился.
   - Юрко, давай тикать.
   Юрка сердито посмотрел на него.
   - Накроют нас. Тикать надо, пока Генчик не вернулся.
   - Зачем? - горячо зашептал Юра. - Зачем тикать? Мы сейчас спрячемся, а когда придет Генчик, все подслушаем. Даром мы что ли сюда залезли?
   - Куда спрячешься?
   - Да хоть сюда! - Юрка указал на массивный темный шкаф.
   - А Генчик придет да откроет?
   - Он только посмеется над нами, - убежденно прошептал Юрка.
   Вдруг снова раздались шаркающие шаги.
   Мальчики бросились к большому платяному шкафу. К счастью, дверца не заперта. Она скрипнула только один разик и, может, не было слышно, так как лестница уже потрескивала под тяжестью грузного теле. В шкафу одежды оказалось немного, и два друга поместились там между сильно пронафталиненными костюмами. Дверцы остались приоткрыты ровно на Юркин палец. Сережины ноги топтали мягкие податливые узлы с бельем. Юра почти вплотную придвинул лицо к щели. В комнате щелкнула зажигалка и запахло табачным дымом.
   Сережа попытался придвинуться ближе, но потерял равновесие и с ужасом подумал, что сейчас упадет. Оперся рукой о заднюю стенку шкафа и... провалился в пустоту. В шкафу не было задней стенки, ее заменяла черная плотная штора. Сережа попал в чуланчик, из которого можно было подняться на чердак. Он просунул руку в шкаф, нащупал Юрку и потянул к себе.
   На чердаке они отдышались.
   - Ну и ну, - прошептал Сережа.
   Юрка ткнул пальцем вниз.
   - Бандит, - сказал он, прижавшись к самому уху Сережи.
   - Тикать надо, - тоскливо сказал Сережа.
   Юрка согласно кивнул головой.
   Они направились было к слуховому окну, но их внимание привлек странный предмет возле одного окошка. Накрытый темным покрывалом, он напоминал алтарь. Спутанные провода уходили от него в пол чердака и к шпилю Карлова замка. Юрка не утерпел, подошел и сдернул покрывало.
   Ребята ахнули. Блестящая штука на колесиках походила на огромный фотоаппарат. Ее объектив смотрел на городок, который громоздился своими развалинами сразу же за бывшим крепостным валом.
   Сережа прищурился и увидел вдали тонкую ленточку Главной улицы, зеленый пух городского парка, готический остов костела.
   - Съемки ведет, - прошептал Сережа.
   Юрка скептически пожал плечами.
   - А чего там фотографировать? - прошептал он в ответ. - Развалины? Аэродром все равно сюда не попадает. Нет, тут что-то другое. Пошли. Накрой, а то заметит.
   Они высунули головы в слуховое окно и тотчас отпрянули. К Карлову замку подъезжала машина. В виллисе сидели Генчик и трое военных с малиновыми погонами. Они оживленно переговаривались, пока машина въезжала во двор. Сережа успел хорошо рассмотреть белокурый чуб Генчика, его крепкие белые зубы. Он рассказывал что-то веселое. Военные смеялись. Голосов не было слышно.
   Внизу, в кабинете Генчика послышались польские и русские проклятия, упал стул. Человек тяжело затопал вниз.
   - Испугался энкаведешников, - сказал Юрка.
   - А как же нам?..
   - Погодим малость. Посмотрим, что будет. Может, этот бандит сам забрался к Генчику.
   Сережа был здорово напуган, но сейчас ухмыльнулся.
   - Сам! Держи карман шире. Он Генчика поджидает.
   Двое военных вошли в дом. Третий остался за рулем. До ребят доносились глухие голоса и раскаты смеха. Никогда в школе не видели они своего учителя таким веселым. На уроках и на переменах он был ужас какой постный и серьезный.
   Сидели долго. Солнце склонилось к закату. Тени на лугу стали острыми и глубокими. Похолодало. У Сережи по спине побежали мурашки, руки заледенели; Юра развлекался, ощупывая и разглядывая "фотоаппарат".
   Солдат в виллисе дремал, развалившись на сиденье. Внизу кто-то пытался запеть.
   - Выпивают, должно быть, - заметил Юрка. - Им сейчас не до нас. Давай двигать, уже стемнело.
   - Только бы на глаза солдату не попасться, - сказал Сережа.
   - А мы спустимся с другой стороны, там я видел водосточную трубу.
   Путешествие по крутому скату крыши оказалось нелегким делом. Хорошо, что многие черепицы лежали неровно и было куда поставить ногу. Юра первым скользнул вниз. Ржавая труба загромыхала. Сережа несколько мгновений болтал в воздухе ногами, затем нащупал трубу и, обдирая ладони, стал спускаться. Жесть вибрировала и дрожала, издавая ухающие звуки. Сережа спрыгнул и притаился. Рядом на корточках сидел Юрка.
   - Тихо!
   Несколько секунд, задержав дыхание, они прислушивались. Вокруг них стояла тишина, только из дома доносились приглушенные возгласы гостей. Пригибаясь, чтобы их не могли увидеть из окон, они обогнули дом.
   И тут что-то заставило ребят обернуться. Прямо за их спиной из окошка подвала смотрел человек. Стремясь разглядеть их получше, он буквально прилип к грязному стеклу. Ребята увидели широкий белый расплющенный нос и черные усы. И до того был страшен этот безмолвный испытующий взгляд, шедший, казалось, из глубины земли, что Сережа, вскрикнув, бросился в сад Юрка затопал вслед за ним.
   Они перемахнули через ограду и побежали к валу, не разбирая дороги. Уже совсем стемнело, и они порядком забрали в сторону. До вала добежали, вымокнув по пояс, усталые, с дрожащими коленями.
   Погони не было. В Карловом замке зажглись огни.
   Юрка сел на землю, снял ботинки и вылил из них воду. Сережа проделал то же самое.
   - Чтобы я еще раз играл в сыщики-разбойники... - раздраженно сказал он, очищая со штанин комья грязи. - Что я скажу матери?
   - А я что скажу батьке и матери? - философски заметил Юре. - Что-нибудь скажу. И ты что-нибудь скажешь. Придумаем. А наведаться в Карлов замок еще придется.
   - Ты что?
   - А как же? Ничего не доказано.
   - Вот те раз! Как так не доказано? Ты видел бандита? Кстати, почему ты решил, что он бандит?
   - Ты на меня положись. Если я говорю, это уж точно.
   Они шагали по аллейке, ведущей к городу.
   - Это тот самый, что смотрел?
   - Не знаю, у того, наверху, я видел только спину. А лица не видел. Может, и тот, а может, и другой.
   - Ну, хорошо, - рассудительно сказал Сережа, - если это бандит, тогда нужно пойти заявить на Генчика, и все в порядке.
   - Ты пойдешь?
   - Нет.
   - То-то. Надо же проверить, что и как. Видишь, у Генчика и среди военных есть друзья. Может, он для наших работает? А мы тут заявимся, вот выискались какие умные, умнее всех на свете, скрытого фашиста, дескать, обнаружили. Да нам, если что не так, потом на край света придется бежать. Ведь засмеют. В школе пальцами будут показывать. Нет, я за самодеятельность. Давай понаблюдаем. Что страшного? Ну руки поцарапали, ноги промочили. Эка невидаль!
   - Ладно, - сказал Сережа, - занимайся самодеятельностью. Только без меня.
   - Как так?
   - А так! Я тебе не помощник.
   - Э, - сказал Юра, - я знаю, ты меня одного не бросишь.
   Сережа поморщился. Юрка был прав.
   - Как ты думаешь, что у него за аппарат? - спросил вдруг Сережа.
   - Не знаю. Но, по-моему, - сказал Юрка, - преступник не станет заниматься наукой. Ему не до радиосхем.
   - А может, у него шпионский радиопередатчик?
   - Давно бы засекли.
   Они вошли в город и, стараясь держаться подальше от света, направились по домам...
   Сережа принес для Саши домашние задания, чтобы он не отстал от класса. Тетя Зося, завитая, нарядная, даже красивая, встретила Сережу радостно:
   - Наш гарный хлопчик пийшов на шпацир! Йому покращало.
   - Где ж он шпацирует? - улыбнулся Сережа. Ему нравилась эта веселая женщина. Как-то не верилось тому, что о ней говорили.
   - Так где завжды. На валах.
   Сережа нашел Сашу на скамейке под старым вязом.
   - Ожил?
   Саша сидел, запрокинув лицо к солнцу.
   - Греюсь, как видишь. Солнце меня не берет, зато я его беру терпением. Принес задания?
   Странное дело, почему с Сашкой всегда так тревожно? Может быть, за это его и не любят ребята. Их раздражает его внутреннее напряжение. Сидит, молчит, а чем-то волнует. Что-то такое в нем происходит, невидимое для глаза, но... Они его не понимают; они не понимают, а человек мучится у них на глазах, и никто не хочет замечать. А я понимаю? Понимаю, поэтому я с ним, хотя и не знаю, как могу ему помочь. Может быть, это только любопытство? Может быть... Ну и что? Это хорошее любопытство. Если пойму, сделаю что нужно. Он молчит, значит, так надо, пусть помолчит.
   Сережа вытянул ноги, теплые солнечные лучи навевали лень и покой. Если закрыть глаза, можно услышать, как поют деревья, земля и небо. Особенно небо. Песня неба была далекая и ласковая. Может, там поют птицы? Нет, так поет само небо. Облака и бездонная синяя глубина звучали, как далекие скрипки.
   - Как Юрка? - И в вопросе, простом и естественном, все то же скрытое напряжение.
   Почему он заинтересовался Юркой? Он никогда ни о ком не расспрашивал.
   - Ничего.
   - Не знаю, чего ты с ним водишься?
   - Он хороший парень. Надежный друг и... в общем, мне с ним нравится.
   - Он неплохой, - заметил Саша.
   Чего в нем Сережа терпеть не мог, так вот этого снисходительного тона. Тоже мне, бывалый человек.
   - Он не неплохой, он просто хороший, - сердито сказал Сережа.
   Саша чуть улыбнулся.
   И улыбка у него бывает иногда не очень приятная.
   - Пусть будет по-твоему. Юрка хороший. Только... он еще очень сырой, ему еще ой-ой сколько головой работать надо, пока он поймет, что это за штука жизнь.
   - Ну и пусть, - возразил Сережа, - у него еще есть время. А кто из нас не сырой? Я? Ты?
   - Ты не сырой, - засмеялся Саша, - ты мягкий, теплый и сухой. Об тебя можно греться. И я не сырой.
   Он помолчал и добавил:
   - Я злой, Сережа, я очень злой. Потому, что у меня есть одна заветная мечта и нету сил эту мечту исполнить.
   - Наговариваешь на себя, Сашок...
   - Брось ты! Не наговариваю, а недоговариваю. Ты меня не знаешь. Ты ребенок, мальчишка, а я старик. Мне с вами на одной парте сидеть смешно. Все эти игры и забавы для меня так, тьфу! Да и сил у меня для них нет. Я свои силы для другого берегу.
   - Поэтому на тебя ребята зуб имеют, что ты перед всеми заносишься и самым умным себя считаешь.
   - Не заношусь я, просто мне не до них. А на уроках я занимаюсь делом. Мне нужно получить четкие правильные знания. Мне некогда в морской бой играть, я из-за своей головы да нервов месяцами в школу не заглядываю, сам знаешь. У меня все рассчитано, у меня цель в жизни есть. А что у вас? Ну что с вас спрашивать? Вам пятнадцать лет, а мне тридцать, сто тридцать!
   Саша замолчал, закрыл сверкающие черные глаза и подставил лицо солнцу. Они молчали, и молчание длилось бесконечно долго, время текло медленной и густой медовой струей. И не было конца вязкому молчанию, льющемуся теплу из синих небес, назойливому жужжанию невидимых мух.
   - Саша, - робко попросил Сережа, - ты обещал досказать мне про черные очки. Это те самые? Неужели они могут убивать? Ты пробовал?
   - Ишь ты какой... А впрочем, сказавший "а", да скажет "б".
   Он нахмурил брови.
   - Так получилось, что я был в другом лагере, не там, где отец. И, как ни странно, ближе, чем он, к гибели. Я не изнывал от непосильного труда в каменоломнях, меня везли прямо в газовые камеры. Это был Освенцим, будь он проклят отныне и навсегда! Спасло меня чудо - меня не сожгли сразу, а дали возможность умереть от дизентерии и голода, ну, а если бы я это выдержал, тогда бы, конечно, сожгли. Потом немцы ударились в бегство, не забыв прихватить с собой и уцелевших узников. Начались мои-скитания по лагерям. Но до окончательной ликвидации дело не дошло. В одно прекрасное утро немецкая охрана исчезла. А вскоре подошли американцы. Я тогда уже был очень болен. А месяцы, проведенные в Западной зоне, меня окончательно доконали. Нервы стали совсем никудышные. Я не буду рассказывать, что мне пришлось вынести потом, это слишком много, да и вредно слушать детям. Одним словом, я выбрался оттуда и вернулся сюда, подо Львов, в родные места. Я знал, что не найду своей матери, она погибла в газовой камере. Но я не знал, что сталось с отцом. Он скрывался у чужих людей, он был блондин с голубыми глазами, и его не могли схватить на улице. В концлагерь его привело предательство. Вот так...
   Саша замолк.
   - Дай сигарету, Сережа.
   - У меня с собой нет.
   - Ладно, черт с ними, с сигаретами. Да, дома меня ожидала огромная радость. Это даже не радость, а счастье. Меня встречал живой и почти здоровый отец. Что тут было! Я узнал, что своим вызволением из Западной зоны обязан в значительной мере усилиям отца. Он разыскал меня... Мы попытались жить заново, Ведь мы были не только родственники, но и товарищи по страданию. Все шло отлично. Отец с головой влез в работу, он хорошо, знал людей и наши условия. Выезжая в село, он не клал в коляску мотоцикла автомат, как это делает наш уполномоченный, что живет напротив, но... в кармане его лежали черные очки.
   - Как? Они же были у геолога?
   - Из семерых, покинувших концлагерь, в живых остался только отец. Остальные погибли. Кто в партизанах, кто умер в дороге от истощения. Геолог передал отцу очки как память о славном побеге.
   - Они ими пользовались?
   - Отец говорил, что пуля в тех обстоятельствах была вернее, чем стреляющие очки. Тем более, что только у геолога все получалось очень здорово. Наверное, он был какой-то особенный. Так или иначе, отец возил с собой очки, как талисман. Но заклинания бессильны перед коварством. Отец получил письменное приглашение от старого знакомого из одного села. Однажды он как раз проезжал мимо по райкомовским делам и решил навестить своего бывшего приятеля. Он пошел один. Его уже там ждали "лесные братья". Три часа они мучили...
   - Не рассказывай.
   - Нет, не думай, я уже прошел через это. Предатель потом рассказывал, что слышал все, сидя в каморке, рядом с горницей, где бандеровцы истязали моего отца. Он слышал, как его били, как накачивали водой, как ломали ребра, раздавливали досками органы, он слышал все. Он поседел, потому что бандиты угрозой вынудили его написать записку и ему было жалко моего отца. Но еще больше ему было жалко своих детей и жену, которым грозила в случае отказа смерть. Итак, однажды домой привезли тело моего отца, которого не смог убить Гитлер и которого убили свои, а в кармане у него лежали черные очки. Я думаю, он просто не успел ими воспользоваться.
   Саша отвернулся. Сережа молчал.
   - Вот какой грустный конец у этой истории, - сказал Саша. - Ты не горюй, Сержик. Теперь уж ничему не поможешь. А очки я тоже ношу с собой. В нагрудном кармане. Вот здесь.
   Он хлопнул себя по груди.
   - Они... работают? - тихо спросил Сережа.
   - Нет, никогда я не замечал, чтобы они работали. Впрочем, сам понимаешь, я не могу проверить их на людях.
   - На плохих можно, - убежденно сказал Сережа.
   - И на плохих нельзя. Только когда я встречу тех... я надену очки.
   - А что, очки ни разу не стреляли?
   - Нет, Сержик, может, они вообще никогда не будут стрелять, может, в них должен смотреть особый человек, как тот геолог, не знаю. Сколько я на кошек и собак ни смотрел, ничего с этой живностью не происходило. У нашего Кабысдоха, по-моему, после выстрела из очков только аппетит прибавился. Жрать стал раза в полтора больше.
   - Слушай! - заволновался Сережа. - Нужно показать учителям, ученым, это ж интересная штука!
   - Не надо, - жестко сказал Саша, - никому ничего не надо показывать. Сначала я посчитаюсь с отцовыми убийцами, а потом будем показывать.
   Они опять замолчали. И было в этом молчании какое-то затаенное кипение.
   - Я, Сережа, мечтаю быть прокурором. Большим прокурором. Как, скажем, Руденко. Выступать на международных судах, там, где судят страшных преступников, которых судили, например, на Нюрнбергском процессе. Я мстить хочу, Сережа. Не только за отца, а вообще за всех убитых, замученных. Я вот думаю, поймают тех, кто истязал отца, и что будет? Что? Ну, может, расстрел или там двадцать лет, если найдется какой-то оправдательный повод. Пуля для убийцы? Это что? Мгновенная смерть, почти незаметное избавление от страданий. У нас в лагерях люди мечтали о пуле! На совести у преступников годы, не часы, а годы мучения людей, и мгновенная смерть - в расплату. Годы преступлений - и миг наказания. Тысячи, десятки тысяч часов насилий и зверств - и секунда возмездия. Несправедливо это, Сережа! Наказание должно быть соизмеримо с преступлением! Преступник должен знать, что возмездие - это всего лишь обмен ролями, и чем страшнее мучения жертвы, тем страшнее кара. Подумаешь, приговорили Геринга к виселице!
   - Он отравился, - тихо сказал Сережа.
   - Да. Это что? Насмешка над всеми павшими по воле этого выродка! Когда я найду отцовых убийц, они у меня пройдут все ступени, которые прошел отец. Три года постоянного страха смерти и три часа нечеловеческих мучений. Они у меня узнают...
   Саша говорил отрывисто, взволнованно. Было странно, что белое лицо его даже не порозовело под солнцем.
   - Ты не прав, Саша, - тихо сказал Сережа, - мы не фашисты. Мы не можем мучить человека, даже если он большой преступник. А убийцам всегда дорога своя шкура, поэтому смерть для них - самое большое наказание.
   - Нет! - Саша отчаянно замотал головой. - Это мы так думаем. И это неправильно. Для того, чтобы скончался Гитлер, пришлось смерти скосить пятьдесят миллионов человек. За одну жизнь сумасшедшего пятьдесят миллионов невинных? Нет, ты это понимаешь, Сережа?
   Он повернулся к Сереже, его широко распахнутые, как окна, глаза излучали недоумение и боль.
   - Я этого не понимаю, - говорил Саша уже глухо, устало, почти безнадежно, - я думаю, думаю и не понимаю. Но знаю, что если б Гитлер... знаешь, смерть от пули, от цианистого калия для таких убийц все равно что палочка-выручалочка. Нагадил, накровянил, наследил и... на тот свет.
   Саша стукнул кулаком по колену. Словно кастаньетами щелкнул, подумал Сережа.
   - Теперь понял, почему я хочу выучиться на прокурора?
   - Почему? - наивно заметил Сережа.
   - Эх ты, детеныш. Я сделаю боль наказания равной боли преступления. Вот тогда убийцы всех мастей и масштабов будут долго чесать затылок, прежде чем решиться на что-либо. Я их...
   Внезапно он задохнулся и схватился за виски. Лицо его помертвело.
   - Что с тобой?
   - Пойдем отсюда, - он медленно приподнялся, - немного перегрелся.
   Сережа проводил его домой. Руки у Саши были холодные и липкие, он держался за Сережино плечо, тяжело дышал.
   В своей кровати он быстро успокоился и подмигнул Сереже:
   - Вот такой я, старик. Не гожусь ни к черту.
   - Чего там. Ты еще ничего, - неуверенно отозвался Сережа.
   Саша улыбнулся и закрыл глаза. Они молчали.
   Вот он, оказывается, какой, Сашка. Что ж, так оно и должно быть. Если человек страдает, он быстро становится взрослым. Вот почему он так зол. И черные очки...
   Сережа взглянул на друга. У того по-прежнему веки были опущены, но глаза под ними шевелились, значит, не спит.
   - Саша, - тихо сказал Сережа, - дай мне посмотреть в очки.
   - Только на меня не смотри, гляди в окно, на солнце, в угол, чтоб блестело, куда хочешь, - улыбнулся он. Это была странная улыбка с закрытыми глазами. Странная и немного жуткая.
   Сережа взял очки. Теперь он хорошо рассмотрел их. Диски шлифовались вручную, края их в нескольких местах были отбиты. Сережа приблизил очки к глазам.
   - Слушай, а почему они светятся? Это тоже от солнца?
   - Нет, они светятся и ночью. И вечером, и утром. Если только не глядеть прямо на солнце. Такое уж у них свойство. Я не знаю, почему они светятся. Свечение остается, даже если закрыть глаза. Попробуй, если хочешь.
   - Да, правда! Вот здорово! - воскликнул Сережа, прижимая диски к векам. - Это необыкновенные очки!
   - Еще бы! Я часто так... смотрю в них с закрытыми глазами. Похоже, словно смотришь из-под воды на солнце. Правда?
   - Да, вроде того, - согласился Сережа, - только ярче. Какие-то маленькие молнии пробегают, и точки, и круги. Вот интересно!
   - Ты только не очень увлекайся, - сказал Саша, - а то голова начнет болеть. У меня уже был приступ из-за них.
   Повертев еще очки, Сережа спрятал их в шкатулку.
   - Когда ты выйдешь?
   - Не знаю. Думаю, к майским праздникам. Ты уже пошел? Передавай привет своему Юрке.
   - Ладно.
   Маленькая трибуна и маленькая площадь перед нею были заполнены народом. Шествие праздничных колонн еще не началось, знамена и транспаранты лениво покачивались, люди громко говорили, пели песни, смеялись. Школьники в ожидании парада бродили по улице, выходящей на площадь.
   Сережу кто-то дернул за рукав. Он резко обернулся.
   - А, это ты, Юрко? Чего тебе?
   У Юрки был загадочный вид.
   - Слухай, пошли отсюда, погуляем. Нас пропустят часа через два, не раньше.
   - Идет.
   Шли молча. Сначала вверх по Главной улице, затем у ресторана "Бристоль" повернули направо и вышли на валы.
   - Куда мы идем?
   - К Генчику в гости.
   - Я не хочу! - Сережа остановился.
   - Ну что ты? - горячо заговорил Юрка. - Генчика нет дома, он на демонстрацию пошел. Я видел, он на мотоцикле к школе подъезжал. Хозяева тоже, наверное, пошли посмотреть, так что...